Руны

Дэвид Нездешний

Над Полуночной ГрядойСобираются тучи,За Великою рекойПрокатился страх ползучий,А из проклятых глубинПоднялись ночные тени,Жаждет мрачный властелинВсех поставить на колени!Даст ли кто-нибудь отпор?Будет битва нелегка!Вновь судьбе наперекорЖдёт дорога далека!

Часть I. ТРЕВОЖНОСТЬ

В воздухе пахнет тревогой,

Сердце снедает тоска,

Вновь выступаем в дорогу,

Будет она не близка…

Замок Уэлк

Обычным зимним вечером на равнинах Рохлэнда, как всегда, пусто. Можно проскакать много вёрст и не встретить ни единого человека. В морозную снежную стужу каждый предпочитал греться дома у трескучего тёплого очага, а не слоняться по такому лютому холоду. Даже дозорные, совершившие последний объезд ещё до наступления сумерек, сидели по уютным харчевням, поглощая пиво с горячим мясом и проигрывая друг другу в кости скудное жалованье.

И в замке Уэлк происходило то же самое. Все, кроме несчастных караульных, валяли дурака в казармах, или же горланили песни в местном трактире, смачивая лужёные глотки терпким элем и радуя звонкой монетой его хозяина, Фрэда.

Джеоф, как обычно, гонял новобранцев в просторном Зелёном зале, построенном нарочно для таких занятий. Несмотря на то, что могучий джеломский верзила оставался обычным наёмником, командир гарнизона по достоинству оценил его навыки и доверил ему столь непростое дело. Совсем ещё зелёные парнишки едва-едва могли удержать в руках копья и затупленные мечи. Бывшему гроссовику королевской дружины предстояло научить этих неопытных юношей с трясущимися руками и растерянным взглядом подороже отдавать свои жизни. А в том, что отдать их придётся многим, Громила не сомневался. Всё тревожнее вести несли государю со всех уголков Британии накануне зимы. В трактирах только и говорили, что по весне начнётся большая война. И оставалось только гадать, как скоро этим юнцам придётся столкнуться с настоящим противником.

— Половина из вас погибнет в первом бою, — громко, чтобы каждый услышал и отложил себе в памяти, заявил Джеоф и взмахом руки поманил одного новобранца, — Ударь меня так, словно хочешь убить.

Парнишка неуверенно замахнулся и попытался обрушить клинок на шею наставника, но тот немного сдвинулся в сторону и быстрым шлепком по руке выбил меч.

— Подними, — велел здоровяк.

Новобранец нагнулся за клинком, и в этот момент Громила отвесил ему такого пинка под зад, что бедняга протащился вперёд и неуклюже шлёпнулся на пол под дружный хохот товарищей.

— Здесь нет ничего смешного! — сурово рявкнул Джеоф, — Враг не даст вам пинка, а снесёт голову, если вы уроните меч.

— Это же не благородно! — возмутился опрокинутый юноша.

— Забудьте о благородстве. Человек, который хочет вас убить, не соперник на рыцарском турнире. Ему плевать, что о нём скажут девицы и споют менестрели.

— Но бывает же благородство на поле боя, — возразил другой.

— Да-да! — подхватил третий, — Сэр Горланд, например, схватившись с сэром Арвином в битве на Сирых Холмах трижды позволил ему поднять меч, пока тот не признал, что не сможет победить, и не сдался. Об этом поют все менестрели от Скары Бра до Темницы Змей!

— А перед этим он подкрался сзади к оруженосцу сэра Арвина, совсем мальчишке младше тебя, и прирезал его, как свинью. Об этом в твоей песне поют? Зато сам сэр Горланд давеча в трактире очень похвалялся той схваткой, — Джеоф обвёл новобранцев суровым взглядом, вздохнул и взялся объяснять такую очевидную для него вещь, — Вы не лорды и не сэры. Никто не станет с вами благородничать! Уронил меч — уронишь голову! Я хочу, чтобы вы это твёрдо запомнили.

Юноши понуро опустили головы. Большинство из них верили, что война — это дело достойное, благородное и даже чем-то красивое, как воспевается в бардовских песнях. С честными поединками, уважающими друг друга противниками, сверкающими доспехами и оружием. Они ещё не видели всей грязи, крови и вони, которые бывают на настоящем поле боя. В песнях звучало «сразил» и «поверг», но мало кто задумывался о том, что за этими красивыми словами стоят разбитые головы, вспоротые животы с вываливающимися внутренностями, а то и вовсе разрубленные надвое смердящие тела. Они не видели ужас, застывший в глазах убитого недруга, не знали дурманящего запаха битвы, запаха дерьма, перемешанного с кровью. Не слышали воплей товарищей, потерявших руку или ногу. И не чувствовали того подкатывающего к горлу страха, который нужно всей волей держать в узде, чтобы не броситься в бегство.

В зал зашёл Йоло. Он стал почётным гостем государя, как посланник воли лорда Эландила, а потому мог спокойно пережидать зиму в замке, наслаждаясь праздным бездельем, время от времени развлекая его хозяина игрой на лире. Но британцу без дела не сиделось, и хотя его раны едва-едва затянулись, он взялся упражняться с мечом. Правда, достойный соперник окрепшему песнопевцу никак не находился. Громила недурно обращался с оружием, но быстро распалялся от жалящих уколов и царапин и пускал в ход огромные кулачищи. И тогда уже окрепшему песнопевцу приходилось улепётывать по всей зале в поисках спасения. Ланс, наблюдая за такими поединками, весело посмеивалась, глядя на забавное зрелище. И не столько над прыгающим по-заячьи бардом, сколько над покрасневшей от злости физиономией своего мужчины, походившего на рассвирепевшего бера в такие моменты и готового разорвать британского ловкача голвыми руками. Потому такие опасные поединки решили прекратить, и Йоло продолжил упражняться в одиночку. Лишь иногда ему составлял компанию молодой следопыт Шамино, тоже неплохо владеющий мечом, хотя и заметно уступая британцу. Но государева служба не позволяла юноше уделять много времени подобным тренировкам.

— Что, свежее мясцо подвезли? — усмехнулся британец, оглядывая новобранцев Джеофа.

— Меч в руках удержать не могут, — посетовал здоровяк, потом велел подопечным, — Так, за дело! Разошлись по двое, учимся крепости рук. Один пытается выбить оружие из рук соперника, другой удержать. Начали!

— Сколько их погибнет по весне? — тихонько сказал бард.

Джеоф задумчиво потёр заросший щетиной подбородок. Уже много дней он с утра до ночи пропадал то в карауле, то в учебном зале, не находя даже времени побриться. Мало, слишком мало дней оставалось до весны. Как скоро этим юнцам придётся вступить в настоящий бой? Как многому он успеет научить их прежде, чем отправить на верную смерть?

— Ты чего пришёл-то? — спросил он британца, не отрывая взгляда от нелепо размахивающих оружием новобранцев, — Помочь, али подраться?

— А что, мне, пожалуй, стоит поупражняться с самыми толковыми. Есть же у тебя подающие надежды?

— Найду, — согласился Джеоф, — Из некоторых выйдет толк.

— Но это в другой раз. Тут государю вести принесли из Тин Уиндома. Разграбили две деревни, думают на лихих людей Тавернака, давненько там всякий сброд собирается, никак управу на него не найдут. Так сэр Дю Пре добровольцев собирает, не хочешь развеяться? Заодно вон молодёжь свою проверишь в деле.

— А чего там, некому с шайкой разбойников разобраться? Как же они воевать собрались-то?

— Да те разбойники совсем не простые. Тавернак уже долгое время стоит бесхозным, прежние-то его владетели повывелись, а новых пока не сыскалось. Земли эти торговые, через них дорога идёт меж Британией и Уэлком, вот и повадился местный люд в разбойные шайки собираться, да обирать купцов. Временно там граф Уиндом хозяйничает, но ему особого дела нет, своих забот хватает, а от безнаказанности лиходеи распустились вконец, уже и на соседей набегают в голодную зиму.

— Так чего ж этот граф сам с ними не разберётся?

— Поймать их непросто, они же местные, в основном, разбежались по домам после набега, оружие попрятали, в рубахи переоделись и ищи-свищи ветра в поле. Там же в каждой деревне своя голова, того и пойми, кто честно живёт, а кто разбойничает.

— Коли покрывают друг дружку, так и спросили бы с целой деревни, а Высшие там уже разберутся, кто прав, кто виноват.

— Это полночь, тут своих бить не принято. Власть графа и без того на честном слове держится, а начни он карать всех без разбору, так и вовсе её лишится — вмиг в леса уйдут и тогда уже мало не покажется.

— Да, чудно… — Джеоф внимательно рассматривал, как стараются его новобранцы и отмечал для себя самых толковых, — Что ж, развеяться я непротив. Только Ланс не говори, а то ведь за нами увяжется.

— Понял, не дурак, — усмехнулся Йоло, — И это… Среди них найдутся и прирождённые маги, в академиях не обучались, но тоже кое-что умеют.

Верзила бросил на британца недобрый взгляд.

— Вот с этого и нужно было начинать!

Дю Пре тоже подолгу гонял новобранцев, обучая их строевому бою, дисциплине, выдержке, владению копьём и мечом. В отличие от Громилы, нанявшегося в гарнизон, рыцарь занимался этим неблагодарным делом из прихоти быть чем-то полезным. Он не нуждался в жаловании, его расходы оплачивала Торговая гильдия, после выставляя счета родовому поместью. Как и другие рыцари, собравшиеся в замке к зиме, Дю Пре был почётным гостем на пирах государя и пользовался его расположением. И стремился отплатить великодушному хозяину верной службой.

Но в этот вечер рыцарь, проклиная свою участь, замерзал в карауле, радуясь только двум вещам — крепкому бренди и компании болтливого коренастого коротышки Дайли, решившего провести нынешнюю ночь подальше от шумного веселья таверны. Бородатый тильмонд, казалось, вовсе не чувствовал зверского холода, сумевшего просочиться в низкую сторожевую каморку, несмотря на каменные стены, толщиной в косую сажень. Хотя, пожалуй, здесь было немного теплее, чем на других постах.

— Чего нахмурился, благородный сэр? — спросил Дайли, растягивая толстые губы в шутливой улыбке, — Беда какая случилась?

Рыцаря всё чаще терзали угрюмые мысли. Так неосторожно данная им клятва висела тяжёлым грузом на сердце изгнанника. Рано или поздно её придётся исполнять. Но сегодня Дю Пре одолели иные мрачные думы.

— Новобранцы… Совсем ещё неопытные юнцы. Скоро я поведу их в первый бой, — рыцарь сделал глубокий глоток, немного помолчал, чувствуя, как приятные струйки тепла расползаются по всему озябшему телу от пищевода и желудка, и продолжил, — Многие из них погибнут. Но времени нет. Если не показать им настоящую схватку, позже погибнет ещё больше.

— Отправляешь людей на убой? — широкое красноватое лицо Дайли вмиг посерьёзнело, — Что, всё так плохо?

— Да, ерунда… Ватага разбойников, сброд одним словом, с отрядом опытных воинов можно разделать с небольшими потерями.

— Да только нужно учить молодняк?

— Да… — изгнанник встал и размял деревенеющие суставы, — Чтобы одних научить, другие должны погибнуть. Я и прежде водил новобранцев в бой, и никогда не сомневался. Кто-то погибал, кто-то оставался калекой, но остальные становились сильнее. Вот только тех готовили подолгу, гоняли с зари до зари, прежде, чем испытывать в деле. Эти же совсем сопляки, едва научившиеся с какого конца за меч браться!

— Понимаю, — кивнул тильмонд, подметая растрёпанной бородищей холодный пол, — Ты же возьмёшь старину Дайли с собой? Глядишь, вместе выдюжим, и молодняк твой прикроем, кого сможем.

Этот весёлый коротышка, как и его раненый друг, был казадом. Британия их признавала вровень рыцарям, а потому друзья пользовались теми же привилегиями, что и Дю Пре. Но и подобно изгнаннику жаждали покрыть себя славой на службе государю. Поэтому рыцарь из Тринзика не удивился просьбе тильмонда, ведь нести возмездие престола налётчикам считалось особой честью. К тому же, отважный казад искал возможность отплатить своим спасителям той же монетой.

Зимой в Уэлке было невыносимо скучно. Сам замок, издревле прославившийся своей неприступностью, давно не подвергался нападению. Где-то на окраинах Рохлэнда и за его пределами можно было встретить ватаги разбойников или полудиких народов, не признающих британского престола, а то и разнообразных чудовищ, густо населяющих Полуночный Лес. Но в самом сердце Британии царили спокойствие и безмятежность. В такие лютые морозы его защитники тоже прекращали свои прославленные вылазки, чреватые не столько боевыми потерями, сколько врагом куда более страшным — озверевшей стихией. Если на белых равнинах Рохлэнда, простиравшихся на множество вёрст от обители лорда Британика, вовсю бушевали ледяные ветра и хозяйничали снежные бураны, то в сени лесных деревьев безгранично властвовал неподвижный холод, продирающийся под одежду и сковывающий суставы цепкими лапами.

В особо холодные вечера мало кто решался надолго покидать свои уютные жилища и тёплый трескучий очаг. Охота в такие дни становилась совсем невозможной, но предусмотрительный правитель велел каждую осень до отказа набивать кладовые, которые спасали обитателей замка от неминуемой голодной смерти. Не одну суровую зиму уже пережил Уэлк на государевых пайках. Правда, многие и попадали из-за них в долговые ямы. Зато оставались живы.

Но, несмотря на лютую стужу, находились смельчаки, которые всё же отваживались покинуть надёжные крепостные стены ради весёлой охоты. И порой им попадалась не только напуганная дичь, не успевшая вовремя укрыться в разлапистом ельнике.

Среди таких отчаянных охотников был и молодой ставерд Шамино. Выросший в холодных землях Скары, следопыт, казалось, вовсе не замечал колючего мороза. Заледеневшие даже в меховых рукавицах пальцы юноши крепко держали узду, уверенно правя коня в дремучую чащобу Леса. В тот раз с ним отправились Дю Пре и ещё один суровый охотник с полуночного побережья. Троица надеялась на приличную добычу, вроде укутанного тёплым мехом благородного оленя или свирепого вепря, разнообразящих довольно скудный в зимнее время стол. Хотя открыто об этом не говорили, но жестковатая солонина уже порядком всем поднадоела. И лишь такие отчаянные вылазки позволяли самым отважным порадовать желудок. Но и они, бывало, возвращались ни с чем.

Вот тогда, во время очередной такой вылазки, они и натолкнулись на двоих обмороженных путников из подгорного народа, неведомо по каким причинам покинувших родные пещеры в такую дурную погоду. Их упрямству могли позавидовать многие храбрые воины и суровые владыки. Один из странников не мог идти сам, и виной тому был не только лютый мороз, сковавший его короткие ноги, но и страшная рана на левом бедре, оставленная когтями или зубами какого-то жуткого зверя, в сравнении с которым свирепые вранги показались бы домашними овцами. Его более рослый и широкоплечий друг, назвавшийся Дайли, соорудил нехитрый возок из веток и прутьев, перетянутых грубой мешковиной, на котором и тащил раненого товарища по заснеженной равнине. Надрывисто сопя, он упорно тянул салазки, не останавливаясь и не сбавляя шага. И не подумал бросить огромный мешок или тяжёлую секиру, дабы облегчить ношу.

Пышные чёрные усы и роскошные бороды отважных путников покрывала снежно-белая изморозь. Обветренные губы были испещрены кровавыми трещинами и разрывами от до боли сжатых зубов. Когда-то красноватые лица стали шершавыми и бледными, и только пухлые щёки покрывал морозный румянец.

Могучая широкоплечая фигура Дайли осунулась и ссутулилась. А побелевшие костяшки пальцев, до боли вцепившиеся в тугую верёвку, казалось, готовы были вот-вот рассохнуться и рассыпаться.

Каким чудом тильмонды смогли преодолеть столь нелёгкий и опасный путь, оставалось загадкой. Начало зимы в этих краях славилось самыми безжалостными к путникам ветрами и обильными снегопадами, а дикие хищники и твари куда пострашнее их, от голодухи подбирались совсем близко к торным путям и лесным селениям.

Вероятно, не подоспей трое охотников на быстроногих ретивых конях, отчаянные странники свалились бы и замёрзли в каком-нибудь холодном сугробе. Но всем удалось благополучно добраться до замка, переночевав на постоялом дворе, одном из построенных в дне верхового пути от Уэлка по указу предусмотрительного государя. Пешим путникам на такой переход понадобилось бы ещё много дней. А тяжко раненый и вовсе мог не дожить до заветной цели.

Больше всего изумила Дю Пре несказанная отвага Дайли. При их приближении уставший и замёрзший казад, пошатываясь на предательски непрочных ногах и глядя на них замутнённым взглядом, поднял свою секиру и выступил вперёд, готовясь насмерть сражаться за себя и друга. Второй коротышка, как раз на время очнувшийся из полузабытья, тоже попытался взяться за топор, намериваясь дорого продать свою жизнь. Но, почуяв, что это ему не силам, ограничился длинным кинжалом.

Миновать драки помогла лишь горделивая золотая эмблема лорда Британика — свирепый бер разрывает пасть огнедышащему дракону. Свой шлем рыцарь давно разбил, а потому одолжил другой в оружейнях Уэлка, пока Юлиус не справит новый. Этот символ был известен всем в Британии от мала до велика. Для друзей он означал поддержку и защиту, а врагам обещал неминуемое поражение.

Дайли молча опустил грозное оружие, ничем, однако, не выдавая своей радости. Разве что облегчённым вздохом и блеском воротившейся надежды в глазах. Лицо его по-прежнему оставалось хмурым и источало суровую решимость.

Позже спасители познакомились и со вторым тильмондом. Звали его Дюрин, и кружка терпкого эля, поднесённая ему в дорожном трактире, надолго вырвала его из лихорадочного забытья. Потому что за первой он потребовал вторую, за второй третью и так до тех пор, пока не заполнил им обширное брюхо-бочонок, сильно истощавшее за время путешествия. Воочию люди убедились, что в потреблении хмеля с этим небольшим, но бойким народцем, не может состязаться никто.

Однако, к еде он почти не притронулся, в отличие от своего прожорливого друга, мигом поглотившего тройную порцию вяленой солонины с капустными пирожками, и потребовавшего добавки.

Никаких слов благодарности от отважных коротышек спасители так и не услышали. Но молчаливое рукопожатие оказалось выразительнее всяких речей.

Зато в Уэлке их встретили с почётом и славой, а лорд Британик даже выразил личную признательность за спасение благородных казадов и пригласил новоявленных героев вместе с уже немного пришедшими в себя коротышками на пир, устроенный в их честь. Командир следопытов даже освободил двоих прославившихся охотников ещё на день, дабы те хорошенько проспались и отдохнули.

Тильмонды оказались на редкость славными и крепкими ребятами. Уже через седмицу оба твёрдо стояли на ногах, а повеселевшие лица вернули былой красноватый оттенок. Дайли даже добровольно вызвался ходить в караулы, а то и в дозоры, однако был вынужден признать, что наездник из него никакой, а вторым седоком он будет только мешаться. Дюрин же из-за своей страшной раны был вынужден оставаться в тепле каменных стен, благо что не в постели.

В каморке неслышной тенью появился Шамино. Рыцарь никак не мог привыкнуть к бесшумной манере следопытов Уэлка перемещаться по замку. А грубые серые плащи поверх удобной меховой одёжки без знаков различий растворяли скользящие фигуры в сгущающихся сумерках, делая их незаметными так же и глазу.

— Доброго вечера, сэр! — поклонился молодой охотник, — И тебе, славный казад! Пришёл вас сменить.

— А где твой товарищ? — ответил рыцарь, протягивая бурдюк.

— Нынче он должен быть из гарнизона, — в обычных порядках Уэлка было ставить в караул разных людей, кого из рыцарей-добровольцев, кого из гарнизона, наёмников или следопытов, — Но я пришёл пораньше, чтобы просить тебя, славный сэр, взять меня в твой поход.

— У вас тоже слышали?

— Разумеется. Нужно выследить ватагу налётчиков, досаждающих Тин Уиндому. Следопыты тебе пригодятся, вызываюсь добровольцем!

Широкое чёрнобородое лицо тильмонда растянулось в ухмылке.

— Ха! А молодёжь-то у вас не робкой дюжины! А ты печалился!

— Шамино опытный воин, — вздохнул рыцарь, — И умелый мечник, не в пример тем юнцам, за которых тревожно моей душе. Он не пропадёт.

Следопыт ответил лёгким признательным поклоном.

— Хорошо, беру. Командиру сказать не забудь.

Ланс продолжала бороться с праздным бездельем, не в силах найти себе подходящего занятия. Джеоф днями пропадал на службе. Юноши ещё по началу зимы отбыли в Гэлвэйн, провинцию на закате полудня Рохлэнда, где им предстояло учиться у магистра Логастра, великодушно принявшего подающих надежды ребят ещё при первом их визите вместе со старшими друзьями. Вообще, это была идея златовласой красавицы, а далёкий ото всякой волшбы Громила не стал возражать. Магистр, высокий лысеющий старик, заверил бывшего гроссовика, что в его владениях юным друзьям верзилы ничего не угрожает. Убедившись в надёжности стен и достойной охране, Джеоф согласился с подругой, что сдружившимся юношам будет лучше остаться на попеченье Логастра, где они смогут спокойно развивать свои дарованья в компании сверстников. Особенно рад был Олвин, сильно встревоженный постепенно возвращающейся меланхолией друга. Занятия магией могли бы вернуть парню интерес к жизни.

Катрина устроилась в богатом доме, весь второй ярус которого для неё откупила Торговая гильдия, сразу взявшая на себя всю ответственность за благополучие девочки, увидев пергамент от Волмира. Жизнерадостная и общительная дочка купца даже предлагала всем спутникам поселиться у неё — места было много, а рыжеволосая девчонка привыкла к тесноте даже самых богатых комнат постоялых дворов. Однако, с ней остались только Джеоф и Ланс. Да и то здоровяк поначалу хотел отказаться, но его подруга настояла принять предложение юной спутницы. Ведь они обещали купцу приглядеть за его дочерью, и проще это делать, живя под одной крышей.

Дю Пре предпочёл поселиться на постоялом дворе, где возможно закатывать гулянки и водить девок, не смущая юную барышню. Британец принял приглашение государя, а Юлиус, напросившийся в помощники к местному оружейнику, довольствовался каморкой у кузни, работая от зари до зари не покладая рук, лишь изредка встречаясь с друзьями в таверне за чаркой доброго эля.

Поначалу подруги все дни проводили вместе, беззаботно болтая о том о сём в домашнем тепле, или гуляя по оскудевшим лавкам в вечных поисках каких-то обязательно нужных безделушек. Даже попробовали раз заняться рукоделием, как подобает обычным женщинам. Правда, дело сие у них не пошло — хотя обеих и учили заботливые тётушки в совсем малые лета, интерес у них быстро иссяк. Зато готовка вызывала у рыжеволосой девчушки буйный восторг, и старшая подруга, так же питавшая слабость к этому ремеслу, охотно ей помогала. Нанятая Торговой гильдией женщина, занимавшаяся хозяйством Катрины, поначалу думала, что её стряпня не нравится жильцам и очень возмущалась в душе. Но позже поняла прихоть купеческой дочки и даже взялась немного подучивать её.

К вечеру обе подруги, немного уставшие от общества друг дружки, с нетерпением ждали со службы голодного Джеофа, перед которым можно похвастать новыми кулинарными успехами под его забавные байки.

Но вскоре Ланс и вовсе стала оставаться одна. Катрина зачастила к местному лекарю, где днями напролёт помогала ему пользовать хворых и раненых. Последних было немного — в холодное снежное время стычки случались нечасто, разбойники тоже грелись по домам и убежищам. Зато недугов, процветающих морозными зимами, хватало с лихвой. От лёгкой простуды до горячей лихорадки без памяти. С ними-то и боролись не щадя своих сил уже пожилой слабо видящий лекарь и его молодые помощники.

Поэтому златовласой красавице, не владеющей каким-то полезным ремеслом, оставалось бесцельно слоняться по замку в поисках занятия. Она очень обрадовалась местной библиотеке, богатой аккуратно разобранными свитками, книгами и картами, подробно описывающими земли и историю этого мало знакомого ей мира. Но молодой любознательной женщине не хватало терпения подолгу корпеть над пыльными летописями, а потому остальную часть дня она проводила в наблюдении за тренировками своего могучего друга, праздных прогулках по замку и отвлечённых беседах с его обитателями, находившими время для оных.

Вообще-то, загадочная голубоглазая красавица с вновь побелевшей нежной кожей, утончёнными чертами лица, стройной фигурой и пышными золотистыми локонами интересовала многих. Сменив грубоватую одёжку и высокие сапоги на подаренные Катриной богатые платья с башмачками, прекрасная чужеземка ещё больше стала походить на принцессу из сказки, только обруча и дорогих украшений не доставало. Джеоф как-то пытался одолжить у Дю Пре на покупку искусно сделанного из серебра с позолотой ожерелья, на которое пал её взгляд. Но услышав об этом Пройдоха строго-настрого запретила ему тратиться на подобные побрякушки, которые она всё равно бы не стала носить, поскольку те «лишь мешают в бою» и она «не фарфоровая кукла». Простоватый верзила хотя и догадывался, что подруга просто бережёт его небогатое жалованье, спорить не стал. К тому же она отвергала подарки наиболее смелых ухажёров теми же словами.

А ухажёров хватало. Мужчины бросали на прекрасную златовласку косые жадные взгляды. Некоторые, особенно те, кто не знал здоровенного, словно бер, Джеофа, отваживались подойти. Кому-то хватало глупости или нахальства предлагать ей подарки, один раз даже в присутствии Громилы. Юный наглец счёл простоватого с виду верзилу обычным охранником, и едва не поплатился за это жизнью. Благо, накануне войны лорд Британик запретил всякие поединки, а не ввязываться в обычную драку заносчивому юнцу хватило ума. Позже, увидев бой Джеофа с Йоло в Зелёном зале, он горячо благодарил государя в душе.

Вести по замку разносятся быстро, поэтому вскоре от Ланс отстали, ограничившись лишь обычной учтивостью, положенной знатным особам. Хотя о её происхождении никто толком ничего не знал. Осанка, походка и манера держаться кричали о благородной крови, но связь с простоватым наёмником вызывала сомнения.

Сама же она мало о себе рассказывала. Стараясь поначалу держаться придуманной эльфами байки и называть своей родиной Бухту, странница очень быстро поняла, что в таком близком соседстве с Нантом нужна совсем другая история. И не нашла ничего лучше, как оставаться загадкой, делая тонкие намёки на то, что сбежала из отчего дома ради искренней любви с людином, которого строгий отец принять никак не мог. Слух подхватили, а позже и сами додумали, дополнили подслушанными в трактире рассказами странников о своих приключениях, и вот уже по замку ходила красивая романтическая история, которая полностью устраивала Ланс и обеспечила ей тёплый приём в любом доме и за любым столом. Скучающая Пройдоха, когда было нечем заняться, нередко пользовалась этим радушием, находя всё новых знакомцев и узнавая о жизни Уэлка. Правда, в основном это были глуповатые жёны и дочери местной знати. А иногда и сынки безродных богачей, которых родители пытались подсунуть красавице взамен грубоватому джеломскому верзиле. Правда, памятуя о прекрасной любви беглецов, делали это очень ненавязчиво.

Иногда друзья собирались в таверне. Окружающее многолюдье ничуть не охладило их привязанности друг к другу, а скорее укрепило её. Короткий, но наполненный событиями совместный путь очень сплотил разношёрстных странников из разных земель, и за редкими встречами они не уставали вспоминать подробности былых приключений. Здесь, среди людной толпы, где каждый увлечён своими заботами, они по-настоящему поняли, как дороги им эти недолгие, но памятные дни, проведённые в опасной дороге. Они не ушли в забвенье, напротив — размерянная мирная жизнь Уэлка казалась им каким-то туманным сном, наваждением, которое в любой миг может развеяться. Настоящее осталось там, за неприступными стенами замка, где ценишь каждый прожитый миг, который всегда может стать последним. И где только собственный меч и такой же надёжный в руке друга отделяют тебя от смерти. Пережитые воспоминания отчётливо всплывали перед глазами засидевшихся на одном месте странников.

Особенно тосковали, конечно, Джеоф и Ланс. Пройденное с другими казалось им лёгкой прогулкой в сравнении с тем, что они пережили от Джелома. То незабываемое чувство, когда подступающий страх заставляет сердце биться чаще, а побелевшие от напряжения пальцы крепче сжимать рукоять меча, готовясь рубить и кромсать любую угрозу, ни на миг не давало покоя бывшему гроссовику. Ради этого он когда-то давно, будучи ещё совсем зелёным юнцом, бросил кузнечное ремесло приёмного отца и напросился в дружину, накануне кровопролитного нашествия нежити. И ради того же его загадочная и небывало красивая подруга покинула свой уютный дом, подарив сердце дороге…

Юлиус реже других появлялся в таверне, посвещая время упорному труду. Отправляясь в Уэлк показать мастерство и подзаработать, могучий медник ожидал всеобщего признания, ведь в Миноке его работу ценили очень высоко. Но в сравнении с Верхонтом, местным кузнецом, истардом по рождению, помрачневший здоровяк ощущал себя юным подмастерьем. Однако, минокиец не отчаивался и не опускал рук, а тут же взялся учиться у мастера, напросившись к нему в помощники. Разумеется, у Верхонта был ученик, а так же молотобоец, но заказы сыпались один за другим, полным ходом шла подготовка к войне, а потому пожилой широкоплечий оружейник с потемневшим от кузнечного жара лицом охотно взял Юлиуса полноправным работником и даже признавал минокийца равным себе, а поначалу советовал открыть собственную кузню. Соперничества он не боялся, работы с лихвой хватало обоим. Но трепетно относящийся к ремеслу минокиец, глядя на искусную ковку истарда, не мог согласиться с его высокой оценкой собственной грубой работы, а потому предпочёл поучиться у умелого мастера.

Оба кузнеца трудились день за днём не покладая рук. Чинили битые доспехи и оружие, ковали новые, по вечерам плели кольчуги из сделанных за день колец. Юлиус в Миноке занимался больше медницкой работой, но и в оружейном деле тоже смыслил. А под чутким руководством Верхонта у него начали получаться весьма неплохие клинки. Лёгкие, изящные рапиры и тяжёлые двуручные клейморы, острые, как бритва, сабли, благородные прямые мечи, изящные гладиусы, грубоватые палаши, короткие акинаки и, конечно, устрашающе огромные эспадоны и вэрки ^[1], созданные как раз для таких мордоворотов, как Джеоф и Юлиус. А так же разнообразной формы ножи и кинжалы. Иногда заказывали и необычные клинки, вроде пламора или глефы. И, разумеется, множество всякого вида топоров, секир, булав и наконечников для копий и стрел. Каждый воин мог запросить здесь оружие по своей руке, и мастеровитые кузнецы охотно брались за работу.

Качеством работа Верхонта ничуть не уступала подгорному народу. Быть может, в чём-то и превосходила её. Оно и понятно — умелый мастер учился у тэргов Дунджеона, всюду прославленных оружейным искусством и издревле ведавших секреты многих сплавов.

Каким образом истарду удалось попасть в те мрачные места, а главное — выбраться живым, оставалось только гадать. Возможно, байки, что травят в людях про Дунджеон, сильно преувеличены. А, может быть, и сам кузнец лукавил, рассказывая о своём обучении у тэргов. Минуло уже полторы дюжины лет, как он основался в Уэлке, восхищая подданных лорда Британика, да и самого правителя своим мастерством.

Над заказами от гарнизона и стражи трудился, в основном, ученик Верхонта, молодой жилистый парень по имени Арчи. Кузнец частенько покрикивал на него, ругал бездельником и дураком, иногда постукивал деревянной палкой по широкой спине. Но не со зла, а ученья ради.

Иногда полюбоваться на работу мастера и похвалить успехи друга заходил и Джеоф, тоже немного смысливший в кузнечном деле. И всегда возвращался весь перемазанный сажей, но довольный, что ему доверили такое ответственное дело, как поддержку жаркого пламени в чудотворном горне кузнеца.

Дайли и Дюрин тоже нередко навещали кузню и с напыщенным видом знатоков признавали, что искусство истарда заслуживает похвалы. Однако, отмечали, что они, тильмонды, доспехи всё же куют попрочнее, а клинки покрепче. В последнем, разумеется, немного лукавили.

По вечерам в «Полуночной Звезде» всегда было людно. Обитатели замка грелись у тёплого очага, налегая на хмельные напитки, и громко обсуждали события минувшего дня, постепенно углубляясь в прошлое. Вспоминали собственные приключения, рассказывали о чужих подвигах, прославленных по всей Британии, травили байки или горланили песни. Зачастую здесь можно было услышать какую-нибудь древнюю или не очень легенду, напыщенно повествующую о делах давно минувших дней. Звучали старинные предания, притчи, пророчества или же просто сказки. Всё чаще и чаще высказывались опасения по поводу нынешних событий в мире. В воздухе витало тревожное ожидание войны…

Но самое веселье начиналось, когда приходил Йоло. Умелые руки местных мастеров наладили его лиру, и появление темноволосого барда знаменовало звучание волнующей, бередящей душу музыки и трогающих сердце баллад. Обычно британец радовал публику своими песнями, в основном грустными и глубоко проникновенными, но иногда исполнял и повсеместно известные куплеты, вроде «благородного сэра», которые знал каждый завсегдатай питейных заведений от Джелома до Британии. Тогда вся публика начинала подхватывать и весело горланить на разный лад эти шутливые песни, вызывающие у кого улыбку, а у кого и неудержимый хохот. Не раз британца просили снова спеть о лорде Виндорэне и падении Лукаема, заставляя музыканта вспоминать искажённое душевной болью лицо собрата по ремеслу, чьего имени он так и не узнал…

Большинство посетителей таверны были воинами, а потому Джеоф всегда находил себе компанию, быстро становившуюся самой большой и шумной. Помимо бывших спутников он неплохо ладил с двумя казадами, следопытом Шамино, с которым нередко упражнялся во владении мечом, кузнецом Верхонтом, тоже любившем отдохнуть за чаркой эля, твиртом по имени Горбах — едва ли не единственным гоблином, побывавшем в Уэлке по собственной воле, несколькими тангарами, дружинниками государя и другими разномастными жителями замка. Простоватый Громила легко находил общий язык со всеми, быстро обрастая новыми приятелями или просто знакомцами. Ланс даже пару раз приходилось грубо отшивать расфуфыренных куриц, слишком назойливо липших к её могучему другу.

Особое уважение джеломский здоровяк заслужил среди молодых воинов гарнизона. Будучи обычным наёмником он, тем не менее, стал для многих из них примером. Барды восхваляли подвиги прославленных по всему миру рыцарей, отдавая должное их отваге и доблести. Но простым воякам людинского роду нужен был кто-то из их среды. И они находили такой образец для подражания в крепком, как скала, закалённом в битвах верзиле, недавно поселившемся в замке, но уже доказавшем свою силу и выучку. Обучая этих ребят, он не мог не вызывать восхищения горячих, ещё настроенных на великие свершения парней, видевших в нём именно такого пусть не легендарного героя, но тёртого вояку, которым они только могли мечтать стать.

Байховый лес

Священник неторопливо, растягивая удовольствие, отхлебнул из большой чарки, и горячий отвар приятно прокатился по горлу и дальше, в желудок, согревая его изнутри и придавая сил. В норе было сухо и тепло, и промозглый пасмурный вечер перестал казаться чем-то ужасным. Отец Рашфор был опытным странником, умел спать на земле, завернувшись в плащ, в любую погоду, под моросящим дождём и снегом, в нестерпимую жару и в лютый мороз. Но без необходимости никогда не отказывался от уютной постели и крыши над головой.

Яна же, напротив, к походным трудностям была приспособлена плохо, хотя и не жаловалась, не ныла, но всем своим видом показывала, как ей холодно, голодно и устало. Спутники, возможно, и пожалели бы девушку, устроив привал, но преследующие по пятам гриммы не давали времени остановиться и перевести дух.

— Хорошо тут у вас, — заметила посланница воли леди Ариадны, поглаживая Лелю по загривку и сладостно потягиваясь в тепле очага.

Хозяйке огромная кошка явно не нравилась, но всё же дородная Барвиха пустила в дом и её. Лелю путники нашли в подножье Межевого Отрога, полуденного выступа Полумесяца, разделяющего земли Британии и Покрова. Таких зверей никто из них прежде не встречал: толи тигрица, толи львица, а то и вовсе пантера, довольно крупная и жилистая, но самое невероятное — со снежно-белой пушистой шерстью в чёрные пятнышки и глубокими, ярко-синими глазами, тоскливо смотревшими на людей. А тосковать было от чего — странное существо, видимо, неудачно упало с приличной высоты, налетев на сучковатый валежник, распоровший ей брюхо и лапу. Так бы она и стала добычей падальщиков, изойдя кровью, не окажись Яна весьма толковым друидом, знающим толк в знахарстве зверей. С тех пор Леля, поставленная на ноги и выхоженная надменной девушкой из Ю, всюду следовала за своей спасительницей, защищая её и согревая холодными ночами своим тёплым мехом.

Ей повезло уцелеть и в плену у гриммов. Когда посланники Ю так неуклюже угодили в засаду, тигрольвица отчаянно дралась, несмотря на незажившие толком раны, и даже покалечила нескольких недругов. Лишь слово превысокого отца Рашфора смогло защитить яростную кошку от гнева подранных ей захватчиков. Всё-таки, даже будучи чужеземцем, он оставался настоятелем храма Повелителя Тьмы, чьё имя в Покрове очень чтили, а потому не осмелились перечить священнику. Правда, освободить их из плена оно не смогло, зато помогла воровская сноровка Аргата, как-то умудрившегося стащить ключи от темницы у вошедшего их покормить охранника. И ночью, быстро разделавшись с небдительной стражей, все четверо были уже на свободе и бросились в бегство.

Жулик, прежде известный спутникам под именем Говард, нынче вопреки своему обычно игривому настроению выглядел очень угрюмо. Его задумчивые янтарные глаза не отрываясь смотрели в одну точку, где-то под низким потолком норы, а протянутые к очагу руки замерли, словно закоченели, даже растопыренные пальцы не шевелились. Там, в плену, он уже много раз обдумывал произошедшее: Скивидану они прошли легко, дважды столкнулись с патрулём сквидов, но эти высокие, невероятно для своей расы худощавые тролли вполне удовлетворились их объяснением — мол просто служитель Повелителя Тьмы идёт в Эйкунарэ, дабы посетить его верховный храм, а спутники сопровождают превысокого отца в этом нелёгком и опасном пути. Но встреча с гриммами едва не стала для них роковой… И сидя там, в плену, можно было гадать, явятся ли за ними из Нода, просто убьют или выдворят за пределы Покрова. Но теперь, когда он сам убил двоих из них, а Леля разделалась ещё с одним, надеяться на милосердие было глупо.

— Обувку бы снял, поставил сушиться, ноги застудишь, — раздался над ухом Торина голос хозяйки.

— Да, благодарю за напоминание, — кивнул он Барвихе и, стянув с уставших ног высокие сапоги, поставил их поближе к очагу.

— Похлёбка скоро будет готова, — заглядывая в кипящий котелок, довольно отметила пышнотелая байха, — Да и Хасвих вот-вот вернётся.

— Да снизойдёт благодать на твой гостеприимный дом, хозяюшка! — тепло ответил священник, хотя лицо его оставалось холодным.

Просторная, хотя и низкая для людей нора, действительно была очень уютной. Широкая гостевая, с пылающим в углублении посредине очагом, обложенном камнем, над которым чернелся узкий дымоход. На полу вокруг разложены вязанки сушёной осоки для сидения, покрытые цельными пластами мягкого мха. В одной стене углубление для хвороста и запаса дровишек, в другой занавешенная сшитыми шкурками спальня хозяев, в третьей зиял коридор к гостевым спальням, кладовым, и, как полагается каждому уважающему себя барсуку, запасным выходам.

Байхи, вообще-то, на барсуков походили весьма отдалённо. Быть может, когда-то они и были близкой роднёй, но с тех пор далеко отошли от этих пронырливых и очень любопытных созданий. Правда, присущая барсукам хозяйственность в байхах не просто сохранилась, а стала едва ли не основой их поведения. Запасливость и предусмотрительность во всём были неотъемлемой чертой повседневной жизни этих странных созданий.

Ростом они заметно превосходили диких собратьев на локоть, а то и полтора. Задние лапы, теперь уже ноги, стали крепче и ровнее, а руки немного вытянулись, обрели подвижность суставов и ловкие пальцы, хотя всё же довольно грубые в сравнении с людскими. Ходили они, обычно, на двух ногах, но при беге свободно пользовались всеми конечностями. Крупное, похожее на бурдюк тело, выглядело неуклюжим, однако на деле ничуть не лишало этих созданий подвижности. Широкая длинная шея, вытянутая морда и треугольные уши, точащие возле затылка, как и большой, немного сплюснутый и огрубевший нос придавали им особое сходство с барсуками. А покрывавшие голову белые с чёрными полосы меха и вовсе могли ввести неопытного странника в заблуждение. Правда, от пушистого покрова остались лишь короткие щетинки, а грудь, живот и внутренние стороны рук и ног уже оставались голыми. И маленькие чёрные глаза смотрели с отнюдь не животной осмысленностью.

— Потеряли след, ушли на полночь, — не успев войти, заявил хозяин жилища, крупный телом и заметно зрелый возрастом байх, — И держатся Полумесяца, как в Эйкунарэ идти.

— Туда мы и отправимся, — сказал превысокий отец, — Только другой дорогой. Нам ни к чему лишние попутчики.

Хасвих громко расхохотался, сотрясаясь всем своим тучным телом. Леля вздрогнула от неги, открыла свои не по-звериному умные глаза и уставилась на толстяка пожирающим взглядом. Заметив его, хозяин вдруг почувствовал бегущий по спине холодок и резко смолк.

— Зачем вы нам помогаете? — внезапно спросила Яна, — Вы же тоже присягнули лорду Максимусу, как и гриммы…

Залившаяся краской девушка старалась избегать взгляда в сторону полноватого байха. Одежды этот народ не носил, и заметно выступающее из-под мешковатого брюха хозяйство Хасвиха очень смущало посланницу леди Ариадны.

— Максимус никакой не лорд, — усмехнулась Барвиха, ловко снимая горячий котёл с перекладины над очагом.

— В Покрове нет лордов, — согласился Торин Аргат.

— Ну, королю или как он там себя именует?

— Просто Максимус, — пояснил священник, — Правитель Покрова мнит себя выше всех титулов и родословных, насмехаясь над теми, кто цепляется за них.

— Но как-то же подданные к нему обращаются? — не унималась Яна.

— По имени, — просветил девушку жизнерадостный хозяин норы, — Или «государь».

— Странно у вас тут всё, — недовольно фыркнула она в ответ.

— А всё же, вопрос милая барышня задала верный, — бросил ледяной взгляд на Хасвиха превысокий отец, — Мы благодарны вам за укрытие от наших преследователей, кров в такую дурную погоду и пищу, что добрая хозяйка приготовила для нас. Но я бы хотел знать, чем мы обязаны такому гостеприимству? Ваши соседи встретили нас весьма недружелюбно.

— Гриммы порой такие грубые, — недовольно поморщилась Барвиха, раскладывая мясную похлёбку по плашкам. Памятуя о том, что барсуки едят всяких ящериц, грызунов и даже червей, Торин предпочёл не думать о содержимом котелка, а сосредоточиться на его весьма приятном запахе, обещающем такой же недурной вкус.

Ответ хозяйки явно не устроил священника, и его выжидающий взгляд не отрывался от её супруга. Полноватый улыбчивый байх весь как-то насторожился и замялся.

— Нужно помогать в беде… всем, — наконец, выдавил он из себя.

— Разве? — в голосе священника не было ни удивления, ни каких-то других чувств.

— А чего мы ждём? — засуетилась хозяйка, выручая растерявшегося Хасвиха, — Ужин стынет, пожалуйте к трапезе, дорогие гости!

С этими словами Барвиха принялась раздавать плашки с ароматно дымящейся похлёбкой, в которой плавали подозрительные кусочки чего-то, о чём ни Яне, ни Торину думать не хотелось, а превысокому отцу даже не было дела. Хозяин тут же поспешил удрать от разговора в кладовую, чтобы выкатить к ужину бочку кваса, остальные молча принялись за еду.

Готовила хозяйка на редкость умело. Аргат, сомневавшийся в том, что сумеет осилить это непонятное блюдо даже ради приличия, ощутив его своеобразный, но довольно приятный вкус, вмиг запросил добавки. Правда, похлёбка была довольно сытной, а потому наевшийся жулик уже вскоре лениво ковырял куски неизвестного мяса, через силу запихивая их в полный желудок и с завистью поглядывая на Яну, которая жадничать не стала и удовольствовалась одной плашкой.

Священник же, по своему обыкновению, к пище был равнодушен, и как только хозяева наелись и разлили терпкий квасок по чаркам, вновь напомнил Хасвиху о своём вопросе.

— Что ж, видно нет смысла лукавить, — начал повеселевший от кваса байх. Похоже, на них этот лёгкий напиток действовал подобно хмелю.

— Только вы в Ноде не поминайте, что слышали это от нас! — вдруг заговорщицки добавила хозяйка, подкормив любопытство отца Рашфора.

— Мы никогда не ладили с гриммами, — честно признался упитанный хозяин норы, наполняя опустевшую чарку, — Грубый, жестокий народ…

— Они втянут нас во что-то недоброе, — посетовала Барвиха, разводя руками, — Придут люди с огнём и железом, будут мстить.

— Вот-вот, так уже бывало, — закивал Хасвих, — Мне отец рассказал, а ему дед. Гриммы обидели дёнов, те пришли в лес, начали жечь и рубить всё подряд. Долго бились они, а байхам доставалось от тех и других…

Хозяин взгрустнул, залпом опустошил чарку, помянув безвременно ушедшего родителя, и продолжил.

— Потом пришёл Максимус и силой великой поставил мир. Больше они не дерутся друг с другом. Но кровь им задиристая покоя не даёт.

— И ваш народ решил не позволить гриммам разжечь новую войну? — с подозрением спросил прежде молчавший Аргат, — И ваш вождь тоже? Или как он там у вас называется?

Где-то в глубине мыслей жулика уже начали созревать планы, как можно посеять смуту в Покрове, случись необходимость. Да, эти байхи не походили на воинов, вряд ли они способны на что-то серьёзное, но даже мелкие неприятности в провинции могут отвлечь Максимуса хотя бы на время. А там… Но хозяева норы только непонимающе переглянулись меж собой и вопросительно уставились на Торина.

— У байхов нет вождей, — пояснил священник спутникам, — Их образ жизни очень отличается от людского.

Хасвих согласно закивал, смутно понимая о чём идёт речь.

— Ну, кто-то же правит их народом? — вновь подала голос Яна.

— Правит… Максимус, — растерянно развела руками Барвиха.

— У байхов весьма слабые представления о сущности власти, — отец Рашфор явно был недоволен отвлечением от сути беседы, — Они живут семьями, каждая на своей земле, а детёныши, подрастая, уходят из норы и роют свою. Семья сама решает, как ей поступать, не советуясь с другими байхами и не подчиняясь чьим-то указам.

— Да-да! — радостно поддержал хозяин жилища, опрокидывая чарку, — Детёныши покидают нору, когда твёрдо стоят на лапах. Это все знают!

— Мы знаем про власть, — насупилась его супруга, — Власть — это наш Максимус, мы даём ему орехи, добрые корни, рыбу и шкуры, а взамен он не даёт гриммам и дёнам бить друг друга в лесу и задевать нас.

Священник знал, как выгоден Покрову такой союз. Хотя у байхов не было ни городов, ни деревень, и подати платила каждая семья, которую сперва нужно разыскать в лесу и убедить отдавать часть добычи кому-то чужому, что было делом нелёгким. Но зажиточность барсучьего рода с лихвой окупала все эти сложности, а их безупречная верность традициям позволила со временем упростить. Нынешние поколения байхов о войне знали лишь со слов предков, но продолжали платить по обычаю, уже не мысля иной образ жизни.

Разумеется, никакого войска, вопреки ожиданиям Торина, байхи собрать не могли. Живя отдельными небольшими семьями, они никогда и ни с кем не воевали сами, предпочитая скрываться в безопасности нор, или, на худой конец, долбануть недруга по носу и бежать со всех лап. Это превысокий отец Рашфор тоже хорошо знал. Но вот чего он не знал — так это почему их спасители осмелились перечить гриммам, рискуя быть ими наказанными. Уж чем, а самоотверженностью этот народ явно не страдал, и вряд ли Хасвих не понимал возможной ответственности. А значит, имел какой-то пока сокрытый от проницательного священника интерес.

— Так а кто у вас войском командует? — тем временем Торин всё ещё пытался разобраться с организацией загадочного народца.

— Нет у них войска, — прервал отец Рашфор открывшего было рот хозяина норы, — Скажи мне, Хасвих, только ответь честно: кто просил тебя помочь чужеземцам?

С лица байха исчезло всё веселье и простоватость, на священника теперь смотрел весьма серьёзный и уверенный взгляд тёртого жизнью мужчины преклонных лет.

— Она, — коротко кивнул он на Яну.

Девушка подняла удивлённый взгляд, даже краска смущения голым видом хозяев отступила с её лица.

— Твоя спутница просила помощи леса, — негромко пояснил Хасвих, — Лес попросил нас.

На этом расспросы были закончены, оставив задумавшихся людей теряться в догадках. Подозрения если и не отступили, то говорить о них больше никто не имел желания. Чтобы как-то развеять нависшую тишину, священник пустился в бессмысленные разговоры с хозяином о том о сём, постепенно возвращая того в русло квасного веселья. А дородная Барвиха увлекла Яну незатейливой беседой о женской жизни среди людей. Только Торин Аргат продолжал хмуро молчать в размышлениях.

Наутро, хорошо отоспавшись в уютной норе, посланники Ю снова двинулись в дорогу. Сердечно распрощавшись с хозяйкой, собравшей для гостей угощения из орехов, сушёных кореньев и ягод, путники выступили в сторону Нода, держась лесных троп, по которым их уверенно вёл теперь уже не выглядевший таким неуклюжим Хасвих. Напротив, байх казался очень собранным и подвижным, ловко ступая по родному лесу через все его подвохи и преграды.

Простились с ним путники уже ближе к вечеру, когда наконец-таки вышли на тракт. По другую его сторону уже лежало герцогство Дозерик, а значит гриммы (если они действовали в тайне от Максимуса) не решатся их дальше преследовать. Поблагодарив Хасвиха на прощание, путники зашагали по широкой ухоженной дороге, в надежде до ночи набрести на трактир, а полноватый весёлый байх юркнул обратно в кусты, быстро скрывшись в зарослях Байхового Леса.

На удачу посланников Ю, постоялый двор повстречался довольно скоро, когда Яркое Око Митры ещё озаряло кусочек закатного неба из своего ночного убежища за виднокраем. И хотя у них не было ни медяка, ведь всё добро отняли гриммы, Аргату удалось откуда-то выудить целый золотой, за который хозяин тут же организовал гостям сытный ужин и комнаты. Где бывалый жулик его достал, священник предпочёл не думать — может как-то уберёг в плену — но на всякий случай припёр дверь их общей комнаты лавкой изнутри. К счастью, Яна очень поверхностно относилась к дорожным заботам, всегда оставляя их на спутников, и не задумывалась откуда берутся деньги, а потому ничего не заметила.

Следующее утро встретило их приятным подарком: Аргату как-то удалось договориться о найме лошадей. Видать, нашёл здесь кого-то из местных подельников, поручившегося за компанию перед трактирщиком, а потому тот охотно разрешил им взять трёх кобылок, обязав сдать их его брату в Ноде. Как жуликам удалось убедить подозрительного хозяина постоялого двора даже не взять с них денег — оставалось загадкой. Но путь до столицы Покрова теперь обещал быть не таким изнурительным, быть может, удастся избежать и ночёвки в холодном лесу. Зимы здесь, на краю мира у самой Мглистой Реки, были не такими суровыми, как на полуночи. Полумесяц надёжно укрывал Покров от лютых ветров. Правда, изморозь всё равно брала своё, но всё же провести ночь в лесу было можно. Только никто бы не стал этого делать без крайней нужды.

Леля куда-то пропала. Вечером Яна попросила её укрыться в лесу до рассвета, но когда верховые путники двинулись в дорогу, тигрольвица так и не объявилась. Девушке даже стало немного грустно, но вспомнив природу хищницы, она смогла заставить себя выкинуть тревожные мысли о ней. В конце концов, дикому зверю не место среди людей.

К ночи изрядно продрогшие от морозного тумана посланники Ю добрались до Сомнамбулы, разделяющей земли дёнов и кравов широким потоком. Снега здесь было немного, и копыта лошадок скользили по тонкому льду, вызывая в животных страх и неуверенность. Но всё же путникам кое-как удалось перебраться на другой берег, где их встретила небольшая деревушка в дюжину дворов. Яне показалось, что она увидела мелькнувшую на реке фигуру Лели, почти сливавшуюся белоснежной шерстью с окружающим пейзажем. Однако, всмотревшись в наступающие сумерки, юная друида так ничего и не разглядела толком.

— Дальше вы отправитесь одни, — внезапно заявил превысокий отец, когда трактирщик, поставив на стол горячее дымящееся мясо и чарки эля, вернулся к своим делам.

— Но… — начал было Аргат, однако священник не дал ему закончить.

— Позже я присоединюсь к вам. В Ноде разыщите друзей Торина и ждите тихонько, ни с кем не связываясь. В каком трактире их притон?

— «Захмелевшая Сова», — быстро ответил жулик, оглядываясь по сторонам в поисках ненужных ушей.

— Хорошо, сидите там, я разыщу вас, — лицо превысокого оставалось беспристрастным, но в голосе его чувствовалась нотка сомнения, — Если через седмицу не явлюсь, постарайтесь встретиться с Максимусом без меня. После переговоров, а так же если добиться их не удастся, не мешкая возвращайтесь в Ю. Только идти обратной дорогой нельзя, отправляйтесь на полночь, там обогнёте Полумесяц и через земли друидов выйдете к По. Путь этот долгий, но безопасный. А гриммы второй раз своего не упустят.

— А ты можешь не явиться? — подозрительно спросил Аргат.

Доселе молчавшая Яна тоже с недобрым предчувствием смотрела на пожилого спутника. Отец Рашфор явно задумал что-то очень опасное.

— Тебе что-то угрожает, превысокий отец? — обычно надменный голос друиды стал очень взволнованным, но в то же время серьёзным.

— Нет, что вы, — попытался улыбнуться священник, но вышло очень неуклюже, — Я всего лишь собираюсь навестить храм Повелителя Тьмы в Эйкунарэ, на берегах Сонного озера. Если мой визит к братьям затянется, значит мне не удалось убедить верховного настоятеля поддержать нас и замолвить слово перед Максимусом, тогда придётся задержаться, пытаясь достучаться до него. На переговорах в таком случае от меня проку не будет, и вам лучше вести их самим, не дожидаясь меня.

Звучали слова превысокого отца правдоподобно, но не было в них искренности, что сразу бросилось в глаза обоим его спутникам. Однако, возражать они не стали, оставив мрачные догадки при себе. Всё-таки, так заведено среди людей, что служители Высших держат ответ только перед ними, а смертные не в праве чего-либо требовать от них.

Так поутру спутники и разъехались в разные стороны вдоль берега Сомнамбулы, двое отправились в столицу Покрова в её устье, а мрачный священник поспешил к истоку, готовясь к серьёзной беседе с настоятелем Верховного Храма Повелителя Тьмы.

Величавое строение храма было видно ещё далеко издали, и даже поваливший вдруг снегопад не мог скрыть его высокие грозные шпили. Превысокий отец уверенно правил безропотную кобылицу по широкой, хорошо наезженной дороге, плавно поднимающейся к Полумесяцу, туда, где в уютной ложбинке раскинулось небольшое Сонное озеро, питавшее водой и рыбой многочисленных служителей Повелителя Тьмы, а так же обитателей окрестных хуторов.

Встретили настоятеля храма Эмпаса весьма прохладно, хотя он и не ждал особого радушия. Сомнения, крепившиеся в нём всю дорогу от Ю, только находили подтверждение в царящем вокруг тревожном ожидании. Первосвященник Эзарик предавался вечерней молитве, а потому у отца Рашфора было достаточно времени, чтобы за трапезой присмотреться к окружающим, заметить их косые взволнованные взгляды и тихие шёпоты по углам, а так же насторожившуюся стражу, вопреки обыкновению ныне тщательно бдящую.

Превысокий отец, молчаливо поглощающий на редкость обильный ужин в компании погружённых в свои мрачные думы собратьев, явно не радых нести бремя встречи тревожного гостя, готовился к предстоящей беседе с первосвященником. Геккель Эзарик был человеком непростым, очень непростым. В свои немолодые годы он набрался завидного опыта, насмотрелся всякого, а своей хитростью и коварством прославился далеко за пределами храма Повелителя Тьмы. Вывести такого на чистую воду будет отнюдь не легко.

— Как обстоят дела в Эмпасе, брат Рашфор? — внезапно прервал его размышления немного полнеющий священник средних лет с овальным красным лицом и жиденькими каштановыми патлами.

— Неплохо, — сдержанно ответил он, но заметив, что вопрошавший не просто проявил дежурную учтивость, подав пример братьям, а смотрит на него с неподдельным любопытством, пояснил, — Прихожан немного, не чета верховному храму, всё-таки дороги в Эмпас стали опасными даже из соседнего Минока. Но некоторые всё же рискуют жизнью, дабы вознести хвалу Повелителю и испросить его защиты и милости. Ни одна служба не проходила при пустом зале.

— Да, — иронически заметил другой священник, долговязый мужчина с вытянутым и немного задранным подбородком, — Прежде мы радовались полным залам, а нынче непустым.

— Уверен, брат Рашфор делает всё возможное, дабы нести в люди волю и славу Повелителя Тьмы! — возразил первый, — Но Британию нынче действительно постигли беды, от которых Повелитель хранит Покров!

— Тебе-то откуда знать такое, брат Гофрик? — вновь сыронизировал долговязый, — Давно ли ты выходил из своей кельи дальше трапезной?

Раздались лёгкие смешки, тревожное молчание немного развеялось. Большинство присутствующих были кравами, как понял отец Рашфор по их красноватым глазам. Но насупившийся брат Гофрик, судя по имени, происходил из дёнов. В окружении этих худощавых людей он выглядел довольно полным, можно даже сказать толстым, если не сравнивать его с настоящими толстяками.

— Имеющий уши да услышит, брат Валентайн, — ответил он и вновь повернулся к гостю, расплывшись в тёплой улыбке, — А лёгок ли был твой путь, брат Рашфор?

Настоятель храма Повелителя Тьмы в Эмпасе не стал рассказывать этим людям ни о длительном плену у гриммов, ни о покушении на него в Ю, ограничившись только скупыми холодными фразами.

Однако, продолжая эту непринуждённую беседу, превысокий отец Рашфор сделал для себя несколько полезных наблюдений. Этот весельчак, весьма охочий до слов, явно пытался выказать ему расположение. Он знал такой тип людей. Они всегда первыми чуют меняющийся ветер и спешат повернуть свой нос по нему. Но не особо усердствуют, дабы в случае чего можно было списать своё поведение на безалаберное простодушие. Мол, просто вот я такой бесхитростный человек, которому и в голову ничего не приходило дурного! Знал он и таких, как брат Валентайн. Эти больше любили прочно сидеть на одном стуле, чем пытаться удержаться на двух. Из них выходили плохие предатели, а вот врагом они могли стать куда как неприятным.

Рашфор отметил для себя ещё нескольких человек, но главное, что он понял из поведения привечающих — ни для кого не секрет, что должно произойти в храме в ближайшее время, и каждый по-своему готовился к этому. А кроме того он, наконец, решил, что говорить первосвященнику.

— Меня пытались убить, — начал отец Рашфор, когда все служки уже удалились, оставив их с превысоким Эзариком в просторной библиотеке.

— Неужели?! — с неподдельным возмущением воскликнул немного сутулящийся настоятель верховного храма Повелителя Тьмы.

— Твоих рук дело? — прямо спросил гость, не отрывая холодного взгляда от собеседника.

Тот растерялся лишь на мгновение, но и его хватило превысокому Рашфору, чтобы понять правоту своих подозрений. Лукавить с ним было бессмысленно, в части плетения лжи отец Эзарик слыл непревзойдённым умельцем, и, наверняка, разгадал бы его сразу. А вот открытых вопросов он явно не ждал, полагаясь на разумность нежеланного гостя.

Да Рашфор поначалу и не думал спрашивать в лоб. Но, убедившись в полной осведомлённости и предвзятости собратьев, понял, что иного выбора у него нет. Подобное обвинение верховного настоятеля потребует немедленной и суровой ответственности, но это была единственная его возможность уцелеть. Иначе ему не отъехать от храма и пары вёрст.

— И что ты теперь сделаешь? — вопреки всем ожиданиям Рашфора, первосвященник тоже не стал хитрить, — Ты ведь понимаешь, чем грозит подобное обвинение? Будет собрание, которое рассмотрит твои слова. И чем, думаешь, оно закончится?

— Скажи, почему теперь, — бесстрастно спросил гость, — Ты всегда мог отправить убийц и в сам Эмпас, не дожидаясь, пока я его покину.

— Нет, что ты, — усмехнулся отец Эзарик, — Ты доставил мне много хлопот, но вовсе не тех, за которые стоит нарушать волю Высших. Сиди ты дальше в своём Эмпасе и отлавливай моих лазутчиков, мне бы такое и в голову не пришло. Но понёс же тебя зорн в Покров!

— Ты настолько не уверен в себе? — хладнокровно ответил Рашфор, — В любом случае, я не собирался покушаться на твоё место в верховном храме. Повелитель ценит своих верных слуг за их веру и служение его воле, а не положение, которые они занимают среди людей.

— Ха! — первосвященник неторопливо приблизился к гостю и хитро прищурившись заглянул в его равнодушное лицо, — А знаешь, я даже не думал о подобном… Видать, совсем постарел… Но дело вовсе не в этом. Максимус начал сомневаться и уже не верит мне, как прежде…

— Насколько я слышал, государь Покрова вообще никому не верит.

— Да, так и есть. Но он непременно захотел бы с тобой поговорить. И, боюсь, то, что ты ему можешь сказать, ещё больше оттолкнёт его от дела нашего Повелителя!

— Твоего дела, ты хотел сказать! — в прежде ровном голосе Рашфора появилась нотка скрытой угрозы, — Мне отсюда не выйти?

— Отчего же? Ты волен в любой момент взять коня и вернуться в свой Эмпас, — Эзарик даже не стал спорить, укрепив подозрения гостя, — Братья сопроводят тебя до самых рубежей Покрова. Я даже не стану тебя привлекать к ответу за твоё нелепое обвинение!

— А если я не хочу возвращаться в Эмпас?

— Тогда тебя проводят до полуночных рубежей, откуда ты свободно сможешь отправиться в Скару, Рохлэнд или куда тебе ещё будет угодно!

— Но путь в Нод мне заказан?

— Ты как всегда поразительно умён, мой брат, — расплылся в улыбке настоятель верховного храма Повелителя Тьмы, — Я даже сожалею, что совершил столь необдуманный поступок и приношу искренние извинения за него! Ведь мы, оказывается, так прекрасно можем договориться!

— А гриммы — тоже ты? — открывшиеся обстоятельства оказались для Рашфора неожиданностью, их нужно было быстро обдумать, заняв отца Эзарика пустой болтовнёй.

— А что гриммы? — искренне удивился тот, — Чего они натворили?

Странно, подумал отец Рашфор, если уж зашёл прямой разговор, зачем первосвященник притворяется непричастным? Или действительно в этом он был совершенно чист?

— Посидел у них в плену пару дней, — осторожно сказал он, не желая пока раскрывать всей правды.

— Так, погодь, мы не ждали тебя увидеть, — такая откровенность даже немного разозлила Рашфора, хотя виду он не подал, — Но раз уж ты жив, значит должен был добраться сюда ещё пол-луны тому. Так это ты у гриммов провёл столько времени?

На морщинистом лице Эзарика отражались одновременно забава и настороженность. Его гость теперь не сомневался, что первосвященник не лжёт и действительно не был причастен к такому странному поведению покровских орков.

— Это очень необычно… Сдаётся мне, кто-то в Покрове подзабыл о том, кто им правит. Весьма любопытно!

— Собираешься обсудить это с Максимусом?

— Непременно! — восторженный взгляд Эзарика вдруг внезапно угас, — Хотя нет, придётся утаить до лучших времён. Ведь тогда придётся ему объяснять, почему ты был в Покрове и не навестил его государя, который так хотел с тобой пообщаться. А этого делать мне очень не хочется…

— Но ты же можешь сказать, что узнал это от другого человека, — заметил отец Рашфор, уже почти раскрывший для себя сущность своего противника, оказавшуюся не такой опасной, как он считал прежде, — Хотя бы даже другого собрата, пришедшего из британских земель.

— Лгать государю Покрова? — в голосе первосвященника были ужас и возмущение одновременно, — Мне ещё дорога голова на моих плечах!

— А прежде ты этого не делал? — колюче ухмыльнулся Рашфор.

— Максимус видит ложь насквозь! — судорожно сглотнул Эзарик, невольно вспомнив незримую хватку на горле.

— Неужели верховный настоятель храма Повелителя Тьмы чего-то боится? — с иронией воскликнул гость, — А тем паче мирского правителя!

— Глупец тот, кто его не боится! — огрызнулся первосвященник.

— Ты разочаровал меня, Эзарик, — полным уверенности тоном заявил отец Рашфор, — Явившись сюда, я был преисполнен сомнений и сам бы не дал медяшки за свою жизнь. Но теперь я вижу, что сделал это не зря!

— Чего ты завёлся? — непонимающе уставился первосвященник на своего нежеланного брата по вере, — Мы же вроде обо всём договорились!

— Геккель Эзарик, я обвиняю тебя в покушении на мою жизнь! И вызываю тебя к тёмному правосудию!

Это была его последняя возможность. Рашфор не сомневался, что братья-провожатые прирежут его как только из окон храма перестанут виднеться их фигуры. Нечего и думать пытаться доказать свою правоту собранию — большинство его братьев в Эйкунарэ либо наивно убеждены в непогрешимости первосвященника, либо сознательно его поддерживают. Оставалось только тёмное правосудие. Да, это было опасно, очень опасно. Ведь Геккель Эзарик был вовсе не слабым противником и запросто мог бы его убить, даже не прилагая особых усилий. Так он думал прежде. Но теперь, увидев этого погрязшего в мелочной суете, перепуганного каким-то людским владыкой и потерявшего верный путь хилого мужичка, отец Рашфор уверовал в возможность победы. Нет, этот тщедушный человечек преклонных лет уже не тот могущественный интриган, которого боялись и уважали повсюду, где слышали его имя. В нём больше не было того непреклонного духа, а значит поединок даст лучшую возможность не только уцелеть, но и добиться поставленной цели. Открывшиеся сомнения Максимуса очень воодушевили превысокого настоятеля храма в Эмпасе, и теперь он точно знал, что нужно сделать дальше.

— Ты понимаешь, что говоришь? — на лице Эзарика мешались гнев, ярость и вместе с тем деланное сочувствие, — Я сделаю вид, что не слышал твоих дерзких слов, если ты немедленно покинешь храм и отправишься прочь из Покрова!

— Я взываю к тёмному правосудию! — повторил отец Рашфор.

— Ты понимаешь, что я могу просто велеть уничтожить тебя, сей же миг? Там, за дверью, стоят братья-стражи, которые даже слушать тебя не станут, а прикончат по одному моему слову, ворвавшись сюда!

— Неужели ты настолько утратил веру, что способен вызвать гнев Повелителя Тьмы, отказавшись от тёмного правосудия?!

Первосвященник явно растерялся. На его памяти не было ни одного случая, чтобы кто-то рискнул отказаться, и проверять на своей шкуре, так ли неизбежно возмездие, как верят люди, он очень не хотел.

— Зачем тебе это, брат Рашфор? — вновь попытался Эзарик воззвать к благоразумию зарвавшегося собрата, — Ты же не сможешь победить!

— Увидим. Повелитель Тьмы нас рассудит, — сказал тот и вышел.

Вылазка

Поутру отряд добровольцев Дю Пре выдвинулся в путь. Свежий морозный воздух приятно щекотал привыкшие к затхлости замка лица. Повелитель Ветров, видимо, нынче взял отгул, и бушевавшая много дней кряду буря улеглась, оставив после себя лишь едва заметные дуновения. Яркое Око Митры на чистом без облачка небе выглядело потускневшим, словно объятым хворью. Зато его лучи отражались от сплошного белого ковра равнины Рохлэнда слепящим до рези в глазах сиянием, вынуждая нечастных в эти дни путников постоянно смотреть вдаль, туда, где на расплывающемся туманной дымкой виднокрае едва показывался Лес.

Рыцарю не терпелось ворваться в схватку. Его меч уже залежался в ножнах, соскучившись по вражеской крови, ладно ещё не начал ржаветь. Последние лета выдались довольно мирными, и бывалому вояке не часто доводилось драться, хотя последний поход в земли Туманного народа и последующая стычка с орденом Золотых Эполетов напомнили ему о летах былой славы. Но прежде на нём не лежало бремя страшно клятвы, которая нынче тяготила его думы, и лишь упоение битвой могло хоть на краткое время очистить помрачневшие мысли.

Помимо Джеофа, Йоло и подсевшего за худощавым бардом Дайли в поход отправились трое следопытов, наёмник с Холодного Берега, пара рыцарей, с дюжину горячих голов из гарнизона, а кроме того небольшой отряд отобранных лично Дю Пре новобранцев из числа наиболее способных. Помимо прочих, за ним увязался и молодой ученик лекаря, которого рыцарь до последнего не хотел брать, а после, с трудом согласившись с его уговорами и доводами, пригрозил, что бросит в дороге, если тот станет обузой. Но юноша держался молодцом, ничем не уступая воинам и даже бодрее многих сверстников, выбравших путь меча.

Небольшой отряд Дю Пре направился к закату, в Тин Уиндом, где рыцарь намеревался разузнать подробнее о налётчиках и добрать людей. Зимой равнина была пустынна, даже следов на залежавшемся снегу почти не встречалось, а потому без всяких приключений носители государева возмездия ко второй ночи добрались до Закатных Врат.

И подоспели как раз вовремя! Небольшой, но укреплённый городок едва сдерживал осаду. Многочисленная свирепая толпа нелюдей, отчего-то забравшаяся так далеко от своих владений, ураганом обрушилась на каменные стены, грозя снести всё на своём пути. Видимо, эта зима стала настолько голодной для этих созданий, что налётчики не убоялись даже хорошо обученного гарнизона, а может просто отучились за годы мира и затишья встречать достойное сопротивление.

Как бы то ни было, нынче эти полудикие существа разбойничать забрались далеко на полночь от земель Эскардии, туда, где о подобных набегах уже давно и вспоминать забыли, а потому внезапное нападение застало врасплох жителей городка.

Вообще, быкоглавцы не принадлежали туманному народу, никаких родственных связей или, хотя бы, близких черт. Как и многие подобные создания, они были сотворены из человека и зверя, но не стали ни тем ни другим, задержавшись где-то в промежутке. Одни приписывали Высшим столь нелепые творения, другие в страхе вспоминали Того, Кто Глубоко Под Землёй, третьи и вовсе строили домыслы о грехе людской похоти. В любом случае, быкоглавцы, как и другие люди-звери, были истреблены почти повсеместно ещё на заре времён, а жалкие остатки их рода теперь ютились в самых нехожих дебрях, самых крутых скалах или даже самых топких болотах, там, где их не достанет рука человека.

Но некоторые, как быкоглавцы Бычьего Лога, встали под защиту Эскардии. Туманный народ хоть и был довольно силён, всё же уступал людям числом, а потому охотно принял в свои ряды даже таких странных и ничуть не похожих на них существ. Многие угнетённые и недобитые остатки нелюди поспешили примкнуть к Эскардии, спасая свою жизнь и давая последней возможность торговаться о мире на более выгодных для себя условиях. Обескровленной постоянными стычками Британии ничего иного не оставалось, как согласиться и оставить недобитков в покое.

Свирепые лесные воители, закутанные в толстые меха с головой и вооружённые кто чем, громко кричали и наступали вразнобой, отчего издали походили на дикую звериную стаю, зачем-то штурмующую город. Их вытянутые бычьи морды с широченными ноздрями лишь добавляли подобного сходства, а крупные изогнутые рога, угрожающе торчащие по обоим бокам покатых лбов, и вовсе не оставляли в нём сомнений.

Когда-то очень давно этот дикий народ обитал в степях Форестра, к закату от Великой Реки, заселяя все обширные земли между лесами. Там они собирали траву, из которой готовили множество яств, понятных лишь им, варили отвары и снадобья против хворей, а со временем научились возделывать землю, шить одежду и строить дома. Так бы и случилась в тех краях страна быкоглавцев. Но пришли люди. Британия, тогда ещё под твёрдой королевской рукой, стремительно расширялась, принимая в своё подданство всё новые племена людей и осваивая всё новые земли. И, разумеется, ведя беспощадную борьбу со всякой нелюдью. Строительство замка Лукаем, воспетое британскими бардами, как одно из величайших времён истории, для народа людей-быков обернулось кровавой резнёй, в которой было истреблено почти всё их племя, а небольшое количество выживших было вынуждено спасаться бегством из родных степей. Часть подалась в Полуночную Гряду, надеясь укрыться в труднопроходимых склонах, а если повезёт — так и вовсе перевалить неприступные скалы. Но другая, меньшая часть, ушла на восход и, сумев перебраться на другой берег, затеряться в дебрях Колдовского Леса. В конце концов полудикое степное племя смогло найти себе новый дом на рубежах между землями туманного народа и вечно враждовавших с ним людей.

С тех пор эти прежде необжитые леса на полуденных берегах реки Иглэйн в её верхнем течении стали зваться Бычьим Логом, а привыкшему к степи народу пришлось быстро учиться жить в лесу, собирать ягоды и грибы, охотиться, выделывать меха и шкуры и очень много сражаться.

Когда-то мирные и трудолюбивые быкоглавцы за поколения жизни в лесу не только приучились есть непривычное для них мясо, но и в корне изменили свои уклады, превратившись в свирепых воителей, не многим уступающих оркам в ярости боя, а в беспощадности далеко опередивших даже людей. Постоянные стычки с орками и людьми закалили когда-то мирных пахарей, сделав их грозной силой в Колдовской Лесу, ставшей постоянной головной болью сперва королей, а потом и лордов Британии. Дело шло к полному изведению быкоглавцев славными рыцарями, и даже их удобное положение между землями заклятых врагов не спасло бы этот народ от печальной участи. Но высоким правителям Британии и Эскардии удалось-таки договориться о мире, и отчаявшееся племя, дабы избежать расправы, поспешило примкнуть к последней, под её надёжную защиту.

Кармонд Аргамус, князь быкоглавцев, оказался весьма мудрым мужем, а потому вмиг урезонил сородичей и велел забыть все обиды, прекратить набеги и жить в добром соседстве со вчерашними врагами по обе стороны своих земель. Однако, «государство» и «единство» оставались для дикарей лишь словами. Поколения их предков привыкли жить замкнутыми деревенскими общинами. И хотя многие уже научились новым порядкам, признали над собой единого князя и исправно платили подати Эвигайзасу, всё же в лесных дебрях продолжали жить по-старому, не ссорясь с сородичами, но считая чужаков справедливой добычей.

Власть князя нельзя было считать хрупкой, любые нарушения его слова быстро и жёстко пресекались, и пожилому, но ещё очень крепкому правителю Бычьего Лога удавалось надёжно держать сородичей в узде. Уговорами и угрозами мудрый вожак убедил их оставить месть и забыть былые обиды, ведь торговать лучше, чем воевать, павшим хлеб и мясо не нужны. А мир с соседями — залог не только богатства и процветания, но и самого выживания их малочисленного народа.

И вот уже много лет своенравные быкоглавцы не беспокоили земли Британии, а Бычий Лог считался едва ли не самым тихим и безопасным её рубежом. Даже разбойничьи шайки орков оттуда не приходили — князь Аргамус зорко следил за порядком в своих краях. Что подтолкнуло их нынче к такому безрассудному нападению — оставалось только гадать.

Когда отряд возмездия достиг Закатных Врат, крепкая каменная стена уже была пробита в двух местах, и разъярённые залпами лучников высокие широкоплечие налётчики вовсю ломились в эти дыры, сметая не очень ловких защитников. Судя по отсутствию таранов или чего-то на них похожего, здесь поработали прославленные шаманы, подчиняющие своей воле саму землю. Об этом же говорили и развороченные словно от удара огромным кулаком снизу, камни, разбросанные вокруг. Сказки и байки частенько упоминали об этом даровании быкоглавцев, но узреть подобное воочию нынешним защитникам Уэлка прежде не доводилось.

Дю Пре сотоварищи сходу врезались в битву, обрушившись диким, свирепым ураганом на задние ряды налётчиков. Дайли показал себя очень лихим рубакой, на скаку спрыгнув с коня британца на спину высоченному воину, глубоко врезавшись в неё секирой и тут же освободив её, снеся голову его развернувшемуся товарищу, несмотря на толстенную бычью шею. Небольшой рост казада ничуть не смущал его в битве и не мешал наносить стремительные смертоносные удары, а скорее помогал самому избегать вражеского оружия. Его тяжёлая секира оборвала жизни многих налётчиков, а железный, увенчанный изящным шпилем шлем покрылся царапинами и сколами. Но ни копьё, ни меч, ни топор не могли пробить его, как и стальную кольчугу в три слоя. Мастера-оружейники подгорного народа недаром славились умелостью по всей Британии.

Рядом с тильмондом вовсю орудовал катаной Йоло. Зарубив двоих, он всё же вынужден был спешиться с пронзённого копьём коня. Ловко спрыгнув с падающего крупа, британец быстро метнулся к казаду, прикрывая его спину, и завертелся, отражая удары и обрушивая ответные выпады на навалившихся со всех сторон налётчиков.

Дю Пре и Джеоф тоже не отставали, и, разведя заранее поделённый надвое отряд, врубились в гущу штурмующих пробоины в стене врагов. В отличие от барда и казада, а так же рубившихся с ними рядом рыцарей Уэлка, тешащих свой боевой задор, этим двоим приходилось командовать людьми, а потому умерить пыл и приглядывать за каждым. Хотя и на их долю хватило поверженных недругов, а чудовищно огромный двуручник Джеофа так и вовсе обагрился по самую рукоять.

Новобранцы не подвели, хотя их раскрасневшиеся лица и горели какой-то дикой смесью страха и восторга пополам с сомнением, наплыв чувств от первой настоящей схватки не затуманил их взора и не ослабил руку. Точно выполняя указания командиров, они ровными рядами копий теснили недругов, заставляя их пятиться к стене, смешиваясь, сбивая друг друга с толку и с ног. Более опытные вояки из гарнизона разместились меж новичков, где нужно прикрывая младших соратников, а где и бранью вырывая из оцепенения растерявшегося от вида смерти товарища.

Несмотря на слаженные действия, обойтись без потерь не удалось. Где-то умелый боец снёс башку зазевавшемуся юноше, кровь брызнула фонтаном на лицо его такого же неопытного соратника, от чего тот перепугался до ужаса и застыл, неверяще глядя на оседающее тело, пока удар тяжёлой палицы не размозжил и его череп. В другом месте парень, пронзивший насквозь коренастого быкоглавца с отломленным рогом, не справился с тем чувством, которое накатывает, когда убитый тобой в предсмертии уставился прямо тебе в глаза. Сражавшийся рядом с ним бывалый вояка попытался криком вразумить мальчишку, но не успел, а потому бросился прикрыть его от смертоносного удара. Но защитив юнца, оставил спину открытой топору собственного противника.

Другие гибли от того, что враг ловчее бился. Сколько бы Джеоф не гонял этих юнцов, умело обращаться с оружием они ещё не научились, в отличие от тех налётчиков, которым довелось пройти не одну битву. Хотя большая их часть также была молода и не могла похвастать искусным обращением с оружием, ведь настоящие сражения прекратились давно, а в учебных поединках особого опыту да закалки не наберёшься. Но были и зрелые, заставшие то жестокое время войны, они-то и стали основной причиной нынешних потерь среди защитников Рохлэнда.

Где-то брали просто числом. Небольшой отряд Дю Пре хотя и внёс сумятицу в толпу налётчиков, всё же изрядно им уступал. Придя в себя, лесные жители пытались сбиться в кучу и, навалившись, прорвать три ряда окружающих копейщиков. Порой им удавалось прорубить брешь наружу, но вырваться они не успевали — внимательные командиры зорко следили, чтобы никто не покинул окружения и не ударил в тыл, а когда было нужно сами закрывали прореху и отбрасывали недругов назад, пока ряды товарищей вновь не сомкнутся.

Кого-то из людей сгубили шаманы. Неизвестно, на что они были способны, развернись в полную силу, но в тесноте и общей суматохе не успевали натворить ничего особого серьёзного, ограничиваясь короткими быстрыми заговорами снующих в округе духов ледяных ветров, больше пугающих и вводящих в недолгий ступор, чем причиняющих увечья и смерть. Зато соплеменники шаманов умело использовали замешательство недругов и спешили прикончить их в эти моменты. И вновь доставалось больше новичкам, опытным воинам было несложно справиться с гнётом беснующихся стихий.

Трое следопытов, не проходивших подготовку строевому бою, так и держались верхом позади сражающихся, метко отстреливая задние ряды налётчиков, прижатых к стене, а так же и тех, кто пытался прорваться. Одного из сослуживцев Шамино стремительно атаковали духи, забираясь под мех и рубаху, вымораживая озябшую плоть до самых костей. Бедняга, не выдержав лютого натиска, мешком свалился с коня, сломав руку и едва не разбив голову. Но меткий выстрел его товарища прервал жизнь того быкоглавца, что не сводил со страдальца своих больших чёрных глаз, и духи тут же отстали со смертью шамана.

Позади сражающихся рядов воинов сновал парнишка-лекарь, не дожидаясь окончания боя вытаскивающий раненых товарищей из строя и тут же на месте пытающийся остановить кровь и худо-бедно перевязать. Некоторые умирали у него на руках, но юноша не паниковал, и тут же спешил на помощь следующему, стараясь всё же не путаться под ногами.

Вмешательство подоспевших сил Уэлка разом свело на нет усилия явно побеждавших до того налётчиков. Командир гарнизона Закатных Врат быстро сообразил, что происходит, и велел перейти в наступление. Защитники городка тоже были не робкой дюжины и, дружно навалившись всем скопом, смяли уже прорвавшихся через пробоины, а после и сами полезли в них, тесня быкоглавцев с внутренней стороны.

Джеофа несказанно удивила полноватая фигура среднего роста в походной рясе, снующая среди защитников городка и подбадривающая их громкими выкриками, призывающими на помощь Повелителя Света, а так же сулящими кару небесную нечестивцам, осмелившимся покуситься на мирный британский городок. Священник ловко орудовал деревянным, но судя по всему очень прочным посохом, превратившимся в грозное оружие в его умелых руках, которым тот раздавал меткие удары, ломая рёбра и разбивая крепкие черепа лютующих быкоглавцев. Прикончив очередного налётчика, превысокий отец короткой молитвой отпускал ему грехи и тут же бросался к следующему. Присмотревшись, здоровяк убедился, что глаза его не обманывают и это действительно никто иной, как отец Петрикл, настоятель храма Света в Эмпасе, неведомо какими ветрами занесённый так далеко от дома.

Долго захватчики не протянули. Хотя среди пугливого люду много слухов ходило о том, что свирепые нелюди всегда бьются насмерть, до последнего, на деле многие сдались на милость победителей. Да и не так дики они были, как то болтали доселе.

Быкоглавцы прекрасно владели британской речью и вели себя как-то сдержанней, чем того ожидали. Во всяком случае, не скрипели зубами в бессильной злости, не бросали на победителей ненавидящих взглядов, а могли вести какой-то дельный разговор и внятно отвечать на все вопросы. Правда, через слово вставляли непереводимые выражения из родной речи.

Допрос проводил сам граф Уиндом, в присутствии гарнизонного командира, а так же рыцарей Уэлка и пары своих советников. Пленники в один голос твердили, что не было у них никакого вождя или заводилы, просто все мужчины селения договорились на общем молвище податься на полночь и укрыться там, за каменными стенами британского городка. Встретить здесь хорошо обученных воинов налётчики вовсе не ожидали, о чём теперь очень сожалели. Прежде им казалось, что взять городок будет не сложнее, чем ограбить деревню.

— Но почему вы подались на полночь? — уже третий раз задавал граф один и тот же вопрос хмуро переглядывающимся меж собой пленникам.

— Нежитьё там совсем стало, — наконец, решился ответить один.

— Совсем нежитьё, — подтвердил другой, кивнув большой рогатой головой и шумно выпустив пар из широких ноздрей.

— Вы о мирном договоре слышали? — поинтересовался сэр Коллин, один из рыцарей-добровольцев Уэлка, — Или Бычий Лог не подчиняется нынче Эскардии?

— Так-то оно где? — вопросительно взглянул на него третий пленник, — А тут оно не там… Вот!

Граф устало провёл рукой по лицу и вновь повторил вопрос. Пытки могли бы развязать язык любому молчуну, но что делать с такими, кто попросту не умеет внятно изъясняться? Оставалось собрать всё терпение в кулак и попытаться добиться от лесных дикарей более точных ответов.

— Князь Аргамус велел напасть на город?

— Не-не! — замотал головой первый, — Князь совсем не велел! Князь-то он там, а мы-то тут все…

— Кто это все? Все воины? Или вся деревня? Или всё твоё паршивое племя? — начал раздражаться сэр Коллин.

— Думаю, я могу ответить на этот вопрос, — вошедший Шамино явно был навеселе, — Мы тут с товарищем объехали округу и в перелеске в паре вёрст к полудню обнаружили их лагерь. Там всё: старики, бабы, дети и их пожитки, даже скотину кой-какую привели. Видать, не просто набег тут планировался, а основательное переселение.

Лицо графа налилось краской. Эдакого нахальства он вовсе никак не ожидал. Чтобы какая-то там нелюдь на полном серьёзе собиралась не просто ограбить, а захватить его город и поселиться в нём! Клайв Уиндом едва сдержался, чтобы тут же не выхватить меч и не порубить пленников на куски. Увидев на его лице отчаянную борьбу с собственным гневом, допрос продолжил Дю Пре.

— Так и что сия наглость означает? С каких пор британские города стали местом, в которое всякая тварь может завалиться со всем скарбом и расположиться тут, как у себя дома?

— Нужен новый дом, — понуро опустил голову быкоглавец, ближе всех оказавшийся к рыцарю, — В старом нежитьё совсем стало…

— Но почему вы припёрли к нам? — взял себя в руки Уиндом, — У вас есть свой князь, почему не пошли к нему за защитой? Есть ваша Эскардия и бар Хогбен, наконец! Или они вам велели искать себе новое пристанище в землях людей?

Быкоглавцы понуро опустили головы, не решаясь ответить на этот вопрос. Но рыцари явно не собирались оставлять его без ответа, равно как и церемониться с пленниками. Сэр Коллин что было дури врезал кулаком в латной перчатке одному из сидящих на коленях налётчиков и грубо на него рявкнул.

— Отвечай, когда спрашивают!

Быкоглавец, едва не рухнувший на пол от сильного удара, бросил на рыцаря недобрый взгляд, но быстро отвернулся и ответил.

— Князь ничего не может поделать с друинами…

При этих словах Дю Пре вздрогнул, но остальные, казалось, вовсе не восприняли их всерьёз.

— Какими друинами? Ты чего мне голову морочишь? — возмутился граф Уиндом, — Отвечай, князь Аргамус велел проверить нашу оборону?

— Да нет же, — в отчаянии воскликнул другой пленник, — Князю тому неведомо, что наше селение снялось и ушло на полночь, иначе бы он сам с нас головы поснимал! Но от друинов совсем житья не стало, а князю с ними не тягаться, только бежать и оставалось!

Сэр Коллин вновь не сдержался и врезал этому быкоглавцу ногой, а после не забыл добавить и первому.

— Я вижу, говорить вы не собираетесь, ну я вас заставлю!

— Не стоит пачкать руки, благородный сэр, — сказал граф, — Палача!

— Постойте, — вмешался Дю Пре, — Дайте-ка мне их расспросить.

— Сэр Дю Пре, — покачал головой Клайв Уиндом, — для такой работы у меня есть обученный человек, а благородному рыцарю сие грязное дело не к лицу.

— Да не собираюсь я их пытать! Но сдаётся мне, неспроста они про друинов заговорили. Завелась эта зараза в Колдовском Лесу…

— Ха-ха! — рассмеялся сэр Коллин, — Не думал я, что ты, сэр Дю Пре, веришь в бабушкины сказки!

— Да прежде и не верил, — хмурое лицо рыцаря выражало полную серьёзность, — Пока сам на них не наткнулся. Столько ребят потерял!

Весёлая ухмылка быстро сползла с губ окружающих рыцарей, а в бирюзовых глазах графа появилась лёгкая тревога.

— Да брось ты… Может, померещилось?

— Дюжинам моих дружинников сразу? — Дю Пре подошёл к одному из пленников с обильным кровоподтёком под левым глазом, взял его за подбородок и, глядя в глаза, спросил.

— Ты сам видел друинов?

— Да, — ответил тот, не отрывая взгляда своих чёрных глаз от взора рыцаря, — Многие из нас видали, а многим и не удалось спастись…

— Ладно, — сдался граф Уиндом, — Если рыцарь говорит, что за этим может быть правда, стоит хотя бы послушать их рассказ.

— Но это же просто сказки! — не унимался сэр Коллин.

— Ты подвергаешь сомнению слово рыцаря?

— Ни в коей мере! Но…

— Значит мы выслушаем этих тварей, — отрезал граф и добавил для стражи, — Этих двоих, самых болтливых, оставьте, остальных в колодки на площадь. Где там следопыт был?

— Я здесь, граф! — подал голос незаметно стоящий в углу Шамино.

— Так, Келвер, — кивнул Уиндом одному из своих воинов, молчаливо стерегущих пленников, — Бери три дюжины ребят и ступай в их лагерь, следопыт покажет дорогу. Приведёшь всех в город, запрёшь в третьем амбаре, он уже пуст.

— Там же стены деревянные!

— Ничего, небось бабы с детишками хлопот не создадут. Охрану всё равно поставь, разумеется. Позже решу, что с ними делать.

— Детей не обидьте! — воскликнул один из быкоглавцев, ведомых стражниками наружу, — Они не виноваты, лишь мужчины в ответе!

— Вот, и этого тоже оставьте, — подал знак граф, — Третьим будет, раз так переживает за своих, может, станет сговорчивее.

Воины отправились исполнять указания, Шамино так же поспешил за Келвером. Избитую, израненную толпу быкоглавцев одного за другим увели на городскую площадь, для вымещения праведного гнева и на потеху жителей Закатных Врат. Их воинственные лица, во время схватки полыхавшие яростью, теперь наполняли лишь грусть и тревога.

Допрос длился долго, до глубокого вечера, когда многие горожане уже ложатся спать, и даже трактиры начинают понемногу пустеть. Трое сломленных поражением быкоглавцев охотно рассказывали всё, о чём их спрашивали, не пытаясь что-то утаить или исказить.

Как выяснилось, друины давно досаждали жителям Колдовского Леса, но прежде то были редкие случаи. Бывало, грибник наткнётся на это порождение мрака и убежит в страхе, а бывало, что и охотник пустит стрелу в кусты, а оттуда выныривает тень в закрытом плаще с капюшоном и голый череп из-под него выглядывает пустыми глазницами. А порой и детишки прибегут с ягодной поляны и визжат что есть мочи, что мертвяка видали в плаще и с когтистыми пальцами, тянувшимися к ним. Да только тогда обходилось, в основном, смертельные случаи были редки, а может просто рассказать о них было некому.

Подобные байки ходили и в людях, особенно среди тайа, но больше орки и гоблины ими стращали своих непослушных детей. Однако, никто толком не смог подтвердить эту сказку, чародеи Лунного Сияния дважды собирали поход по самым глухим дебрям Колдовского Леса, даже смогли договориться с Эскардией о пропуске в их земли для поиска нежити. Но так ничего и не обнаружили, а потому люди сочли их выдумкой, а как было в туманном народе — особо не спрашивали.

Но всё изменилось несколько лет назад. Друины стали всё чаще появляться открыто, а то и вовсе нападать на поселения. Быкоглавцы, как и туманный народ, перестали сомневаться в их реальности, но последним нежить докучала мало, потому что-то с ней делать они не спешили. А вот рогатым дикарям доставалось по первое число, ведь именно в их землях и начался самый разгул. Но, что самое странное, уверяли пленники, теперь эти твари ходили не по одной, а группами, и истребляли народу столько, что в пору и в горн трубить.

Князь Аргамус, конечно, пытался с ними бороться. И даже вполне успешно, управа на нежить нашлась, хотя и стоила великих трудов. Да вот только выследить их никак не удавалось. Нападут, поубивают народу, да потом растворятся во тьме — ищи-свищи их по всему лесу. Пока донесут князю, пока прибудут его дружинники — а уже нет никого, только плач, да слёзы баб, хоронящих мужей и сыновей.

Конечно, быкоглавцы народ сплочённый, перед общей бедой не дрогнул и пытается бороться. Да и орки поворчали-поворчали, но всё же выслали большой отряд в Бычий Лог в помощь. Только всё одно толку мало, а крупный гарнизон в каждом селенье не поставишь. Вот и начало понемногу малодушие вкрадываться в некоторые сердца.

— Так чего вы ж вы за свой дом-то не боролись? — покачал головой граф, выслушав рассказ пленников, — Вон сколько топоров собрали на мой город, вам бы их против врагов направить, а не нарушать многолетний мир меж нашими народами!

— Да разве ж можно такое победить! — воскликнул один из них, — Не успокоятся они, пока нас всех не изведут! Одного уложишь, так на его месте двое вырастут!

— Вот-вот, — подтвердил другой, с заплывшим глазом, — Детишек жалко, станут добычей такого упыря, почём зря! Предки нагрешили, а мы теперь за них расплачиваемся…

— Так, — оживился Дю Пре, — Вот здесь подробнее. Причём тут ваши предки?

— Так как же, — подал голос третий пленник, — Прежде-то эти края друидов были. По всему Колдовскому Лесу они жили, туманный народ их особо не трогал, хотя тоже воевали, как говорят. Но детишек и старцев не били, а баб разве что надругаться.

— Да и были у них стычки нечасто, — вновь заговорил первый, — Так, малой кровью расходились обычно. Друиды, говорят, народ трусливый, бегали, прятались, а на рожон не лезли, потому и жили себе тихо-мирно.

— Мы называем такое не «трусливый», а «миролюбивый», — граф недовольно поморщился, но объяснять дикарям очевидное не стал, — Так и как это всё связанно с друинами?

— Ну, так нежить-то эта — те друиды и есть, — развёл руками второй пленник, — У людей о том разве не знают?

— Впервые слышу, — холодно ответил Дю Пре. Не нравилось ему то, что он слышал, ой как не нравилось, — Догадки были, да и название… Кто его придумал, уж никто и не помнит, только действительно наводит…

— Так верные догадки-то, — закивал быкоглавец, — Друиды это, что прежде населяли тот лес, восстали из мёртвых, чтобы нам отомстить.

— За что мстить-то? Говоришь, орки с ними воевали, так их же не трогают шибко?

— Ну, вот я и говорю — воевали-то так себе, раз от разу и кровь там не лилась особо. А когда наши предки пришли, то вырезали всех людей подчистую, от мала до велика, даже орки, узнав, ужаснулись…

Граф задумчиво смотрел на пленников, не зная, что за чувство его переполнило и стоит ли сразу снести башку этим троим или сперва на их глазах казнить всё их отродье. Но потом устыдился нахлынувшему гневу и только спросил.

— Чего же так разошлись ваши предки?

— Обида у них была великая на людей. Тепла меж нашими народами нет — то все знают, но тогда была сильная ярость и жажда мести. Они ещё не знали, как много вас по миру бродит, и не думали, что в этом лесу живут совсем другие люди, непричастные к их гонениям на родине.

— Зло порождает зло, — вздохнул Дю Пре, — Так, говоришь, теперь невинно убиенные друиды мстят вам с того света?

— Так и есть… Вот мы и дали дёру-то, думали занять городок людей, да отсидеться за каменными стенами… Но силёнок не хватило…

— Могло хватить, не подоспей сэр Дю Пре со своим отрядом нам на помощь так своевременно, — сурово сказал граф, — И что, вы бы тогда тоже резню здесь устроили?

Быкоглавцы молча опустили глаза. Врать было бессмысленно, граф видел их насквозь. Именно это они и собирались сделать, зачистить город ото всех людишек и выкинуть тела наружу. Припасов до весны им не хватало, но захватчики надеялись поживиться людскими. А там подали бы весточку в Бычий Лог и другие селения бы к ним подались. Вдалеке от жуткой нежити всяко надёжнее. Люди бы раньше весны отбивать не собрались, а к тому времени в городке бы уже сидело большое войско. И, быть может, сам князь даже решился перебраться в новый дом и привёз бы с собой отборнейшую дружину.

Но всё провалилось. Хотя даже доблестным защитникам городка его было не удержать, на выручку подоспели мужественные воины Уэлка. Им удалось посеять такую сумятицу в рядах налётчиков и так успешно прижать их к стене, что быкоглавцам показалось, будто всё британское войско поймало их в засаду. А пока разобрались что к чему, Закатные Врата успели вылезти из глухой обороны и перейти в наступление, таким сокрушительным поражением закончившееся для захватчиков.

Когда Дю Пре и другие рыцари добрались до таверны, там уже вовсю праздновали победу. Джеоф, Йоло, Дайли и другие добровольцы отряда вместе с защитниками Закатных Врат закатили славное гуляние. Столы ломились от закусок и горячих блюд, а в деревянных кружках плескался, казалось, нескончаемый эль. Люд собрался со всего городка, и, несмотря на поздний час, многие вовсе не спешили расходиться. Кому не хватило место за столами, продолжал пировать стоя, а кого ноги уже подвели, но голова ещё держалась, сидели прямо на полу. Весёлый хохот и громкие шутки заглушали даже топот мечущихся туда-сюда слуг, и все голоса, все разговоры тонули в этом беспорядочном шуме, сливаясь с общим гвалтом. Воздух наполнился влажным потом разгорячившихся тел и разящим запахом духоты. Стало так тепло, что хозяин мог бы погасить огонь в печи, а никто бы и не заметил повеявшей прохлады. Но никто не жаловался на тесноту и неудобства — все дружно веселились и восхваляли доблестных защитников Закатных Врат и отважных героев Уэлка. Юноши из отряда Дю Пре даже не мечтали о таком скором признании и славе, а потому вовсю наслаждались воплощением своих самых смелых надежд, то и дело омрачаемым свежей памятью о погибших товарищах.

Веселился вместе со всеми и отец Петрикл. Пожилой священник снискал особую славу среди воинов, никак не ожидавших от настоятеля храма Света такого задора и боевой выучки. Хотя его никак нельзя было назвать свирепым воителем — даже круша рёбра очередному недругу он оставался совершенно спокоен и умиротворён, как и полагает духовному отцу. Но своеобразное владение посохом впечатлило даже опытных вояк, не говоря уж о восторженной молодёжи.

Превысокий очень обрадовался, встретив Джеофа, и первым делом принялся расспрашивать того о дальнейшем пути из Минока и нынешней участи его спутников. Особенно священника интересовала судьба юного ученика первосвященника, к Мэлиону весь Эмпас относился с теплом и заботой. И только после пятой кружки крепкого эля, который, казалось, вовсе не действовал на нехмелеющего настоятеля храма Света, рассказал о собственном пути.

Как оказалось, в Миноке он сел на корабль и отправился вниз по Великой, сперва в Магинцию, потом в Лунное Сияние, позже и в столицу, везде посещая местные храмы, читая проповеди и проводя дни в высоких духовных беседах с собратьями по ремеслу. А в Британии взял лошадь и отправился в Уэлк, несмотря ни на лютый мороз, ни на особенно злых в это скудное на добычу время разбойников, ни на изголодавшееся зверьё.

В этом нелёгком пути превысокому Петриклу довелось хапнуть и свою долю приключений. Спасаться бегством от увязавшегося за ним шатуна, помогать Белой деревне в борьбе с разгулявшейся чахоткой, три дня просидеть в плену на Золотой заставе, доказывая славным британским рыцарям, что никакой он ни лазутчик, а самый что ни есть настоящий настоятель храма Света. При упоминании ордена Золотых Эполетов до того внимательно слушавший верзила громко выругался и посоветовал не говорить о нём сэру Дю Пре, с которым, как оказалось, священник когда-то тоже был знаком, правда весьма поверхностно. И услышав о страшной клятве, данной изгнанным рыцарем, очень удивился и нахмурился.

Дальнейший путь привёл превысокого отца прямо в руки вольно хозяйничающих в Тавернаке разбойников. Ему даже довелось встретиться с их атаманом, зовущимся Камбаком Гильотином, держащим в страхе всю округу. Правда, на поверку он оказался человеком, очень чтящим Высших и, в особенности, Повелителя Тьмы, покровительствующего всем тёмным людям. Однако, и пожилого настоятеля храма Света разбойник принял с великим почётом, восхитившись его мужеством и уверенностью в себе. Не каждый решится отправиться в долгий и опасный путь в такую дурную погоду. Гильотин не только накормил гостя и предоставил ему кров для отдыха с дороги, но и снабдил снедью в дальний путь, а так же проводил до окраин Тин Уиндома.

И в завершение своих приключений священник, уже собиравшийся покидать Закатные Врата, вдруг стал свидетелем ожесточённого набега быкоглавцев, в котором тут же принял посильное участие. А после, пока разгорячённые боем воины вязали пленных и собирали трофеи, вместе с парнишкой из Уэлка помогал местному лекарю пользовать раненых. И теперь собирался отложить дальнейший путь до тех пор, пока не поставит их на ноги.

Следующие три дня следопыты рыскали по округе, посетили все деревни, подвергшиеся нападениям, наведались в Тавернак, прошлись по лесным тропам, но толком ничего не нашли. Остальные добровольцы всё время проводили в праздном безделье, злоупотребляя благодарностью спасённого городка и с тревогой ожидая выступления в поход.

Но похода не состоялось. На третий день из Уэлка прибыл вестник от лорда Британика с указом немедленно возвращаться с пленниками в замок. Граф отправлял посланника государю ещё в день победы, и теперь пришёл ответ. Дю Пре ничуть не удивился, опытный воитель ожидал, что их нынешняя добыча окажется намного важнее поисков разбойника, даже самого неуловимого, а потому велел всем немедленно собираться в путь.

Однако, бросать изначальную задачу похода рыцарь даже не думал. Вместе с остальными сэрами и графом Уиндомом они придумали хитрый план. Британские воины не могли выстроить целую деревню и начать их допрашивать с применением особых средств дознания — это породило бы ропот и бунт. Но пришлые чужаки могли. Особенно, если эти чужаки — нелюдь. Даже самому отчаянному бунтарю не пришло бы в голову, что эта нелюдь может исполнять указания британского графа.

Быкоглавцы очень хотели вернуть своих жён и детей, томящихся в заточении в Закатных Вратах. Разумеется, в тайне они рассчитывали и на собственную свободу, хотя Уиндом их сразу предупредил, что за налёт придётся ответить. Их князю, конечно, тоже была послана весточка, и тех, кто не был причастен к сражению, пришлось бы вернуть их правителю, согласно мирному договору. Но пленники об этом не знали и согласились на сделку без лишних условий. Помимо трёх рыцарей Уэлка и графа об этом знал лишь командир его гарнизона и ещё один доверенный воин из людинов, даже следопытам ничего не сказали во избежание слухов. Сэр Дю Пре велел им докладываться лично Уиндому, а он уже передавал со своим человеком сведения тайно выведенному из городка ночью отряду диких жителей леса. Но половину забрали в замок, а поскольку никто, кроме рыцарей, их не считал, то и вопросов ненужных не возникало. Один только Джеоф окинул подозрительным взглядом вереницу угрюмых пленников, но ничего не сказал.

Оставив быкоглавцам разбираться с разбойничьей шайкой, сэр Дю Пре повёл свой отряд обратно в Уэлк. Его ряды изрядно поредели, убитых придали огню и ветру, раненые остались на попечении лекаря Закатных Врат. Двое из них были совсем плохи, сильно ослабшие тела стали лёгкой добычей горячки, и только молодое желание жить поддерживало в них жизнь. Остальным было значительно лучше, отлежавшись несколько дней на травяных настоях и притирках, они вновь вернутся в строй полными сил. Только один потерявший руку юноша уже никогда не поднимет меч, но в остальном его здоровье не вызывало сомнений — толковый ученик лекаря ещё на поле боя сумел остановить потерю крови и спасти храбрецу жизнь. Превысокий отец Петрикл сделал для пострадавших ребят всё, что смог и, убедившись в надёжном за ними уходе, тоже отправился в замок.

Связанные пешие пленники изрядно замедляли движение, хотя оно было и к лучшему — трещавшие после трёхдневной гулянки головы могли уронить из седла даже опытных всадников при быстрой езде. Один лишь Дайли держался, как ни в чём не бывало, словно и капли в рот не брал, хотя и проглотил столько хмеля, что товарищам думалось, будто им сие померещилось. Ведь даже великан Джеоф пасовал перед ним в этом деле, а он запросто мог дать форы остальным кроме, разве что, священника, не шибко злоупотреблявшего, но, судя по всему, и вовсе не пьянеющего.

Вернувшись в замок со знатной добычей герои-добровольцы вовсю прославились, на зависть другим новобранцам, не попавшим в отряд. Но, узнав от товарищей о потерях, о том, как выглядит смерть, многие быстро прекращали завидовать и благодарили Высших, что их миновала участь сия. Хотя, до конца всё равно не верили, ведь в песнях об этом не поётся. И лицедеи на сцене всегда умирают красиво, под трагичные возгласы, а вовсе не отборную брань и жуткие захлёбывающиеся кровью хрипы.

Рыцарей же чествовали вовсю, как и полагается в подобных делах, вся слава достаётся знати, а о простых вояках вспоминают только простые вояки. Зато среди них Джеоф снискал ещё больший почёт. Если раньше чужеземный наёмник вызывал лишь восхищение своей силой и умением, то теперь между ним и ребятами из отряда родилось настоящее боевое товарищество, а наслушавшись рассказов о сражении и остальные стали питать уважение к опытному командиру, показавшему себя в деле.

Не обошли вниманием и коренастого тильмонда. Многие слышали о доблести казадов, но в песнях подробности не поются, просто «сразил» или «поверг», а в реальном бою подгорный народ мало кто видел. И Дайли действительно всех поразил ловкостью своего на вид неуклюжего, да к тому же ещё и закованного в железо тела. Хотя те, кто оставался в замке, опять же верили рассказам товарищей лишь наполовину, но всё равно не уставали восхищаться невысоким воителем. Дюрин же ворчливо бранил друга за то, что тот лишил его такой возможности отличиться. На что Дайли, улыбаясь, отвечал, что ещё будет время показать себя.

Выслушав полный доклад Дю Пре о сражении, командир гарнизона предложил Джеофу возглавить гросс. Наёмникам редко выпадала такая возможность, но граф Гальтор был человеком прозорливым и считал, что в людях разбираться умеет, а потому без сомнений доверился чужаку. Громила же был вовсе не против солидной прибавки к жалованию, а резко возросшей ответственности отнюдь не страшился — водить людей в бой он привык ещё на службе у короля Артура.

Гарнизон принял назначение джеломского здоровяка восторженно. Хотя иноземцы и вызывали у местных толику недоверия, могучий верзила для многих стал своим в столь короткий срок, а если кто и был против — то помалкивал и не выдавал недовольства. И нового гроссовика гарнизона Уэлка дружно отчествовали в «Полуночной Звезде», почти промотав там наградные с похода.

Ланс смотрела на это, посмеиваясь, и часто подкалывала друга за попытки красоваться перед обитателями замка. А главное, как она верно догадалась, перед ней. Но звёздной болезнью простодушный верзила не страдал, и всегда находил свободное время для своей женщины и давних, испытанных друзей. В отличие от рыцаря, который предпочитал общество местных красоток лёгкого поведения, и медника, с головой ушедшего в работу и лишь изредка навещающего бывших попутчиков.

Сэр Дю Пре тоже получил предложение поступить на постоянную службу лично от лорда Британика, однако учтиво отказался, сообщив, что собирается по весне отбыть в столицу и сражаться на первых рубежах.

Однако, охотно вызвался взять под командование усиление для Тин-Оломэ, полуночных врат Роххарта, где вовсю распустились греды. Граф Каил Ровальд запросил подкрепление для решения этой проблемы, и зачистка должна была уложиться до окончанья зимы.

Греды давно были головной болью Уэлка. Они заселяли обширные леса между Рохлэндом и Нантом, называемые Сереадой, но не спешили примкнуть ни к одному ни к другому государству. Хотя Британия считала эти земли своими по праву первенства, а престол Хайдхарльма нынче был слишком слаб для возражений. Народ этот вёл полудикий образ жизни, прячась в землянках и копая подземные норы, по которым успевал быстро скрыться от любого отряда возмездия, посланного правителями. А такие отряды посылались часто — ведь греды не давали покоя всем поселениям к полуночи от Роххарта, правда, больше воруя, чем убивая. Они не имели правителей, городов или хотя бы сколь-нибудь крупных селений. Семья из пары дюжин человек — вот наибольшее, с чем доводилось столкнуться британцам. С некоторыми даже удавалось договориться. Когда-то один крупный род гредов заложил там весь на дюжины домов, охотно учась у британцев и собирая вокруг себя сородичей. Она могла бы стать сердцем объединения дикого народа, но случилось нашествие Гумталага и их сожгли походя, разрушив все попытки Британии приобщить лесных жителей к своему государству. Весь с тех пор и зовётся Погоревшей, и все попытки восстановить её не увенчались успехом, оставив развалины временным прибежищем странников и лихих людей. Сами греды те места обходили стороной, считая их проклятыми, хотя никакого пробуждения недобрых сил так и не было обнаружено никем из служителей Высших, перевернувших там каждое бревно и каждый камушек.

А нынче, по донесениям графа Ровальда, кто-то ещё занялся дикарями, пытаясь сколотить из них единую силу. И, судя по всему, куда успешнее британцев. Разобраться что к чему и отправился Дю Пре, взяв с собой отряженных гарнизоном воинов, а так же пленённых быкоглавцев, которым милосердный лорд предложил искупить вину кровью. В случае успеха он пообещал прощение всем, кто выживет, а так же возможность поселиться на британских землях в подданстве Уэлку вместе с жёнами и детьми. Но изгнанного рыцаря эта новость ничуть не обрадовала, теперь придётся следить и за тем, как бы не ударили в спину.

Йоло вернулся к праздным гуляньям и песням за столом государя, Джеоф ещё усерднее принялся гонять своих ребят, вернувшийся позже из безуспешной охоты на разбойников Шамино отправился вслед за сэром Дю Пре на полуночные рубежи, а превысокий отец Петрикл, встреченный в замке с великим почётом, отложил до весны своё странствие и поддался настойчивому уговору местного лекаря поделиться опытом и знаниями с его юными учениками. Оказалось, настоятель храма Повелителя Света в Эмпасе слыл выдающимся целителем, чья великая слава уходила далеко за пределы священной обители и даже весьма искусные мастера этого дела на службе правителей почитали за честь у него поучиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Вэрк — двуручный клинок в форме сабли с расширяющимся от основания лезвием с сильно смещённым на утолщённое острие балансом.