Ренард. Книга 1. Щенок с острыми зубами

Дмитрий Шатров, 2022

Жизнь мальчишки – всегда сложная штука. Особенно в мире меча, церковной магии и тёмной волшбы. В мире, где Триединый давит древних богов, где друиды противостоят святым братьям, а мифическая нечисть портит жизнь людям. Его будущее предопределено, но на пути такие препятствия, что не всякому взрослому по плечу. Только Ренард де Креньян с малых лет не привык отступать. Он воин Бога! Его карающая длань. Искоренитель ереси, защитник паствы его и проводник его воли! Он – Пёс Господень! Но это чуть позже. А пока он всего лишь подросток. Щенок, пусть и с острыми зубами.

Глава 3

В тот день Ренард забрался далеко в лес, почти к самым моховым болотам, где лакомились голубикой жирные глухари. Одного он уже добыл и выследил второго — тот объедал ягоды с невысоких кустов. Младший де Креньян осторожно подкрался на расстояние выстрела, прицелился, натянул тетиву…

За деревьями громко треснула ветка — птица тяжело захлопала крыльями и улетела, а выпущенная стрела зарылась глубоко в мох.

Ренард зашипел от досады — и трофей не добыл, и стрелу теперь не найти.

«Кого там нелёгкая принесла?»

Словно в ответ на его мысли, из-за деревьев появился долговязый высохший старец с морщинистой кожей, впалыми щеками и слипшейся в сосульку седой бородой. Он устало опирался на длинный посох, изогнутый сверху серпом. Второй, уже настоящий, — только не такой, каким бабы пшеницу жнут, а размером поменьше, — висел у старика на поясе. Его замызганный, мокрый до самых колен балахон был некогда девственно белым.

— Ты здесь один, отрок? — спросил старец, настороженно озираясь.

— Здравствовать тебе, дедушка. — Юный охотник пропустил вопрос мимо ушей и отреагировал с детской непосредственностью: — Меня родители учили сначала здороваться, тебя не учили?

Ренард ничуть не испугался появления незнакомца. Привыкший ко всеобщей доброте и заботе, он даже не представлял, что с ним может случиться что-то плохое. Тем более он на своей земле хозяин, пускай и маленький. А гость всего лишь немощный старик, что он сделает?

— Да, прости, — признал свою оплошность старец и с низким поклоном произнёс: — Здрав будь, отрок, да охранят тебя древние боги. Меня зовут Вейлир. Откроешь мне своё имя?

— Ренард де Креньян. — Мальчик с достоинством поклонился, как учил его отец, но потом не утерпел и спросил уже без всяких церемоний: — А ты чего здесь делаешь? Заблудился?

— Не то чтобы совсем заблудился, — по лицу старца скользнула грустная улыбка, — скорее, сбился с пути. Долго в дороге, устал, ослаб и вымок до нитки… Прости, что испортил тебе охоту.

— Да пустое, — по-взрослому отмахнулся Ренард, — Лучше давай я тебя угощу. Только сначала на сухое выберемся.

От него не укрылся измождённый вид старика и голодные взгляды, которые он кидал на добытую птицу. Да и о гостеприимстве забывать не стоило, раз уж сам назвался хозяином.

Ренард с обстоятельностью опытного охотника выбрал сухую кочку, достаточную, чтобы устроиться там с удобством, и скинул свою амуницию. Потом насобирал упавших сучьев, составил их шалашиком, выбил кресалом искру и запалил костёр. Пламя занялось, затрещали смолистые ветки, пахнуло дымком. Старик придвинулся поближе и с наслаждением протянул ладони к огню.

— Вот, держи. Испей чистой водицы и хлеба нашего отведай. Симонет лучший в округе хлеб печёт. — Ренард передал гостю флягу и краюху ржаной булки, которую ему всегда давала кухарка с собой. — Перекуси, а я глухаря пока приготовлю.

— Спасибо тебе, добрый отрок.

Старец с благодарностью принял угощение, но есть не стал — с любопытством наблюдал за действиями мальчика. Когда Ренард вытащил нож и хотел было освежевать птицу, Вейлир его остановил:

— Погоди, дозволь мне.

Теперь уже Ренард с интересом посмотрел на него и протянул широкий клинок и мёртвую тушку. Старик от ножа отказался. Снял с пояса свой серп, сноровисто отрубил клювастую голову и окропил землю вокруг себя каплями крови.

— Водан, Доннар и Циу, примите благодарность мою и отрока Ренарда за ниспосланную добычу.

Взял отрубленную голову и бросил её в костёр. Вверх сыпанули искры, пахнуло палёными перьями.

— Сейшамни Левтисикай, не откажись принять дар отрока Ренарда за удачу в охоте.

Потом вспорол брюхо обезглавленному уже глухарю, вырезал потроха и закинул влажный окровавленный ком в ближайшие кусты.

— Ваша доля, иные! Дабы не гневались вы, не сердились и не строили козней юному де Креньяну.

— Что они мне сделают, иные-то? — насмешливо фыркнул Ренард.

Вейлир с удивлением посмотрел на него, но ничего не ответил.

Тем временем молодой де Креньян отошёл в сторонку, присел на колено и вскрыл ножом дернину. Наковыряв две пригоршни влажной глинистой земли, он забрал птицу у старца, обмазал толстым слоем прямо поверх перьев и положил тушку у костра, а сам принялся подкладывать в огонь толстые ветки.

— Умелый ты не по годам, как я погляжу. Отец обучил? — Слова из уст старца прозвучали похвалой.

— Отец, — степенно кивнул Ренард, стараясь не выказывать удовольствия.

Разговор на время утих. Старик грелся и обсыхал у костра, наслаждаясь теплом и покоем. Ренард подкармливал огонь дровами и хворостом. Когда углей накопилось достаточно, он палкой сдвинул их в сторону и вырыл в горячем ещё грунте неглубокую ямку. Положил туда птицу, чуть присыпал землёй и вернул всё обратно.

— Скоро будем обедать, дедушка, потерпи немного, — сообщил он Вейлиру.

— Да я никуда и не тороплюсь, — кивнул тот.

Когда подошло время, Ренард снова сдвинул костёр, выкатил палочкой на траву спёкшийся ком глины и расколол его ножом. Твёрдая корка отошла вместе с кожей и перьями, обнажилось печёное мясо. Местами подгорелое, местами сырое, но голод не тётка — старик уплетал так, что за ушами трещало, даже без соли. Да и сам Ренард проголодался на свежем воздухе-то.

За едой беседа возобновилась.

— Ты не боишься вот так, в одиночку, по лесам шастать? — спросил старец, обсасывая крылышко.

— А кого мне бояться, дедушка? Это же наши родовые земли, и незнакомцев, кроме вас, я доселе здесь не встречал.

— Так не людей нужно бояться, отрок. Иных. Ты хоть слышал о них, недоросль?

— А как же. Мне Симонет рассказывала. В лесах лесовики водятся, в полях — полевые, на болотах — болотники, а домовёныша я даже ловил. На молоко, в детстве, — ответил Ренард таким тоном, словно он уже взрослый, а детство давным-давно минуло. — Не поймал, правда. Да и сказки всё это, а молоко тогда кошка выпила.

От безобидного вроде ответа старик вдруг взбеленился. Его лицо исказилось, брови грозно сомкнулись, взгляд стал безумным.

— Лесовики?! Полевые?! Кошка выпила?! — вскричал он, яростно разламывая глухариную ножку. — Да что ты разумеешь, глупый юнец?! О боги, куда катится этот мир?!

— Глупый — не глупый, а глухаря мы сейчас моего доедаем, — надулся Ренард и стал собираться, буркнув себе под нос едва слышно: — Спасибо бы хоть сказал, неблагодарный старик.

— Прости мне, юный де Креньян, мою несдержанность, — опомнился Вейлир, принимая прежний измученный вид, и спросил уже с дружелюбными интонациями: — Ты и вправду ничего не знаешь об иных, древних богах и служителях их — друидах?

— Не знаю, — бросил Ренард, всё ещё обижаясь. — Да и без нужды мне. Древние боги, они неправильные. Матушка говорит, что истинный Бог один. Триединый. И на всё воля его.

Старец нахмурился, готовый разразиться новой отповедью, но вовремя сдержался. А Ренард уже завязал котомку, повесил на плечо колчан и подобрал с травы лук.

— Прощевай, дедушка. Флягу прими от меня как подарок, тебе пригодится в дороге. И осторожнее смотри, на болотах не утопни. А мне домой уж пора, — сказал он напоследок, развернулся и уверенно зашагал прочь.

— А хочешь, я тебе расскажу, как всё на самом деле было? — тихо бросил ему вслед Вейлир.

Мальчик замедлил шаг.

— Про древних расскажу, про друидов? — продолжал соблазнять старец.

Ренард в нерешительности остановился.

— Про иных и других опасных созданий?

На этих словах Ренард не выдержал, мальчишечье любопытство пересилило детскую обиду, и он вернулся к костру. Скинул с себя снаряжение, сел и требовательно посмотрел на старика.

— Начинай.

И Вейлир повёл неторопливый рассказ.

* * *

…С начала времён за вельтами присматривали древние боги. Нерадивых наказывали, трудолюбивых поддерживали, злых и подлых карали. Богов было много, на каждый случай жизни — свой.

Над всеми стояла Деа Матрона — богиня плодородия и процветания. Богиня-мать, радеющая за своих детей. Божественных, человеческих и нечеловеческих. Ей поклонялись повсюду, почитая и превознося её имя. Дарили плоды земледелия, молоко и вино, взыскуя о богатом урожае с полей и многочисленном приплоде от скотины. Обычно она отвечала. Ну почему бы и нет, если ей вовсе не сложно?

Помогали ей старшие боги, верховная троица: Водан — бог ветра и бури, Доннар — бог грома и молний, Циу — бог войны и воинской доблести. Эти больше карали. Их боялись и почитали, забивая на алтарях жертвенных агнцев и священных белых петухов. А жертвы человеческие боги забирали сами, в основном когда люди их гневили, но такое происходило нечасто.

Дальше шли ещё трое. Не старшие, но и не в общем ряду. Суровые, требовательные и грозные. Они жёстко спрашивали с людей за любые ошибки. Не принёс должных даров и утонул в море — это оскорбился Тевтат, бог большой воды; заблудился или задрали волки в лесу — это обиделся Эзус, бог высоких деревьев; перебрал эля и угорел в избе — за это ответственен Таранис, бог огня.

Но были и другие боги. Младшие. Добрые. Те, что с удовольствием помогали людям добывать хлеб насущный.

Земледельцам благоволили Литавис, Росмерта и Алус, оберегали от засух, защищали посевы от вредителей и потравы.

Суцелл дарил виноградарям новые сорта винных ягод.

Эпона помогал коневодам с лошадьми.

Моккус следил, чтобы свинопасы не растеряли хрюшек, и заботился о приплоде.

За кузнецами присматривал Гоббан, исподволь открывая месторождения железной руды и секреты ковкой стали.

О чистых источниках заботилась Ковентина, а полными колодцами ведала Имона.

За здоровьем людей следили Сирона, Белениус и Алан, открывая целителям секреты врачевания и целебные свойства трав.

В каждой речке, в каждом озере селилась своя богиня, посылая рыбакам богатый улов за малую благодарность.

Особо почитали Сейшамни Левтисикай — богиню сельских мест, луны и охоты. Она же ведала перекрёстками. Не теми, дорожными, что встречаются каждому путнику, а теми, что ведут в подземный мир — мир усопших, мир, где умершие души дожидаются нового воплощения, мир, которым правили три сестры…

— Погоди, — прервал старца Ренард. — Сейшамни Левтисикай. Это ей ты глухариную голову в костёр кинул?

— Голову в костёр? — усмехнулся старик. — Ну, можно и так сказать. На самом деле мы с тобой провели древний обряд всех охотников, но да, ей. Раньше всегда так делали, а сейчас даже в благородных семьях отроков этому не учат. Я продолжу?

Ренард нетерпеливо кивнул.

…Так вот, три сестры. Бадб Катха, Морриган и Немайн. Богини, что отмеряли жизнь, её отбирали и решали, кому и как умереть. А от того, как смертный принимал свою кончину, зависело, кем он станет в следующей жизни и как долго будет ждать нового воплощения. Если знать способ, то эти богини могут наделить человека небывалыми силами, но играть с ними опасно. Сложно угадать, на что они могут разгневаться и что попросят взамен.

На лесных полянах, в долинах рек и на вершинах холмов вельты ставили алтари, дольмены и менгиры, где поклонялись вышним силам. За капищами присматривали друиды — седовласые старцы в белых одеяниях — мудрецы и целители, хранители знаний былых поколений. Они толковали волю древних богов и задабривали их ритуальными жертвоприношениями. Богиню-мать восславляли безвинные девы, одаривая плодами земледелия…

Ренард, словно впервые увидел старца, внимательно посмотрел на его одежду, на посох, на бороду и снова перебил:

— Так ты друид?

— Друид, — с улыбкой согласился тот.

— И знаешь, как испросить великие силы? — недоверчиво прищурился Ренард.

— Знаю, — не стал отрицать Вейлир.

— Испрашивал?

— Нет, — честно признался старик, — страшусь. Не разгневать богинь, нет. Боюсь, не справлюсь с полученным даром. Друид светлым должен быть, а сила трёх сестёр тёмная. Страшная сила. Непредсказуемая.

Ренард, удовлетворённый ответом, замолк, а Вейлир продолжил.

…Были ещё ведуньи, ведьмы и знахарки. Одни трактовали вещие сны и знамения, другие знались с иными — привечали полезных и отваживали плохих.

Иных везде называли по-разному — чужане, иншие, нежить и даже нечисть, — но смысл от этого не менялся. Не люди — нелюдь. С особенным обликом, странным укладом, нечеловеческими привычками и желаниями, подчас до изумления жуткими. Мелкие и не очень, добрые и не совсем. Кто-то подчинялся богам, кто-то их боялся, а кто-то плевал на всех и делал, что ему заблагорассудится. Горы, леса и водоёмы ими кишели: зелигены, ундины, барбегази, список длинный. Даже людские жилища не обходились без них — домовёныш, овинник, сенник, да много кого ещё, всех не упомнишь. Если подкормишь, то и помогут, обозлишь — навредят. Но люди как-то находили с мелкими сущностями общий язык: когда молочка нальют, когда хлебушка на столе оставят, а когда похвалой обласкают…

— Ты говоришь, были, — не утерпел Ренард. — А сейчас они есть?

— А как же. Конечно же есть, куда ж им деваться-то?

— А почему я тогда их не встречал?

— Скрытные они стали, да и затаились с приходом Триединого, стараются не показываться без нужды людям, больше прячутся.

— А ты ещё про опасных иных рассказать обещал.

— Да все они небезобидные, — хмыкнул друид. — Даже мелкая тварюшка вроде полевика может выкинуть какую-нибудь пакость. Тут многое от самих людей зависит.

— В смысле от самих людей? — не понял Ренард.

— В том смысле, что добро притягивает добро, а зло порождает зло. Если люди скверные, жадные, злые, то и чужане подбираются им под стать. В таких местах много чего завестись может: ругару с личиной лютого зверя, дипы, алкающие крови, гауэко — охотник за ночными гуляками… Но этих хоть можно извести и отвадить, а есть ещё те, с кем не договоришься и не задобришь никакими подношениями. Человекам они сулят лишь страшную смерть, если кому не повезёт с ними встретиться…

На этих словах друид замолчал и надолго погрузился в тревожные размышления. Костёр уже давно потух, лишь мерцали редкие угли в сгустившихся сумерках. Солнце ещё не зашло, но в лесу всегда раньше темнело. Ренарда это беспокоило мало — здешние окрестности он знал как свои пять пальцев.

— О ком ты? Расскажи поподробнее, мне жутко интересно, — затеребил де Креньян притихшего старца.

— О ком? О жнеце смерти по имени Анку и Семерых его вестниках, — тяжело посмотрел на него Вейлир из-под нахмуренных бровей. — Нет в этом ничего интересного, отрок, только страх, боль и скорбь. Да и не стоит о них на ночь глядя. Беду можем накликать.

— Да ничего не накличем, — легкомысленно отмахнулся Ренард и осёкся.

В дебрях леса раздался леденящий душу вой, деревья заскрипели, колыхнув ветвями на фоне полного безветрия, на болоте послышалось бульканье и чавкающие звуки, словно кто-то шёл к ним через топь. Ренард вздрогнул, непроизвольно схватился за нож и заозирался, а старец, насторожившись, прислушался.

Через миг всё затихло.

— Поздно уже, — сказал друид, поднимаясь на ноги. — Пойдём, юный де Креньян, родители тебя, поди, хватились уже.

— Пойдём, — покладисто согласился тот, всё ещё взъерошенный от пережитого страха. — Но ты же расскажешь ещё по дороге?

— Расскажу, — успокоил его друид, и они отправились в путь.

…Триединый пришёл гораздо позднее и как всё новое — из Литалийской империи.

Сначала появились его провозвестники, пилигримы, — странные люди в длинных серых хламидах. В руках они несли посохи с крестообразным навершием, а в устах — Слово о единственно верном Боге и его сыновьях. В глазах «серых» полыхал фанатичный огонь, но они это умело скрывали в складках глубоких капюшонов. До поры скрывали.

Речи их были тягучи, как древесная смола в жаркий день, обещания сладки, как липовый мёд. Они сулили вечный рай на небесах тем, кто примет нового Бога и станет жить по заветам его. Тем же, кто воспротивится, грозили муками ада. Ну как грозили… так, намекали пока что.

Гостеприимные вельты их привечали, благожелательно слушали и… отправляли восвояси с миром. Единственный Бог… Скажут же тоже. Как он один за всем уследит? Даже если он триединый и с сыновьями. Людей-то вон сколько, и у каждого прорва забот. Нет, один точно не управится, по старинке привычнее. Да и надёжнее, чего уж греха таить.

Но пилигримы не отступались, ходили по городам и весям, стучались в каждую дверь. И сыскивались те, до кого «серые» смогли достучаться. Не то чтобы вельты отказались от веры предков, но задобрить нового Бога им показалось нелишним. Там делов-то — свечку поставить, глядишь, и поможет.

Когда провозвестники Триединого завоевали первые души, они испросили монаршего разрешения строить в поселениях храмы для своего Бога. Верховный друид передал просьбу тогдашнему королю Хугуесу Грубому, но выбрал не самое подходящее время. Да и место не годилось для важных разговоров — званый пир в честь совершеннолетия наследного принца. Поэтому монарх вникать особо не стал: от прошения отмахнулся, а на озабоченный вид мудреца и вовсе не обратил внимания.

— Пусть их строят, — заявил он, влив в себя десятую кварту тёмного эля. — У нас этих богов — как навоза за конюшней. Одним больше, одним меньше — хуже не будет.

Будет или нет — в те счастливые времена ещё не знали, но королевское слово — закон, и с той поры в Бельтерне появились церкви Триединого. С молельными залами, колокольнями и крестами на остроконечных крышах.

Хугуес же на следующий день поехал на охоту, и его пришибло упавшее дерево. Тогда всё списали на случайность, но знающие увидели в происшествии недовольство богов. Через неделю от кровавого поноса помер его наследник, бесславно завершив королевскую династию. Но Грубый всё же оставил в истории след. С той поры всякое неумное, необдуманное и крайне поспешное решение стали называть Хугуевым…

— Каким-каким? — переспросил Ренард.

— Хугуевым, — повторил старец. — Не слышал такого выражения?

— Да нет вроде, — помотал головой Ренард. — А почему Триединый допустил такое? Хугуес же разрешил храмы строить.

— Да кто ж его знает, — усмехнулся Вейлир, — про то нужно спрашивать жрецов его. Серорясых.

— И всё-таки, — не унимался любознательный мальчишка, — что тут такого? Ну, прибавился ещё один Бог, ну, понастроили в его честь храмов. Что поменялось?

— Что поменялось? На первый взгляд почти ничего. Алтарь другой и ритуал поклонения. Молитвы вместо песен и свечка взамен жертвенного петуха. И всё бы было как прежде, если бы не… Если бы Триединый не желал стать даже не первым средь многих, не старшим Богом — единственным. Всё остальное — ересь и подлежит уничтожению. А его жрецы жаждали человеческих жертв. Но они до времени скрывали намерения за благочестивым видом и сладкими словами, поджидая удачного момента. И они дождались. Это случилось недавно, лет за двадцать до твоего рождения.

…Хлотарю Первому из династии Меровехов понадобились деньги, чтобы укрепить свою власть. Слуги Триединого предложили ему и то и другое. Тогда из Литалийской империи приехала целая делегация верховных сановников. Уж какие они привели резоны, оставалось только догадываться, но Хлотарь покрестился сам и объявил Триединого единственно верным Богом. А когда такое заявляет король — мало кто захочет оспорить.

Литалийцы уехали довольные, а в государстве появился новый налог — церковная десятина.

И как любой народ не любит, когда на него давят, так и вельты сплотились вокруг древних богов. Повсеместно вспыхивали бунты, служителей Триединого побивали палками, его храмы сжигали. Но святую церковь уже было сложно остановить, и служители Триединого открыли своё подлинное лицо. Бунтовщиков нещадно карали. Резали, вешали, сжигали целыми деревнями во славу истинного Бога. И вешали не святые отцы, а такие же вельты, только что обращённые в новую веру…

Ренард притих, поражённый не столько самой историей, сколько тем, что это происходит вот — практически на его памяти. Происходит и, похоже, не думает заканчиваться. А в голосе друида появился целый букет эмоций — горечь, злость и гнев на церковников.

…Друиды ушли в леса, ведьмы затихарились, ведуньи попрятались. Старым богам теперь поклонялись тайком. На сокрытых капищах, тех, что ещё не разрушили поборники новой веры. А культ Триединого набирал силу, разрастаясь по стране злоедучей плесенью. Церковь уже боролась не за души людей, целью стало другое. Власть. Право миловать и карать на своё усмотрение.

И чем больше святые отцы старались искоренить веру в древних богов, тем больше ожесточались их последователи. Им уже не хватало жертвенного агнца, и белыми петухами дело не обходилось. Теперь во имя Тевтата топили, для Эзуса вешали на деревьях, а ради Тараниса сжигали живьём. А во славу старших богов лили кровь прямо на землю, там, где заставали инаковерцев.

Ведьмы теперь не отваживали иных, наоборот, призывали. И натравливали их на слуг Триединого. А как уж там получалось, никому и не ведомо. Некому было рассказывать после такого.

Вдобавок ко всем бедам церковь Триединого принесла в наш мир новых иных. Только они называют их иначе. Демонами, бесами и чертями. Но происки их приписывали древним богам и карали за это вельтов.

Страшные пришли времена. Кровавые.

Тёмные.

Пока всё утихло, но это ненадолго. И помяни моё слово, скоро всё изменится к лучшему. Очень скоро…

* * *

Они вышли к опушке. Друид закончил рассказывать, умолк и остановился. Уже совсем стемнело, в небе зажглись первые звёзды, в траве надрывались сверчки и цикады.

— А что изменится, Вейлир? — осторожно, словно боясь его спугнуть, спросил Ренард.

— Узнаешь, когда придёт срок. Ну всё, беги, отрок. И спасибо тебе за твою доброту. — Старец подтолкнул спутника в спину, развернулся и пошёл обратно в чащу.

— Может, у нас переночуешь? — крикнул ему вслед Ренард.

— Я друид, что со мной будет в лесу? — донеслось из темноты. — И никому не говори, что меня видел.

— Ладно, не скажу, — пообещал Ренард, пожал плечами и припустил к дому.

За деревьями показались огни. Много огней. И они приближались, раскинувшись в длинную цепь.

Что за невидаль?

Стало понятно, когда Ренард пересёк кромку леса и вышел на открытое пространство.

— Нашёл! Нашёл! Здесь он, господин де Креньян, бегите сюда! — крикнул кто-то из темноты.

Послышались возбуждённые голоса, усилился хруст травы под ногами, неровный ряд факелов дрогнул и выгнулся по направлению к Ренарду.

Кого нашёл? Кто потерялся? Почему кличут отца?

И Ренард поспешил навстречу.

Лучше бы не спешил…