Поздравь Танюшку!

Ева Танина

Есть ли жизнь после смерти? Могут ли давно умершие помочь своим близким? Или же помощь нужна им? На эти и многие другие вопросы вновь ищет ответы Ева, врач-неонатолог, таинственный дар которой начал открываться около трёх лет назад. Вдвоём с сестрой Ольгой, автором мистических рассказов, они помогают семье общей знакомой избежать трагических последствий ошибок прошлого и оказываются в водовороте неожиданных событий. Мистика, детектив, юмор — все это переплелось в романе в единое целое.

Глава 9

И всё-таки в пробках есть своя прелесть! Когда ещё появится возможность неторопливо разглядеть великолепие осеннего дня. Листья, словно золотые слитки с красноватыми вкраплениями украсили деревья, и щедро осыпали дорожки. Воздух вокруг стал каким-то насыщенным, даже тягучим, как жидкий мёд, а в душе нарастал тоскливый восторг с ностальгическими нотками. Странная смесь, да? Но именно такие эмоции вызывает во мне осень. Тем более так резко наступившая для меня осень. Ещё вчера было лето в Приморье, шелест волн и голубое сияние неба, изумрудная зелень на близлежащих сопках. И вчера же, вечером, приехав домой, я погрузилась в волшебную осень. Она меня, можно сказать, оглушила, окутала плотным одеялом, оставив в моей душе минимальную смесь эмоций: восторг, тоску о прошедшем лете и ленивое ожидание чего-то очень-очень хорошего.

Я ехала к Татьяне на дачу, в плотном графике дежурств нет времени на бесполезные чаепития, поэтому пришлось рулить за город, в один из пригородных поселков, в которых из жителей осталось от силы два-три человека.

Танюшка, одетая в тельняшку и, с вытянутыми на коленях, трикотажных штанах советского производства, заправленными в коричневые резиновые сапоги, в бейсболке на голове, встретила меня возле ворот.

— Здравствуй, красавица! А, загорела то как! — обняла меня Татьяна. — Молодец, что приехала! Мы с Василичем сегодня с утра по грибы сбегали. Белых в этом году уродилось, жуть!

Василич, он же Сергей Васильевич — муж Татьяны. Сколько её знаю, он всегда был Василичем, то ли пятнадцатилетняя разница в возрасте, тому виной. То ли его профессорский взгляд поверх очков, сидевших на кончике носа, но по-другому его мало кто называл. Только если студенты в колледже, где он преподавал латинский язык.

Мы прошли на просторную веранду дачного дома, залитую золотом осеннего солнца, где стоял сладковатый грибной аромат. Грибы были всюду, в тазах, корзинах, вёдрах, а посреди этого лесного великолепия сидел Василич в резиновых медицинских перчатках на руках и чистил-перебирал крепенькие грибочки.

— Здравствуй, Ева, — ответил на моё приветствие он и указал на стол уставленный, всевозможной тарой, — бери стул, присаживайся к столу. Как дела? Маленький как? Чего не привезла то? Побегал бы на свежем воздухе, а то сидите в городе, маринуетесь.

Василич сдвинул к краю стола, заполненную грибами, посуду. Выудил из-под стола вазочки с сушками и конфетами, слушая мой рассказ о поездке на море. Я достала, привезённые мной подарки с Приморья — свежие морепродукты и купленные по дороге, пирожные.

— Ну, зачем же ты!? — проворчал Василич. — Лучше б ребятишкам своим что полезное купила.

Он взмахнул рукой в перчатке, показывая в угол веранды, где лежали оранжевые с зеленоватыми полосами, пузатые тыквы и сказал:

— Но где вам знать, что полезно?! Я тебе уже и тыковку приготовил, ещё урожай по мелочи. Тыкву умеешь готовить?

— Умею, конечно. В микроволновке за десять минут, — улыбнулась я.

— В микроволновке?! — с ужасом произнёс он и посмотрел на меня так, как будто у меня вмиг выросли оленьи рога. — Тыкву?! В микроволновке?! Кошмар! Татьяна, да где ж ты запропастилась? Ты слышала?! Тыкву в микроволновке!

— Василич, прекращай! 21 век, а ты микроволновке удивляешься! — весело воскликнула, входящая задом на веранду Танюшка, — Помоги лучше. Вот чаек нам заварила дачный, с мятой и смородиновым листом. Грибочки с картошечкой подоспели уже. Ева, расскажи уже ему рецептик, а то не угомониться же.

— Да, Ева, расскажи, пожалуйста, — попросил Василич.

— Ничего сложного, тыкву нарезаю дольками, пересыпаю сахаром и в микроволновку на десять минут, — с улыбкой рассказала я. — Можно так есть, а можно и в кашу добавить. Можно мёдом полить, семечки и орешки добавить. Очень вкусно.

— Правда, вкусно? — недоверчиво спросил Василич. — Как так тыкву отдельно от каши готовить? Вот мы раньше на ночь в духовку ставили…

— Раньше, Василич, — смеясь, перебила Танюшка, — вы много чего на ночь делали. А сейчас все по-другому. Годы, знаешь ли!

— Хех, — крякнул от неожиданности Василич и пробурчал, — по-другому у них…

— Ладно, Ев, кушай давай, — засуетилась Танюшка, — свеженькое всё. Я тебе грибов ведёрко приготовила. Управишься сама с ними? Можешь сварить и заморозить, а потом суп варить, картошку жарить. Зимой ух, как хорошо!

— Управлюсь, конечно. Спасибо, Танюш. Не надо было беспокоиться.

— Да какой там беспокоиться!? Не выдумывай! — махнула рукой Татьяна и с улыбкой, спросила. — Скажи лучше, там по мою душу никто больше к тебе не приходил?

— Приходил! — воскликнула я, радуясь, что Татьяна сама начала этот разговор.

— Да? Правда? — обрадовалась она и подошла к большому буфету. — А давай наливочки под это дело? А? Василич сам готовил.

— Нет, ты что!? — отказалась я. — Я же за рулём.

— О! Точно! — спохватилась Таня, доставая пузатый графин. — Но мы с Василичем выпьем. Да, Василич? Пока ты про папку моего расскажешь! Что он ещё говорил?

— Я, конечно, прошу прощения, — удивлённо сказал Василич, — а откуда Ева отца твоего может знать? А, Татьян? Он уже умер двадцать с лишним лет назад!

— А вот так, Василич, вот так! — рассмеялась она. — Сейчас всё по-другому!

— Да нет, Тань, — растерянно произнесла я. — Это не отец твой. Наверное…

— Да?! — удивилась Татьяна. — А кто же тогда?

— Не знаю. Сказал, что его духовное имя Гаврил, — тихо сказала я.

— Гаврил? — ошеломлённо протянула она. — Гаврила?

— Вроде бы Гаврил Косачек, — ещё больше растерявшись, произнесла я.

— Косачек? Косачек!? — воскликнула Танюшка и, подскочив со стула, убежала в дом.

— Куда ты?! — прошептала я ей в след и посмотрела на Василича. Тот внимательно смотрел на меня поверх своих очков.

Сверху, над нами, послышался звук падения мелких предметов.

— Ева, ты откуда-то узнала? — печально спросил у меня Василич. — Или, правда, Сашка приходил? У нас эта тема под запретом уже больше двадцати лет.

— Какой Сашка? — переспросила я.

— Ясно, — протянул он, — сейчас Татьяна придёт и расскажет. Я знал, что нельзя такие вещи замалчивать. Они рано или поздно дадут о себе знать.

На веранду вышла Танюшка, держа в руках небольшой пыльный чемоданчик. Я такие видела только в старых фильмах — коричневый потёртый чемодан с металлическими уголками.

— Вот старые письма, фотки, метрики наши, — сказала она, открывая его, — сейчас посмотрим. Это же дом моих родителей, раньше здесь посёлок был, и школа была. Только как затопило всё в конце 80-х, мы в город перебрались. Мало кто сюда вернулся жить. Мои родители как дачу использовали, а потом забросили. Мы с Василичем, лет десять назад, дом отремонтировали. И то только потому, что он у меня такой хозяйственный, а так стоял бы он — разваливался. Сама б я сюда ни ногой! Трагедия у нас здесь случилась, Евочка. Страшная трагедия!

Я стыдливо отвернулась, разглядывая покрашенные в яркие цвета перила и резные рейки веранды — красный, синий, зелёный, фиолетовый, прям радуга-дуга. Вот попала, так попала! Разбередила старые переживания такого хорошего человека!

Вдруг моё внимание привлекло лёгкое движение. В метрах в пяти от дома, стоял, покрашенный во все цвета радуги, то ли сарай, то ли душ, с боку к нему примыкал пышный куст неизвестного мне растения с бордовыми веточками и уже засохшими, почти чёрными скрученными листьями на них. А возле него, сложив руки на груди, стоял мой незнакомец из сна. Я зажмурила глаза, не веря своим глазам, а когда открыла, мужчина в джинсе и клетчатой рубашке так и стоял на месте, не двигаясь. Печальная улыбка скользила на его губах, а взгляд был устремлён на Татьяну. Я перевела взгляд на неё. Она же, поставив открытый чемоданчик к себе на колени, выкладывала из него какие-то пакеты с бумагами, что-то тихо бормоча про себя. Василич переводил взгляд то на меня, то на жену. Поймав его взгляд, я резко повернулась в сторону Гаврила, в надежде, что он его увидит. Но он, повернув голову в ту сторону, вопросительно посмотрел на меня. Не видит, значит! И всё-таки не зря, Василич, столько лет проработал со студентами, мимику мою он понял и в следующую минуту убедил меня в этом.

— Танюшка, а ты кусты свои диковинные Еве не показывала? — ободряюще посмотрев на меня, кивнул он головой в сторону сарая. — Нет?

— Да какие же они диковинные, Василич? — вскинула голову в ту сторону Татьяна. — Пузереплодник называется. Вот разрастутся оградой, тогда красота будет, а сейчас только цветом и радуют, пользы ноль. Смотри, Ев, сколько тут раритета?

Василич пожал плечами и, одев очки, опять повернулся в сторону сарая, пристально вглядываясь. Гавриил так и стоял, не шевелясь, но никто, кроме меня, его не видел. Татьяна подвинулась ко мне поближе, протягивая стопку пожелтевших фотографий, на картонной основе, на них сквозь трещины проглядывались лица людей.

— Это прадед мой с моим дедушкой на руках. Видишь? — показав на мужчину в военной форме с ребёнком в белой кружевной рубашке, сказала она. — Вот он то и переделал нашу фамилию с Косачок на Косачёв. Зачем? Точно не помню, надо спросить у мамы и записать, это же история. Да, Василич?

— Да что там записывать?! — сказал Василич, перебирая очередное ведро грибов. — Косачок — это так называемая уличная фамилия, другими словами прозвище. Откуда оно пришло неизвестно, но, видать, очень не нравилось твоему прадеду из-за татарского происхождения, вот он и сменил её на более созвучную, поменяв одну букву в окончании. Вот и вся история.

— Да? Ну ладно, — перебирая в руках фотографии, сказала Татьяна. — Что, Ев, нет тут твоего незнакомца?

— Нет, — ответила я, поглядывая на сарай, где стоял Гаврил.

— Смотри, мы в детстве календарики собирали, — с улыбкой, показала Татьяна цветные календари, — в наше детство это было чудо дивное. В твоё то детство уже переливные были. А мы и таким рады были.

— Помню, конечно, переливные, — улыбнулась я, — в моём детстве они тоже роскошью были.

— Ну, тогда всё роскошью, было, — рассмеялась Татьяна и протянула мне чёрно-белую фотографию. — Смотри, это я с братом Сашкой. Мне пять лет, а ему пятнадцать.

С фотографии на меня смотрел молодой Гаврил. Вихрастый мальчуган, с тоненькой шейкой и нарочито строгим взглядом, этакий резко повзрослевший ребёнок. Я повернула голову в сторону сарая и увидела качающего из стороны в сторону, закрывшего глаза руками, мужчину.

«Значит, Сашка, — подумала я, — Александр!»

— Это он, Танюш, — сказала я, показывая на её брата на снимке, — только старше, лет сорока.

— Точно? — как-то обречённо спросила она и, увидев мой кивок головой сказала. — Он умер в 42 года, мне тогда 32 исполнилось, я Павлика в тот год родила. А что он говорил?

— Практически ничего, могилу свою показал, имя на ней, — ответила я, — и, напоследок, про то, что его забыли.

— Забыли? — удивилась Татьяна. — Конечно, забыли. Столько времени прошло!

— Нет, он не это имел в виду, — посмотрев на опустевший возле сарая куст, сказала я. — Думаю, он о том, что его и не помнили.

— Ты знаешь, возможно! — уклончиво сказала она. — Я так думаю, что он не просто так тебе снился. Может он что-то сказал, но ты не хочешь говорить?

— Нет, — ответила я, отпивая тёплый чай, — он ничего не говорил.

— Ева, я даже не знаю, рассказывать тебе или нет, — сомневалась Татьяна, перебирая фотокарточки. — История не очень хорошая и, я, в своё время, не нашла объяснения поступку брата, решив просто забыть об этом.

— Расскажи уже, Танюш, — ласково сказал Василич, — я ещё тогда говорил, что рано было ставить точку, надо было разобраться во всём. Видишь, не может его душа обрести покой? Надо помочь, душенька, надо.

— Да там всю жизнь пересказывать придётся, чтобы понять! — воскликнула Татьяна и обречённо добавила. — Даже не знаю с чего начать.

— Давай, я расскажу, что знаю, а ты дополнишь? — предложил Василич. — Наливай наливочки!

— Да. Давай выпьем, раз такое дело, — с грустью согласилась Татьяна и засуетилась, — Ева, ты чего ж не поела-то ничего? Давай чайку согрею?

— Согрей, душа моя, — сказал Василич.

— Да не беспокойся ты, — с досадой воскликнула я, — тёплый чай, наоборот, вкусней. Ты же знаешь, я не люблю горячий!

— Ах, да, — пробормотала Татьяна. — Ну ладно, Василич. Рассказывай.