Жонглирующий планетами

Дон Марк Лемон, 2023

Новый сборник рассказов из серии "Удивительные фантастические истории", через который читатель познакомиться с лучшими рассказами и новеллами зарубежных писателей. Все произведения из данного сборника были напечатаны в период с 1904 по 1908 год в различных журналах.Читателя ждут невероятные приключения героев рассказов и новелл! Здесь и космические путешествия, и растения-людоеды, невероятные способности психики человека, глобальные катастрофы и различные взгляды на будущее человечества.Все произведения переведены на русский язык впервые и доставят немало удовольствия при чтении!

Фаленопсис Глориоза

Эдгар Уоллес

Двое мужчин сидели за спиртным и сигарами в большой библиотеке загородного дома Дрисколла. Стоял апрельский прохладный вечер, и огромные сосновые поленья, пылавшие в очаге перед ними и освещавшие книги, картины и тяжелую мебель из черного дерева, едва ли рассеивали холод этой комнаты.

Справа три длинных французских окна выходили на запад, на просторы лужайки, спускавшейся к широкой реке, а с юга вид закрывали густые заросли вечнозеленого кустарника, дополненные виноградными лозами и вьюнками, распустившими во все стороны свои фестоны нежной листвы. Огромный вяз, стоящий на страже угла дома, раскачивал свои ветви в такт весеннему ветру и нервно постукивал в ближайшее окно.

Дом, несмотря на свое богатство и красоту, создавал ощущение одиночества. Жилище отражает повседневную жизнь своих жильцов так же неосязаемо, как человек несет в себе отражение своей жизни, написанное на лице и в облике, а в этой величественной комнате чувствовалось, что человек взирает на своих мертвецов и стоит потрясенный и опустошенный. Из дальних уголков дома изредка доносился скрип досок или хлопанье ставней на ветру, и при каждом новом звуке старший из двух мужчин поворачивал лицо с плохо скрываемой тревогой в ту сторону, откуда доносился звук. Наконец второй бросил в огонь огрызок сигары и обратился к хозяину.

— Боб, старина, что с тобой? Ты такой же нервный, как моя бабушка! Это призрак или мания величия леденит твою молодую душу? Говори, старик, в чем дело?

Дрисколл поднялся и, почти бесшумно подойдя к двум дверям, выходящим из комнаты, задвинул массивные засовы в гнезда; затем он вернулся к огню, налил немного ликера, выпил его и придвинул свой стул к Ларчеру.

— Ларчер, мы с тобой вместе ходили за крупной дичью. Шкура тигра там — это одна история, шкура леопарда под нашими ногами — другая, но я привел тебя сюда сегодня вечером, чтобы ты помог мне убить или поймать самое дьявольское существо, которое когда-либо ходило по земле. Именно тебя, потому что ты — единственный человек, чьим мозгам, нервам и мышцам я могу доверять.

— Хорошо! — сказал Ларчер. — Это человек или зверь?

— Не зверь, но едва ли человек, — ответил тот, — но я должен продолжить и рассказать тебе историю этого проклятого существа, которое появилось в этих местах. Ты знаешь, каким увлечением для меня были мои орхидеи, и ты слышал, как я говорил о том, как трудно мне было найти способного мастера для ухода за моими любимицами. Все эти ребята знают лишь несколько распространенных коммерческих сортов, а мой интерес всегда был сосредоточен на более редких видах. Полгода назад я был в таком отчаянии по поводу своей коллекции, что уже почти решил полностью отказаться от их выращивания, чем терпеть постоянное разочарование от того, что очередные партии погибают на моих руках, когда в ответ на мое объявление в"Геральд"в мой офис однажды утром вошел парень, который, казалось, был как раз тем, кто мне нужен. Я не мог точно определить его национальность, но бронзовое лицо говорило о том, что он много лет провел в тропиках, собирая орхидеи для одной из крупных английских компаний-импортеров. Мы быстро согласовали детали, договорились, что он приедет сюда и сразу же приступит к работе. Я поинтересовался, есть ли у него семья, и он ответил, что у него есть жена, которая приедет к нему на следующий день.

— Когда он поднялся, чтобы выйти из кабинета, я сказал:"И еще одно, Херстон. Надеюсь, вы не прочь заняться выращиванием фаленопсиса глориозы. Это моя любимая орхидея, и у меня есть специальный сад для нее". Ларчер, при упоминании названия орхидеи, готов поклясться, позеленел под загаром. Он ухватился за спинку стула, как бы желая устоять на ногах, и странно ответил, что, по его мнению, он ничего не может с ними сделать, а затем добавил, как будто сказал больше, чем хотел:"Это самые проблемные орхидеи в мире для выращивания в неволе, сэр". Я улыбнулся тому, что орхидеи — это дикие существа в неволе, пожелал ему доброго утра и на время забыл об этом инциденте.

— На следующий день они приехали и вскоре поселились в маленьком симпатичном домике на склоне холма рядом с теплицами. Я приехал туда через несколько недель, нашел, что все идет гладко, и Херстон представил меня своей жене. Вы знаете, что после смерти Молли женщины исчезли из моей жизни, и меня нелегко поразить красивым лицом, но я никогда не забуду экзотическую красоту этой женщины.

— Какие бы сомнения ни возникали по поводу его национальности, ее национальность была безошибочна. Она была чистокровной восточноиндийкой, представительницей высшей касты, — высокая, стройная, с утонченными чертами лица и глазами цвета полуночного колдовства. Глядя на нее, я подумал, что от нее исходит та же тонкая атмосфера смешанной духовности и красоты, что и от цветущей орхидеи. Она ни слова не говорила по-английски и во время нашего разговора стояла рядом с Херстоном, глядя на него с непостижимым для меня трепетом в темных глазах. Было видно, что она обожает своего мужа, начиная с его ног и заканчивая головой. Вы помните красавца колли, который был у меня здесь, — прекрасный малый, который жил в соответствии со сложившимися у него идеалами так, что мог бы посрамить большинство людей. Он не спешил заводить дружбу с незнакомыми людьми, хотя и был предан старым слугам в доме. Он подошел к нам, когда мы стояли, и, к моему удивлению, проигнорировав меня, стал ластиться к ногам миссис Херстон, набросившись на нее с величайшей нежностью."Ваша жена обрела достойного друга", — заметил я Херстону. Тот улыбнулся, согласился, и тема была исчерпана.

— Остаток дня мы провели вместе, осматривая оранжереи, и я убедился, что не ошибся в человеке. Такое знание орхидей, их родных условий произрастания и климата, такой запас восточно-индийских знаний были для меня откровением.

— Оранжереи были значительно изменены и расширены с того времени, как вы видели их в последний раз; главное дополнение — огромный круглый корпус у подножия хребта. Здесь я собрал тысячи прекрасных экземпляров Фаленопсиса Глориозы. Вместо обычных лавочек я срубил несколько деревьев, стоящих на этом месте, и воткнул их в землю через равные промежутки друг от друга, по всем сторонам дома, а растения орхидей прикрепил к ним проволокой от земли вверх, перемежая их папоротниками, погруженными в мох. Вокруг деревьев были густо посажены большие пальмы, а с крыши на проволоке были подвешены сотни орхидей. Все это создавало впечатление тропических джунглей. Несмотря на все мои заботы, они никогда не получались удачными, и мне очень хотелось получить совет моего нового мастера по этому вопросу.

— К моему удивлению, жена Херстона сопровождала нас во время обхода, но когда она оказалась на пороге дома с фаленопсисами, то отступила назад, побледнев и вздрогнув. Он сказал ей несколько быстрых слов на ее родном языке, и она, повернувшись, села на табуретку у входа в здание. Он пробормотал мне какие-то извинения, что она устала, и пошел за мной в дом. Не успев толком поговорить, мужчина стал странно тихим и нервным. Мы пробыли там около пяти минут, и все это время он не сводил глаз с маленькой стройной фигурки у входа в здание. Я ничего не смог добиться от него о культурах глориозас, и, списав явное смущение на его неосведомленность в этом вопросе, мы вернулись к другим домам. Вечером я вернулся в город.

— Я вдаюсь во все эти утомительные подробности, Ларчер, в надежде, что ты, с твоим многолетним опытом работы в Индии и знанием восточного характера, сможешь увидеть хоть какой-то проблеск рассвета во мраке последовавшей за этим тайны.

Ларчер с готовностью кивнул, и Дрисколл продолжил:

— Прошло шесть недель, и отчеты Херстона были вполне удовлетворительными. По истечении этого срока я получил от него любопытное письмо. Это была просьба о паре частных охранников, которые бы патрулировали это место днем и ночью, и он настоятельно просил поторопиться, как будто был охвачен ужасом. Мы находимся слишком далеко от шоссе, чтобы нас часто беспокоили бродяги. Тем не менее я почувствовал, что мой новый мастер вполне заслужил мое доверие, и в тот же день предпринял шаги, чтобы нанять пару человек для работы в качестве сторожей. На следующий день наступило воскресенье, и, все еще немного встревоженный необычным тоном письма Херстона, я сел на дневной поезд и приехал сюда. Я не предупредил никого о своем приезде, поэтому на вокзале не было никого, кто мог бы меня встретить, и я прошел милю до дома в мрачных февральских сумерках, которые, казалось, становились все гуще и гуще.

— Спустившись по извилистой дорожке и обогнув южный угол дома, я остановился, пораженный красотой открывшегося вида. Огромные багровые тучи громоздились на горизонте, словно охваченные мощным пожаром, а полосы угрюмого красного цвета, доходящие почти до зенита, бросали зловещие отблески на реку и лужайки. Я никогда не видел, чтобы это место приобретало такую призрачную неземную красоту, подходящую для грядущей трагедии. Группа карликовых норвежских сосен на углу дома выделялась на фоне разъяренного неба, как изысканный орнамент, и пока я стоял, любуясь их симметрией и изяществом, ветка в двадцати футах от меня качнулась назад, и оттуда выглянуло лицо.

— Отвратительное лицо, какое можно представить себе в кошмарах при лихорадке, желтое, квадратное монгольское лицо, испещренное тысячью морщин, и каждая из них — это грех. Ларчер, я видел это лицо так же отчетливо, как сейчас вижу тебя. В течение трех секунд я стоял неподвижно, глядя прямо на эту ухмыляющуюся маску, загипнотизированный, возможно, этими блестящими глазами-бусинками, глядящими в мои. Затем ветка опустилась на место, и я, освободившись от наложенных на меня чар, бросился вперед, к тому месту, где оно находилось. Оно исчезло как сон. Я искал его среди кустов полчаса или больше, но в конце концов сдался в отчаянии и пошел в дом.

— Пока старая миссис Мэйхью подавала мне ужин, я успел задать ей осторожный вопрос на тему бродяг и незнакомцев в этом месте. Она сказала, что за всю зиму здесь не видели ни одного постороннего. И что некоторые слуги отметили этот факт только накануне вечером. Это сделало письмо Херстона еще более необъяснимым, чем прежде, и после ужина я послал за ним, намереваясь откровенно поговорить с ним на эту тему. Он пришел в ответ на мой вызов, и я ахнул при виде его лица. Белое, изможденное, с какой-то охотничьей свирепостью в глазах и беспокойством в манерах, что совершенно его преобразило. Я почувствовал, что все встало на свои места и объяснилось неудачным сочетанием алкоголя и пьянства. Я никогда не бью человека по рукам и не проповедую умеренность больному пьянице, поэтому я проигнорировал очевидное состояние Херстона, рассказал ему о получении его письма и о мерах, которые я принял для патрулирования этого места.

–"Они должны быть очень внимательны, мистер Дрисколл, — заговорил Херстон. — Они должны быть расторопны. Ради всего святого, сэр, пусть они прибудут сюда немедленно!"Он подошел ко мне в волнении и положил свою руку на мою. Я вздрогнул от его прикосновения, оно было таким холодным. Его глаза пылали страстным жаром, и тут я понял свою ошибку. Его изменила не выпивка, а чистый, явный, холодный, живой ужас!

–"Херстон, — сказал я, — здесь что-то не так, и я хочу, чтобы вы откровенно рассказали мне, чего вы боитесь".

— Прежде чем парень успел ответить, ночь нарушилась чередой резких воплей, как у животного от боли, затем последовал пронзительный крик, и на этот звук человек рядом со мной бросился в дверь и выскочил на веранду. Я почти мгновенно последовал за ним и выбежал за дверь. Там, опережая меня, по лужайке к своему коттеджу бежал Херстон, как будто в него выстрелили из лука. Я последовал за ним как можно быстрее, удивляясь скорости, с которой он преодолевал дистанцию, и через секунду настиг его, склонившегося над женой, лежавшей в мертвом обмороке на веранде своего коттеджа. У ног женщины лежала какая-то тень, и когда я наклонился, чтобы посмотреть, что это, из темноты раздался жалобный стон.

— Кто-то принес фонарь, и при свете его я увидел, что там лежит мой колли Дональд, его светлая шерсть была вся в крови от смертельного ножевого ранения в бок. Его прекрасные, преданные глаза обратились к моим, когда я опустился на колени рядом с ним, а затем остекленели, когда маленькая жизнь угасла. Вместе мы подняли миссис Херстон и, занеся ее в дом, положили на кровать. Херстон, обезумев от волнения, склонился над ней, умоляя меня сделать что-нибудь — хоть что-нибудь. Через несколько минут она пришла в себя, но при виде нас впала в состояние истерики. Они оба, казалось, были слишком близки к обмороку, чтобы дать мне какую-либо информацию о произошедшем.

— Херстон ходил туда-сюда, как сумасшедший, размахивая руками, а его жена лежала, смеясь и безудержно рыдая. Смерть собаки показала мне, что здесь происходит что-то серьезное, и, чувствуя, что в коттедже им одним, вероятно, небезопасно, я предложил Херстону переночевать с женой в доме. Он с готовностью согласился, и они вместе со мной поднялись в дом. Мэйхью поселил их в комнате на первом этаже, которая в свое время использовалась как резервная, когда в доме было много народу. Она находилась в этом крыле, но с другой стороны и выходила на теплицы. Я посмотрел, удобно ли они устроились, велел Мэйхью проследить, чтобы у миссис Херстон было все необходимое, и пожелал им спокойной ночи.

— Вечером я долго сидел у огня, тщетно пытаясь понять поведение Херстона и причину смерти моей собаки. Все это угнетало меня больше, чем я могу описать, и я был полон дурного предчувствия, как бы я ни старался избавиться от него. Должно быть, я погрузился в дремоту перед камином, потому что мне приснился удивительно яркий сон. Я был на лужайке при свете луны, преследуя непонятную сущность, которая бежала от меня, ускользая все дальше и дальше, и все время издавала вопли, похожие на предсмертный крик собаки.

Конец ознакомительного фрагмента.