Юмористические рассказы о привидениях

Дороти Скарбороу, 2023

Обыкновенно привидения являются чем-то жутким и пугающим, но в данный сборник вошли замечательные рассказы об очень милых и смешных призраках, которые развеселят читателя своими проделками.

Случайный призрак

Автор: Фрэнк Р. Стоктон

Загородная резиденция мистера Джона Хинкмана была для меня восхитительным местом по многим причинам. Это была обитель радушного, хотя и несколько импульсивного гостеприимства. Там были широкие, гладко подстриженные лужайки и высокие дубы и вязы; в нескольких местах были густые тени, а недалеко от дома был небольшой ручей, через который был перекинут деревянный мост; там были фрукты и цветы, приятные люди, шахматы, бильярд, аттракционы, прогулки, и рыбалка. Все это было очень хорошо, но ничего из этого не могло удержать меня в этом месте очень долго. Я был приглашен на сезон ловли форели, но, вероятно, закончил бы свой визит в начале лета, если бы в ясные дни, когда трава была сухой, солнце не слишком припекало и дул слабый ветер, я, прогуливаясь под высокими вязами в густой тени, не увидел очертания моей Мадлен.

Эта леди, по правде говоря, не была моей Мадлен. Она никогда не отдавала себя мне, и я никоим образом не владел ею. Но поскольку я считал обладание ею единственной достаточной причиной для продолжения моего существования, я в своих мечтах называл ее своей. Возможно, мне не пришлось бы ограничивать использование этого притяжательного местоимения моими грезами, если бы я признался даме в своих чувствах.

Но это было необычайно трудно сделать. Я не только боялся, как боятся почти все влюбленные, сделать шаг, который в одно мгновение положил бы конец тому восхитительному периоду, который можно назвать периодом любви, предшествующим допросу, и который мог бы в то же время прекратить всякое общение или связь с объектом моей страсти, но я, кроме того, ужасно боялся Джона Хинкмана. Этот джентльмен был моим хорошим другом, но потребовался бы более смелый человек, чем я был в то время, чтобы попросить его о подарке в виде его племянницы, которая была главой его семьи и, согласно его собственному частому заявлению, главной опорой его преклонных лет. Если бы Мадлен согласилась с моими общими взглядами на этот предмет, я, возможно, почувствовал бы побуждение открыть этот вопрос мистеру Хинкману, но, как я уже говорил ранее, я никогда не спрашивал ее, будет ли она моей или нет. Я думал об этих вещах в любое время дня и ночи, особенно ночью.

Однажды ночью я лежал без сна на большой кровати в своей просторной комнате, когда при тусклом свете молодой луны, который частично заполнял комнату, я увидел Джона Хинкмана, стоящего у большого кресла возле двери. Я был очень удивлен этим по двум причинам. Во-первых, мой хозяин никогда раньше не заходил в мою комнату; и, во-вторых, он уехал из дома тем утром и не собирался возвращаться в течение нескольких дней. Именно по этой причине в тот вечер я смог посидеть с Мадлен гораздо позже обычного на залитой лунным светом веранде. Фигура, несомненно, принадлежала Джону Хинкману в его обычной одежде, но в ней была какая-то расплывчатость, которая вскоре убедила меня, что это призрак. Был ли убит добрый старик? и приходил ли его дух, чтобы рассказать мне о содеянном и доверить мне защиту его сокровища? Мое сердце затрепетало от того, что я собирался подумать, но в этот момент фигура заговорила.

— Вы не знаете, — сказал он с выражением тревоги на лице, — вернется ли мистер Хинкман сегодня вечером?

Я подумал, что лучше сохранять внешнее спокойствие, и ответил:

— Мы его не ожидаем.

— Я рад этому, — сказал он, опускаясь в кресло, возле которого стоял. — За те два с половиной года, что я живу в этом доме, этот человек никогда раньше не отлучался ни на одну ночь. Вы не можете себе представить, какое облегчение это мне приносит.

И, говоря это, он вытянул ноги и откинулся на спинку стула. Его фигура стала менее расплывчатой, а цвета его одежды — более отчетливыми и очевидными, в то время как выражение удовлетворенного облегчения сменилось тревогой на его лице.

— Два с половиной года! — воскликнул я. — Я вас не понимаю.

— Прошло ровно столько времени, — сказал призрак, — с тех пор, как я впервые пришел сюда. Мой случай не совсем обычный. Но прежде чем я скажу что-нибудь еще об этом, позвольте мне спросить вас еще раз, уверены ли вы, что мистер Хинкман не вернется сегодня вечером.

— Я уверен в этом настолько, насколько вообще могу быть в чем-либо уверен, — ответил я. — Он уехал сегодня в Бристоль, за двести миль отсюда.

— Тогда я продолжу, — сказал призрак, — потому что я рад возможности поговорить с кем-то, кто меня выслушает, но если Джон Хинкман войдет и застанет меня здесь, я буду напуган до смерти.

— Все это очень странно, — сказал я, сильно озадаченный тем, что услышал. — Вы призрак мистера Хинкмана?

Это был смелый вопрос, но мой разум был настолько переполнен другими эмоциями, что, казалось, не было места для страха.

— Да, я его призрак, — ответил мой собеседник, — и все же я не имею права им быть. И это то, что заставляет меня чувствовать себя так неловко и так сильно бояться его. Это странная история, и, я искренне верю, она не имеет прецедентов. Два с половиной года назад Джон Хинкман был опасно болен в этой самой комнате. Одно время он зашел так далеко, что его действительно считали мертвым. Именно из-за слишком поспешного доклада по этому вопросу меня в то время назначили его призраком. Представьте мое удивление и ужас, сэр, когда после того, как я принял эту должность и взял на себя ее обязанности, этот старик ожил, стал выздоравливать и, в конце концов, восстановил свое обычное здоровье. Теперь мое положение было крайне щекотливым и смущенным. У меня не было силы вернуться к своему первоначальному невоплощению, и я не имел права быть призраком человека, который не был мертв. Мои друзья посоветовали мне спокойно сохранить свою должность и заверили, что, поскольку Джон Хинкман был пожилым человеком, пройдет совсем немного времени, прежде чем я смогу по праву занять ту должность, на которую меня выбрали. Но я говорю вам, сэр, — продолжал он с воодушевлением, — старикан выглядит таким же энергичным, как всегда, и я понятия не имею, как долго еще будет продолжаться это раздражающее положение вещей. Я трачу свое время, пытаясь убраться с дороги этого старика. Я не должен покидать этот дом, и он, кажется, повсюду следует за мной. Говорю вам, сэр, он преследует меня.

— Это действительно странное положение вещей, — заметил я. — Но почему вы его боитесь? Он не может причинить вам вреда.

— Конечно, он не может, — сказал призрак. — Но само его присутствие вызывает у меня шок и ужас. Представьте себе, сэр, как бы вы себя чувствовали, если бы мое дело было вашим.

Я вообще не мог себе такого представить. Я просто содрогнулся.

— И если кто-то вообще должен быть неправомерным призраком, — продолжало видение, — было бы гораздо приятнее быть призраком какого-нибудь другого человека, а не Джона Хинкмана. В нем есть вспыльчивость характера, сопровождаемая легкостью оскорбления, которую редко встретишь. И что случилось бы, если бы он увидел меня и узнал, а я уверен, что он узнал бы, как долго и почему я жил в его доме, я едва могу себе представить. Я видел его в порывах страсти; и, хотя он причинял людям, на которых обрушивался, не больше боли, чем причинил бы мне, они, казалось, сжимались перед ним.

Все это, как я знал, было очень правдиво. Если бы не эта особенность мистера Хинкмана, я, возможно, с большей охотой поговорил бы с ним о его племяннице.

— Мне жаль вас, — сказал я, потому что я действительно начал испытывать симпатию к этому несчастному призраку. — Ваш случай действительно трудный. Это напоминает мне о тех людях, у которых были двойники, и я полагаю, что человек часто действительно очень злится, обнаружив, что есть другое существо, которое олицетворяет его.

— Ой! Эти случаи совсем не похожи, — сказал призрак. — Двойник или доппельгангер живет на земле с человеком; и, будучи точно таким же, как он, он, конечно, создает всевозможные проблемы. Со мной все совсем по-другому. Я здесь не для того, чтобы жить с мистером Хинкманом. Я здесь для того, чтобы занять его место. Так вот, Джон Хинкман очень разозлился бы, если бы узнал об этом. Разве вы не думаете, что это было бы так?

Я немедленно согласился.

— Теперь, когда он ушел, я могу немного успокоиться, — продолжал призрак, — и я так рад возможности поговорить с вами. Я часто заходил в вашу комнату и наблюдал за вами, пока вы спали, но не осмеливался заговорить с вами из страха, что, если вы заговорите со мной, мистер Хинкман услышит вас и войдет в комнату, чтобы узнать, почему вы разговариваете сами с собой.

— Но разве он не услышал бы вас? — спросил я.

— О, нет! — сказал другой. — Бывают моменты, когда кто угодно может видеть меня, но никто не слышит меня, кроме человека, к которому я обращаюсь.

— Но почему вы хотели поговорить со мной? — спросил я.

— Потому что, — ответил призрак, — мне нравится иногда разговаривать с людьми, и особенно с кем-то вроде вас, чей разум настолько встревожен, что вас вряд ли испугает визит одного из нас. Но я особенно хотел попросить вас оказать мне услугу. Насколько я могу судить, есть все шансы, что Джон Хинкман проживет еще долго, и мое положение становится невыносимым. Моя главная цель в настоящее время — добиться перевода, и я думаю, что вы, возможно, сможете быть мне

полезны.

— Перевод! — воскликнул я. — Что вы имеете в виду под этим?

— Я имею в виду, — сказал другой, — вот что: теперь, когда я начал свою карьеру, я должен быть чьим-то призраком, и я хочу быть призраком человека, который действительно мертв.

— Я думаю, это было бы достаточно просто, — сказал я. — Возможности должны возникать постоянно.

— Вовсе нет! Вовсе нет! — быстро сказал мой собеседник. — Вы понятия не имеете, какая спешка и давление возникают в ситуациях подобного рода. Всякий раз, когда появляется вакансия, если я могу так выразиться, на корабль-призрак поступают толпы заявок.

— Я понятия не имел, что такое положение вещей существует, — сказал я, очень заинтересовавшись этим вопросом. — Должна быть какая-то регулярная система или порядок очередности, по которому вы все могли бы сменять друг друга, как клиенты в парикмахерской.

— О боже, это вообще никуда не годится! — сказал другой. — Некоторым из нас пришлось бы ждать вечно. Всякий раз, когда предлагается хорошая вакансия, всегда возникает большой ажиотаж — хотя, как вы знаете, есть некоторые позиции, которые никому не понравятся. И именно из-за того, что я слишком торопился по такому поводу, я попал в свое нынешнее неприятное положение, и я подумал, что, возможно, вы поможете мне выбраться из него. Возможно, вы знаете случай, когда возможность появления корабля-призрака обычно не ожидалась, но которая могла представиться в любой момент. Если бы вы дали мне короткое уведомление, я знаю, что мог бы организовать перевод.

— Что вы имеете в виду? — воскликнул я. — Вы хотите, чтобы я покончил с собой? Или совершил убийство в ваших интересах?

— О, нет, нет, нет! — сказал другой с туманной улыбкой. — Я не имею в виду ничего подобного. Конечно, есть любовники, за которыми наблюдают с немалым интересом, известно, что такие люди в моменты депрессии предлагали очень желанные корабли-призраки, но я не думал ни о чем подобном в связи с вами. Вы были единственным человеком, с которым я хотел поговорить, и я надеялся, что вы могли бы дать мне какую-нибудь полезную информацию, а взамен я буду очень рад помочь вам в вашем любовном романе.

— Вы, кажется, знаете, что у меня есть такой роман, — сказал я.

— О, да! — ответил другой, слегка зевнув. — Я не мог бы находиться здесь столько, сколько был, не зная всего об этом.

Было что-то ужасное в мысли о том, что за мной и Мадлен наблюдал призрак, даже, возможно, когда мы вместе бродили по самым восхитительным и уединенным местам. Но, с другой стороны, это был совершенно исключительный призрак, и у меня не могло быть к нему возражений, которые обычно возникали бы в отношении существ его класса.

— Я должен идти сейчас, — сказал призрак, вставая. — Но я увижу вас где-нибудь завтра вечером. И помните — вы помогаете мне, а я помогу вам.

На следующее утро у меня возникли сомнения относительно целесообразности рассказывать Мадлен что-либо об этом разговоре, и вскоре я убедил себя, что должен хранить молчание на эту тему. Если бы она знала, что в доме есть привидение, она, вероятно, немедленно покинула бы это место. Я не упомянул об этом и так контролировал свое поведение, что я совершенно уверен, что Мадлен никогда не подозревала о том, что произошло. В течение некоторого времени я желал, чтобы мистер Хинкман приехал домой, по крайней мере, на день. В таком случае я подумал, что мне было бы легче собраться с духом и заговорить с Мадлен на тему нашего будущего совместного существования, и теперь, когда возможность для такой речи действительно представилась, я не чувствовал себя готовым воспользоваться ею. Что бы со мной стало, если бы она мне отказала?

Однако у меня возникла мысль, что если я вообще собираюсь говорить, то сейчас самое время. Она, должно быть, знала, что во мне зреют определенные чувства, и не была безрассудна в своем желании уладить этот вопрос тем или иным способом. Но мне не хотелось делать смелый шаг в темноте. Если она хотела, чтобы я попросил ее отдаться мне, она должна была дать мне какую-то причину предполагать, что она сделает этот подарок. Если бы я не видел никакой вероятности такой щедрости, я бы предпочел, чтобы все осталось так, как было.

В тот вечер я сидел с Мадлен на залитой лунным светом веранде. Было почти десять часов, и с самого ужина я заставлял себя признаться в своих чувствах. Я не был твердо настроен сделать это, но хотел постепенно достичь нужного момента, когда, если перспектива покажется радужной, я смогу заговорить. Моя спутница, казалось, понимала ситуацию — по крайней мере, мне казалось, что чем ближе я подходил к предложению, тем больше она, казалось, ожидала его. Это, безусловно, была очень критическая и важная эпоха в моей жизни. Если бы я заговорил, я бы сделал себя счастливым или несчастным навсегда, а если бы я промолчал, у меня были все основания полагать, что леди не даст мне другого шанса сделать это.

Сидя таким образом с Мадлен, немного поговорив и очень напряженно размышляя над этими важными вопросами, я поднял глаза и увидел призрака менее чем в дюжине футов от нас. Он сидел на перилах крыльца, одна нога была вытянута перед ним, другая свисала вниз, когда он прислонился к столбу. Он был позади Мадлен, но почти передо мной, так как я сидел лицом к даме. К счастью, Мадлен смотрела на пейзаж, потому что я, должно быть, выглядел очень испуганным. Призрак сказал мне, что он увидит меня как-нибудь этой ночью, но я не думал, что он появится, когда я буду в компании Мадлен. Если бы она увидела дух своего дяди, я не мог бы отвечать за последствия. Я не издал ни единого восклицания, но призрак, очевидно, увидел, что я встревожен.

— Не бойся, — сказал он, — я не позволю ей увидеть меня; и она не сможет услышать, что я говорю, если я не обращусь к ней, чего я не собираюсь делать.

Полагаю, я выглядел благодарным.

— Так что вам не нужно беспокоиться об этом, — продолжил призрак, — но мне кажется, что вы не очень хорошо справляетесь со своим делом. На вашем месте я бы высказался, не дожидаясь больше. У вас никогда не будет лучшего шанса. Вас вряд ли прервут; и, насколько я могу судить, леди, похоже, расположена выслушать вас благосклонно; то есть, если она когда-либо намеревалась это сделать. Неизвестно, когда Джон Хинкман снова уедет; конечно, не этим летом. Если бы я был на вашем месте, я бы никогда не осмелился говорить о любви с племянницей Хинкмана, если бы он был где-нибудь поблизости. Если он поймает кого-нибудь, предлагающего руку и сердце мисс Мадлен, то это будет ужас.

Я был полностью согласен со всем этим.

— Мне невыносимо думать о нем! — воскликнул я вслух.

— Думать о ком? — спросила Мадлен, быстро поворачиваясь ко мне.

Здесь была неловкая ситуация. Длинная речь призрака, на которую Мадлен не обратила внимания, но которую я слышал совершенно отчетливо, заставила меня забыться.

Нужно было быстро объясниться. Конечно, было бы нехорошо признаваться, что я говорил о ее дорогом дяде; и поэтому я поспешно назвал первое имя, которое пришло мне в голову.

— Мистер Виларс, — сказал я.

Это утверждение было совершенно правильным, потому что мне было невыносимо думать о мистере Виларсе, джентльмене, который в разное время уделял много внимания Мадлен.

— С вашей стороны неправильно так отзываться о мистере Виларсе, — сказала она. — Он удивительно хорошо образованный и разумный молодой человек, и у него очень приятные манеры. Он рассчитывает быть избранным в законодательный орган этой осенью, и я не удивлюсь, если он добьется своего. Он преуспеет в законодательном органе, потому что всякий раз, когда мистеру Виларсу есть что сказать, он точно знает, как и когда это сказать.

Это было сказано очень спокойно и без малейшего проявления обиды, что было вполне естественно, потому что, если Мадлен была обо мне хорошего мнения, она не могла испытывать неудовольствия из-за того, что я испытывал неприятные эмоции по отношению к возможному сопернику. В заключительных словах содержался намек, который я не замедлил понять. Я был совершенно уверен, что если бы мистер Виларс был на моем теперешнем месте, он заговорил бы достаточно быстро.

— Я знаю, что неправильно иметь такие представления о человеке, — сказал я, — но я ничего не могу с этим поделать.

Леди не упрекнула меня, и после этого она, казалось, даже смягчилась. Что касается меня, то я почувствовал сильное раздражение, поскольку не хотел признаваться, что какие-либо мысли о мистере Виларсе когда-либо занимали мой разум.

— Вам не следует так говорить вслух, — сказал призрак, — иначе вы можете попасть в беду. Я хочу, чтобы у вас все шло хорошо, потому что тогда вы, возможно, будете расположены помочь мне, особенно если мне представится случай оказать вам какую-либо помощь, на что я надеюсь.

Мне очень хотелось сказать ему, что он ничем не мог бы мне так сильно помочь, как своим немедленным отъездом. Признаваться в любви молодой леди, рядом с которой на перилах сидит призрак, и этот призрак является призраком страшного дяди, сама мысль о котором в таком положении и в такое время заставляла меня дрожать, было трудным, если не невозможным, делом для исполнения, но я воздержался говорить, хотя, возможно, хотел.

— Я полагаю, — продолжал призрак, — что вы не слышали ничего, что могло бы принести мне пользу. Конечно, мне очень хочется услышать; но если вам есть что мне сказать, я могу подождать, пока вы не останетесь одни. Я приду к вам сегодня ночью в вашу комнату или останусь здесь, пока леди не уйдет.

— Вам не нужно ждать здесь, — сказал я. — Мне вообще нечего вам сказать.

Мадлен вскочила на ноги, ее лицо раскраснелось, а глаза горели.

— Ждать здесь! — крикнула она. — Как вы думаете, чего я жду? Действительно, вам нечего сказать! Я так думаю! Что вы должны мне сказать?

— Мадлен! — Воскликнул я, шагнув к ней, — позволь мне объяснить.

Но она уже ушла.

Для меня это был конец света! Я яростно повернулся к призраку.

— Жалкое существо! — Я плакал. — Ты все испортил. Ты очернил всю мою жизнь. Если бы не ты…

Но тут мой голос дрогнул. Я больше ничего не мог сказать.

— Вы несправедливы ко мне, — сказал призрак. — Я не причинил вам вреда. Я пытался только ободрить и помочь вам, и это ваша собственная глупость причинила вам вред. Но не отчаивайтесь. Такие ошибки, как эти, можно объяснить. Сохраняйте храброе сердце. До свидания.

И он исчез с перил, как лопнувший мыльный пузырь.

Я мрачно лег в постель, но в ту ночь не видел никаких видений, кроме тех, что вызывали отчаяние и страдание в моих жалких мыслях. Слова, которые я произнес, прозвучали для Мадлен как самое низкое оскорбление. Конечно, она могла дать им только одно толкование.

Что касается объяснения моих действий, то это было невозможно. Я снова и снова обдумывал этот вопрос, лежа без сна той ночью, и решил, что никогда не расскажу Мадлен о фактах дела. Для меня было бы лучше страдать всю свою жизнь, чем для нее знать, что призрак ее дяди бродит по дому. Мистер Хинкман был в отъезде, и если бы она знала о его призраке, ее нельзя было бы заставить поверить, что он не умер. Она может не пережить шока! Нет, мое сердце могло бы обливаться кровью, но я бы никогда ей не сказал.

Следующий день выдался погожим, ни слишком прохладным, ни слишком теплым; дул нежный ветерок, и природа улыбалась. Но с Мадлен не было ни прогулок, ни поездок верхом. Она, казалось, была очень занята в течение дня, и я почти не видел ее. Когда мы встречались за едой, она была вежлива, но очень тиха и сдержанна. Она, очевидно, определилась с линией поведения и решила предположить, что, хотя я был очень груб с ней, она не поняла значения моих слов. Конечно, было бы вполне уместно, если бы она не знала, что я имел в виду под моими выражениями прошлой ночью.

Я был подавлен и несчастен, говорил мало, и единственной светлой полосой на черном горизонте моего горя был тот факт, что она не казалась счастливой, хотя и изображала безразличие. Залитая лунным светом веранда в тот вечер была пуста, но, бродя по дому, я нашел Мадлен в одиночестве в библиотеке. Она читала, но я вошел и сел рядом с ней. Я чувствовал, что, хотя я и не мог сделать этого полностью, я должен в какой-то мере объяснить свое поведение прошлой ночью. Она спокойно выслушала мои несколько натянутые извинения за те слова, которые я употребил.

— Я не имею ни малейшего представления, что вы имели в виду, — сказала она, — но вы были очень грубы.

Я искренне отрицал любое намерение быть грубым и заверил ее с теплотой речи, которая, должно быть, произвела на нее некоторое впечатление, что грубость по отношению к ней была бы для меня невозможным действием. Я много говорил на эту тему и умолял ее поверить, что, если бы не одно препятствие, я мог бы говорить с ней так откровенно, что она все поняла бы.

Некоторое время она молчала, а потом сказала, как мне показалось, гораздо более ласково, чем говорила раньше:

— Это препятствие каким-либо образом связано с моим дядей?

— Да, — ответил я после небольшого колебания, — это в какой-то мере связано с ним.

Она ничего не ответила на это и сидела, глядя в свою книгу, но не читая. По выражению ее лица я подумал, что она несколько смягчилась по отношению ко мне. Она знала своего дядю так же хорошо, как и я, и, возможно, думала, что, если бы он был препятствием, мешавшим мне говорить (а было много способов, которыми он мог быть этим препятствием), мое положение было бы настолько тяжелым, что это оправдывало бы некоторую дикость речи и эксцентричность в манерах. Я также видел, что теплота моих частичных объяснений оказала на нее некоторое влияние, и я начал верить, что, возможно, было бы хорошо, если бы я высказал свое желание без промедления. Независимо от того, как она воспримет мое предложение, мои отношения с ней не могли быть хуже, чем они были прошлой ночью и днем, и было что-то в ее лице, что вселяло в меня надежду, что она забудет мои глупые восклицания накануне вечером, если я начну рассказывать ей свою историю любви.

Я придвинул свой стул немного ближе к ней, и как только я это сделал, призрак ворвался в комнату из дверного проема позади нее. Я говорю"ворвался", хотя ни одна дверь не распахнулась, и он не издал ни звука. Он был дико возбужден и размахивал руками над головой. В тот момент, когда я увидел его, мое сердце упало у меня внутри. С появлением этого дерзкого призрака всякая надежда покинула меня. Я не мог говорить, пока он был в комнате.

Я, должно быть, побледнел; и я пристально смотрел на призрака, почти не видя Мадлен, которая сидела между нами.

— Вы знаете, — воскликнул он, — что Джон Хинкман поднимается на холм? Он будет здесь через пятнадцать минут; и если вы занимаетесь чем-то вроде признаний в любви, вам лучше поторопиться. Но это не то, что я пришел вам сказать. У меня великолепные новости! Наконец-то я переведен! Не прошло и сорока минут, как нигилисты убили русского дворянина. Никто никогда не думал о нем в связи с немедленным появлением корабля-призрака. Мои друзья немедленно подали заявку на эту ситуацию для меня и добились моего перевода. Я ухожу, пока этот ужасный Хинкман не поднялся на холм. Как только я окажусь в новом месте, я отброшу это ненавистное подобие. До свидания. Вы не можете себе представить, как я рад, что наконец-то стал настоящим чьим-то призраком.

— О! — Воскликнул я, поднимаясь на ноги и простирая руки в полном отчаянии, — я бы хотел, чтобы ты была моей!

— Я твоя, — сказала Мадлен, поднимая на меня свои полные слез глаза.