Белая магия любви

Дэвид Грэхем Филипс, 1910

Увлекательный роман о любви молодого талантливого художника и очень богатой девушки, которая бросает вызов обществу и семье ради любви.

Урок в женщине

На следующий день, ближе к четырем, Уэйд услышал в студии стук в дверь. Он узнал его так быстро, что можно было почти заподозрить, что он ожидал его или, может быть, надеялся на него, что было бы более точной формулировкой? Вместо ответа он на цыпочках прошел по полу, навалился всем весом на дверь, так как там не было ни засова, ни вообще какого-либо крепления, кроме неиспользуемого наружного засова и висячего замка. Если это нападение должно быть отражено, он должен полностью полагаться на свои собственные силы без посторонней помощи. Он не удовлетворился силой своего веса; он напрягся и толкнул.

Стук повторился прямо между лопатками, между которыми была всего лишь дюймовая планка.

Как будто ее красивые костяшки пальцев постукивали его по спине, по спинному мозгу, который, как всем известно, немедленно излучает ощущения во все части даже такого огромного тела, как у Чанга. Он побледнел, потом нелепо по-мальчишески покраснел. Он пробормотал что-то вроде “чертов дурак” — и это, несомненно, было адресовано ему самому.

Стук раздался в третий раз, быстро. Торжествующий стук, как бы говорящий: “Так ты там, не так ли? Ну, сдавайся немедленно!”

Он удивился, как она узнала, потому что он, конечно, не издал ни звука, который она могла бы услышать. С четвертым и самым энергичным стуком он открыл секрет. Он заметил, что его тело, прижатое к двери, заставило стук звучать по-другому. Он поспешно отстранился, уперся руками в дверь высоко над тем местом, куда она, всего лишь человек среднего роста, и притом среднего роста женщины, могла дотянуться. Когда она постучала снова, он почувствовал себя нелепо. Ибо звук, снова глухой, должен был показать ей, что внутри действительно произошло какое—то изменение условий, без сомнения доказывающее присутствие какого-то разумного или, по крайней мере, использующего мозг, существа.

Его плохое мнение о себе и страх перед ее проницательностью были немедленно оправданы.

— Это всего лишь я, — крикнула она. — Значит, ты можешь открыть.

Какая наглость! Как будто ему не терпелось увидеть ее, как будто он тут же откроет для нее! Да она просто бесстыдна, эта милая, невинная молодая девушка. Нет, это было несправедливо. Только потому, что она была невинна, она совершала эти диковинные, возмутительные вещи. И все же, как могла девушка двадцати двух лет, чрезвычайно умная, как она могла не знать, что было прилично и скромно для молодой женщины, имеющей дело с холостяком? Как могла она отважиться, нет, не просто отважиться, а смело взяться за эту тему, на которую девушка никогда не должна даже намекать, пока мужчина не вынудит ее к этому?

— Не понимаю, — пробормотал он. — Она какая-то странная смесь мастерства и невинности. И где начинается одно и заканчивается другое, я буду счастлив, если узнаю. В этом есть какая-то тайна. У нее есть какое-то представление, какое-то ложное представление или что-то еще-Бог знает что. Все, что я знаю, это то, что она должна прекратить преследовать меня, и она не должна входить.

Как будто услышав эти сердитые, но осторожные нотки, она сказала, — ну, Чанг, не будь глупым. Я знаю, что ты стоишь по другую сторону двери. Я поняла это по тому, как звучали стуки. Кроме того, я только что заглянула в щель внизу и увидела твои большие ноги.

Тогда он действительно почувствовал себя ослом! Пойманный, держась за дверь, как десятилетний мальчик, он, большой, огромный, взрослый мужчина, не меньше тридцати двух лет! Тем не менее, из двух абсурдных путей, открытых ему — впустить ее и продолжать преграждать ей путь, — менее абсурдным было последнее. Встретиться с ней лицом к лицу с красным и застенчивым лицом, встретиться с ее насмешливой улыбкой — об этом не стоило и думать.

— Не бойся, Чанг, — усмехнулась она. — Со мной нет священника.

— Беги домой, глупое дитя, — крикнул он. — Я занят, и мне нельзя мешать.

— Я должна увидеть тебя… хотя бы на минутку, — взмолилась она, — такая мольба-это приказ. — Не будь таким тщеславным. Не воспринимай себя так серьезно.

Ее голос, в нем звучали насмешливые нотки. И он, безусловно, ставил себя в положение эгоистически поверившего до крайности ее вчерашним замечаниям, которые, вероятно, были не чем иным, как фантастическим настроением. Но он просто не мог открыть эту дверь и встретиться с ней лицом к лицу. Он на цыпочках отошел от двери на три-четыре шага, потом тяжело зашагал, крикнув тоном грубоватого безразличия, — но не забывай, что я занят. К счастью, он случайно взглянул на картину; у него как раз было время поспешно накинуть на нее штору. Он подошел к камину и занялся огнем, на следующий день после проливного дождя было почти по-зимнему прохладно. Он услышал, как открылась и закрылась дверь.

— Твои манеры просто шокируют, — послышался ее голос.

Он повернулся к ней лицом. Нет, она нисколько не смутилась, как можно было бы ожидать, увидев его в первый раз после ее предложения. Что это значит? Что было в этом трудолюбивом, подвижном уме? Она была одета гораздо лучше, чем когда была его моделью. Ей было очень к лицу серое платье и маленькая серая шляпка в тон. Да, она выглядела красивее, более женственной, но…

— Как тебе мой новый костюм? — Спросила она.

— Очень хорошо, — ответил он. — Но в то время как ты что-то приобрела, ты потеряла больше.

— Я знаю, — призналась она. — Я увидела это в тот момент, когда посмотрел на себя в зеркало, и я чувствовала это всю дорогу сюда. Я потеряла то, что тебе больше всего нравится во мне. То есть я не совсем потерял это, но скрыла. Но оно все еще здесь.

В ее тоне слышалось веселье от удовольствия поддразнивать его.

Он стоял спиной к огню и ждал. Она медленно подошла к нему, останавливаясь на каждом втором шаге. Ее улыбка была загадочной и тревожной. Это была насмешливая улыбка, но что за ней скрывалось? В чем была тайна этого предложения?

— Ну, теперь, я полагаю, ты будешь удовлетворен, — сказала она. — Я помолвлена.

— Мне на это наплевать, — заявил он. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Теперь они стояли лицом друг к другу, всего в нескольких шагах друг от друга, и вид ее в таком хорошем расположении духа просто не позволял ему оставаться сварливым или притворяться, что это так. Она продолжала, — я сделала это сегодня утром, вместо того, чтобы прийти позировать тебе. Надеюсь, я не слишком тебя расстроила. Я не могла придумать, как послать тебе весточку.

— Меня там не было, — сказал он. — Я могу закончить картину здесь.

— Значит, я тебе больше не нужна? — Спросила она. И маленькие ручки, которые она протягивала к огню, жалобно опустились по бокам, и она подняла лицо, чтобы печально взглянуть на него.

— Я покончил с моделями в Америке! — Сказал он, смеясь, впрочем, не очень весело.

Ее глаза — сегодня они были невинны, но оставались серьезными.

— Не понимаю, почему тебя расстроило то, что я сказала, — задумчиво заметила она, согревая ладони. — У тебя, должно быть, не было большого опыта общения с женщинами, иначе ты не был бы таким.

Примечательным доказательством фундаментальной простоты характера Чанга было то, что этот обычно уверенный удар по мужскому тщеславию не достиг его, хотя ему было всего тридцать два года. — Ты не женщина, — ответил он. — Ты девочка, ребенок, заблудившийся в детской.

Она покачала головой. — Нет, я женщина. Ты сделал меня женщиной.

— Ну вот, опять! — Воскликнул он. — Обвинять меня!

— Благодарю тебя! — Мягко поправила она. — Но, пожалуйста, не волнуйся из-за… вчерашнего. Как мы можем быть друзьями, если ты начинаешь суетиться и кипеть каждый раз, когда думаешь об этом? На самом деле я не сделала ничего необычного.

Он упал в кресло и от души рассмеялся.

— Я просто сделала тебе предложение, — сказала она.

— Значит, ты считаешь, что это нормально, когда девушка делает предложение мужчине и настаивает на этом, несмотря на его протесты? Ну, может быть, так оно и есть — в Америке.

— Не знаю, — задумчиво ответила она. — Я никогда не делала этого раньше.

— В самом деле?

— Да, — ответила она без улыбки. — Но я уверена, что сделаю это снова,

если захочу. Следующий человек может неправильно понять.

— А ты не знала? — Серые глаза смотрели не вопросительно, а утвердительно.

— Конечно, нет. Я не так тщеславна, и, кроме того, я знала тебя.

— Это имело большое значение, я имею в виду тот факт, что мы так хорошо знали друг друга. Конечно, я не должна была так поступать с совершенно незнакомым человеком. — В ее голосе не было и намека на иронию, на какой-либо юмор. Но ему было не по себе. Она спокойно продолжила, — я полагаю, что любая девушка в тех же обстоятельствах, любая разумная девушка.

— Никогда о таком не слышал, — признался он. Что она имела в виду, говоря “в тех же обстоятельствах”? Казалось, был шанс проникнуть в тайну, но он не осмеливался задавать вопросы. Он ограничился повторением, — нет, я никогда не слышал о таком.

— Естественно, — заметила она. — Девушка не стала бы рассказывать об этом потом, да и мужчина не смог бы, будь он джентльменом. Я уверена, что если кто-нибудь когда-нибудь спросит меня, делала ли я когда-нибудь предложение мужчине, я скажу"нет". И в каком-то смысле это правда. На самом деле, это ты сделал мне предложение, — она медленно кивнула.

— Неужели это была не ты? — Насмешливо воскликнул он.

— Да, ты, — подтвердила она, серьезно встретив его взгляд.

Его глаза дрогнули; он смущенно поискал и закурил сигарету.

— Конечно, — продолжала она, — я никогда бы не сделала этого, если бы не знала, что это будет… приятно.

Это слово"приятно"показалось ему особенно удачным выбором. Он усмехнулся. Ее улыбка показала, что она сама расценила это как риторический триумф.

— Не хочешь ли шоколад? — Спросил он.

— Спасибо, — согласилась она с пылкой благодарностью. — Ты не позволишь мне сделать его?

Он уже был занят. — Я не могу позволить тебе копаться в моем шкафу, — рассмеялся он. — Хотя, видит бог, я чувствую себя здесь как дома.

Это вырвалось у него прежде, чем он осознал, что говорит. Он надеялся, что она не слышала.

Но она слышала.

— Вот оно! — Воскликнула она. — Разве мы не чувствуем себя как дома и непринужденно друг с другом! Я никогда в жизни ни с кем не чувствовала себя так. И у меня есть чувство, что ты тоже никогда так не чувствовал — никогда так сильно…. В чем дело?

Он обернулся в дверях шкафа, мрачно посмотрел на нее, и, он был таким большим и таким темным. Его мрачность действительно была темной — напоминала темноту заколдованного леса.

— После всех моих слов! — Воскликнул он с горечью самобичевания. Он закрыл шкаф. — Никакого шоколада, — твердо сказал он. — Ты должна пойти домой и позволить мне работать.

— Чего ты боишься? — Воскликнула она, и в ее глазах вспыхнул гнев. — Вчера ты сказал, что не возьмешь меня. А теперь я помолвлена.

— Ты должна идти.

Она топнула ногой, и в позе головы, в изгибе бровей и губ впервые проявилась та властность, о которой она ему говорила. — Если бы ты мне так не нравился! — Воскликнула она. — Будь благоразумна. Ты всегда называешь меня ребенком. Это ты — ребенок.

— Я и сам так думаю, — сказал он более спокойно, но и более решительно из-за ее угрожающей вспышки гнева. — Послушай меня, Рикс. Эта чепуха должна прекратиться. Мы будем держаться подальше друг от друга. Мы не влюблены, и мы не собираемся подвергать себя искушению.

Он укоризненно посмотрел на нее. — Какого черта тебе понадобилось идти и портить все своей вчерашней болтовней? Мы прекрасно ладили, и мысль о том, что ты девушка в обычном смысле этого слова, никогда не приходила мне в голову.

— Ты сам себя не понял, — сказала она. — Женщины мудрее в этих вещах, чем мужчины, самые глупые женщины умнее, чем самые мудрые мужчины. Кроме того, если бы ты знал обстоятельства так, как знаю их я, ты бы не придавал такого значения тому, что было совершенно естественным.

Он на мгновение озадачился этим вторым таинственным упоминанием об “обстоятельствах”, но отбросил его. — Во всяком случае, молоко пролилось, — решительно сказал он. — И ты должна уйти и не возвращаться.

— Но теперь, когда я помолвлена…

— Да будет он повешен! — Яростно воскликнул он. — Я не так глуп, как ты думаешь. Разве я не вижу, что ты проделываешь те же трюки, что и вчера? Что ты под этим подразумеваешь? Что происходит у тебя в голове? Нет, не бери в голову. Я не хочу этого знать. Я хочу, чтобы ты ушла.

Она села на длинную низкую скамью и заплакала.

— Ты жесток ко мне, — всхлипнула она. — Вот я и обручилась, просто чтобы угодить тебе и чтобы мы могли быть друзьями. И теперь ты не будешь другом!

Он нервничал, время от времени сердито поглядывая на нее, пока больше не смог выносить ее несчастья. Он бросился к шкафу и начал греметь кастрюлями и тарелками.

— Ты делаешь из меня осла! — Закричал он. — Я никогда не слышал о такой женщине! Независимо от того, что я говорю или делаю, ты ставишь меня в неудобное положение…. Вытри слезы, и я дам тебе шоколад. Но, имей в виду, это в последний раз.

Она убрала следы горя с быстротой и жизнерадостностью. Она просияла, глядя на него. — Я просто не позволю нам не быть друзьями, — сказала она. — У меня никогда раньше не было друзей. Я не могу обойтись без тебя. Ты так многому меня учишь и даешь такие хорошие советы.

— Что ты и делаешь, — сказал он с ворчливой иронией.

— Все это хорошо, — ответила она. — Ты же не хочешь, чтобы я последовала плохому совету, не так ли, Чанг? Нет, конечно, ты бы не хотел этого.

В конце концов он позволил ей помочь ему приготовить шоколад, направлял ее, когда она исследовала секреты шкафа: мольберты и краски, холсты и бумагу для рисования. А она смеялась над его большими старыми туфлями и настаивала на том, чтобы примерить дырявый рабочий халат, от которого сильно пахло несвежим табаком. Прежде чем он понял, что происходит, он радостно подчинился, пока она расчесывала его волосы по-новому — “образ, который пробудит в тебе художника”. А потом они устроили пикник перед камином, и ни один из них не сказал ни одного слова, которое не прозвучало бы глупо из уст двенадцатилетнего ребенка-глупо, заметьте, не наивно; есть огромная разница между глупостью и наивностью, между глупостью и плоскостью. Они весело провели время, как два привлекательных взрослых ребенка, которыми они были. Оба были полны радости жизни, оба жаждали смеха, как могут только умные, творческие люди, на которых нет ни капли торжественного ложного достоинства. И как они были близки друг другу! Он не просыпался, пока она не закричала, — боже милостивый! Сколько сейчас времени? Шесть часов? Я должна уйти сию же минуту.

— Не торопись. Я отвезу тебя домой, — сказал он. Затем, с внезапной добродетелью, — ты знаешь, это будет последний раз.

Она со смехом покачала головой.

— О, нет. Завтра утром я, как обычно, буду на озере.

— Меня там не будет.

— Тогда я приду сюда.

— Послушай, Рикс, это нечестно.

— Нечестно? По отношению к кому?

— Ко мне… к себе… к тому парню, с которым ты помолвлена.

— Ты боишься влюбиться в меня?

— Нет, ни в малейшей степени, — ответил он поспешно и энергично. — Я совсем не думаю о тебе в этом смысле.

— Ты думаешь, что заденешь мое тщеславие и разозлишь меня.

— Ничего подобного! — Сердито запротестовал он. — Ты просто не можешь вбить себе в голову, что я тебя не люблю, что моя жизнь устроена по-другому.

— Тогда почему бы мне не прийти?

Его рот открылся, чтобы ответить, и снова закрылся. Выражение его лица было глупым.

Она рассмеялась.

— Ты тщеславен! — Воскликнула она. — Ты думаешь, чем больше я буду видеть тебя, тем больше буду любить. О, Чанг, Чанг, какой павлин!

— У тебя есть несомненный талант ставить меня в неловкое положение. Ты…

— А теперь, разве не разумно, — перебила она, — чтобы ты позволил мне прийти и вылечиться от моей романтической чепухи, как ты это называешь?

— Ты мне больше не нужна. Ты только мешаешь мне работать. И мне предстоит тяжелая борьба, чтобы сделать карьеру в этой стране. Я…

— Ты же знаешь, что я тебе нужна. Картина еще не закончена.

— Почему ты так говоришь?

— Я увидела это по твоему лицу, когда впервые пришла и заговорила о картине.

Она поймала его. Картина действительно нуждалась в еще нескольких днях работы с моделью. Он выбрал другую тактику.

— Это подлая шутка с твоей стороны — играть с этим… с тем парнем, за которого ты собираешься выйти замуж.

— Мы с ним понимаем друг друга, — сказала она с достоинством.

— Он знает об… об этом?

— Настолько, насколько это полезно для него. Он не из тех людей, которым можно сказать всю правду. Человек должен быть осторожен, знаешь ли, и судить о характере человека, с которым он имеет дело.

Ее манеры были такими мудрыми и серьезными, что он не мог не рассмеяться. — Боюсь, Рикс… просто немного лжив.

— Ты, кажется, очень заинтересован, — сказала она. — Ну, я тебе все расскажу. Может быть, ты посоветуешь мне что-нибудь получше, если…

Он поднял руки.

— Ни слова! — Крикнул он. — Я не хочу этого знать. Мне на это наплевать.

— Пожалуйста, позволь мне сказать только одну вещь. Если ты позволишь мне прийти…

— Но я не разрешу.

— О, да, ты это сделаешь, — воскликнула она, насмешливо глядя на него, склонив голову набок. — Ты говоришь, что предан своему искусству. Тогда ты не имеешь права жертвовать своей картиной ради собственного тщеславия.

— Мое тщеславие! Что ж, мне это нравится!

— Твое тщеславие. Твоя идея в том, что при знакомстве ты становишься все более и более интересным, а не все менее и менее.

— Я могу позаботиться о картине.

— Разве я не должна позировать, пока она не будет сделана? Честно, Чанг?

Он не мог лгать, когда она говорила ему об этом таким образом. — Ну, я признаю, — с большой неохотой согласился он, — что для картины будет лучше проведение еще нескольких сеансов. Но они не являются абсолютно необходимыми.

— Я тоже имею на нее право, Чанг, — продолжала она. — Мы делаем эту картину вместе. У меня есть доля в этом деле, не так ли?

Он стал тихим и задумчивым. Он кивнул.

— Поэтому я настаиваю на том, что все должно быть сделано правильно…. Ты заметил, что я сегодня ни разу не сказала, что люблю тебя?

— Ради Бога, Рикс, не говори так. Это действует мне на нервы. Это заставляет меня чувствовать себя полным идиотом.

— Но разве я что-нибудь сказала? — Настаивала она.

— Не так много слов, — признался он. — Но…

— Я не несу ответственности за то, что ты, возможно, прочитал в моем взгляде и голосе, Чанг. Знаешь, ты такой тщеславный!… Я ничего не сказал и обещаю не… не действовать тебе на нервы, когда приду позировать.

— Это сделка?

— Пожмем друг другу руки.

И они пожали друг другу руки.

— А теперь мне пора, — сказала она.

Когда он начал готовиться сопровождать ее, она запретила ему тоном, не допускающим никаких обсуждений.

— До заката еще час, — сказала она. — Во всяком случае, я ничего не боюсь.

— Я бы сказал! — Засмеялся он.

— Потому что я тебя не боюсь? О, ты тщеславен!

— До завтра?

— До завтра.

— И больше никаких глупостей?

— Я все продумала вчера вечером, — сказала она. — Я понимаю, что у тебя нет денег, чтобы содержать жену…

— Стой на месте! — Скомандовал он. — Неужели ты никогда не сможешь разобраться в этом? Я не люблю тебя—и ты не любишь меня. Это все.

— Моя шляпа на месте?… Я должна спешить…. Ну, у меня нет времени обсуждать это. Только я восхищаюсь и уважаю тебя за то, что ты не захотел жениться на девушке, так как не можешь ее должным образом содержать. А теперь не красней и не сердись на меня. Я должна идти. До свидания.

И, не дав ему возможности подобрать слова для ответа, она легко и грациозно метнулась прочь.