Царевич Ваня и Серый Волк

Дмитрий Юрьевич Суслин, 1999

Вернулся Царь Дубрав из дальнего боевого похода в Стольный свой город, а у него там сын подрастает, царевич Ваня, рожденный пленницей Поляной. Обрадовался царь и даже царицу свою законную Забаву прочь прогнал, а сыновей старших Ратмира и Ратибора отправил в поход, границы дозором обходить. Да только у Забавы тоже рабыня есть, колдунья хазарская. Она могильной землицы в постель Дубраву подсыпала, и стал он стариться не по дням, а по часам, и вот уже при смерти лежит. Старшие сыновья вернулись, Забава на трон села, а Ваню с матерью в темницу, и приказ наутро сжечь обоих. Удалось Ване из тюрьмы бежать, и отправился он в Киев град к царю Владимиру за молодильными яблоками.

Былина третья

ЦАРСКАЯ ОХОТА И ДАР РЕЧНОЙ ПРИНЦЕССЫ

Следующие три дня были самыми счастливыми в жизни новоявленного царевича.

Еще туман стелился по сырой земле, а стражники на стенах Князьгорода зевать лишь начали, отправился царь Дубрав на охоту с дружиной верной, в боях испытанной, и сына Ваню с собой взял.

— На тура сегодня идем, великана лесного, — радостно объявил царь. — Эх, давно не тешил себя я охотою!

Сел он на коня своего вороного, такого же, как и он сам крепкого да могучего. Аж земля под ними загудела.

Ваня увидел, что и к нему подвели коня белогривого, скакуна арабского, длинноногого. Растерялся мальчик, смотрит на него, глазам поверить не может. Действительно ли его это жеребец, или только кажется. А царь глядит на него исподтишка, да в бороду посмеивается. Тут к царевичу Антошка подбежал:

— Изволь ногу подставить, царевич, — говорит, — подсажу.

Вспыхнул царевич Ваня до корней волос, гневно на друга глянул:

— Разве забыл ты, что я сказывал? Не надобна мне твоя помощь услужливая. Я и сам на коня сесть сумею.

Сказал так, и прыгнул в седло. Жеребец заржал громко и на дыбы вскинулся, чуть седока со спины не скинул. На силу удержался царевич на нем, обеими руками в гриву шелковую вцепился, губы закусил, но не сорвался.

Еще раз попытался скинуть его жеребец арабский, гордый сын земли восточной загадочной. Но теперь уже и Ваня был начеку, так сжал ногами бока лошадиные, что как влитой на коне сидит, как тот под ним не гуляет. Так и удержался до конца, пока скакун его власть над собой не признал, не вздохнул покорно и морду не склонил в поклоне перед своим хозяином.

— Укротил! — воскликнул Дубрав громким голосом. — Укротил окаянного! А ведь никто этого молодчика усмирить не мог до сего дня. Знать тебя одного он и дожидался, сын.

И дружинники царские одобрительно головами в ответ закивали, улыбаясь сквозь усы и бороды:

— Хорош сынок у царя, ловкий отрок и наездник лихой.

И отправились они на охоту. Под звуки трубы торжественные выехали из ворот Князьгорода да помчались по земле стремительно, к лесам дремучим и темным, где тур скрывался. Решил царь земной с царем лесным силой померяться.

К полудню загнали охотники гордого красавца в лощину узкую, а там его уже Дубрав для поединка дожидается. Рядом с ним царевич Ваня стоит, в руке копье держит, которое отцу подать в нужную минуту будет должен. Волнуется Ваня, аж руки у него вспотели. А ну как чего не так сделает? Перед батюшкой опозорится? Но Дубрав спокоен и величествен, сына доброй улыбкой успокаивает.

— Все хорошо будет.

И вот прекрасный тур, огромный, рога до вершин деревьев достают, появился среди деревьев и прямо в их сторону поскакал. Мышцы на его теле вздулись от бега, из-под ног земля пудами летит. Нешто есть такая сила, что его остановить способна?

Протянул копье царевич Ваня царю, и тот навстречу лесному царю без страха, без дрожи вышел. Увидел его тур, рога опустил и помчался с намерением смести человека со своего пути, словно щепку ненужную.

И сшиблись два великана, два богатыря, один в обличье зверя невиданного, другой человек, прекрасной женщиной рожденный. Только деревья зашатались по всей округе, да листьев всех своих сразу лишились, вниз сбросили.

Стали драться царь Дубрав и тур-великан. В сражении честном, в поединке славном.

Копье свое царь в бок зверю воткнул, обагрилось оно кровью и сломалось, до сердца тура не достав. Ударил рогами тур человека прямо в грудь открытую, только не достал, схватил их руками могучими Дубрав. Схватил и стал к земле клонить. От такой борьбы тягостной налились у обоих глаза кровью алой, по телам пот обильный потек. Земля под ногами дрожит, ветер вокруг борцов ходуном ходит.

Царевич Ваня все это своими глазами видит, да поверить не может. Оцепенел от ужаса. Шагу ступить не может. Да и не смеет. А ну как помешает отцу? Отвлечет его движением неразумным? Когда царь в поединке бьется, никто права не имеет вмешиваться. Государь в помощи не нуждается.

А Дубрав постепенно одолевать тура начал. Раньше у зверя силы кончаться стали. Подогнулись сначала ноги у него передние, потом и сам он на бок повалился. Глаза затуманились, бока ходуном заходили. Того и гляди расстанется душа тура с телом бренным и полетит в свой туриный рай.

Похлопал руками царь Дубрав и обнажил меч свой охотничий. Царевичу Ване протянул, что рядом стоял, от восторга слова не в силах вымолвить:

— Добей тура, Ванюша, да вынь сердце его гордое.

Ваня недоуменно на отца глянул, к мечу даже руки не протянул.

— Что ты такое говоришь, царь отец? Не могу я сделать этого?

— Это почему же? — удивился царь. — Боишься?

— Не боюсь нисколечки. Да только, тот, кто со зверем сразился в поединке честном, в бою не на жизнь, а на смерть, тот только его убить и может. Таков закон охотничий. Такова Правда лесная. И сердце его съесть и силу принять противником поверженным тоже только он может.

— Верно говоришь, и Правду верно знаешь, — ответил довольно Дубрав и повернулся к поверженному животному. — Честно я тебя убил, не предательски. Не держи на меня зла, гордый царь лесной, прости за жизнь отнятую и отправляйся с миром в свой последний путь.

Сказал так Дубрав и единым взмахом избавил зверя от страданий. Подбежали к нему дружинники, охотники, собаки верные с победой поздравляют. Егеря костры зажигают, стольники тут же в лесу столы накрывают, бочки с вином раскупоривают, к пиру готовятся. По всему лесу торжество царское слышно.

Уже вечером за столом, когда Дубраву поднесли сердце тура зажаренное, он кусок от него отделил и сыну протянул:

— Ешь, набирайся силы государя лесного.

— Но Правда… — хотел было возразить царевич.

— Ешь! — перебил его Дубрав. — И не спорь со мной. Мое слово — Правда и есть. Копье мне вовремя подал, ни мгновением раньше, ни мгновением позже. Значит и твоя доля в моей победе есть. Так что ешь, раз царь велит, выполняй, что отец приказывает.

И Ваня послушно вцепился зубами в капающий жиром и дымящийся жаром кусок мяса.

На следующее утро, как только рассвет позолотил верхушки безбрежного лесного моря, сложили охотники шатры шелковые, сели на коней и выехали в чистое поле. Егеря подбежали и царю с царевичем по соколу протянули.

— Эх, погоняемся за птицей быстрой! — воскликнул Дубрав. — Давненько не бил я с лету белого лебедя и серую утушку, журавля серебряного и пеликана золоченого.

До полудня забавлялись охотники соколиной охотой, все стрелы поистратили, зато и птицы набили несчетное количество. Царевич Ваня ни на шаг от отца все это время не отставал, делал все, что он делает, повторял каждое его движение. И несколько раз так из лука лихо стрельнул, что Дубрав даже позавидовал.

— Хорошо стреляешь. Прямо в сердце бьешь без промаха. Где такому искусству обучился? Тоже у дьякона?

Ваня засмеялся:

— Нет не у дьякона.

— А где же тогда?

— В саду боярина Добробрюха. С друзьями яблоки сбивал, вот и научился.

Дубрав расхохотался:

— И я мальцом этим делом баловался.

Когда соколиная охота наскучила, выехали они к реке Дунеп, расправили невода шелковые, сети серебряные и стали рыбу ловить. Целую гору к вечеру наловили и севрюги и стерляди, и щуки с осетром, и корюшки с пескарем, и Сома Сомовича и Ерша Ершовича. Так что и на уху жирную наваристую хватило рыбешки мелкой, и на подносах серебряных горы мяса рыбьего. Наелись все до отвала.

А с Ваней царевичем во время ловли рыбы и вовсе история произошла необыкновенная. Да такая удивительная, что он о ней и рассказывать никому не стал, решил, что не поверят ему, засмеют только.

Как уху варить начали, так решил он искупаться в воде прозрачной, освежить да напоить водной силой тело от охоты уставшее. Охладить кровь горячую. Разделся и с высокого берега в воду бултых, только круги пошли в разные стороны. Плавал он ничуть не хуже рыбы любой, очень скоро на середине реки оказался, на спину лег, в синее небо поглядеть решил. Лежит, отдыхает, облака считает. Вдруг чувствует, что-то холодное и скользкое его спины коснулось. Протянул руку и хвать! Смотрит, в ладони у него малек бьется. То ли осетр маленький, то ли стерлядка.

— Отпусти меня, царевич Ваня, — человеческим голосом говорит. Тихо, словно шепчет. Оно и понятно. Рыба ведь. — Ни к чему я тебе. Ухи из меня не сваришь, и уж тем более голод не утолишь. Отпусти, любое твое желание выполню?

От удивления Ваня чуть не захлебнулся. Слышал он, конечно, что рыбы разговаривать умеют, когда хотят, да только своими ушами впервые услыхал. Разжал он руку и выпустил малька на свободу:

— Плыви, детеныш рыбий, да в следующий раз не попадайся. И ничего мне от тебя не надобно. У меня и так все есть.

Малек махнул хвостом, шаловливо улыбнулся мальчику, водой в лицо ему три раза плеснул. И приговаривал при этом:

— Это сейчас тебе ничего не надо, а в жизни многое, что сгодиться может. Я не просто малек, я царская дочь, речная принцесса. Король Осетр и Королева Стерлядка родители мои. Я у них единственная. За то, что не стал обижать меня, и на волю выпустил, наделяю я тебя даром понимать язык зверей лесных, птиц небесных, рыб речных и морских, деревьев и трав. Прощай, царевич Ваня. Больше мы с тобой уже не свидимся.

Растерянный на берег вернулся мальчик. Не верится ему в происшествие с ним случившееся.

Настал третий день. Последний для охоты царской.

— На кого пойдем? — спросил царь дружинников. — На вепря, кабана неразумного и дикого яростного, или на медведя, что мед с пасек ворует?

— На медведя! — закричали все. — Возьмем его на рогатину!

А и впрямь, на медведя охота интереснее. Вепря бить то же самое, что с туром сражаться, а на медведя с голыми руками идти надо. Никакого оружия. Только борьба честная. Кто кого первым повалит, тот и победитель.

И помчались охотники обратно в темный лес, да выгнали из оврага колючего медведя древнего. Вылез он, заревел, встал на задние лапы, и роста такого оказался, что чуть не выше деревьев. Даже видавшие виды царские воины назад попятились, от страха лица руками позакрывали. Только один царь Дубрав не дрогнул. Смело вперед вышел, прямо на зверя дикого пошел. Без оружия всякого. Без меча булатного, без копья длинножалого, даже шлем на голову не надел.

Встретились они с медведем и стали бороться. Не видел еще мир боя такого жестокого, драки молодецкой. Медведь был силен, как гора, но не слабее его был царь Дубрав. Только заскрипели мускулы могучие, от усилий тяжких.

Дружинники своего вождя криками да хлопками подбадривают, темный лес ревет голосами звериными, своего медведя батюшку поддерживает.

И бойцы сражаются, то медведь человека к земле клонит, то человек медведя на спину ломает. Катаются по земле, хрипят и ревут от усердия. Из пасти медведя человеческие слова вылетают, человек звериным рыком орет. Все смешалось в схватке. Ничего понять нельзя.

И все же одолел медведя Дубрав Дубравович. Хоть и разодрана на нем была рубаха, да кровью залита, только обхватил он зверя руками могучими, да оторвал от земли и душить его начал. Затрещали кости медвежьи, зарычал он от боли и ужаса.

И тут царевич Ваня сам не понял, как около отца оказался. Дернул его за рукав и взмолился:

— Отпусти его, батюшка на землю мягкую, не души больше, не дави деда старого. Больно ему, просто мочи терпеть нет. Признал он твою победу. Клянется верным быть и, если беда приключится, помочь обещает.

Больше от удивления, чем от послушания Дубрав опустил медведя на землю и руки разжал. На сына удивленно воззрился:

— Ты ли это молвил, или мне почудилось?

— Я, — смело, глядя царю в глаза, ответил мальчик.

Посмотрел Дубрав на сына, и не знает, что ему делать, гневаться, что помешали его боя завершению, или смеяться над речами отрока неразумного. Только потом глянул он на медведя поверженного, встретился с его взглядом покорным жалостливым и понял, что не глупость сказал сын, а правду верную.

— Значит, отпустить его просит медведюшка?

— Да. Челом тебе бьет отец всех зверей лесных. Живота просит, а не смерти лютой.

А медведь и впрямь голову клонит, ревет жалобно. Досадливо царь поморщился:

— Не привык я врага так отпускать. Ну да ладно. Угожу тебе, царевич.

И отпустил царь медведя восвояси. Побежал косолапый, только пятки засверкали. А только Дубрав все равно недоволен остался. Не потешил до конца душу царскую.

— Эх, испортил ты мне охоту, сынок новоявленный, — сказал царевичу Дубрав. — Эй, молодцы, а ну собирайтеся. В Князьгород возвращаемся. Закончена охота царская. Пора за дела государственные браться.