Граффити

Дмитрий Шадрин

История о журналисте областной газеты, который становится уличным художником, чтобы защитить город от пришествия бога смерти и хаоса Книга содержит нецензурную брань.

4

4—1

Саморядов вернулся на Московскую. Ее шлифовали прохожие. Над ними висели гирлянды похожие на рыбацкую сеть. Ветер трепал рекламную растяжку. В драмтеатре ожидалась интригующая комедия. В ролях сплошь народные артисты. Луна была бледной и невзрачной, как призрак. В сквере за фонтаном механическая кукушка меланхолично прокуковала шесть раз. У по-детски разрисованного забора тот же патлатый парень, в черном пальто, все так же бренчал на гитаре и пел все ту же песню. Но теперь другая девушка доставала прохожих. У нее была синяя челка и чем-то отуманенные глаза. В руке она держала, точно поднос, перевернутую ковбойскую черную шляпу. С медленной улыбкой она тягуче выговорила:

— Подсобите музыканту.

Усмехнувшись, Саморядов высыпал мелочь в протянутую шляпу. Сутулая девушка расплылась в улыбке и поспешила к смуглой кукле, с утиными губами, с сумками из бутиков. Модница с каменным лицом прошла мимо.

Саморядов остановился на светофоре. Мимо проехал автобус-катафалк, разрисованный какими-то пиктограммами. Саморядов проводил ритуальный автобус обескураженным взглядом. Засосало под ложечкой. Между тем зажегся зеленый. Обойдя лужу, Саморядов перешел через дорогу.

Начал он с «Бардака». Сел за боковой столик, обращенный к окну. Заведение было полупустым. Невдалеке за большим столом напротив друг друга сидели молодой субтильный человек и молодая полноватая девушка. Между ними стояли чайник, сахарница. Рядом с девушкой на деревянном похожем на разделочную доску подносе лежало бисквитное пирожное. Парень и девушка рисовали друг друга в блокнотах для набросков. У девушки были разноцветные ногти. Она медленно и осторожно водила карандашом по бумаге. Парень рисовал быстро и резко, вскидывая сощуренные хмурые глаза на девушку. « Вокруг одни художники» — с досадой подумал Саморядов.

Он хотел перебраться в другое заведение. Но тут подошла смуглая черноволосая девушка в черном облегающем свитере, который подчеркивал грудь, в черных брюках и бардовом переднике, перехватывавший узкую талию. «Ксюша», — прочитал Саморядов на бейджике. У нее были большие живые глаза и тонкий нос с горбинкой. Он невольно представил ее лишь в одних черных чулках и переднике, и его обдало жаром. И тогда он поспешно сделал заказ, наобум ткнув пальцем в меню и как бы попав в небо.

Ксюша принесла алкогольный глинтвейн с апельсином и корицей. Саморядов быстро выцедил его через соломинку. Ксюша принесла мохито. Оно было выпито большими жадными глотками.

А есть ли что-нибудь крепче коктейлей, спросил он Ксюшу. Оказалось, что нет. Тогда он заказал фирменный сэндвич. И пока Саморядов ждал сэндвич, он успел уговорить две Маргариты.

Между тем «Бардак» стал заполняться молодым племенем и бурлить… Саморядов и не заметил, как опьянел от коктейлей и Ксюши, которая обслуживала столик. Она принимала заказ, уносила пустые стаканы и приносила полные. «Бардак», глядя на Саморядова большими глазами с длинным накладными ресницами, исподволь и тихой сапой прибирал Саморядова к рукам, наполняя бурливым туманом

Точно завороженный он следил за передвижениями официантки по «Бардаку». Вот Ксюша стоит за прилавком, принимает очередной заказ, пробивает его через кассу. Вот она с подносом пропадает из вида за дверью кухни. А вот она несет поднос с заказом в соседний зал. Саморядов знал, что ему ничего не светит, но он продолжал отуманенным, залитым коктейлями взглядом цепляться за Ксюшу.

Наблюдая за кружащейся как белка в колесе большеглазой официанткой, он вспоминал, каким он был десять лет тому назад (то есть в ее возрастной категории), и пытался представить, каким он будет лет через десять. И будет ли он вообще.

Страшно подумать, ему уже тридцать два, а он все в этом захолустье. И с каждым прожитым здесь днем у него усиливалось ощущение, что его навеки вечные прибрал к рукам этот игрушечный город. Саморядову казалось, что он барахтается в выгребной яме. Пробегали день за днем, и ничего не менялось. Было все то же, все так же и все здесь же. И через пять, тем более через десять лет, он все еще будет здесь, копошиться в этой яме. Надежда ускользала точно метавшаяся по «Бардаку» Ксюша.

Улучив момент, когда Ксюша оказалась за прилавком, он подошел, заказал не важно что, пусть будет «Пина колада», и осмелился спросить, лишь бы спросить:

— А ведь ты не местная?

— Нет, — и она опустила миндалевидные глаза с длинными ресницами.

Размякший Саморядов понял, что сморозил глупость и к тому же пропал. Он мысленно обложил себя.

— Ксени чужеземная — эпитет Афродиты, — сказал Саморядов.

— Буду знать, — она принужденно улыбнулась.