Волшебное пестрое море

Дэвид Биро, 2021

Девятилетний Лука Тавиано – солнечно рыжий мальчик из деревни в Северной Италии. Он любит придумывать волшебные истории о добром великане Орландо и играть с друзьями в заброшенном замке. А еще ему поставили страшный диагноз, лейкемию. Его единственная надежда на выживание – пересадка костного мозга. После долгих поисков находится самый неожиданный донор – Иосиф Нейман, раввин из Бруклина, переживающий кризис веры. Молодая медсестра Луки, Нина, заинтригована маловероятным совпадением и хочет узнать историю семьи своего пациента, еще не зная, что запустит цепочку невероятных совпадений. Трогательный роман о семейных тайнах и двух незнакомцах, разделенных поколениями и океаном и получивших шанс спасти друг друга.

Часть II

Раввин

Лето 1992 года

Бруклин, Нью-Йорк

1

За многие километры от высокого дуба, растущего у больницы Луки Тавиано, за горами и долинами, морями и океанами, раввин Иосиф Нейман и его жена Сара вошли в актовый зал «Поли Преп»^[10] в Бруклине, штат Нью-Йорк. Несмотря на большое расстояние, жизнь по ту сторону Атлантики все же не сильно отличалась. Потому что в Америке, как и в Италии, тоже болели дети, и, подобно итальянцам, американцы вели войну против мафии. Кстати, 23 июня их собственный capo di tutti capi^[11], Джон Готти, был, наконец, приговорен к пожизненному заключению. Но столь значимая победа справедливости не особо занимала мысли родителей, стремящихся в тот вечер в аудиторию. Они хотели посмотреть на выступление своих детей.

Супругам удалось найти свободные места в третьем ряду. Сара села прямо, скрестив руки на коленях, не выказывая особого желания вступать в разговор с другими родителями. Она никогда не чувствовала себя комфортно в частной, считавшейся внеконфессиональной, школе в районе Бей-Ридж.

— Это не зрительный зал, Иосиф, — ворчала она всякий раз, когда они посещали школьные мероприятия, — это часовня со скамьями и органом, где поют гимны и молятся Иисусу Христу.

Решение Иосифа отдать сына в «Поли» стало источником разногласий между супругами. Сара хотела остаться в религиозной общине Флэтбуша, где выросла и познакомилась со своим мужем. Она хотела, чтобы Самуил продолжал учиться в иешиве^[12], той самой, в которой учились они, где все были похожи на них. Ребе Иосиф, напротив, с годами пересмотрел некоторые свои взгляды. Он был убежден, что значительная часть проблем в мире проистекает из племенного менталитета «мы-против-них», который противопоставляет одну группу людей другой — иудеев христианам, израильтян арабам, белых черным — и становится причиной бесчисленных других разногласий. Ортодоксальная еврейская община была особенно замкнутой, и раввин медленно, но верно отходил от ее жестких, вызывающих клаустрофобию правил, при этом не теряя своей приверженности Торе. Еще будучи в школе раввинов, он попытался следовать по наименее консервативному пути. Позже нашел работу в смешанной общине Бей-Риджа, участвовал в межконфессиональных службах: с отцом Лаззаро в церкви, расположенной через дорогу, и имамом Хусейном в мечети двумя кварталами ниже. И в конечном итоге отправил своего сына в светскую школу.

— Нуссбаумы опаздывают, — отметила Сара, вытягивая шею в поисках единственной еврейской семьи в классе Самуила.

Сара согласилась на «Поли Преп» только потому, что она было недалеко от их нового дома, и потому, что Самуил не преуспевал в иешиве. Он пренебрегал домашними заданиями, нарушал порядок в классе и приобрел репутацию возмутителя спокойствия.

— Я больше не хочу ходить в иудейскую школу, — заявил он родителям после наказания за драку с одноклассником. — Я бы предпочел учиться в Бей-Ридже со своими новыми друзьями.

Так же, как и Сара, Иосиф был расстроен, услышав такие слова, но тем не менее убедил жену, что перевод по крайней мере даст Самуилу шанс начать все сначала, с чистого листа.

— Нам лучше занять для них места, — предложила Сара.

Но было уже слишком поздно. Хорошо одетая пара села рядом с Иосифом, прежде чем он успел открыть рот. Женщина сильно пахла духами, ее руки были унизаны браслетами. Сара ущипнула мужа за бок.

К сожалению, поступление в «Поли» ничего не изменило в поведении Самуила. Всего через несколько недель ребе Иосифа вызвали в кабинет директора.

— Самуил рассказал вам, что случилось? — спросил директор. Иосиф покачал головой и напрягся. — Мы считаем, что ваш сын украл деньги из благотворительной кассы в приемной. Он последним выходил из комнаты непосредственно перед тем, как деньги пропали. Конечно же никто не видел, как он их брал. Однако мы не можем допустить подобное в «Поли»… Если что-то похожее повторится, Самуил будет отчислен.

От запаха духов сидевшей рядом женщины Иосифа затошнило. Те же ощущения он испытывал, когда выходил из кабинета директора, подавленный и сбитый с толку. Возможно, он ошибался; возможно, расширение кругозора Самуила только подпитывало его мятежный дух. Как же с ним справиться? Он знал, что сделал бы его отец в подобной ситуации. Просто жестоко избил бы и надолго запер. Но времена изменились, и Самуил прекрасно это понимал.

— Я могу делать все, что захочу! — кричал он Иосифу.

Боже упаси, чтобы Иосиф когда-нибудь посмел сказать такое своему отцу.

Пока он терзался невеселыми мыслями, учитель театрального кружка вышел на сцену. Он взмахнул рукой, и светильники в зале погасли один за другим. Когда поднялся занавес, Иосиф краем глаза заметил, что Сара наконец расслабилась. Он сжал ее руку. Сейчас, здесь, в полумраке и тишине, ничто не имело значения, кроме их сына, играющего в школьной пьесе. Не было никакой необходимости беспокоиться о том, что он попадет в беду и разочарует их. Они для разнообразия могли просто наблюдать, как он блистает.

Первой появилась Эмили Нуссбаум в голубом платье с накрахмаленной белой рубашкой под ним. Ее вьющиеся каштановые волосы были стянуты сзади лентой.

— Как мило! — прошептала Сара Иосифу.

Они оба любили Эмили, и не только потому, что дружили с ее родителями и вместе молились в одной синагоге. Не по годам рассудительная двенадцатилетняя девочка отличалась скромностью и трудолюбием. По непостижимым причинам она подружилась с Самуилом, который был полной противоположностью и практически ни к чему не относился серьезно. Родители надеялись, что дети останутся близкими друзьями и пример Эмили в конечном итоге поможет направить их сына на правильный путь.

— Тебе не кажется, что девочка немного побледнела? — спросила Сара. — Ее мать говорила, что в последнее время она плохо себя чувствует.

Иосиф прищурился, чтобы лучше разглядеть сцену. Лицо Эмили покрывал толстый слой белой пудры. Возможно, поэтому Саре показалось, что она бледна. Раввин отрицательно покачал головой.

В этот момент показался Самуил. Родители были удивлены тем, как аккуратно и элегантно он выглядит. Сын даже надел красный галстук-бабочку и разделил волосы пробором. Теперь настала очередь Сары сжать руку Иосифа.

— Такой красивый! — прошептала она. — Совсем как его отец.

Иосиф вздернул брови: «Совсем как его отец?!» Он был не слишком уверен в своей привлекательности. И все же Сара права: внешне они похожи. Самуил был таким же высоким, почти шести футов ростом, с такими же большими карими глазами на круглом детском лице. Для полного сходства с отцом не хватало только торчащей густой бороды. И у него была та же неторопливая походка, чуть вразвалочку.

— Лучше бы он походил на тебя, — прошептал в ответ Иосиф.

— Тише! — возмутилась сидевшая слева женщина. Она обернулась и строго посмотрела на него, звякнув браслетами на запястьях. Иосиф виновато поднял руки.

Если от отца Самуил унаследовал внешность, то энергичность и уверенность достались ему от матери. Во время выступления он не выказывал ни малейшего страха. В этом была вся Сара, которая, несмотря на изящность, обладала властным характером и успешно проявляла его независимо от того, возглавляла ли она местное отделение «Бней-Брит»^[13] или твердой рукой управляла своим домом. «Мой маленький генерал» — называл ее муж. Сам он всегда отличался скромностью и сдержанностью и никогда бы не вызвался участвовать в школьном спектакле.

Иосиф был счастлив, что Самуил пробовал себя на сцене и строго следовал графику репетиций. Возможно, театр — то место, где раскроется его талант. Может быть, это придаст ему уверенности и сын станет лучше учиться. Он хотел поделиться своими мыслями с Сарой, но боялся рассердить женщину слева.

В пьесе Самуил играл Джорджа, а Эмили — Эмили. Ребе наблюдал, как Джордж и Эмили вместе ходят в школу, становятся друзьями, а потом влюбляются. Если бы только это случилось в реальной жизни!

— Что-то не так, — прошептала Сара ему на ухо. — Она сама не своя.

— Кто? — спросил он как можно тише.

— Эмили. Неужели ты не видишь?

Иосиф нарисовал в своей голове такую красивую картину — Эмили Нуссбаум сочетается браком с его сыном. И ему не хотелось портить ее, замечая какие-то неприятности. Но после слов жены ему показалось странным то, как голова девочки наклонена вбок.

— Она даже вспотела!

Иосиф подался вперед. По лбу Эмили стекали капельки, размазывая макияж. На ее щеках появились черные полосы, а глаза смотрели ошеломленно. Если он заметил это с третьего ряда, разве актеры на сцене не должны были увидеть то же? И все же они продолжали играть как ни в чем не бывало. Он повернулся налево, чтобы посмотреть на реакцию сердитой женщины с лязгающими браслетами.

И тут Сара громко ахнула. Она уже стояла, указывая рукой на сцену. В зале зажегся свет. Остальные зрители тоже вскочили с мест и растерянно наблюдали за суматохой. Слышались вздохи и крики. Кто-то позвал врача. Все это время Эмили лежала неподвижно. Самуил опустился рядом на колени и поддерживал ее голову.

2

Месяц спустя в синагоге в Бей-Ридже раввин Иосиф Нейман стоял перед своей паствой. Закрыв глаза, он слушал пение кантора, а волна жара поднималась от основания шеи к его лицу. Он попытался стряхнуть ее и вернуться к прекрасной мелодии. Сегодняшняя утренняя часть Торы была посвящена странствиям еврейского народа в пустыне, великому обетованию в конце их путешествия. Однако жара продолжала отвлекать его. В какой-то момент он открыл глаза и внимательно осмотрел все вокруг.

Синагога была практически пуста, около двадцати верующих сидели на первых скамьях. Ковры выцвели и местами порвались, краска на стенах облупилась, когда-то красивое витражное окно было заколочено. Иосиф попытался уловить звук стареющего кондиционера, но не услышал знакомого дребезжания. Вот потому и так жарко.

Больше всего его потряс вид Зеэва Саферштейна, который сидел в первом ряду и сосредоточенно молился, покачивая головой и покусывая большой палец. Это рассердило Иосифа. Момент спокойствия, даже ликования, который принес с собой отрывок из Книги Левит, был стерт, мрак и сомнения снова нахлынули на него. Не то чтобы в прошлом у него их не было совсем, но в последнее время они стали слишком острыми и угнетающими. Как можно продолжать верить в сотворенный Богом мир, если он так глубоко порочен? Ему было трудно найти приемлемые ответы. Казалось, божественный свет тускнеет у него дома, за пределами дома и в остальных домах.

Он потянулся назад, чтобы поправить таллит. Льняная ткань легко двигалась под его пальцами и в то же время давила на его плечи.

Совсем недавно Самуил снова попал в переделку: на этот раз он был обвинен в краже денег из школьной шкатулки для цдаки^[14]. Как мог мальчик, готовящийся к своей бар-мицве^[15], совершить такое?

— Почему, Самуил? — спросил его Иосиф после встречи с директором.

— Я этого не делал! — поклялся сын.

Как мог отец поверить ему после массы подобных случаев?!

— А что насчет драки?

Самуил только пожал плечами. У него никогда не было объяснений, а если бы и были, то он не пожелал бы делиться ими с родителями.

Иосиф не стал рассказывать Саре об этом инциденте. Он боялся ее реакции, боялся обвинений, что зря забрал сына из иешивы, что вырастил такого мальчика, который постоянно разочаровывает. Но вместе с тем держать ее в неведении было неправильно.

А еще бедная дочь Нуссбаумов, оказавшая в больнице после того, как потеряла сознание на сцене. Двенадцатилетний ребенок с такими перспективами! И вот теперь ее жизнь висит на волоске.

Кантор продолжал петь благословения, моля Бога даровать мудрость, простить грехи, помочь тем, кто живет в изгнании…

Так много ужасных событий давило на сознание ребе. На прошлой неделе парадные двери синагоги были измараны свастикой. За два месяца до этого произошел взрыв в израильском посольстве в Аргентине, в результате которого от рук террористов погибли почти тридцать ни в чем не повинных людей. На горизонте маячила угроза еще большей ненависти и экстремизма. Как такое возможно после всего, что произошло в этом проклятом столетии?! Неужели страданиям не будет конца?!

Пока раввин стоял на помосте, качая головой, кантор и небольшая группа прихожан вместе просили Бога исцелить больных, восстановить Иерусалим, помиловать…

Даже здесь, среди них, таилось зло: благочестивый Зеэв Саферштейн тряс головой и грыз большой палец. Синагога с трудом выживала, несмотря на недавний приток эмигрантов. Их было много, но они почти ничего не жертвовали, а если и давали, то ничтожно мало. Поэтому, чтобы удержаться на плаву и восстановить разрушающуюся синагогу, приходилось рассчитывать только на состоятельного Саферштейна, владельца сети успешных продуктовых магазинов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

10

Школа, основанная в 1854 году.

11

Босс всех боссов (итал.).

12

Иеши́ва, еши́ва (в русской традиции — ешибот) — название института, являющегося высшим религиозным учебным заведением, предназначенным для изучения Талмуда.

13

Одна из наиболее известных и старейших еврейских общественных организаций. Имеет отделения в 40 странах.

14

Благотворительность (иврит).

15

Термин, применяющийся в иудаизме для описания достижения еврейским мальчиком (бар-мицва) или девочкой (бат-мицва) религиозного совершеннолетия.