Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

Дэвид Хилл, 2020

«Казино “Вэйпорс”: страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы. Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона. Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Часть I

Вода

1931–1939

Глава 1

Хейзел

4 апреля 1935

Двести долларов, и я оставляю девушку.

Хейзел не совсем понимала, куда направляется. Она сидела рядом с отцом в его «Плимуте», на тот момент ей едва стукнуло шестнадцать. Они ехали по 70-й автостраде на окраине Хот-Спрингса и не собирались возвращаться в Огайо.

Клайд Уэлч свернул с шоссе на грунтовую дорогу. Пыль, вздымающаяся вокруг машины, словно коричневая грозовая туча, доставила их к месту назначения — маленькому фермерскому дому на вершине зеленого холма. Клайд припарковал машину и посмотрел в сторону дома. На деревянном крыльце его ждал человек, похожий на высохший ствол дерева, с длинной белой бородой, ниспадавшей на грудь поверх пыльного комбинезона. Клайд глубоко вздохнул, прежде чем вылезти из машины, и направился навстречу старику. Хейзел знала и этот дом, и этого старика. Она наблюдала из «Плимута», как ее папаша пожимал руки и разговаривал с отцом Холлиса Хилла, молодого человека, с которым она встречалась, когда они с Клайдом гостили в Хот-Спрингсе. Она удивилась, что Клайд вообще знал о парне. Хейзел не представляла, о чем могли беседовать отцы на крыльце дома Хиллов. Впрочем, о чем бы ни шла речь, ничего хорошего, скорее всего, это не сулило.

Хейзел и Клайд Уэлч приехали в Хот-Спрингс, штат Арканзас, из Ашленда, штат Огайо, на этом же самом «Плимуте» четыре недели назад. Клайд был тренером лошадей или, во всяком случае, изо всех сил старался им стать. Ипподром Оуклан-Парк впервые открылся в Хот-Спрингсе в 1905 году, но спустя два года его закрыли, поскольку в 1907 году правительство штата запретило делать ставки на скачках. На протяжении многих лет предпринималось множество попыток изменить закон и вернуть скачки, но безуспешно. Ирония в том, что ипподром оставался закрыт как раз в те годы, когда в Хот-Спрингсе процветал игорный бизнес и игра в казино шла на глазах у Бога и всего честного народа. Скачки переживали всплеск популярности по всей Америке, отчасти благодаря выдающемуся жеребцу Мэн-О-Уору^[29], выигравшему за свою карьеру в первые годы после Первой мировой войны двадцать заездов из двадцати одного. По всей стране штаты отменяли запрет на ставки на лошадей, чтобы удовлетворить спрос публики. Но законодательное собрание штата Арканзас, возглавляемое консервативными баптистами, решило не следовать примеру остальных, и владелец Оуклан-Парка, король недвижимости Луи Селла из Сент-Луиса, штат Миссури, предпочел держать ипподром закрытым и не нарушать закон, как это делали казино. Селле также принадлежали ипподромы в Мемфисе, Новом Орлеане, Детройте, Баффало и некоторых других городах. И он готов был спокойно ждать, когда политические ветры в Арканзасе сменятся, сколько бы времени это ни заняло.

Когда Великая депрессия^[30], охватившая всю страну, наконец, добралась до Хот-Спрингса, именно владельцы казино приняли меры по возобновлению работы ипподрома Оуклан-Парк. Они считали, что скачки — это как раз то, что нужно для поддержания притока туристов в Хот-Спрингс в трудные времена. Именно заинтересованные в развитии казино лица вместе с мэром Лео Маклафлином связались с Луи Селлой в 1934 году и пообещали ему, что, если он снова откроет ипподром, они позаботятся о том, чтобы у него не было неприятностей. И они не блефовали. У них было четкое представление о том, как можно обойти закон без каких-либо последствий. Но в 1934 году удача начала вырисовываться на горизонте. На протяжении многих лет, что Оуклан-Парк не работал, у казино постоянно возникали проблемы с законом: обыски и полное закрытие, перемещение игорных столов из одной подсобки в другую… Луи Селла, вероятно, помнил те дни. Он также, скорее всего, помнил, как в 1907 году первые владельцы Оуклан-Парка решили послать закон ко всем чертям и попытались открыть ипподром и провести скачки. В день открытия их встретила вооруженная милиция штата.

Однако для Хот-Спрингса наступили новые времена. В 1928 году жители избрали своим мэром Лео Маклафлина — общительного человека, который расхаживал по городу с гвоздикой на лацкане пиджака и в канотье и ездил в здание суда и обратно в конном экипаже. Он пообещал горожанам, что в случае избрания разрешит игрокам открыть свои заведения, к черту законы, — и свое обещание сдержал. Он обложил налогами игру в крэпс и публичные дома, проложил дороги, установил электрические фонари, и все были счастливы. Маклафлин сам назначал шерифа и прокуроров, а губернатора и близко не подпускал. Благодаря новой, все позволяющей власти Луи Селлу удалось-таки переубедить. Решено: Оуклан-Парк возвращается в бизнес в сезоне 1934 года.

Любители лошадей по всей Америке пронюхали об открытии Оуклан-Парка в начале 1934 года, и Клайд Уэлч не был исключением. Это стало для него добрым известием. Великая депрессия не обошла Клайда стороной. Он страдал диабетом, а врач был ему не по карману. Из-за жутких болей в ногах Клайд хромал. Своей конюшни с лошадьми у Уэлча не было: «синий воротничок»^[31], тренер лошадей, работающий где придется, постоянно в дороге, которая приводила его то в один конец Америки, то в другой, а иногда даже в Мексику. Но в последнее время у него совсем не было лошадей для тренировки. Когда он услышал об Оуклане, то сразу понял, что поднимется большая шумиха: Клайд уже бывал в Хот-Спрингсе и знал, что место это дикое. Даже местные жители хвастались, что это «город всех грехов мира». Он прикинул, что мог бы попробовать отбить работу у конкурентов с помощью своего секретного козыря: согласиться получать деньги только в случае выигрыша, работая за комиссионные. Клайд погрузил свою шестнадцатилетнюю дочь в «Плимут» и, не имея ни лошади, ни даже обещания ее тренировать, двинулся на юг из Ашленда, штат Огайо, чтобы посмотреть, не удастся ли ему убедить владельца или двух дать шанс тренеру-янки с одной здоровой ногой.

Несмотря на сомнительную репутацию города, не каждый житель Хот-Спрингса являлся грешником. Даже игорные заведения и закусочные закрывались по воскресеньям. В городке проживало не так уж мало истинно верующих людей. Один из них принадлежал к баптистам старой школы — священник по имени Лютер Саммерс. Он начал свой путь, проповедуя в молельных шатрах в Теннесси, окуная головы в воду и спасая души с такой сумасшедшей скоростью, что это привлекло внимание церковных руководителей по всему Югу. Он читал проповеди об адских пороках общества, главными из которых были алкоголь и азартные игры. В конце 1920-х годов личный крестовый поход привел Лютера Саммерса в Хот-Спрингс, где он занял кафедру в баптистской церкви Парк-Плейс, известной благодаря своим воскресным радиоэфирам по всему Югу как «маленькая белая церковь в долине».

Прослышав о намерении вновь открыть ипподром, Саммерс попытался организовать единый фронт священнослужителей, чтобы противостоять этой затее. Он обратился к губернатору Джуниусу Мэриону Футреллу с просьбой прислать милицию. В награду за свои старания Саммерс получил по почте письмо с намалеванными черепом и скрещенными костями, где было написано: «Твоя церковь сгорит, и ты будешь числиться без вести пропавшим». Он отнес письмо в полицию, где ему сказали, что на его месте уехали бы из города. Так священник и поступил. Он попрощался со своими прихожанами и покинул Хот-Спрингс. Маленькая белая церковь в долине нашла себе нового проповедника, который относился к туристическому бизнесу городка более снисходительно.

СКАЧКИ НАЧАЛИСЬ 1 марта 1934 года, в открытую попирая закон. Милиция здесь не появилась, в отличие от десятков тысяч посетителей, приходивших на ипподром день за днем. Среди них были Клайд и Хейзел. За двадцать семь дней скачек Клайд смог заполучить предостаточно лошадей для бесплатной тренировки. Хейзел тоже внесла свою лепту: она работала на дальней стороне, носясь по ипподрому и собирая запперы — электрические сигнальные устройства, которые жокеи, решившие сжульничать, использовали, воздействуя на лошадь током, чтобы та быстрее бежала. В конце забега нечистые на руку наездники выбрасывали их в грязь. Хейзел подбирала запперы и снова продавала их жуликам. В последний день скачек, 4 апреля, на ипподроме присутствовали более пятнадцати тысяч человек — самая многочисленная толпа в истории Арканзаса, когда-либо наблюдавшая за спортивным событием. Впрочем, самые успешные скачки в истории Хот-Спрингса не принесли Клайду Уэлчу удачи. Несмотря на то что он набрал много лошадей для работы, ни с одной из них особых результатов Клайд не добился. И если Хейзел, возможно, и заработала несколько баксов, торгуя подобранными запперами, то Клайд оказался в полном пролете. После соревнований Хейзел и Клайд погрузились в «Плимут» и отправились за город, сделав по пути одну короткую остановку на семейной ферме Хиллов.

У Ричарда Хилла, с которым Клайд болтал на крыльце, была сестра, владевшая кафе по соседству с квартирой, которую Клайд и Хейзел сняли на месяц. Хейзел постоянно там торчала и в конце концов познакомилась с Холлисом, двадцатидвухлетним сыном Ричарда, который водил фургон и каждый день доставлял молоко в кафе своей тетки. Холлис был красив, обаятелен и уверен в себе. Он носил тонкие усы и, когда не работал, щеголял в фетровой шляпе с загнутыми сзади полями — по моде того времени. Он флиртовал с Хейзел в кафе, а вскоре повел ее на танцы на Фонтанное озеро с бассейнами, водными горками и пивными барами, окружавшими небольшой природный источник на окраине города. Здесь многие местные жители, особенно молодежь, любили проводить время, когда развлекательные заведения в центре города наполнялись туристами. Все это выглядело чертовски скандально, поскольку Холлис был на шесть лет старше Хейзел и к тому же женат. Тогда Хейзел не придавала этому особого значения, ведь она просто тут гостила. Она полагала, что, когда закончится последний забег, они отправятся в следующий город. Но пока Хейзел все еще была здесь, сидела в отцовской машине возле дома Хиллов, а не наблюдала в заднее стекло, как Хот-Спрингс исчезает за горизонтом.

Старый Ричард Хилл снова пожал отцу Хейзел руку, а затем полез в карман своего большого комбинезона. Он достал оттуда пачку денег и отмусолил Клайду несколько купюр, хлопнул по спине и отправил его, прихрамывающего, обратно к машине.

Клайд по-прежнему не смотрел на Хейзел, он просто уставился прямо перед собой. Хейзел, еще совсем девчонка, обладала крутым нравом, и ей, черт возьми, нравилось командовать Клайдом Уэлчем. Он хоть и был ее папочкой, но все же слегка ее побаивался. Клайд сказал дочери, что продал Ричарду Хиллу машину за двести долларов.

— Как, спросила она, — предполагается добираться до следующего города без машины?

— Я еду в Тихуану. Ты остаешься здесь.

Клайд объяснил Хейзел, что Холлис разводится. Ричард Хилл предложил ей пожить в семье Хиллов до завершения развода, затем Холлис и Хейзел смогут жить вместе

Хейзел оторопела. С одной стороны, ей нравился Хот-Спрингс. Ее привлекала энергия, суматоха, яркие огни. Ашленд находился далеко от Юга, но он такой провинциальный городок, каких много. Хот-Спрингс же казался настоящим мегаполисом. С таким же успехом это мог быть и Нью-Йорк, считала Хейзел. И совсем не чувствовалось, что в Хот-Спрингсе началась Великая депрессия. Жители, может, и ощущали ее в своих карманах, но вида не показывали. Людям нравилось танцевать, пить и хорошо проводить время, несмотря ни на что.

С другой стороны, Хейзел любила отца, братьев и маму. И ей всего шестнадцать лет, она еще и школу-то не закончила. Впрочем, учеба ее никогда особо не интересовала. Но была ли она готова к самостоятельной взрослой жизни, к тому, что ее примет мужчина, которого она только-только встретила? Хейзел — жена в шестнадцать лет? Кроме того, в этой договоренности было что-то неприличное: «Двести долларов, и я оставляю девушку».

Но на самом деле все обстояло несколько иначе. Клайд потерпел неудачу в Хот-Спрингсе. Он не думал возвращаться в Огайо с пустыми руками. Он вынужден следовать за лошадьми на запад, чтобы заработать себе на жизнь. А Хейзел, если она поедет с ним, будет только мешать, даже если станет снова продавать жокеям запперы. Депрессия наступала. Если нашелся мужчина с работой, который хотел присмотреть за Хейзел, то она должна последовать за таким человеком. Мужчина с работой — гораздо более выгодный вариант для нее, чем старый хромоногий тренер лошадей.

Клайд сказал Хейзел, что вернется на следующий год на скачки и навестит ее. Он вышел из машины, взял свой портфель и, прихрамывая, отправился вниз по большому зеленому холму, прочь от фермы Хиллов, коров и кур, «Плимута» и его крошки. Хейзел повернулась лицом к старику Хиллу, все еще стоявшему на деревянном крыльце маленького домика. Так много всего нужно было обдумать, прежде чем она откроет дверь машины и сделает шаг навстречу своему будущему.

Глава 2

Оуни

13 февраля 1931

Самое главное, что азартные игры, как и алкоголь, были «преступлением без жертв».

За четыре года до того, как Хейзел Хилл приехала в Хот-Спрингс, перед местной кофейней затормозил длинный кабриолет «Дюcенберг»^[32]. Даже в городке, привыкшем к приезжим богатеям, такая машина вызвала повышенный интерес. Водителя в Хот-Спрингсе никто не знал. Его английский акцент привлекал к себе внимание. Стройная фигура, густые брови, заостренный нос и угрюмое выражение лица придавали ему вид злодея из мультфильма. Но Оуни Мэдден вовсе не был мультяшкой. Злодеем — скорее всего, да, и уж точно настоящим.

Оуни впервые посетил Хот-Спрингс в тот день 1931 года. Он сопровождал своего друга Джо Гулда, бывшего боксера из Нью-Джерси, приехавшего в Хот-Спрингс по предписанию врача, чтобы подлечить свой артрит горячими ваннами. Один из подельников Оуни по Нью-Йорку, «пивной барон Бронкса» Голландец Шульц, являлся поклонником южного курорта и предложил Оуни упасть на хвост Гулду. Шульц также посоветовал Оуни заглянуть в местную кофейню. Голландец заметил, что Оуни, с его британскими корнями, возможно, оценит чай и пирожные, но самое главное — это девушка на кассе. Посетители со всей страны знали о красотке Агнес Демби, которая зажигала на танцполе в «Бельведере» — популярном элитном казино и ночном клубе на окраине города. Эта привлекательная тридцатилетняя женщина была дочерью начальника почтового отделения. Не замужем, хотя недостатка в потенциальных женихах не наблюдалось: за ней бегали богатые холостяки и приезжие из дальних уголков Америки. Но Агнес не стремилась обзавестись семьей. Ей нравилось выходить в свет, есть в хороших ресторанах, танцевать и проводить время в приятном обществе. Оуни бродил по проходам магазина, выбирая самые дорогие сувениры и украшения из тех, что были выставлены на витринах. Изрядно нагрузившись, он уверенно подошел к прилавку, за которым стояла Агнес, чтобы расплатиться. Общая сумма, на которую Оуни набрал товаров, превышала тысячу долларов. Агнес догадалась, что этот хорошо одетый мужчина пытается произвести на нее впечатление, но он не первый богач, который обхаживал ее в магазине. Когда Оуни пригласил ее на ужин, Агнес отказалась.

Остаток дня Агнес не давали покоя мысли, что она, возможно, зря отказала мужчине с английским акцентом на большом шикарном кабриолете. Кем же был тот интригующий гость из Нью-Йорка? Она поспрашивала о нем. Оказалось, что Оуни Мэдден не был каким-то ничем не примечательным гангстеришкой — он оказался вполне себе крупным бандитом. Оуни управлял клубом «Коттон» — самым популярным ночным заведением в Нью-Йорке. Каждый вечер радиостанции транслировали представления из клуба по всей Америке. Как и за всякой знаменитостью, фоторепортеры следили за Оуни, куда бы он ни пошел. О его появлениях и исчезновениях светские хроникеры писали и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, и в Чикаго. Он был закадычным приятелем голливудской звезды Джорджа Рафта. Он встречался с Мэй Уэст. Он являлся менеджером боксера Примо Карнеры, чемпиона мира в тяжелом весе. Эд Салливан^[33] однажды сказал о нем: «Когда вам что-то нужно в Нью-Йорке, вы обращаетесь к Оуни Мэддену». К тому же Оуни являлся не просто членом преступного мира — он был настоящим главарем. Вместе с небольшой группой бывших бутлегеров времен сухого закона^[34] он помогал контролировать все порочные заведения, преступные группировки и политические организации Нью-Йорка. На своем пути к вершине преступного мира он убил шесть или семь человек. Может, и еще больше.

Оуни родился в Англии, в Лидсе. Но, когда ему исполнилось десять, он эмигрировал в Нью-Йорк. В одиннадцать лет он пришел к Гоферам^[35], самой большой уличной банде в Адской кухне^[36], и сообщил, что хочет вступить в их ряды. Главари Гоферов заявили парнишке, что если он сможет избить полицейского и украсть его форму, то они позволят ему стать одним из них. На самом деле, они просто пошутили, но Оуни принес бандитам форму полицейского в тот же день.

Гоферы славились вооруженными грабежами, налетами на вагоны товарных поездов, их нанимали в качестве громил для срыва забастовок, для рэкета. Выяснилось, что Оуни особенно хорош в выколачивании денег. Он предлагал предприятиям в районе Адской кухни так называемую «страховку от взрыва»: они платили ему, а он их не взрывал. С годами Оуни вошел в число главарей банды, проявив уникальную способность убивать, в том числе и неугодных ему самих Гоферов, если ему так было выгодно.

Когда Оуни исполнился двадцать один год, у него было все, что полагается тому, кто находится на вершине иерархии могущественной банды, — и хорошее, и плохое. Его карманы были набиты деньгами, молодые женщины предлагали ему свои услуги, в его власти оказались важные люди, а враги желали его смерти. В 1912 году члены конкурирующей банды «Хадсон Дастерс» одиннадцать раз стреляли в Оуни из засады у танцевального зала «Арбор» на 52-й улице. Каким-то образом Оуни удалось выжить после нападения. Когда полицейские спросили его, кто это сделал, Оуни промолчал. «Не стоит беспокоиться, — ответил он. — Парни их достанут». Спустя неделю после того, как Оуни вышел из больницы, шестеро Дастерcов были убиты. В конце концов Оуни загремел в тюрьму: ему грозило от десяти до двадцати лет за убийство одного из Гоферов, оспаривавшего его лидерство в банде. Он отсидел девять лет в тюрьме Синг-Синг, после чего вышел по условно-досрочному освобождению.

Когда Оуни вышел из тюрьмы, Гоферы распались, а большинство его бывших соратников во время сухого закона занялись бутлегерством. Он быстро сколотил банду, которая грабила бутлегеров в Адской кухне. После того, как Оуни похитил партию товара у Большого Билла Дуайера, одного из главных бутлегеров Манхэттена, Дуайер решил поставить Оуни на довольствие, а не вступать с ним в войну. Они втроем, вместе с итальянским гангстером Фрэнком Костелло, организовали дельце по управлению так называемым «ромовым коридором» — поставками рома по водным путям из Карибского региона в Нью-Йорк. Дуайер, Оуни и Костелло командовали собственной армадой судов, перевозивших ром по Восточному побережью до Нью-Йорка. Контрабанда приносила им огромные доходы, и Оуни использовал вырученные деньги, чтобы построить собственную пивоварню и нелегально варить пиво под собственной маркой «Мэдден № 1», которое гордо подавали в каждом вестсайдском спикизи^[37].

Городская администрация была коррумпирована, а людские аппетиты к выпивке и пороку — огромны; приток иммигрантов способствовал возникновению анклавов, которые действовали по своим собственным правилам. Такое было время в Америке, и конкретно в Нью-Йорке, когда грамотное сочетание жесткости и сообразительности отделяло победителей от проигравших. Оуни обладал такой исключительной комбинацией — он был не просто крутым, не просто убийцей. В ранние годы, до того как Оуни стал известен нью-йоркской прессе, он всячески избегал привлекать к себе внимание. Он не транжирил деньги и отличался предприимчивостью во всех делах. Заставлял всех, с кем работал, подписывать контракты, даже других гангстеров. Выбирал такие виды бизнеса, которые приносили ему наибольшую прибыль.

По мере того как деньги продолжали поступать, три короля «ромового коридора» начали вкладывать средства в разные сферы деятельности. Дуайер купил профессиональную хоккейную команду. Костелло инвестировал в игровые автоматы. Мэдден фанател от бокса, поэтому он поддерживал нескольких профессиональных боксеров, включая Рокки Марчиано^[38] и Макса Бэра^[39]. Но для Оуни бокс — по большей части хобби, способ оставаться причастным к виду спорта, который он любил. Самыми разумными инвестициями для Оуни, которые сделали его центром внимания в Нью-Йорке, стали ночные клубы.

Оуни обратил внимание, что клиенты, покупавшие у него ром и пиво, владельцы спикизи и ночных клубов, получали такую же хорошую прибыль, торгуя в розницу, как и он, продававший алкоголь оптом. Поэтому Оуни вложил деньги в несколько клубов, куда он поставлял алкоголь, чтобы получить долю от розничной торговли. Некоторые из таких заведений, как «Cторк» и «Сильвер Слиппер», со временем стали одними из самых популярных клубов в Нью-Йорке. А вот «Коттон» под его руководством превратился в самый известный ночной клуб во всем мире.

Ночные клубы Оуни преуспевали не благодаря его безупречному вкусу или чудесам гостеприимства, а потому, что он был гангстером. Оуни подходил к ведению дел в своих ночных клубах с той же безжалостностью, с какой управлял своими боксерами, которых просил намеренно проиграть, когда того требовали букмекерские котировки. Когда в Гарлеме открылся клуб «Плантация», его владельцы переманили из «Коттона» Кэба Кэллоуэя^[40], и тогда Оуни cделал им предупреждение. Его люди зашли в «Плантацию», сломали все столы и стулья, разбили бокалы и даже вытащили на улицу барную стойку. После этого Кэллоуэй вернулся в «Коттон». Иногда «бандитиcтость» Оуни в сочетании с его вкусом и стилем играла ему на руку. Большой поклонник джазовой музыки, он был ошеломлен, впервые услышав выступление Дюка Эллингтона. Оуни сразу же предложил Эллингтону перейти на работу к нему в клуб, но Эллингтон оказался связан долгосрочным контрактом с клубом в Филадельфии. Оуни отправил в Филадельфию своих представителей для обсуждения вопроса с менеджером клуба. Что конкретно они ему говорили — доподлинно неизвестно, но, видимо, это было убедительно. Посланцы вернулись с контрактом музыканта, и оркестр Дюка Эллингтона стал домашним джаз-бандом клуба «Коттон».

Несмотря на внушающую страх репутацию, заработанную Оуни в молодости, в 1931 году он был известен как человек, который, как и Большой Билл Дуайер до него, предпочитал заключать сделки со своими противниками, а не вступать с ними в войну. Это качество притягивало людей, предпочитающих вести дела с холодной головой. Многие считали Оуни гангстером-джентльменом, что соответствовало его английскому акценту и изысканному вкусу. Он представлял собой нечто большее, чем просто мускулы и насилие. Большинству людей, встречавших его, включая Агнес Демби, Оуни Мэдден вовсе не казался гангстером. Он производил впечатление человека утонченного, даже милого.

Агнес выяснила, что Оуни остановился в «Арлингтоне» — старинном отеле, который располагался в центре даунтауна прямо между улицей с казино и Банным коридором. Агнес навела марафет и отправилась в «Арлингтон», чтобы найти Оуни. Она заметила его, сидящего в лобби-баре с Джо Гулдом. Она еще раз взглянула на английского мафиози. Неужели он настолько опасен, как говорили люди? Он выглядел таким худым, таким мальчишкой. Неужели все эти дикие истории о нем — правда? Агнес была заинтригована. И, поддавшись своему любопытству, подошла к столику и просто влезла в разговор.

— Все еще хочешь пойти на ужин? — спросила она у Оуни.

— С удовольствием, — улыбнулся он.

Так начался казавшийся маловероятным роман дочери начальника почты маленького городка и крупного нью-йоркского гангстера. Следующие две недели они проводили вместе каждую минуту. Когда Оуни вернулся в Нью-Йорк, он вдруг понял, что влюбился. Он посылал за Агнес, покупая ей билеты на поезд, чтобы она приезжала к нему в город. К августу они стали парой официально, и дочь одной из самых уважаемых семей Хот-Спрингса стала появляться в Нью-Йорке в компании самых отъявленных преступников Америки. Ее видели в спикизи на вечеринках с кинозвездой Тексас Гинан. Ее провожал через Центральный парк газетный обозреватель Уолтер Уинчелл. А когда она находилась дома в Арканзасе, то получала любовные письма от Оуни, в которых он называл ее «милая моя любимая». В отсутствие Оуни Агнес впадала в уныние. «Жизнь скучна и не интересна, — писала она в своем дневнике. — Сегодня вечером дома одна, читаю старые любовные письма от Оуэна».

ПОКА ОУНИ УХЛЕСТЫВАЛ ЗА АГНЕС, над его головой сгущались грозовые тучи. Все началось в Бронксе, где Винсент «Бешеный Пес» Колл, один из наемных убийц Голландца Шульца, сколотил собственную банду и де-факто требовал, чтобы его сделали полноправным партнером Голландца в его делишках, связанных с бутлегерством, лотереями и шантажом. Голландец отказался, и Колл пошел на него войной, убив десятки людей, включая пятилетнего мальчика Майкла Венгалли, попавшего под пули во время перестрелки в Гарлеме. Голландец обратился за помощью к Оуни, и до Колла дошли слухи, что Оуни хочет его убрать. Колл похитил одного из деловых партнеров Оуни, Френчи Деманжа, и потребовал за него пятьдесят тысяч долларов выкупа. Оуни выкуп заплатил, но просто так это дело не оставил. Когда Бешеный Пес Колл выходил из клуба «Коттон» с деньгами Оуни, тот окликнул его:

— Это было весьма неразумно, Винсент.

Оуни и Голландец встретились с Фрэнком Костелло, Чарльзом «Счастливчиком» Лучано и другими предводителями нью-йоркских банд, чтобы обсудить, как поступить с Коллом. Тот меж тем залег на дно. Оуни вовсе не хотел войны. С одной стороны, у него еще не закончился срок условно-досрочного освобождения. С другой — война между Коллом и Шульцем спровоцировала негативное освещение в прессе. Газеты окрестили убийство Майкла Венгалли «убиением младенца», а губернатор Рузвельт назвал его «дьявольским актом насилия». Тысячи людей присутствовали на похоронах Майкла, и гнев общественности по поводу того, что ни один из свидетелей перестрелки не дал показаний, нарастал. А ведь бизнес Оуни зависел от того, насколько безопасно люди чувствовали себя с ним рядом. Если бы он ввязался в жестокую схватку с Коллом, это могло бы отвадить людей от его клубов. Но когда до Оуни дошла весть, что Колл планирует похитить его с целью получения выкупа в сто тысяч долларов, он психанул и временно отложил свою репутацию джентльмена.

Оуни известил Колла, что намерен заплатить выкуп в размере ста тысяч долларов вперед. Он попросил Колла подождать звонка в телефонной будке в аптеке «Лондон Хемистс» на западе Манхэттена, на 23-й улице. Сперва Колл послал своего телохранителя в аптеку, чтобы тот проверил помещение. Убедившись, что все безопасно, телохранитель проводил Колла в телефонную будку, а затем, ожидая его, занял место у стойки с газировкой.

И телефон наконец-то зазвонил. На линии был Оуни. Он пытался договориться с Коллом о снижении цены. Несколько минут они спорили, в аптеку вошел незнакомец. Прежде чем телохранитель Колла успел достать оружие, незнакомец вытащил из-под пальто автомат, раздалась очередь. В двадцатитрехлетнего Винсента Колла попало больше шестидесяти пуль. Никто не пришел на его похороны, даже священник. Могильщик прочитал «Отче наш». Оуни и Голландец прислали цветы и открытку с надписью «От пацанов».

Спустя три дня после инцидента Комиссия по условно-досрочному освобождению (УДО) Нью-Йорка созвала совещание и выписала ордер на арест Оуни за нарушение условий УДО на основании обвинения в убийстве, совершенном в 1914 году. Комиссия опасалась, что Оуни попытается бежать из страны. В конце концов, у него был британский паспорт, и он учился управлять самолетом. Но если Оуни и планировал когда-нибудь сбежать, то в итоге решил, что лучше так не делать. Он сам сдался властям и вернулся в Синг-Синг дожидаться своей участи. Его прежний компаньон по «ромовому коридору» Фрэнк Костелло, ныне один из главарей итальянской мафии, начал работать на Оуни по-тихому. После бесконечных заламываний рук и закулисных переговоров комиссия по УДО приговорила Оуни к одному году тюрьмы.

СТОЯЛА ПРЕКРАСНАЯ ПОГОДА, когда в июле 1933 года Оуни Мэдден во второй раз в своей жизни вышел из ворот тюрьмы Синг-Синг.

— Сегодня у меня чудесный день, — обратился он к репортерам, ожидавшим его у выхода из тюрьмы. — Погода на моей стороне.

Карманы жилистого сорокалетнего парня были почти пусты, если не считать лекарств, которыми он лечил свои изрешеченные пулями кишки, и пятидесяти долларов (или около того), которые он заработал, ухаживая за цветами в тюремной теплице. Когда он ступил за железные ворота на свободу, его уже дожидался длинный зеленый лимузин, который доставил его на Манхэттен. Оуни присутствовал на сходке, посвященной будущему американской организованной преступности.

Мир за год изменился гораздо сильнее, чем Оуни мог себе представить. За несколько месяцев до его освобождения Конгресс принял закон Блейна^[41], подготовивший почву для отмены сухого закона, лишив тем самым нью-йоркскую мафию основного источника дохода. Вдобавок ко всему страна переживала тяжелейшую финансовую депрессию за всю историю своего существования.

Пока Оуни сидел за решеткой, в рядах мафиози произошла кадровая перестановка. Преступным миром Нью-Йорка теперь управляла троица молодых гангстеров — Мейер Лански, Бен «Багси» Сигел и Чарльз «Счастливчик» Лучано, которые подготовили и осуществили убийства крупных главарей итальянской мафии. Все трое молодых людей отличались как умом, так и безжалостностью. Особенно Лански: у него имелись явные организаторские способности. Он вызвал Оуни вместе с представителями всех ведущих преступных группировок Америки в отель «Уолдорф-Астория», чтобы обсудить совместное будущее.

Лански предложил создать национальный преступный синдикат, предоставив каждой группировке свою региональную автономию, но установив при этом определенные правила для национального сотрудничества и контроля. Лански считал, что будущее не за наркотиками или проституцией, а за азартными играми. Как это ни парадоксально, нищета Великой депрессии только усилила желание людей делать ставки. Самое главное, что азартные игры, как и алкоголь, были «преступлением без жертв». Что делало бутлегерский бизнес таким прибыльным для мафии? То, что они продавали продукт, который был популярен. Во время сухого закона к бандитам, удовлетворявшим тягу американцев к спиртному, относились как к народным героям. Азартные игры давали гангстерам шанс построить схожие теплые и зависимые отношения со своими клиентами.

В 30-е годы незаконная игорная деятельность велась в каждом крупном городе, от Лос-Анджелеса до Далласа и Майами, и даже в таких отдаленных городах, как Ньюпорт, штат Кентукки, и Финикс-Сити, штат Алабама. В пустынных неплодородных землях Невады совсем недавно началась реализация масштабного правительственного проекта по строительству плотины, в результате чего население Лас-Вегаса выросло с пяти до более чем двадцати пяти тысяч жителей, и сюда уже нагрянули мафиози, чтобы развлекать (и надувать) завсегдатаев казино. Законодательное собрание штата Невада решило, что ему нужна доля прибыли, и в 1931 году проголосовало за легализацию азартных игр. Первая лицензия на казино была выдана еще до того, как в Лас-Вегасе появилось почтовое отделение или даже асфальтированная дорога. А на другом конце страны, в штате Арканзас, замер в ожидании Хот-Спрингс.

Хот-Спрингс оказался «крепким орешком». Большинство преступных элементов в Америке знали Хот-Спрингс как место, где к ним благосклонно отнесется не только администрация города, но даже местная полиция. Но при всем знаменитом южном гостеприимстве, которым арканзасские сельчане любили баловать гангстеров, местные жители не позволяли им поселиться здесь навсегда. Хот-Спрингс славился тем, что воздерживался от суждения о нравственности своих гостей, о мужчинах и женщинах, сидящих за игорными столами. Но когда дело доходило до того, кто именно представлял интересы игорного дома, правило хорошо было известно и строго соблюдалось: ты должен быть местным. Мафиози из крупных городов всегда становились желанными гостями: они тратили свои деньги, могли даже затеять драку или угнать машину, но этим все и ограничивалось.

Лански хорошо знал Хот-Спрингс. Его сын Бадди родился с расщеплением позвоночника (spina bifida), хотя сначала заболевание ошибочно диагностировали как церебральный паралич. Лански услышал рассказы о целебных свойствах горячих ванн в Хот-Спрингсе, и его семья неоднократно совершала длительные поездки в город, чтобы проверить, помогут ли Бадди целебные источники. Воды чуда не сотворили, но Лански нашел в Хот-Спрингсе силу более земную — и при этом прибыльную.

В лице Оуни Мэддена Лански нашел идеального кандидата на роль посла мафии в Хот-Спрингсе. С Нью-Йорком для него все кончено: здесь он рискует снова попасть в тюрьму или, что еще хуже, быть убитым. В Арканзасе опыт Оуни позволил бы ему занять лидирующие позиции на новом и перспективном рынке. У него имелся опыт управления ночными клубами, связи в индустрии развлечений и доступ к наличным деньгам, которые могли пригодиться игорному сообществу маленького городка. Оуни представлялся английским джентльменом и бесстрастным дельцом. Если кто-то и мог очаровать местных жителей в Хот-Спрингсе, то именно Оуни — и он уже был на верном пути. Он обаял нью-йоркскую комиссию по условно-досрочному освобождению, чтобы она разрешила ему переехать в Арканзас. Он обольстил Агнес Демби, чтобы та позволила комиссии по УДО перевести его под опеку в ее семейный дом в Хот-Спрингсе. И он сумел понравиться почтмейстеру: тот дал ему свое благословение на брак с его дочерью.

Глава 3

Хейзел

август 1935

Водители энергично хлопали в ладоши, привлекая внимание туристов, отчего всем сходящим с поезда казалось, что их встречают овациями.

Хейзел Уэлч жизнь на ферме Хиллов не вдохновляла. Ее особо не интересовали ни куры, ни коровы, ни свиньи. Но у Ричарда и Бесси Мэй Хилл росли семеро детей, а Великая депрессия была в самом разгаре. Дополнительные яйца, молоко и деньги от скотобойни приходились как нельзя более кстати. Но, несмотря на жизнь в окружении животных, Хиллы не являлись стопроцентными фермерами. Ричард также работал в «Кукс Айс-Крим», популярном кафе-мороженом на Альберт Пайк Роуд недалеко от дома. Компания «Кукс» являлась одним из крупнейших работодателей в городе. Помимо кафе, она владела еще и фабрикой, где производилось мороженое и где Ричард Хилл работал инженером. «Кукс» поставляла молочные продукты в рестораны и магазины по всей округе и являлась торговым агентом по продаже молока компании «Силтест»^[42]. Ричард устроил Холлиса на работу водителем грузовика — развозить товары в утреннюю смену, пока его невеста Хейзел проводила время с сестрой Холлиса Ресси, слоняясь по улицам Хот-Спрингса, фланируя из одного конца Центральной авеню в другой.

Хейзел не застала тяжелые для города времена. Хот-Спрингс, куда она приехала, казался — по крайней мере, на первый взгляд — не затронутым экономическим катастрофой, постигшей всю остальную страну и в особенности Юг. Возобновление скачек действительно пошло на пользу Хот-Спрингсу. Через год после того, как Оуклан-Парк рискнул и открылся несмотря на запрет, законодательное собрание штата приняло законопроект о легализации скачек в Арканзасе — «воняющий серой из Ада», как отозвался о законе один баптистский законотворец. Новость вызвала ликование на улицах Хот-Спрингса. Оуклан нанял сотни новых сотрудников, создав столь необходимые рабочие места, но еще важнее, что с открытием ипподрома в город хлынули туристы, тем самым обеспечив приток клиентов в девять крупных курортных отелей Хот-Спрингса, в многочисленные рестораны и закусочные, в более чем дюжину казино и букмекерских контор, превратившихся в источник живительной силы для города.

Эта встряска произошла как нельзя более вовремя. К 1933 году из-за Депрессии четыре из шести местных банков прогорели и закрылись, многие в Арканзасе остались без работы. Доля безработных составляла 37 %, а финансы штата находились в плачевном состоянии. Вновь избранный губернатор Мэрион Футрелл выступал за легализацию продажи спиртного на розлив (все еще запрещенного в Арканзасе, несмотря на отмену сухого закона) и за разрешение игровых автоматов и других видов азартных игр, чтобы расширить в штате количество налогооблагаемых предприятий. Хотя его предложения по легализации игровых автоматов и алкоголя отклонили, инициативу по проведению скачек одобрили. Облагая десятицентовым налогом каждый входной билет и четырьмя центами каждый доллар ставки, Оуклан приносил в казну штата до пяти тысяч долларов ежедневно.

На следующий год толпы на ипподроме были столь же многочисленными. В день открытия, 22 февраля, его посетили более двенадцати тысяч человек. Такое количество зрителей наблюдалось в течение всего года, и казалось, что Хот-Спрингс в полном порядке. Благодаря туристам в даунтаун вернулась жизнь. В отеле «Арлингтон» регулярно устраивали балы. На каждом сеансе, проходящем в кинотеатре, разыгрывали двадцатидолларовые призы. Улицы заполнились шикарными автомобилями, как местными, так и прибывшими из других штатов. Появились дополнительные поезда из Сент-Луиса, Чикаго, Мемфиса и нескольких других городов. К туристам, выходившим из прибывших поездов, приставали водители такси — полиция пыталась их контролировать, удерживая за установленными линиями и не позволяя вступать в разговор с пассажирами. Водители энергично хлопали в ладоши, привлекая внимание туристов, отчего всем сходящим с поезда казалось, что их встречают овациями.

Сойдя с поезда, пассажиры присоединялись к туристам из Арканзаса и соседних штатов, которые добирались до Хот-Спрингса иногда автостопом или даже пешком, чтобы поиграть в азартные игры, сделать ставки на ипподроме и в казино, а также заправиться спиртным, в упаковке или на розлив. Порок, оказывается — это мощный экономический катализатор. В Лас-Вегасе, где азартные игры легальны, рабочие, строившие дамбу Гувера^[43], покидали город и возвращались домой. Ветхие здания игорных заведений Вегаса еще лет шесть простоят в запустении, прежде чем кто-то решится открыть здесь приличные казино и отель. Зато в Хот-Спрингс, где азартные игры были вне закона, и богатые, и бедные стекались толпами, чтобы попытаться вырвать из лап Депрессии свою удачу, поставив на лошадь или бросив кости.

Радовались даже те, кто не работал в индустрии развлечений. Хейзел и многие ей подобные испытывали чувство удовлетворения, прогуливаясь по Центральной авеню и проникаясь царящей в городе атмосферой всеобщего оживления. Жизнь в Хот-Спрингсе в те времена для многих горожан казалась привилегией: здесь располагались магазины шикарных платьев, и очаровательные женщины вертелись там перед зеркалами; из широко распахнутых дверей больших аукционных домов эхом по всему кварталу доносились призывы аукционистов, побуждающие участников торгов поднять выше цену за африканскую маску или пару жемчужных сережек; зазывалы заманивали молодых клиентов, еще не достаточно взрослых для азартных игр, в залы игровых автоматов и тиры; из открытых окон казино, подсобных помещений, из окошек пунктов приемов ставок выкрикивались результаты последнего забега или последний номер, выпавший на рулетке; в бильярдном салоне «У Мартина» подростки лениво играли в пул, а девчонки, сидя в буфете, поедали конфеты и тянули газировку; имелось пять разных театров, в одних шел утренний киносеанс, в других — представление чечеточников или любительский турнир по боксу; в зависимости от дня недели туристы швыряли четвертаки и десятицентовики на ринг во время боксерского поединка. Все это вызывало жгучий интерес у молодой девушки из Огайо по имени Хейзел. Все это наводило ее на мысль, что за сверкающими дверями заведений даунтауна скрывается совсем иная жизнь.

ХИЛЛАМ НРАВИЛОСЬ, что Хейзел живет у них. Во-первых, они радовались переменам, которые видели в Холлисе, чей предыдущий брак со школьной подругой оказался неудачным, и он вернулся к родителям в очень подавленном состоянии. Встреча с Хейзел взбодрила Холлиса. Она побудила его завершить развод, удвоить усилия на работе, начать откладывать деньги, чтобы купить им с Хейзел собственное жилье. Все это не могло не радовать Ричарда и Бесси Мэй. Кроме того, Хейзел помогала на кухне: Бесси Мэй даже показала ей, как женщины Среднего Запада готовят мясной рулет, который обожали все дети в их семье. Хейзел ничего не имела и против того, чтобы составить компанию и сходить в пятидесятническую церковь «Эммануил» — маленькое здание, которое Ричард помог построить на Альберт Пайк Роуд. Она никогда раньше не видела и не слышала ничего подобного в храмах — все эти улюлюканья, крики и экстатическое бормотанье…

20 июня 1936 года, спустя год проживания Хейзел на ферме, она и Холлис сочетались законным браком в здании суда. Хейзел только-только исполнилось восемнадцать лет. Для получения разрешения на брак Холлис внес залог в сто долларов. Они переехали из дома семьи Хилл в квартиру на Ректор-стрит, рядом с работой Холлиса в «Кукс Айс-Крим». Поначалу Хейзел нравилось «играть в дом». Она чувствовала себя добросовестной ответственной взрослой. Но Холлис очень много работал, и вскоре она заскучала. Хейзел часто возвращалась в дом Хиллов, проводя больше времени с Ресси и остальными членами семьи, чем с мужем.

Но поздними вечерами… Вечерами! В восемнадцать лет Хейзел уже воспринимала себя не подростком, а женщиной с собственной квартирой и мужем, у которого была хорошая работа. Великой привилегией для нее как для независимого взрослого человека стала возможность наконец-то заглянуть в ту жизнь, которая кипела за дверями танцевальных залов и баров и зазывала ее плясками, одобрительными возгласами и духовыми оркестрами. Проводя время в компании Хиллов, коров и кур, она с нетерпением ожидала, когда Холлис вернется с работы и вывезет ее в город.

Холлису приходилось вставать на работу рано утром, и каждый вечер, когда они могли себе это позволить, он исправно водил Хейзел на танцы. Иногда Холлис брал у Ричарда старый «Плимут» Клайда и отвозил жену за четыре мили к северу от города на Фонтанное озеро, где устраивались ночные танцы. Именно там Хейзел впервые попробовала пиво, буквально умоляя Холлиса купить ей одно: девушке еще не исполнилось двадцати одного года — установленного законом Арканзаса возраста для употребления алкоголя. В те времена многие молодые женщины любили потягивать пиво, хотя и стеснялись этого. Холлис неохотно брал им обоим по пиву. Они пили и танцевали под звездами на берегу большого зеленого озера.

Так они и провели лето: Хейзел весь день болталась дома или у Хиллов, потом, как только Холлис приходил с работы и приводил себя в порядок, отправлялась с ним на Фонтанное озеро, а затем домой, чтобы Холлис мог выспаться, перед тем как встать в три часа утра, загрузить молоко и мороженое в грузовик и успеть без пробок доехать до центра города. График жесткий, но ведь он был молодым человеком с красивой молодой женой, которую нужно делать счастливой. А Хейзел делали счастливой танцы, шоу и ночные купания в озере.

ТЕМ ЛЕТОМ Холлис и Хейзел познакомились с доктором Петти. Вернее, все называли его доктором, но на самом деле он был фармацевтом, заведовал аптекой в отеле «Истман». На Хейзел доктор Петти произвел большое впечатление, а еще большее — его гламурная жена Дарла, которая была немного старше доктора. Она носила шикарные платья, курила сигареты, ее уши, шея и запястья поблескивали бриллиантовыми безделушками, она говорила как янки^[44], с акцентом. Когда-то Хейзел нравилось думать, что именно так звучит и ее собственный голос, но она понимала, что это не так. Акцент Дарлы казался таким изысканным, почти европейским, и когда она говорила, окружающие ловили каждое ее слово, особенно доктор Петти: он был просто без ума от Дарлы и позволял ей водить его туда-сюда, как щенка на поводке.

Однажды ночью, когда веселье на Фонтанном озере уже стихало, доктор Петти пригласил Холлиса и Хейзел и одну пожилую пару поехать еще куда-нибудь. Дарла подала идею отправиться в «Саусерн клаб» — главный игорный зал города. Массивное каменное здание с фасадом из черного мрамора располагалось напротив отеля «Арлингтон». Хейзел часто любовалась через окно огромными люстрами, освещавшими вестибюль, но ей никогда не удавалось как следует рассмотреть интерьер. Дарла говорила, что в «Саусерн» можно выпить приличный алкоголь и потанцевать под оркестр. Холлис напомнил Хейзел, что она еще слишком молода, чтобы пить. Если на Фонтанном озере на подачу пива смотрели сквозь пальцы, то правила продажи крепкого алкоголя соблюдались намного строже, особенно в таком роскошном заведении, как «Саусерн клаб», где и так уже имелся нелегальный игорный зал. Сухой закон отменили полтора года назад, но более половины округов штата по-прежнему оставались «сухими»; продажа коктейлей и крепкого алкоголя на розлив в Арканзасе считалась незаконной. Спиртное можно было приобрести только в так называемых винных магазинах и только для личного употребления у себя дома. Несмотря на запрет, большинство ресторанов и баров в Хот-Спрингсе подавали спиртное в обход закона, и почти все такие заведения должны были платить кому-то за эту привилегию. Не было никакого смысла ставить под угрозу договоренности, подавая спиртное подросткам.

Ничуть не смущаясь, доктор Петти протянул руку через Дарлу к бардачку и открыл его. Та извлекла оттуда странную маленькую бутылочку. Открутив пробку, Дарла сделала большой глоток, затем передала емкость доктору Петти, который сделал то же самое и протянул ее Холлису. Холлис внимательно осмотрел пузырек. Это было одно из самых популярных лекарств, которые Петти поставлял в аптеку «Истмана»: виски по рецепту. Отмена закона сделала рецепт ненужным, однако дело по-прежнему шло бойко. Некоторым людям поход в аптеку давал некую секретность, способ сохранить достоинство, на которое было наплевать тем, кто покупал свои бутылки в магазинах. В конце концов, виски по рецепту — это лекарство.

Холлис и Хейзел удивились, что Дарла пьет прямо из бутылки: для такой благонравной барышни это было весьма необычно. Но молодые люди, видимо, решили не придавать этому значения, потому что вскоре сами присоединились к Дарле и сделали по глотку из той же аптечной бутылочки. Через некоторое время Холлис и Хейзел уже регулярно напивались в компании аптекаря и его супружницы, которых они знали не как алкашей или негодяев, а как добропорядочных представителей городской элиты. Они дрейфовали по ночной жизни самого развитого из маленьких городков страны, который они воспринимали не как гнездо коррупции и разврата, а как свой родной уютный дом.

Глава 4

Оуни

декабрь 1935

«Но, если ты вляпаешься в неприятности и не сможешь выбраться из тюрьмы, позвони мне. Я приеду и побуду с тобой».

Ровно за полгода до церемонии бракосочетания Холлиса и Хейзел в здании суда, холодным декабрьским утром 1935 года, Оуни Мэдден и Агнес Демби стояли перед камином в семейном особняке Демби на Западной Гранд-авеню в Хот-Спрингсе. Компанию им составляли отец Агнес и преподобный Кинкейд, семейный священник. Мероприятие проходило в обстановке полной секретности. Ни газетчики, ни агенты ФБР, ни кинокомпания «Парамаунт Пикчерз» не смогли выведать у присутствующих дату и место проведения свадьбы четы Мэдден-Демби. Газета «Нью-Йорк Дейли Ньюс» писала, что, по заявлению представителя пары, «члены семьи держали все в строжайшей тайне. Они не стали уточнять, когда зазвонят свадебные колокола, и настояли на том, чтобы никто из главных действующих лиц не оказался доступен для репортеров. Никакая информация предоставлена не будет».

Церемония оказалась непродолжительной, и присутствующих было немного. Когда все закончилось, молодожены отправились в скромную комнату Оуни в апартаментах «Кливленд Мэйнор», которую он снимал, ожидая условно-досрочного освобождения. В скором времени он купил для своей молодой жены дом, но совместную жизнь они начали, проведя первую брачную ночь в его скромных холостяцких апартаментах, где разделили также и первую совместную трапезу в качестве мужа и жены.

Оуни вернулся в Хот-Спрингс всего два года назад, но за это время успел привлечь к себе и Агнес много нежелательного внимания. Просто-таки местная достопримечательность: здесь, в этой маленькой квартирке в Арканзасе, жил Оуни Мэдден, король «ромового коридора» и хозяин Нью-Йорка, сорока трех лет от роду, в самом расцвете сил, исполнявший роль примерного семьянина в браке с девушкой из сувенирной лавки маленького городка. Хот-Спрингс привык к визитам важных шишек, однако никак не ожидал, что эти самые «шишки» будут жениться и торчать здесь. И все же Оуни не собирался уезжать из-за любви или денег: одно у него уже было, а второе он обязан был приобрести. Как он заработает, ему еще предстояло выяснить. Но его отправили в Хот-Спрингс по договоренности с Фрэнком Костелло — в обмен на процент от всего, что Оуни сможет сколотить в Арканзасе, Костелло присмотрит за делами Оуни на востоке.

Мэру Лео Маклафлину, как и следовало ожидать, не терпелось познакомиться с новым обитателем города. Маклафлин пригласил Оуни к себе домой, в большой белый особняк в конце Малверн-авеню, расположенный прямо на разделительной линии между белой и черной частями города. Дом никак не соответствовал скромной зарплате мэра. Роскошный газон окружала богатая кованая ограда, а каждый этаж семнадцатикомнатного дома викторианской эпохи в стиле королевы Анны украшала полукруглая веранда. Имелась даже конюшня, где Маклафлин держал Скотча и Соду — двух своих лошадей, которых он запрягал в карету, возившую его по городу. Жители Хот-Спрингса не задавались вопросом о богатстве Маклафлина. Они знали, что их мэр насквозь продажен, но при этом были убеждены, что ворует он не из городской казны. Маклафлин выполнил обещание, данное им в качестве кандидата в мэры: терпимо относиться к незаконным азартным играм и заставить игроков оплачивать необходимые городу улучшения. Он заявил избирателям Хот-Спрингса: «Не беспокойтесь о прибавке для Лео. В один прекрасный день Лео получит свое». И дом, и запряженный лошадьми экипаж, и великолепные костюмы в полоску служили достаточным доказательством того, что он действительно выполнил то, о чем говорил.

Оуни встретился с мэром и муниципальным судьей Верном Леджервудом в гостиной роскошного дома. Маклафлин командовал грозной политической машиной, в значительной степени зависевшей от коррупционных поборов и поддержки афроамериканских жителей города. В отличие от других округов Арканзаса, где чернокожим жителям не позволялось вступать в Демократическую партию и голосовать на предварительных выборах, Маклафлин всячески способствовал этому. Он платил налог в один доллар, требующийся от каждого избирателя, за тысячи местных жителей, а иногда даже заполнял за них бюллетени. В обмен на политическую поддержку со стороны черной общины города Маклафлин одобрил работу нескольких казино и ночных клубов, принадлежащих черным и расположенных в восточной части города, где проживало большинство чернокожего населения. Маклафлин использовал свое влияние и налоговый сбор, чтобы гарантировать, что изберут нужных людей для сохранения выстроенной им схемы игорного бизнеса. Тем не менее судья Леджервуд, возможно, обладал гораздо большим влиянием, чем мэр. Высокий и крупный, Леджервуд был настолько же сдержанным, насколько Маклафлин — эпатажным. Если Маклафлин славился своими зажигательными речами и харизмой, то Леджервуда отличала житейская мудрость и умение думать на несколько ходов вперед. Маклафлин — практик, умеющий делать дела. Леджервуд — мозговой центр, обладающий стратегическим мышлением. Эти двое дружили с юности и вместе замышляли захватить власть в городе и округе, чтобы открыть Хот-Спрингс для азартных игр, еще за целое десятилетие до приезда Оуни.

На самом деле именно Леджервуд изначально привлек Маклафлина баллотироваться в мэры после спора с тогдашним градоначальником Сиднеем Наттом по поводу кандидатуры начальника полиции. То были времена сухого закона, и Хот-Спрингс наводнили спикизи. Во многих из заведений, таких как «Саусерн клаб», «Блу риббон», «Огайо» и «Ситизенс», имелись подсобки, где как раз и играли в азартные игры. Леджервуд заявил Маклафлину, что с его помощью Лео сможет заручиться поддержкой владельцев теневого бизнеса, чтобы финансировать избирательную кампанию против Натта. Все, что требовалось от Маклафлина, — выступить за «открытую политику» в отношении алкоголя и азартных игр, а также позволить Леджервуду самому подобрать начальника полиции. Маклафлин на сделку согласился — и с тех пор уже почти десять лет находился на посту мэра. За это время карточные игры в подсобках спикизи переродились в полноценные казино, куда клиенты входили через парадные двери под ярко освещенными вывесками, а не через темные задворки.

В каком-то смысле открытие города стало возвращением к его естественному состоянию. Хот-Спрингс являлся курортом почти столько же времени, сколько был обитаем. Горячие источники и купальни находились на федеральной земле, и главный врач и правительство пропагандировали целебные свойства курорта по всей стране. Хот-Спрингс называли «Меккой для страждущих» и утверждали — впрочем, ошибочно, — что термальные воды способны излечить 90 % всех болезней и что благодаря питью и купаниям десятки тысяч людей исцелились от неизлечимых недугов. Естественно, туристы непрерывным потоком потянулись к источникам. И вокруг них выросла целая индустрия гостеприимства, включавшая в себя гостиницы, рестораны, бары, азартные игры и проституцию.

Однако к 1913 году беззаконие в городе усилилось, в нем царили насилие и казнокрадство. После того как в 1910 году кровавая перестрелка на городских улицах попала в заголовки газет, а в Хот-Спрингсе были пойманы несколько крупных банд мошенников, выманивающих у богатых приезжих десятки тысяч долларов, федеральное правительство решило провести расследование. Законодательное собрание Арканзаса в 1913 году приняло закон, согласно которому содержание игорного дома считалось уголовным преступлением. Столы для игры в кости и колеса рулетки скрылись в подсобных помещениях. Заодно значительно снизилось поступление средств в городской бюджет и количество туристов, которые приезжали в город, очевидно, не только ради купаний. Спустя более десяти лет с тех пор, как Маклафлин возглавил город, жители отчаянно желали вернуть старые добрые времена, когда Хот-Спрингс считался Карловыми Варами Америки. Единственным способом сделать это было возвращение азартных игр.

МОЖЕТ, МАКЛАФЛИН И ЛЕДЖЕРВУД и контролировали все рычаги власти в Хот-Спрингсе, но казино управлял другой человек, У. С. Джейкобс. На момент первого избрания Маклафлина и Леджервуда Джейкобс жил почти в двухстах милях от них, в Мемфисе, но владел контрольной долей в нескольких подпольных игорных заведениях. Маклафлин и Леджервуд вызвали Джейкобса в Хот-Спрингс и попросили помочь организовать в городе игорное сообщество. Джейкобс согласился неохотно и выдвинул свои условия: количество клубов должно быть строго ограничено, и Джейкобс единолично решает, кому быть в доле. Они согласились, и Джейкобс возглавил игорный бизнес Хот-Спрингса, контролируя большую часть домов.

Джейкобс удерживал за собой место на вершине власти, гарантируя безопасность всем важным людям, управлявшими игорными делами. Он ковылял по городу на своей деревянной ноге и лично доставлял конверты с деньгами, в том числе один Леджервуду и еще один Маклафлину. Он ссужал деньги каждому, кто нуждался в помощи. Он нанимал местных полицейских и пожарных в их нерабочее время для охраны своих заведений и платил им больше, чем они зарабатывали на своей муниципальной работе.

А еще Джейкобса боялись. Он выбивал долги и не позволял нежелательным личностям возвращаться в город. Он даже припугнул чикагских братьев Капоне, которые выбрали Хот-Спрингс местом передышки для себя и своей банды. Однажды Аль Капоне не оплатил маркер^[45] в «Саусерн», и его брат Ральф умолял Аля все сделать как полагается. «Ты же понимаешь, что мы никогда не сможем вернуться в Хот-Спрингс, если разведем Билла Джейкобса», — упрашивал Ральф.

Но, несмотря на свое неумение прощать, играя роль криминального авторитета в Хот-Спрингсе, Джейкобс практически не курил, не пил и даже не играл в азартные игры. Вместо того чтобы в конце рабочего дня зависать у барной стойки в одном из своих клубов, он садился за столик в буфете в здании медицинского центра и заглатывал большую миску мороженого.

Джейкобс не замыкал на себе всю деятельность. Он привлекал партнеров в каждое казино, чтобы обеспечить возможность важным людям получать выгоду. Маклафлин не являлся прямым партнером Джейкобса ни в одном из таких заведений. Властные структуры для видимости держались от казино на расстоянии вытянутой руки. Впрочем, существовали способы обойти негласный запрет. Так, например, старшему брату Леджервуда Арчи предложили долю в 25 % в «Бельведере» и «Саусерн» за пятнадцать тысяч долларов — смехотворно низкую сумму. Несмотря на заманчивое предложение, у Арчи все равно не было таких денег. Он зарабатывал пятьдесят долларов в неделю, управляя одним из казино Джейкобса. Тогда Джейкобс свел Арчи с иногородним игроком по имени Эд Баллард, чтобы тот одолжил Арчи пятнадцать тысяч. Проблема заключалась в том, что Баллард вообще-то хотел, чтобы Арчи вернул ему долг. Баллард приехал в город, чтобы забрать деньги у Арчи, и был найден мертвым в своем номере в отеле «Арлингтон», с тремя пулями в сердце.

Убийство Балларда стало доказательством того, как важно следить за тем, чтобы правильные люди получали долю прибыли от казино. Но не менее важным для Джейкобса оказалось и то, чтобы эти самые правильные люди не допускались к бизнесу — особенно такие знаменитые криминальные личности, как Оуни Мэдден. Группировка держала под контролем местную полицию и суды и практически имела в своем распоряжении виртуальную лицензию на убийство. Однако такой известный нью-йоркский гангстер, как Оуни, мог привлечь внимание полицейских и прокуроров из других штатов или, что еще хуже, федерального правительства. Насколько Джейкобс понимал, если мафия хочет влезть в дело, то лучше было бы просто все закрыть, потому что именно так, по его мнению, все равно произойдет.

Однако Маклафлин был очарован Оуни. Он радовался, что в Хот-Спрингсе живет такой известный человек. А связи Оуни со многими представителями криминального мира страны могли бы пригодиться Маклафлину. В течение многих лет такие гангстеры, как Аль Капоне, приезжали в Хот-Спрингс, спасаясь от физической расправы и угроз. Но в последние годы это убежище перестало быть надежным. Как-то ночью конкурирующие гангстеры попытались убить Аль Капоне, изрешетив его машину пулями, когда тот проезжал через Хот-Спрингс. Капоне чудом остался жив, но местные жители сильно перепугались. Такие вещи происходят в Чикаго и Нью-Йорке, а не на курорте. Со временем Капоне и его банда становились все разнузданнее во время своих приездов в город, избивая помощников на поле для гольфа или облапошивая игорные заведения и рестораны, толком не оплатив счета и маркеры. Капоне, вероятно, считал, что его взносы в политические кампании Маклафлина дают ему право вести себя в Хот-Спрингсе как угодно, но гангстеры становились наглее, что не могло не беспокоить Маклафлина, Леджервуда и Джейкобса. Такой человек, как Оуни Мэдден, мог помочь. Оуни мог бы действовать как посол доброй воли в преступном мире, помогая Хот-Спрингсу следить за соблюдением правил приличия среди гангстеров.

Маклафлин дал понять Оуни, что ему рады в Хот-Спрингсе, но когда речь зашла о том, чтобы заполучить долю в игорном бизнесе, последовал отказ. Леджервуд откровенно заявил Оуни:

— Если узнают, что ты имеешь какой-то интерес к здешним игорным заведениям, работать мы не сможем.

Так уж было устроено в Хот-Спрингсе, объяснили они Оуни. Джейкобс является боссом игорного бизнеса, и никто из посторонних не может получить в нем долю. Маклафлин и Леджервуд готовы благословить Оуни на любой другой вид незаконного бизнеса, который он захочет вести в городе, но на том их гостеприимство для иногороднего и заканчивалось. К влиятельному авторитету самой Адской кухни Оуни Мэддену не будут относиться по-другому, независимо от того, где он теперь живет.

«Развлекайся, тусуйся допоздна, трать бабки, только не лезь на рожон, — частенько повторял Маклафлин. — Но если ты вляпаешься в неприятности и не сможешь выбраться из тюрьмы, то позвони мне. Я приеду и побуду с тобой».

КОГДА СПУСТЯ ТРИ МЕСЯЦА ПОСЛЕ СВАДЬБЫ Оуни и Агнес вошли в обеденный зал «Саусерн», никто не обернулся в их сторону. И не потому, что их не узнали. Совсем наоборот. Каждое появление Оуни на людях в Хот-Спрингсе напоминало целое шоу. На скачках вокруг него сразу же собиралась толпа, незнакомые люди заговаривали с ним, все толкали друг друга, чтобы получше его рассмотреть. Весь город сплетничал о его прошлом, о его богатстве, о его знаменитых друзьях. Со всей страны приезжали репортеры, чтобы расспросить о нем. Газета «Нью-Йорк Дейли Ньюс» называла его «пораженным любовью» и следила за его «пасторальным романом с хорошенькой дочкой почтмейстера из Арканзаса». Но в «Саусерн» все было по-другому. Там к Оуни относились сдержанно, не как к кому-то «с улицы», но и не по-особенному. Персонал понимал, что с Оуни следует обходиться почтительно, но без показухи. Постоянные посетители понимали, что им следует соблюдать дистанцию. И когда они с Агнес развлекали именитых гостей, как это происходило однажды вечером в марте 1936 года, народ знал, что пялиться не стоит. В Хот-Спрингсе люди привыкли видеть знаменитостей на улицах, и научились вести себя так, будто ничего особенного не происходит. В этом плане курорт имел много общего с более крупными городами, и известная публика ценила такое ненавязчивое гостеприимство. А уж персонажи, пользующиеся дурной славой, — особенно.

Гости Оуни и Агнес в тот вечер как раз были известны на всю страну… Известны своей скандальной репутацией. Знойная шоу-блондинка Гай Орлова^[46], конечно, знаменитость, но лишнее внимание ей было ни к чему. Мужчина, сопровождавший ее на ужин, не являлся ее мужем. Собственно говоря, ее муж даже не знал, что она находится в Хот-Спрингсе. Человек, с которым она сидела за одним столом с Оуни и Агнес, сам нуждался в некоторой анонимности. Лишь несколько дней назад, когда он отбыл из Нью-Йорка в Хот-Спрингс, прокурор по особо важным делам объявил его в национальный розыск. Звали его Чарльз «Счастливчик» Лучано, и он считался социально опасным элементом номер один.

Прокурор по особо важным делам Том Дьюи делал все возможное, чтобы взять под контроль организованную преступность Нью-Йорка. Для этой цели Дьюи выдал ордер на арест Лучано за создание и управление сетью публичных домов с оборотом в двенадцать миллионов долларов. Лучано предупредили, и он исчез, не раздумывая ни секунды, не взяв с собой ничего, в одной лишь рубашке. Когда он остановился в Филадельфии, чтобы забрать Орлову и прихватить немного денег и одежды у Ниги Розена, товарища по банде и азартным играм, Розен подсказал Лучано и Орловой отправиться в Хот-Спрингс. Туда Лучано приезжал всего год назад, на повторное открытие ипподрома Оуклан-Парк. Лучано и Мейер Лански провели целую неделю на скачках и понежились в горячих ваннах. Лучано знал, что в Хот-Спрингсе можно затаиться и не беспокоиться о том, что местные жители донесут на него куда следует. И к тому же там сейчас находится Оуни.

Оуни представил Лучано всему городу, включая начальника полиции. Лучано был впечатлен, но Оуни в глубине души, конечно, нервничал. Присутствие Лучано в Хот-Спрингсе, в то время как его разыскивают все органы американского правосудия, могло обеспокоить Джейкобса. Пока сотрудники местных правоохранительных органов, судьи и политики находили общий язык с воротилами игорного бизнеса. Но если им начнут названивать полицейские, судьи или прокуроры из других мест и возникнет вероятность, что им лично придется заплатить за то, что они смотрят на все сквозь пальцы, то эти чиновники уже дважды подумают о том, стоит ли поддерживать азартные игры. В приоритете же у Джейкобса было одно: не дать распрям полыхнуть в Хот-Спрингсе. А вот Счастливчик Лучано как раз и полыхал злобой. Более того, он чувствовал себя доведенным до белого каления. И если Оуни планировал когда-нибудь добиться расположения Джейкобса, то ему надо было помешать Лучано стать проблемой для Хот-Спрингса.

Лучано и Орлова задержались в городе на две недели. Днем они проводили время на ипподроме или в кино, а вечером ужинали и танцевали в «Бельведере». Лучано засиживался допоздна, играя в карты в «Саусерн» или в кости в «Огайо». Он покупал Орловой дорогие подарки. Порой они целыми днями не вылезали из постели. Лучано перезнакомился буквально со всеми в городе. Он и Орлова обедали с Джейкобсом, с Маклафлином и даже с начальником полиции Джо Уэйклином. Дошло до того, что они забыли о своих проблемах в Нью-Йорке. Постепенно даже Оуни немного расслабился.

Шеф Уэйклин и начальник сыскной полиции Датч Эйкерс особенно подружились с Лучано. Это были не просто полицейские. Уэйклин, приходившийся судье Леджервуду шурином, возглавлял также службу безопасности в «Бельведере». И у Датча Эйкерса тоже случались подработки — например, он угонял машины у приезжих и предлагал их обратно владельцам за вознаграждение или продавал конфискованное огнестрельное оружие на черном рынке.

В 1933 году, за пару лет до того, как Лучано затаился в Хот-Спрингсе, еще один одиозный гангстер, Фрэнк «Желе» Нэш, выбрал городок с термальными источниками, чтобы спрятаться от ФБР. Нэш платил Эйкерсу за то, чтобы тот дал ему знать, в случае если кто-то из копов^[47] будет спрашивать о нем. Но это не помогло. Агенты ФБР схватили Нэша прямо перед клубом «Уайт фронт» в центре города, и в конце концов Нэша застрелили его же собственные люди, когда пытались освободить его из-под стражи. Пятеро сотрудников погибли в той провальной операции, что побудило Дж. Эдгара Гувера^[48] «нацелиться» на полицейское управление Хот-Спрингса и поручить своим агентам тщательнее следить за Уэйклином и Эйкерсом. «Чикаго эпохи Капоне, — говорил Гувер, — не имеет ничего общего с Хот-Спрингсом».

И все же Эйкерс и Уэйклин иногда выполняли и настоящую полицейскую работу. Так было и в тот раз, когда в Хот-Спрингсе находился в бегах Лучано. Эйкерс и Уэйклин получили сигнал, что полиция Йонкерса, штат Нью-Йорк, разыскивает вора по имени Эли Герсевитц, который предположительно скрывался в Хот-Спрингсе вместе со своим крохотным померанцевым шпицем. Эйкерс заметил, как в одном пансионе регистрировался мужчина именно с такой собакой, и решил вызвать его на допрос. Разумеется, Герсевитц во всем признался. Уэйклин связался по телефону с Нью-Йорком и сообщил, что они могут приехать и забрать своего подопечного.

1 апреля 1936 года Орлова заявила Лучано, что ей не хочется сопровождать его на скачки. И пока она завтракала в «Арлингтоне», Лучано перешел через дорогу в «Огайо», чтобы сыграть по маленькой в крэпс. Там он встретил Датча Эйкерса, с которым отправился прогуляться по Банному коридору. Пройдя полквартала, они столкнулись с нью-йоркским детективом Джоном Бреннаном, приехавшим в город за Герсевитцем. Бреннан остановился как громом пораженный. Перед ним предстал самый разыскиваемый человек Америки, прогуливающийся по оживленной улице с начальником сыскной полиции Хот-Спрингса.

— Счастливчик, ты понимаешь, что у прокурора Дьюи есть ордер на твой арест? — спросил Бреннан у Лучано.

— А почему бы тебе не держаться отсюда подальше? — парировал Лучано.

— Послушай, Счастливчик, если я притворюсь, что не видел тебя, а позже выяснится, что я тебя видел, то это означает «прощай, мой полицейский жетон».

Бреннан дал понять, что для них обоих было бы намного проще, если бы Лучано просто вернулся с ним в Нью-Йорк. Лучано послал Бреннана ко всем чертям.

Прикинув свои возможности, Бреннан решил не настаивать. Он попрощался с Лучано и Эйкерсом и направился обратно в отель, чтобы позвонить в офис Дьюи. Он сообщил помощнику прокурора Эдварду Маклину, что видел Лучано собственной персоной, в обществе, ни больше ни меньше, начальника сыскной полиции. Маклин велел Бреннану вернуться и немедленно арестовать Лучано.

— Учитывая дружественные отношения Лучано и департамента полиции Хот-Спрингса, полагаю, что вы можете рассмотреть возможность привлечь шерифа или констебля для сопровождения, — добавил Маклин.

Вернувшись в «Арлингтон», встревоженный Лучано позвонил Оуни и сообщил, что его засекли. Оуни знал, что Маклафлин и власти предержащие Хот-Спрингса помогут Лучано.

— Ни о чем не беспокойся, — заверил Оуни, соединив Счастливчика с адвокатом и созвонившись с судьями, чтобы сообщить им о происходящем. — Если тебя прижмут, то освободят уже сегодня днем.

— А как насчет экстрадиции? — спросил Лучано.

— Ты можешь побороться в Арканзасе против и выиграешь.

Бреннан прислушался к совету Маклина. Прежде чем отправиться арестовывать Лучано, он заехал в офис шерифа и прихватил с собой помощника Мэриона Андерсона. Нью-йоркский опытный коп и молодой помощник шерифа подъехали к «Арлингтону», где Бреннан и защелкнул на Лучано наручники. Когда Лучано прибыл в здание суда, там его уже ждал адвокат с предписанием о представлении интересов арестованного в суде (для участия в рассмотрении законности ареста). Его доставили к судье, тот назначил залог в пять тысяч долларов. У. С. Джейкобс внес деньги. Как и сказал Оуни, Лучано оказался на свободе еще до ужина.

Дьюи не поверил своим ушам, когда ему позвонил Бреннан и сообщил, что Счастливчик уже освобожден под залог. Он вызвал губернатора Арканзаса Мэриона Футрелла и попытался внятно объяснить, что «самый опасный и значимый бандит Нью-Йорка, если не всей страны», находится в Хот-Спрингсе, штат Арканзас, и только что был освобожден под залог в пять тысяч долларов. Футрелл приятельствовал с судьей Леджервудом, иногда рыбачил с ним. И Футрелл пользовался поддержкой представителей игорного бизнеса Хот-Спрингса в обеих его кампаниях на пост губернатора. В обмен Футрелл с готовностью поддерживал местную администрацию, когда к нему поступали жалобы на азартные игры в Хот-Спрингсе. Но тут была совсем другая ситуация. Здесь имел место национальный интерес, к которому приковано внимание всей страны. Положение усугублялось тем, что генеральный прокурор Арканзаса, амбициозный молодой юрист по имени Карл Бейли, почуяв возможность громко заявить о себе на фоне всеобщего внимания, вознамерился устроить старую добрую «игру на публику».

Футрелл связался с Леджервудом и сообщил, что надо вернуть Лучано под стражу. Бейли уже приказал рейнджерам^[49] штата Арканзас отправиться в Хот-Спрингс, чтобы помочь местным правоохранительным органам. Мэрион Андерсон и Джон Бреннан вернулись в «Арлингтон» с плохими новостями для Лучано. В тот день они арестовали его во второй раз. Теперь судья назначил залог в двести тысяч долларов.

Счастливчик нанял трех лучших адвокатов Хот-Спрингса и одного — из своих нью-йоркских. Генеральный прокурор Карл Бейли, судья Леджервуд и адвокаты начали битву за ордера, ходатайства и постановления об экстрадиции, споря о том, где будут судить Лучано — в Хот-Спрингсе или в федеральном суде в Литл-Роке, откуда его выдадут Нью-Йорку. Лучано, находясь в тюрьме, заказал банкет навынос в «Паппас Бразерс», любимом местном ресторанчике, чтобы накормить всех заключенных. В ту ночь он ужинал сам и угощал пастой полицейских, мужей, избивающих жен, пьяниц и угонщиков коров округа Гарленд.

В три часа ночи Лучано разбудил какой-то гвалт. Тюрьму окружили более десятка арканзасских рейнджеров и копов из Литтл-Рока. Они требовали выдать Лучано. Тюремный надзиратель запер двери на засов, позвонил шерифу округа Гарленд Рою Эрми и сообщил, что тюрьма окружена полицией из другого города. Эрми отправил в подкрепление еще несколько помощников шерифа. Противостояние между двумя сторонами продолжалось всю ночь.

Джейкобс понятия не имел, как положить конец этому противостоянию. Губернатор Футрелл был их козырем. А без его поддержки, казалось, сторонникам азартного бизнеса нужно сдаться и сдать Лучано. Поздно вечером они позвонили Оуни и сообщили, что у них больше нет вариантов и им придется выдать его друга полиции штата. Но Оуни пока не был готов сдаться. Возможно, если ему самому удастся устранить беспорядок, он продемонстрирует Джейкобсу, насколько ценным членом местного игорного сообщества он мог бы стать. А заодно еще заслужить благодарность Лучано и остальных членов национального преступного синдиката.

Под утро Оуни послал своего представителя предложить генеральному прокурору Бейли пятьдесят тысяч долларов, чтобы тот отступил и оставил Лучано в распоряжении полиции Хот-Спрингса. Такая сумма в десять раз превышала годовую зарплату Бейли на посту генерального прокурора. Бейли предложение отклонил. Отчаянная попытка Оуни с треском провалилась.

На следующее утро, в восемь часов, адвокаты Лучано наконец-то сдались и позволили полиции штата забрать его в Литл-Рок. Когда Лучано доставили в суд, его окружили с десяток полицейских с автоматами и еще больше репортеров и фотографов, стремящихся запечатлеть уникальное зрелище: как охраняют самого разыскиваемого в Америке преступника. Заголовки сообщали: «Глава нью-йоркского порока вырван из лап “курортной” полиции» или «Похищенный король зла слезами встречает свою экстрадицию». Карл Бейли, к своему величайшему удовольствию, получил возможность выступить с трибуны. Он поведал собравшейся прессе, что за освобождение Лучано видный житель Хот-Спрингса предложил ему взятку в пятьдесят тысяч долларов.

«Каждый раз, когда крупный преступник в этой стране хочет скрыться от правосудия, он направляется в Хот-Спрингс, штат Арканзас», — заявил Бейли журналистам. Не теряя времени, он начал кампанию против Футрелла, доказывая, почему именно он, Карл Бейли, должен стать следующим губернатором Арканзаса: «Нельзя превращать Арканзас в пристанище для уголовников».

ЛУЧАНО СНОВА ОТПРАВИЛСЯ В НЬЮ-ЙОРК, где ему грозило пожизненное заключение. Карл Бейли официально вступил в борьбу за пост губернатора на выборах 1936 года. Футрелл решил не баллотироваться на третий срок. Когда судья Леджервуд попытался убедить Футрелла изменить свое решение, Футрелл ответил:

— Я назначил слишком много своих родственников на государственные должности, и своих денег они не отработали.

Футрелл убедил Леджервуда, что азартных игроков в Хот-Спрингс лучше всего обслужит Эд Макдональд, госсекретарь штата. Эд, в отличие от Карла Бейли, принадлежал к тому типу людей, которые не гнушаются от случая к случаю принимать подарки. Маклафлин отправил полицейских по всем местным игорным заведениям, чтобы собрать пожертвования для участия в предстоящих выборах.

Когда подсчитали голоса, оказалось, что мэр Маклафлин снова победил на выборах, как и все его ставленники, включая Мэриона Андерсона, который в свои тридцать пять из помощника шерифа превратился в самого молодого шерифа округа штата Арканзас. Помогло и то, что Андерсон сам собирал урны для голосования: он набил их более чем тринадцатью сотнями предварительно помеченных бюллетеней, принесенных с собой в большом мешке. Но вброса помеченных бюллетеней оказалось недостаточно, чтобы помочь одержать победу Эду Макдональду. Несмотря на то что Хот-Спрингс, одиннадцатый по величине город в Арканзасе, занял второе место по количеству голосов в штате, Карл Бейли в итоге все равно одержал победу в третьем туре с незначительным перевесом, пообещав избирателям, что сделает все возможное, чтобы положить конец преступности и азартным играм в Хот-Спрингсе.

После десяти лет безмятежной жизни Джейкобс обнаружил, что его худшие опасения сбываются: Лучано и Оуни открыли Хот-Спрингс для всей страны, причем в самое неподходящее время. В 1936 году в компании Джейкобса в Хот-Спрингсе насчитывалось более тысячи ста человек, а годовой фонд заработной платы составлял более полумиллиона долларов. После выборов 1936 года Джейкобс нанял еще одного сотрудника. Он платил ему за дежурства по ночам на станции Кроу, расположенной на автостраде, соединяющей Хот-Спрингс с Литл-Роком. Этот сотрудник должен был постоянно следить за арканзасскими рейнджерами Карла Бейли, направляющимися в город, чтобы совершать облавы на казино.

Глава 5

Хейзел

29 января 1937

Одна газета описала Джейкобса, когда агенты вывозили его имущество, сидящим в кресле с маленькой собачкой на руках, «едва сдерживающим слезы».

Хейзел и Холлис были женаты уже год, но по-прежнему чувствовали себя новобрачными. Они еще не приняли решение, заводить ли детей, предпочитая наслаждаться ночной жизнью Хот-Спрингса как молодая влюбленная парочка. Дружба с четой Петти позволила им перебраться из таких подростковых тусовочных мест, как Фонтанное озеро, в бары и клубы в центре города, где они стали постоянными клиентами. Они часто посещали «Блу риббон», ночной клуб «Пайнс» и клуб «Огайо». Но чаще всего, из-за ограниченности в средствах, они бывали в «Кентукки».

Клуб «Кентукки» был не самым шикарным заведением в городе, но зато одним из старейших, построенных около 1890 года. Даже в конце 1930-х в нем еще чувствовалась атмосфера старины. Здесь до сих пор сохранился оригинальный деревянный бар в стиле салунов Дикого Запада, который занимал почти всю длину вытянутого узкого помещения. Однако на верхних этажах «Кентукки» выглядел уже не так очаровательно. На втором этаже находилось казино, где затянувшиеся карточные игры между оклахомцами и техасцами могли длиться по несколько дней кряду, не прерываясь. Третий этаж отводился под бордель, который периодически закрывался судьей Леджервудом — не столько из-за неприятия проституции, сколько из-за того, что конкурирующие публичные дома откупались от полиции.

В конце января 1937 года ипподром Оуклан-Парк готовился к началу своего четвертого сезона после возобновления работы. Владельцы ожидали, что на «Инаугурационный гандикап^[50] мэра Лео П. Маклафлина» соберется более пятнадцати тысяч зрителей. Мэр объявил этот день общегородским праздником, и уже за несколько недель до открытия гости начали заселяться в отели, а в клубах, таких как «Кенткукки», было полно посетителей. Однажды вечером в конце января толпа казалась особенно шумной, галдеж стоял невообразимый, что, видимо, помешало услышать чей-то крик: «Облава!»

На втором этаже в задней части здания находился запасной выход, который вел к Западной горе. Десятки людей, только что игравших и выпивавших в заведении, осторожно спустились по склону и вышли к Центральной авеню, чтобы присоединиться к толпе, собравшейся у «Кентукки» понаблюдать за происходящим. У тротуара припарковался большой фургон, окруженный парой патрульных машин. Мужчины в униформе транспортной компании вынесли колесо рулетки из клуба и небрежно бросили его в кузов фургона. Ниже по кварталу то же самое происходило в «Огайо», в «Блу риббон» и даже в недавно открывшемся клубе «Ситизенс». Все привычные места обитания Хейзел и Холлиса оказались перевернуты вверх дном.

Автомобиль, ехавший по Центральной авеню, замедлил ход, дав возможность пассажирам поглазеть, как из клубов вытаскивали все — столы для крэпса, игровые автоматы… Автомобиль так сильно затормозил, что ехавшая сзади машина врезалась в бампер, спровоцировав цепную реакцию. Вскоре главная магистраль города замерла в обоих направлениях, а толпы на тротуарах исчислялись сотнями людей. Тот самый день все-таки настал. Усилия Оуни по защите своего друга Лучано дорого обошлись Хот-Спрингсу. Обещание Карла Бейли навести порядок в городе оказалось не просто предвыборной риторикой. Впервые более чем за десять лет в Хот-Спрингсе была проведена облава.

На другом конце города, в «Бельведере», охранник в будке у входа получил телефонный звонок, что рейдеры уже в пути. Он зажег огни на крыше здания, затем запер главные ворота и покинул территорию. Когда патрульные машины и фургоны прибыли к «Бельведеру», пришлось взламывать ворота, чтобы попасть внутрь. К моменту, когда представители закона вошли в клуб, там находилась лишь горстка гостей, включая менеджера клуба Отиса Макгроу и самого босса игорного бизнеса Хот-Спрингса У. С. Джейкобса.

Джейкобс с удивлением увидел, что никто из участников облавы не одет в форму арканзасских рейнджеров — все они были в деловых костюмах. Эти люди оказались агентами Налогового департамента Арканзаса. Рейнджеров отправили помогать в ликвидации последствий наводнения на реке Огайо. Налоговики предъявили постановление суда, которое позволяло им проводить обыск, изымать и сжигать все игорное имущество, найденное на территории. Однако ордеров на арест у них не оказалось.

Агенты указали сотрудникам транспортной компании, какое оборудование нужно забрать и погрузить в грузовик. Они вытащили игровые автоматы, столы для крэпса — все, что не было прикручено к полу. Обеспокоенный Джейкобс направился к телефону.

— Извините, мистер Джейкобс. Я не могу позволить вам сделать это, — налоговик преградил ему путь.

— Я звоню своему адвокату. Вы не можете просто так взять и забрать оборудование. Вы знаете, сколько оно стоит?

Агент действительно знал стоимость. В том-то и заключалась вся задумка. Цель губернатора Бейли состояла именно в том, чтобы уничтожить оборудование. Арест владельцев остановил бы азартные игры лишь на время: они внесли бы залог и уже на следующий день снова были бы в деле. Зато сожжение колес рулетки позволило бы, по крайней мере, не открывать заведения до тех пор, пока не будут заказаны новые. Так или иначе, Джейкобса удалось выбить из колеи. Одна газета описала Джейкобса, когда агенты вывозили его имущество, сидящим в кресле с маленькой собачкой на руках, «едва сдерживающим слезы».

Когда специально нанятая группа уезжала, погрузив все, что могло поместиться в фургон, один из сотрудников приостановился и обратился к Джейкобсу:

— Вы сами вправе решать, открываться ли завтра.

На следующий день оборудование, изъятое в ходе рейда, свалили в кучу в Литл-Роке на ярмарочной территории, принадлежащей штату. Собралась толпа желающих увидеть то, что обещало стать огромным костром из зеленого войлока и полированного дерева. Но когда пришло время чиркнуть спичкой, оказалось, что никто не хочет этого делать. Все полицейские Литтл-Рока держались в стороне. Никто из членов комитета палаты представителей губернатора Бейли по расследованию дела Хот-Спрингса не появился. Никто из присутствующих не пожелал взять на себя ответственность за имущество У. С. Джейкобса. В итоге кто-то побежал в Капитолий и привел Джона Томпсона, юриста комитета. Он был очень раздражен, что его отвлекли от работы ради такого пустяка. Но все же дисциплинированно зажег спичку и бросил ее. Столы загорелись.

Налет дорого обошелся членам игорного сообщества Хот-Спрингса. Большая часть изъятого и сожженного оборудования была новой. Джейкобс вызвал к себе на совещание Маклафлина и Леджервуда. Он заявил, что это их задача — придумать, как заставить губернатора отступить. Но что они могли поделать? Оуни предложил Бейли целое состояние, чтобы тот отказался от Лучано, но это не сработало.

Однако именно из-за Оуни, полагал Джейкобс, они и оказались в таком затруднительном положении. Джейкобс чувствовал досаду по поводу того, что они снова и снова ставили не на ту лошадь. Поддерживать Лучано было ошибкой, это поставило их перед необходимостью поддержать Эда Макдональда против Карла Бейли, что оказалось еще одной ошибкой. Теперь же все их будущее висело на волоске. Предполагалось, что Маклафлин и Леджервуд займутся политическими вопросами. Искать решение у Оуни — все равно что пытаться тушить пожар бензином. Маклафлин и Леджервуд должны теперь сами решать дела.

Мэр и судья поступили так, как им было велено, и отправились в Литл-Рок, чтобы поговорить с новым губернатором. Маклафлин объяснил, как штрафы, которые городские власти взимали с казино, позволяли поддерживать низкие налоги и ежемесячно пополняли государственную казну на десятки тысяч долларов. Леджервуд убеждал Бейли, что азартные игры необходимы для экономики города, основой которой является туризм. От игорного бизнеса зависят все, а не только владельцы казино. Без туристов не было бы ни ресторанов, ни магазинов, и даже церкви оказались бы в затруднительном положении. Азартные игры являлись источником жизненной энергии для города. Без нее многие тысячи зарегистрированных избирателей, скорее всего, уехали бы.

— Наши друзья в игорной индустрии готовы оказать предвыборную поддержку кандидату, который дружелюбно отнесется к Хот-Спрингсу, — заявил Леджервуд губернатору.

— И мы можем обеспечить голоса избирателей в округе Гарленд на ваших следующих выборах. Таким не стоит разбрасываться, — добавил Маклафлин.

Все, о чем они просили, — чтобы Бейли сохранил ту же сделку, которую они заключили с губернатором Футреллом. Бейли мог сколько угодно рассуждать о том, как ужасны и незаконны азартные игры и как он их ненавидит, но при этом не следует забывать, что данным вопросом должны заниматься местная полиция и суды. И за одно это небольшое пояснение он мог бы получить благодарность в виде анонимного конверта с деньгами, поддержку комитета демократической партии округа Гарленд, а также тысячи квитанций об уплате налога на голосование в день выборов.

Бейли обдумал сказанное. Он победил в напряженной борьбе с двумя другими кандидатами. Неясно, сможет ли он выиграть еще один срок при абсолютном большинстве голосов. Его будущее в политике оставалось неопределенным. Конечно, он беспокоился о том, что станет губернатором только на один срок. При этом ходили слухи, что когда-нибудь он сможет баллотироваться в Сенат.

Два дня спустя в город прикатили грузовики из Чикаго и выгрузили перед игорными заведениями новенькие столы для игры в кости. Еще один фургон, заполненный игровыми автоматами, прибыл из Луизианы. Хот-Спрингс снова оказался в игре. А ведь в первые дни после облавы несколько местных священнослужителей и граждан, выступающих против азартных игр, получили задание от губернатора и следователей комитета Палаты представителей следить за любыми возможными признаками того, что игорные заведения попытаются снова открыться. Они немедленно связались с Бейли, чтобы сообщить ему о происходящем.

«Вам следует обратиться в ваши местные суды», — ответил губернатор. Священники тотчас же поняли, что это означает. Губернатор Карл Бейли, известный реформатор, теперь в доле.

Все случилось так быстро, что Хейзел и Холлис даже не успели понять, что произошло. В одну ночь «Кентукки» закрыли, а следующей ночью он снова заработал. Местные жители узнали об этом в Американском легионе^[51], где многие из них обосновались на барных стульях, пока клубы были на замке. Хейзел и Холлис, как и все, направились в «Кентукки» увидеть своими глазами, что, собственно, происходит. Оуни тоже притащился обратно в даунтаун, чтобы занять свое обычное место в кофейне «Саусерн клаба». Вдоль и поперек Центральной авеню, по мере того как владельцы заведений открывали ставни, чтобы впустить утренние лучи, букмекеры выкрикивали коэффициенты ставок. Так и святые, и грешники осознали, что игра снова победила.

Глава 6

Дэйн

март 1939

«Если кто-то из вас сделает игл^[52] на следующей лунке, я отправлю всю школьную команду по гольфу на Открытый чемпионат США».

В следующие два года обошлось без облав. Когда в Хот-Спрингсе ожили казино, винный магазин «Блэк кэт» продолжал работать допоздна, чтобы пополнять запасы алкоголя в местных барах. Маленький винный магазинчик не предлагал ничего особенного, но он являлся гораздо большим, чем казалось на первый взгляд. В Арканзасе все еще не разрешалось продавать спиртное на розлив, хотя после отмены сухого закона прошло уже пять лет. Любой, кто хотел выпить чего-нибудь покрепче пива или вина, должен был пойти в магазин спиртных напитков, подобный «Блэй кэт», и там приобрести бутылку. Хот-Спрингс, однако же, не играл по тем же правилам, что все остальные. Когда два года назад Маклафлин и Леджервуд убедили губернатора Бейли посмотреть сквозь пальцы на азартные игры, они тем самым открыли дверь не только для казино. Клубы подавали своим посетителям спиртное в бокалах, и большая его часть закупалась контрабандным способом в одном единственном месте в городе, которое нарушало закон и продавало его оптом, — в «Блэк кэт».

Его владельцем был невысокий, мускулистый мужчина со смуглой кожей и блестящими белоснежными волосами, Сэм Орик Харрис. Отцу двоих детей Харрису исполнилось сорок шесть лет. Сэм был наполовину индейцем, сыном белого мужчины и женщины из племени чокто^[53], он родился в резервации. Еще совсем маленьким Сэм и его сестра сбежали оттуда. Детей нашла и усыновила белая пара по фамилии Харрис, которая и вырастила их в Оклахоме. Сэм вырос и стал бутлегером, причем весьма дерзким. Однажды он принял заказ на ящик выпивки от группы заключенных, и, чтобы его доставить, вломился в тюрьму. Он управлял той самой пресловутой винокурней в округе Хьюз, штат Оклахома, которая была хорошо известна как тоскующим по выпивке, так и полиции. Его трижды арестовывали по разным обвинениям — от транспортировки спиртного до участия в заговоре.

Сэм Харрис объединился с Гарри Гастингсом, одним из крупнейших торговцев спиртным в Арканзасе, он переправлял запасы Гастингса через границу в Оклахому и продавал спиртное племени чокто. Сэм, родившийся в резервации чокто, имел полезные связи среди индейцев. Союз Гастингса и Харриса оказался плодотворным, и вскоре Гастингс захотел расширить бизнес. У него имелся человечек в Канаде, который готов был поставлять спиртное по низким ценам. Количество товара было слишком большим, а система доставки — слишком сложной, чтобы Гастингс сам без труда смог перевезти его через границу, поэтому он обратился за помощью к Харрису. Харрис отказался, предпочтя остаться поближе к дому и довольствоваться скромным бизнесом. Однако он начал заглядываться на женщин и устремился в Калифорнию за новой пассией, оставив свою жену Хэтти одну с двумя детьми, Хьюбертом Дэйном и Вилмой Лоррейн.

Хэтти впала в уныние. Она хотела поехать за Сэмом в Калифорнию, чтобы вернуть его домой. Но Дэйн ей не позволил.

— Оставь его, — сказал сын. — Я смогу о вас позаботиться.

Дэйну исполнилось тринадцать — все-таки слишком мало, чтобы взвалить на себя заботу о матери и старшей сестре. Хэтти не хотела, чтобы на сына ложилось такое бремя. Когда он был маленьким, семья жила на ферме в округе Салин, и Дэйн заболел ревматической лихорадкой, сделавшей его настолько слабым, что он не мог встать с постели. За несколько месяцев до рождения Дэйна, в 1918 году, Хэтти и Сэм потеряли ребенка, своего первого сына Джесси. То, что Дэйн оправился от болезни, стало для Хэтти не иначе как чудом. И вот теперь в столь юном возрасте мальчик был вынужден помогать содержать семью — это казалось ей неправильным. Тем не менее Дэйн делал все возможное, чтобы показать себя главой семьи. Он стриг газоны и искал любые подработки, какие только мог найти. Все эти житейские сложности сформировали в нем тесную связь с матерью, которая сохранялась до конца жизни.

Дэйну нравилось учиться. В старших классах он стал членом дискуссионного клуба, где у него обнаружился талант подбирать убедительные аргументы. К окончанию школы, в 1935 году, он считался звездой команды. Дэйн поступил в колледж при Университете Арканзаса в Фейетвилле. Там он тоже успешно учился и мечтал поступить в юридическую школу, чтобы применить свое умение аргументировать на практике. В университетском городке он пользовался популярностью. Хотя он и не родился в «семье с деньгами», Дэйн вполне мог составить компанию тем, у кого деньги водились. Он говорил с редким акцентом — ни деревенских ноток в голосе, ни длинных сиропных гласных. Люди отмечали, что он разговаривает как янки. Как правило, такие слова означали комплимент, и так он воспринимал их. Колледж стал для него возможностью перерасти свои деревенские корни. Но в 1939 году, когда Дэйну оставалось учиться год, в Хот-Спрингс вернулся Сэм Орик Харрис и изменил ход жизни Дэйна навсегда.

Сэм Харрис отличался злобным и вспыльчивым нравом. Однажды, когда старшей сестре Дэйна было три года, Сэм наказал ее за плохое поведение, оставив на улице на всю ночь. Семья боялась Сэма, поэтому, когда папаша приказал Дэйну бросить университет и пойти работать на него в «Блэк кэт», парень не стал сопротивляться. Он отложил свои мечты стать адвокатом — надеясь, что на время. Но, может, и навсегда.

Дэйн довольно быстро освоил алкогольный бизнес, занимаясь контролем цен и инвентаризацией. Работа пришлась ему по душе — у него обнаружился талант к цифрам. Увидев рекламное объявление о бухгалтерских курсах, он решил пойти поучиться, надеясь использовать свою работу в «Блэк кэт» как карьерную возможность заниматься бухучетом профессионально. Такая специальность приносила неплохие деньги, и это была честная работа.

ОДНАЖДЫ ВЕСНОЙ 1939 года Дэйн встретился на поле для гольфа со своим другом Уолтером Эбелом. Хотя Эбел еще учился в школе, они с Дэйном быстро сдружились. Эбела прозвали Буки — от «букмекера», потому что все считали, что он любит азартные игры, но сам Буки никогда бы не назвал себя азартным игроком. Он уверял, что предпочитает делать ставки только тогда, когда выигрывает, когда удача на его стороне. Как и Дэйн, Буки отлично разбирался в цифрах, особенно когда дело касалось определения вероятности и коэффициентов. Отец Буки, Уолтер-старший, был газетчиком. Он писал колонки для местной газеты, а также составлял утренние прогнозы на скачки — умение, которое передалось и сыну.

Дэйн и Буки готовились выйти на поле, когда к ним подошел тощенький человечек в белой льняной кепке:

— Молодые люди, вы позволите мне присоединиться к вам сегодня?

Хотя они никогда не встречали его прежде, но догадались по акценту, кто он такой. В этом городе только у одного человека был британский акцент, и принадлежал он Оуни Мэддену. Юноши, конечно, не могли знать всех подробностей о жизни Оуни в их городе, но, как и большинство жителей Хот-Спрингса, прекрасно понимали, что тот — важная персона. Чтобы навестить его, в Хот-Спрингс приезжали кинозвезды. В его доме был замечен сам чемпион мира по боксу в тяжелом весе. Но Дэйн и Буки также знали, что Мэдден был одним из боссов нью-йоркской мафии. Еще говорили, что его прозвали Убийцей. Парни тем не менее согласились сыграть с ним — возможно, с некоторой тревогой, а может быть, и с каким-то восторгом.

Оуни заинтересовался обоими ребятами, особенно Дэйном, который, несмотря на свой юный возраст, с блеском управлял винным магазином своего отца. Дэйн казался умным и ответственным. Однако вопрос оставался открытым: умеет ли он играть в гольф? Оуни предложил Дэйну и Буки пари, и самоуверенные молодые люди согласились. Лихо пройдя все лунки загородного гольф-клуба, два подростка быстро справились с крутым гангстером. Оуни не мог и представить себе подобное развитие событий. У Дэйна был плавный замах, и он умел посылать мяч дальше, чем мужчины вдвое сильнее его. А Буки считался асом на грине^[54]. Когда они добрались до восемнадцатой лунки, Оуни сделал им предложение:

— Вот что я скажу. Если кто-то из вас сделает игл на следующей лунке, я отправлю всю школьную команду по гольфу на Открытый чемпионат США в Филадельфию.

Парни в ответ только рассмеялись. Однако предложение оказалось не таким уж нелепым: Буки сделал игл на последней, восемнадцатой, лунке.

ДЭЙНА ПРИВОДИЛО В НЕДОУМЕНИЕ, как много людей умудряются зарабатывать достаточно денег, чтобы иметь то, что им нужно, и делать то, что хочется, не рискуя при этом угодить в тюрьму. Каждый день, проезжая мимо «Бельведера», ухоженных холмов, пышных зеленых пастбищ, Дэйн задавался вопросом, чем он сам отличается от людей, владеющих такими угодьями. Он поклялся, что однажды станет владельцем такого поместья, как «Бельведер». Он сам заработает свое состояние, но сделает это честно.

Дэйн и не догадывался, что в «Бельведере», при всей его пасторальной красоте и буржуазном шике, долгое время скрывалось огромное предприятие, поставлявшее контрабандный алкоголь бутлегерам Капоне в Чикаго. Не подозревал он и о том, что все, что он видел и чего так жаждал в Хот-Спрингсе, приобреталось и оплачивалось с помощью того же бизнеса, который посадил его отца в тюрьму и сделал Оуни Мэддена богатым и влиятельным. Он даже не предполагал, что никакого способа честно заработать состояние в Хот-Спрингсе не существует.

Позднее, в том же году, Оуни выполнил свое обещание и отправил школьников на Открытый чемпионат США по гольфу, оплатив все расходы. Дэйна среди них не было. Он дремал в «Саусерн клабе» — так он проводил большинство утренних часов тем летом, ожидая, что может понадобиться Оуни.

Глава 7

Хейзел

июнь 1939

«Он пьет это из сливного бачка, мама. Прямо из бачка».

Родители Хейзел разошлись, и произошло это уже не в первый раз. Даже когда они жили вместе, Клайд большую часть года пребывал в разъездах. А если находился дома, то они с матерью Хейзел, Эдной, ссорились как кошка с собакой. Хейзел понятия не имела, как выглядит счастливая супружеская жизнь, поэтому ей не составило труда убедить себя в том, что ее отношения с Холлисом вполне себе ничего. Не то чтобы это было плохо. Просто, на самом деле, ничего особенного. Они погрузились в монотонность ответственного взрослого бытия. Холлис поднимался ежедневно в три утра, чтобы загрузить молочный фургон. Остаток утренних часов он занимался доставкой по городу. Работать в такие часы было тяжело, ведь тогда они с Хейзел частенько проводили ночи, выпивая с четой Петти. Правда, потом они сбавили обороты, стали реже встречаться с Петти, но утренняя смена по-прежнему давалась Холлису с трудом. А ведь его еще ждала другая работа. Он возвращался с маршрута доставки и ехал на завод, где вместе с отцом трудился за станком или на сборочной линии по упаковке мороженого. Иногда он возвращался домой только после ужина. Он почти не ел, даже если приходил домой вовремя, — просто падал на кровать лицом в подушку, не умывшись и не переодевшись, чтобы побыстрее уснуть и к трем часам утра проснуться по будильнику.

С точки зрения Хейзел, у Холлиса была хорошая работа, а вот график — плохой. В те времена многие мужчины оказались безработными, они вынуждены были подрабатывать на фермах, в железнодорожных бригадах или заниматься какой-то иной деятельностью, которая вынуждала их уезжать из города на несколько недель или месяцев. Иметь хорошую работу — вот за что стоило благодарить судьбу, будь то в раннюю смену или нет. Правда, иногда Холлис заканчивал работу раньше и, прежде чем вернуться домой и лечь спать, забегал на ипподром, чтобы поставить пару долларов. А Хейзел и не возражала: он много работал, а значит, заслуживал отдых.

И все же она не могла избавиться от чувства одиночества, обволакивающего ее и их квартиру, как слой пыли. И хотя иногда ей удавалось на время забыть о нем — например, вечером, выпивая с Петти, или после обеда, ходя по магазинам с Ресси, или даже днем, молясь в этой дикой пятидесятнической церкви, — но все быстро возвращалось на круги своя. Хейзел нужен ребенок, уверяли родные Холлиса.

Итак, Холлис и Хейзел решили завести ребенка. Казалось, Холлис был в восторге от такой перспективы. Впервые за последнее время Хейзел увидела в нем какую-то искорку, особенно когда они обсуждали, где будет спать ребенок, что они назовут его Холлисом-младшим и как они втроем сфотографируются у одного из городских фотографов: «Правда, здорово, фото будет смотреться на той стене?»

Перспектива рождения ребенка, несомненно, занимала мысли Холлиса каждое утро, когда он просыпался в три часа и, пошатываясь, выходил из квартиры к своему грузовику. Каждое утро, когда он ехал в «Кукс Айс-Крим», он, скорее всего, размышлял о том, что ему нужно сделать, чтобы подготовиться к появлению ребенка, что жизнь его может измениться как к лучшему, так и к худшему. Так же, как каждое утро, доставая бутылку «Олд Тейлора»^[55] из-под сиденья фургона с мороженым и откупоривая ее, он наверняка беспокоился и о том, сможет ли стать хорошим отцом для маленькой девочки или мальчика.

ПЬЯНСТВО ПОДКРАЛОСЬ к Холлису незаметно. То, что начиналось с глотка виски по рецепту друга, превратилось в настоящую привычку, бутылки «Олд Тейлора» прятались под сиденьем грузовика или позади дома. Хейзел об этом понятия не имела, да и откуда? Холлис тратил столько же времени на то, чтобы придумать, как спрятать бутылки от нее, своего шефа и своей семьи, сколько и на все остальное. Прятки стали для него второй работой, не менее тяжелой, чем его реальная работа, его жена, его заботы.

Холлис часто мечтал о сыне. Во всяком случае, он надеялся, что это будет сын. Толстенький мальчик с большими щеками, похожими на щеки поросенка, и с пухлыми крепкими ножками, которые потом станут мощными и сильными. Очнувшись от одного из таких снов, Холлис вздрогнул — он сидел за рулем грузовика Кука, летящего по шоссе. От шока он сразу выпрямился. Как долго он пробыл в отключке?

Адреналин от испуга в конце концов выветрился, и его веки снова отяжелели. Он решил лечь пораньше. Ему нужно отдохнуть. Возможно, он сможет сказать шефу, Дейлу Куку, что неважно себя чувствует. Он остановил грузовик у отеля «Истман» и зашел внутрь, в аптеку, чтобы повидать доктора Петти. Холлис вышел с бумажным кульком, в котором находилась бутылочка с лекарством, спрятанная от посторонних глаз.

Когда Холлис возвратился в кафе-мороженое, Дейл удивился, что тот пришел так рано. Холлис объяснил, что не смог закончить маршрут. Он неважно себя чувствует и подумал, что ему стоит пойти домой и прилечь. Неплохая идея, согласился Дейл. Он был хорошим человеком. Он сказал, что сам закончит маршрут Холлиса, а если тому понадобится еще денек, то он может взять и следующий тоже. Поблагодарив шефа, Холлис пошел домой, держа бутылку лечебного виски в заднем кармане. К тому моменту, как он вернулся в свою квартиру, он успел выпить ее всю. Пройдя мимо Хейзел в спальню, он рухнул на кровать. Хейзел даже не поднялась со своего места. Она грызла ногти.

В ИЮНЕ 1939 ГОДА Хейзел родила мальчика. Малыша назвали Холлисом-младшим. Однако Ричард и Бесси Мэй почувствовали, что с Холлисом-старшим что-то не так, и убедили молодую пару съехать из квартиры и вернуться к ним. Хейзел такую идею восприняла неоднозначно. С одной стороны, ей двадцать лет, она стала матерью, и ей не нравилась мысль о том, что за ней станут присматривать родители мужа. С другой — ей не помешала бы дополнительная помощь, а Холлис, похоже, в помощники не особо годился. Хейзел по-прежнему не знала о его алкоголизме, но начала беспокоиться из-за его настроения, его вялости. Побыть в кругу семьи может пойти на пользу всем.

Бесси Мэй и сестры Холлиса, Ресси, Джози и Алмаджин, очень помогали c Холлисом-младшим, успокаивая ребенка или просто давая Хейзел возможность передохнуть время от времени. Бесси Мэй и девочки были просто на седьмом небе от счастья из-за того, что в их доме появился малыш. Даже его плач и крики приветствовались: дамы соревновались, кто лучше успокоит ребенка.

Старший брат Холлиса, Эдвард, и его отец, Ричард, тоже помогали по-своему, но не с ребенком. Они оказались полезнее Холлису-старшему. Может, Хейзел и не подозревала о состоянии мужа, отрицая его или проявляя наивность, но даже если Холлис прилагал большие усилия, чтобы скрыть свое пьянство, семья в происходящем не сомневалась.

Ричард занял твердую позицию: он постоянно контролировал Холлиса дома и на работе. Всякий раз, когда они находили спрятанную где-то бутылку, что случалось часто, они выливали ее в канализацию. Однажды Алмаджин нашла бутылку в бачке над унитазом.

— Ты можешь в это поверить? — спросила она Бесси Мэй. — Он пьет это из сливного бачка, мама. Прямо из бачка.

Примечания

29

Мэн О´Уор (транслитерация англ. Man o´War) — американская чистокровная скаковая лошадь, которая считается одной из величайших скаковых лошадей всех времен (1917–1947). — Прим. пер.

30

Великая депрессия — мировой экономический кризис, начавшийся 24 октября 1929 года с биржевого краха в США и продолжавшийся до 1939 года (самый острый период — с 1929 по 1933 год). — Прим. пер.

31

«Синий воротничок» — таким выражением обозначают принадлежность к рабочему классу; как правило, «синие воротнички» заняты физическим трудом с почасовой оплатой. — Прим. пер.

32

Дюсенберг (англ. Duesenberg) — американский производитель автомобилей класса люкс, один из пионеров автомобильного рынка эпохи 30-х годов XX века; «Дьюзи» обожали голливудские звезды, финансовые воротилы и мафия. — Прим. пер.

33

Эд Салливан — американский журналист и телеведущий (1901–1974), известный благодаря своему знаменитому телевизионному «Шоу Эда Салливана»; пионер телевизионного вещания. — Прим. пер.

34

Сухой закон — общенациональный запрет на продажу, производство и транспортировку алкоголя, действующий в США с 1920 по 1933 год. — Прим. пер.

35

Банда Гофера (банда сусликов; gopher (англ.) — суслик) — знаменитая нью-йоркская уличная банда, члены которой воровали в магазинах, грабили людей, занимались вымогательством и заказными убийствами. — Прим. пер.

36

Адская кухня (англ. Hell’s Kitchen) — район в Нью-Йорке, который находится между 34-й и 59-й улицами, 8-й авеню и рекой Гудзон. С середины 1800-х до конца 1980-х годов этот район был одним из самых криминальных в городе. — Прим. пер.

37

Спикизи (англ. speakeasy) — нелегальные питейные заведения и клубы, в которых во время сухого закона продавали спиртные напитки. — Прим. пер.

38

Рокки Марчиано — американский боксер, чемпион мира в тяжелом весе (1923–1969); его славу увековечил фильм «Рокки» с участием Сильвестра Сталлоне. — Прим. пер.

39

Макс Бэр — американский боксер, чемпион мира в тяжелом весе (1909–1959); за свою артистическую манеру ведения боя получил прозвище Принц-клоун бокса. — Прим. пер.

40

Кэб Кэллоуэй — американский джазовый певец, танцор, руководитель ансамбля и актер (1907–1994); его имя связано с клубом «Коттон» в Гарлеме, где он постоянно выступал и стал популярным вокалистом эпохи свинга. — Прим. пер.

41

Закон Блейна (англ. Blaine Act) — Закон Блейна был разработан сенатором от штата Висконсин Джоном Дж. Блейном и принят Сенатом США 17 февраля 1933 года с целью отмены Восемнадцатой поправки к Конституции США, или сухого закона. — Прим. пер.

42

«Силтест» (англ. Sealtest) — известная в США торговая марка молочных продуктов, чьи заводы по производству молока и мороженого находились на Среднем Западе и северо-востоке США. — Прим. пер.

43

Дамба Гувера (или плотина Гувера) — уникальное гидротехническое сооружение на границе Невады и Аризоны, США; входит в двадцатку самых высоких дамб мира. — Прим. пер.

44

Янки — прозвище жителей Новой Англии (северо-восточных штатов США); иностранцы могут применять слово «янки» по отношению ко всем жителям США в целом. — Прим. пер.

45

Маркер — краткосрочный кредит или кредитная линия, предоставляемая уважаемым клиентам казино. — Прим. пер.

46

Гай Орлова (Галина Орлова) — дочь русского и француженки, родилась в Петрограде, в 16 лет приехала в Америку, танцевала на Бродвее. В 1930-е годы XX века была любовницей гангстера Чарльза «Счастливчика» Лучано. — Прим. пер.

47

Коп (англ. cop) — популярное на сленге прозвище полицейского в США. — Прим. пер.

48

Джон Эдгар Гувер — директор Федерального бюро расследований в период с 1924 по 1972. Один из самых влиятельных политических деятелей США. — Прим. пер.

49

Рейнджеры — члены специального подразделения вооруженных сил США, предназначенного для проведения диверсионных и штурмовых операций. — Прим. пер.

50

Гандикап — скачки, к которым допускаются лошади разного возраста и силы, и для уравновешивания шансов более слабым предоставляются разные преимущества. Обычно в качестве гандикапа более сильных лошадей заставляют нести несколько килограммов дополнительного веса. — Прим. пер.

51

Американский легион — организация ветеранов США, основанная в 1919 году, после окончания Первой мировой войны, военнослужащими американских экспедиционных сил. — Прим. пер.

52

Игл (англ. eagle — орел) — термин в гольфе; количество ударов на одной лунке на два удара меньше, чем пар. Пар — условный норматив, использующийся для подсчета результатов и оценивания уровня игрока. Сделать игл непросто даже лучшим гольфистам. — Прим. пер.

53

Чокто — племя американских индейцев, которые пришли с территории современной Мексики и американского Юго-Запада и поселились в долине реки Миссисипи. — Прим. пер.

54

Грин (транслитерация англ. green) — участок гольф-поля с низкой травой округлой формы, на котором расположена лунка. — Прим. пер.

55

«Олд Тейлор» (англ. Old Taylor) — марка виски (бурбона), производимого в округе Франклин, штат Кентукки. — Прим. пер.