Дорогие мои девочки

Ева Лисицкая

Быть женщиной, и непременно – разной. Ответственной или безбашенной. Учиться на ошибках и наступать на грабли, отвечать за всё вокруг и «забить» на мораль. Бесконечно искать предназначение. Каждый год снова выходить замуж. Прожить с одним мужем в одной квартире, на старом диване всю жизнь. Главное, быть СЧАСТЛИВОЙ. У моих героинь нет имён. Каждая из нас встречала их под разными именами. Или сама проживает похожую жизнь. Поэтому совпадения с реальными фактами и людьми прошу считать случайными.

Г.

Если не можешь простить кого-то — ищи, где не простил себя.

Аму Мом

Мама сошла с ума. Врач вчера на приёме в ПНД, куда Г. со своей старенькой матерью в последний год ходила как на работу, не утешил, не успокоил. Сказал, что состояние будет ухудшаться, нужны сильные препараты. Раньше мама просто впадала в состояние забытья, могла дни напролёт никого не узнавать, но была тихая и сговорчивая. Сейчас симптомы болезни проявлялись совсем по-другому. Мама стала агрессивной, даже драться пыталась с домочадцами, а когда успокаивалась, то расчёсывала кожу до крови в поисках каких-то несуществующих червей, которые, по её словам, жили в теле. Это всё было ужасно. Г. тихонько вытерла слезу, скатившуюся по щеке, посмотрела в окно. Как больно видеть, как твой родной человек стал совершенно чужим, невменяемым! А страшнее всего то, что со временем будет только хуже. Оставлять её одну нельзя, надо как-то решать вопрос с работой, невозможно же постоянно быть на больничном.

В маленькой двушке с кухней в шесть квадратов на пятом этаже панельной пятиэтажки кроме Г. и её мамы жили муж Г. и их двадцатилетняя дочь. Муж Марат — статный, красивый, могучий дальнобойщик — из-за такой обстановки в доме всё чаще брал длительные рейсы, не появлялся неделями, они совсем отдалились друг от друга. Любила Г. своего Марата совершенно сумасшедшей любовью, всё прощала, на всё закрывала глаза. Когда он появлялся на пороге, она млела, суетилась, кидалась снимать ему обувь, была настоящей татарской женой, покорной и незаметной. Он же, зная, какое впечатление производит на женщин, пользовался своим обаянием без стыда и совести. Почти в каждом городе, куда заносила его очередная командировка, ждала зазноба с горячим ароматным ужином и чистой постелью. Поэтому жизнь командировочная не тяготила, всего хватало, был он кум королю и сват министру. Домой приезжал чистый, бритый, машинным маслом и соляркой от него никогда не пахло. Наивная Г. приписывала ему чистоплотность и аккуратность, невдомёк ей было, что из командировки возвращался он через день или два после приезда, потому что и в родном городе одиноких женщин было достаточно. Ходок.

Один из таких его романов едва не закончился разводом, полгода он жил у рыжеволосой хохотушки в соседнем доме. За эти месяцы Г. постарела, поседела и заработала сердечную болезнь. Сейчас даже от малейшего волнения её сердце могло замереть или понестись вскачь, готовое выпрыгнуть из груди. Мольбы дочери, а может, измена новой возлюбленной вернули Марата в семью. Приняла его Г. молча, без малейшего упрёка, даже с благодарностью.

Была у Г. ещё старшая дочь, рождённая почти сразу после школы от случайной связи. Думалось ей тогда, что это любовь на всю жизнь, но через пару месяцев после знакомства молодой человек исчез из жизни так же внезапно, как и появился, даже не узнав, что Г. носит под сердцем его ребёнка. В родную деревню в таком положении возвращаться было невозможно: осуждать её и ещё не рождённую дочь начали бы непременно. Поэтому Г. выносила и родила хорошенькую, кареглазую, спокойную девочку в городе, до последнего дня работая на заводе и проживая в общежитии. Растили девочку всем блоком общаги. Кто был свободен, тот и смотрел за ней. Г. ушла с завода и устроилась вахтёром-уборщицей там же, где жила. Молодости свойственно не воспринимать житейские трудности с излишним драматизмом. Жизнь шла своим чередом, всего хватало. Родня деревенская всё узнала, и из сочувствия и жалости к Г. отправляла с попутными машинами в город картошку, лук, морковь. Перед праздниками в посылках из деревни непременно находились вяленое мясо и деревенская сметана.

Когда дочь подросла, на всё лето уезжала к бабушке в деревню, где маленькому ребёнку открывался огромный мир. Хозяйство было большое: утки, кролики, барашки и корова-кормилица. Старший брат Г. после женитьбы привёл жену в родительский дом, как положено, в город не рвался, был работящий, относился ко всему по-хозяйски, основательно.

* * *

«Как хорошо, что мама уснула, чай попить можно спокойно, без спешки, — подумала Г. и налила в чашку крепкий душистый напиток, — надо дочке позвонить».

— Привет, кызым, как ты?

— Привет, мамуль, да нормально всё, — голос Гули звучал неубедительно.

Материнское сердце сразу почувствовало что-то неладное.

— Опять поругались, что ли? — встревожилась Г.

— Ничего серьёзного, мам, ты только не переживай.

— Да, как же не переживать! У тебя ничего не болит?

— Нет, всё хорошо, всё нормально, мам, говорю же. Так, повздорили чуть-чуть.

— Он что, не понимает, что тебя вообще нельзя волновать? Ну как так-то? Не сиди дома, сопли не мотай, приезжай, в парк сходим. После обеда Роза придёт, посидит с бабушкой. Давай, собирайся и приезжай.

— Да? Ладно, сейчас приеду, напеки оладушки, мамуль. Так охота твоих оладушков!

— Хорошо, сейчас тесто поставлю.

Хлопоты на кухне совсем не отвлекали от тягостных мыслей. Муж Гули Ян был эгоистичным и вспыльчивым молодым человеком. В семье рос один, ни в чём не нуждался, о будущем не задумывался — всем был обеспечен родителями: и квартирой, и машиной, и деньгами на ежедневные расходы. Гуля, похожая характером на свою мать, мужу не перечила, любила беззаветно, думая, что терпеть — это и есть счастье. Это была уже третья беременность дочки. Жили они вместе восемь лет, первая беременность была замершей, второй ребёнок умер, едва родившись. Бог как будто знал, что не пара для такой светлой девочки этот эгоист Ян, и детей не давал. Но Гуля об этом не думала, все восемь лет тяготилась ощущением своей неполноценности и Яну поперёк слова не говорила. Поэтому сейчас в сторону Гули даже дышать боялись, берегли её и ребёнка все, кроме мужа. «Хоть бы уж в этот раз всё было хорошо. Бедная моя девочка», — тяжело вздохнула Г. и постаралась отогнать грустные размышления, иначе тесто не поднимется, пышным не будет.

Младшая, Роза, дочь Марата, была абсолютной противоположностью Гули. Дерзкая, шумная, боевая. Избалованная отцом, могла устроить скандал на пустом месте. Г. её даже побаивалась. Было ей двадцать с небольшим, жизнь никак пока устроить не могла. Нормальных парней гнала от себя метлой, а к хулиганам всяким была благосклонна. Всё её окружение состояло из таких вот полукриминальных субъектов, которые ходили по краешку скользкой дорожки и в любой момент и Розу могли утянуть за собой. Сколько слов переговорила Г. младшей дочке! Но ни одно не было услышано. Отец же после той истории с рыжей тёткой напрочь потерял для Розы авторитет.

Молилась за дочерей Г. в мечети со слезами на глазах. Как усердная первоклассница, учила арабский, чтобы в оригинале прочесть Коран.

* * *

Так в заботах о близких и молитвах проходила жизнь. Мамино состояние стабилизировалось. К проявлениям её болезни все привыкли, научились справляться. Гуля родила прекрасного здорового мальчика, сама после беременности и родов как будто даже окрепла. Была энергичной, радостной, всё успевала. Материнство ей пошло на пользу. У Розы складывались отношения с молодым человеком. Не с самым лучшим, но она и сама была не промах. Г. была за младшую спокойна: в обиду себя точно не даст. Теперь, придя в мечеть, Г. истово благодарила Аллаха за такие хорошие изменения, ни разу так и не попросив за себя.

В конце августа отдыхали с Маратом в Абхазии. Загорали, купались, пробовали местное вино, фрукты и сыры. Марат потеплел, во взгляде его снова появилась мягкость и нежность. Г. была на седьмом небе от счастья.

Вернувшись с отдыха, неважно себя почувствовала. Поначалу ссылалась на смену климата. Но с каждым днём становилось всё хуже. Поняв, что это не банальное недомогание, через месяц обратилась к врачу. Обследовали долго, почти три недели, отправляли анализы в республиканский центр. Ожидание результатов показалось вечностью. На ватных ногах, наглотавшись таблеток, чтобы успокоить выпрыгивающее сердце, Г. пришла на приём к доктору.

— Наши худшие опасения подтвердились, — просматривая бумаги, сказал врач, — вам срочно нужна операция, опухоль растёт, нельзя терять время.

Пульс бил в виски, хотелось вскочить, кричать, плакать, порвать эти бумаги, хоть что-то сделать. Но и пальцем пошевелить не получалось. Даже глаза не моргали. Страх сковал всё тело.

— Вы давайте, успокаивайтесь. С вашим сердцем нельзя расстраиваться. Опухоль в правой почке, в крайнем случае, если придётся удалять, у вас их две. Одна останется. Тысячи людей живут с одной почкой полноценной жизнью. У вас вторая стадия. Вовремя обнаружили. Всё будет хорошо, поверьте. В течение трёх дней вам надо быть в республиканском центре. Бумаги мы подготовим.

Слова доктора звучали как в гулком коридоре, а в голове отдавались эхом. «Почку резать. Три дня. Ехать. А если метастазы!» Выйдя из кабинета, Г. присела здесь же на скамейку, прислонилась спиной к стене, почувствовав затылком холодный камень, и закрыла глаза. Людей в коридоре было немало, показывать слёзы было неправильно. У каждого здесь сидящего таился страх в глазах. «И без меня люди боятся», — подумала Г., но одну-единственную горячую слезу, покатившуюся по лицу, смахнуть не успела.

* * *

В палате республиканского центра у неё было три соседки. Две после операций, тяжёлые, ещё не вставали. А третья приехала из далёкой деревни на химиотерапию. Не было на её лице ни ресниц, ни бровей. Платок не снимала. При взгляде на них оптимизма не прибавлялось, но врач, удивительно внимательный, давал хорошие прогнозы, чем немного приободрил Г. Операцию назначили на четвёртый день. Медперсонал готовил пациентку по строгому плану. А у Г. был свой план подготовки. Его она обдумала в ночь, когда узнала о диагнозе. Когда-то где-то читала, что онкология — это болезнь обиды, если кого-то обидел, или обиделся сильно и простить не можешь. И так ей эта мысль глубоко засела, что верилось в чудо. С утра до позднего вечера прокручивала она мысленно жизнь, вспоминая всех людей, повстречавшихся на жизненном пути. Просила прощения, сама всех прощала, искренне, со слезами и комом в горле отпускала все невысказанные обиды и на близких, и на далёких. К самым обидным моментам жизни возвращалась ещё и ещё, не удавалось с первого раза получить успокоение. Дошла, наконец, до себя. Она же тоже дитя Аллаха, а раз Аллах её любит, то и она себя должна, просто обязана любить. У себя прощения просить оказалось сложнее. За всю нелюбовь к себе, за то, что про себя всегда забывала, просила. Душа плакала и очищалась.

Перед тем, как закрыть глаза, Г. подумала: «Аллах Всевышний, пусть руки хирурга будут твоими руками».

* * *

Лечащий врач пришёл, как только она очнулась.

— В рубашке вы родились, — с улыбкой сказал он, — опухоль не вышла из капсулы, ни одна клетка наружу не выпрыгнула. Редкий случай, один из ста.

— Почку не удалили? — тихо спросила Г.

— Почки обе на месте и абсолютно здоровы. Обещайте, что больше к нам не попадёте! — вставая со стула, произнёс напоследок хирург.

— Спасибо большое! Я так вам благодарна!

— Все благодарности отправляйте туда, — показав указательным пальцем вверх, с улыбкой сказал доктор, — мы лишь инструмент в его руках.

* * *

С мамой стало легче справляться. Договорились с сестрой и братом, что будет жить по месяцу у всех по очереди. Марат стал брать короткие рейсы, максимум на три-четыре дня. Денег стало чуть меньше, но зато он чаще бывал дома, заботился о своей Г. как никогда. Тоже что-то важное для себя понял. Роза устроилась на отличную работу, глупости из головы выбросила, параллельно училась на бухгалтера. Внук подрастал. Крепкий, розовощёкий, улыбчивый. Когда появлялся в доме, казалось, ангел спустился, всё вокруг преображалось. Скоро у Гули будет ещё и дочка. Но это уже другая история.