Электра

Дон Нигро, 2011

Дон Нигро «Электра/Electra». Завершающая часть Греческой трилогии, включающей «Ифигению» и «Клитеместру» (вся трилогия входит в сагу «Пендрагон-Армитейдж). 5 актеров (3 женские и 2 мужские роли). Теперь, как и положено, кара должна постигнуть мать, убившую отца: ее ждет смерть от руки сына. Но Америка все-таки не Древняя Греция: и Эриний нет, и нужно ставить точку в трилогии. Поэтому кара мать, конечно, настигает, но развязка авторская, пусть и в полном соответствии с духом греческой трагедии.

Картина 2. Крыльцо

(КАРОЛИН сидит на диване-качелях. Вечер. ТОМАС стоит в тенях у справа).

КАРОЛИН. Почему же не сказать, что все отлично, раз я прекрасно себя чувствую, во всяком случае, для женщины, чья безумная дочь убила ее мужа, воткнув ему в шею ножницы, когда он принимал ванну. Я сильная, энергичная, взявшая в руки собственную жизнь. И мне совершенно не стыдно так говорить… Да откуда берутся эти чертовы хлопанья крыльев? Кто здесь? Летучие мыши? Вы хлопаете крыльями? Или кто-то шепчется? Кто и о чем тут шепчется? Дети, успокойтесь и идите спать. Нет под кроватью никакого чертова крокодила. Мне нужно хоть немного отдохнуть. Лупи? Я знаю, что ты подслушиваешь. Чертов деревенский дурачок. И этот продажный сукин сын Гарри Макбет пытается выпихнуть Ника из банка. Никто с нами не разговаривает. Люди указывают на нас и шепчутся. Дом разваливается. Если я не возьму себя в руки, то окажусь на кладбище и буду бессвязно лепетать на пару с Лупи. Деревенский дурачок — не мой отец. Прошлой ночью мне приснилось, что я родила змею. Завернула в детское одеяло и кормила грудью. Так она высасывала с молоком кровь. Я выкормила монстров. Дженна была милой девочкой, но вечно балансировала на краю той или иной пропасти. Лекси отличала большая уверенность в себе, но она задавала чертовски много вопросов. Ум в детях — всегда знак беды во взрослой жизни. С Томасом постоянно что-то случалось. Какие его мучили кошмары! Гигантские насекомые пожирали его. Он тонул в чанах с кровью. Мне следовало задаться вопросом, кто эти странные существа, которые вышли из моего тела? И нет ли способа загнать их обратно и изменить в кого-то еще? Но нет, боюсь, пути назад нет. (Замечает, что кто-то стоит в тенях). Кто здесь? Почему в тенях всегда кто-то стоит? Нам нужно повесить фонарь. Лупи? Это ты? Майкл?

ТОМАС. Это я, мама. Папа умер.

КАРОЛИН. Я прекрасно знаю, что твой отец умер. Мне потребовались недели, чтобы оттереть кровь в зазорах между плитками пола. Твоя сестра всегда знала, как напакостить. Поднимись на крыльцо и посиди со мной. Давай. Я — твоя мать. Я тебя не укушу. Змеи и свиньи пожирают своих детенышей, но я, к счастью для тебя, уже поела. Я приготовила оладьи из овсянки. Они пахли, как сухая кожа, которую счищаешь с пяток. Но после смерти твоего отца обоняние у меня отшибло.

ТОМАС. С кем ты разговаривала?

КАРОЛИН. Не с кем я не разговаривала. Опять ты слышишь голоса. Раньше ты клялся, что слышишь, как ангелы разговаривают на французском всякий раз, когда мы спускали воду в туалете. У всех моих детей что-то не так с головой. Я каждый день благодарю Бога за то, что хоть я нормальная. Поднимись на крыльцо и сядь рядом со своей матерью. Давай. Отбрось застенчивость. Девушки застенчивых не любят. Они любят плохишей. Иди сюда. Я замерзла.

ТОМАС. Хорошо. (Поднимается на крыльцо, садится рядом с ней).

КАРОЛИН. В последнее время никак не могу согреться. Вот. Разве это не прекрасно? Мать и сын. Сидят на крыльце. Слушают сов. Что ты делал, стоя в темноте? Где ты был?

ТОМАС. На войне. Я был на войне.

КАРОЛИН. Я знаю, что ты был на войне. Я про этот вечер. Обжимался с кем-то из своих подружек?

ТОМАС. Нет у меня подружек.

КАРОЛИН. Не волнуйся. Деньги у нас есть. Мы купим нескольких.

ТОМАС. Я не хочу, чтобы ты покупала мне подружек.

КАРОЛИН. Так где ты был, Томас?

ТОМАС. Лекси отвела меня на кладбище.

КАРОЛИН. Да, в этом веселого мало. Я про поход на кладбище с твоей сестрой. Я не понимаю, почему она целыми днями болтается на кладбище. Может, разрывает могилы и крадет золотые зубы. Тебе лучше держаться от нее подальше. Девушка не в себе.

ТОМАС. Она одинока.

КАРОЛИН. Что ж, она проводит все время на кладбище. Какую она может найти там компанию?

ТОМАС. Я думаю, тебе нужно с ней поговорить.

КАРОЛИН. Она не хочет говорить со мной.

ТОМАС. Я думаю, хочет. Просто не знает, как это сделать. У нее множество безумных идей. Действительно безумных.

КАРОЛИН. Каких идей? Что она тебе наговорила?

ТОМАС. Мне смысла в них никакого. Но после возвращения домой так сложно на чем-либо сосредоточиться.

КАРОЛИН. Томас, я знаю, ты не любишь об этом говорить, но война уже больше двух лет, как закончилась. Где ты был все это время?

ТОМАС. Я мало что помню. Что-то взорвалось. Потом я заблудился. Ничего не слышал, ничего не понимал. Что-то случилось с головой. Там были две голландские девушки. И клубника. И комната, полная часов. Потом я увидел корову, или что-то похожее на корову, на краю поля, а когда пошел туда, перед глазами все расплывалось, как при дожде.

КАРОЛИН. Да, это многое проясняет. Мы думали, ты умер.

ТОМАС. Я умер. Потом очнулся и понял, что мне не хватает твоей готовки. Именно тогда стало ясно, что с головой у меня непорядок.

КАРОЛИН. Готовлю я нормально. Разве что надо класть больше соли. Или меньше соли. Вкуса я теперь не чувствую. Может, паук забрался мне в рот, когда я спала, и откусил язык. Ты ничего не ешь. Превратился в шагающий скелет. Мне надо спечь пирог. Пирог ты есть будешь. Сил у тебя прибавится. Все получится. А когда тебе станет лучше, Ник устроит тебя в банк.

ТОМАС. Я не хочу работать в банке. Я ненавижу банк.

КАРОЛИН. Нет у тебя ненависти к банку. С чего тебе ненавидеть банк?

ТОМАС. Войну устроили банки.

КАРОЛИН. Не глупи. Банки войну не устраивают. Банки наживаются на войне. Банк всего лишь дом с деньгами. Как церковь. Только святости побольше. Я замечаю, что моешься ты нечасто. Вкуса я совсем не чувствую, но нос запахи немного улавливает. Принимать ванну давно у же можно. Ее вычистили и продезинфицировали. И пол я отдраила в прямом смысле этого слова. На нем можно есть, такой он чистый. Разве что немного пахнет отбеливателем. Тебе обязательно надо помыться. Ты пахнешь, как барсучья нора. Твоя сестра тоже не заходит в ванную комнату. Споласкивается в кухонной раковине после того, как все ложатся спать. Не знаю, где она справляет нужду, что малую, что большую. Может, на кладбище, как бродячая кошка. Если ты хочешь получить работу в банке, от тебя должно хорошо пахнуть. Сам банк воняет жадностью, но тамошние работники должны пахнуть, как весенний луг.

ТОМАС. Не пойду я в банк. Лучше буду работать в поле.

КАРОЛИН. В поле? Что ты собираешься делать в поле? В каком поле?

ТОМАС. Я буду скирдовать сено.

КАРОЛИН. Ты не хочешь скирдовать сено. От сена ты будешь чесаться. Мы нанимаем бедняков, чтобы они делали это для нас. Фермеров и им подобных.

ТОМАС. Я должен делать что-то руками. Что угодно, кроме убийства. С убийствами я завязал. Больше никаких убийств.

КАРОЛИН. Хорошо. Расслабься. Может, тебе лучше отдыхать, пока ты окончательно не поправишься. Но что тебе надо прекратить, так это отираться на кладбище со своей сестрой. Я должна сказать тебе, Томас, пусть я и сожалею, что мне приходится такое говорить, но я думаю, она сходит с ума, как и Дженна. Может, безумие — это наследственное. Со мной как раз все в порядке. Должно быть, им оно передалось от отца. Он же из греков. Вероятно, они все безумные. Не зря их цивилизация рухнула. Слава Богу, я — нормальная. Кто-то в семье должен быть голосом разума. (Смотрит вверх). Кто там? Опять летучие мыши? Прочь отсюда! Прочь! (Успокаиваясь). Извини. Досаждают меня летучие мыши. Или просто мыши. Пищат и пищат. Это так нервирует. Томас, ты любишь свою мать, так?

ТОМАС. Я не могу спать.

КАРОЛИН. Это понятно, но ты любишь свою мать?

ТОМАС. Я просто смотрю в потолок и стараюсь ни о чем не думать.

КАРОЛИН. Приятно осознавать, что мои дети на моей стороне. За исключением, разумеется, той, что убила твоего отца ножницами. Прижмись ко мне, почувствуй, что ты в моем гнездышке. Как яйца. Как кладка яиц. Я согрею тебя, как инкубатор.

ТОМАС. Все хорошее представляется мне нереальным. В отличие от ужасного, которое я пытаюсь вышвырнуть из головы и не могу. Такое ощущение, будто что-то выедает мою голову изнутри.

КАРОЛИН. Об этом не волнуйся, дорогой. Я ничему не позволю тебя съесть. Скорее, полакомлюсь тобой сама. Помнишь игру, в которую мы играли, когда ты был маленьким мальчиком? Я начинала с твоих ног, а потом поднималась все выше. Ты так смеялся, что начинал плакать, потом кашлять и задыхаться, мне приходилось переворачивать тебя головой вниз и трясти, а заканчивалось все тем, что ты дул в штаны. Ты это помнишь?

Конец ознакомительного фрагмента.