Эволюция архитектуры османской мечети

Е. И. Кононенко, 2022

В книге, являющейся продолжением изданной в 2017 г. монографии «Анатолийская мечеть XI–XV вв.», подробно рассматривается архитектура мусульманских культовых зданий Османской империи с XIV по начало XX в. Особое внимание уделено сложению и развитию архитектурного типа «большой османской мечети», ставшей своеобразной «визитной карточкой» всей османской культуры. Анализируются место мастерской зодчего Синана в истории османского и мусульманского культового зодчества в целом, адаптация османской архитектурой XVIII–XIX вв. европейских образцов, поиски национального стиля в строительной практике последних десятилетий существования Османского государства. Многие рассмотренные памятники привлекаются к исследованию истории османской культовой архитектуры впервые. Книга адресована историкам архитектуры и изобразительного искусства, востоковедам, исследователям культуры исламской цивилизации, читателям, интересующимся культурой Востока.

Мечеть в раннеосманской архитектуре: основные типы

Периодизация и типология османской архитектуры

При обращении к истории османской культуры выявляется не только понятное для историков искусства несовпадение исторической и стилистической периодизации, но и, как ни странно, отсутствие некоего общепринятого варианта последней, во всяком случае, применительно к османской архитектуре. Впрочем, то же самое можно сказать и о периодизации истории самого Османского государства, которая может быть как словарно-обобщенной (с непременным выделением разной длительности «золотого века империи» и соответственно периодов «становления» и «упадка»), так и предельно дробной (по годам правления султанов).

Однако привычная двухчастная европейская периодизация, рассматривающая историю Османской империи только как «взлет и падение» (с кратким «великолепным веком»), уже давно подвергается критике, причем если и хронологические рамки, и содержание «взлета» споров не вызывают, то этап «падения» (decline), которому некоторые исследователи отводили более трех столетий (с конца XVI по начало XX в.), кажется и чрезмерно затянутым, и не соответствующим такой оценке. На протяжении большей части этого периода Османская империя оставалась и грозной военной державой, союза с которой искали европейские монархи, и владычицей обширнейших территорий. Вторая половина XVI в. ознаменовала изменение модели развития Империи: исчерпание возможностей экстенсивного развития (прежде всего газавата) и переход к администрированию — децентрализации власти, делегированию полномочий, реформированию правовой и финансовой систем, госаппарата, образования, распределению налоговых поступлений. И султан, и визири понимали и принимали необходимость подобных преобразований; центральная власть осознавала вызовы времени и пыталась на них реагировать имевшимися средствами (например, предоставляя некоторую автономию провинциям и одновременно ограничивая амбиции местных элит, распространяя практику откупа натурального налога, удовлетворяя требования янычар), что во многом подготовило реформаторскую политику султанов XIX в.¹

Исходя из удобства объяснения политических процессов, Л. Дарлинг предложила иную периодизацию истории Османской империи, выделив этапы «экспансии» (1300–1550), «консолидации» (1550–1718) и «трансформации» государства (1718–1923)². Такое деление длительного периода «упадка» действительно позволяет обозначить преемственность целого ряда изменений, однако очевидно, что если логичная для историков рубежная дата «1718 год» (Пожаревацкий мир с Австрией и Венецией, после которого Османы активно включаются в европейскую дипломатию) была бы удобна и для периодизации османской культуры, отмечая начало «эпохи тюльпанов», то проведение какой-либо хронологической границы в 1550-х годах грубо разделяет и «великолепный век» в целом, и деятельность Синана в частности (хотя такое деление было бы аналогично, например, привычному разделению Высокого и Позднего Возрождения).

Многие авторы обобщающих работ в той или иной мере опирались на предложенную еще в 1930-х гг. Дж. Арсевеном «стилевую периодизацию» османского искусства. Таких «стилей» Арсевен выделил семь: «стиль Бурсы» (1325–1501); «классический стиль» (1501–1616); «обновленный классический стиль» (1616–1703); «стиль [эпохи] тюльпанов» (1703–1730); барокко (1730–1808); ампир и псевдоренессанс (1808–1874); неоклассический стиль (1875–1923)³. В этой модели «пионер турецкого искусствознания» по примеру своих европейских учителей опирался именно на смену архитектурных стилей, распространяемую им на другие виды искусства и ремесла. Нетрудно заметить, что «стили» эти выделены искусственно, по аналогии с существовавшими европейскими концепциями, взятыми за образец гуманитариями молодой Турецкой Республики, а приводимые точные хронологические рубежи не соответствуют реальным художественным процессам. Так, выделение некоего «стиля Бурсы», охватывающего почти 200 лет, не отражает эволюцию искусства периода становления Османской империи и превращения ее в мировую державу, сопровождавшегося как освоением достижений интегрированных в нее региональных культур, так и выработкой собственной идеологии и соответствовавшего ей художественного языка.

Тем же путем пошел Ю. Миллер, разделив книгу «Искусство Турции» на крупные хронологические «блоки»: конец XIV — вторая половина XV в., конец XV — начало XVII в., первая половина XVII — начало XVIII в., XVIII — начало XIX в., — акцентировав (в соответствии с требованиями времени издания книги) социально-политические изменения, на самом деле мало или запоздало влиявшие на развитие искусства⁴.

Почти одновременно с работой Ю. Миллера была опубликована хрестоматийная монография турецкого исследователя Апталлы Курана «Мечеть в раннеосманской архитектуре», и по сей день остающаяся отправным пунктом для любых попыток типологического рассмотрения османского культового зодчества. Замысел исследования Курана был намного шире — во Введении к монографии автор огласил структуру задуманного им трехтомного исследования османской мечети, и сама эта структура обозначила вариант периодизации всего материала: изданный как самостоятельная монография I, «раннеосманский», том охватил XIV–XV вв., II том должен был быть посвящен «золотому веку» Османского государства (XVI–XVII столетия), III том охватывал бы памятники периода «упадка» (decline) Империи (с начала XVIII в. до Первой мировой войны)⁵. Тем самым Куран предопределил логичную трехчастную схему, основанную на выделении некоего классического периода османской архитектуры (очевидно совпадающего с расцветом государства), соответственно предшествующего (раннеосманского) этапа становления этой архитектуры и неизбежного после «золотого века» ее упадка (позднеосманского периода).

Эта же трехчастная схема используется и в обобщающей литературе последних лет, иногда в закамуфлированном виде: в частности, Д. Кубан в своей грандиозной «Османской архитектуре» разделил подробное рассмотрение материала на четыре части, объединенные в два больших раздела — «Османская архитектура до Синана» и «Османская архитектура после Синана»⁶, при этом часть III, формально входящая в «послесинановский» раздел, озаглавлена «Синан и классическая османская архитектура».

Безусловно, введение любой периодизации — не более чем условность, принимаемая для облегчения систематизации (а в случае обобщающего исследования — и рубрикации) материала в зависимости от избранных критериев; однако при разговоре о развитии (т. е. историческом процессе) конкретного архитектурного типа на протяжении нескольких столетий необходимо оговорить, какие временные рамки подразумеваются под неизбежно используемыми определениями «раннеосманский» и «позднеосманский», «этап формирования» и «этап эволюции».

Очевидными историческими рубежами рассмотрения любой фактологии, связанной с Османским государством, являются даты «1299» (прокламация независимости бейлика Османа) и «1922» (упразднение султаната). Также не вызывает сомнения выделение в качестве «высокой фазы» середины XVI столетия — в истории это «великолепный век» Сулеймана I, достижение Империей наивысшего политического могущества, в истории архитектуры — «эпоха Синана», разделившая османское зодчество на «до» и «после». Вопросы вызывает определение длительности этой «высокой фазы», рубежных памятников, а также внутренняя «рубрикация» ранне-и позднеосманского периодов, достаточно длительных и неоднородных.

При любом выделении раннеосманского этапа в сложении османской архитектуры для эволюции имперской идеологии, — во всяком случае, для осознания этой идеи османами и ее последующего выражения в архитектурных памятниках, — более чем какое-либо другое событие (будь то выход в Европу, завоевание Анатолии или восстановление халифата) важно взятие Константинополя и восприятие османами себя преемниками Второго Рима, создателями новой мировой Империи. Именно дата падения Константинополя (1453) должна маркировать вступление Османского государства — и архитектуры этого государства, — в стадию зрелости. «Обретение Стамбула» (долго сохранявшего османизированное название Константиние, Konstantîniyye) и перенесение сюда столицы государства маркируют начало следующего исторического этапа, связанного с укреплением государственной власти, достижением Османской империей предельного могущества и превращением ее в халифат⁷. Изменения по сравнению с предшествующим раннеосманским периодом легко отмечаются уже в первых стамбульских мечетях, возведенных по заказу сановников, не говоря уже о комплексах, заложенных под непосредственным патронатом Мехмеда Завоевателя и предопределивших сложение нового типа культового здания, который далее придется обозначать как «большую османскую мечеть».

Для рассмотрения истории османской культовой архитектуры кажется логичным отсчитывать начало «классического этапа» от взятия Константинополя и продлить этот этап до конца XVI в. Основным содержанием этого этапа в свете избранной темы становятся формирование архитектурного типа «большой османской мечети» и разработка его вариаций в творчестве Синана.

На «позднеклассическом» этапе, охватывающем XVII и XVIII вв., отчасти объединяющем исторические периоды «консолидации» и «трансформации» Империи (по Л. Дарлинг), происходила адаптация типа «большой османской мечети» к изменившимся условиям заказа, кристаллизация уже найденных решений, обогащение османской культуры как европейскими (прежде всего барочными) заимствованиями, так и архаизирующими элементами, создающими отсылки к историческому наследию. Небольшое количество сохранившихся памятников, иллюстрирующих направления художественного поиска в сфере культовой архитектуры, также оправдывает дидактическую задачу объединения материала двух столетий (по Арсевену, относящегося к «обновленному классическому стилю», «стилю тюльпанов» и «османскому барокко»).

Очевидные перемены и в культуре в целом, и в архитектуре в частности в последнее столетие существования Османской империи предполагают более подробное рассматрение позднеосманского материала XIX — начала XX в. Новые приоритеты заставили пересмотреть и риторику, и привычные формы культового зодчества; «вестернизация» повлекла как интерес к выразительным средствам европейского зодчества, так и перенесение на берега Босфора новейших трендов стилеобразования, в том числе полученных из первых рук; попытки предложить новые идеологические ориентиры стимулировали поиск соответствующих им репрезентативных форм, продолженный уже после распада Империи, ликвидации халифата и создания Турецкой Республики.

Как уже указывалось, призмой для рассмотрения эволюции мусульманской архитектуры окажется «большая османская мечеть», о которой ниже придется говорить особо. Этот архитектурный тип, маркирующий «классический этап» эволюции османского зодчества, представленный хрестоматийными постройками, предопределившими панораму Стамбула и ныне оцениваемый как национальный визуальный бренд Турции, логично дополняет несколько типов мечети, получивших развитие уже на протяжении раннеосманского периода.

Именно типологическая систематизация архитектуры раннеосманской мечети была целью упомянутой фундаментальной работы А. Курана, на которую уже полвека опираются все исследования, в той или иной степени затрагивающие типологию османской архитектуры. Исследователь выделил три типа планировочно-композиционных решений:

1) single-unit mosque — здание, композиция которого сводится к одной (или очевидно доминирующей) ячейке, как правило перекрытой куполом; внутри этого типа выделены «мечеть с единым объемом» (single-unit mosque with complex massing) и «мечеть с разделенным интерьером» (singleunit mosque with articulated interior);

2) айванная мечеть — здание с выраженной центральной планировочной секцией, вокруг которой группируются другие ячейки (тут выделены подтипы «осевая айванная мечеть» (axial eyvan mosque) и «айванная мечеть с пересекающимися осями» (cross-axial eyvan mosque));

3) multi-unit mosque — мечети, пространство которых состоит из нескольких объемов, среди которых выделены подтипы «с одинаковыми ячейками» (with similar units') и «с различными ячейками» (with dissimilar units)⁸.

Необходимо обратить внимание на то, что в основу типологии Курана положен способ формирования архитектурной композиции, но аналогичные типы можно выделить, исходя из функций культовых зданий. Мечеть, сводящаяся к одному объему, — это, как правило, небольшое купольное здание ограниченной вместимости, соответствующее понятию месджит и обычно выполняющее функции квартальной мечети. А. Куран указывал на появление этого простейшего композиционного решения только в османском зодчестве; между тем опирающиеся непосредственно на стены сводчатые перекрытия единственной ячейки плана были достаточно разработаны еще в сельджукских мавзолеях, а месджиты в анатолийской архитектуре получили распространение уже во второй половине XIII в. в рамках индивидуального и общинного (корпоративного) заказа.

Под «айванной мечетью» подразумевается тип, который в более поздних исследованиях именуется «мечетью Т-образной планировки»⁹ или «мечетью типа Бурсы». В качестве источника этой архитектурной композиции справедливо указаны купольные медресе позднесельджукской Коньи, а в качестве предшествующего «функционального аналога» — дервишеские обители-текке. Такие здания появились в городах Анатолии во второй половине XIII в. и служили не только местом коллективной молитвы, но и резиденциями почитаемых духовных лидеров, где могли собираться члены определенных братств (тарикатов), проводились особые формы поклонения (зикр, сема), диспуты, занятия с учителями. Маленькие текке, связывая странствующих дервишей, местную элиту, ремесленные объединения, торговцев, горожан, иммигрантов, становились центрами не только религиозной, но и социальной активности в анатолийских городах. Строительство текке позволяло заказчику не только продемонстрировать благочестие и увековечить свое имя на портале культового здания, но и получить поддержку влиятельных групп суфиев или дервишей, к которым прислушивались горожане и купцы. Кроме того, содержание культового сооружения давало возможность защитить имущество от возможных посягательств государства и переводить часть собственности в категорию вакфа (т. е. укрывать активы от налогообложения), что превращало мусульманскую благотворительность в финансово выгодное предприятие¹⁰. Несмотря на небольшие размеры, ограниченную вместительность и предельную архитектурную простоту (непременным элементом всех обителей был квадратный зал, использовавшийся для всех публичных мероприятий, в который открывались айваны и вокруг которого группировались жилые помещения-табхана), дервишеские обители весьма успешно выполняли и градостроительную функцию, формируя вокруг себя необходимую инфраструктуру целых микрорайонов-махалла¹¹.

Симметричное расположение боковых келий и айванов относительно центральной оси в некоторых обителях должно рассматриваться как непосредственный аналог «айванных мечетей с пересекающимися осями». Подобные мечети возникли в раннеосманском зодчестве прежде всего как «мемориальные» — они являлись центрами комплексов-куллие, обычно включавших в себя и гробницу заказчика, и, будучи общедоступными, обладали ограниченной вместимостью и не являлись «соборными», но предоставляли помещения-табхана для длительного пребывания духовных учителей, молившихся об упокоении основателя такого комплекса. Куллие с «мемориальными мечетями» также создавали необходимую инфраструктуру и становились центрами новых кварталов.

Наконец, под «мечетями, составленными из нескольких объемов» Куран подразумевал формирование единого зального пространства. Это прежде всего вместительные раннеосманские улу-джами, типологически и функционально восходящие к «официальным сельджукским мечетям» и, как будет показано, предвосхитившие «большие османские мечети».

При всех несомненных достоинствах типологии османской мечети А. Курана ее очевидным недостатком является выделение композиции молитвенного зала в качестве единственного типологического критерия. Турецкий исследователь проигнорировал наличие двора мечети, который следует рассматривать как неотъемлемую часть и ритуального пространства мусульманского культового сооружения, и архитектурной композиции здания. Объяснением этому служит сосредоточение автора на раннеосманском материале: действительно, в анатолийских и румелийских памятниках XIV — первой половины XV в., справедливо рассмотренных как развитие типологии культового зодчества султаната Сельджуков Рума, наличие архитектурно оформленного двора являлось редкостью. Возможно, в анонсированном втором томе исследования А. Куран скорректировал бы созданную им типологию мечети применительно к «золотому веку» (XVI–XVII столетия); но необходимо указать, что в подтип «многообъемных мечетей с неодинаковыми ячейками» (multi-unit mosque with dissimilar units') оказались включены как мечети с двором, так и двора не имевшие, что нарушает логику архитектурной композиции¹²; увы, второй том так и не появился, и как и насколько предложенная типология могла измениться применительно к материалу «классического периода», можно только догадываться. Очевидно, что сложение «больших османских мечетей» в XVI в. должно было эту типологию смешать: даже беглый просмотр планов привлекаемых Кураном сооружений наводит на мысль, что за хронологическими пределами раннеосманской архитектуры грань между выделенными типами стирается.

Кроме того, введенная Кураном «композиционная» типология в случаях, когда автор пытался показать ее эволюцию, вступала в противоречие с им же предложенной периодизацией (например, исходя из списка памятников в «Приложении» сооружения конца XV в. — периода правления Баязида II — должны быть разделены на «раннеосманские» и «классические»).

Однако, несмотря на замечания, при необходимости кратко обрисовать развитие раннеосманской культовой архитектуры и подвести читателя к памятникам середины XV в., не вошедшим в «Анатолийскую мечеть», группировка материала именно по типологическому принципу оказывается наиболее удобной, и в этом случае типология Курана себя полностью оправдывает.

Становление османского культового зодчества

Как и все западноанатолийские княжества, бейлик Османа возник на землях, не входивших в состав Конийского султаната, и не унаследовал напрямую ни позднесельджукскую административную систему, ни регламентированную практику вакуфного патроната, но вполне мог их заимствовать и приспосабливать к своим нуждам и особенностям. Османское государство периода его становления следует рассматривать лишь как один из бейликов, притом возникший достаточно поздно (по сравнению с, например, Караманом и Хамидом), дольше многих других княжеств сохранявший вассалитет по отношению к Сельджукам Рума и далеко не самый могущественный.

Османы в полной мере воспользовались уникальностью и момента, и географического положения своих земель: удаленный и от Коньи, и от ильханов, бейлик сложился в условиях политического вакуума в Западной Анатолии, когда византийские государственные органы переместились из Никеи в едва отдышавшийся после IV крестового похода Константинополь, а укрепление новой мусульманской державы и расширение ее территории первоначально оправдывалось газаватом, что позволяло привлекать тюркских воинов-гази. Литературный штамп: «Османам повезло с географией»¹³ — вполне оправдан, и создание нового бейлика на границе с византийской Вифинией, рассматриваемой мусульманами как дар аль-харб («территория войны»), стало очередной фазой процесса исламизации и тюркизации Анатолии, лишь приостановленного в XIII в. крестовыми походами и монгольским нашествием.

Османская государственность отсчитывается с 1299 г., когда улубей Фахреддин Осман Гази (1258–1326), наследник вождя огузского клана Кайы Эртогрула, декларировал независимость своих владений в районе Биледжика и Согута от номинального сюзерена — Конийского султаната. Несмотря на удаленность от центров Анатолии, а вернее, благодаря этому, пограничный бейлик Османа уже в первые десятилетия своего существования зарекомендовал себя как наиболее активная политическая сила: сюда, на крайний запад мусульманского мира, стекались мигранты из разоренных монголами земель, готовые стать газа — защитниками веры. Победа под Коюнхисаром (1302) отдала Осману Вифинию, после чего его гази вышли к Эгейскому, Мраморному и Черному морям и отрезали Византию от Анатолии, обеспечив контроль над сухопутными контактами тюркских эмиратов и христианского Запада.

Конец ознакомительного фрагмента.