Мгновения Летнего сада. Повесть о любви и чести

Дмитрий Шмельков

1877 год. Российская империя на пороге русско-турецкой войны, вызванной действиями Османской империи по отношению к балканским государствам.Между юнкером и графской дочерью возникают чувства в следствии случайного происшествия в Летнем Саду. Но на пути их взаимоотношений возникает однокашник юнкера – барон Блихер, решивший помешать этим отношениям подлым способом. Неприязнь между юнкерами приводит к дуэли, которая стала причиной дальнейших испытаний храбрости, чести и любви.

Глава вторая. Его первые разы и не первые его взыскания

Апрель 1877 года.

Маленький паучок в углу под потолком серого каменного каземата деловито плёл паутину, расширяя собственную жилищную площадь. В его паутинке, в той части, которую люди бы, наверное, назвали кухней, болтались пара коконов, в которых, по-видимому, покоились мушки или какая друга добыча.

Поесть бы. До обеда ещё не скоро. Ерунда, потерпим, могло быть и хуже, думал Шилякин лёжа на жёстких нарах камеры гауптвахты, разглядывая паучка под потолком. Мне всего-то двое суток, а ты, похоже тут проведёшь всю свою недолгую жизнь. Хотя может быть это и есть твой отчий дом и лучше его просто и быть не может. Для тебя.

Шилякин никогда не отличался своим идеальным поведением в училище, и различного рода взысканий у него хватало, но гауптвахта это был его первый раз. Опоздание из увольнения — раз, не трезв — два. Было бы достаточно даже и для отчисления, вот только Данила был на хорошем счету у преподавателей, и ротмистр Завьялов лично походатайствовал перед начальником училища не отчислять перспективного будущего офицера, а попробовать перевоспитать.

На разговоре с ротмистром, Данила не придумывал никаких историй, но и правды не рассказал. Просто виновато молчал и соглашался со всеми эпитетами в свою сторону. Ротмистр отличался вспыльчивым характером, но немного отойдя всегда по-отечески вёл доверительную беседу с подопечными, поучал, давал советы — настоящий офицер-воспитатель, за что и был уважаем юнкерами. Он действительно заботился о подопечных. И в финале крайнего разговора по причине опоздания Шилякина, поведал:

— Я бы Вам советовал, юнкер — лучше подбирайте товарищей. Блихер пришёл вовремя, а Вы опоздали. Вы, понятное дело, мне уже не расскажете, что там стряслось, но этого и не требуется. Симеон Карлович меня полностью осведомил, что Вы возвращению в расположение училища предпочли компанию юной особы.

Шилякин не удивлялся, он прекрасно знал, насколько подлой в действительности была душонка Блихера. Он никогда не стеснялся пользоваться своей подлостью для достижения цели, особенно, когда нужно было выглядеть лучше остальных.

— Он вовсе мне не товарищ, сам прилип ко мне в увольнении. Я направлялся к маменьке, пока не случилось то, что стало причиной моего опоздания.

— И что же случилось?

— Блихер же Вам доложил.

— Доложить то доложил — как Вы уехали на карете с графиней фон Литке. Я уж не знаю, что за манеры имеет упомянутая особа, просто так пригласить в свой экипаж молодого кадета…

— Это всё, что он доложил? — перебил его Шилякин.

— Собственно да. А у Вас появилось чем дополнить?

— Никак нет. — Данила налился злостью. Мерзавец поведал ротмистру только часть правды. Да ну и пусть, это уже предмет их персональных отношений. Шилякин сам ничего не рассказывал и не собирался. Но этот же подлец не оставил инкогнито дамы, да ещё и выставил всё в таком нелицеприятном свете. Просто так это оставлять нельзя — как минимум поставить ему на вид.

Его раздумья прервал скрежет засова двери, она распахнулась и в проёме появился вахмистр.

— Шилякин, на выход, к начальнику училища.

Ему вернули кепи, ремень и личные вещи. Когда сопровождали в каземат, всё это изъяли и в тот момент Данила не обнаружил в кармане старый серебряный отцовский портсигар. Сам Данила не курил, но это всё, что у него осталось от родителей.

***

Маму он не помнил совершенно, она умерла во время родов вместе со вторым ребёнком, когда Даниле было всего два годика. Когда Шилякину исполнилось двенадцать лет, погиб его отец при загадочных обстоятельствах по пути в Москву с купеческим обозом. Их маленькую Петербургскую квартирку и всё крохотное имущество изъяли за долги отца, а самого Данилу определили в воспитательный дом.

Данила был старательным ребёнком. Всё, что требовал от него отец — это только учиться. Все свои немногочисленные средства он вкладывал в обучение сына. Благодаря нескольким годам обучения в гимназии, маленький Данила приобрёл способности к наукам. И после отчисления за неуплату и определения в воспитательный дом, Данила оставался прилежным учеником. Однажды, когда до выпуска оставалось два года, на пороге воспитательного дома появилась дама, представившаяся родственницей Данилы. Шилякин не знал её и знать не мог. Дама назвалась вдовой Пантелеевой Маргаритой Егоровной, бывшей супругой одного из взыскателей долгов отца Данилы.

— Наверное это, должно принадлежать Вам. — она протянула в руки Данилы металлический прямоугольник из потемневшего от времени и отсутствия ухода серебра. — Эта вещь хранилась у моего мужа в рундуке с кучей разного скарба. После его смерти я разбирала все его пожитки, и наткнулась на этот предмет. Муж был ужасно жадным и не стал продавать его, наверное, по причине его дешевизны. Я было хотела его продать, как и всё остальное, но обнаружила на задней крышке гравировку с фамилией и инициалами. Я вспомнила, что мой муж когда-то вёл дела с человеком обладателем этих инициалов, а моя служанка, которая проживала по соседству с вами, рассказала мне историю о его гибели и о Вас. Мне показалось, что этот предмет может быть очень ценным для Вас. Пусть хоть что-то хорошее останется от моего покойного супруга.

Данила покрутил в руках портсигар, открыл, зачем-то понюхал. В нос ударил знакомый запах отцовских папирос «Зефиръ» производства петербургского товарищества Лафермъ. Сухой аромат табака этих папирос нравился Даниле. Иногда, когда отец перекладывал из коробочки папиросы в портсигар, а саму пачку оставлял на столе, Данила нюхал запах картона, смешанного с табаком. Это был особый запах, запах который ассоциировался у Данилы с отцом. Это был запах отца.

Данила закрыл портсигар и повернул его к себе обратной стороной, на которой аккуратным типографским шрифтом блеснула гравировка «Шилякинъ В. К.». Данила поднял наливающиеся слезами глаза на даму.

— Получается, это единственное, что у меня осталось от отца. Спасибо Вам большое.

— Но это ещё не всё. Мой муж был не очень хорошим человеком, этот прощелыга оставил немало людей без средств к существованию, но его знали многие люди из высшего общества, так как он периодически оказывал им услуги различного частного толка. Одним из его давних контактов является действующий начальник Санкт-Петербургского пехотного юнкерского училища. Я так же с ним немного знакома и третьего дня я имела встречу с ним. Мы помянули моего усопшего мужа, и я вспомнила о Вас, молодой человек. И знаете что? Вы получили рекомендацию на поступление для прохождения курса училища. Я немного осведомилась о Ваших успехах в обучении и уверена, Вас ждёт прекрасная карьера.

Отец всегда мечтал, что по окончании гимназии, Данила поступит в Императорский Санкт-Петербургский университет, но принимали туда только молодых людей, получивших аттестат зрелости в гимназиях Санкт-Петербургского округа. И шансов на поступление у Данилы — выпускника воспитательного дома не было ни единого. Он никогда не представлял себя военным. Но такие шансы даются крайне редко и Данила, конечно, не стал раздумывать. Видать судьба такая — стать офицером Российской Империи.

Супругам Пантелеевым господь не дал своих детей, и Маргарита Егоровна уже отчаялась воспитать своего ребёнка. Муж категорически был против взять на воспитание малыша из приюта, а когда супруг скончался от регулярного праздного образа жизни, Маргарите Егоровне было уже сорок два года. В этом возрасте в одиночку воспитывать малыша она не решилась. Но перебирая пожитки покойного нашла этот портсигар. Позже, выяснив принадлежность предмета, мадам Пантелеева приняла решение — во что бы то не стало помочь мальчишке, который лишился всего из-за её супруга.

С момента знакомства с Данилой Маргарита Егоровна стала регулярно его навещать в воспитательном доме. А по окончании года, благодаря старым связям мужа похлопотала о его переводе в Императора Александра II кадетский корпус, где Данила и получил лучшую из возможных подготовок к поступлению в юнкерское училище.

Данила не верил своему счастью. Эта женщина осветила дорогу в его будущее, в котором Шилякин должен был стать кем-то, а не просто сыном неудачливого купчишки, сгинувшего где-то на переездном тракте, без ясного будущего и надежд на достойную жизнь. Охваченный материнской заботой женщины, голодной до воспитания, он был так благодарен судьбе и самой Маргарите Егоровне, что в скорости стал называть её маменькой. Все увольнительные и выходные он всегда проводил в доме мадам Пантелеевой, в котором у него была своя комната (чего ранее у него не было никогда). Завтраки, обеды и ужины за столом в светлой стойловой из хорошей посуды и серебра, Данила всё это ценил и всячески старался помогать маменьке в свободное от учёбы время.

***

В тот день, он тоже должен был прибыть домой, но настырный Блихер привязался к нему с самого начала увольнения и не отставал, а к завершению дня затащил его в Летний сад, где по стечению обстоятельств Данила стал спасителем тонущего графского мальчишки и познакомился с прелестной графиней фон Литке. Сейчас его душу мучало раздвоение эмоций. С одной стороны, прекрасная фон Литке, её поцелуй благодарности, от которого Шилякин до сих пор порхал в облаках. С другой стороны, утраченный отцовский портсигар, единственный предмет, связывающий его с прошлым, который, наверное, лежит сейчас на дне Карпиева пруда.

Данила шагал по коридору в направлении приёмной начальника училища. Всё-таки решили отчислить — подумал Данила. Просто так к начальнику не вызывают, видимо ротмистру не удалось убедить руководство.

— Юнкер Шилякин прибыл по приказу Его Превосходительства. — Шилякин вытянувшись в струну стоял перед адъютантом начальника училища.

Адъютант придирчиво осмотрел внешний вид юнкера, слегка скривившись цыкнул и сказал:

— Одну секунду, доложу. — и ненадолго скрывшись за дверью приёмной, вернулся. — Проходите, Его Превосходительство ждёт Вас.

Шилякин кивнув, прошёл в большое светлое помещение, с резными книжными шкафами по периметру стен и таким же массивным столом. По середине кабинета стояли начальник училища — генерал Усковкий Платон Николаевич и высокий господин в статском костюме из дорогого английского сукна серого цвета. Некоторые черты его лица показались Даниле знакомыми — темные, коричневые глаза с острым пронизывающим взглядом, их посадка и форма лица. Общую картину его образа увенчивали шикарные седые усы с подусником и роскошными бакенбардами, точь-в-точь как у Его Императорского Величества.

— Ваше Превосходительство, юнкер Шилякин по Вашему приказанию прибыл. — щёлкнув каблуками отрапортовал Данила.

— Что за внешний вид, юнкер? Потрудитесь объяснить! — генерал грозно блеснул взглядом из-под пенсне, он явно чувствовал испанский стыд за юнкера перед этим высоким господином.

— Виноват, Ваше Превосходительство. Отбываю наказание в виде двух суток гауптвахты.

— Это за что же это Вы Платон Николаевич такого-то героя в каземат определили?

— Эм… Не могу знать Юлиан Петрович, видимо какие-то недоразумения… Сейчас выясним. Смирнов? — он направил свой пасмурный взор на адъютанта и стрельнул глазами на господина в сером, мол объясняй. Адъютант вытянулся шомполом, раскрыл папку, и мгновение пробежавшись глазами по тексту в папке, доложил:

— Юнкер Шилякин отбывает наказание в виде двух суток гауптвахты по накопительному принципу, включая последнее опоздание из увольнения в пьяном виде. По докладу другого юнкера, прибывавшим с ним в увольнении, отказался возвращаться в расположение училища с целью ухаживаний за какой-то молодой особой. — он захлопнул папку и щёлкнул каблуками, кивнув закончил.

Данилу снова охватила злость. Сволочь! Блихер гад!

— И вовсе всё было не так! — женский, очень знакомый Даниле голос, раздался из левого угла комнаты, куда еле дотягивался свет окон. Там стоял журнальный столик с чайным сервизом. У стола стояли два кресла, в одном из которых, с чашкой в руках сидела она — графиня Надин Юльевна фон Литке. И не заметил же, когда вошёл. Данила еле заметно улыбнулся и снова покраснел, как в тот раз, в доме графа.

— Юнкер, спас моего маленького брата — сына графа фон Литке, да папенька? — Надин Юльевна, поставила чашечку на блюдце, встала и подошла к отцу. Она смотрела на юнкера улыбаясь и тоже совсем слегка зарделась щеками.

«Господи, как ей это идёт!» — подумал Данила. Его же щёки ещё больше налились красным.

— Здравствуйте, Его Величества Юнкер Шилякин. — в лёгком книксене поприветствовала юнкера графиня.

— Здравствуйте, Ваша Светлость! — Шилякин по-строевому повернулся к графине, щёлкнул каблуками и кивнул головой.

— Ну что же мы… — фон Литке старший, подошёл к Даниле и протянул тому руку.

— Юлий Петрович фон Литке, отец чудесно спасённого Вами дитя. — он крепко схватил за протянутую в ответ руку юнкера и сильно потряс. — Вы настоящий герой! — он обернулся к генералу, не отпуская руку юнкера.

— Его просто необходимо наградить, Платон Николаевич.

— Обязательно сделаем Ваша Светлость, но следуя предписаниям, с него не снимается вина за опоздание и пьяный вид.

— Но генерал, — графиня вступилась за юнкера, — Он был совсем мокр, конечно, он опоздал, пока прачка приводила в порядок его форму. И он совсем не был пьян, он выпил бокал красного вина, чтобы не заболеть. Считайте, что я его заставила.

— Погоди Нади, — граф прервал дочь, и оторвавшись от руки юнкера обернулся к начальнику училища:

— Действительно, генерал, господин юнкер не мог явиться в неподобающем виде в училище. Мои слуги привели его мундир в порядок, ну а что до бокала вина… ну кто из нас в его возрасте не имел подобных практик?

Генерал, покачался на ногах, скрипя сапогами, немного сдвинув густые брови.

— Думаю, мы сможем найти выход из этой ситуации. — он поднёс руку к лицу и задумчиво пощипал пальцем бороду. — Смирнов, передайте моё распоряжение — отменить двое суток гауптвахты для юнкера Шилякина, ротмистру Завьялову — назначить юнкеру в наказание за опоздание из увольнения три часа аиста. Думаю, будет достаточно.

Адъютант раскрыл папку и что-то записал в неё.

— А по награде мы определимся немного позже. Как считаете, Ваша Светлость, справедливо?

Граф посмотрел на дочь, та в ответ улыбнулась и кивнула.

— Вполне. И, Платон Николаевич, по награде не поскупитесь то.

— Будьте спокойны, Ваша Светлость. — генерал слегка поклонился графу. И обращаясь к Шилякину:

— Можете быть свободны юнкер, возвращайтесь в расположение.

Шилякин щелкнув каблуками, кивнул, мимолётно взглянул на графиню, та улыбнулась и застенчиво опустила свои шоколадные глазки. Данила развернулся на каблуках и чеканя шаг вышел из кабинета генерала.

Шилякин шёл от кабинета начальника училища по коридору вдоль высоких окон, которые заливали резной дорогой паркет яркими солнечными лучами. Шилякин не думал о наказании, о первой своей награде, единственное чем были заняты его мысли — это о её взгляд и милый румянец. Никакие награды или наказания сейчас не имели никакого значения. Только этот взгляд, который он больше никогда и не мечтал увидеть, он так прекрасен. Полёт его мыслей прервал звонкий голосок.

— Юнкер, постойте! — всё тот же прелестный голос окликнул Данилу, он остановился как вкопанный и обернулся. К нему, придерживая платье, спешила она.

— Шилякин, погодите. — слегка запыхавшись прощебетала графиня. — Какой же вы быстрый.

Юнкер сделал несколько шагов навстречу, чтобы графине не пришлось дольше идти.

— Данила, можно я буду называть Вас просто — Данила или Шилякин? — румянец не сходил с её личика. Она хлопала ресничками, как и прежде застенчиво улыбаясь.

— Как пожелаете, графиня. В смысле, конечно, Ваша Светлость, зовите просто Данила или Шилякин, как Вам будет угодно.

— Ну я же просила, оставьте эти «ваши светлости». Вы тоже можете называть меня как папенька — Нади.

— Да, Ваша Светлость…

— Шилякин!

— Простите. Так точно, Ваша… эм… — он тряхнул головой. — Так точно, Нади.

— «Так точно, Нади». Ммм… Как мило. — она приподняла куда-то под шляпку свои кофейные зрачки. — Так-то лучше! — и ещё шире улыбнулась. — Ну не смущайтесь так, я обычный человек. Все эти звания, чины — это такой пережиток, стариковские условности. Хотя, Вам как военному человеку, это не совсем понятно.

— Ну почему же… — помялся юнкер. — Я же не всегда строем ходил и носил китель с фуражкой.

— Ну вот и отлично! — на её лице застыло выражение лица, которое обычно бывает у человека, который забыл, что хотел только что сказать или сделать. — Ах, да! Я чуть не забыла, зачем так бежала к Вам. — она открыла клатч, который всё это время держала в руке и достала оттуда блестящий металлический прямоугольник. — Вот возьмите, это Ваше. Ну фамилия точно Ваша, а вот инициалы не подходят. Вы обронили у нас в доме, наверное, когда переодевались или прачка забыла вернуть после чистки. Я взяла на себя смелость распорядится почистить его, а то он совсем потемнел. Может от воды, в которую Вы так геройски нырнули за моим братиком.

Она протянула ручку, облачённую в белую кружевную перчатку, в которой лежал его отцовский портсигар.

— Благодарю Ваш…, эм… Благодарю, Нади. Я думал обронил его в пруду. Это действительно очень ценная для меня вещь, он отцовский. — он взял в руки портсигар и тот блеснул отполированной поверхностью запуская ему в глаз солнечного зайчика.

— Вы когда-нибудь мне обязательно расскажете. Договорились? У Вас же увольнения бывают?

— Бывают. По воскресениям. Но следующее не скоро, через неделю, если не заработаю ещё парочку взысканий. — ответил Данила, потирая глаза от лёгкой засветки.

— Вот и прекрасно, а сейчас мне надо бежать к папеньке, а то заволнуется. Тут столько молодых людей в красивой форме, и я одна дама в этом кругу. — она хихикнула, сделала книксен и поспешила обратно. Но не сделав пару шагов, остановилась. Обернулась, оглянулась по сторонам и снова подошла к Шилякину. Посмотрела в его бирюзовые глаза, приподняла вуалетку на шляпке, и снова сделала это — обожгла всего Шилякина, заставляя оторваться его пятки от земли, кружиться голову, прикоснувшись своими мягкими, горячими губками к его щеке. Её румянец был уже совершенно нескрываем и очевиден. Нади снова хихикнула и упорхнула как прекрасная белая птичка.

Шилякин стоял, не чувствуя ног. Если бы сейчас он попытался сделать хотя бы шаг, он бы обязательно упал. Данила так и стоял, гладя как прекрасно порхает белой голубкой графиня по имени Нади.

***

Три часа аиста — ерунда, не привыкать, он был если не «чемпионом» по стоянию на одной ноге, то в тройке «сильнейших» уж точно. Отстояв своё наказание, перед отбоем, готовясь ко сну, Шилякин достал из кармана и покрутил в руках портсигар. Он так блестел, как будто его только что передал обладателю изготовивший его мастер. Ни единой царапинки, предмет был отполирован идеально, все мелкие шероховатости и заусенцы были убраны. Данила раскрыл его и изнутри выпал на койку маленький листочек. Данила поднял белый прямоугольник плотной мелованной бумаги, который благоухал цветочным ароматом духов.

— О, Шилякин, неужто Вам любовное посланице?

Шилякин обернулся. В проходе между койками стоял Блихер и скабрёзно ухмылялся.

— Ваше, Блихер, поведение недостойно высокого звания барона! И впредь я не жалю иметь ничего общего ни с Вами, ни с Вашим обществом. Увольте меня от своих шуточек, они низки, как и Ваше достоинство. Честь имею!

Данила кивнул барону и вышел в комнату для умывания. Там из окна бил бледный лунный свет, он подошёл к нему и поднёс листочек к глазам. На белом прямоугольнике красивым дамским подчерком было написано:

«В одно из воскресений, на известном Вам месте, в известное Вам время. Жду. Н.».

Сердце заколотилось с сумасшедшей скоростью и силой, наверное, даже самый быстрый спринт не заставлял его трепетать так сильно. Данила ещё раз поднёс листочек к глазам, снова прочитал и вдохнул аромат её духов.