Зараза

Евгений Александрович Гарцевич, 2022

Меня зовут Андрей Гагарин – позывной "Космос".Моя младшая сестра журналистка и она пропала без вести во время командировки в Сьерра-Леоне, где в очередной раз вспыхнула какая-то эпидемия. Под видом помощника популярного блогера я пробрался на последний гуманитарный рейс МЧС, чтобы пройти путем сестры, найти ее и вернуть домой…Я даже предположить не мог, что попаду в эпицентр самого настоящего зомбиапокалипсиса. А против меня будут не только зомби, но и обезумевшие мародеры, туземные колдуны и мощь огромной корпорации, скрывающей свои тайны.

Глава 3

Международный аэропорт Лунги. Фритаун. 15 марта 16:25

Ударили меня несильно, мужик с автоматом был ниже меня ростом, какой-то европеец из огромного числа авантюристов или гастарбайтеров, наводнивших страну с расцветом мощи корпораций. Да и размахнуться особо он не смог, а я наоборот вывернулся так, чтобы не пострадал ни фотоаппарат, ни больное плечо. Так что удар прикладом пришелся по касательной, не столько калеча, сколько подталкивая на выход. Баул подхватить я не успел, зато в кофр с техникой вцепился, как наседка в цыпленка, и, стараясь не пялиться на вооруженных людей, пригнул голову и без резких движений зашустрил на выход.

Краем глаза видел, что у мчсников все в порядке. То есть Вадик тоже огреб прикладом и, держась за окровавленный нос, под руку с Леонидычем движется вдоль второго борта.

За спиной послышались крики, грубые, истеричные — опять смесь языков с понятными вводными на «оставить все ценное и валить на хер из самолета». Не привлекать внимание не удалось, трижды меня толкали, а из грузового люка я вылетел от чьего-то жесткого пендаля прямо под самый край броника.

Самолет окружили, как новогоднюю елку на площади перед администрацией какого-нибудь городка в глубинке, где других развлечений не ожидается. Количество техничек удвоилось, сразу три из них встали перед «Илом», направив пулеметы на кабину пилотов, еще две держали под прицелом заправщик, а последняя наматывала круги чуть в стороне, пытаясь остановить толпу беженцев, несущихся от аэропорта.

Я прокрутил в голове несколько комбинаций, прикидывая в какой очередности можно завалить новую власть, но как ни крути больше трех, даже в этой суете, мне не вынести. А с больным плечом тем более, не успею ствол отобрать, как меня из технички порешат. Так что выключил разогретый пенделем режим «слабоумие и отвага» и активировал «тише едешь, дальше будешь».

Соколову досталось больше: и прикладом по морде получил, и выкинули его чуть ли не под колеса погрузчика, сновавшего туда-сюда с грузом. Я выхватил его почти из-под самых колес и оттащил чуть в сторону от самолета. И отыгрывая роль журналиста, приник к видоискателю фотоаппарата.

Первый кадр — перевозбужденные захватчики, вокруг самолета их оставалось еще человек двадцать — носятся вокруг, машут оружием, периодически стреляя в воздух, в основном чернокожие, но есть и латиносы, и европейцы. Лица перекошены в беззвучном на снимке крике, злые лица — смесь помешательства, вседозволенности и страха. Внешне вообще не понять, болен ли кто-то из них местной заразой или просто на адреналине.

Возле самолета на коленях сидят ученые, рядом Леонидыч, пытается оказать первую помощь раненому охраннику, вокруг которого уже растеклась лужа крови, Вадик с остальными спасателями под прицелом автоматов участвует в ускоренной разгрузке. Захватчики подогнали пару микроавтобусов и грузят в самолет женщин, детей и собственные пожитки.

Второй кадр — людская лавина, разноцветная от ярких нарядов и пестрых баулов с вещами, несется от здания аэропорта. На заднем плане из разбитых окон диспетчерской вырывается огонь — гранату что ли они там кинули? Огонь подсвечен синими отблесками мигалок, чуть сбоку вдали спешат джипы миротворцев.

Совсем рядом с моей головой просвистела пуля. Пофиг, к черту конспирацию, херней какой-то страдаю, да еще бокового обзора себя лишил. Я опустил камеру и понял, что время упущено. Еще метров пятьдесят и толпа беженцев снесет захватчиков. Выстрелов стало больше, уже не только в воздух, но и под ноги самых шустрых, тех, кто вырвался вперед и теперь петлял, как заяц, но сбавлять ход и не собирался. Что же их так гонит из города, что под пули готовы лезть?

Хотя таких было немного, большая часть толпы, а точнее первые ряды тормознули, но деться уже никуда не смогли. Люди из задних рядов, не видя, что останавливает впереди стоящих, продолжали давить.

Я находился примерно на краю посадочной полосы, как толпа шарахнулась в сторону, и меня будто волной накрыло. Плотной, вязкой волной потных и липких тел.

Стрекот выстрелов и крики от озлобленных до истеричных трезвонили в ушах. Толпа раскололась, кто-то еще пер к самолету, кто-то пытался развернуться, а в некоторых местах люди бежали явно от чего-то другого, но я никак не мог это разглядеть. Как щепку, подхваченную волной, меня понесло в сторону и начало крутить, будто морская волна, накрывшая с головой. Меня толкали, я сам наступил на кого-то или что-то. Как не пытался маневрировать, все равно врезался в людей, отскакивал, как мячик, и упирался в новых.

Людская колоритная масса превратилась в какой-то сюрреалистичный паттерн. Черные и белые лица, разноцветные одежды, пестрые тканевые маски, наполненные страхом и безумством глаза. Крики. Липкая, потная возня, толчки, а где-то и краткие, жесткие драки, может показалось — но в ход шли не только чемоданы и кульки с пожитками, но кулаки и даже зубы.

Бешенство тут или что другое, но пока никто никого не ел. Один раз я видел белого мужчину со слетевшей на шею тканевой банданой и окровавленным лицом. Может, конечно, ему нос разбили в толчее, я хотел сделать пару кадров, вдруг пригодится, но стоило поднять фотоаппарат, как кто-то обязательно толкал под руку.

Работая локтем здоровой руки против потока, я продрался метров на сто ближе к зданию аэропорта, как вдруг понял, что могу вдохнуть полной грудью. Неожиданно передо мной оказалось свободное пространство. Какими бы ошалевшими не были люди, но инстинкт самосохранения, а может остатки разума, не затронутого паникой и общей истерией, заставляли их рваться в стороны от того странного человека, который оказался в центре свободного пятачка.

Толпа расступилась, но вместо свежего воздуха я будто сделал шаг на склад старой мокрой обуви, в горле сразу запершило и несмотря на жару по телу пробежал холодок. Метрах в десяти от меня плелся странный мужик.

Местный, с кожей пепельно-черного, будто нездорового цвета он с трудом передвигал ноги. Выглядел плохо, был непривычно толстым для местных, даже частично жирным. Причем полнота была неравномерной, не так будто он годами жрал тоннами мучное, а скорее, как худой актер, загримированный под толстяка. Руки и ноги опухли и раздались вширь, а в животе спокойно бы уместилась парочка баскетбольных мячей. На груди рубашка нараспашку, когда-то на ней были изображены пальмы и кокосы, а сейчас только бурые пятна. На ногах грязные спортивные треники, растянувшиеся так, что больше похожи на короткие бриджи. Один шлепанец где-то потерян, второй застрял поперек лодыжки на резиновой дужке.

Что-то в нем было неправильно, какое-то чувство инородности во всем теле. Я уже видел в новостях кадры с заболевшими, те, наоборот, тощие, резкие с бешеным взглядом. А у этого борова в глазах страх, отчаянье, будто на убой идет.

Я пятился назад, спиной чувствуя, что людская стена сзади, наконец-то не давит. Многие, кто видел борова рванули в стороны, рядом со мной пожилая женщина, прижав к груди ребенка, бубнила под нос какую-то, я надеюсь, защитную молитву. Ребенок просто поскуливал, как, впрочем, большинство напуганных людей вокруг.

Но не все видели жирдяя, были и те, кто выскакивал из толпы, упирался ему в спину или пер, не глядя, в опасной близости мимо него, а потом отскакивал, как ужаленный.

— Да, что же ты, блять, такое? — в какой-то момент выдержка покинула и меня.

Пустой взгляд борова наконец-то сфокусировался. Он неуклюже взмахнул руками и поймал пробегающего мимо человека. Схватил за шкирку и потянул к себе, а второй рукой потянулся за новой жертвой. А потом весь затрясся, жир под рубашкой потек по телу волнами и даже будто слегка засветился изнутри.

На автомате я взял в руки фотоаппарат и навел камеру на жирдяя. Смотрел на него сквозь объектив, жалея, что это не коллиматор.

Мужик трясся все больше, пузо сокращалось, будто он пытается исторгнуть что-то и выплюнуть. Он засветился изнутри, накаляясь, и с мерзким громким «чвок» его живот разорвало, как от взрыва.

Через объектив все это выглядело ненастоящим, приглушенным, будто не в десяти метрах от тебя у мужика взорвалось пузо, а где-то там далеко, по другую сторону экрана телевизора. Я давил на кнопку спуска, щелкая скоростную серию до тех пор, пока большую часть кадра не заслонила какая-то слизь, прилетевшая от взрыва.

Я отупело опустил фотоаппарат, стараясь держать его на вытянутых руках и даже не дышать. Видел, что слизь с мясными ошметками попала на штаны и на броник. С плеча как раз медленно отваливался особо мерзкий кусок. Бодик камеры, объектив с фильтром — все было покрыто каплями. На руки тоже попало, но ни жжения, ни рези не было. Я судорожно пытался вспомнить, нет ли открытых ран или оторванных заусенцев.

А люди вокруг орали. Кто-то от испуга, кто-то от давки, потому что пространство вокруг расширялось на глазах, вроде и некуда уже давить толпу, а народ это делал. Человек десять, те, кто оказался ближе, корчились на земле, забрызганные слизью так, будто их что-то одновременно душит изнутри и жжет снаружи.

Меня затрясло. Не от боли, а от омерзения, брезгливости и страха. Страха что я не понимаю, с чем столкнулся. Какой в жопу вирус? Должно быть логическое объяснение. У всего здесь должно быть логическое объяснение.

Это какая-то террористическая атака. Просто смертник, на котором я не разглядел пояс со взрывчаткой, загримированный под полноту. Непонятно только, каким поражающим элементом его начинили. Химическое или биологическое оружие? Но тогда я уже заражен?

Остро захотелось вымыться. Воображение включилось на полную катушку, рисуя картинки, одну страшнее другой. Моментально зачесалась кожа и запершило в горле. Я держал фотоаппарат на вытянутых руках, отодвинув его как можно дальше, но выбросить не мог, пальцы будто заклинило от липкой мерзости. На негнущихся, словно деревянных ногах я побрел к зданию аэропорта в поисках туалета.

Разреженная толпа, в которой все чаще происходили стычки, расступалась передо мной. Встречались следы похожих взрывов, но новых смертников я не встречал, старался именно их высматривать, чтобы не попасть под раздачу террористам второй раз.

Все больше попадалось тел, лежащих на земле, со следами не только слизи, но и крови. Я спотыкался о брошенные чемоданы, меня снова толкали. Люди шарахались в стороны, не понимали куда бежать, повсюду вопили, плакали, а порой и рычали, а за спиной (если я все еще правильно понимал направление), где остался самолет, по новой зарядили выстрелы.

Чем ближе к зданию аэропорта, тем тоньше становилась толпа. В зале ожидания остались самые нерешительные, сюда приехать смелости хватило, а что дальше делать не знали. Много детей, кучками облепивших родителей, горы сумок и чемоданов и, куда ни глянь, в ответ взгляды, переполненные страхом и надеждой. Надеждой на какое-то чудо, что кто-то, может, власти (тут вроде многое поменялось с последней войны), придут, все разрулят и всех спасут. На то он и зал ожидания, видимо. Сидеть так и ждать.

Активность проявляли только мародеры, которые не только раскурочили торговые автоматы, но и прошлись по всем возможным стойкам и кабинетам.

Остановить меня никто не пытался. Мимо пробежала стайка местных парней, кто с охапкой газировки, а кто с монитором или системным блоком. Покосились на фотоаппарат, но заметив грязь, побежали мимо.

Я поискал табличку с указателем туалета, отметил какое-то нервное движение среди людей, парочка местных сцепилась с европейцами. Шумная, психованная блондинка набросилась на своего спутника, и ее пытались оттащить. Вроде хрупкая девчонка, миниатюрная, а брыкалась и шипела, как кошка, царапая лица вступившихся, а потом и цапнула одного из них.

В поисках туалета с меньшим количеством людей рядом, я отправился на второй этаж. С балкона разглядел общий зал, где как раз скрутили блондинку, но теперь психанул ее спутник и, пытаясь отбить подругу, раскидывал худеньких местных. Еще в паре мест наблюдалось нечто похожее, а возле маленькой кафешки оттаскивали мужика, вцепившегося в чужую ногу. Вроде даже зубами, с моего ракурса было сложно понять.

Орали при этом все, как резаные, — столько мата на разных языках в одном месте я еще не слышал. Народ, который не мог видеть, что происходит, дергался, забирался на лавки и урны, пытаясь хоть что-то разглядеть за спинами остальных.

На втором этаже и правда не оказалось людей. Здесь в основном располагались офисные помещения, уже разграбленные мародерами. Небольшой туалет на три кабинки и два писсуара нашелся быстро, но совсем пустым он не был. Кто-то заперся в кабинке, перед которой стоял белый спортивный парень. Скорее всего турист-серфер из штатов, было что-то в нем киношно-стереотипное, что сразу выдавало американца, а не, например, британца. Меня он не услышал, уткнулся лбом в кабинку, стучал по ней костяшками пальцев и умоляющим тоном, упрашивал какого-то Генри поскорее выходить или хотя бы открыть дверь. Генри явно был жив, в кабинке что-то шуршало, скреблось и билось о стенки — видать, жестко его там прихватило, фастфуд здесь суровый.

— Come on, bro, we ran away from the hospital not to piss away our flight in the toilet. Oh, fuck that, — давно не было практики, мозг еще не перестроился на автомате переводить все, что слышу. Так что отдельные слова: давай, больничка, побег, фак — вроде понимал, но дальше нужно было осмыслять.

А ведь действительно — фак, фак и еще раз фак! Картинка, как зараженные серферы сбегают из больницы, сложилась в голове в момент, когда я уже разложился у раковины и включил воду. Парень, наконец, заметил меня, и мы одновременно посмотрели друг на друга и оба вздрогнули.

Я, когда до меня дошло, что рядом может быть вирус, а он просто, когда услышал звук воды и понял, что уже не один. Парень напрягся, часто задышал, сжимая руки в кулаки, во взгляде раздражение и испуг.

— Do you need help? — показалось, что я подбирал слова целую вечность, но в итоге спросил, нужна ли ему помощь, хотя в голове крутилось только: «лондон из зе кепитал оф грейт британ» и успею ли я свалить.

Серфер подсдулся, плечи поникли, на одном из них я заметил несвежие бинты, выглядывающие из-под рукава футболки, а потом он и вовсе отошел к стене, сполз по ней на пол и начал всхлипывать, повторяя что-то похожее на «я просто хочу домой».

Прикинув, что до парня больше трех метров, а таинственный Генри снова затих, я чуть сдвинул камеру в сторону, нажмякал себе жидкого мыла и чуть ли не по локоть стал яростно оттирать грязные руки, поглядывая в зеркале за спину.

Я уже смывал мыло с рук, как неизвестный туалетный Генри заявил о себе. В кабинке зашуршали, начали скрести по защелке, но что-то видать пошло не так, и дверь кабинки затряслась от ударов изнутри, а на уровне человеческой груди появилась трещина. Генри лупил по фанерной дверке так, что непонятно, как еще щеколда держалась. Первый серфер среагировал странно, вместо того, чтобы подняться, да понять, что там с другом, он лишь громче заскулил, засучил ногами по полу и вжался в стену за одним из писсуаров.

Очередной удар и хлипкую преграду сорвало с петель, явив нам наконец Генри, выскочившего на середину комнаты.

И правда — «Бро», не близнец, но очень похож. С той лишь разницей, что первый серфер сейчас, как желе, растекся на полу, а этого будто иглы изнутри по всему телу колят. Трясется, потный лоб, пена на губах, глаза бегают между мной и братом, а взгляд так и кричит: «ща буду тут всех рвать», как у пьяного гопника, дорвавшегося до разборок.

Я замер.

Это не страх. Это выдержка и ничего больше — привычка затаиться на грани чего-то опасного, чтобы среагировать в нужный момент.

Генри, наконец, определился, кого он будет рвать первым, и с места, рывком, бросился на меня.

Жалобный треск дорогущей камеры из магниевого сплава — тот звук, который еще долго будет ассоциироваться у меня с фотоделом. Но удар фотоаппаратом, встретивший серфера в лицо, получился такой силы, что парень рухнул на пол и отрубился.

Я с удивлением посмотрел на камеру. Бодик треснул, а в заднем экранчике торчали ослепительно белые куски некогда голливудской улыбки. Вот ведь, блять. Фотик я, похоже, убил, но парень вроде шевелится.

На улице по новой застучали выстрелы, я посмотрел в окно, мимо все еще скулящего серфера, и увидел, что наш старичок «семьдесят шестой» только что взлетел.

ИЛ начал набирать высоту, но откуда-то со стороны аэропорта, практически из-под моего окна, с земли взлетела яркая вспышка и, оставляя дымный след, понеслась за ним.

Послышался взрыв, а потом еще один, когда сбитый самолет рухнул на землю. Прекрасный кадр с отличной композицией, если верить учебнику для чайников, но почему-то вместо желания сфотографировать, похолодела спина.

Абзац котенку, а точнее птичке. Я бросился к окну, пытаясь высмотреть, откуда стреляли, и увидел там какого-то безумного туземного старика, радостно прыгающего вокруг использованной ракетницы. Все остальные люди замерли и, будто под гипнозом, смотрели в сторону, где упал самолет.

За спиной послышалась возня, рычание, похоже Генри начал приходить в себя. Я запоздало понял, что зря оставил за спиной двух предположительно зараженных.

Я резко развернулся в момент, когда на меня набросился Генри. Слишком долго я пялился по сторонам, а он слишком быстро, на повышенных оборотах рванул вперед. Одним прыжком он сократил расстояние и вцепился зубами в воротник бронежилета. Я отшатнулся и под звук разбитого стекла вместе с ним вывалился через подоконник.