Я красавчик. И это бесспорно!

Ева Ночь, 2019

Что делать, если бывшая любовница подсунула свинью? Как быть, если появляются обстоятельства, вынуждающие поступать и действовать нелогично и неправильно? А тут ещё репей на мою голову в виде хорошенькой умницы свалился… Но, как бы там ни было, унывать не стоит. Ведь я красавчик, а значит справлюсь с любыми трудностями, преодолею все препятствия. Достигну цели, и это бесспорно!

Глава 8

Арсений

Она ворвалась, как свежий ветер, — маленькая и стремительная. Моторчик в одном месте. От неё шлейф цветочных духов — слишком сладких, но маме идёт. Волосы в хвост стянуты, на лице — лёгкий макияж.

Маме пятьдесят семь, но никогда не скажешь. И не потому что она моя мама.

— Потрясающе выглядишь, — комплимент не дежурный, а от души. Я целую мамулю в щёку. От неё чуть уловимо веет мятой и кофе. Правда, почти все запахи забивает аромат её парфюма, но я всё равно улавливаю. Кофе с мятой — в этом вся моя мамочка.

— Что у тебя стряслось? — она, не церемонясь, проходит на кухню, рентгеновским взором окидывает стол и стены, заглядывает в туалет и ванную, словно я там кого-то прячу от неё. Что она там ищет — следы чьего-то присутствия или катастрофу — известно лишь одной моей родительнице.

В комнату она влетает после осмотра прилегающей территории и замирает на пороге. Кажется, она икнула. Или вскрикнула — я не понял.

— Эт-то что? — палец у неё не дрожит, но тычется наманикюренным коготком прямо в Данилку. Агрессивно, можно сказать.

— Это не что, а кто. Знакомься: Данька, мой сын.

М-да, перед зеркалом я немного не то репетировал, но мама что пропеллер — нужно быстрее попасть в такт движения её лопастей, иначе — сбой программы и крушение авиалайнера.

Мама не рухнула, не осела по стенке на пол, а лишь пошире расставила ноги, принимая боевую стойку. Я напрягся. В таком состоянии она и в нос кулаком заехать может. Мне, естественно. Дети для мамы — святое.

— Ты что, украл ребёнка?! — мать перешла на ультразвук, но хоть кулак её в лицо не приехал — и то хлеб.

— Ты что орёшь-то? — поморщился я, радуясь, как идиот, что в доме хорошая изоляция. Правда, я пока не знал, насколько: особого повода проверять не было. — Не крал я ни кого.

— Рассказывай! — потребовала мать, и я выложил ей всю историю без утайки. От мамы моей ничего не спрячешь: у неё, что называется, нюх, как у собаки, глаз, как у орла. О, йесс!

Мать прошлась строевым шагом по комнате. Почесала переносицу. Затем нежно взяла Даньку на руки. Мама, кстати, ему понравилась сразу: он с неё глаз не сводил и крика не испугался, а когда в её цепкие лапки попал, так и вообще оживился, загугукал и ладошками по щекам похлопал.

— Ба! — выдал радостно мой сын, и я взревновал, как Отелло: ну, блин, я тут попу ему мою, кашей кормлю, доверие завоёвываю, а маман только пальцем поманила — и сразу тебе «Ба!»

— Видел, балбес великовозрастный? — она так и сияла, как новый медный таз. Никогда не видел, но уверен: вот именно так они и сияют, посылая во все стороны искристые лучи радости.

Мать трижды перечитала записки-бумажки, нахмурилась, поцокала языком.

— Что-то нечисто, сын. Надо бы в полицию.

И эта туда же.

— Успеем. Я как раз тебя для того и позвал: ты посиди с Даней, а? А я пока к юристу, поконсультируюсь и пару-тройку дел заодно решу.

Мать уставилась на картину, где за плавными растительными линиями смутно угадывалась женская фигура с кувшином на голове — нечто такое полуабстрактное, двусмысленное, поэтому и полюбившееся мне с первого взгляда. Она долго думала, покачивая внука на колене. Даньке нравилось.

— Ладно, — сказала она вечность спустя, и я мысленно выдохнул — по-настоящему я и дышать боялся, чтобы она не поняла, насколько я напряжён. — Но только сегодня! Отчитаешься по полной программе, Арсений. И чтобы без самодеятельности! А то знаю я ваши кружки «Умелые руки»!

На радостях попытался наставления ей оставить, как за ребёнком ухаживать, но она лишь приподняла тонкую татуированную бровь.

— Я ещё из ума не выжила, давай, дерзай, а мы тут с Даней сами разберёмся, что к чему.

По лестнице вниз я уже спускался спокойно, уравновешенный, как всегда. Да, я могу быть каким угодно, но с мамой эти номера не проходят: для неё я неразумное дитя. Талантливое, но бессистемное, не нашедшее свой стержень в жизни. Собственно, это издёвка, но я и не спорю с ней. За исключением тех случаев, когда она достаёт уж слишком сильно.

* * *

У Лёхи Петровского, а точнее — Алексея Владимировича для подчинённых и клиентов — всего один недостаток: он рыжий. Эдакий тёмно-пламенный, с тяжёлыми кудрями, которые он нещадно прятал под короткой стрижкой, но это ему помогало так себе: волосы всё равно вились, складывались колечками, как только отменная «шестёрочка» отрастала хоть немного. Рыжие брови, ресницы дорисовывали образ недоделанного Шерлока Холмса из нелондонской действительности. И да — глаза зелёные, тоже яркие, и губы вычурные. Женщины на них залипали намертво.

Вот этот рыжий «прикид» владельца юридической компании «Петровский и Ко» и выделял из толпы безликих властителей Закона, и в то же время снижал уровень солидности до положения риз.

Петровского любили дамы в возрасте. У него обожали разводиться, писать завещания, открывать иски. Впрочем, это не помешало ему выиграть несколько громких дел и упрочить своё положение в обществе.

Мы же с Лёхой были на «ты», потому что когда-то, очень давно, занимались кое-какими делами, о которых теперешний законопослушный гражданин юрист вспоминать не любил. Этот не очень приглядный факт нашей, можно сказать, совместной биографии отношений между нами не испортил. Я, как и он, вспоминать об этом не любил. А дружить, не вспоминая прошлое, нам никто не запрещал, поэтому я и отправился к нему, чтобы получить и грамотную консультацию, и работу, если что, подбросить.

— Ты дурак или сам догадаешься? — щурит Лёха зелёный глаз.

— Дурак, — признаюсь сразу, чтобы на лишние поклоны не размениваться.

— Дети с неба не падают и из воздуха не берутся. Если его подбросили тебе, значит чего-то хотят. В противном случае, бросили бы на вокзале, на лавочке — где угодно.

— Он мой сын. Вроде, — пытаюсь я объяснить собственные мотивы.

Лёха наставляет на меня указательный палец — длинный такой, с узловатыми суставами.

— Вроде — здесь ключевое слово, усёк?

Я усёк. А ещё усёк, что нужна полиция, органы опеки и несусветная волокита вокруг да около.

— Я усыновить его хочу, — попытался обозначить свою позицию.

— Тебе правду или лапши на уши? — Лёха иногда своими вопросами убивал.

— Правду, — звучало обречённо, как у идущего на эшафот.

— Гипотетически, ребёнка может усыновить хоть мужчина, хоть женщина. Практически, одиноким мужчинам усыновление не дают.

— Что за дискриминация такая? — попытался я возмутиться.

— К тому же, — не повёл и ухом на мой лепет Петровский, — учитываются множество всевозможных факторов, как то: постоянное место работы, среднемесячный доход, жилищные условия и так далее. А ещё желательно — наличие жены. Тогда усыновление становится реальнее в разы. А ты всё тем же промышляешь? — пнул он меня в «больное».

— Вот только не начинай, — прорычал с угрозой. — Я абсолютно не стыжусь того, чем зарабатываю.

Лёха закатил глаза и вздохнул. Я бы мог сказать ему, что уже распланирована новая жизнь. И у меня почти всё готово. Но какое это сейчас имеет значение?

— Ты бы тест на отцовство сделал. Сейчас это доступно, — посоветовал напоследок друг. Я кивнул: тоже об этом подумал. Столько дел — голова кругом. А дома — малыш, которому нужно внимание. И мать, что выест мозг чайной ложечкой.

Неподалёку от офиса Петровского мелькает светлое платье.

— Лана! — кидаюсь я вперёд, чтобы поймать бывшую любовницу. Я почти на сто процентов уверен, что это она.

Я, конечно, быстр, но толпа у перехода метро способна поглотить и объекты покрупнее, чем моя бывшая любовница. Она словно сквозь землю проваливается, но я всё равно продолжаю искать её глазами, спускаясь по эскалатору вниз. К сожалению, мне не удаётся поймать эту неуловимую горе-мать. Я уже и не уверен, что мне не показалось.

Ругаясь под нос, возвращаюсь к машине. Делаю несколько бесполезных звонков. Телефон её отключён. И это ещё больше убеждает меня, что именно она подбросила ребёнка. Больше некому — я перебирал мучительно ночью всех, кто мог хотя бы теоретически родить от меня, но в тот период девушек, кроме Ланы, не было.

Лана обожала телефон. Она могла залипать в него сутками. Вечно с кем-то болтала, кому-то звонила, что-то смотрела, с кем-то переписывалась. Такое тотальное отключение могло значить лишь одно: она скрывается.

К сожалению, пришлось задержаться. Звонить матери.

— Делай уже свои дела, — ворчала она беззлобно. — Замечательный ребёнок! — нахваливала Даньку. — Спит, ест, улыбается, писает и какает! С таким нянчиться можно.

Если честно, от матери подобного энтузиазма я не ожидал.

Возвращался домой в глубокой задумчивости, всё голову ломал, как быть с ребёнком. Как ни крути, а поступать нужно правильно. А дальше видно будет.

По пути завернул в магазин. Машину оставил на парковке и направился к дому. Всё шло по классике: смеркалось. В полутёмной подворотне — движняк. Трое подвыпивших к девчонке пристают. Ржут пьяно, сумку из рук рвут. Девчонка молча сопротивляется.

— Эй! — окликнул компанию. Руки у меня пакетами заняты.

— А вот и фраер! — радостно сверкнул зубами в шахматном порядке тот, что повыше и пожилистее. — Красавчик!

— Ага, — подтвердил я диагноз и молча поставил пакеты на землю, вспоминая, когда дрался в последний раз…