Женщина из Пятого округа
Гарри Рикс – человек, который потерял все. Одна «романтическая» ошибка стоила ему семьи и работы. Когда разразился скандал, разрушивший его жизнь, Гарри сбежал… в Париж. Он влачит жалкое существование в одном из убогих кварталов французской столицы и считает, что его уже никто и ничто не спасет. Но совсем неожиданно в жизнь Гарри приходит любовь… Однако Маргит, одинокая, элегантная и утонченная венгерская эмигрантка, пленившая его воображение, держит дистанцию. Гарри оскорблен тем, что она принимает его исключительно в своей квартире в Пятом округе Парижа всего два раза в неделю. Впрочем, недовольство Гарри вскоре отступает на второй план. Его все чаще посещает мысль о том, что вместе с любимой в его жизнь вошла какая-то темная сила… Действие новой книги известного американского писателя Дугласа Кеннеди, разворачивающееся в декорациях неожиданного Парижа, захватывает читателя с первой страницы. Этот роман об изгнании и мести, в котором так трудно отличить вымысел от зловещей реальности, будоражит воображение и подтверждает репутацию Дугласа Кеннеди как истинного мастера.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Женщина из Пятого округа предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
3
Минут через пять после ухода доктора ко мне зашел портье. В руке он держал листок. С важным видом он вручил его мне, как если бы это было судебное предписание.
— La facture du médecin. Счет от врача.
— Я оплачу позже.
— Он хочет, чтобы вы оплатили сейчас же.
— Он вернется через три дня. Неужели нельзя подождать?
— Ему следовало заплатить еще вчера вечером. Но вы были так больны, что мсье разрешил отложить до сегодняшнего дня.
Я заглянул в счет. Он был выписан на бланке отеля. И сумма указана совершенно фантастическая: двести шестьдесят четыре евро.
— Да вы шутите, — сказал я.
Его лицо оставалось бесстрастным.
— Это плата за услуги и за лекарства.
— Плата за услуги врача? Счет выставлен на вашем бланке!
— Все медицинские счета выставляет отель.
— И врач берет по сто евро за каждый вызов?
— Цена включает наши административные расходы.
— Которые составляют…
Он посмотрел мне в лицо.
— Пятьдесят евро за визит.
— Но это грабеж!
— Во всех отелях существуют административные расходы.
— Но не в сто процентов от цены.
— Такова наша политика.
— И вы еще вдобавок просите с меня стопроцентную наценку на лекарства?
— Tout à fait[12]. Мне пришлось послать Аднана в аптеку за лекарствами. Это заняло час. Естественно, поскольку он потратил этот час, занимаясь внеслужебными делами, ему положена компенсация…
— Внеслужебными делами? Но я гость вашего отеля. И не пытайтесь убедить меня в том, что вы платите ночному портье по тридцать два евро в час.
Он попытался скрыть лукавую улыбку. Ему это не удалось.
— Заработки наших служащих не подлежат разглашению…
Я скомкал счет и швырнул его на пол.
— Как хотите, но платить я не буду.
— Тогда вы можете сейчас же покинуть отель.
— Вы не вправе заставить меня съехать.
— Au contraire[13], я могу выпроводить вас на улицу в пять минут. По моему приказу наши сотрудники — notre homme à tout faire[14] и шеф-повар — сделают это в два счета.
— Я вызову полицию.
— Вы рассчитываете взять меня на испуг? — спросил он. — Поверьте, полиция примет сторону отеля, стоит мне сказать, что мы выгоняем вас по причине сексуальных домогательств нашего шеф-повара. И шеф это подтвердит — потому что он неграмотный и к тому же мусульманин строгих правил. Пару месяцев назад я застукал его dans une situation embarassante[15] с нашим homme à tout faire. Так что теперь, опасаясь разоблачения, он скажет все, что мне нужно.
— Вы не посмеете…
— Еще как посмею. И полиция арестует вас не только за аморальное поведение, но еще и проверит вашу биографию, выяснит, почему вы покинули свою страну в такой спешке.
— Вы ничего обо мне не знаете, — произнес я, заметно нервничая.
— Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.
— Я не сделал ничего противозаконного!
— Это вам так кажется.
— Вы негодяй, — сказал я.
— Ну, это как посмотреть, — парировал он.
Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри — и с этим я ничего не мог поделать.
— Дайте мне мою сумку, — попросил я.
Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.
— Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?
— В долларах общая сумма составит триста сорок пять.
Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.
— Вот, — сказал я. — Сами соберете.
— Avec plaisir, monsieur[16].
Подобрав чеки, портье сказал:
— Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.
— Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.
— Très bien, monsieur[17]. И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Très classe[18] — С этим он ушел.
Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать — с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.
И что будет, когда грипп наконец «сменит место жительства»? Я все равно останусь выжатым, побитым.
С этой мыслью я полез в сумку и достал оставшиеся чеки. Пересчитал их. Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Все мое состояние. Все, что у меня осталось в этом мире. Я ничуть не сомневался в том, что после того, как меня демонизировали и облили грязью в прессе, адвокаты Сьюзан убедят судью, что после развода моя жена должна получить все: дом, пенсионные накопления, страховки, скромный пакет акций, приобретенный совместно. Мы не были богатыми — педагогам редко удается разбогатеть. Доводы, которыми мог руководствоваться суд: наличие несовершеннолетней дочери, запрет на преподавательскую деятельность, вынесенный мне, бывшему мужу, — были вполне разумными, чтобы отписать жене те небольшие активы, которыми мы владели. Да у меня и сил не осталось на борьбу — разве только на то, чтобы попытаться вернуть себе расположение дочери.
Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Еще в самолете, зажатый в узком кресле, я произвел кое-какие подсчеты на салфетке. В то время у меня еще было более пяти тысяч баксов. При нынешнем — легальном — обменном курсе это составляло чуть более четырех тысяч евро. Я рассчитывал, что в режиме строжайшей экономии мне удастся протянуть в Париже месяца три-четыре, с условием, что удастся подыскать дешевое жилье. Но вышло так, что уже через двое суток после приземления я потратил более четырех сотен долларов. Судя по тому, что в ближайшие несколько дней мне из отеля не выбраться, можно мысленно распрощаться еще не с одной сотней баксов…
Усталость взяла верх, и ярость отступила. Мне захотелось пойти в ванную, содрать с себя пропотевшую футболку и трусы и постоять под душем. Но я все еще не мог подняться с постели. Поэтому остался лежать, тупо уставившись в потолок, пока снова не провалился в пустоту.
Два тихих стука в дверь. Я очнулся, перед глазами была мутная пелена. Снова раздался осторожный стук, дверь чуть приоткрылась, и чей-то голос тихо произнес:
— Monsieur?..
— Уходите, — сказал я. — Я не хочу с вами общаться.
Дверь распахнулась шире. За ней стоял мужчина лет сорока с небольшим. У него была рыжеватая кожа и бобрик черных волос. Он был одет в черный костюм и белую рубашку.
— Monsieur, я только хотел узнать, не нужно ли вам что-нибудь…
Его французский, хотя и беглый, был сдобрен сильным акцентом.
— Извините, извините, — поспешно произнес я. — Просто подумал, что это пришел…
— Мсье Брассёр?
— Кто такой мсье Брассёр?
— Утренний портье.
— Значит, этого негодяя зовут Брассёр…
На губах человека в дверях промелькнула легкая улыбка.
— Никто не любит мсье Брассёра, разве что управляющий отелем, да и то только за то, что Брассёр — мастер provocation[19].
— Это вы помогли мне вчера выбраться из такси?
— Да, я — Аднан.
— Спасибо за помощь и за то, что устроили меня здесь.
— Вы были очень больны.
— Но все равно, можно было и не раздевать меня, не укладывать в постель, не вызывать доктора, не распаковывать мои вещи. Это слишком любезно с вашей стороны.
Он смущенно отвернулся.
— Это моя работа, — сказал он. — Как вы себя чувствуете?
— Слабость большая. И помыться не мешало бы.
Аднан прошел в комнату. Когда он приблизился ко мне, я обратил внимание на глубокие морщины вокруг глаз — обычно из-за них человек выглядит лет на двадцать старше своих лет. Костюм был ему маловат, сидел плохо и был изрядно поношен, а на указательном и среднем пальцах правой руки отчетливо выделялись желтоватые пятна от никотина.
— Как вы думаете, вы сможете встать с постели? — спросил он.
— Если только с чьей-то помощью.
— Тогда я помогу вам. Только сначала приготовлю ванну. Вам будет полезно полежать в воде.
Я слабо кивнул. Даже не поморщившись, он взял вазу с ночного столика и исчез с ней в ванной. Я слышал, как он спустил воду в унитазе и включил оба крана. Вскоре он вернулся, скинул пиджак и повесил его на плечики в шкафу. Затем он снял со спинки стула мои джинсы и свитер и запихнул их в наволочку.
— Есть еще что-нибудь в стирку? — спросил он.
— Только то, что на мне.
Он ушел в ванную. Шум воды стих. Из-под двери струился пар. Я закрыл глаза, а когда снова открыл, Аднан стоял у кровати. Его лицо блестело от влажных испарений, правая рука была мокрой.
— Ванна горячая, но не слишком.
Он помог мне сесть, потом приподнял, подхватив под мышками. Одеревеневшие ноги отказывались гнуться. Тем не менее ему удалось довести меня до ванной.
— Вам помочь раздеться?
Я помотал головой, но стоило мне оторваться от раковины, как меня качнуло. Если бы не Аднан, я бы наверняка упал. Он тихо попросил меня держаться одной рукой за раковину, а другую вытянуть вверх. Мне удалось продержаться в таком положении, пока он стягивал футболку — сначала с поднятой руки, потом через голову и, наконец, с другой руки. Ловким движением он спустил с меня трусы, и они упали на пол. Я переступил через них и позволил Аднану подвести меня к ванне. Вода показалась обжигающе горячей, я даже отдернул ногу, когда коснулся ее поверхности. Но мой помощник осторожно подталкивал меня вперед. Первоначальный шок уступил место странному ощущению обволакивающего спокойствия.
— Вам помочь помыться?
— Я попытаюсь сам.
Мне удалось намылить между ног, грудную клетку и подмышки, но дотянуться до ступней не хватило сил. Взяв мыло, Аднан сам занялся ими. Вымыв ноги, он снял душевой шланг, намочил мне голову и полил волосы шампунем. Затем, отыскав среди туалетных принадлежностей крем для бритья и бритву, он встал на колени и принялся намыливать мне лицо.
— Не стоит возиться со мной… — запротестовал я, смутившись от такого внимания к собственной персоне.
— Вам станет намного легче.
Станок прошелся по моему лицу с величайшей осторожностью. Закончив бритье, Аднан окатил меня душем, смывая пену и шампунь. Потом он наполнил раковину горячей водой, смочил в ней салфетку и, не отжимая, положил мне на лицо.
— А теперь просто полежите минут пятнадцать, я выйду пока.
Глаза закрывала белая пелена салфетки. Я попытался отвлечься, не думать ни о чем. Безуспешно. Вода, однако, ласкала, баюкала, и было приятно снова чувствовать себя чистым. Из комнаты изредка доносились какие-то звуки, но Аднан не нарушал мой покой довольно долго.
Наконец он тихо постучал в дверь:
— Готовы?
Ему снова пришлось помогать мне — на сей раз выбираться из ванны. После этого он завернул меня в тонкое полотенце и вручил два сложенных предмета одежды.
— Я нашел это в ваших вещах. Пижамные брюки и футболка.
Я кое-как вытерся насухо, с трудом оделся, и Аднан проводил до постели. От свежих простыней веяло приятной прохладой. Аднан поправил мне подушки, чтобы я мог сесть, привалившись к спинке кровати. После этого он взял с письменного стола поднос и аккуратно поставил передо мной. На подносе были супница, миска и маленький багет.
— Это очень нежный bouillon[20], — сказал он, наливая миску. — Вы должны поесть.
В моих руках оказалась ложка.
— Помочь? — спросил он.
Я был в состоянии есть сам — и жидкий bouillon действительно придал сил. Мне даже удалось съесть почти весь багет — голод оказался сильней апатии, которая еще недавно порождала совсем другие желания: просто лечь и умереть.
— Вы слишком добры ко мне, — произнес я.
Аднан смущенно склонил голову.
— Это моя работа, — произнес он и, извинившись, вышел. Но буквально тут же вернулся — на этот раз с подносом, на котором стояли чашка и чайник.
— Я приготовил вам настой verveine[21], — сказал он. — Он поможет вам уснуть. Но прежде вы должны принять все лекарства.
Он вытащил нужные таблетки и протянул стакан воды. Я по одной проглотил их. Потом выпил травяного чаю.
— Вы завтра вечером работаете? — спросил я.
— Я начинаю в пять.
— Хороню. Никто еще не был так добр ко мне, с тех пор как…
Устыдившись этой жалостливой реплики, а заодно пытаясь подавить подкатившие рыдания, я прикрыл лицо рукой. Всхлипывания помог избежать глубокий вздох. Убрав руки с лица, я увидел, что Аднан внимательно смотрит на меня.
— Прошу прощения…
— За что? — спокойно спросил он.
— Сам не знаю… Наверное, за все.
— Вы здесь один, в Париже?
Я кивнул.
— Это тяжело, — сказал он. — Я знаю.
— Откуда вы родом?
— Из Турции. Маленькая деревенька в сотне километров от Анкары.
— И сколько лет уже в Париже?
— Четыре.
— Нравится здесь? — спросил я.
— Нет.
Молчание.
— Вам нужно отдохнуть, — сказал он.
Аднан подошел к столу, взял пульт дистанционного управления и включил маленький телевизор, закрепленный на стене.
— Если вам станет грустно или одиноко, всегда можно воспользоваться этим, — сказал он, вкладывая мне в руку пульт.
Я уставился на экран. Четверо симпатяг сидели за столом, смеялись и болтали. Вокруг на трибунах разместилась студийная аудитория, зрители хохотали, стоило кому-то из гостей сострить, и громко аплодировали, когда ведущий скороговоркой призывал к этому.
— Я вернусь попозже, проверю, как вы, — сказал Аднан.
Телевизор я вскоре выключил, меня вдруг потянуло в сон. Не противясь подступающей дремоте, я покосился на коробочки с лекарствами. На одной из них было написано зопиклон. Название показалось смутно знакомым… что-то похожее мне прописывал доктор в Штатах, когда у меня был очередной приступ бессонницы. Как бы то ни было, лекарство быстро действовало, размывая окружающую действительность, подавляя все тревоги, приглушая настойчивое голубое сияние гостиничной люстры, отправляя меня в…
…утро. Или, пожалуй, в его предвестие. Серый рассвет заглядывал в комнату. Я пошевелился и почувствовал, что мне гораздо лучше. Я даже смог самостоятельно спустить ноги с кровати и медленно, по-стариковски доплестись до ванной. В ванной я помочился. Сбрызнул лицо холодной водой. И, вернувшись в голубую комнату, снова забрался в постель.
В девять утра мсье Брассёр принес завтрак. Он возвестил о своем приходе двумя резкими стуками в дверь, потом молча вплыл в комнату и поставил поднос на кровать. Ни приветствия, ни comment allez-vous, monsieur?[22]. Только сухой вопрос:
— Вы останетесь еще на одну ночь?
— Да.
Он вытащил из шкафа мою сумку. Я подписал еще несколько чеков в общей сложности на сто долларов. Он собрал их и ушел. Больше его в тот день я не видел.
Мне удалось съесть черствый круассан и выпить молочно-кофейную смесь. Потом я включил телевизор и пробежался по каналам, в отеле их было всего пять, и все французские. Утреннее телевидение здесь такое же банальное и пустое, как в Штатах. Игровые шоу, где домохозяйки пытались угадать зашифрованные слова и выиграть годовой абонемент на химчистку. Реалити-шоу, показывающие, как вышедшие в тираж актеры героически вкалывают на настоящей ферме. Ток-шоу, в ходе которых глянцевые знаменитости беседовали с такими же глянцевыми знаменитостями; время от времени в студии появлялись девочки в откровенных платьицах и присаживались на колени стареющей рок-звезды…
Утратив интерес, я взял «Парискоуп» и принялся изучать киноафишу, думая о том, какие фильмы мог бы сейчас смотреть. Вскоре я задремал. Меня разбудили стук в дверь и чей-то тихий голос:
— Monsieur?
Аднан? Уже? Я взглянул на часы. Пятнадцать минут шестого. Неужели день пролетел так быстро?
Он зашел в комнату с подносом в руках.
— Вам сегодня лучше, monsieur?
— Да, немного.
— У меня готова ваша одежда из стирки. Если вы в состоянии проглотить что-то более существенное, кроме супа с багетом… Может, приготовить вам омлет?
— Это было бы очень любезно с вашей стороны.
— У вас очень хороший французский.
— Сносный.
— Вы скромничаете, — улыбнулся он.
— Нет, просто стараюсь быть объективным. Мне еще надо подтянуться.
— Ну, здесь это не проблема. Вы раньше жили в Париже?
— Приезжал на неделю несколько лет назад.
— И вам удалось за неделю так освоить французский?
— Это вряд ли, — усмехнулся я. — В Штатах я пять лет ходил на курсы.
— Выходит, вы знали, что вернетесь сюда.
— Думаю, это скорее была мечта… пожить в Париже…
— Жизнь в Париже — это не мечта, — тихо произнес он.
И все-таки долгие годы для меня это была мечта; нелепая мечта, которой живут многие мои соотечественники: стать писателем в Париже. Сбежать от унылой рутины преподавания в богом забытом колледже, чтобы поселиться в какой-нибудь маленькой, но уютной студии возле Сены… в шаговой доступности от квартала кинотеатров. Чтобы по утрам работать над своим романом, а в два часа пополудни пойти посмотреть «Лифт на эшафот» Луи Малле, прежде чем забрать Меган из двуязычной школы, в которую мы бы ее определили.
Да, Сьюзан и Меган всегда присутствовали в моей парижской фантазии. И годами — пока мы вместе посещали курсы французского в колледже и даже старались хотя бы час в день говорить друг с другом по-французски — моя жена поддерживала эту мечту. Но — оно всегда существовало, это злосчастное но, — но прежде мы должны были приобрести новую кухню для нашего слегка обветшалого домика. Потом в доме требовалось заменить электропроводку. А потом Сьюзан хотелось подождать, пока мы оба получим постоянные штатные должности в колледже. Однако, как только меня зачислили в штат, она решила, что еще не время брать творческий отпуск и следует подождать «подходящего момента», чтобы забрать Меган из местной школы без ущерба для ее «образования и социального развития». Сьюзан всегда была чересчур щепетильна в выборе «правильного момента» для принятия «кардинальных решений». Проблема заключалась в том, что жизнь шла вразрез с планами моей жены. Ее всегда что-то останавливало перед решающим прыжком. После пяти лет заверений вроде «возможно, годика через полтора» она бросила языковые курсы, а заодно и прекратила наши вечерние беседы на французском — эти события стали предвестниками охлаждения наших отношений. Я продолжал посещать курсы, настойчиво убеждая себя в том, что однажды я все-таки перееду в Париж, где напишу свой роман. С неменьшим упорством я твердил себе, что поведение Сьюзан — это всего лишь каприз, ведь сама она не признавалась в том, что отдаляется от меня, уверяя, что ничего не случилось.
Но все уже случилось. И в конечном счете обернулось катастрофой. Париж так и остался мечтой, хотя…
— Приезд сюда был для меня единственным спасением, — сказал я Аднану.
— От чего?
— От проблем.
— Серьезных проблем?
— Да.
— Мне очень жаль, — ответил он, извинился и вышел.
Вернулся он минут через пятнадцать с омлетом и корзинкой хлеба. Пока я ел, он сообщил:
— Вечером я позвоню доктору, чтобы подтвердить его завтрашний визит.
— Я не могу себе позволить услуги доктора. Да и отель тоже.
— Но вы все еще очень больны.
— У меня бюджет. Строгий.
Я ждал, что он произнесет что-то вроде: «А я-то думал, все американцы богатые». Но Аднан не сказал ничего, кроме:
— Я посмотрю, что можно сделать.
Таблетки зопиклона вновь сотворили свое маленькое химическое чудо, отправив меня в глубокий сон на всю ночь. Брассёр явился с завтраком в восемь утра и облегчил мой кошелек еще на сотню долларов. Мне удалось самостоятельно доползти до ванной — но это, пожалуй, стало единственным моим достижением. Весь день я провалялся в постели, читая и бесцельно блуждая по телеканалам.
Аднан пришел в пять.
— Я позвонил доктору до работы. Он сказал, что навещать вас нет необходимости, если только ваше состояние не ухудшится…
Что ж, хотя бы одна хорошая новость.
— Но он настойчиво просил, чтобы вы не вставали с постели еще пару дней, даже если вам стало лучше. Он сказал, что с этим гриппом возможен рецидив, поэтому вы должны быть очень осторожны, иначе можно загреметь в госпиталь.
Где тариф будет куда выше, чем сто баксов за ночь.
— Похоже, у меня нет выбора, — заметил я.
— И куда вы потом отправитесь?
— Мне нужно найти какое-нибудь жилье.
— Квартиру?
— Только очень дешевую.
Он понимающе кивнул и спросил:
— Вы готовы принять ванну, monsieur?
Я ответил, что уже сам могу себя обслуживать.
— Значит, выздоравливаете? — спросил он.
— Я твердо намерен съехать отсюда через пару дней. У вас нет никаких идей насчет дешевого жилья для меня?
— В моем arrondissement[23] много недорогих мест, хотя даже люди с деньгами начинают потихоньку скупать их.
— И где это?
— Знаете Десятый округ? Рядом с Восточным вокзалом?
Я покачал головой.
— Там много турок.
— И давно вы там обосновались?
— С тех пор, как приехал в Париж.
— Все время на одном месте?
— Да.
— Скучаете по дому?
Он отвернулся.
— Постоянно.
— Вы можете себе позволить изредка навещать родину?
— Я не могу покидать Францию.
— Почему?
— Потому что… — Он запнулся и пристально вгляделся в мое лицо, словно хотел понять, можно ли мне довериться. — Если я покину Францию, могут возникнуть проблемы с возвращением. У меня нет нужных документов.
— Вы здесь нелегально?
Он кивнул.
— А Брассёр это знает?
— Конечно. Поэтому и держит меня почти бесплатно.
— И сколько стоит это «почти бесплатно»?
— Шесть евро в час.
— А сколько часов вы работаете?
— С пяти вечера до часу ночи, шесть дней в неделю.
— И вы можете прожить на эти деньги?
— Если бы мне не приходилось посылать деньги жене…
— Вы женаты?
Он снова отвел взгляд.
— Да.
— Дети?
— Сын.
— Сколько ему?
— Шесть.
— И вы не виделись с ним…
— Вот уже четыре года.
— Это ужасно.
— Да, вы правы. Когда не имеешь возможности видеться со своими детьми… — Аднан замолчал, не закончив фразы.
— Поверьте мне, уж я-то знаю, — произнес я. — Сам не представляю, когда мне снова позволят увидеться с дочерью.
— Сколько ей?
Я сказал.
— Должно быть, она скучает по отцу.
— Это очень сложная ситуация… я постоянно думаю только о дочери.
— Сочувствую…
— И я вам тоже.
Он неуверенно кивнул, потом отвернулся и уставился в окно.
— А ваша жена и сын не могут навестить вас здесь? — спросил я.
— На это нет денег. Даже если я бы нашел способ вызвать их сюда, им бы отказали в визе. Или спросили бы у них адрес, по которому они собираются остановиться. Если назвать несуществующий адрес, их немедленно депортируют. А если адрес подтвердится, он приведет полицию прямо ко мне.
— Наверняка в наши дни у копов полно других забот, кроме как ловить одного нелегального иммигранта.
— В их глазах мы все теперь потенциальные террористы — тем более если у тебя внешность как у выходца из той части света. Вам известно о здешней системе контроля?. Полиции официально разрешено останавливать любого и проверять документы. Нет документов — тебя могут отправить за решетку, а если документы есть, но нет вида на жительство — la carte de séjour, — это, считай, начало конца.
— Вы хотите сказать, что если я задержусь по истечении моей полугодовой визы и на улице меня остановят копы…
— Вас не остановят. Вы же американец, белый…
— А вас хоть раз останавливали?
— Пока нет, но это потому, что я избегаю определенных мест вроде станций métro Страсбур-Сен-Дени или Шатле, где полиция часто проверяет документы. В приличных районах я тоже стараюсь держаться подальше от оживленных перекрестков. Прожив здесь четыре года, становишься ушлым и уже знаешь, что следует выглянуть из-за угла и оценить обстановку, прежде чем сворачивать на улицу.
— Как же вы можете так жить? — расслышал я собственный голос (и тут же пожалел, что сказал не подумав). Впрочем, Аднана не смутил столь бесцеремонный вопрос.
— У меня нет выбора. Вернуться я не могу.
— Потому что…
— Неприятности, — сказал он.
— Серьезные?
— Да, — ответил он. — Серьезные.
— Кажется, я знаю, в чем дело…
— Вы тоже не можете вернуться домой?
— Ну, легальных запретов для меня не существует, — сказал я. — Но мне тоже некуда возвращаться. Поэтому…
Снова воцарилось молчание. На этот раз нарушил его Аднан.
— Знаете, monsieur, если вам срочно нужно что-то дешевое…
— Да?
— Извините, — смутился он. — Мне не следовало бы вмешиваться…
— Вы знаете подходящее место?
— Оно не слишком привлекательное, но…
— Поподробнее, что значит «не слишком привлекательное»?
— Вам известно, что такое chambre de bonne?
— Комната для прислуги? — перевел я.
— То, что раньше считалось комнатой для прислуги, теперь представляет собой крохотную квартиру-студию. Размером, может, в одиннадцать квадратов. Кровать, стул, умывальник, электроплитка, душ.
— В плохом состоянии?
— Скажем так, в не очень хорошем.
— Чистая?
— Я помог бы вам там прибраться. Она находится на том же этаже, что и моя chambre de bonne.
— Понятно.
— Как я уже сказал, я вовсе не хочу вмешиваться в вашу…
— И сколько в месяц?
— Четыреста евро. Но я знаком с управляющим и мог бы уговорить его снизить цену на тридцать или сорок евро.
— Я бы хотел посмотреть.
Аднан застенчиво улыбнулся.
— Хорошо. Я договорюсь.
На следующее утро, когда Брассёр явился с завтраком, я объявил, что завтра съезжаю. Устраивая поднос на кровати, он непринужденно спросил:
— Значит, Аднан забирает вас к себе?
— О чем это вы?
— О том, что слышал от нашего шеф-повара, который живет в том же доме, что и Аднан: «У него новый бойфренд — американец, который так тяжело заболел».
— Можете думать все, что вам угодно.
— Это не мое дело.
— Вот именно, это не ваше affaire, тем более что никакого affaire[24] здесь нет.
— Monsieur, мне ваши заверения ни к чему. Я вам не священник и не жена.
И вот тогда я плеснул в него апельсиновым соком. Даже не задумываясь — инстинктивно схватил стакан и вылил его содержимое на портье. Мне удалось попасть прямо ему в лицо.
Повисло короткое изумленное молчание — капли сока стекали по его щекам, на бровях зависли кусочки мякоти. Но шок быстро прошел.
— Вон отсюда! — рявкнул он.
— Отлично, — сказал я, на удивление бодро спрыгивая с кровати.
— Я вызываю полицию!
— И по какому поводу? Крещение фруктовым соком?
— Поверьте, уж я придумаю какой-нибудь убийственный повод.
— Только посмейте, и я расскажу о нелегальных рабочих, которых вы тут держите и которым платите как рабам.
Это его вмиг отрезвило. Достав носовой платок, он принялся обтирать лицо.
— Возможно, я просто уволю Аднана.
— Тогда я сделаю анонимный звонок копам и, повторяю, расскажу, что вы используете труд нелегалов…
— Разговор окончен. Я позову вашего petit ami[25] и пусть везет вас к себе домой.
— Вы гнусный мелкий проходимец.
Но он не услышал моих слов, поскольку уже вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Я привалился к стене, потрясенный тем, что произошло.
Но ведь он сам начал?
Потом я оделся и начал собирать вещи. Аднан был внимателен ко мне, и я чувствовал себя виноватым. Своей дурацкой выходкой я поставил парня в трудное положение. Мне захотелось оставить ему сотню евро в знак благодарности, но не через Брассёра же их передавать… Немного поразмыслив, я решил подыскать другой отель, а к Аднану заскочить как-нибудь вечерком.
Зазвонил телефон. Я снял трубку. Это был Брассёр.
— Я только что разговаривал с Аднаном, он сейчас на другой работе. Через полчаса подъедет.
Отбой.
Я тут же набрал номер ресепшн:
— Пожалуйста, передайте Аднану, что я сам подыщу себе жилье, что…
— Поздно, — ответил Брассёр. — Он уже в пути.
— Тогда позвоните ему на portable[26].
— У него нет мобильника.
Отбой.
В голове пронеслась мысль: хватай свои вещи и уходи сейчас же!Аднан, конечно, был очень любезен, пока я был прикован к постели (чересчур любезен, по правде говоря), но кто знает, чем он руководствовался, когда предложил снять chambre de bonne с ним по соседству. А вдруг, как только я туда заявлюсь, четверо его дружков накинутся на меня, отберут дорожные чеки и все то немногое, чем я дорожу (компьютер, авторучка и старый отцовский «ролекс»)? Потом они перережут мне горло и сбросят в какой-нибудь poubelle[27]. Все кончится тем, что мой труп сожгут с грудой парижского хлама… Разумеется, такой сценарий отдает некоторой паранойей. Но почему я должен верить в честность и искренность этого парня? Если чему и научили меня последние несколько месяцев, так это тому, что мало кто действует из лучших побуждений.
Закончив сборы, я подхватил сумку и спустился вниз. Брассёр уже переоделся в свежую рубашку, но его галстук был в пятнах сока.
— Мне следует удержать с вас двадцать евро за чистку испорченной одежды!
Никак не отреагировав на его слова, я продолжал идти к двери.
— Разве вы не дождетесь Аднана? — спросил он.
— Скажите, что я с ним свяжусь.
— Любовная ссора?
Я замер. И уже в следующее мгновение развернулся, вскинув правую руку. Брассёр отшатнулся, но не более того. В глазах его светилось презрение — он, видимо, хорошо понимал, что его провокация не вызовет ответных мер.
— Надеюсь никогда больше не увидеть вас, — прошипел я.
— Et moi non plus[28], — спокойно ответил он.
На улице я нос к носу столкнулся с Аднаном. Признаться, мне было трудно скрыть неловкость, и это отразилось на моем лице.
— Разве Брассёр не сказал вам, что я еду? — спросил Аднан.
— Я решил подождать вас на улице, — соврал я. — Больше не мог там находиться.
Пришлось рассказать ему, что произошло в номере.
— Он считает, что все турки — pédés[29], — сказал мой новый знакомый, ввернув словечко из французского сленга.
— Это меня не удивляет, — усмехнулся я. — Брассёр говорил, как он застукал homme à tout faire с шеф-поваром…
— Я знаю нашего шефа Омара. Он живет по соседству со мной. Он плохой, — неохотно прокомментировал Аднан и быстро сменил тему. Как оказалось, Сезер, в чьем ведении были квартиры, ждал нас в течение часа. Подхватив мой чемодан (вопреки моим протестам, что я могу везти его сам), турок решительным шагом повел меня вверх по улице Рибера.
— Брассёр сказал, что звонил вам на другую работу…
— Да, я каждый день работаю по шесть часов в магазине одежды в доме, где живу.
— Шесть часов плюс восемь часов в отеле? Это же безумие!
— Нет, это вынужденная необходимость. Все деньги, заработанные в отеле, уходят в Турцию. Утренняя работа…
— Во сколько же она начинается?
— В половине восьмого.
— Но вы ведь заканчиваете в час ночи… Пока доберетесь до дома…
— Это всего полчаса езды на велосипеде. Metro закрывается до часу ночи. Да мне и не нужно много времени для сна, так что…
Аднан не договорил, намекая на то, что ему не хотелось бы продолжать этот разговор. Улица Рибера была узкая, но утреннее солнце все-таки находило лазейки между домами, чтобы бросить скудную россыпь лучей на мостовую. Я заметил, как из подъезда старинного дома, чуть впереди от нас, вышел хорошо одетый сорокалетний мужчина. Он был не один, вслед за ним вышла девочка-подросток, очевидно его дочь. Оба чему-то улыбались. Было видно, что отношения между ними самые теплые. Сердце больно сжалось. На какой-то миг я даже остановился. Аднан покосился на меня.
— С вами все в порядке?
Я покачал головой и заставил себя не думать о дочери.
Мы повернули на авеню Моцарт, вблизи которой был вход на станцию Жасмин. В métro мы перешли на ветку, ведущую к Булонскому лесу. Когда прибыл поезд, Аднан бегло осмотрел вагон — нет ли копов — и только после этого сделал мне знак войти.
— Доедем до Мишель-Анж Молитор, — сказал он, — и сделаем пересадку, потом еще одну, на Одеон. Выходим на Шато д’О.
До первой пересадки было всего два остановки. Мы вышли из поезда и проследовали на линию 10, которая вела к вокзалу Аустерлиц. У лестницы я все-таки настоял на том, чтобы забрать у Аднана свой чемодан. Внизу был длинный туннель. В конце его два flics[30] проверяли документы.
Аднан замер на мгновение, потом прошептал:
— Разворачиваемся.
Я быстро повернул. Но стоило нам двинуться назад, как появились еще два flics. Они были метрах в тридцати от нас. Мы оба застыли. Наверняка это бросилось им в глаза.
— Идите впереди меня, — снова зашептал Аднан. — Если меня тормознут, не останавливайтесь. Доедете до Шато д’О, потом идите на улицу де Паради, дом 38, — это адрес. Спросите Сезера…
— Держитесь рядом со мной, — шепнул я в ответ, — может, они вас и не остановят.
— Идите же! — Он сердито мотнул головой — Улица де Паради, дом 38…
Аднан замедлил шаг. Я попытался сделать то же самое, но он шикнул:
— Allez rue de Paradis![31]
Я двинулся прямо на копов, ощущая некоторое беспокойство. В сущности, у меня не было повода для волнений: документы в порядке, обратный билет в кармане, — но всякий раз, когда мне приходилось сталкиваться с офицерами полиции или таможенной службы, я не мог избавиться от ощущения, будто в чем-то виноват.
Мы поравнялись. Копы оглядели меня с головы до ног, их лица оставались бесстрастными, но цепкие взгляды наверняка успели ухватить все нюансы моей внешности. Я приготовился услышать: «Vos papiers, monsieur»[32]. Но ничего такого не последовало. Я стал подниматься по лестнице, все еще теша себя надеждой, что Аднан вот-вот догонит меня. Прошло пять минут, десять. Аднана не было. Тогда я решил рискнуть и снова спуститься вниз. Если копы все еще были там, я мог бы прикинуться тупым американским туристом, который попросту заблудился. Но в туннеле никого не было.
И тут я с ужасом осознал: они задержали его… и все из-за меня…
Следом пришла еще более удручающая мысль: и что мне теперь делать?
Allez rue de Paradis! — следовать в рай[33].
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Женщина из Пятого округа предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
