Мои дороги в поисках любви. И у мужчин бывает сердце

Дмитрий Теплов, 2021

Когда в середине жизни я стал замечать, как мои ровесники вдруг стали разводиться, то подумал, что мне это не грозит. Я считал себя хорошим мужем, отцом и гордился своим 20-летним браком. Семья и дети были для меня абсолютной ценностью. Но эта участь в итоге не миновала и меня. Тогда весь мой мир рухнул, и из него ушло все, ради чего я жил и работал. От счастливого брака остались горечь напрасно прожитых лет и ожидания бесперспективного будущего. Психолог сказал, что на преодоление такого кризиса может уйти от пяти до десяти лет. Это книга о том, как за 2 года я обрел цель, начал строить новую жизнь и новые отношения. Я не психолог и не тренер, а обычный мужчина. Я не буду учить, ибо сам постоянно учусь. Здесь моя личная история, в которой описаны мои мысли, чувства и действия. В течение двух лет поиска ответов на непростые вопросы, анализа ошибок и работы над собой. Каждый день. Надеюсь, моим читателям будет интересно, а может быть и полезно пройти 400 страниц этого пути.

Часть 2. Ошибки совершать не сложно, но тяжелее исправлять

Глава 1. В жизни даже жесткие удары надо благодарно принимать

25 мая

Я сидел за пианино и играл. Пианино оставалось едва ли не единственным еще не упакованным предметом в доме, сплошь заставленном большими коробками с надписью «переезд». Мы разъезжались.

Пятикомнатную квартиру, которую теперь предстояло покинуть, я считал своим детищем. Проект по улучшению наших жилищных условий занял почти пять лет. Я до сих пор считаю это настоящим чудом. То, как нам удалось переехать из 50-метровой двушки в 100-метровую квартиру, фактически соединенные трешку и однушку с двумя санузлами и тремя лоджиями. В десяти минутах ходьбы до огромного парка и в двух шагах от метро. Это была квартира моей мечты.

Когда 15 лет назад мы начали всерьез думать, что не можем больше жить с двумя разнополыми детьми в одной комнате, мы едва надеялись на трешку. И даже на трешку я не представлял, где взять денег.

Помню, тогда в Москву привезли мощи святого Спиридона с острова Керкира. Я отстоял несколько часов в очереди, чтобы попасть к ним. Святой Спиридон имел репутацию помощника в трудных житейских делах, в том числе в жилищных. Множество людей шло просить его что-то устроить. И я тоже пошел, хотя в то время еще мало верил в чудеса. Но молился усердно. Потому что не представлял, какими известными мне земными способами можно решить наш вопрос. Стоя в очереди, я успел прочитать акафист святому раз пять или шесть. И все равно в чудо не верил. Лишь слабо надеялся.

Но чудеса начались. Сначала я неожиданно получил большой годовой бонус и прибавку к зарплате. Это дало возможность купить маленькую двушку с окнами на Донской монастырь. Через полтора года я впервые стал генеральным директором с весьма приличным окладом, а за это время цены на недвижимость неожиданно взлетели вверх. Настолько, что двушка выросла в цене более чем в два раза. Похоже, само ее расположение у монастыря тоже было не случайным.

Теперь, оперируя двумя двушками, мы решили замахнуться на четырехкомнатную. Только чтобы получить необходимую для ее покупки сумму, надо было выставить обе наши двушки на продажу по цене на 30% выше рыночных. Мы рискнули. И параллельно начали искать свою. Искали полгода. Посмотрели больше двадцати квартир. Рынок был на подъеме. Глаза разбегались от выбора. Но всякий раз чего-то недоставало. Когда нашли эту, в которой было пять комнат, три лоджии, два санузла и очень удачное расположение, я почувствовал сердцем, что она — моя.

И тут произошло новое чудо. Совершенно неожиданно нашлись покупатели на обе наши квартиры. Денег хватило ровнехонько так, чтобы купить квартиру, которую мы только что нашли для себя. Сделка была сложная, в цепочке пять покупателей, включая ипотечников. И все прошло гладко. И так же гладко потом прошел ремонт, который обычно считается катастрофой, но который мы очень спокойно и быстро провели за три месяца с очень хорошей бригадой по рекомендации. Везде в истории с этой квартирой все проходило удивительно гладко. Вот так: робко мечтали о трешке, а оказались в пятикомнатной. Я чувствовал здесь настоящую Божью помощь. И молитвы святого Спиридона.

Следующим летом мы всей семьей поехали на Керкиру благодарить святого. Поехали в его праздник и участвовали в крестном ходе через весь город. Удивительно светлая была поездка. И потом в моей жизни было еще много совершенно чудесных событий, связанных именно с ним. Сейчас святой Спиридон мне совсем как родной. Но обо всем в свой черед.

Невыносимо тяжело было оставлять дом, в который было вложено столько душевных и физических сил. Да и денег. Тяжелая тоска и безысходность переполняли меня. Только музыка могла хоть как-то их унять. И вот я сидел и играл. Играл что Бог на душу положит. В мажоре. Не знаю уж почему, но моя самая беспросветная тоска всегда в мажоре. Прямо как в любимых мною шотландских балладах. Потом стали приходить слова:

Далеко берег, не видать,

Высоко небо, не достать,

Сердце вновь рвется на куски,

Боже, помоги, Боже, помоги

Обрести мир моей душе,

Спрячь меня в ветхом шалаше

Далеко от моей тоски

У большой реки, у большой реки.

Песня сложилась быстро. Я решил спеть и записать ее на диктофон, чтобы не забыть. На словах «сердце вновь рвется на куски» я осекся. Потому что это не были простые слова из чьей-то чужой песни. Это была моя песня и моя собственная жизнь. И мое сердце. Которое самым настоящим образом почти разрывалось. Записать все от начала до конца я сумел раза с пятого. Стало легче. Хотя и ненамного. Правда, записью я остался доволен. Нечасто мне удавалось исполнить свои сочинения с таким большим чувством.

Я обвел взглядом многочисленные коробки, громоздившиеся почти до потолка и загораживающие свет, идущий из окон. Я не узнавал места, где провел десять лет своей жизни. Счастливой жизни. Здесь больше не было моего дома. В некогда уютной квартире было глухо и темно. И непреодолимое ощущение того, что вся моя жизнь раздавлена этими картонными глыбами. Раздавлена безжалостно и навсегда.

2 июня

Через несколько дней после разъезда я получил свидетельство о расторжении брака. Эти два события как-то совпали по времени, что, конечно, было знаково. Так закончилась очень большая и важная часть моей жизни. А что начиналось, я не знал. Хотя нет. Знал одно. Начиналась эпоха тотального одиночества и пустоты.

Конечно, у меня было время, чтобы морально подготовиться к разъезду, принять это как неизбежность. Месяца три-четыре. Покупатели на нашу квартиру нашлись быстро. Это была многодетная семья. Им очень понравились три отдельные комнаты, которые очень хорошо подходили для их детей. Цена их тоже устраивала, и они были готовы ждать, пока мы найдем свои варианты.

Я решил, что возьму первую же двушку рядом с метро в том же районе, из которого не хотел уезжать. Вариант нашелся быстро. Маленькая двушка на втором этаже в двух шагах от метро, но в очень зеленом дворе. Владельцы срочно ее продавали, поэтому мне удалось даже неплохо поторговаться. Вещи я собрал заранее, так что переезд прошел бесхлопотно и быстро. И вот я остался один.

Одиночество и пустота почти полностью деморализовали меня. Собирая вещи на старой квартире и договариваясь с грузчиками, я был при деле. Очень неприятном, но срочном и важном деле — квартиру, в который мы прожили десять лет, надо было освободить к определенному сроку. Теперь, после успешного решения этой задачи мне не хотелось ничего.

Не хотелось разбирать вещи, упакованные в многочисленные коробки, которыми была заставлена моя новая квартира. Не хотелось думать об организации быта и возможном ремонте. Не хотелось есть, пить, даже грустить не хотелось. Я чувствовал полнейшую апатию.

С потерей дома (а именно так я воспринимал наш разъезд) из моей жизни вдруг разом ушло все, ради чего я жил, работал, мечтал. У меня больше не было будущего. О чем можно было мечтать, когда не стало ни жены, ни семьи, ни детей? Как и зачем жить после всего этого? Я не знал. И хотя понимал неизбежность этого одиночества, все равно оказался к нему не готов.

А как можно было к этому подготовиться? Как вообще можно подготовиться к краху собственной жизни? Именно так я ощущал все случившееся со мной за последний год. Я тупо просиживал часы на нашей огромной супружеской кровати, которую зачем-то перевез из старой квартиры. Будто проведенные в ней одинокие ночи навсегда сроднили меня с ней. Казалось, время остановилось и сидеть так я буду вечно.

4 июня

Я знал, что существует много способов выхода из таких состояний. Можно уйти с головой в работу или занять себя иными важными делами. Но и тут все было как-то очень непросто. Работа была, и ее было достаточно. Только мне совершенно не хотелось ею заниматься. Не то, чтобы я чувствовал себя перегоревшим или уставшим, просто я не чувствовал ценности своей работы. В самом что ни на есть глобальном масштабе. Я не видел, какую конкретную пользу моя работа несет миллионам россиян.

Я занимался интернет-маркетингом. В принципе, это очень востребованная сфера. Рынок интернет-рекламы даже в кризисные годы был на подъеме, и ничто не предвещало его падения еще как минимум несколько лет. Я был уверен, что без работы не останусь. Более того, мне нравилось то, что я делал. Нравилось анализировать рынки, создавать стратегии, воплощать их в жизнь. Не нравилось одно — то, какие именно товары и услуги мне приходилось продвигать.

Современный маркетинг превратился в откровенное навязывание покупателям совершенно ненужных им продуктов и в открытую пропаганду ложных ценностей. Последние 30–40 лет цивилизованный мир активно занят формированием общества безудержного потребления, постоянно побуждая людей покупать и покупать. Десятый айфон вместо девятого, более мощный автомобиль, более модную сумочку. Еще пятнадцать сумочек под пятнадцать разных цветов туфель. Экипировку под каждое новое хобби. Увлекся горными лыжами, тебе нужно пять-шесть пар лыж. Под разный стиль катания, под разный тип снега нужны разные лыжи, палки, разная одежда и так далее.

Мы, маркетологи, формируем у людей нескончаемые потоки потребностей и продаем им даже уже не продукты, а бирки, именуемые брендами, по факту симулякры продуктов. Более того, мы продаем и приучаем людей покупать эмоции и впечатления. Даже у эмоций в нашем мире есть конкретная цена. У всего есть цена, и почти все сегодня можно купить. Только вот, покупая все это, мы не становимся ни счастливее, ни лучше. 30 лет развития свободного рынка и общества потребления в нашей стране не сделало наш народ богаче. Совсем наоборот. В погоне за новыми впечатлениями мы теряем то, что на самом деле не имеет цены: любовь, дружбу, искренность, взаимопонимание, верность и много чего еще.

Я не буду здесь долго рассуждать о таких очевидных вещах. Скажу только, что, придя на рынок рекламы в 1995 году, я думал, что делаю свою страну лучше, демократичней, свободней. Я помогаю людям узнавать о качественных товарах и развиваю таким образом нашу экономику. И многие в моем окружении думали так же. Мы работали по 12 часов в сутки и считали это нормой. Я не помню, чтобы кто-то просил оплату сверхурочных. Мы сами всему учились, на реальном опыте и по ксерокопиям иногда доходивших до нас западных книг по маркетингу и рекламе.

Теперь я понимаю, что все это было, мягко выражаясь, совсем не так. И я не открою Америки, сказав, что вместе со всеми прошел путь разочарования и в рыночной экономике, и в тех ценностях общества потребления, которые нам навязывали все эти годы. Мы пришли к огромному социальному расслоению и общественному голоду по утраченным за это время традиционным ценностям.

Мне не хотелось участвовать в дальнейшей деградации страны. Мой сын, отучившись четыре года за рубежом, вернулся в Россию. Он сказал, что хочет жить и работать здесь, чтобы сделать свою страну лучше. Я с большим уважением отнесся к его выбору. Хоть и считал, что, работая за рубежом, ведя честный бизнес и укрепляя международные связи, тоже можно принести стране немалую пользу. И самому мне очень хотелось сделать что-то, с чем не стыдно было бы предстать на последнем Суде.

Конечно, я начал думать об этом не вчера. Постепенно приобретая опыт Богообщения, размышляя о промысле Божьем и о Его замысле о себе, я все больше чувствовал, что моя личная судьба как-то тесно связана с судьбами моей страны, с ее небесной миссией, как бы это пафосно сейчас не прозвучало. В том, что у России есть миссия и есть совершенно конкретный замысел о ней у Бога, я нисколько не сомневался. Изучая русскую историю и культуру, я всякий раз находил все новые и новые подтверждения этому.

После развода вопрос о смысле жизни встал особенно остро. Если раньше я находил его в семье и воспитании детей достойными носителями ценностей русской цивилизации и культуры, то с потерей этой семьи я перестал понимать, что мне теперь делать и зачем жить. Приходилось честно, без всяких иллюзий констатировать вхождение в неотвратимую и пугающую стадию жизни, именуемую «кризисом среднего возраста».

Глава 2. «Нам песня строить и жить помогает»

7 июня

Конечно, мое положение не было совсем безысходным. Как будет видно в дальнейшем, несмотря, на потерю семьи, любимой женщины и отсутствие удовлетворенности от работы, я не остался в полном одиночестве. И все же ощущение катастрофической пустоты в первые дни после переезда я помню хорошо. И эту внезапную пустоту надо было чем-то заполнять.

Первой пришла мне на помощь музыка. Когда на меня в очередной раз накатывала тоска, я брал в руки гитару и играл. Я даже купил специальную стойку для нее и поставил напротив кровати так, чтобы она всегда была на виду. Я мог просто так бренчать или наигрывать что-то, или напевать любимые песни. Свои и чужие. Иногда удавалось придумать удачный с моей точки зрения мотив. Я начинал развивать, погружаться в него, и тогда вдруг начинали приходить слова.

Чаще всего в начале была интересная строчка или образ. И этого было достаточно, чтобы запустился творческий процесс. Помню, как песня родилась всего из пары слов. Не со мной. Я напевал их, думая, кто же может быть сейчас не со мной. Ответ, как вы понимаете, был очевиден. И так родилась первая строчка:

И любовь моя сегодня почему-то не со мной

Дальше я начал придумывать концепцию песни и логику ее развития. В данном случае все было просто. Если в песне есть любовь, то должны быть вера и надежда. То есть их со мной как раз не было, как не было любви. Теперь оставалось наполнить три куплета про веру, надежду и любовь недостающими деталями и придумать соответствующий финал:

Проползают мимо дни в сомненьях смутных,

Как понять мне непростой свой путь земной,

Только вера моя тоже почему-то

Не со мной.

Вот бы мне уплыть от жизни одинокой,

У неведомой земли найти причал,

И все хочется, чтоб там, в стране далекой

Кто-то ждал.

На этот текст ложилась мажорная музыка с динамичным ритмом в стиле а ля американское кантри. Ничего с этим не поделаешь, так уж у меня получается. Наверное, контраст грустных слов с мажорной светлой музыкой должен оставлять ощущение надежды. Надежда ведь умирает последней. Впрочем, в моих песнях она не умирает никогда.

10 июня

Этим тяжелым летом песни рождались часто и быстро. Даже непринужденно. Раньше мне приходилось думать над сюжетом, подбирать нужные слова и рифмы, и на одну песню могло уйти несколько недель. Сейчас слова приходили сами и сразу правильные. И рождались образы — то, чего раньше в моих песнях не было вообще. Был сплошной нарратив из серии «я пошел туда, а потом сюда…». А тут вдруг стали приходить описания природы и даже эмоциональных состояний, а сами песни — почти набело — складывались за полчаса, максимум за час.

Было ощущение, что эти слова и образы сами собой выплескивались откуда-то из глубин моей задавленной души. Вместо слез. Просто душа знала, что мужчине нельзя плакать. Тогда она пела. И пела так, что мне самому хотелось плакать.

Однажды ночью я никак не мог уснуть. Мелкий дождь негромко стучал в окно. Светало, летние ночи короткие. Я почти всю ночь пробренчал на гитаре и, наконец, добренчался:

За окном тихий дождь,

Шелест тополей,

Пять утра, ну и что ж,

Небо все светлей.

А дождю нет конца,

Мокнет грустный сад,

Ничего не вернуть назад.

Больше ничего не вернуть назад.

Липы спят, клены спят,

Листьями шурша,

И мечты тоже спят,

Спит моя душа.

Только дождь, да мои

Грусть с тоской не спят,

Ничего не вернуть назад,

Больше ничего не вернуть назад

Далее шли еще два аналогичных куплета, в которых несчастный летний дождик портил все дело, не давал спать и порождал вокруг одну сплошную горькую влажность. Музыка была грустноватой, но в целом мажорной. Творческий процесс настолько увлек меня, что я решил тотчас записать акустический вариант песни на компьютере. На запись четырех гитарных партий ушло меньше часа. Далее мне пришла светлая мысль для разнообразия наложить солирующую слайд гитару. Пришлось лезть на антресоль, где она, привезенная мной несколько лет назад из туманного Лондона, пылилась в забытьи. Усилия того стоили. Гитара реально плакала в этой песне под легкий шум дождя. Я остался очень доволен черновой аранжировкой.

Неприятный сюрприз поджидал меня во время записи вокала. Мелодия была довольна проста. К тому же я планировал только одну вокальную партию без подпевок. Я рассчитывал записать ее за 15–20 минут. Увы. Я потратил на вокал около двух часов. Каждый раз, доходя до слов «ничего не вернуть назад», я спотыкался от переполнявших меня эмоций и останавливался, чтобы прийти в себя. Я повторял дубль за дублем, и все равно осекался. Пришлось записывать каждый куплет по отдельности. Я так ни разу и не смог спеть эту песню от начала до конца. И сейчас, спустя два года, не могу.

18 июня

Этим летом песни сочинялись везде. На прогулке, на работе, даже в транспорте. Одну из своих лучших песен я написал в метро. Незадолго до нашего разъезда. После соборования во время Великого поста. Уже тогда, весной, все было понятно. Бракоразводный процесс набирал обороты, а в нашу квартиру, выставленную на продажу, стали приходить потенциальные покупатели.

Сегодня на коллективное соборование приходят для того, чтобы попросить Господа об отпущении забытых грехов. Я тоже пошел просить об этом. Мой брак было уже не спасти, и такой печальный результат, несмотря на все молитвы, я объяснял огромным числом своих прегрешений. Таким огромным, что моя молитва их пересилить просто не могла. Думаю, только искреннее раскаяние могло породить такие слова:

Прости, что я не воин,

Прости, что духом слаб,

Прости, что недоволен

Тем, что Ты мне послал.

И зло, что беспрестанно,

Я, ведая, творил,

Прости, когда в конце предстану

Я пред судом Твоим.

Эти строчки пришли сразу после окончания соборования, когда я сел в метро. И пока ехал домой, пришли еще четыре куплета. Мелодия для этих слов уже была, и давно. Ее я придумал не сам. Я использовал известный шотландский народный мотив, на который написано несколько текстов. И когда мне начали приходить такие слова именно на него, я решил, что русский вариант тоже имеет право на жизнь.

Слова приходили легко и быстро. Причем рифмовались разные части речи, что со мной случалось нечасто. И я был очень рад, что у меня, наконец, появилась песня в стиле кельтской баллады. Я давно хотел сочинить такую. Уже после переезда я записал ее на студии, обратившись к музыкантам, с которыми писал альбом два года тому назад. Запись мы сделали быстро, за одни выходные.

Моя гордость в этой песне — настоящая ирландская волынка эйлен. В России всего несколько музыкантов, которые умеют на ней играть. На моей записи звучит лучший из них. Мне посчастливилось найти его через знакомых. У этой волынки удивительный, немного дрожащий звук. И волынщик сыграл так, как надо — просто, сдержанно, но очень проникновенно.

Песня вышла хорошей. Под плотный аккомпанемент 12-струнной гитары и ирландского бузуки, который я привез из того же туманного Лондона, грустно переливались кельтские флейты-вистлы. Они то уходили вверх, то вдруг оказывались внизу. Не знаю уж, как музыкант сумел поймать мое настроение, но казалось, будто моя душа, стремясь к Богу, все никак не может оторваться от грешной земли. Волынка эйлен вступала в последнем куплете на слова:

Прости, что раб Твой грешный

Я все равно грешу,

И все равно с надеждой

Я милости прошу.

Все зло, что беспрестанно

Я, ведая, творил,

Прости, когда в конце предстану

Я пред судом Твоим.

И так горестно и сокрушенно она вздыхала между этими словами, что создавалась полная гармония со словами и состоянием певца. Я тоже немало потрудился над тем, чтобы это состояние передать своим голосом. И, конечно, молился перед тем, как начать петь. По-моему, у меня получилось. Песню я назвал коротким словом «Прости».

Я сочинил около сотни песен. Достойных — не больше десятка. «Прости» — одна из них. Не из-за стильной фолковой аранжировки и удачных рифм. Просто это, наверное, моя самая честная песня, песня-порыв. Пожалуй, даже больше, чем песня. Это покаянная молитва. Может быть, самая глубокая и искренняя за всю мою жизнь. Поэтому она мне так дорога.

2 июля

Несмотря на стабильную мажорность моих песен, в них часто прорывалось уныние, порой близкое к отчаянию. Я понимал, что рано или поздно выберусь из этого состояния и устрою свою личную жизнь. Но когда именно это все случится, представлял себе с трудом. Не то чтобы я в это совсем не верил. Просто мне казалось, что впереди такой долгий путь, конца которому не было видно.

Снег ложится темным утром

На мою дорогу,

Беспокойно в сердце смутном,

Не унять тревогу,

До конца пути осталось

Тридцать три печали,

И опять стою я на причале.

А я ведь чувствовал поддержку. Со стороны родных, друзей, моего духовника. И поддержку свыше тоже чувствовал. Но вера моя была крайне нетверда, и я постоянно скатывался в сомнения. Сомнения в том, что смогу еще найти любовь, смогу сам полюбить, что жизнь как-то наладится. У этих сомнений были основания.

Чем больше я размышлял о причинах краха моего брака, тем больше видел своих ошибок в нем. Только теперь я видел другую, не менее темную сторону медали. Если раньше я сокрушался о бесчувствии и невнимании по отношению к супруге, то теперь я видел те моменты, в которых должен был проявить больше разумной твердости. Потому что любовь — это не только про постоянные компромиссы и уступки. Это еще и про то, чтобы оградить любимого человека от впадения в грех. Здесь тоже проявляется очень важная христианская забота мужа о жене. Помимо очевидных нежности и ласки.

«Ты дал ей слишком много воли, — сказал однажды батюшка. — Иногда надо и кулаком по столу стукнуть по-мужски». И я теперь видел, сколько моментов я упустил, когда надо было стукнуть кулаком по столу. А надо было. Нежно, но твердо не уступить. Из того же чувства любви надо было. А я боялся. И в итоге оказался очень дурным мужем. Не только в общечеловеческом, но и в христианском смысле. Осознание этих ошибок настолько усиливало тяжесть моей ответственности за развалившуюся семью, что я порой готов был съесть себя заживо. И в эти моменты возникал страх, переходящий, почти в уверенность, что прощения мне нет, не может и не должно быть.

Триста дней, торная дорога,

Триста дней, реки и мосты,

Триста дней — далеко до Бога,

Как до моей, моей пустой мечты.

Мечтой о прощении проникнуты многие мои песни. Ощущение прощения придет. Не так скоро, как хотелось бы, но придет. Когда я, как герой Петра Мамонова из фильма «Остров», уже почти свыкнусь с мыслью, что этого прощения, возможно, не будет никогда. Наверное, оно только тогда и приходит, когда перестаешь ждать.

Глава 3. Когда и друг, и истина — дорога

7 июня

Сердце как чувствовало, что этим летом надо совершить те заграничные поездки, которые раньше по разным причинам откладывались. И я решил поехать в Равенну посмотреть ранневизантийские мозаики. Я когда-то учился на византиниста, и моя несостоявшаяся специальность иногда напоминала о себе такими желаниями.

Эта поездка была частью моих размышлений о смыслах исторических путей Византии и Руси. Я был убежден, что русская цивилизация впитала много элементов культуры Византии, как бы приняв от нее эстафету православного царства. И скорее всего это было частью исторического плана Божьего. Я даже видел, как именно Господь готовил Русь в течение нескольких веков для принятия этой эстафеты. И даже монгольское нашествие было частью этого Плана.

Византия не могла до конца исполнить свое историческое предназначение и пала в 1453 году. И мне хотелось понять, что собой представляла эта цивилизация и какова была ее незавершенная миссия. Такие вот непростые соображения повлекли меня в самый разгар бракоразводного процесса в солнечную Италию. И ехать туда приходилось, увы, одному.

Равенна не обманула моих ожиданий и встретила приветливым летним теплом. Я провел здесь несколько удивительных дней, гуляя по узким улочкам старого города и просиживая вечера в уютных маленьких двориках за бокалом красного вина. Все мозаики были мной самым тщательным образом осмотрены и отсняты.

Мозаики я не буду описывать. С искусствоведами здесь сложно тягаться. Скажу только, что был потрясен удивительной яркостью цветов. И не только традиционного золотого, который символизирует святость и вечность Царства Божьего. Такими же яркими были зеленый, голубой и красный, который даже ближе к оранжевому. И совсем почти не наблюдалось черного — символа ада. Казалось, художники вообще не думали об аде, а видели только вечнозеленый цветущий рай. И Христос в этом раю — не строгий судия, а добрый пастырь.

Обилие ярко-зеленого и голубого на золотом фоне создавало впечатление чудесной красоты и радости. Таким был взгляд на мир в эпоху раннего христианства. И тут я сделал для себя очень важное открытие. Христианство по своей сути — очень яркое, жизнеутверждающее и оптимистичное мировоззрение. С этого момента православие стало прочно ассоциироваться у меня с красочными мозаиками Равенны. И в русской иконописи я тоже начал видеть эти яркие краски. Именно такие цвета я увидел во вновь отреставрированных фресках храмов Суздаля. В них та же радость жизни. Духовной жизни. И такая же радость есть в Рублевской Троице, которую я всегда ношу с собой.

Как мозаики, так и сама Равенна стали для меня очень целостным, ярким и радостным впечатлением этого сложного лета. Я уезжал отсюда с удовлетворением человека, познавшего пусть маленькую, но истину. И она приятно грела мне душу. Огорчало одно — своими открытиями мне совершенно не с кем было поделиться.

2 июля

Эту поездку я совершенно не планировал и потому вдвойне благодарен судьбе. Один знакомый порекомендовал меня польским коллегам, искавшим партнера в России. Мы связались по скайпу, и я, недолго думая, решил посетить их офис в Варшаве. Ведь это еще и отличная возможность познакомиться со страной, в которой никогда еще не доводилось побывать.

У меня есть обыкновение перед посещением новой страны погружаться в ее культуру: овладевать основами языка, истории, цивилизационными кодами. Так у меня появилось новое занятие на время, которое я решил отвести для приготовления к этой поездке. Изучение самоучителя польского языка, знакомство с польскими фильмами и музыкой, чтение книг по польской истории. Таков мой обычный курс «боевой подготовки» к выезду за рубеж.

Иногда эти вещи совмещались. В качестве фильмов были выбраны экранизации трилогии Генрика Сенкевича о пане Володыевском, русские версии которых я знал почти наизусть. На огромных просторах интернета был найден документальный сериал «Тайны истоков Польши» — такие сериалы существуют практически в каждой стране, и я всегда их смотрю на языке оригинала. С музыкой тоже не было проблем. Я решил окунуться в детство и закачал себе в плеер хиты польских «битлов» — ансамбля «Червоны гитары». Я глубоко признателен богатой польской культуре за то, что она помогла мне скрасить месяц одиночества после разъезда.

Польский язык очень красив. Я вообще люблю славянские языки. Точно так же в свое время я овладевал основами сербского, болгарского и словацкого языков перед посещением этих стран. В Словакии я был за год до Польши, и впечатления были еще свежи. У этих языков много общего, как-никак западнославянская группа. Оба очень певучи и даже обилие шипящих в польском по-своему изящно. Говорить и петь по-польски было приятно, песни «Червоных гитар» заучивались легко.

Особенно мне нравилась их песня Nie spoczniemy («Не успокоимся»). Она удивительным образом перекликалась с тем, что писал я сам. В припеве красавец-солист Северин Краевский пел, что не успокоится, пока не дойдет до седьмого леса, то есть до края земли. Фактически, речь здесь шла о рае, в который можно попасть, только пройдя долгий путь земных разочарований. Ох, как это было мне близко!

Сложнее оказалось с польской историей. Польша и Россия, прямо скажем, редко когда бывали дружны, гораздо чаще враждебны. Что вызывало у меня очень большое сожаление. Мне не удалось понять Божий замысел о Польше, но удалось почувствовать, что он точно был не в войнах с исторической Россией за земли бывшей Галицкой, Литовской Руси и Смоленщины. И не в попытках окатоличивания православного населения этих регионов.

В событиях польской истории я видел очень странную закономерность: как только начиналась очередная экспансия на Восток, в стране случались какие-то неурядицы. То шведы нападут, то турки, то вассальный от Турции трансильванский князь, то казаки восстанут. В конце концов, это постоянное стремление воевать с Россией закончилось ликвидацией польской государственности в XVIII веке. И опять повторилось в ХХ веке, едва Польша обрела независимость. Не извлекаются из истории никакие уроки. А жаль. Мне кажется, у наших народов много общего. Во всяком случае, с польскими коллегами мы общались очень продуктивно и дружественно. И хотя мой польский откровенно не дотягивал до обсуждения вопросов бизнеса (здесь нам пришлось воспользоваться английским), мои скромные познания в области польского языка и культуры были ими по достоинству оценены.

Два дня я провел в Варшаве, а потом коллеги отвезли меня в Краков, где я провел еще два дня. Удивительно красивый город с богатой историей. Древняя столица Польши с королевским замком, университетом и даже выделенным еврейским городком. Район Казимеж и музей «Старая синагога» произвели на меня самое сильное впечатление. До посещения этого музея я практически ничего не знал о том, как в Европе была устроена жизнь еврейского народа.

Дополнительным бонусом пребывания в Кракове стала практика общения на польском языке. К моей чести, за два дня я не произнес ни слова по-английски и уж тем более по-русски. Конечно, говорил я крайне коряво, с ошибками, но с большим желанием. Туристическая индустрия Кракова в лице официантов, метрдотелей, таксистов и музейных работников проявила к моим лингвистическим потугам весьма приветливое снисхождение. Так что я вполне ответственно считаю, что практический экзамен на знание польского языка и культуры я сдал успешно.

10 июля

Тосковать одному в новой квартире мне пришлось недолго. Сын попросился пожить на время, пока он ищет съемную квартиру. Я с радостью согласился, поскольку успел уже соскучиться по детям.

У меня довольно быстро сформировалась большая группа поддержки. Неожиданно обнаружилось, что окружающие меня люди очень хотят помочь мне. И словом, и делом. Воистину друг познается в беде. Было удивительно приятно узнать, сколько у меня на самом деле друзей.

Постоянно звонили родители и сестра, которая жила далеко, почти на самом юге страны. Батюшка присылал жизнеутверждающие цитаты из Священного Писания. Приходили сообщения от знакомых монахов с Афона, которых я навешал почти каждый год. Они писали, что молятся за меня. Коучи и психологи постоянно мониторили мое состояние, не давая унывать. Тренер по фитнесу предложил и разработал целую программу реабилитации через занятия спортом и участие в соревнования, о чем я напишу отдельно.

Коллеги и партнеры, кто знал о ситуации (которую я, к слову сказать, не особенно скрывал), ободряли и постоянно приглашали куда-то: кто на выставку, кто в поход, кто в караоке, кто просто на обед или ужин. Кто-то сразу же начал меня знакомить с одинокими женщинами. Я безмерно благодарен всем, кто тогда принял во мне живое участие. И продолжает принимать сейчас. Это огромная радость — чувствовать, что ты не один.

С особой силой я испытал эту радость, когда подошел день моего рождения. Он приходится на самую середину лета, и встречал я его чаще всего в кругу семьи где-нибудь заграницей. То на солнечном греческом острове, то на берегах знойной Каталонии, то в Провансе. Нынешним летом ничего такого не планировалось. Семьи больше не было.

Есть пословица «свято место пусто не бывает». И этим летом я ощутил поддержку и теплоту той семьи, от которой в столичной суете когда-то оторвался. Семья эта была в Тверской земле, на моей исторической родине.

14 июля

Я вообще-то очень простого происхождения. Отец мой родом из города Бежецка Тверской области. Бежецк — древний город, по одной из легенд основанный язычниками из Великого Новгорода, бежавшими оттуда, когда там начали устанавливать христианство. Первое бесспорное упоминание о Бежецком Верхе как владении Великого Новгорода относится к 1196 году, хотя археологи считают, что раннесредневековое городское поселение возникло здесь двумя веками раньше.

В XIII веке Бежецкий край был объектом борьбы Новгорода и Тверских князей. В XIV веке к этой борьбе присоединилась Москва, которая и вышла из нее победителем. В Смутное время начала XVII века город был полностью разрушен и весь следующий век представлял собой скорее село, половина владений в котором принадлежала пяти расположенным здесь монастырям. Уездным городом он стал при Екатерине II, которая конфисковала все здешние монастырские владения. Население, жившее земледелием и мелкими ремеслами, к началу XX века насчитывало около 20 000 человек. И сейчас немногим больше.

Мой отец родился в небольшой деревне в двух километрах от Бежецка незадолго до войны. Деда своего я не застал. Он прошел финскую войну, был ранен и уже не подлежал призыву на военную службу, проработав всю Отечественную на одном из оборонных заводов. Он умер вскоре после войны, оставив жену, мою бабушку, с тремя маленькими сыновьями, старшим из которых и был мой отец.

Бабушку я помню хорошо. Это была настоящая русская женщина-крестьянка. Имея всего два класса образования, она всю жизнь проработала простой дояркой в колхозе. Но какой внутренней духовной силы была эта женщина!

Замуж она так и не вышла, в одиночку подняла трех сыновей, дала им образование, отца моего отправила в город учиться в институте. Поддерживала его, как могла, продавая картошку с собственного огорода на Даниловском рынке в Москве. И деньги отцу на его первые «жигули» в 1975 году дала она. Отец, будучи инженером с высшим образованием, вряд ли бы накопил на них сам. Очень волевая, суровая и при этом безмерно любящая своих детей и внуков, бабушка была для меня олицетворением настоящего русского духа. Духа того поколения, которое победило в войне, восстановило страну и обеспечило нам счастливое детство.

Из трех ее сыновей только мой отец уехал далеко, в большой город на Волге, тогда называвшийся Горьким. Два других брата остались в Бежецке, женились, родили детей, а те внуков. Бабушка не увидела ни одного правнука. Но сейчас нас много. У меня в Бежецке два двоюродных брата, две двоюродных сестры и еще девять двоюродных племянников и племянниц. На мой юбилей, который случится ровно через год, за столом соберется более 20 человек. Но об этом в свое время.

И вот один из моих двоюродных братьев пригласил меня погостить в домике, который он держал для друзей-охотников, наезжавших к нему в охотничий сезон. Летом домик пустовал, звал он меня давно, а я все никак не мог собраться. И тут я решил, что появился хороший повод навестить свою бежецкую родню. Не так уж они и далеко, около 300 километров. Всего пять часов езды на машине.

17 июля

Дорога в Бежецк оказалась несколько дольше, чем пять часов. Зато интереснее. И вот почему. Мои старые университетские друзья, два Сергея, предложили в день моего рождения предпринять какое-нибудь небольшое путешествие в их компании. Я в ответ подал идею поездки в Бежецк через древние города Сергиев Посад, Калязин и Кашин.

У нас получился увлекательный трехдневный вояж в обществе сына и двух Сергеев. Было тепло и солнечно, отличное время для прогулок по красивым местам. В Сергиевом Посаде мы бывали не раз, поэтому сделали только короткую остановку на акафист святому Сергию. И двинулись дальше, примерно через полтора часа достигнув Калязина.

Калязин — старинный город с богатой историей и трагической судьбой, иногда называемый «русской Атлантидой». Начинался он как один из опорных пунктов Волжского торгового пути из Новгорода на Каспий. Первое упоминание о монастыре в здешних местах относится к XII веку. В XV веке калязинский Троицкий монастырь упомянул в своем «Хождении за три моря» тверской купец Афанасий Никитин. А в эпоху Смутного времени под Калязином русское войско одержало важную победу над поляками.

Калязин и в XIX веке продолжал играть роль торгового города. Здесь проходили ярмарки, куда съезжались купцы из соседних губерний: Тверской, Ярославской, Вологодской. Были широко развиты разнообразные промыслы, особенно валяльный и кружевной. В Калязине жили многие купеческие фамилии, известные своей благотворительной деятельностью.

Две трети города и почти сорок населенных пунктов Калязинского района были затоплены в 1939–1940 гг. при строительстве Угличского водохранилища. От Троицкого монастыря и исторического центра города осталась только колокольня Никольского собора, да еще две церкви, не попавшие в зону затопления. В одной из них, бывшей Богоявленской церкви, находится сейчас краеведческий музей.

Мы взяли индивидуальную экскурсию по музею. Его стоит посетить. Почти весь музей создан усилиями одного человека — местного краеведа и энтузиаста Ивана Никольского. Он посвятил свою жизнь собиранию сохранившихся после затопления предметов жизни и быта горожан. Как приятно узнавать, что на нашей земле есть такие люди! А еще мы узнали, что в годы Отечественной войны около трети калязинцев были призваны на фронт. Половина из них не вернулась. Маленький уездный город, а сколько он дал стране!

В Калязине есть два современных памятника. Один — князю Скопину-Шуйскому, который одержал здесь во время Смуты XVII века победу над польско-литовским войском, а второй — жертвам Красного террора (1918–1922), среди которых купец, дьякон, врач и два мещанина. Вот так смерть жестко уравняла сословия в Гражданской войне.

Мы сели пообедать в небольшом ресторанчике с удивительно красивым видом на Волгу. Сюда же зашла группа туристов из Канады, совершавшая велосипедный тур Москва — Ярославль — Санкт-Петербург. Канадцы тоже остановились в Калязине посмотреть на колокольню затопленного монастыря. Мы разговорились. Они проехали уже почти половину пути, и впечатлений у них было много. Калязин им понравился. Это радовало. Город продолжал жить и даже привлекать иностранцев.

Погуляв по набережной Волги, мы тронулись дальше. Наш путь лежал в Кашин. Уезжали с надеждой. Поднимающаяся из воды колокольня Троицкого монастыря — не просто символ Калязина. Я видел в ней символ стойкого и непоколебимого стремления русской души ввысь. Несмотря ни на что. Ни на какие превратности судьбы, пожары и наводнения. Это то, чего у русского человека никому и никогда не отнять.

18 июля

От Калязина до Кашина всего полчаса. Не успели мы толком обсудить увиденное и услышанное, как нас уже ждали новые впечатления. Кашин оказался очень приятным и живописным городком. Он стоит на небольшой речке Кашинке, которая так затейливо вьется вокруг него, что создается ощущение, будто она везде. Куда бы ты ни пошел, везде с тобой будет эта маленькая веселая речка с заросшими травой берегами. А по ее берегам стоят такие же маленькие и веселые домики. Иногда каменные, но большей частью деревянные: зеленые, голубые, желтые. И веселые деревянные мостики через речку, с которых ребятишки рыбачат обычными деревянными удочками без катушек. Кажется, время тут остановилось.

Кашин — не просто какой-то там районный центр. Это самый настоящий курорт, единственный в Тверской области. В XIX веке здесь были найдены источники целебной минеральной воды, и при Александре III даже открыли санаторий.

Есть в Кашине и свои энтузиасты. Мы не преминули заглянуть в знаменитый Музей каши и кашинских традиций. Казалось бы, что тут удивительного? Все мы с детства едим каши. Ан, нет! Оказывается то, чем нас кормили мамы, ничего общего с настоящей русской кашей не имеет. Каши на Руси готовились из совершенно другого зерна, и не варились, а томились в русской печи. Процесс был сложным и занимал не пять минут, как сейчас, а несколько часов. Владелец музея по крупицам собирает древние рецепты и ездит куда-то далеко за правильным зерном, которого в современной России почти нигде не найти. И готовит их в настоящей русской печи. Каши нам у него отведать не удалось, но верю, что она волшебна.

Кашин называют «городом сердца». Именно форму сердца описывает река Кашинка, протекая через него. Это весьма символично. Для меня сердцем Кашина стали хранящиеся здесь мощи святой благоверной княгини Анны Кашинской и память о святых князьях из Тверского дома. Княгиня Анны — образ русской женщины, не сломленной выпавшими на ее долю многочисленными испытаниями. Она потеряла мужа, двух сыновей и внука, совершивших подвиг исповедничества и замученных в Орде в первой половине XIV века. Потери не сломили ее дух, а способствовали укреплению в вере и благочестии.

Княгиня стала покровительницей Тверской земли и Кашина, который, как считают горожане, она несколько раз спасла от разорения поляками в годы Смуты. Анну прославили в 1650 году, но вскоре из-за большой популярности среди раскольников ее почитание было прекращено. Однако народная память и любовь оказались сильнее запретов. Образ по-христиански кроткой, но вместе с тем мудрой и твердой духом праведницы оказался настолько силен, что в 1908 году почитание Анны Кашинской решили восстановить. Это совершенно уникальный случай в русской истории. И связан он с женщиной. Таких праведниц на Руси немало, и мои путешествия по родной земле открывали мне новые и новые имена.

В Тверском княжеском доме много святых. Князь Михаил Ярославич, его супруга Анна, его сыновья Александр и Дмитрий, внуки Федор и Михаил. В школьной истории как-то не акцентируют внимания на этом факте. Как и вообще на факте борьбы Москвы и Твери за объединение Руси на всем протяжении XIV века. А ведь борьба была очень жестокая. И вели ее с обеих сторон люди, прославленные в лике святых. На одной стороне — уже упомянутые князья Тверские, на другой — князья Московские: святые благоверные Даниил Александрович, его сын Иван Калита и правнук Дмитрий Донской. На первый взгляд, совсем нелогично. Воюют, интригуют друг против друга, и все при этом святые?

Ответ я нашел в исторических романах Дмитрия Балашова, который нарисовал очень яркие и по-своему привлекательные образы и москвичей, и тверичей. Князья Московские выглядели как осторожные и кропотливые собиратели земель и строители новой Руси, тверичи — как харизматичные и немного авантюрные воины-романтики. И те, и другие по-своему любили Русь и были готовы умереть за нее. Терпеливые москвичи умели ждать. Тверичи хотели все и сразу. Пусть даже ценой союза с врагами. А цена имела значение. Так считал писатель. Я с ним согласен. Стратегия московских князей в исторической перспективе оказалась более продуктивной и созидательной. Но это не умаляет исповеднического героизма князей Тверских. Такова наша история — история Святой Руси. Ею можно и нужно гордиться.

Кашин был некогда центром удельного княжества. Этот маленький живописный городок еще хранит следы былого величия. Здесь более десятка храмов и три монастыря, лежащие, правда, в руинах. Одно радует — восстановление потихоньку идет. До XVIII века почти вся Русь была деревянная и горела часто. А еще приходили захватчики, жгли и громили ее. А она поднималась и снова отстраивалась. И становилась еще краше. И в этот раз тоже отстроится.

20 июля

От Кашина до Бежецка чуть больше часа. В конечный пункт нашего маршрута мы прибыли в семь вечера. Нас уже ждали. Вся большая семья моего младшего дяди в составе десяти человек собралась за большим накрытым столом в охотничьем домике, чтобы отпраздновать мой день рождения.

На меня вдруг нахлынули воспоминания далекого детства, когда была еще жива бабушка, и мы все собирались в ее старом деревенском доме. Человек 15–20. И всем как-то хватало места: кому в комнате рядом с печкой, кому в сенях, кому на душистом сеновале в сарае. И оказалось, что наша дружная семья никуда не делась. Она была здесь, со мной. Это я делся. Затерялся где-то в своей суматошной столичной жизни. А теперь вернулся. И был очень рад этому. И все вокруг были рады.

Бежецк расположен в живописном месте слиянии двух рек, Мологи и Остречины. Здесь до сих пор много старой застройки, и, по-моему, вообще нет ни одного здания выше пяти этажей, да и этих-то каменных домов немного. На старых дореволюционных фотографиях город очень узнаваем. Разве что почти не осталось храмов, украшавших своими куполами и колокольнями облик любого русского города. Из пяти монастырей сохранился один. А в остальном будто ничего и не изменилось. Те же бездорожье и распутица, ямы да ухабы.

Хотя нет. Была разница. Некогда многолюдные деревни в округе опустели, покосившиеся дома с заколоченными окнами вросли в землю, а на полях вместо пшеницы и льна нахально топорщился борщевик, достигая высотой до двух с лишним метров. Этот вездесущий ядовитый сорняк напоминал мне рисунки хвощей и плаунов из книг о доисторическом мире юрского периода. Я ловил себя на мысли о возвращении в какое-то ужасное и совсем не мое прошлое. От ветряной мельницы, которой когда-то владел мой прадед, осталось несколько кусков гнилой древесины, и кое-где валялись ненужные никому битые кирпичи от фундамента коровника, где всю жизнь проработала дояркой моя бабушка. Такой суровой реальностью очень трудно было оживить картины моего детства. И все же они оживали. В кругу моей бежецкой семьи. Несмотря ни на что.

Ощущение от дня рождения осталось очень светлым. И хорошо, что он прошел не на море, где-то в чужой стране, а на моей исторической родине среди родных мне людей. Даже созерцание того, во что превратились места моего детства, навевало не столько уныние и тоску, сколько пробуждало разные идеи — нельзя ли это как-то благоустроить с высоты моего нынешнего, хоть и небольшого, но все-таки небезуспешного предпринимательского опыта. Бежецк — древний и живописный город, вокруг удивительная природа, леса, озера, грибы и ягоды, рыба и охотничьи угодья. Здесь можно организовать интересный экологический и культурный отдых. Забегая вперед, скажу, что ровно через год эти идеи начнут претворяться в жизнь. А пока я возвращался в Москву, переполненный неожиданными впечатлениями. И они очень грели мне душу.

Глава 4. Искусство тоже может стать лекарством

25 июля

Нынешним летом у меня случился еще один проект, давший мне большой заряд позитивных эмоций, которые в какой-то степени смягчили переживания от разворачивавшегося параллельно бракоразводного процесса. Проект этот назывался «Студия играющей личности». Начался он полугодом раньше, но теперь, оглядываясь назад, я думаю, что этот проект появился не случайно и именно с такой целью. Господь будто знал, какие события начнут происходить в моей жизни, и хотел меня поддержать. Хотя почему «будто». Разумеется, Он все знал.

Я постоянно чему-то учусь: хожу на курсы, семинары и мастер-классы. Поначалу мне хотелось приобрести недостающие навыки для карьерного роста или развития бизнеса. Потом мне стало просто интересно. Результаты моих занятий часто бывали далеки от ожиданий, но настолько неожиданны, что в какой-то момент я переставал загадывать и смотрел, во что это в итоге выльется. Выливалось всегда во что-то интересное.

Так вышло и с моим «актерством». Еще в декабре на одной из бизнес-конференций я послушал выступление руководителя актерской студии, который рассказывал, как важно уметь создавать правильный образ в ходе переговоров или продаж. Такой взгляд на эффективные продажи был очень нетривиальным. К тому времени я уже прошел несколько тренингов по продажам, не сильно преуспел на практике и напряженно размышлял о том, чего же мне еще не хватает, чтобы стать хорошим продавцом.

И тут меня осенило. А может, мне не хватает именно актерских навыков? Умения создавать нужный покупателю образ? Так я оказался в «Студии играющей личности». Довольно быстро выяснилось, что образы для бизнеса были только оберткой. Нас не учили особым техникам переговоров и проведению встреч. Учили самым азам актерского мастерства. Но процесс настолько увлек меня, что я прошел и базовый курс, и следующий, и пошел на «продолжающий плюс».

На занятиях мы делали разные упражнения, которые, видимо, входят в программу первого курса театрального института. Разыгрывали этюды с воображаемыми предметами и предлагаемыми обстоятельствами. Пробовали методы разных систем актерского мастерства: Константина Станиславского, Михаила Чехова и еще каких-то совсем новых систем, имени которым пока не придумали.

Это было очень интересно и очень сложно. Я на себе прочувствовал, как непроста актерская профессия. Мы много наблюдали друг за другом и просматривали видеозаписи с занятий. Оказалось, очень непросто быть убедительным даже в простеньком этюде. Сначала было сложно даже заставить себя все это смотреть и учиться воспринимать себя со стороны. Мне казалось, я настолько ужасен, что непонятно, как меня до сих пор носит земля. Со временем пришлось привыкнуть к себе такому и продолжать работу над собой.

Помню, я изображал незадачливого рыболова, у которого удочка зацепилась крючком за корягу на дне, и он пытался ее отцепить. Нужно было придумать три нарастающих по драматизму варианта отцепления крючка. Пришлось освежить в памяти все детские воспоминания о рыбалках с отцом, все случаи зацепления удочки, все свои ощущения по этому поводу и попытки решения вопроса.

Проигрывая на сцене свой этюд, во время первой попытки я просто резко дергал удилище, во время второй ходил вдоль берега и медленно тянул его влево и вправо. Третья была самая радикальная: я «раздевался и лез в воду». Я исполнял этот этюд многократно, насыщая его все новыми и новыми деталями. Я представлял не только, как последовательно снимаю с себя сапоги, носки и брюки. Я представлял, как мерзну, как трогаю ногами воду, прежде чем войти в нее. Как с дрожью отдергиваю ноги и медленно, шаг за шагом захожу в нее, ежась от холода. И чем больше этих деталей было, тем реалистичнее становился этюд. Под конец я уже физически начинал чувствовать и холод воды, и укусы комаров и даже свою нарастающую злость по отношению ко всей этой ситуации с зацепом.

Сложнее всего было сыграть финал. Изобразить всю накопившуюся злость, которая в итоге прорывается наружу, и заставляет меня, потерявшего терпение от бесплодных попыток, отцепить крючок, раздраженно порвать леску и обиженно уйти с озера. Сильные чувства очень сложно сыграть. Для этого их нужно сначала прожить. А еще точнее — разрешить себе их прожить. На это порой нужны и силы, и смелость. Именно тогда возникает ощущение правды на сцене. Впрочем, и в жизни тоже.

Получалось, таким образом я учился проживать не только воображаемые ситуации, но и свою реальную жизнь. Отцепление крючка неожиданно вызвало у меня ассоциации с разводом. Где я тоже старался сначала что-то аккуратно исправить, но после неудачных попыток отчаялся решить вопрос мирным путем. А отчаявшись, разозлился, все порвал и ушел прочь.

Конец ознакомительного фрагмента.