Граффити

Дмитрий Шадрин

История о журналисте областной газеты, который становится уличным художником, чтобы защитить город от пришествия бога смерти и хаоса Книга содержит нецензурную брань.

4—3

Он подозвал ее, якобы сделать заказать. Она подошла и с вопросительной улыбкой посмотрела на Саморядова.

— Ты была в картинной галерее? — спросил он.

— Нет, — ее улыбка быстро растаяла, как крем-брюле в солнечном пекле.

— Там сейчас выставляется Гюстав Климт. Может быть…

— Нет, — она опустила длинные ресницы и уставилась на пол. Он понял, что теряет ее. Она так близко, но в тоже время дальше некуда от него. И еще он понял, что его несет.

— Я могу договориться с одним из лучших в городе фотографом. Он за красивые глаза и спасибо сделает тебе портфолио, — Саморядов уже знал, что Ксюша скажет. Она так и сказала:

— Нет, — Ксюша так посмотрела на Саморядова, что он сразу почувствовал себя обрюзглым стариком с наростами на голове.

— Я же не Блабба! — вырвалось у него.

— Что? — наморщив лоб, она с недоумением посмотрела на Саморядова. И тут, спохватившись, он смутился. Ведь не было никакого Блаббы, а так же отца-примитивиста, измотанной матери, младших сестер и брата, ультимативного Коли Синевы… Историю Ксюши Саморядов выдумал, нарисовал в воображении, как уличный художник рисует баллончиками на стене.

Саморядов стал лихорадочно искать слова и не находил их. Молчание между ним и Ксюшей затягивалось и становилось все более неловким. На висевшем под потолком экране — Энни Леннокс. Она пела «Я приворожила тебя, потому что ты мой» из «40 оттенков серого».

— У вас все? — наконец спросила Ксюша.

— У меня все, — сдался и сдулся он. И она исчезла за дверью кухни.

«Ты знаешь, что я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, — пела Энни Леннокс. — Я люблю тебя несмотря ни на что. И мне плевать, если ты не хочешь меня».

После этого Ксюша стала обходить Саморядова стороной.

Судя по бейджику, последний коктейль принесла Карина, полноватая девушка с напряженным хмурым лицом. «Что я здесь забыл?» — спросил себя Саморядов. Он выпил коктейль, но ответа так и не нашел. Хм… Пора на выход. Тоскливым взглядом он проводил Ксюшу в соседний зал, куда она унеслась с подносом. Он поднял глаза на экран, висевший на выступе стены у окна. С высоты птичьего полета разворачивался какой-то потусторонний вид. Картинка из другого мира: белел песок отлогого берега, за которым ухлестывали синие-синие волны. Гуд бай Канары — Мальдивы — Багамы — Сейшелы — Карибы, где я не буду никогда. Потому что между прошлым и будущим есть только захолустье. Гуд бай, Ксюша, с которой я не буду никогда. Потому что, потому что…

Пол под ногами ускользал из-под ног. Выйдя из «Бардака», Саморядов увидел, что улицу взяли в оборот сумерки.