Красивый мальчик

Дэвид Шефф, 2018

Что случилось с моим прекрасным мальчиком? С нашей семьей? Что я сделал не так? Это вопросы, которые преследовали Дэвида Шеффа каждый миг на его пути в борьбе с пристрастием сына к наркотикам. Ник был очаровательным молодым человеком, веселым, спортсменом из университетской команды, отличником, которого обожали его младшие братья и сестры. А затем превратился в дрожащего призрака, который лгал, воровал и жил на улице. С обезоруживающей откровенностью Дэвид Шефф прослеживает первые предупреждающие знаки: отрицание, телефонные звонки в три часа ночи («Это ты, сын? в полиции? в больнице?»), попытки реабилитации. Помощь Дэвида сыну превратилась в зависимость. Навязчивое беспокойство и стресс чуть его не сломили. Он исследовал все способы лечения, которые могли бы спасти сына, и не собирался отказываться от Ника. Эта история о зависимости подростка от родителя и родителя от ребенка. Хроника падения и возвращения надежды. По книге снят фильм с Тимоти Шаламе и Стивом Карреллом в главных ролях, он был номинирован на премии BAFTA и «Золотой глобус». От автора Я лежал, вглядываясь в темноту, и моя тревога росла. Печально, но это состояние стало привычным. Вот так я ждал Ника годами. Вечерами, когда он не возвращался к оговоренному часу, я ждал, когда раздастся скрежет машины, выруливающей на подъездную дорожку. Потом наступала тишина. Ну наконец. Хлопала дверца машины, слышались шаги, щелчок открываемой входной двери. Несмотря на попытки Ника пробраться незаметно, шоколадный лабрадор Брут обычно встречал его тихим тявканьем. Или же я ждал, когда зазвонит телефон, но никогда не был уверен, что это Ник («Привет, па, как дела?»), а не полиция («Мистер Шефф, ваш сын у нас»). Всякий раз, когда он задерживался или не звонил, мне казалось, что произошла трагедия. Он мертв. Всегда – мертв. Но потом Ник появлялся, крадучись поднимался по лестнице на второй этаж, скользя рукой по перилам. Или раздавался звонок. «Прости, пап, я у Ричарда. Я заснул. Думаю, лучше здесь остаться, не хочется ехать домой в такую поздноту. Увидимся утром. Люблю тебя». Я чувствовал и ярость, и облегчение, потому что мысленно успевал похоронить его.

Часть I. Ночные бдения

У меня есть дочь, которая слишком напоминает мне меня самого, каким я когда-то был: она полна любви и радости, готова целовать каждого человека, которого встречает, только потому что он хороший и не причинит ей зла. И это пугает меня до глубины души, так что я едва могу жить и дышать.

Курт Кобейн. Из предсмертной записки

1

Мы с Вики, моей женой, жили в Беркли, в обшитом вагонкой и побеленном бунгало, построенном в 1920-х годах. От улицы наше жилище укрывала стена черного бамбука. Стоял 1982 год, лето, наполненное ожиданием. Все остальное: работа, социальные обязательства — было отложено на потом. Наш малыш должен был родиться в июле.

Ультразвук показал, что это мальчик. Мы старательно готовились к его появлению на свет. Красили и украшали детскую, поставили белую кроватку, светло-голубой комод, книжные полки, на которых теснились книги Мориса Сендака и Доктора Сьюза. По обеим сторонам двери, как двое часовых, заняли свое место две огромные плюшевые панды — первые подарки малышу от одного из друзей. Другой приятель одолжил нам семейную реликвию — светло-желтую колыбель в форме полумесяца. Она висела на цепях в гостиной, будто паря над Сан-Франциско, мерцающим огнями вдалеке.

Схватки у Вики начались после полуночи, 20 июля. Следуя инструкциям, полученным на занятиях по подготовке к родам, мы засекли интервалы между схватками. Пора. Мы поехали в больницу.

Ник родился на рассвете — наш прекрасный, милый мальчик.

Мы были очарованы нашим малышом. И с готовностью отказались от сна. Мы успокаивали его, когда он плакал. Мы пели ему колыбельные. Мы впали в расслабленное измененное состояние мечтательной удовлетворенности, которое шокировало бы нас, если бы нечто подобное приключилось с кем-либо из наших друзей. (По правде говоря, многие из наших друзей действительно пребывали в шоке.) Жизнь наша шла под аккомпанемент мелодий Пита Сигера, группы Limelighters и Раффи — мы слушали их в таком количестве, которого хватило бы, чтобы выбить признания из закоренелого преступника. Порой мы просто стояли, не отводя глаз от крохотных цепких ручек малыша и сияющих, полных жизни глаз.

Мы принадлежали к первому поколению осознанных родителей. До нас люди попросту заводили и растили детей. Мы же «родительствовали»: выполняли свои обязанности гиперответственно, окружая ребенка бесконечным вниманием и заботой. Мы выискивали для него все лучшее: лучшую прогулочную коляску и лучшее автомобильное кресло, рекомендованные журналом Consumer Reports, — и мучились каждый раз, когда нужно было выбрать игрушки, подгузники, одежду, еду, лекарства, кольца для режущихся зубов, прививки, да и вообще всегда, когда требовалось принять какое-то решение, касающееся ребенка.

Довольно скоро детская кроватка уступила место односпальной кровати с полосатым постельным бельем. Мы отправлялись гулять, устроив малыша в прогулочной коляске или в рюкзаке-кенгуру, играли в парках Беркли или ходили в детские спортивные залы и посещали зоопарк Сан-Франциско. Библиотека малыша не помещалась на полках: «Спокойной ночи, Луна», «Погладь кролика Банни», «Где живут дикие звери?», «Яма — чтобы копать». Я читал их так часто, что выучил наизусть.

«Молочко, молочко для утреннего пирога».

«Отсюда дотуда и оттуда досюда, забавные вещи случаются всюду».

«Собаки для того, чтобы целовать людей. Снег, чтобы в нем валяться. Пуговицы для того, чтобы было тепло».

В три года Ник начал ходить в детский сад. Здание в пастельных тонах располагалось совсем рядом с нашим домом. Мы отводили туда малыша несколько раз в неделю и оставляли на все утро. Пребывание в детском саду включало занятия по системе «круг», игры вроде «утка, утка, гусь», рисование, лепку и разучивание песенок. «Копаем землю, сажаем цветы, — напевал Ник. — Внутри нас кости и мечты». Расписание предусматривало и занятия на свежем воздухе: на улице были качели, горка, шведская стенка. Ник освоил «свидания в песочнице», которые в нашем детстве назывались «пойти в гости к приятелю». Иногда мы встречались с другими семьями в парке, где на склоне холма под раскидистыми дубами была устроена бетонная горка. Ник катался на карусели.

Ник оказался прирожденным архитектором и строителем, его увлекало сооружение разных конструкций из кубиков, из деталек детского конструктора «Дупло», он любил играть с мини-фигурками из «Лего». Он обожал Тедди Ракспина, «Щенков из приюта» и панд-близнецов. Он рассекал по дому на трехколесном велосипеде с большими колесами, а по патио, выложенному красным кирпичом, — в пластмассовом ярко-синем кабриолете, подаренном моими родителями, который он приводил в движение как машину Флинстоунов — ногами, обутыми в высокие кроссовки.

Мы бывали в «Железнодорожном городке» в соседней Сономе, где Ник водил паровой поезд, бегавший по рельсам мимо миниатюрных амбаров и ветряных мельниц.

Мы совершали путешествия в Йосемитский национальный парк: весной, когда кругом все цветет, ходили пешком к водопадам; зимой играли в снегу в долине под присмотром скалы Хаф-Доум; посещали океанариум в Moнтерей-Бей, где Ник завороженно наблюдал за фосфоресцирующими медузами и описывающими круги акулами.

Мы устраивали кукольные представления, играли в настольные игры и пели под грохот тамбурина. Облачившись в кимоно и фланелевые пижамные штаны, под аккомпанемент пластиковой гитары Ник пел во всю силу легких:

Тингалайо, беги, мой ослик, беги!

Тингалайо, беги, мой ослик, беги!

Мой ослик гуляет, мой ослик болтает,

Мой ослик ест с ножом и вилкой,

Мой ослик гуляет, мой ослик болтает,

Мой ослик ест с ножом и вилкой.

Затем он срывал кимоно, под которым оказывалась клоунская пижамная майка в зеленый, синий и красный горох. На ногах красовались сверкающие резиновые сапоги с голубыми, зелеными и розовыми разводами.

Вот мы идем по тротуару, он шаркает ногами в слишком больших сапогах, я держу его маленькую руку в своей, пластиковая гитара болтается на плече. Он не пропускает ни одной лужи.

Его глаза смотрят задумчиво, их бронзовый оттенок временами отливает зеленью, они переменчивые и живые, как море.

Он исполняет на ходу какой-то забавный танец, держа над головой зонтик.

«Кажется, дождь собирается».

Эта обманчивая идиллия отвлекала нас от надвигающейся катастрофы. Мы с Вики провели первые три года жизни Ника, пребывая в благословенном полусне новых родительских забот, а затем пробудились от безжалостного света и гнетущего холода с осознанием того, что наш брак трещит по швам. По зрелом размышлении я объяснил наши размолвки тем, что влюбился в женщину, близкую нашей семье. Ник и ее сын часто играли вместе.

Мы с Вики любили Ника, но я был не готов к тому, чтобы распутывать растущий клубок проблем. Во время посещения семейного психолога я заявил, что уже слишком поздно что-либо предпринимать. Моему браку пришел конец. Мои слова застали Вики врасплох. Я не в первый раз рвал близкие отношения, но теперь все стало сложнее, потому что у нас был ребенок.

Ник.

Дома, когда мы с его матерью ссорились, Ник находил убежище в объятиях своих панд.

Ни одному ребенку не пожелаешь пережить такой развод, как у нас, полный горечи и злости. Это как взрыв грязной бомбы, когда совокупный ущерб носит массовый и длительный характер. Нику был нанесен жестокий удар.

Мы делили посуду, предметы искусства и нашего маленького сына. Казалось очевидным, что наилучшее решение — совместная опека. Мы с Вики оба хотели, чтобы сын жил с нами, и, разумеется, разделяли общепринятое мнение о том, что для ребенка лучше, если его воспитывают оба родителя. Вскоре Ник начал жить на два дома. В те дни, когда я приводил его к матери, мы обнимались, я прощался с ним у белых ворот из штакетника и смотрел, как он входит в дом.

Вики уехала в Лос-Анджелес и снова вышла замуж. Тем не менее мы все равно хотели, чтобы Ник жил с нами обоими, но теперь между нами пролегло расстояние в пятьсот миль, и уже невозможно было соблюдать неформальное соглашение о совместной опеке, когда ребенок постоянно курсировал между родителями. Каждый из нас искренне и с долей мстительности полагал, что Нику лучше быть с ним, а не с другим родителем, поэтому мы наняли адвокатов по делам о разводе.

В некоторых случаях юристы успешно приводят пары к заключению соглашения, но многие баталии по поводу опеки заканчиваются только в суде. Обычно это болезненный и затратный процесс. Наши адвокаты брали более двухсот долларов в час и требовали гонорар в размере от пяти до десяти тысяч долларов. Когда мы узнали, что судьи часто поддерживают соглашение, которое рекомендует назначенный судом детский психолог после тщательного обследования, наш здравый смысл и опустошенный банковский счет перевесили. Ник начал посещать психолога вскоре после того, как мы стали жить раздельно, и мы обратились к этой женщине, чтобы она провела экспертизу для суда. Мы договорились, что подчинимся ее решению.

Психолог начала обследование, которое длилось три месяца и больше напоминало следствие. Она опрашивала нас, наших друзей и наших родственников, наносила визиты в наши дома соответственно в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе и проводила долгие терапевтические сеансы в своем кабинете: играла с Ником в шахматы, в карты и в кубики. Он называл ее своим тревожным доктором. Однажды во время игры с кукольным домиком в ее кабинете он показал ей мамину комнату в одном конце дома и папину комнату в другом конце. Когда она спросила о комнате для маленького мальчика, он ответил: «Он не знает, где будет спать».

Мы встретились в ее кабинете среди игрушек и современной мебели, где на стенах висели картины Готлиба и Ротко, и она вынесла свой вердикт. Мы с Вики сидели в кожаных креслах напротив этой импозантной женщины в цветастом платье, с черными локонами и проницательными глазами за толстыми стеклами очков. Она сложила руки на коленях и начала говорить.

«Вы оба любящие родители, которые хотят лучшего для своего сына. В процессе изучения вашей ситуации я кое-что узнала о Нике. Мне не нужно рассказывать вам, что он исключительный ребенок. Он одаренный, чуткий, эмоциональный и обладает высоким интеллектом. Думаю, вы также знаете, что он переживает по поводу вашего развода и страдает от неуверенности в своем будущем. Прежде чем принять очень трудное для меня решение, я старалась взвесить все факторы и разработать план, который стал бы оптимальным для Ника — точнее, оптимальным в данной ситуации, где идеального решения просто не существует. Наша цель — минимизировать стресс в жизни Ника и сохранить стабильность и последовательность в ваших отношениях с ним, насколько это возможно».

Она пристально посмотрела на нас по очереди и перелистала документы. Тяжело вздохнула и сказала, что Нику предстоит проводить учебный год со мной в Сан-Франциско, а праздники и летние каникулы с Вики в Южной Калифорнии.

Я попытался вникнуть в то, что она сказала. Я победил. Нет, я проиграл. И Вики тоже. Он будет рядом со мной весь учебный год, но что это будет за Рождество без него? А День благодарения? А лето? Доктор вручила нам копии документа, в котором было изложено ее решение. Мы подписали его у нее на столе. Уму непостижимо, как в одно мгновение, царапая ручкой по грубой бумаге, я отказался от прав на половину детства собственного сына.

Как бы все это ни было плохо для нас с Вики, для Ника все обстояло гораздо хуже. Готовясь к переезду, он сложил свои игрушки и одежду в чемодан Hello Kitty с длинной ручкой, с игрушечным замочком и ключом. Я повез его в аэропорт. Он сказал, что у него сосет под ложечкой, не потому что он не хочет увидеться с мамой и отчимом — наоборот, он хочет, — а потому, что ему не хочется уезжать.

Поначалу один из нас обязательно его сопровождал, но когда ему исполнилось пять лет, он начал путешествовать самостоятельно. От маленького чемоданчика он дорос до холщового рюкзака, набитого постоянно возобновляемым арсеналом всяких необходимых вещей (книги и журналы, «Звездный путь», «Микромашинки», пластмассовые зубы вампира, плеер с наушниками и компакт-диски, плюшевый краб). Бортпроводник отводил его на посадку. Мы говорили друг другу «всё». Это был наш способ сказать «я люблю тебя, я буду очень скучать, мне жаль», передать всю мешанину чувств и эмоций, которая захлестывала нас, когда он приезжал и уезжал.

Перелеты между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом были единственным временем, когда никто из родителей его не контролировал, поэтому он заказывал кока-колу, на которую дома наложен запрет. Бортпроводникам плевать, если у вас появятся дупла в зубах. Однако эти плюсы меркли в сравнении с его страхом перед возможным крушением самолета.

В пять лет Ник начал посещать нулевой класс при прогрессивной школе в Сан-Франциско. Школа располагалась в столетнем здании с деревянной кровлей. Родители могли свободно зайти сюда во время перерыва и пожарить, например, с детьми кесадильи. В школу вела каменная лестница, а старые двери, похожие на амбарные, выходили на игровую площадку с упругим резиновым покрытием. В распоряжении детей были тетербол, конструкция для лазанья и баскетбольная площадка. Штат школы был укомплектован учителями — преданными сторонниками концепции целостного развития ребенка, поэтому базовую тройку учебных предметов дополняла впечатляющая программа музыкального образования, постановка спектаклей, которые сочиняли сами дети (во время первого для него представления Ник в роли комара заснул прямо на сцене); занятия по изобразительному искусству, несоревновательные виды спорта вроде салочек и хоккея с метлами; изобретательное письмо (спеллинг) и празднование светских и религиозных праздников, включая Рождество, Хануку, китайский Новый год и Кванзу. Эта школа казалась идеальным вариантом для Ника, который в нулевом классе проявлял свои креативные способности в лепке, рисовании пальцами и в неподражаемом подборе гардероба. Вот его типичный наряд: огромная бесформенная ковбойская шляпа, натянутая так низко, что из-под нее видны только его совиные глаза, футболка от Кита Харинга под кожаным жилетом с бахромой, голубые колготки под трусами и кроссовки на липучках в форме слоновьих ушей. Когда другие дети его дразнили: «Колготки носят только девчонки», — Ник отвечал: «Вот и нет! Супермен тоже в колготках».

Я гордился его уверенностью в себе и ярко выраженной индивидуальностью.

Ник обзавелся разношерстной компанией друзей. В парке «Золотые ворота» он регулярно играл с мальчиком, который мечтал стать секретным агентом. Они с Ником бесшумно ползали на животе, подкрадываясь к ничего не подозревающим родителям, которые сплетничали, сидя на скамейках. Они играли в салочки в лабиринте — конструкции из ряда связанных друг с другом проходов внутри геодезических куполов. С еще одним другом, мальчиком с копной темных волос и проницательными изумрудными глазами, Ник строил города из «Лего» и дороги из деревянных блоков, на которых они устраивали гонки игрушечных машинок Hot Wheels.

Ник любил смотреть кино. Моего приятеля, издававшего местный журнал, настолько впечатлили и позабавили пристрастия Ника в этой области, что он попросил его написать статью под названием «Ник выбирает кино». Ник надиктовал свои комментарии. Начал он так: «Понимаете, иногда детям приходится выбирать видео, и они никак не могут решить, что лучше, но думать надо быстро, потому что взрослые, например, должны через десять минут идти в парикмахерскую». Он оставил краткий отзыв о фильмах «Леди и бродяга» и «Винни-Пух». «“Дамбо” — это круто, — заявил он. — Отличные песни. Отличные вороны». О «Бесконечной истории» он сказал: «На самом деле история имеет конец».

Когда мне исполнилось шесть лет, моя мама испекла торт в виде жирафа с кокосовой стружкой и белой глазурью, и мы с друзьями играли в «пришей хвост ослу». Ника приглашали на дни рождения друзей, которые отмечали в манеже, в парке развлечений Great America, аквапарке Raging Waters и Эксплораториуме, интерактивном научном музее. Им подавали сэндвичи к чаю или суши, нефильтрованный яблочный сок и маленькие кексы без пшеничной муки.

Однажды Ник объявил, что хочет сделать пожертвование для школьной рождественской программы «Игрушки для малышей». Он провел ревизию в своей комнате, отобрал большую часть мягких игрушек, игры — «Страна конфет», «Спуски и лестницы», троллей и старые фигурки героев мультиков и комиксов. С книжных полок были сметены многие из книжек с картинками, освобождая место для серий книг «Хроники Нарнии» и «Красная стена» и произведений Э.-Б. Уайта. Ник изо всех сил старался поскорее вырасти, хотя и делал это весьма избирательно. Он оставил себе своих панд и Себастьяна, плюшевого краба из мультфильма «Русалочка».

Ник как будто обладал встроенной антенной, которая раньше, чем у других детей, улавливала грядущие тенденции в поп-культуре — от «Моего маленького пони» до «Властелинов Вселенной». Место диснеевской продукции — «101 далматинец» и «Мэри Поппинс» — заняли «Звездные войны». Ник с друзьями открыли для себя «Нинтендо» и начали говорить на непонятном (для взрослых) языке о мини-боссах, варп-зонах, секретных уровнях и бонусных тыквах. Как-то на Хеллоуин Ник примерил на себя роль одного из персонажей мультика о черепашках-ниндзя (он был Микеланджело, а его друг — Донателло). В другой раз он нарядился Индианой Джонсом.

Время от времени Ник попадал в небольшие передряги. Когда он остался на ночь у одного из друзей, их поймали на том, что они занимаются розыгрышами по телефону, о которых узнали из мультика «Симпсоны». Сначала они обзвонили бары, указанные в «Желтых страницах».

— Здравствуйте, могу я поговорить с мистером Коголиком по имени Ал?

— Конечно, малыш, — отвечал бармен и кричал, обращаясь к посетителям: — Есть здесь некий Ал Коголик?

Они хохотали и бросали трубку.

Потом они просто набирали случайные номера из телефонной книги.

Однако в основном Ник вел себя как воспитанный мальчик. Однажды в разделе примечаний его табеля успеваемости учительница написала, что иногда Ник выглядит несколько подавленным (о чем я сразу рассказал его новому психологу). «Но, — продолжала учительница, — ему удается выйти из этого состояния, и тогда он энергичен, активен, увлечен, позитивен — настоящий лидер в классе». Другие учителя наперебой превозносили его креативность, чувство юмора, отзывчивость, активное участие в совместной работе класса и блестящие успехи в учебе.

У меня есть коробка, в которой я храню его поделки и сочинения, в том числе то, которое он написал, получив задание ответить на вопрос: «Всегда ли ты стараешься выложиться по максимуму?». «Я не думаю, что нужно всегда выкладываться по полной, — написал он, — потому что, скажем, когда наркоман просит тебя достать наркотик, ты не должен стараться изо всех сил, чтобы найти для него немного наркоты».

Еще одно задание, которое тоже храню в коробке, — адресованное мне убедительное письмо. Он написал его, когда их попросили найти аргументы за или против по любой теме на выбор. Письмо заканчивалось словами: «Таким образом, я думаю, что мне должны разрешить есть больше снеков».

Время от времени у Ника случались ночные кошмары. В одном из них он приходит в школу, где учеников должны проверить на принадлежность к вампирам. Это похоже на периодический осмотр на предмет педикулеза во время его вспышек — когда учителя надевают хирургические перчатки и пальцами перебирают волосы каждого ребенка, рассматривая каждый волос, подобно тому, как мамы-обезьяны ищут блох у детенышей. При обнаружении одной-единственной гниды зараженного ребенка отправляют домой, и там ему проводят курс избавления от вшей с помощью средства Kwell и тщательного вычесывания частой гребенкой. Эта болезненная процедура сопровождается воплями, которые могут заставить сострадательных соседей вызвать сотрудников агентства по защите прав детей.

В кошмарном сне Ника он и его товарищи выстраиваются в ряд для вампирской проверки. Учителя в перчатках приподнимают уголки их губ и смотрят, не выросли ли у них клыки. Детей, которые оказываются вампирами, немедленно убивают, всаживая кол в сердце. Как-то утром, сидя в машине, Ник пересказал мне этот сон и добавил, что это несправедливо по отношению к вампирам, потому что они ничего не могут с собой поделать.

Не знаю, было ли дело в нашей постоянной настороженности, или в лицах пропавших детей, напечатанных на молочных пакетах, или в подслушанных где-то страшных историях, но создавалось впечатление, что Ник и его друзья испытывают какой-то чрезмерный страх. За нашим домом был небольшой двор, но они боялись там играть, если только я не шел вместе с ними. Многих родителей беспокоило, что их дети боятся темноты, плачут по ночам, не хотят спать одни или боятся оставаться с ночевкой в доме друзей. После чтения Нику на ночь приходилось заглядывать к нему в комнату каждые пятнадцать минут, пока он не заснет.

Я пел ему что-то вроде колыбельной:

Закрой глазки,

Ничего не бойся,

Чудовища больше нет.

Оно убежало, и твой папа рядом.

2

«Проснись!

Проснись! Проснись! Проснись!

Вставай! Вставай! Вставай!

Это мистер сеньор Лав Дэдди.

Ваш голос вне конкуренции. Единственный в мире, кто говорит с вами в течение двенадцати часов.

Здесь, на радио WeLove в диапазоне 108 FM. На последней частоте вашего приемника, но на первом месте в ваших сердцах. И это правда, детка».

Свежее осеннее утро начинается с декламации Ником вступительного монолога из фильма «Делай как надо», одного из его любимых. Мы одеваемся и идем гулять в парк «Золотые ворота». «Посмотри на эти апельсины, — говорит Ник, когда мы проходим мимо цветочной оранжереи. — Смотри: есть и зеленые, и красные, и золотые! Как будто ночью какие-то великаны раскрасили мир своими огромными пальцами».

Когда мы возвращаемся домой, Ник помогает мне готовить тесто для блинов. Он делает все, что нужно, только не разбивает яйца: не хочет пачкать руки липкой жижей. Он говорит, что блины должны быть такого размера, как у дядюшки Бака. Этот персонаж из одноименного фильма орудует лопатой для уборки снега вместо кухонной лопаточки — такие огромные у него блины.

Наш дом — в безраздельном владении ребенка, как бы я ни старался ограничить творимый Ником хаос его комнатой. Только накануне я навел порядок, а сейчас снова везде раскидана детская одежда. Посреди гостиной — настольные игры (вчера вечером он обставил меня в «Стратего»), видеоигры (мы дошли до предпоследнего уровня в The Legend of Zelda) и разноцветное море деталей из конструктора «Лего». Собственно говоря, где их только нет: на них можно наткнуться и в ящике со столовыми приборами, и под диванными подушками, и в цветочных горшках. Однажды у меня перестал работать принтер. Я вызвал мастера, и тот определил, что все дело было в детальке «Лего», застрявшей за печатающей головкой.

В ожидании блинчиков Ник сидит за кухонным столом под галереей собственных рисунков, прикрепленных к стене, и пишет что-то на линованной бумаге толстым красным карандашом. «Вчера в школе мы должны были приготовить пиццу, — говорит он. — Мы могли выбрать сыр — чеддер или джек. Слушай, ты знаешь, как писать слово “o-o-o”? Говорят, Джейк поцеловал Элену и все дети сказали: “О-о-о”. А ты знал, что совы могут поворачивать голову кругом?»

Я кладу на его тарелку блинчик, к его великому разочарованию — самого обычного размера. Он поливает его кленовым сиропом, сопровождая это действо звуковыми эффектами: «Ух ты! Как горячая лава!» Я тем временем собираю ему ланчбокс — сэндвич с арахисовой пастой и джемом, морковные палочки, яблоко, печенье и пакетик с соком.

Он одевается. Завязывает шнурки на ботинках, напевая: «Крошка, крошка-паучок». Мы опаздываем, поэтому я поторапливаю его, и вскоре он уже сидит на заднем сиденье машины и плюет на игрушечного папу-медведя.

— Что это ты делаешь?

— Он упал в грязь. Пощекочи мне коленку, пожалуйста.

Я протягиваю руку назад и запускаю пальцы в ямку под коленом. Это вызывает припадок истерического смеха.

— Ладно, ладно, хватит. Просто мне хотелось вспомнить, что чувствуешь, когда тебя щекочут.

Сменив тему, Ник спрашивает, можно ли ему учить клингонский язык вместо испанского в школе.

— Почему именно клингонский?

— Чтобы мне не приходилось читать субтитры в сериале «Звездный путь».

Когда я паркую машину перед школой, у нас еще остается несколько минут до звонка. Важнейший пункт в моем распорядке дня — привезти его в школу вовремя, но сегодня что-то пошло не так. Где другие машины, толпа детей перед школой и встречающая их учительница? И тут до меня доходит. Сегодня же суббота!

* * *

Я не поддерживаю концепцию кармы, но я уверовал в мгновенную карму, как ее описал Джон Леннон в своей одноименной песне. Суть ее в том, что мы пожинаем то, что посеяли в этой жизни. И это объясняет, почему меня настигло именно такое возмездие: моя подруга нанесла мне тот же удар, какой я нанес своей жене. (На самом деле ее поступок вряд ли заслуживает такого же осуждения, как мой; в конце концов, она сбежала в Южную Америку с малознакомым человеком.) Разумеется, я был безумно расстроен, и Нику приходилось противостоять не только моему унынию, но и последовавшей за долгой полной безнадегой череде моих подруг, наделенных многими талантами, но неспособными заменить мать ребенку. Ситуация очень напоминала фильм «Ухаживание отца Эдди», с той лишь разницей, что Эдди не приходилось, спустившись к завтраку, натыкаться на женщину в кимоно, поедающую его завтрак из хрустящих фигурок Lucky Charms.

«Вы кто?» — спрашивает Ник. Он плетется к столу на кухне. Это комната с раздражающе ярким освещением и полом, покрытым линолеумом в черно-белую клетку. Он облачен в пижаму и шлепанцы в форме Оскара-ворчуна. Его вопрос обращен к женщине с целым вулканом дредов на голове. Она художница, на ее последней выставке были представлены раскрашенные от руки фотокопии интимных частей ее собственного тела.

Женщина представляется и говорит:

— Я знаю, кто ты. Ты Ник. Наслышана о тебе.

— А я о вас ничего не слышал, — парирует Ник.

Как-то вечером мы с Ником ужинали в итальянском ресторанчике на Честнат-стрит в компании другой женщины, на этот раз c белокурыми локонами и темно-зелеными глазами. За время наших свиданий мы уже играли с Ником в фрисби в парке Марина-Грин и даже посетили игру «Сан-Франциско Джайентс»^[2], и там Ник поймал мяч^[3]. Дома после ужина мы втроем смотрели «5000 пальцев доктора Т.». Подруга листала журналы в гостиной, а я читал Нику в его комнате, пока он не заснул.

Обычно я слежу за тем, чтобы дверь в мою спальню была заперта, но в этот раз я забыл. Утром Ник забрался ко мне в кровать. Девушка тут же открыла глаза и встретилась с ним взглядом. Ник удивленно спросил:

— Вы что тут делаете?

Она нашла гениальный ответ:

— Я тут ночую.

— Вот как, — произнес Ник.

— Что-то вроде ночевки в гостях.

— Вот как, — повторил Ник.

Я отослал Ника в его комнату одеваться.

Позднее я пытался как-то объясниться с ним, но сознавал, что совершил жуткую ошибку.

Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что образ жизни папы-холостяка не слишком полезен для ребенка, поэтому я временно прекратил встречаться с женщинами. Полный решимости больше не повторять тех досадных и крайне мучительных ошибок, которые привели меня к разводу и неудачам в отношениях с другими женщинами, я ступил на путь безбрачия, самокопания и залечивания душевных ран.

В нашей жизни воцарилось относительное спокойствие.

По выходным мы гуляли по набережной Эмбаркадеро, взбирались на холм Телеграф-Хилл к башне Койт, по канатной дороге добирались до Чайнатауна, чтобы поесть димсамов^[4] и посмотреть фейерверк; вместе с нашими соседями, неофициальными крестными Ника, ходили во дворец кино «Кастро», где перед началом сеанса органист играл «Свисти на ходу» и «Сан-Франциско» на позолоченном инструменте фирмы «Вурлицер». На метро мы ехали в Беркли и гуляли по Телеграф-авеню, высматривая местных завсегдатаев вроде женщины, к одежде которой пришпилены десятки тостов, и персонажа телешоу — Нежного голого парня^[5], как ни в чем не бывало фланировавшего мимо нас.

В будние дни по вечерам, после того как Ник доделывал уроки, мы играли в разные игры. Часто мы вместе хлопотали на кухне. И читали. Ник любил книги: «Излом времени», Роальд Даль, «Изгои», «Хоббит». Однажды по случаю какого-то из дней нерожденья Ника, которые вошли в наш обиход после прочтения «Алисы в Стране чудес» и «Алисы в Зазеркалье», мы накрыли праздничный стол, рассадили плюшевых зверушек на отведенное каждому место и поужинали в их компании, восседая, подобно султанам, на подушках.

Как-то летним вечером 1989 года я ужинал у друзей и оказался за столом напротив женщины с Манхэттена, которая приехала к нам, в округ Марин, навестить родителей. Карен — темно-каштановые волосы и простое черное платье — была художницей. Кроме того, она сочиняла и иллюстрировала детские книги. Карен сказала, что завтра возвращается в Нью-Йорк, и я как бы между прочим заметил, что лечу туда на следующей неделе брать интервью. Возникла неловкая пауза. Мой друг, сидевший рядом, протянул мне листочек бумаги и ручку и прошептал на ухо: «Попроси номер телефона».

Я так и сделал.

Назавтра я позвонил в дом ее родителей. Я слышал, как она просит мать сказать, что ее нет дома, но та проигнорировала просьбу и передала ей трубку.

Да, услышал я ее голос, она встретится со мной, когда я приеду в Нью-Йорк.

Наше первое осторожное свидание прошло на вечеринке у друзей в районе Верхнего Ист-Сайда. Из музыкальной системы звучали композиции группы The Fine Young Cannibals, официанты сновали с подносами, разнося шампанское и канапе, а затем, несмотря на духоту вечера, я проводил ее через весь Манхэттен до ее лофта в центре. Наш путь занял пару часов, и все это время мы говорили не умолкая. Наткнувшись на круглосуточный магазин, мы купили фруктовое мороженое. Уже на рассвете мы пожелали друг другу спокойной ночи у ее подъезда.

Мы с Карен перезванивались и переписывались. Мы виделись, когда она приезжала к родителям и когда я бывал в Нью-Йорке по делам. Спустя примерно шесть месяцев, во время одного из ее визитов в Сан-Франциско, я представил ее Нику. Она показала ему свои художественные альбомы, и они часами вместе рисовали комиксы. Целыми днями они трудились, тщательно прорисовывая на длинных полосах оберточной бумаги замысловатые детали эпизода в парке, где фигурировали такие персонажи, как мистер Грауч, круглый человечек, который сидит на скамейке и жует сэндвич с тунцом, тощий мистер Макаронина со своим малышом-макаронинкой, мистер Парик и мистер и миссис Никто.

Прожив шесть лет на пятом этаже дома без лифта под громадой Всемирного торгового центра, Карен переехала к нам в Сан-Франциско. Возможно, Ник просто старался ей понравиться, ведь уже было ясно, что она обосновалась здесь надолго. Но в своем школьном докладе о ней он написал: «Она жила в большом лофте над рестораном “Хэм Хевен”. Это крутое место, и на крыше можно запускать фейерверки. Она решила вернуться в Сан-Франциско, чтобы жить вместе со своей новой семьей, и это мой папа, я и она».

Вскоре после переезда Карен мы сняли дом за мостом Золотые Ворота в городке Сосалито, потому что хотели, чтобы у нас был двор. Наш дом считался одним из самых старых в городе. Ветхий, протекающий, выстроенный в викторианском стиле, он был внутри только чуть теплее, чем снаружи. В качестве компенсации этих недостатков в камине ревел огонь, но ночью нам приходилось укрываться теплыми стегаными одеялами. Закутавшись в пуховики, мы втроем отправлялись гулять по пляжу, исследуя образовавшиеся после отлива лужицы в песке, плавали на пароме через залив, мимо острова Алькатрас в Сан-Франциско. Мы объединились с другой семьей, чтобы возить по очереди детей в школу в городе. Ник, который уже ходил в четвертый класс, играл в местной бейсбольной команде «малой лиги». Мы с Карен подбадривали его. В зеленой майке команды Braves и бейсболке он играл за бейсмена^[6] второй базы и выполнял свою работу сосредоточенно и целеустремленно. Другие мальчишки дурачились, а Ник был серьезен. Его тренер сказал нам, что Ник — лидер среди товарищей по команде и другие дети берут с него пример.

Родители склонны восторгаться своими детьми, но если бы спросили любого, кто знал тогда Ника, вы бы услышали о его чувстве юмора, креативности и заразительной жизнерадостности. Ник часто, сам того не желая, оказывался в центре внимания, будь то в школьных спектаклях или на вечеринках. Как-то раз в школу пришла директор по кастингу. Понаблюдав за детьми, игравшими на школьной площадке, она побеседовала с некоторыми из них. Вечером она позвонила нам домой и попросила разрешить Нику сниматься в телевизионной рекламе. Я обсудил ее предложение с сыном, и он сказал, что это звучит заманчиво, поэтому я дал согласие. Он получил в качестве гонорара сто долларов, из которых десять мы отдали ему — чтобы он потратил их по своему усмотрению, а оставшиеся деньги положили на открытый на его имя счет для оплаты будущего обучения в колледже.

Рекламный ролик для автомобильной компании начинается с эпизода в подготовительном классе. Дети сидят полукругом на полу в комнате для занятий. Учительница, устроившись на детском стульчике, читает им книгу. Затем закрывает ее и опускает на колени.

— Итак, дети, — говорит она, — что значит для вас рассказ «Дик и Джейн»?

Маленькая девочка с косичками и большими голубыми глазами говорит:

— Дом — это мама.

После нескольких похожих мнений серьезный темноволосый мальчик спрашивает:

— А как насчет Спота?

Ник поднимает руку, и учительница обращается к нему:

— Николас?

— Спот — это Ид^[7], животная сила, которая пытается освободиться.

Девочка с большими карими глазами и волосами, забранными в конский хвост, закатывает глаза и пожимает плечами.

— Пусть Николас вызовет дух Фрейда, — говорит она угрюмо, подпирая подбородок кулачком.

В финальной сцене дети расходятся после окончания занятий. Они выбегают из здания школы и бегут к машинам своих родителей, выстроившимся в ряд перед школой. Ник запрыгивает на заднее сиденье «хонды», и его мама спрашивает:

— Что вы делали сегодня в школе, Николас?

Он отвечает:

— Ой, да все то же, ничего нового.

Где-то через месяц или два после появления рекламы в эфире мы ходили в кино. Мужчина в кожаной куртке и штанах с заклепками и черных мотоциклетных сапогах (мотоботах) узнал Ника. «О Господи! — завопил он, показывая на моего сына. — Это же Николас!»

В мае мы с Карен поженились. Свадьба прошла под цветущими розами и бугенвиллиями во дворе дома ее родителей. Нику было уже девять — худенькие руки, шея торчит из воротника оксфордской рубашки с короткими рукавами. Он нервничал, хотя мы и старались подбодрить его. Правда, на следующее утро он, казалось, испытывал огромное облегчение. «Все то же самое, — сказал он, посмотрев на меня, на Карен, обведя глазами привычную обстановку и снова взглянув на меня. — И это очень странно».

«Мисс Эми, она была подлой старой сукой. Мачехи всегда были такими». Вот так емко Трумен Капоте выразил бытующее в обществе мнение о мачехах. Такое отношение не новость. Еще Еврипид писал: «Лучше быть служанкой, чем мачехой». И тем не менее Карен и Ник всё больше сближались. Может быть, я видел только то, что хотел видеть? Нет, это вряд ли. Они всё так же вместе рисовали и раскрашивали. Они создавали рисунки сообща, добавляя детали по очереди. Они рассматривали книги по искусству и обсуждали художников. Карен водила Ника в музеи, где он сидел на полу галереи, положив блокнот на колени, и делал торопливые заметки и наброски под впечатлением от произведений Пикассо, Элмера Бишоффа и Зигмара Польке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

«Сан-Франциско Джайентс» (англ. San Francisco Giants) — профессиональный бейсбольный клуб, основанный в 1879 году и выступающий в Главной лиге бейсбола. Прим. ред.

3

По бейсбольной традиции мяч, улетевший на трибуны, достается поймавшему его зрителю. Такие трофеи очень ценятся среди болельщиков. Прим. ред.

4

Димсам — общее название блюд китайской кухни, которые принято подавать до обеда вместе с чашкой чая пуэр. Представляют собой начинку из фруктов, овощей, морепродуктов, завернутую в тонкий слой полупрозрачного рисового теста. Внешне немного напоминают пельмени, вареники или хинкали. Прим. ред.

5

Sensitive Naked Man — персонаж музыкально-юмористического шоу Saturday Night Live («Субботним вечером в прямом эфире») на канале NBC, одного из самых популярных в истории телевидения США, послужившего прототипом вечерних телешоу во многих странах, в том числе российских «В субботу вечером», Yesterday Live, «Суббота. Вечер. Шоу» и «Сегодня. Вечер. Шоу». Прим. пер.

6

Бейсмен — игрок обороняющейся команды, располагающийся на одной из баз. Прим. ред.

7

Ид, или Оно (лат. id, англ. it) в психоанализе — бессознательная часть психики. Термин введен Зигмундом Фрейдом. Прим. ред.