Откровение в Галисии

Долорес Редондо, 2016

НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР ИСПАНИИ. КНИГИ АВТОРА ПЕРЕВЕДЕНЫ НА 38 ЯЗЫКОВ МИРА. ИХ НАЗЫВАЮТ САМЫМ ЗНАЧИМЫМ ЛИТЕРАТУРНЫМ ЯВЛЕНИЕМ В ИСПАНИИ ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ. ЛАУРЕАТ ПРЕМИИ «PLANETA». Всего несколько часов назад он звонил из Барселоны. И вот он уже мертв – нелепо погиб на противоположном конце страны. Как такое могло случиться? Знаменитый писатель Мануэль Ортигоса внезапно получает известие о смерти самого близкого человека, Альваро. И мчится на место трагедии, в Галисию, в легендарный винодельческий регион Рибейра Сакра, который встречает его оглушительными пейзажами, неповторимым местным колоритом – и шокирующими новостями… Альваро оказывается не тем, за кого себя выдавал. Он носил один из самых древних галисийских аристократических титулов: маркиз де Санто Томе – и владел богатейшими виноградными угодьями, гордостью Рибейры. А его смерть на самом деле – не результат ДТП, а убийство. Однако дело быстро закрывают. Родня Альваро, влиятельный клан Муньис де Давила, засевший в сумрачном родовом поместье, не желает расследования. Мануэль вступает в борьбу со знатным семейством, все отчетливее понимая: тайна гибели бывшего маркиза – не единственная страшный секрет, который эти дворяне всеми силами стараются скрыть навеки. И одновременно он все больше и больше влюбляется в изумительную Галисию – теперь это его земля, его место…

По следу

Сумрачный свет, лившийся с затянутого облаками неба в последние два дня, уступил место солнечным лучам, резко очерчивающим силуэты серебрящихся эвкалиптов и кустов дрока. Мануэль проезжал мимо покрытых лишайником древних каменных стен, покосившихся деревянных заборов и домов — хотя последние попадались все реже и реже после того, как он выехал из города. Все вокруг словно было покрыто патиной. Писатель наклонился и посмотрел на небо сквозь лобовое стекло. Редкие облака напоминали длинные мазки кистью, на которой уже заканчивалась белая краска. Стоял полный штиль, ни один листочек не шевелился, но воздух был тяжелым и влажным. Собирался дождь.

Ортигоса припарковался там же, где они оставляли машину накануне. Автомобиль было хорошо видно из дома, но писателя это не волновало. Как выразился Ногейра, это не визит вежливости. У Мануэля есть вопросы, и он хочет получить ответы.

К воротам, шурша гравием, приближался красный «Ниссан». Лицо водителя показалось Ортигосе знакомым — должно быть, кто-то с похорон. Проезжая мимо, машина замедлила ход и почти остановилась. Сидевший за рулем не мог скрыть удивления. Казалось, что он остановится и что-то скажет незваному гостю. Но вместо этого нажал на газ и уехал.

Мануэль запер свой «БМВ» и несколько секунд стоял, наслаждаясь белизной цветов, на фоне которых живая изгородь казалась почти черной. Он вспомнил про две гардении, которые засунул в ящик тумбочки перед тем, как вчера выйти из отеля, протянул руку и коснулся бледных лепестков. И в этот же момент в окне показалась Эрминия и сделала ему знак подойти поближе. Мануэль направился к двери в кухню, возле которой неизменно дежурил толстый черный кот. Экономка попыталась его прогнать.

— Убирайся отсюда, чертяка! — Она топнула ногой.

Ортигоса улыбнулся.

Кот отошел на метр, сел и начал вылизываться, притворяясь, что ему нет дела до людей.

— Проходи, fillo^[9], дай я на тебя взгляну, — сказала Эрминия, заводя писателя в кухню. — Только о тебе и думаю, как ты там… Садись и поешь чего-нибудь. — Она достала огромный круглый каравай, испеченный по местным рецептам, сыр и колбасу.

Мануэль улыбнулся:

— Сказать по правде, я не голоден, позавтракал в гостинице.

— Хочешь чего-то горячего? Могу быстренько приготовить пару яиц.

— Нет, я правда не голоден.

Экономка с сожалением посмотрела на писателя.

— И откуда ж взяться аппетиту, когда такое творится? — Она вздохнула. — Тогда кофе? Уж от него-то точно не откажешься.

— Ладно, — уступил Мануэль. Он был уверен, что, если не согласится хотя бы на кофе, Эрминия будет предпринимать все новые попытки накормить его. — Кофе я выпью, но сперва мне нужно обсудить одно дело с Сантьяго.

— Они с женой еще не вернулись, но позвонили и сообщили, что приедут вечером.

Ортигоса задумчиво кивнул.

— В поместье только Ворона.

Мануэль непонимающе уставился на экономку.

— Ворона, — повторила та и указала пальцем на потолок. — Старуха постоянно здесь и пристально за всем следит.

Писатель покачал головой. На ум ему пришли слова из стихотворения, которое он читал накануне: «Больше никогда»^[10]. Он послушно сел за стол, а Эрминия тем временем выкладывала на покрытую салфеткой тарелку сдобу к чаю.

— Да, здесь еще Элиса с сыном, — продолжала экономка уже другим тоном. — Наверняка пошли на кладбище. Она постоянно туда ходит.

Эрминия достала две кофейные чашки и налила воды из чайника, который, похоже, постоянно стоял горячим на дровяной печи. Потом села рядом с Мануэлем и с нежностью посмотрела на него.

— Ах, neno!^[11] Я вижу, что тебе плохо, что бы ты ни говорил. Думаешь, я тебя не знаю, но я хорошо изучила Альваро и понимаю, что у того, кого он выбрал, должно быть доброе сердце.

— Он обо мне рассказывал?

— Этого не требовалось. Я знала, что у него кто-то есть. Видела по улыбке и по взгляду. Я нянчила детей маркиза с рождения, на моих глазах они выросли и возмужали. Я любила их больше всего на свете и легко читала, словно открытые книги.

— А вот я нет, — прошептал Мануэль.

Эрминия вытянула руку, сухую и теплую, и накрыла ладонь писателя.

— Не суди его строго. Нельзя так говорить, потому что мне дороги все трое, каждый по-своему запал мне в душу, но Альваро был моим любимцем. Еще в детстве стало понятно, что он вырастет энергичным и смелым. И именно из-за своего характера часто спорил с отцом.

— Гриньян мне все объяснил. К сожалению, некоторые родители отказываются принимать детей такими, какие они есть.

— Адольфо сказал, что причина в том, что Альваро — гомосексуал?

— Да… — неуверенно ответил Мануэль.

Экономка встала со стула, подошла к шкафу, вытащила оттуда сумку, а из нее — кошелек и достала фотографию, которую положила на стол перед писателем. Снимок хорошо сохранился, хотя уголки его потрепались — видимо, Эрминия носила его с собой много лет. Ортигоса увидел троих мальчиков, один из которых смотрел в объектив, а остальные двое глядели на своего товарища.

— Самый высокий — Альваро. Это Лукас, священник, а это Сантьяго. Старшим здесь десять лет, а Сантьяго — восемь.

Мануэль погладил снимок пальцем. Он впервые видел детскую фотографию Альваро. Писатель много раз говорил ему: «Ты, наверное, был красивым мальчиком». И в ответ всегда слышал: «Обычным». Но этого парнишку с большими глазами и каштановыми, сияющими на солнце волосами никак нельзя было назвать обычным. Он широко улыбался и по-дружески обнимал Лукаса за плечи. Сантьяго, наполовину скрытый фигурой брата, почти висел на левой руке Альваро, словно хотел привлечь к себе его внимание.

— Мой муж сделал этот снимок прямо здесь, на кухне, подаренной ему на день рождения камерой. И я всегда считала, что это лучшая детская фотография моих мальчиков, хотя в ней нет ничего особенного.

Было очевидно, что тот, кто смотрит прямо в объектив, — лидер. Лукас счастливо улыбался, с обожанием глядя на друга, за которым был готов последовать куда угодно. Сантьяго хмурился. В его позе читалась ревность, словно он боялся, что фотосъемка заставит брата забыть о нем.

Эрминия внимательно наблюдала за Мануэлем, который рассматривал снимок.

— Не думаю, что гомосексуализм — истинная причина. Теперь, конечно, нет никакой разницы, но если б Альваро прислушивался к мнению родителей, все могло бы сложиться по-другому. Он начал ссориться с ними достаточно рано, с малолетства. Еще ростом не вышел, а уже спорил с отцом, огрызался, дерзил… Маркиз выходил из себя. Не думаю, что он хоть кого-то когда-то любил, но старшего сына одновременно и ненавидел, и восхищался им. — Экономка замолчала, а потом серьезно посмотрела на писателя. — Не знаю, понятно ли я выражаюсь, но старик был из тех, кто больше всего уважает силу, в том числе и у врагов.

Мануэль кивнул:

— Я понимаю, о чем вы. Но мне сложно представить, что из-за разницы в характерах можно вычеркнуть сына из жизни.

— Здесь дело не только в характерах. Отец Альваро был очень властным человеком. Все домочадцы плясали под его дудку — кроме старшего сына. И этого старый маркиз простить не мог. Помню один случай. Альваро было лет восемь или девять, а Сантьяго — на два года меньше, и он уже тогда был весьма беспокойным и капризным ребенком. Однажды стащил у отца зажигалку из кабинета и решил поджечь охапку сена на конюшне. Он, правда, затоптал огонь, но недостаточно тщательно, и после его ухода пламя вновь разгорелось. К счастью, один из помощников конюха видел мальчика и решил проверить, зачем тот ходил к лошадям, так что пожар удалось быстро потушить. Когда маркиз обо всем узнал, он взял ремень и пошел искать Сантьяго, который страшно перепугался и где-то спрятался. Тогда Альваро подошел к отцу и сказал, что огонь развел он. Никогда не забуду выражение лица хозяина. Тот словно забыл о пожаре и произнес: «Знаешь, что я думаю? Что ты мне врешь и пытаешься меня обмануть, а со мной шутки плохи». Маркиз заставил старшего сына весь день стоять на улице, перед парадной дверью. Альваро не мог ни присесть, ни сходить в туалет, ни поесть. В обед начался дождь, но и тогда мальчику не разрешили зайти в дом. Каждые два часа отец выходил во двор, прячась под черным зонтом, и спрашивал: «Кто это сделал?» И в ответ раздавалось: «Я».

Мануэль слушал Эрминию и живо представлял себе мальчугана с гордым взглядом, который твердо стоял на своем.

— Не помню, в каком месяце это случилось, но точно зимой, на улице было холодно. В половине шестого началась гроза с ураганным ветром, да таким сильным, что мы на день остались без электричества. Сантьяго был так напуган, что во время ужина разрыдался и признался отцу, что пожар устроил он. Маркиз даже не взглянул на него, а велел идти в свою комнату. Все легли спать, кроме меня и хозяина. Он ничего мне не говорил, но ни за что на свете я бы не оставила ребенка одного на улице. В час ночи маркиз спустился сюда, и это было странно, потому что сеньоры никогда не заходили в кухню. Ноги его супруги здесь не было до сих пор. Хозяин нес свечу, и в ее колеблющемся свете его лицо казалось особенно безжалостным. Он остановился у окна и сказал: «Этот мальчик смелее, чем все, кого я знаю, вместе взятые». И в голосе маркиза звучали гордость и восхищение. Он велел мне дождаться, пока не ляжет спать, и только тогда я смогла впустить Альваро. Позже на протяжении многих лет я не раз видела этот взгляд. Отец ненавидел старшего сына и в то же время преклонялся перед ним. Но не путай это чувство с любовью. Маркиз не испытывал привязанности к старшим сыновьям: Альваро просто не выносил, а Сантьяго постоянно унижал с самого детства, хотя бедный мальчуган был готов отцу пятки лизать, лишь бы заслужить его одобрение. А взамен получал только презрение. Ни разу в жизни я не видела, чтобы маркиз смотрел на среднего сына так же уважительно, как на старшего.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Сынок (галисийск., галего).

10

Фраза, произносимая Вороном в знаменитом стихотворении «Ворон» Э. А. По.

11

Мой мальчик (галисийск.).