Пламя и ветер

Ева Вишнева, 2022

В этом мире ходит пословица: "Все боится времени, а время боится Стены". Серое марево от неба до земли – так выглядит Стена; тянется по северным землям, отделяет известное от неизведанного. Осужденным на казнь дают выбор: быть повешенным или уйти за стену. Девятнадцатилетняя Энрике покупает билет на поезд. Выбирает самый длинный маршрут, часть которого пролегает вдоль Стены.

Глава 5. Сделка

Попрощавшись с доктором, мы покинули конюшни. Алан молчал, я разглядывала ухоженный сквер с остроконечными деревьями. Рука, на которую пришелся удар, отзывалась глухой болью при каждом неосторожном движении, а вот колени давно были в порядке.

— Вдруг Фернвальд рассердится из-за того, что мы дали имя жеребенку? — нарушила молчание я.

— Почему ты считаешь, он должен рассердиться?

— Понимаешь, — было волнительно переходить на “ты”, хотя я сама это предложила. — Я только вчера приехала и пока не знаю, по каким законам живет этот дом. Гости ведь не должны навязывать собственные порядки, называть чужих лошадей.

–Думаю, Фернвальд не рассердится, что бы ты ни сделала. Ты ведь дорога ему, Эни. Он очень тебя ждал.

Я опешила. Дядя ждал? Я ему дорога? Вот уж новости! Он бы и не вспомнил о племяннице, не пришли я ему письмо.

— Чему удивляешься, Эни? Специально для тебя он приказал полностью переделать комнату. Потратил много времени и денег, лично выбирал мебель и декор. Приказал прислуге отдраить поместье, следил, чтобы каждый кустик был пострижен. — Алан рассмеялся. Улыбка удивительно ему шла, делала на несколько лет моложе, совсем мальчишкой.

Я немного помолчала, пытаясь осмыслить прозвучавшие слова. Затем осторожно спросила:

— Какой он человек, мой дядя?

Алан задумчиво почесал подбородок.

— Фернвальд любит красивые вещи, занимает высокий пост, имеет хорошие связи, дружит с королевской семьей. Но несмотря на все это, общаться с ним довольно легко. Если пошутишь или же скажешь в сердцах что-нибудь резкое, он не обидится. Еще ваш дядя любит детей. Думаю, это основная причина, по которой он основал академию.

Я задумалась. В столичных газетах, попадавших в Алерт вместе с путешественниками и торговцами, упоминалось про академию Фернвальда: будто она отличается от других школ, предназначенных для детей богатых родителей. Но чем именно, я уже не помнила. Воспользовавшись случаем, спросила об этом Алана. Он удивился:

— Ты не знаешь?.. Если вкратце, академия твоего дяди очень престижная, сам король приложил к ней руку. Фернвальд рассказывал, они не один вечер провели, планируя, как все будет, рисовали схемы, писали план обучения. Однажды чуть ли не подрались — только я в это, знаешь ли, не верю. Твой дядюшка порой тот еще выдумщик. Что-то я отвлекся. В общем, в академии не важно, богатые у тебя родители или бедные. Главное, что ты сумел выдержать сложный вступительный экзамен и усердно учишься.

Алан замолчал, прикусив нижнюю губу. Бросил на меня осторожный взгляд, словно размышлял, продолжать рассказывать или не стоит.

— Еще академия Фернвальда стала первой, где учат управлять даром. Ведь раньше все пускалось на самотек, просвещением в этой области занималась семья ребенка. Но, понимаешь, далеко не всем родителям, тетушкам-дедушкам удавалось справиться с неконтролируемыми вспышками. Несчастные случаи происходили довольно часто. И дар не особо-то развивали, не искали, где бы он мог пригодиться — считалось, какая судьба, так все и сложится. Но ваш дядя выдвинул гипотезу, что дар можно развить, раскрыть его полный потенциал. Или наоборот, сдержать, если его слишком много для одного человека. сделать так, чтобы он не выплескивался, не ранил носителя и тех, кто рядом.

"Так случилось с моей бабушкой", — подумала я. Холодок пополз по спине, обычно он появлялся, когда я смотрела на страшную северную башню из своего окна. Алан, между тем, продолжал:

— Если подумать, дар, данный богами — почти то же самое, что и дар в широком его понимании. Например, художественный талант: многие могут взять кисть и что-нибудь изобразить, но нужно много трудиться, чтобы стать мастером. Вобщем, академия — любопытное место. Многие выпускники с радостью возвращаются туда как преподаватели и исследователи. Я один из них.

— Что преподаешь?

— Не преподаю. Изучаю. Артефакты и амулеты. А ваш дядя, кстати, специализируется на дарах, отслеживает силу и частоту их появления, преемственность из поколения в поколение. Это довольно интересно.

"Не для всех", — подумала я. Вообще-то я всегда старалась избегать тем, связанных с даром. Незачем зря бередить душу.

— Что такое артефакты?

Амулеты часто встречались в сказках; в детстве я ими зачитывалась. Про злого колдуна, который вырезал из дерева девичью фигуру и приклеил к ней волосы мертвеца — в ту же ночь погибшая накануне девушка восстала из могилы. Еще была история про ведьму, остановившую время с помощью амулета-карманных часов. А вот про артефакты я почти ничего не знала: помнила лишь вычитанную где-то фразу:"Амулеты создают люди, артефакты — боги".

— Это такие предметы… С виду обыкновенные. Например, камень, гитара с порванной струной, старый кулон вашей бабушки, пыльное зеркало на чердаке. Словом, все, что угодно. Это ненужные вещи, в которых вдруг, неизвестно, по каким причинам, просыпается дар. Боги зачем-то вкладывают в них свою силу.

Я почувствовала, как в груди неудобно закоколось — раздражение, бессильная обида.

— Мне они и крупицы не дали. А какие-то вещи… Кулоны и камни, значит. Что же, полагаю…

Хлесткие слова так и не сорвались с языка: сильнейший порыв ветра ударил в лицо, заставил зажмуриться. Когда я открыла глаза, то заметила, что Алан смотрит на меня очень удивленно.

— На самом деле, не все так просто, — тихо сказал он, зачем-то оглядываясь. Мы уже успели далеко отойти от конюшен и поместья, углубились в парк. Сгущались сумерки, вокруг никого не было. — Существуют безобидные артефакты, можно пользоваться ими, сколько угодно. Но их мало. В основном, встречаются опасные. Они тянут из человека жизнь, взамен давая силу. С силой он сможет осуществить желания, но взамен будет гнить заживо.

— Кошмар. Кто бы на такое согласился, — меня передернуло.

— Таких людей немало, Энрике. Кто-то не подозревает, какую опасность несут артефакты. Но по-настоящему опасны те, кто знает: им не жаль ни своей своей жизни, ни чужой. Поэтому в академии есть люди, которые занимаются поисками артефактов, пока те не попали в неправильные руки. Я же изучаю их свойства и сортирую.

— Вот оно как… — я поежилась: к вечеру слегка похолодало. — А как вы познакомились с дядей?

— Я был несносным ребенком, а Фернвальд — терпеливым взрослым. Я многим ему обязан.

Алан замолчал, и я поняла, что говорить о прошлом мы сегодня не будем. Да и вообще… У меня вдруг возникло ощущение, что Алану надоело проводить со мной время: его лицо становилось все более угрюмым, а голос звучал устало, глухо. Но, видимо, Алан был слишком хорошо воспитан и не мог отказать мне. А еще, сдается, есть у этого молодого человека возлюбленная: он ведь выглядит таким ухоженным, опрятным… Явно женские руки гладили эту одежду — как гладили плечи, которые она защищала от осеннего холода.

Плохо я поступила с Аланом. Вела себя как дура, пыталась кокетничать, прицепилась, зачем-то, с именем для жеребенка. Стало неуютно и стыдно за свой нелепый порыв. Я решила попрощаться и отправиться в свою комнату. Отдохнуть и прийти в себя.

Но Алан вдруг сказал:

— Вижу, ты грустишь, Энрике. Не стоит. Теперь все будет хорошо. Поверь, я тоже был в твоем положении.

— В моем?..

— У меня не было дара. То есть, все полагали, будто его нет. Но потом случился ваш дядя, случилась академия. Фернвальд назначил меня, тогда еще несмышленого мальчишку, своим помощникам. Заставлял заниматься, развивать выносливость, таскал по разным городам и даже за границу. Учеба давалась нелегко, зато в процессе выяснилось, что у меня на самом деле есть дар. И всегда был, просто очень редкий: я чувствую артефакты. Они словно зовут меня. Там, где другие видят только вещь, я вижу силу. Жаль, с людьми так не получается: иначе я с удовольствием рассказал бы тебе — про тебя.

— И хорошо, что людей не видишь, — резко ответила я. — Меня водили к разным умельцам-кудесникам. Они в один голос заявляли, что я пустышка. Но спасибо за попытку поддержать, для меня это важно.

Мы достигли конца парка. Агатом сверкнула влажная после недавнего дождя ограда, которую оплел виноград.

— Вернемся?

— Пожалуй.

Возвращались мы по другой тропинке, более узкой и витиеватой. Алан сказал, она выведет не к конюшням, а к черному входу в кухню. Так и получилось. В поместье молодой человек решил проводить меня до комнаты. Перед самой дверью сказал:

— Эни, уверен, у тебя есть дар. Только еще не пробудился. Но однажды обязательно наступит момент, когда ты сделаешь то, чего еще никогда не делала. Честно, совершенно не стоит волноваться — с таким-то дядей! Уверяю, Фернвальд сделает все возможное, чтобы… — он замолчал на полуслове и отвел взгляд.

Что-то меня насторожило, но я поспешила отбросить неприятное предчувствие.

— Что, разболтал, о чем тебя просили молчать? — Алан смешался и покраснел, и я вдруг поняла, что попала в яблочко. — …что ты имел в виду?

Молодой человек не успел ответить — за моей спиной раздался приятный голос Фернвальда:

— Ах, Алан, вы совершенно не умеете хранить секреты.

Я обернулась. Дядино лицо казалось расслабленным, а вот скрещенные на груди руки с перстнями на среднем и указательном пальцах казались напряженными.

— Я как раз направлялся к вам, милая Энрике. Вчера после нашей бурной встречи вы были слишком уставшей, и мне пришлось вас пощадить. Но теперь я хотел бы продолжить разговор. Милости прошу в мой кабинет. Алан, можете пойти с нами.

В кабинете горели светильники, добавляя желтизны в окружающую палитру. Вставленные в подставку перья бросали на стену причудливо вытянутые тени — кто вообще еще пользуется таким раритетом? В чае, который дядя разлил по чашкам, было что-то дурманящее. Я хотела открыть окно, но Фернвальд остановил, положив руку на плечо:

— Не стоит, будет сквозняк. Должен сознаться, вы здесь не случайно. Именно вы, Энрике. И дело вовсе не в письме, хотя оно подтолкнуло меня к активным действиям. Не буду скрывать, ваша ситуация интересует меня как ученого. Дочь Освальда, моего брата — и без дара? Сложно в это поверить. И я сделаю все возможное, чтобы отыскать причину. Буду рад, если согласитесь на время стать помощницей Алана: вижу, вы неплохо поладили. Но если откажетесь — не обижусь. Ведь ваша главная задача будет заключаться в том, чтобы слушаться меня и безоговорочно выполнять все поручения.

Вчерашняя беседа с Фернвальдом; рассказ Алана об академии, его странные взгляды и осторожные слова, перескакивание с темы на тему — все словно сошлось в одной точке. Я почувствовала себя глупой мышкой, которую заманили в мышеловку кусочком сыра.

Обида клокотала внутри, сворачивалась в комок, подступала к горлу. Внутренний голос, голос разума, злой и ехидный, замечал: ну а чего ты ждала? Куда бы ты не отправилась, везде останешься кукушонком. Я прикрыла глаза.

— Энрике, вы в порядке? Понимаю, надавил на больное. Но пора взрослеть, девочка. Я не предлагаю ничего постыдного, лишь взаимовыгодный обмен. Вы обретете дар или поймете, чем отличаетесь. Я удовлетворю любопытство, опубликую научный труд.

Я постаралась успокоиться, напомнить себе, что отправилась в столицу не просто так. У меня было сложное, важное дело, ради которого могут понадобиться дядины связи и возможности. То есть, я тоже хотела воспользоваться Фернвальдом, и готова была за это заплатить. Но… Но мне, наверное, очень сильно хотелось поверить, что для кого-то я смогу быть просто Энрике. Девушкой, которой не обязательно иметь дар, чтобы ее любили. Видимо, ошиблась.

Онемение, вызванное удивлением и обидой, постепенно отпускало. По крупинке, по капельке. Я разлепила ссохшиеся губы:

— Не хочу…

— Хотите, милая. Будь это не так, мои вчерашние слова не довели бы вас до слез. Часто нас невозможно ранить тем, чем мы сами себя не раним, — Фернвальд приблизился ко мне, навис, опершись о стол; глаза его были по-кошачьи прищурены. — Соглашайтесь, Энрике. Игра стоит свеч.

— Что именно мне… нужно будет делать? — голос не слушался.

— Сущие пустяки, моя милая. Пить специальные настойки. Еще я буду с вами заниматься. Конечно, со временем появятся некоторые нюансы, но на первых порах этого хватит. Несложно, правда? Бояться вам нечего. Терять, в сущности, тоже.

— А если я все же"пустая"?

Фернвальд усмехнулся:

— Если мои предположения не подтвердятся, и действительность окажется настолько банальной, в таком случае… Хм, я все равно останусь вашим дядей, и вы всегда сможете на меня положиться.

Я чувствовала себя бабочкой, которую коллекционер насадил на иголку. Но я точно решила, что не заплачу. Чай был сладок, медовая пряность растекалась по языку, грела горло. Огонек в лампе слегка дрожал, и тени на стене подергивались легкой рябью. Я встретилась взглядом с Аланом. Молодой человек сидел в кресле, утопающем в тени, и смотрел на меня с непонятным выражением.

— Соглашайся, Эни, — мягко сказал он. — Все будет хорошо.

Ответила, криво улыбнувшись:

— Боги вас прокляни. Уговорили.

— С самого начала бы так! — Фернвальд захлопал в ладоши. — Милая племянница, скоро поймете, что волноваться было ну совершенно не из-за чего. Мой дом — ваш дом, да и без денег я вас не оставлю. Тем более, в столице столько интересного и увлекательного, что скоро вы и думать забудете о своей провинции.

Я слушала его голос и кивала, словно заведенная механическая игрушка. Не помню, как добралась до комнаты. Может, сама добрела. Или Алан довел. Помню только, что опрокинула чашку с остатками чая, когда вставала из-за стола. Попыталась свернуть мокрую скатерть, но Фернвальд сказал:

— Об этом не беспокойтесь, прислуга все уберет.

Прежде чем заснуть, я долго лежала в кровати и бездумно разглядывала картинки на потолке. Чувствовала себя опустошенной, выжатой, использованной. И казалось мне, что дракончики больше не веселятся.

Они скалились.