Вирус бессмертия

Дмитрий Янковский, 2004

Москва, 1938 год. В обстановке строжайшей секретности идет схватка за привезенные из тибетской экспедиции секреты буддийских монахов, способные наделить своего владельца невероятным могуществом. В борьбу за обладание тайным знанием вступают сотрудники НКВД и германской разведки, владеющий гипнозом ученый и древний шумерский воин. Однако многое в этой игре будет зависеть от простого рабочего, комсомольца Павла Стаднюка, случайно попавшего в шестерни беспощадного механизма Истории.

ГЛАВА 5

28 декабря 1938 года, среда.

Москва, Сокольники

В прихожей Дроздов разделся и повесил пальто на вешалку, оставив за порогом заснеженный зимний вечер.

— Машенька, — негромко позвал он.

Секретарша приоткрыла дверь спальни и на цыпочках вышла в гостиную.

— Все еще спит, — сообщила она.

— Замечательно, — оскалился в улыбке энкавэдэшник. — Свержин не звонил?

— Звонил этот, как же его… — Марья Степановна напряглась, вспоминая имя звонившего, но Дроздов уже понял, о ком идет речь.

— А! Понятненько! — сказал он и, потирая руки, присел у камина на корточки. — Что сказал?

— Ничего. Обещал перезвонить. И еще вам с посыльным пришел пакет из наркомата. Я его положила на стол.

— Ладно, иди, карауль подопечного. Кстати, как он себя во сне ведет?

— Да в общем нормально. Несколько раз что-то неразборчиво бормотал, но понять совершенно невозможно.

— Хорошо. Если хоть слово разберешь, сразу записывай. И вообще с этой минуты возьми тетрадочку и каждые четверть часа делай отметочку о состоянии Стаднюка. Записывай каждую мелочь, вплоть до возникшей эрекции. Все. — Дроздов посмотрел на часы. — Скоро я его заберу и сможешь поспать.

Сухо затрещал телефонный звонок. Максим Георгиевич торопливо подошел к столу.

— Дроздов на проводе, — сказал энкавэдэшник в трубку. — Ага, значит в ОСОАВИАХИМе она была. Молодец. Жди меня, буду через сорок пять минут. Петряхов, говоришь? Занятно. А других контактов у нее, значит, нет? Ладно, все, я выезжаю, жди меня у метро.

Он бросил трубку на рычаг и оглядел лежащий на столе пакет. Судя по отсутствию грифов, ни о какой срочности рассмотрения речи не было, так что подождет. Дроздов оставил запечатанный сургучом конверт и шагнул к двери спальни.

— Машенька! Мне срочно надо отъехать, но я не задержусь, буду часа через два.

Он вызвал водителя, оделся и сбежал по крыльцу.

— Не дадут нам покоя, Сердюченко, — буркнул Максим Георгиевич, садясь рядом с шофером. — Гони в Москву, к Боровицкому мосту. Знаешь, где станцию метро «Коминтерн» построили? И поскорее, не мешкай.

«Эмка» сорвалась с места, выехала проулками и понеслась к центру города.

Возле станции «Коминтерн» Дроздов заметил притопывающего на морозе юношу в перешитой на гражданский манер шинели.

— Притормози, — приказал он водителю.

Машина, игнорируя правила, резко прижалась к бордюру, Максим Георгиевич перегнулся через сиденье и распахнул заднюю дверцу.

— Быстренько в машину! — рявкнул он молодому человеку.

Тот рванул к «эмке», но оскользнулся, чуть не растянувшись перед самой дверцей, и ввалился на заднее сиденье.

— Какой ты прыткий, — с издевкой заметил Дроздов. — Дверь-то закрой, а то всех нас простудишь.

Парень хлопнул дверцей и пошарил между сиденьями, пытаясь найти свалившиеся с носа очки. Наконец это ему удалось, он надел их трясущимися руками и откинулся на спинку сиденья.

— Трогай, Сердюченко, не спи, — приказал Дроздов. — Проедешь перекресток, сверни во дворик. А ты, Роберт Модестович, говори, не стесняйся.

Роберт закашлялся от волнения.

— Да я все рассказал, — выговорил он, переведя дух.

— Думаешь, она уже там?

— Скорее всего, — кивнул Роберт. — Я так думаю.

— Пусть кони думают, у них головы знаешь какие большие? А твой номер восемь, отвечай, что знаешь, и лишнего не болтай.

— Да. Варя сказала, что покормит деда и сразу побежит к Петряхову. Тот был дружен с ее отцом, и она надеется на помощь.

— Это же надо, Сердюченко, какая удача! Одним махом имеем возможность прихлопнуть двух врагов народа. Девицу, которая прямо в эту минуту обвиняет наркомат в похищении пролетария, а с ней и собеседничка — красного командира, на которого давно не мешает завести папочку.

Шофер правил молча. Он проскочил перекресток и загнал машину во двор, старательно расчищенный от выпавшего за ночь снега.

— Не ставь у подъезда, отъедь чуть подальше, — велел Дроздов.

— Вы что, собираетесь ее взять прямо сейчас? — забеспокоился Роберт. — Она ведь меня узнает. Может, мне лучше уйти?

— Сиди смирненько, — не оборачиваясь, буркнул Максим Георгиевич. — Ты что, стыдишься работы на диктатуру пролетариата?

— Нет, — парень испуганно поправил очки. — Просто я подумал, что неузнанным пригожусь больше.

— Об этом можешь не беспокоиться, — криво усмехнулся Дроздов. — Варя хоть тебя и узнает, но никому не расскажет. Точно.

Они молча посидели в машине около получаса и начали замерзать от неподвижности.

— Ну и где она? — обернулся энкавэдэшник. — Почему не спускается?

Роберт только нервно пожал плечами.

— Поднимусь, — не выдержал Дроздов. — А ты, Сердюченко, прогрей автомобиль да приглядывай за молодым человеком.

Он выбрался из машины, поправил пальто и направился к двери подъезда. Поднявшись на третий этаж, он достал из кармана удостоверение и вдавил кнопку звонка.

— Кто там? — раздался из-за двери голос пожилой женщины.

— Пакет для товарища Петряхова, — ответил Дроздов.

Едва дверь приоткрылась, он рывком распахнул ее настежь, оттолкнул горничную и, махнув удостоверением, произнес:

— Только пикни! Где Петряхов?

Несколько секунд горничная хватала ртом воздух, затем показала в сторону кабинета и добавила заикаясь:

— Только он… Он там с дамой. У них дела…

— Вот по этим делам я к вам и пожаловал. И девица мне тоже прекрасно знакома.

Он с усмешкой направился к кабинету и толкнул дверь, но та оказалась заперта изнутри. Не долго думая, Дроздов разбежался и, ухнув в нее плечом, легко сломал язычок замка. Дверь с грохотом отворилась, открыв неприличную сцену, в которой красный командир Петряхов участвовал с приспущенными штанами, а девушка вообще без одежды.

— Очень мило, — широко улыбнулся энкавэдэшник.

— Какого черта?! — взревел Петряхов, отскакивая от любовницы и рывком натягивая штаны. — По какому праву?

Девушка завизжала и, закрывая руками попеременно то крупные груди, то курчавость между ног, заметалась, не зная, куда спрятаться.

— Ой! Мамочки родные! — пискнула она срывающимся на визг голосом и полезла под стол.

— Вот, значит, за какую плату красный командир готов продать Родину, — с наигранной патетикой произнес Дроздов, останавливаясь в центре кабинета. — А вы, Варенька, постыдились бы!

— Вон! — заорал басовитым командирским голосом багровый Петряхов, приближаясь к наглому незнакомцу.

— Ты не ори! — тихо посоветовал Дроздов и вяло махнул удостоверением. — Не в лесу, чай! И не на полях сражений! Чего орать-то? Тихонько-спокойненько и поговорим.

— Нет уж, позвольте! — командир смело потянулся к руке нежданного гостя, намереваясь внимательно рассмотреть документ, но получил столь мощную зуботычину, что не удержался и повалился в кресло. Он хотел тут же вскочить, чтобы дать отпор грубияну, но увидев, что энкавэдэшник достает из кармана револьвер, передумал.

— Сидеть! — приказал Максим Георгиевич и, повернувшись к девушке, хмыкнул. — Что, так и будешь там голенькая ползать? Возьми плед! Укрой срам-то!

— Ага! — Девушка торопливо кинулась к дивану и, сдернув с него тканый плед, быстро обернулась им и подняла испуганные глаза.

— Насколько я понимаю, вы Варвара Стаднюк? — неторопливо спросил Дроздов и уставился на ее бледное лицо немигающими змеиными глазами.

— Какая, к чертям, Варвара? — проревел красный командир, утирая юшку с разбитых губ. — Секретарша это! Клавдия! У нас с ней внеслужебный роман. Скажи, Клава.

Девушка кивнула, дрогнув побелевшими губами.

— Клава! Клава я! — затараторила она, стуча зубами.

— Документики ваши, Клава! — Дроздов не подал вида, но уже заподозрил, что вышла промашка. Змеиные глаза его еще больше округлились. Он сделал несколько шагов по кабинету, раздумывая, как теперь выкрутиться с наименьшими потерями. Его лаковые туфли громко поскрипывали в наступившей тишине.

— Они в пальто, — запинаясь, произнесла девушка.

— Ну так принесите! — разозлился энкавэдэшник. — Только без глупостей и без беготни, убедительно советую.

Клавдия кивнула и, подтянув плед, чтобы не путался под ногами, выскользнула из кабинета.

Дроздов замер, уставившись в одну точку на лбу Петряхова.

Командир Петряхов шмыгнул носом и, заподозрив, что гость оконфузился, немного осмелел. Но не очень. Он с тоской подумал, что вряд ли энкавэдэшник принесет ему извинения. А потому будущее его, по всей вероятности, печально.

Вернулась Клавдия с паспортом в руках.

— Клавдия Милявская. Так.

Дроздов просмотрел документ. Его замешательство было столь сильным, что он на секунду запнулся, не зная, что делать дальше. В столь дурацкую ситуацию он попал впервые, и теперь надо было принимать решение, быстро и точно.

— Так… — не умом, а скорее инстинктом затравленного зверя он понял, как поступить. — Клава, Клавочка. Надо же вам, миленькая, было попасть в такую неприятную ситуацию! Присядьте-ка за стол. И не дрожите так. Если вы сделаете все по совести, то ничего дурного с вами не случится.

Секретарша подчинилась, как загипнотизированная.

— Садитесь, берите бумагу и пишите, — воодушевляясь, заговорил Дроздов. — В Наркомат внутренних дел, товарищу Свержину М. А. Заявление.

Перо звякнуло о чернильницу и, спотыкаясь, заскрипело по бумаге.

— Пишите! — диктовал Дроздов. — Я, Милявская Клавдия Андреевна, выполняя работу секретарши на дому у тов. Петряхова К. С., подверглась сексуальному насилию с его стороны. Вот так, Клавочка. Пишите. Старайтесь аккуратнее, без клякс. Это ж документик!

Командир Петряхов заскрипел сиденьем кресла и попробовал открыть рот, но умолк, когда зрачок револьверного дула уставился ему прямо в лицо.

Энкавэдэшник с затаенной злобой пообещал:

— Если услышу хоть словечко, то в конце заявления Клавочка напишет, что Петряхов был убит, пытаясь оказать сопротивление. Правда, Клавочка? Напишет-напишет! — Он заглянул через плечо любовницы Петряхова. — Так, написали? Очень хорошо. Пишите дальше. — Он опять стал диктовать. — Я работала с документами, когда Петряхов напал на меня сзади, ударил по лицу, бросил на пол и сорвал одежду. После этого он накинулся на меня и принудил вступить с ним в половую связь в извращенной форме. Через минуту после начала насилия сотрудник НКВД, товарищ Дроздов М. Г., прибывший для беседы с товарищем Петряховым, застал его на месте преступления и задержал. Число, подпись. И не плачьте, а то чернила размажутся. Кстати, оденьтесь, милочка, будьте любезны.

Клавдия торопливо выскочила из-за стола и, прикрываясь дверцей платяного шкафа, начала надевать белье. Дождавшись, когда она справится, Дроздов шагнул к ней и, потрогав себя за бородку, улыбнулся.

— Замечательно!

Он вздохнул, потер руки и с размаху ударил девушку кулаком в скулу, а когда секретарша растянулась на ковре, деловито наклонился, с треском разорвал платье и тонкую бязь белья.

— Ну, все, все! Ну! Ничего страшного. — Он помог рыдающей секретарше подняться. — Для твоей же пользы, милочка! Одежда должна быть разорвана, и синячок для достоверности не помешает. Да не реви! Позови лучше горничную.

Взяв у старушки свидетельские показания, Дроздов велел ей подыскать одежду для Клавдии и никуда не выезжать из города, а Петряхову швырнул форменную шинель с петлицами и под угрозой револьвера вывел во двор.

— В машину! — приказал он.

— Да что я такого сделал? — сердито, но не очень решительно пробасил красный командир. — Может, не надо в машину?

— Надо, Петряхов, надо! — Максим Георгиевич выразительно повел дулом.

Когда Петряхов уселся рядом с Робертом, энкавэдэшник забрался вперед.

— Сердюченко, давай на Лубянку, — с кряхтеньем он устроился на сиденье.