Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая

Ева Наду

Жизнь непредсказуема. Кем бы ты ни был: вернейшим ли слугой Короля или дочерью скромного провинциального графа, всегда есть вероятность, что жизнь твоя перевернется в одночасье и, чтобы выжить, понадобятся все твои силы, мужество и жизнелюбие. Так Клементина де Брассер, все детство проведшая в небольшом замке на берегу Гаронны, и доверенное лицо Короля-Солнца, граф де Мориньер, волею судьбы однажды оказываются в Новой Франции. Им приходится многое преодолеть, прежде чем они снова вернутся Домой.

Глава 9. В новом доме

Уже который час они брели по ночному лесу. Шли напролом — после многодневных снегопадов бессмысленно было искать тропы.

Не разговаривали — говорить было не о чем.

Клементина несла на себе Вик. Леру шёл впереди, тянул за собой наспех сооружённые волокуши — две большие ветви, соединённые между собой обрывком кожаного ремня.

Клементина оцепенела от ужаса. Шла, механически переставляла ноги. Вглядывалась в оставляемый волокушами след. Двигалась вперёд. Не вспоминала случившееся, не думала о будущем.

Первую пару часов пути она ещё надеялась, что Леру знает, куда ведёт их. Во время одного из привалов он лишил её этой надежды. Рассмеялся хрипло, когда она спросила, долго ли им ещё идти. Сказал: зависит от того, что случится раньше — иссякнут силы или обнаружится хоть какое-то убежище. Если бы не Вик, у неё, Клементины, случилась бы истерика. Она готова была разрыдаться. Но девочка спала у неё за спиной. И она удержалась. Не произнесла ни слова. Только схватилась за горло, опустилась на колени.

Он подошёл, поднял её.

— Не садись, — сказал сурово. — Отдышись, и пойдём дальше. Сядешь — силы оставят тебя.

*

Они должны были благодарить судьбу за то, что остались живы. За то, что огонь — тот, что лишил их крова, — прежде чем охватить пожаром весь дом, ласково, словно преданный пёс, лизнул языком её руку. Она проснулась в тот момент, когда уже схватились огнём шкуры, расстеленные на полу, но — слава Богу! — до того, как пламя отрезало им путь к отступлению.

В этот же самый момент подскочил на своём лежаке Леру. Ему не надо было ничего объяснять. Он схватил Вик, обернул в одеяло, сунул девочку ей, Клементине, в руки. Вытолкал их за дверь. Вынес бочонок пороха, отнёс подальше.

Потом возвращался и возвращался в дом. Уже занялась крыша, заполыхала пристройка, а он всё никак не останавливался. Выхватывал из огня всё, что мог: ружьё, мешок с пулями, котелок, шкуры. Швырял спасённое на снег. Снова бросался в огонь.

Она тоже хотела помочь. Усадив Вик, завёрнутую в меховое одеяло, в сугроб, она кинулась в дом. Сдёрнула несколько мешков с травами, сохнувших на стене, взялась за волчью шкуру. Леру выдернул из её рук шкуру, выпихнул её саму наружу.

— Не входи! — крикнул.

Снова вернулся в дом.

В какой-то момент надолго задержался внутри. Клементине показалось, что прошла вечность, прежде чем он появился в дверном проёме.

Она бросилась к нему.

— Благодарение Господу! Вы живы!

Он оттолкнул её:

— Иди к дочери! — закричал. — Где ты оставила её?!

В этот момент — она не забудет эту минуту до конца своей жизни — Клементина вспомнила вдруг о доверенных ей отцом д`Эмервилем бумагах. Она закричала, кинулась в дом. Леру ухватил её за талию.

Клементина рвалась из рук:

— Там бумаги! Записи! Пустите!

— Прекрати брыкаться, дура! — прорычал он ей в ухо. — Какие ещё бумаги! Они трижды сгорели уже!

Какое-то время он удерживал её. Потом снова швырнул в снег.

— Убирайся! Ты мешаешь мне!

Впрочем, в этот момент он понимал уже, что больше ничего сделать не может. Отошёл в сторону, прислонился к стволу высокой, распластавшей над ним свои ветви, сосны. Смотрел мрачно на огромный костёр, пожирающий их дом.

Клементина подошла к нему, держа Вик на руках. Встала рядом.

— Простите! — произнесла едва слышно. — Это я виновата!

Он отмахнулся. Взглянул на девочку.

— Закутай ребёнка получше. Мороз собачий.

*

Пожар был в самом деле на совести Клементины. Она заснула, сидя у очага.

Со времени болезни Вик они не гасили огня. Боялись снова простудить девочку — слишком сильно вымораживался к утру дом.

Спали по очереди. В этот час бодрствовать должна была Клементина. Но она, измученная бессонными ночами, согревшись у очага, задремала. Ненадолго и некрепко. Ей казалось, прошло каких-то несколько мгновений. Но их, если это и в самом деле были мгновения, хватило для того, чтобы выскочивший из очага уголёк превратил их дом в груду пепла.

И, осознавая свою вину, она готова была выть от отчаянья. Но слёз не было. И слов — тоже.

Она просто сделала, как сказал Леру: закутала, завернула Вик в одно из спасённых траппером одеял, привязала её на спину. К тому времени Леру соорудил волокуши, уложил на них всё, что сумел вынести из огня. Бросил к её ногам снегоступы.

— Идём, — сказал. — Здесь больше нечего делать.

*

Леру вёл их через лес к одному из маленьких охотничьих домиков. Вёл почти наугад.

Он ночевал в нём однажды, в позапрошлом году по весне, когда в пылу охотничьего азарта зашёл слишком далеко. Весной он провёл в том доме всего одну ночь. И теперь шёл, надеясь, что сумеет найти его и что тот окажется в порядке. Но давать преждевременную надежду бредущей позади него женщине не хотел.

Такие пустующие домики — не дома, а скорее хижины — встречались изредка в этих местах. Небольшие и не слишком хорошо приспособленные для зимовки, они тем не менее не раз выручали охотников.

В них трапперы находили так необходимые им для жизни еду и тепло. В них пережидали метели, набирались сил, залечивали раны.

Каждый, кто приходил в такой дом, мог воспользоваться всем, что в нём находилось. Каждый же, покидая его, оставлял в нём всё, что мог позволить себе оставить. Так было принято.

И Леру теперь думал: если он сумеет вывести их к нужному месту, они спасены.

Конечно, впереди их ждут очень трудные времена. У них почти совсем не осталось провизии. То, что ему удалось вытащить из пристройки до того момента, как там всё заполыхало, — не в счёт. Этого хватит на несколько дней — не больше. Но хуже всего то, что девочка опять осталась без еды. Он боялся, что Клементина поймёт это до того, как они доберутся до места, где смогут передохнуть. Паника могла лишить её последних сил. Поэтому он всё прислушивался и прислушивался к тому, что происходит позади него. Время от времени оглядывался. Ребёнок, судя по всему, спал. Женщина шла, опустив голову, уткнув взгляд под ноги. Он не видел её лица, но понимал степень её теперешнего бесчувствия. И надеялся только на то, что оно продлится до того момента, как они переступят порог их нового дома.

*

Он мог бы гордиться собой. Ему удалось выйти к нужному месту, пройдя по самому короткому пути. Они пересекли по льду небольшое озерко — берега его густо поросли осокой, которая теперь, засыпанная снегом, выглядела зимней крепостью, сооружённой детворой для игр.

Выйдя на берег, они шли ещё какое-то время вкруг озера, держались его края. Добредя до зарослей ивняка, двинули вглубь леса. Прошли строго на запад около полумили. Уткнувшись в скалистый выступ, свернули. Ещё около получаса ушло на то, чтобы обойти его, пройти, держа этот выступ по правую руку. Потом по достаточно пологому склону подняться вверх. Тропы, по которой он поднимался в прошлый раз, теперь совсем не было видно. Но Леру знал: ещё полсотни шагов и там, среди молодых сосен, должна быть хижина — маленькая, неказистая.

Дом, в котором они смогут дождаться весны.

*

Когда они двинулись по тропе, уже стало совсем светло. И Леру, сделав несколько шагов вверх, остановился, обернулся. Смотрел, — ему теперь было прекрасно видно — с каким трудом, хватаясь за ветви, сцепив зубы, шла за ним женщина. Он смотрел на неё и понимал: если сейчас окажется, что дом развалился, сгорел, пропал, она не сможет больше сделать ни шагу. Оттого сам вдруг испугался. И какое-то время, пока она поднималась, стоял, не решался двинуться вперёд. Когда она дошла, встала рядом с ним, он посмотрел ей в лицо.

— Что? — спросила она. — Что вы так смотрите?

Он улыбнулся.

— Ты молодец!

*

Дом был. Стоял на прежнем месте, щерился на свет пустым дверным проёмом. Укрытый снегом, он скорее походил теперь на логово зверя, чем на человеческое жильё. И всё-таки это был их дом.

До того, как женщина вошла в хижину, он ещё проверил, не поджидает ли их там какая-нибудь опасность.

Остановил её, загородил рукой проход. Поднял с волокуш ружьё, зарядил его. Шагнул осторожно внутрь. Через мгновение вышел. Кивнул:

— Всё в порядке.

*

Он, впрочем, сильно преувеличивал. Как раз порядка-то в доме и не было. И Клементина, войдя внутрь, остановилась у порога. Вглядывалась в темноту. От двери ей было видно немного — развороченный очаг, пара опрокинутых табуретов, какие-то осколки на полу. Дальше — темнота.

— Росомаха, похоже, — сказал Леру спокойно, оглядывая устроенный внутри разгром. — Перевернула всё и ушла. Мерзкий зверь.

В это время за спиной закопошилась Вик. Проснулась, наконец. Засучила, застучала по спине ногами, захныкала. Леру освободил девочку из плена, развязал ремни, взял её на руки.

— Спокойствие, — сказал весело. — Не реви! Сейчас всё будет.

Она притихла — поняла будто. Смотрела распахнутыми глазёнками на него, на мать.

— Она голодна… — тут Клементина и пришла в себя.

Раскрыла рот, замерла. В глазах мелькнул ужас. И он понял: момент, которого он боялся, наступил.

Леру сунул ей Вик в руки.

— Держи. Я разведу огонь.

Она вздрогнула. Кивнула. Прижала ребёнка к себе.

Он успел отойти от неё, склониться к очагу, когда Клементина спросила шёпотом, панически:

— Что же теперь делать?

Он поднял голову, взглянул на неё. Произнёс нарочито небрежно:

— А что изменилось? Как и прежде я буду добывать пищу, а ты — следить за домом. Ты ждала чего-то другого?

Клементина не заметила иронии.

— Но Вик… Чем её кормить?

Он хмыкнул, пожал плечами. Поправил, вернул на место очередной камень в очаге.

— Будет привыкать к бульонам и мясу. А тебе придётся только больше и лучше прежнего жевать.

Она смотрела на него непонимающе.

— Ты видела, как кормят своих детёнышей хищники? — он готов был к этому объяснению, потому что всю дорогу только об этом и думал.

Клементина покачала головой. Он махнул рукой:

— Вот так и кормят. Будешь разжёвывать хорошенько и давать разжёванное дочери. Что тут непонятного?

Он разозлился вдруг — огонь никак не хотел разгораться. И Клементина продолжала стоять у входа — застила ему свет. Хорошо ещё, что девчонка молчала. Хотя он понимал, что та давно была голодна.

Наконец, пламя вспыхнуло. И он, повернувшись к Клементине, произнёс:

— Ну, хватит там изображать скорбь. Займись делом.

*

Не раз за последнее время Клементина вспоминала отцовское: «Человек всё может выдержать». Удивлялась созвучию этих слов со словами отца д`Эмервиля: «Каждому даётся по силе его».

Думала: неужели они правы? Неужели она действительно может всё это вынести?

Она могла. С того самого момента, как она вошла в этот странный дом, с той минуты, как она, набрав в котелок снега, бросила в него горсть бобов, спасённых Леру из огня, она больше не испытывала сомнений. Страхи мучили её, сомнения — нет.

Они довольно быстро обжились в доме. Да и требовалось им — всего ничего.

Леру вернул на место дверь, заменив истёртые порванные кожаные петли на новые. Нарубив ельник, соорудил для них постели. Клементина убрала с пола осколки, подмела пол.

Жизнь продолжалась.

Только какое-то время Клементина не находила в себе сил взглянуть в лицо Леру. Ей казалось, он не замечает этого. В том, что это не так, ей довелось убедиться довольно скоро. Она, как всегда возилась с обедом, когда он подошёл к ней. Остановился за её спиной.

— Встань, — сказал тихо.

Она поднялась. Обернулась. Он ухватил её за шею, заглянул в глаза.

— Пожары на этой земле случаются не так редко. Так что прекращай себя винить. Делу это не поможет.

Она расплакалась. Уткнулась носом в его плечо.

— Я заснула всего на пять минут.

Он улыбнулся.

— Когда в прошлый раз сгорел мой дом, я вообще не спал.

— Не спали? Как же это получилось?

Он ухмыльнулся.

— Э-э… не важно.

*

Уже на следующее утро Леру ушёл на охоту. Расставил силки и капканы. Сам взял ружьё и отправился на поиски дичи. Но ему не везло. За неделю ему удалось лишь однажды подстрелить лисицу, да вынуть из силков пару зайцев. Третьего, запутавшегося в петле, успел подрать волк. Так что Леру оставил остатки волчьей трапезы на тропе в качестве приманки. Хоть шкуру добыть, если не мясо.

Они ещё не голодали. Но и оставлять про запас было нечего.

Потом снова навалились метели. Несколько дней дул сильный ветер. Свистел в кронах. Выл, вторя ополоумевшим от голода волкам. Клементина, слыша этот утробный вой, ёжилась, сидя у огня в обнимку с Вик.

Снег сыпал — с утра до ночи и с ночи до утра.

Потом потеплело. Ветер немного стих. Перестал быть порывистым. Стал даже как будто ласковым — так мать дует ребёнку на чёлку, желая вызвать улыбку. Но людям было не до улыбок. Они были измучены долгой зимой и обеспокоены тем, что ожидало их впереди.

*

Озабочен был и Леру. Несколько особенно ненастных дней он не покидал дома. Выходил недалеко — до расставленных силков. Но все они были пусты. Далеко идти не решался — от болезненного жара, наваливающегося на него ближе к ночи, ломило, выкручивало суставы. Он надеялся, что несколько дней передышки добавят ему сил. И очень старался, чтобы нездоровье его не стало заметно. В этом, последнем, он вполне преуспел. Но лучше ему не становилось.

К вечеру четвёртого дня стало ясно, что больше ждать нечего. Всё мясо закончилось, бобов осталось — на одну-две готовки. Клементина молчала. Не спрашивала больше: «Что же теперь будет?» — но вопрос этот стоял в её глазах.

Утром пятого дня Леру стал собираться.

Клементина подняла голову, едва он взялся за ружье.

— Метель, — сказала, будто он не знал.

— В метель охотиться даже удобнее, — ответил. — Зверь ближе подпускает.

Посмотрел на неё.

— Не бойся. Я вернусь.

Клементина боялась. Страх в последнее время вообще не отпускал её. Она боялась огня, боялась ночи, боялась смотреть на дочь, которая с каждым днём все больше истаивала. Вик ела — пила отвары, съедала, сглатывала разжёванное матерью мясо. Но глаза теперь казались огромными на её исхудавшем личике, ручки становились всё тоньше, а кожа всё прозрачнее. И Клементина не видела способа что-то изменить.

А ещё она очень боялась остаться одной.

Оттого, когда Леру, собравшись, приостановился на мгновение на пороге, обернулся, она бросилась к нему.

— Пожалуйста… пожалуйста, возвращайтесь.

Он потрепал её по щеке.

— Я же сказал, что вернусь.

К вечеру снова задул сильный ветер. И снег западал влажный, густой. Валил крупными хлопьями, засыпал всё кругом.

Деревья стали тяжелы. Ветки прогибались под весом снега, опускались до земли.

Клементина, пока не было Леру, несколько раз выходила из дома. Спускалась по тропе вниз, выискивала взглядом хоть что-то, что могло бы пригодиться ей в качестве снадобий. Собрала небольшой мешок сосновых иголок и шишек, ободрала кору у вяза — на несколько кусков у неё ушли все силы. Вернувшись в дом, сделала отвар из игл. Санлата рассказывала, что зимой он лучшее средство для укрепления сил.

Долго перетирала кору — отвар из коры вяза заживлял раны.

Делала, что могла — мечтала избавиться от этого чудовищного чувства беспомощности, сводящего её с ума.

Леру не возвращался.