Сага о хварангах

Дмитрий Сухтэ

«Сага о хвара́нгах» – это удивительное сплетение эпох, географических координат, событий и человеческих судеб в единый канат повествования. Эта книга об Идущих. Каждый герой саги – служитель мечты, странник духа, искренне посвятивший жизнь Пути, вере, семье, стране. Все они подобны безупречным древнекорейским воинам хварангам, жившим по строгим правилам и готовым пожертвовать собой ради убеждений.

Четвёртый круг

4.1 Неприятности из Сораболь-Кёнджу

Там, где неведомо, что предназначено,

Там успокойся и смерть победи —

Блеском восхода багрово-прозрачным…

Как не забыть своё имя в Пути?¹¹⁰

Время делать решительный выбор порой наступает неминуемо и внезапно! В правоте этого утверждения Лин, Лан и Кван в очередной раз убедились душным летом 553 года, отправившись в компании верного пятнадцатилетнего Хаято́, силача Кума́кити и воина-проводника Шина исполнять, казалось бы, привычную службу…

Две предыдущие грозовые ночи были утомительными и беспокойными. Хварангам снились липкие и неотступные кошмары. Они удерживали их спящий разум в нереальных жутких мирах, наполненных страхом, разрушениями, нелепыми действиями и несвойственными воинам чувствами, не давали вырваться на свободу, проснуться!

Лин с ужасом смотрит в окно второго этажа на то, как гудящая волна пожара уничтожает центр города, как тяжело шевелится земля, стёкла лопаются, а стены домов исчезают в дыму и пламени… В следующее мгновение она сама проваливается в адскую круговерть, летит вниз в облаке пыли, кусков стен и перекрытий Старого Арсенала. А потом, невредимой выбравшись из-под завала, она с бешеным криком и неудержимым кашлем голыми руками откапывает окровавленного командира, тащит его за одежду прочь от руин, не в силах отвести глаз от его неестественно волочащихся по земле перебитых ног…

Кван недоумевает — Страж вернулся? Он хитро и недобро манит его к себе… Не даёт пройти в Преддверие, вязко и настойчиво увлекает за собой во мрак провала. Сил нет сопротивляться… Нет настроения… Нет воли… Кван протягивает вперёд руку с горящим факелом и чувствует, как ледяной ветер подхватывает его тело и налету разрывает в мелкие клочья…

Лан очень воспитанный и вежливый человек, поэтому он, конечно же, не скажет этим чужеземцам ничего дурного. Он согласен с планом. Он понимает задачу. Он верит в успех… Но почему, чёрт побери, раздражение закипает в нём, как вода в походном котелке? С чем он никак не может смириться?

Скорей бы утро!

Были и другие тревожные знаки, как лёгкие предупреждающие прикосновения Волшебной Плети, которые все заметили накануне похода. Отправление группы трижды переносилось, ибо вовремя не прибыл гонец с донесением. Потом Ино́ши нежданно получил неведомо чью шальную стрелу в лопатку, к делу стал непригоден и был срочно заменён пожилым Шином. Когда набирали воду в роднике, едва успели укрыться от налетевшей грозы под скальным выступом, промокли и продрогли, но остались целы, а вот восемь из десяти тыквенных фляг раскололись под ударами увесистых градин. Затем Кумакити сломал свой любимый посох, не рассчитав груза, и долго шёл, ворча и хмурясь, пока на привале не выстругал себе новую толстенную дубину. Следом Лин обожглась, проверяя заготовку для смоляного факела, и шла теперь с тянущей болью и повязкой на левой руке. А Кван умудрился наступить на осиное гнездо и был атакован разъярёнными насекомыми, укусы которых придали чертам его лица бугристость, нелюдимость и одутловатость…

И разговор на первой ночёвке затеяли они совсем никчёмный:

— Вот она, судьба воинская, — устраиваясь у огня поудобней, сопя и покряхтывая, изрёк зачем-то Шин, — каждый раз уходим в неизвестность, а вернёмся ли — неведомо…

— Ой, братец, и не говори даже! — своим обычным ехидно-напевным голосом отозвался озорник Хаято. — Зайдёшь, бывало, в кусты, стянешь портки, присядешь, а сам думаешь — возвращусь ли обратно, иль утянут меня сейчас в неизвестность злые демоны?

— А я и не говорю про демонов, — поддался на провокацию проказника пожилой воин, — думаешь мало опасностей вокруг — звери, да и люди — не лучше зверей! Я уж повидал многое! На своей шкуре познал…

— Как гузку сохранить и ладошки не испачкать?! — зашёлся в хохоте юный шалопай.

Шин вздохнул, махнул рукой и перевернулся на другой бок, всем видом показывая юноше, что пустой разговор окончен, но тут неодобрительную речь завёл братец-Медведь:

— Зря ты так, Кумаро́… Подначиваешь заслуженного человека, а не знаешь, сколько он караванов провёл, сколько раз с разбойниками бился. Тонул ведь, слышишь, с кораблём вместе, горел в пустом храме тогда… Эх, да что говорить!

— Простите, что мешаю беседовать о материях высоких и утончённых, но мне дежурить во вторую ночную смену, а потому хотелось бы вздремнуть немного, если сие никого не обременит, — сонно-отстранённым голосом, ёжась и позёвывая, пробормотал Лан и натянул на голову край циновки…

Хаято сел, явно намереваясь продолжить спор, а Лин внезапно остро ощутила потребность прекратить эти странные и нелепые препирания. Но нужные убедительные слова никак не приходили в голову, поэтому она встала, подняла лицо к звёздному небу, развела руки в стороны и вместо увещеваний запела! Пела Лин очень хорошо:

Не страшится бури старый мой корабль,

Паруса дырявые, а вёсла обветшали,

Но зовёт и манит в путь морская даль,

Хоть за горизонт уже нам уплыть едва ли!

Эти тропы стелются там, где не пройти,

Где метелью вьюжатся дни и откровенья…

А в далёких странствиях суждено найти —

Веру и привязанность, годы и мгновенья!

Пополам разделим мы воду, рис и соль,

Не сокрыв за пазухой ничего от друга!

Но судьбе захочется — слёзы, кровь и боль,

На обед достанутся… Вот такая штука!

А пока не умерли, нужно дальше плыть,

Прогонять уныние и не ведать края…

Нужно все мгновения трепетно ценить,

В бескорыстной службе, как свеча, сгорая!

Закончив петь, Лин обвела взглядом потрясённых Братьев, застенчиво улыбнулась и торжественно поклонилась. Но как только раздались первые восторженные восклицания, произошло жуткое явление — небо разверзлось, что-то ослепительно полыхнуло, зашипело, грохнуло, мощно врезалось в склон горы буквально в двух десятках шагов от группы! Земля ушла из-под ног, свистнули осколки камней над головой, пронеслась упругая и колючая волна жара, а потом сверху посыпались комья земли, ветки и куски древесных стволов. Поляну накрыло облаком пыли и багрового дыма, в котором беспорядочно метались листья, сорванные с кустов ударной волной!

Побитые и ошарашенные воины мгновенно выскочили за пределы страшного облака, сгрудились вместе, осмотрели и ощупали друг друга, ещё не имея возможности произнести что-либо вразумительное… Все живы и относительно целы — вот главное! Уф-ф… Что это было?!

А был это самый настоящий небесный камень — метеорит, выбивший в жёстком глинистом склоне здоровенную воронку, такую, что трое взрослых людей расположились бы в ней без труда. И сам гость из далёких миров — вот он, тёмно-красный, потрескивающий, дымящий, шипящий, страшный и красивый!

Дурную идею — дождаться, когда звёздный странник остынет, рассмотреть его получше, а может и отломить кусочек на память, конечно же выдал любопытный Хаято… Нужно ли говорить о том, что предложение это не нашло отклика в душах старших товарищей! Лин и Кумакити как командиры группы справедливо решили, что дальше испытывать судьбу, рискуя сорвать выполнение задания, они не будут, а посему отменили привал, дали команду собирать пожитки и продолжать поход.

Передвигаясь с коротким отдыхом до следующего вечера, воины смогли наконец полностью погрузиться в то самое боевое состояние, когда время и расстояние не замечаются, лишние слова не потребны, восприятие и реакция легки и остры, а общая цель превращает группу в единый отлаженный механизм.

Ветром ли старое имя развеяно?

Нет мне дороги в мой брошенный край…

Если Пространство шагами измерено,

Не разглядишь меня… Друг мой, прощай!

В нынешнее дальнее странствие отряд, посланный ани Хико, отправился, конечно же, с важной целью — пешим путём сопроводить очередной караван переселенцев из корейских государств в А́суку.

За последние несколько лет водный путь по Внутреннему морю стал крайне опасным. Пираты и многочисленные шайки сухопутных разбойников поджидали переселенцев, надеясь поживиться китайскими и корейскими ценностями — украшениями, посудой, оружием, книгами, тканями и инструментами.

А новый маршрут предусмотрительно разделили на два участка — воины из обители, основанной ани Дзюхоко, сопровождали караваны от порта в И́дзумо до побережья Внутреннего моря, а там чужестранцы вверялись заботам провожатых из обители ани Хико, которые помогали странникам добраться до Асуки.

В этот раз бо́льшую часть каравана составляли буддистские монахи, ремесленники и учёные мужи из Сорабо́ль-Кёнджу́ — столицы Силлы¹¹¹, поэтому хварангам было особенно приятно оказать возможное содействие землякам, ну и конечно же, узнать новости далёкой родины! Но всё вышло не так радужно, как представлялось…

Беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить — переселенцам явно не до праздных разговоров о столице! Они пребывали в подавленном и растерянном состоянии. А всё потому, что во время перехода из Идзумо скоропостижно скончались трое уважаемых старейшин, возглавлявших группу из сорока человек, и ещё двое пропали без вести всего день назад… Организованные стражей поиски в горах не дали результата, буддистские монахи — учитель и ученик как в воду канули, а точней сказать, как сквозь землю провалились!

И теперь печальную колонну в составе тридцати пяти страдальцев, волокущих довольно объёмный скарб, воинам ани Хико предстояло скрытно и безопасно сопроводить по диким горам и долинам, обеспечить людей водой и ночлегом, помочь с поиском пищи, успокоить и убедить в удачном завершении похода. Непростая задача и в лучшей ситуации, что уж говорить о группе практически незнакомых людей, помещённых в суровые и непривычные условия… Но как говорится, будем живы — не помрём! Воистину.

Беда поджидала путешественников на горном перевале. Пятый день пути и начинался, и проходил сложно — с утра небо заволокли низкие тучи, пошёл явно затяжной дождь, сопровождаемый порывами прохладного ветра. Ещё совсем недавно, в долине, все изнывали от жары, обливаясь по́том и мечтая о прохладе, а ныне — обречённо бредут, сгорбившись под дождём, мокрые и несчастные… Вдохновлять такое стадо было бы весьма самонадеянно и вряд ли продуктивно, поэтому сопровождающие воины ограничились построением и перекличкой, заняли свои места в дозорах, предоставив укрепляться духом и морально преодолевать тяготы непогоды каждому переселенцу самостоятельно.

Через некоторое время Лин заметила небольшие странности в поведении трёх молодых монахов, замыкавших колонну. Им было явно тяжело идти. Они постоянно отставали от группы и ускорялись только после ободряющего окрика стражника. На кратких остановках сразу молча садились в сторонке и впадали в какое-то потустороннее сонное состояние. Похоже, парням сильно нездоровилось. Лин твёрдо решила на ближайшем привале порасспросить их получше, предложить помощь…

Но и тут события пошли по непредсказуемо кривой дорожке неприятностей. Проходя по широкому скальному карнизу, практически у самой вершины странные ученики Будды остановились, посмотрели друг другу в глаза, сцепились руками и молча шагнули в плотные дождевые облака, с обрыва в бездну пропасти! Очевидцы даже вскрикнуть не успели, тем более что-то предпринять, а потому молча и потрясённо продолжили дальнейшее движение.

На другом склоне горы колонну странников ожидало жаркое лето. Тут решили сделать привал, обсушиться, набраться моральных и физических сил. Переселенцы явно повеселели, разложили свой скарб и одежду на солнечном склоне, развели костры, достали какую-то снедь…

А раздосадованные стражники собрались на командирский совет, дабы обсудить странные и страшные явления, выслушать честные мнения друг друга, попытаться понять причины происшествия и, самое главное, продумать тактику дальнейших действий.

И опять всё пошло наперекосяк!

Тихий, умный и очень воспитанный учёный из Кёнджу по имени Хвасок внезапно и сильно заболел. Бедолагу корёжила ломка лихорадки, в горячечном бреду он метался из стороны в сторону, лёжа на мокрой земле, что-то невнятно бормотал, тяжело и надрывно кашлял, размазывая руками по лицу кровавую пену. А потом вдруг вскочил, дико вытаращив глаза, выставил вперёд костлявые руки со скрюченными пальцами и хрипя ринулся на Лин, намереваясь ухватить её за волосы! Лин, конечно, увернулась от выпада безумца, а Кумакити мощным прыжком догнал мужчину и крепко ухватил его за шиворот… Но Хвасок никак не унимался!

Немногим удавалось противостоять медвежьей хватке, но сумасшедший учёный и не собирался биться с воином. Он рванулся так, что рубаха его треснула пополам, оставшись в руке удивлённого Кумакити, а сам он продолжил целенаправленно атаковать Лин. Тут в дело вступил Хаято — подлетел вихрем и так припечатал Хвасока в грудь ногой, что того отбросило шагов на пять, он грохнулся оземь, но почти сразу вскочил, зарычал, забулькал лёгкими и засмеялся, разбрызгивая алую кровь изо рта…

— Руби его, руби! — заревел Кумакити.

Первым среагировал на команду Лан — молниеносно выхватил свой длинный меч, взвился в воздух и, вложив в смертельный удар всю массу тела, разрубил нападавшего от левого плеча до правых нижних рёбер!

Поражённые ужасом переселенцы впали в ступор и молча наблюдали за тем, как Лан вытирает окровавленный меч о влажную траву, неторопливо очищает масляной тряпицей, а потом заботливо вкладывает в ножны. Они старались не смотреть на останки учёного, которые Шин и Кумакити отволокли в сторону и закопали в красноватую мокрую глину горного склона…

Для большинства присутствующих происходящее оказалось за гранью понимания и восприятия! Люди мирных профессий редко видят страшные вещи — отчаянное безумство, драку и смерть от меча. Но и у воинов, привыкших к неожиданностям и обученных адекватно реагировать на любые угрозы, ум заходил за разум. Творилось нечто невообразимое и опасное! Более того, это нечто готовилось опять проявить себя в самое ближайшее время, в этом не было никаких сомнений!

Прояснил обстановку опытный Шин. Он собрал воинов в отдалении от притихшего лагеря и заговорил медленно и мрачно:

— Братья, ситуация хуже некуда, я с таким уже сталкивался лет этак двадцать назад… Это чума! Те, что сами с собой покончили, видно, тоже про неё знали, ну а у этого буяна особое развитие болезни приключилось — быстрое и неукротимое! Зараза жуткая… И мы все в большой опасности!

У Лин пробежал холодок по позвоночнику. Страшно было не то, что они сами могут умереть, в конце концов каждый воин приходит к завершению земного Пути, иногда внезапному… Нельзя допустить летучую смерть в населённые районы! Нужно придумать что-то надёжное и единственно правильное — примерно эту мысль она нескладно попыталась донести Братьям…

— А тут и думать нечего! — твёрдо изрёк Кумакити. — Есть тут неподалёку одна сухая и обширная пещерка, как раз нам человек на тридцать хватит… Мы вот с Шином переселенцев туда сопроводим и сами останемся — костры дымные будем жечь, за народом приглядывать, чтоб не разбрелись по округе… Одну луну так точно пересидеть нужно, пока зараза не минует… А вы, молодёжь, идите в то пустое селение у четырёх гор, сидите там тоже безвылазно, выжидайте сроки!

— Нет, Медведь, нет, мы с тобой! — наперебой закричали младшие воины, а Кумакити предостерегающе поднёс ладонь к губам, призывая к тишине, и отрицательно покачал головой:

— Вежливые люди стараются не говорить слово «нет», — веско молвил храбрый Медведь. — Идите смело и будьте живы! А я-то все напасти точно переживу!

Ты погляди — не осталось случайно ли

Тайного образа в жизни твоей?

В полночь забвенья гляди без отчаянья

И никогда ни о чём не жалей!

Уже миновала отведённая луна, но никто из оставшихся в страшной чумной пещере так и не пришёл к молодым воинам в заброшенное селение… Никто не выжил в единоборстве со смертельной заразой — это было ясно, как и ясно было то, что нужно возвращаться домой с горькой вестью. Печальная служба!

Душам, попавшим в поток изменений,

Трудно познать неизменности суть,

Сложно подняться с дрожащих коленей,

Не прекращая свой истинный Путь!

Нет ни утраты, ни смерти, ни долга,

Вправе мы прахом и пеплом играть…

Тех, кто однажды заснул ненадолго —

Вызвать из сумрака сможем опять!

Правда, долго горевать воинам не пришлось. На первом же повороте горной тропы на них вылетела бледная, измученная и запыхавшаяся Цуру́ми.

— Вы где пропадаете?! Мы с ног сбились! В условленном месте вас нет, на дороге нет, в храме горелом нет, на озёрах нет! А?! — горячо и укоризненно затараторила она, а потом всхлипнула, закрыв лицо руками. Но скоро заулыбалась, расцвела, порозовела.

Когда наобнимались и немного пришли в себя, настало время прояснить ситуацию. И тут выяснилось, что странности в те роковые дни так и продолжались, но свойства они поменяли на противоположные!

Тревогу ощутила тонко чувствующая Цапля, каким-то неведомым образом уловив волны смертельной опасности, угрожающие любимым Братьям. Она так убедительно доложила об этом настоятелю, что он без раздумий включил её в состав очередной группы, отправлявшейся за переселенческим караваном, позволив параллельно осуществлять поиски пропавших Братьев.

На полпути Цуруми встретила исхудавшего и оборванного Кумакити! Медведь, как и обещал — всех пережил, выдержал положенные сроки удаления и теперь тщетно искал в условленном месте группу Лин. Похоже, они просто разминулись…

Радости молодых воинов не было предела!

— А где же, где же Медведь? — воскликнули они разом.

— А, уф-ф, тут, уф-ф, он, — тяжело дыша и с заметным трудом переваливаясь через край склона, выдохнул сильно изменившийся внешне Кумакити, — просто некоторые чумовые Цапли очень быстро бегают, а ещё быстрей карабкаются по совершенно отвесным скалам!

В итоге выяснилось, что пустое селение Кумакити имел в виду совсем другое! Воины впопыхах не уточнили детали, спеша спасти жилые районы от летучей смерти. Да и кто же виноват в том, что за последние годы пустых селений на маршруте стало попадаться всё больше и больше? Наверно, виновата сама история…

А старина Шин всё-таки заболел и умер вместе со всеми переселенцами…

Вечная память героям!

4.2 Рощи Обер-Ольмер-Вальда

У могучего Рейна стоит гора —

Ветер её взрастил!

Менестрелей и скальдов прошла пора,

Нет даже их могил…

У подножья, омытого вдовьей слезой,

Кладбище кораблей.

Здесь слагались баллады под бури вой,

Хэй-Лорелей!

В начале июня 1662 года глава Союза Закона «S.S.S.G.G.» Керт Ри́хтер собрал совет наместников Братства, чтобы принять важнейшее решение — укрыть от посторонних алчных глаз и загребущих нечистых рук бо́льшую часть наследия, собранного «Союзом» за много лет беззаветной службы во Всеобщее Благо.

Спешность дела была обусловлена не столько сложной политической обстановкой, сколько насущной необходимостью надёжно, быстро и секретно исполнить решение Большого Совета, прошедшего в октябре прошлого года на берегу полноводного А́мстела. Тайная «Доктрина Нераспространения» отныне определяла условия хранения и передачи опасной и несвоевременной информации для большинства мистических союзов мира, а потому следовало поторопиться, дабы не вызывать беспочвенных подозрений у строгих и бескомпромиссных Смотрящих.

Место для нынешней конференции Гроссмейстер Рихтер выбрал живописное и уединённое — вершину величественной шепчущей скалы Лорелея¹¹². Этот утёс, мрачно и горделиво возвышающийся над тёмными водами могучего Рейна, издревле будоражил воображение поэтов и сулил смертельную опасность проходившим мимо кораблям коварными мелями и порогами. Однако он имел неоспоримое преимущество для конфиденциальных встреч — хороший обзор и надёжную звуковую ширму от посторонних ушей!

Здесь, под шелест воды, преодолевающей речные пороги, состоялся разговор, содержание которого стало известно любопытным потомкам только через много лет, благодаря подробным записям в «Рейнских хрониках»…

Много было потрачено жизней и лет

На этом Пути…

Только верим — истории древний след

Нам предстоит найти!

Мы умеем терпеть и обучены ждать

Истину доли своей —

Верить, надеяться и побеждать,

Хэй-Лорелей!

Лес Верхнего Ольма, или, как говорят местные, «О́бер-О́льмер-Вальд», расположенный километрах в сорока от скалы Лорелея, всегда был землёй таинственной, с древности почитавшейся, как священная и опасная. Люди каменного века проводили здесь свои немудрёные шаманские ритуалы — готовились к войне и охоте, проходили инициации, задабривали могущественных духов… И духи запретного леса часто откликались! Они подарили пращурам огонь, научили ремёслам и помогли наладить простые социальные взаимодействия в родоплеменных союзах. Преступников, а также нарушителей заветных лесных границ духи карали болезнями, невзгодами, а иногда и смертью.

Чуть позже священные рощи стали местом тайных встреч жрецов и мудрецов с Богами, научившими их плавить металлы, наблюдать за небесными светилами и точно рассчитывать смену времён года. Боги приходили из-под земли, но утверждали при этом, что давным-давно спустились с небес!

Для храбрых воинов рощи были всегда открыты, более того, стали даже неким центром притяжения и паломничества героев. Долгое время здесь располагались укреплённые лагеря римских легионеров, а чуть позже священное место послужило точкой сбора и временного проживания для профессиональных воинов-берсерков из племён данов и хариев¹¹³. Бесстрашные вояки формировали тут небольшие мобильные отряды, отрабатывали командное взаимодействие и тактику группового боя, чтобы потом влиться в грозную армию Гейзериха, помогая правителю исполнять важную миссию — сотрясать мир и ниспровергать социальные основы…

А ещё в рощах Обер-Ольмер-Вальда жил Страж! Посвящённые мудрецы, вожди и их доверенные помощники, старейшины и избранные представители местного населения во все времена знали об этом. Жуткого Стража, правда, никто не видел, но присутствие его ощущалось часто! Стоило только случайному прохожему или любопытствующему гуляке незаконно пересечь границы леса, как колдовство начинало действовать — нарушитель ощущал парализующий страх и упадок сил, гонящие его прочь, назад, в мир простых людей и понятных событий. Говорят, что человек после такого происшествия мог довольно долго болеть, по крупицам восстанавливая физическое и душевное здоровье.

Страж притих к середине десятого века… Местное население понемногу осмелело, стало добывать в заповедном лесу дрова, жечь уголь и даже спускаться в таинственные тоннели, вырубленные неизвестно когда и кем в толще священного холма. Ничего особенного в тех подземельях люди не нашли, а потому стали смело расширять штольни, ломая камень для своих нужд.

В 975 году по велению архиепископа Вилли́гиза в Майнце было начато строительство величественного собора, камень для которого в огромных объёмах добывался в древних подземельях священных рощ. Тогда и произошла основная выработка новых лазов, штолен и шахт, придавшая каменоломням окончательный вид. А собор, несмотря на неурядицы, неоднократные поджоги и каверзы со стороны недоброжелателей, вышел просто загляденье! Его стены излучали какую-то неведомую мистическую силу, приводящую многочисленных прихожан в трепет и благоговение. Этот загадочный эффект, кстати, наряду с впечатлением от архитектуры и убранства, ощущают и современные посетители храма… Может быть, поэтому многие правители Германии выбирали для своей коронации именно собор Майнца.

Успешной работе забойщиков и подсобных горнорабочих помогала безупречно действующая вентиляция, наполняющая громадный объём подземелья свежим лесным воздухом. Кто и когда создал сие инженерное чудо, доподлинно неизвестно, но было это в глубокой древности… Новые выработки нисколько не уменьшили возможности вентиляции, наоборот, ветра стали гулять по мрачным коридорам ещё сильней и задорней!

Камень потихоньку продолжали ломать до начала семнадцатого века, но недалеко от входа и в мизерных объёмах, а потом и вовсе забросили, предпочитая добывать великолепный красный песчаник и известняк, копая открытые карьеры-каменоломни на береговых возвышенностях Рейна.

На свете есть люди разные —

Маленькие и большие,

Уродливые и прекрасные,

Мёртвые и живые!

В 1638 году Братья «Союза Закона» закончили масштабные работы по переоборудованию старинных каменоломен под нужды тайного хранилища и надёжно скрыли вход в подземелье от посторонних глаз. В этом же году четыре семьи пещерных альвов во главе с правителем А́сцу были вывезены из Нагасаки голландскими кораблями Ост-Индской компании по заказу Братства «L.B.B.» и «Союза Закона».

Альвов поселили в подземельях Обер-Ольмер-Вальда, которые произвели на маленьких человечков ошеломляющее впечатление! По их мнению, мрачные штольни, узкие коридоры, лазы, вертикальные колодцы и осыпи породы представляли собой полное подобие великолепных подземных дворцов их легендарных правителей, о которых говорилось в устных преданиях малых народцев.

К своему величайшему удивлению, приезжие асу меньше чем через год повстречались с местными альвами, издревле обитавшими в священных рощах и прибрежных гротах. Это был народ ныряльщиков и рыболовов, чуть более грубый и неотёсанный, чем заморские родичи, но такой же добрый и покладистый, как и все альвы. Местные поклонились правителю Асцу, признали его Королём Подземных Вод и навсегда ушли жить с ним в Большом Подвале, как назвали они старинные каменоломни.

Закон никуда не денется —

Тяжко рождаются принципы!

Без службы они — нелепица,

Без цели они — бессмыслица!

И вот в начале лета 1662 года шестнадцати наместникам «Союза Закона» предстояло принять важнейшее в своей жизни решение. «Рейнские хроники» сохранили и донесли до нас содержание той тайной беседы. Ценнейшая запись для каждого Идущего:

Гроссмейстер Керт Рихтер: Силу дальних звёзд, солнца и луны, воды и воздуха впитали зелёные листья, укрывшие нас в старину. Да будет свят и нерушим союз хранящих тайну!

Ка́нтор¹¹⁴ Дайс: Амен!

Гроссмейстер: Встанем и помянем тех, кого нет в живых! Пожелаем доброго здравия достойным живущим!

Кантор: Амен!

Гроссмейстер: Сядем! Братья, надлежит нам разрешить коллизию, возникшую при письменном голосовании — десять согласных, против шести несогласных. Ныне же решим всё открыто и совместно!

Кантор: И решать нам следует единогласно — добровольно и убеждённо! Гроссмейстер и кантор пока хранят нейтралитет, но присовокупят свои голоса к общему итогу…

Гроссмейстер: Так выслушаем же несогласных!

Мейстер Краус: Надёжны ли хранители асу? Кто поручится за их безупречность? Вот моё сомнение!

Мейстер Кольб: Не надлежит ли нам выставить там и свою стражу? Вот моё сомнение!

Мейстер Либерт: Многие люди помнят ещё про копи Обер-Ольмер, а потому — разумно ли укрывать тайное в известном месте? Вот моё сомнение!

Мейстер Хопп: Не надлежит ли нам посылать к хранителям наших сменных надзирателей, чтобы блюсти порядок и не опасаться измены? Вот моё сомнение!

Мейстер Франк: Не надлежит ли нам разделить наследие на части, пряча их в разных местах под надёжной охраной, как делали предки? Вот моё сомнение!

Мейстер Тилль: В хранителях и месте не сомневаюсь. Всё наследие переносят четверо мужчин за один раз, а потому надёжно укрыть такую малость в подземельях труда не составит! Но стоит ли хранить совместно наше тайное и приносимое посвящёнными отовсюду? Вот моё сомнение!

Кантор: Воистину и благородно! Их сомнения справедливы…

Гроссмейстер: Мне сейчас не выразить меру радости, благодарности и удовлетворения, видя ваше стремление и заботу о благе дела, слыша слова мудрых и опытных Мастеров! Поспешу развеять ваши сомнения. Краус, за надёжность и безупречность хранителей асу поручились Братья Смотрящие и Братья Союза «L.B.B.», стоит ли нам сомневаться?

Краус: Сомневаться не можем!

Гроссмейстер: Кольб, внешняя стража заметна опытному глазу и явно привлечёт внимание противников… Хотим ли этого?

Кольб: Не хотим!

Гроссмейстер: Либерт, слывут ли рощи Обер-Ольмер местом тёмным и опасным? Сможем ли мы отвратить праздных от того места, нагнав побольше страха?

Либерт: О да, Мейстер!

Гроссмейстер: Хопп, известно ли тебе то, что асу не творят с людьми общих дел рука об руку, но свято чтут договоры?

Хопп: Отныне известно!

Гроссмейстер: Франк, можем ли мы рисковать драгоценными частями наследия, когда вокруг гремят войны, и короли дерут бороды друг другу, а более того, когда алчные воры мечтают овладеть запретной властью и знаниями? Не лучше ли направить усилия на хранение наследия в одном надёжном месте?

Франк: Вы правы, Мейстер! Всегда правы!

Гроссмейстер: Тилль, ведомо ли тебе то, что особо хранить наше и приносимое будем в разных частях подземелья? Знаешь ли о том, что от пришлых принимаем всё совсем в другом месте, на берегу Рейна, там же и выдаём?

Тилль: Всё ясно, Мейстер, сомнений нет!

Кантор: Коллизия решена. Разногласий больше нет. С голосами Гроссмейстера Рихтера и кантора Дайса — восемнадцать согласных голосов. Решаем — асу доверять! Отправить наследие Союза на особое хранение в пещеры Обер-Ольмер-Вальда! Пополнять наше хранимое по надобности! Приносимое чужое хранить особо, но отдельно! Амен!

Эту песню шептали зелёной листвой —

Клён, берёза и дуб,

Только предки смешали её с тишиной

Тайной сомкнутых губ…

И теперь эта песня еле слышна,

Но каждой весной —

Будоражит и греет сердца она

Потерявшим покой!

Они сядут задумчиво возле костра,

Под сенью ветвей,

И неспешно ведут разговор до утра —

Эхом минувших дней.

Или бросят беспечно веков подсчёт…

Так наливай и пей!

Воин, Ремесленник и Звездочёт,

Хэй-Лорелей!

Сто лет спустя, в 1766 году, очередная часть «Рейнских хроник» была сокрыта в подземном тайнике по приказу Гроссмейстера Леонарда Э́йлера. Эта часть содержала подробное описание трагических и героических событий, произошедших летом 1763 года в Шотландии, когда презренный негодяй Джон Кэ́мпбелл, четвёртый герцог А́ргайл из клана проклятых Кэмпбеллов вероломно напал на удалённую обитель Тайного Союза «L.B.B.» и жестоко убил Повелительницу Лунных Рун Мэри Эндрю. Великая волшебница ценой собственной жизни сохранила жуткую тайну… Вечная слава героям и вечная память!

Долгие годы служили подземелья Большого Подвала надёжным хранилищем для книг, содержащих запретные знания, а также для опасных артефактов, драгоценностей и реликвий. Из дальних стран прибывали многочисленные посланники, на время доверяющие Братьям «Союза Закона» свои неведомые сокровища. И не было нареканий от них. Альвы и специально обученные люди действительно знали своё дело!

Но странные и необъяснимые события произошли в середине декабря 1844 года. Тогда Король Подземных Вод Фоусс вначале запретил доставлять на хранение новые артефакты, а потом и вовсе потребовал забрать всё чужое приносимое, но оставить всё, что не потребуется около десяти лет или более того.

Обескураженные Братья-хранители максимально возможным образом выполнили партнёрские обязательства — к началу января 1845 года переправили часть приносимого в другие тайники и взяли чужие сокровища под свою охрану. Наследие «Союза Закона» благоразумно решили пока не трогать, в надежде понять — что же послужило причиной внезапных перемен? Но годы шли, а тайна так и оставалась нераскрытой…

4.3 На войне как на войне!

Когда ты жизнь свою отдал

Не за вино и медный грош,

Когда лихой и гордый стал —

На ветер северный похож,

Тогда и хитрость, и расчёт,

И дней унылых тихий сон,

Уже не в цвет, уже не в счёт,

Ты новой властью наделён!

Никто не собирался убивать этих полоумных уродцев! Хендри Рейд открыто шёл со своим отрядом по склонам большой Бен — делал привалы, жёг костры, даже велел людям громко разговаривать и петь боевые гимны, несмотря на косые недоумевающие взгляды старых вояк… Да, в их планы не входило скрытно пробираться в стан неприятеля. Они должны были появиться перед Мокрыми пещерами грозно, внушительно и ожидаемо, как олицетворение силы и порядка¹¹⁵! Таков был план военного совета.

Отряд старшего брата Хендри — Финли Рейда продвигался в пределах видимости, чуть выше и правей. Склон там был ощутимо круче, а потому его воины шли молча, внимательно преодолевали каменистые осыпи, осторожно карабкались по скользким выступам, не спеша перелезали через завалы, образованные обломками скал, величиной с добрый крестьянский дом. Видимо, такое передвижение показалось бо́глам¹¹⁶ скрытным, либо, что вероятней всего, они вообще не задумывались о чести, достоинстве и правилах ведения боя… И черти полезли из всех щелей!

Страшные, чумазые, нечёсаные, с дикими перекошенными рожами, одетые в шкуры и лохмотья, боглы представляли собой невообразимое собрание физических уродств — хромые, горбатые, кривоногие, одноглазые, безносые, тучные и, наоборот, высохшие, как щепки… Судя по совершенно безумному поведению, с нервами у них тоже было не всё в порядке! Вот рычащий и брызжущий слюной шестипалый с дубиной в руках. Рядом размахивает цепью над крохотной приплюснутой головой толстяк с огромными ступнями и слоновьими ногами. Трое дёрганых косоротых парней с ножами в руках неистово визжат и таращат злобные глазищи, раскачиваясь из стороны в сторону, активно и угрожающе жестикулируют. Заросший бородой коротышка нетерпеливо сучит ножками и оглаживает гигантской ладонью боевой топор… Кромешный ад!

Это жуткое возбуждённое войско камнепадом обрушилось на растянувшийся по склону отряд Финли, смяло передовых воинов и буквально растерзало человек пять, пока остальные приходили в себя от неожиданности. Наконец горцы догадались отступить, достать оружие и сгруппироваться для боя!

Хендри в первые мгновенья оцепенел, как и все, но быстро пришёл в себя, набрал побольше воздуха в лёгкие, намереваясь проорать нужные команды… И тут свет погас в его глазах, а сознание, вильнув хвостиком, покинуло командира отряда — удар дубины бешеного богла отправил молодого здоровяка в отключку…

Очнулся он от дикой боли в левой руке! Разлепив глаза и с трудом сфокусировав взгляд, Хендри обнаружил себя сидящим у валуна, а прямо перед собой увидел окровавленную харю остроносого и белоглазого чёрта, который уже успел отгрызть ему половину мизинца и теперь, смачно сплюнув красную жижу, принимался за указательный палец!

— Сожри моё дерьмо, ублюдок! Что ты творишь? — прохрипел избитый, изломанный, истекающий кровью Хендри. Здоровой правой рукой он наотмашь врезал карлику по уху, отчего тот завалился и притих. А Хендри, шатаясь и подвывая от нестерпимой боли, поднялся на ноги, достал из ножен палаш и начал монотонно и тупо рубить карлика, пока тот не превратился в сплошное багровое бесформенное месиво…

Кто вперёд пойти посмел,

Кто удачлив, горд и смел,

Кто найти свой Путь сумел —

Listen to my fairy tale¹¹⁷!

Если кто-то думает, что великие маги сражаются верхом на мётлах, посылая друг в друга проклятья из волшебных палочек, мечут молнии и файерболы, выкрикивают грозные разрушительные заклинания, исчезают и появляются, призывают на помощь диких зверей и неукротимые стихии — тот точно любит волшебные сказки и увлекательные былины. Такие истории старики обычно заводят холодными тёмными вечерами — не спеша, убедительно и непререкаемо авторитетно…

Мэри с детства любила слушать сказки и легенды, да и сейчас, в двадцать лет, она с удовольствием улетает фантазией в таинственные нереальные миры, когда удаётся посидеть со стариками у ночного огня…

Но сегодня Мэри не до сказок, хотя готовится она к смертельному бою практически со сказочным персонажем — великой бессмертной колдуньей Кэ́йлик Бхир, что на гаэльском означает — «синяя ведьма». Живёт старуха где-то на Бен-Не́вис¹¹⁸, недалеко от Мокрых пещер — обиталища её преданных прислужников-боглов.

Многие годы, а может, и века собирала Синяя Ведьма по городам и весям маленьких уродцев, от которых родители и сами были рады избавиться. Выхаживала их, вливала в тщедушные тельца жизнь и силу с помощью хитрых зелий и снадобий, обучала нести стражу, копать ходы и вырубать рукотворные пещеры в недрах Бен-Невис. В этих влажных и холодных подземельях боглы неустанно толкли минералы и варили эссенции, необходимые для изготовления триобле́йдов — ужасных шаров-разрушителей…

А сама старуха была несомненно безумна! А как иначе? Потратить несколько сотен лет на то, чтобы создать концентрированное проклятие, налепить десять тысяч шаров и отправить самых умных и хитрых прислужников разносить их по миру! Странная ненависть и желание активно вредить всему живому…

Над триоблейдами колдовала Синяя Ведьма, конечно же, сама, не доверяя уродцам секретов магического производства. И зловещую книгу «Фуар Хаг» написала, чтобы просто не забыть все тонкости своего отвратительного ремесла… Это снимало со старухи мистический легендарный ореол и делало её более понятной. Очень кстати! Кэйлик Бхир нужно было остановить… и Мэри бесповоротно вознамерилась это сделать!

Бой будет лютый и смертный! Ведьма наверняка пребывает в бешенстве после того, как два отряда горной стражи Братства «L.B.B.» сокрушили войско боглов, прикончив всех одурманенных наркотическими зельями уродцев, и оставили старухе вызов на поединок.

А потому для Мэри сейчас главный вопрос — что выбрать: шест, палаш или клеймор? Шест хорош в горах, но больно некрепок в сражении… Палаш быстр и лёгок, но мощи интуитивно хочется побольше. Тогда только клеймор — старинный меч, любовно созданный в конце пятнадцатого века искусными кузнецами Инвернессшира!

Если мир проглотит тьма,

Сгинут взрослые и дети,

То тогда на белом свете

Не закончится зима!

Кэйлик Бхир явно приготовилась — встала на огромном валуне, подсвеченная лучами восходящего солнца, грозно, внушительно и картинно! Витой посох в руке, живой огромный ворон на плече. И выглядела она почти как в сказках — сине-фиолетовая кожа, чёрные глазищи без белков, когти на руках. Но чувствовалась в позе и пафосе колдуньи какая-то тревожность, лёгкая неуверенность или недоумение… Похоже, что нашла коса на камень! Видно, давно молодые женщины не вызывали Бессмертную на поединок!

А Мэри шла в гору не торопясь, выравнивала дыхание — шарф на левом плече, а длинный сияющий клеймор на правом. Она бдительно следила за коварной чертовкой. И та не стала медлить! Выхватила из сумы здоровенный триоблейд, размером со снежок, каким обычно мальчишки швыряют друг другу в голову, проколола его когтями и метнула сочащийся смертью шар прямо в соперницу! Хрипло загоготала, выставила вперёд скрюченные пальцы и пружинисто присела, изготавливаясь к прыжку…

Но такой приём Мэри ожидала! Резко с места скакнула в сторону, пригнулась, уворачиваясь от смертоносного гостинца, двумя молниеносными шагами сблизилась с ведьмой и прямо от плеча рубанула её по ногам!

Старуха тоже оказалась резвой воительницей — подпрыгнула, пропуская меч под ногами, кубарем скатилась с валуна, даже посох из рук не выпустила! Сгорбилась, зарычала, зашипела… Ворон стал на крыло, недовольно крракнул и начал описывать круги над полем битвы.

Мэри продолжила атаковать, обрушив на противницу каскад рубящих и колющих ударов! Однако Синяя Ведьма обладала совершенно нечеловеческой реакцией и скоростью движений. Отразив посохом более десятка ударов клеймора, сама перешла в атаку и так приложилась своей корявой дубиной, что выбила меч из рук Мэри, да ещё и успела подсечку провести, свалив молодую воительницу с ног! Тут же бросив посох, старуха выхватила из рукава короткую толстую трубку, сжала её двумя руками, наводя точный прицел, приложила к губам и мощно дунула. Из трубки с хлопком вырвалось облако мелких игл и какой-то порошковой отравы горчично-зелёного цвета…

Мэри яростным винтом откатилась назад, резко взмахнув длинным шотландским шерстяным шарфом, который, расправившись в воздухе, превратился в довольно широкую полосу, поглотившую опасное облако, без остановки кувырнулась вперёд, подхватила с земли клеймор и сокрушительным ударом снесла ведьме голову с плеч!

Потом долго кашляла, промывала глаза и горло виски из фляги, избавляясь от долетевших до неё крошек отравы, протирала мокрой тряпицей меч и смотрела, как из разрубленной шеи старухи медленно вытекает странная густая тёмно-красная жидкость…

Алой кровью начертан на древних камнях

Вражеский приговор —

Нет больше правды в шотландских краях,

Выбрала Мэри топор!

Слёзы гнева и горе смыл горный поток,

И прочь от родимых стен

Неистово гонит коня на восток

Рыжая бестия Энн…

Энн вновь проснулась от слёз! Опять этот ужасный кошмар — детальное восприятие и глубокое переживание событий, свидетелем которых она не была… Холодное надменное лицо проклятого герцога Джона Кэмпбелла, презрительный прищур зелёных глаз госпожи Мэри, взмах жуткого мясницкого топора и кровь на их старой тренировочной колоде, которую палачи превратили в плаху!

Энн тогда, в конце холодного июня, с трудом смогла преодолеть себя и не ринуться в бой с негодяями! Она заблаговременно взяла из тайника заветную суму́, захватила два увесистых кошелька с золотом, надела тонкую кольчугу под платье, вложила в скрытые карманы шесть узких стилетов, зарядила пистолет и, душевно опустошённая, обречённо отправилась в дождливую неизвестность…

Амстердам и Берлин тревожно запечатлелись в памяти серыми бесформенными каменными глыбами… А кроме того, в Берлине Энн ожидало горькое разочарование — германские Братья «Союза Закона» без объяснения причин отказались даже временно укрыть её опасный груз! Ни золото, ни увещевания не склонили их к положительному решению. Правда, смущённые и огорчённые хранители помогли добрым советом и кипой рекомендательных писем, адресованных разнообразным тайным авторитетным личностям, проживающим вдоль грядущего пути Энн.

Варшава утомила вынужденным простоем. В душном августе беглянка беспокоилась о судьбе хорошо оплаченных звонкой монетой новых настоящих документов… Наконец, вести пришли — бумаги ждут её в Санкт-Петербурге!

И казалось бы, не кругосветное путешествие — добраться из Варшавы до Санкт-Петербурга через Минск и Псков. Но дороги, гостиницы и местные жители ставили иногда в тупик даже закалённую и неприхотливую Энн.

Дичь какая-то! По дороге к Пскову её вознамерился в лесу изнасиловать кучер — остановил бричку и полез якобы поправлять багаж, но опустил верх и молча накинул иностранной пассажирке на шею петлю кнута, после чего принялся дрожащей рукой мять платье на груди девушки… Энн не стала дожидаться, когда её задушат — по рукоять воткнула стилет в ляжку этой бородатой мрази. А когда неудачливый насильник с воем умчался в лес, сама села править лошадьми, сожалея лишь об утерянном стилете.

Будучи человеком порядочным, Энн честно заявила властям какого-то захудалого попутного городишки о том, что, обороняясь, ударила насильника в ногу ножом, и что тот убежал в лес, возможно, истёк кровью, и надо бы его найти… На что выслушала от косоглазого и пропитого чина примерно следующую отповедь:

— Дык это, барышня, Вы бы ехали бы по надобностям своим, стало быть! Ентот, который, поди, разбойник, а нам ищи его… Не сумлевайтесь, езжайте за ради бога, от греха, как говорится! А мы уж тут если что… Не сумлевайтесь!

Энн, честно говоря, и так уже была готова «не сумлеваться», сведя к минимуму общение с местными властями, и второй за три дня случай ещё больше утвердил её в этом стремлении…

И опять пострадал кучер! Но теперь не от руки Энн. На пустынной псковской лесной дороге экипаж атаковали двое оборванцев — тюкнули кучера кистенём по темечку, молча показали путешественнице ржавый топор и здоровенный нож, но на этом свои поползновения и прекратили. Одному Энн разрядила пистолет в колено, а другого так приложила рукояткой в висок, что тот рухнул в придорожную канаву и подозрительно захрипел… Похоже, проломила ему череп! Хорошо, что кучер, крепкая башка, выжил и даже пришёл в себя на подъезде к неведомому чёрному и кривому постоялому двору.

Но и тут неприятности не закончились! Похоже, что даже упакованные — триоблейды притягивают несчастья… К вечеру на постоялый двор налетели настоящие разбойники — ушлые, матёрые, жёсткие. А поживиться тут было чем — на ночёвку собирались четыре купеческих семьи, отторговавшие на ярмарке, а значит, при деньгах, поп и дьяк, с которых тоже можно было хаба́ра снять, ну и рыжая иностранная девица с подозрительными аппетитными баулами в багаже, парой золотых колечек и серьгами в ушах. Девицу полагалось не только пощипать на барахлишко, но и, как водится, снасильничать!

Весь народишко покамест заперли в избе, оставив сторожить мордатого и быстроглазого парня, а сами впятером окружили девицу, которая не отходила от повозки, опасаясь, видно, за шмотьё в баулах. Похоже, иностранка ещё не поняла куда влипла, уж больно спокойно себя ведёт…

— Ты, девка, слышь-ко, разумеешь чо по-нашенски? — прогудел атаман.

— Как у уас говорьят — не буди́тье тихо́е лихо́е? — с нарочитым акцентом вопросила сосредоточенная Энн у оторопевших бандюганов. Она уже осознала неминуемость схватки, а потому тянула время, примеряясь к площадке для боя, ну и присматривая какой-нибудь дрын поувесистей… Всё-таки пять здоровых лбов!

— А? Чо? Какое? — не поняли мужички.

— А вот такое-растакое! — уже без акцента пробормотала Энн, сделала несколько танцевальных па, чтобы незаметно приблизиться к стоящей у стены и никому не нужной летом пешне¹¹⁹, насаженной на мощное древко.

— Во отплясывает, стрекозуха! — заржал атаман. — Мы с тобой опосля спляшем, слышь, скидава́й пока цацыки и платьишко!

— А вы, господа, знаете легенду о Томасе Рифмаче? — строго и серьёзно продолжила беседу Энн. — Да откуда же вам знать! Но я расскажу. Вам будет полезно!

Энн подхватила пешню, взвесила её в руке, начала постукивать железным жалом в сухую звонкую землю, вышагивая в ритм ударам и громко читая речитативом по-английски:

— Над быстрой речкой верный Том прилёг с дороги отдохнуть, раз-раз-раз-два-три, глядит — красавица верхом к нему по склону держит путь…

Разбойники поняли, что творится неладное, а потому решили действовать! Атаман потянулся было ухватить придурошную бабу за волоса́, но рука его мгновенно оказалась сломана резким и мощным ударом пешни!

— Зелёный шёлк её наряд, — ещё один разбойник захрипел и забулькал кровью в проткнутом горле, — а сверху плащ красней огня, — следующий упал с раскроенным черепом, — и колокольчики звенят на прядках гривы у коня…

Двое уцелевших не стали испытывать судьбу и поспешно ретировались, подхватив белого обморочного атамана.

Энн справедливо решила, что выручать купцов и священников с её стороны будет большим свинством и нужно дать мужчинам самим постоять за свою честь и жизнь! А потому вновь заняла кучерское место, бросила в ноги окровавленную пешню — на всякий случай, и продолжила своё хлопотное путешествие…

Блистательный Санкт-Петербург оказался полной противоположностью дикой и захудалой провинции, хотя тут проезжих наверняка поджидали свои опасности… В это Энн вникать не собиралась, спеша продолжить путь в места гораздо более удалённые. При хорошем раскладе добраться туда можно было дней за десять. Особенно учитывая то, что на руках теперь новёхонькие российские документы:

«Объявительница сего Анна Но́вак дочь Григорьева нации королевства английского, дворянского роду, прибыла из Варшавы с видом на подданство российское, служба определена гувернанткой внаём по своему усмотрению в дома благородные, в чём ей сей Апшит дан в Санкт-Петербурге за подписанием и печатью посольской канцелярии 1763 года августа 14-го дня. Проезжая Грамота тож». {43}

Скорейшему получению Энн новых документов посодействовала глава российских Смотрящих Мария — юная, добрая и весёлая! И деньги, несмотря на протесты смущённой Энн, она ей вернула все, довольно легкомысленно пояснив, что сие первый подарок от графа Разумовского, но будут потом и другие!

Дальше путешествовали вместе. До Москвы удалось добраться за каких-то восемь дней, просто чудо! Складывалось впечатление, что Мария растягивает перед ними некую волшебную Путеводную Нить. Волшебница смеясь решала проблемы, явно наслаждаясь смотрела по сторонам, шутила, болтала, пила чай в трактирах, умывалась у колодцев, стреляла из пистолетов на привале, красиво и протяжно пела народные песни… И даже мерзкие триоблейды в багаже, кажется, притихли, ощутив непререкаемую силу и власть Марии.

— Аннушка, душа моя, так ты разбойникам про Рифмача рассказывала? — Мария от смеха опрокинулась на спину, выслушав повествование о первых приключениях Энн в России. — Ещё и по-английски!

Они недавно позавтракали, валяясь на драгоценных индийских шалях, небрежно расстеленных недалеко от проезжей дороги, прямо на пыльной траве. Ничего странного в этом не было — опытные воительницы зорко приглядывали за багажом и не хотели лишний раз уходить от экипажа на расстояние дальше уверенного пистолетного выстрела.

— Это хорошо, что отец научил тебя в детстве таким считалочкам, очень помогает, когда надобно отвлечься. А вот мой отец… — девушка замолчала, задумавшись и поникнув, а потом махнула рукой, отводя какие-то неприятные воспоминания, — впрочем, пустое! А Томас был занятной персоной, да-а… — в глазах её загорелись лукавые огоньки, а Энн каким-то неведомым образом поняла, что Мария ей вовсе не ровесница!

Много про́жито было безжалостных лет

На вечном Пути!

Кто пытался таинственный древний след

В душах своих найти?

Новоиспечённые подруги ненадолго расстались — Мария осталась в Москве заниматься какими-то неотложными секретными делами, а Энн верхом отправилась на встречу с мерянскими хранителями, планируя обернуться дня за четыре.

Карты были особо предупреждены, а потому терпеливо ждали на большой поляне у дороги — четверо пожилых бородатых мужчин, одетых как зажиточные крестьяне, да худой парень, на попечение которого оставили коня Энн… В запретные места полагалось идти пешком — скрытно и неторопливо.

Кожаную суму с наследием госпожи Энн несла сама, стремясь хоть немного продлить контакт с вещами, принадлежавшими любимой наставнице. При этом — внимательно смотрела по сторонам, запоминала дорогу, примечала места потенциально опасные, пригодные для засад…

Но в этот раз всё вроде бы обошлось! Процессия без происшествий дошла до места. Двое хранителей забрали у Энн суму и специальный старинный ключик, прилагаемый к сокровенно хранимому, отошли ненадолго, а потом вернулись и объявили об успешном завершении миссии — вещи надёжно спрятаны и, более того, помещены под древнюю Печать, отводящую случайные неприятности и праздных гуляк от запретного леса.

После дела сели вместе пить чай. Вот тут карты и поведали Энн ту неприятную историю, произошедшую почти сорок лет назад на глуховском тракте. Тогда трёх мерянских гонцов, прибывших за тайной посылкой, убили неизвестные, а сама посылка бесследно исчезла… Мария личным письмом посоветовала картам обратиться к Энн за помощью — просить её расследовать происшествие, ибо нельзя забыть свою священную хранительскую обязанность, а утраченное непременно должно возвращаться в схороны!

На том порешили и расстались. Энн в одиночку пошла напрямки через перелески и маячившее впереди большое поле к придорожной поляне, на которой её ожидал отдохнувший конь… Но отдохнули, видимо, и неприятности, странно сопутствующие новой российской жизни Энн, отсиделись, притаившись на время, а ныне вновь приготовились к активным действиям! Двое здоровенных мужиков с бандитскими рожами и топорами в руках шли ей наперерез с явно недружественными намерениями…

Энн не стала испытывать судьбу — вихрем рванула по тропинке, оставляя налётчиков далеко позади. В её голове сама собой вновь включилась отцовская считалочка, но уже совсем на другой скорости:

— Побудь часок со мной вдвоём! Уф-ф, чёртова ветка, чуть глаз не выколола… Да не робей, вставай с колен, но не целуй меня, о Том, иль попадёшь надолго в плен… А это ещё кто? — очередная пара мужиков с топорами ломились к ней навстречу, отрезая от старого арыка¹²⁰ и пытаясь загнать вправо, на преследователей, — …чёрт вас побери! И пешни нет… Ну, будь что будет! — он сказал, я не боюсь твоих угроз! И верный Том поцеловал её в уста краснее, о-опля, роз! — Энн на ходу выпрыгнула вверх и заехала каблуком ближайшему разбойнику в глаз. Тот сел оглушённый, а топор его полетел далеко под горку¹²¹. Потом выхватила два стилета и сразу с двух рук метнула в преследователей — одному попала в живот, а другому в грудь! Последний оставшийся невредимым негодяй попытался остановиться, но споткнулся и покатился кубарем с пригорка… Досматривать Энн не стала, а припустила бегом ещё пуще!

Парень и конь, к счастью, мирно паслись на поляне — конь лениво щипал травку, а парень, ползая на карачках, увлечённо жрал щавель-переросток. Энн разрушила эту идиллию, привнеся туда спешку и бурные эмоции — крикнула парню, чтобы шёл домой окружной дорогой, чмокнула его в нос, вскочила на коня и понеслась обратно в Москву, навстречу новым приключениям!

Через потоки в темноте

Несётся конь то вплавь, то вброд!

Ни звёзд, ни солнца в высоте,

И только слышен рокот вод!

Несётся конь в кромешной мгле,

Густая кровь коню по грудь,

Вся кровь, что льётся на Земле,

В тот мрачный край находит путь!¹²²

И только через некоторое время Энн обнаружила, что всё-таки понесла серьёзный и невосполнимый ущерб в той лесной заварушке. Потеряла семейную реликвию, подарок отца — серебряную фибулу, украшенную цветущей земляникой…

4.4 Таинственный полуостров

Солнца зной и звон цикад,

Размышления в дороге —

Не о смысле узких врат,

Не о вере, не о боге…

Отложивший на потом

Тень неведомых открытий,

Я неве́дом, не ведо́м,

Ищущий свою обитель!

В дивной повести моей —

Нет печалей, зла и горя,

Только аромат степей,

Ветра шум и шелест моря!

Поручик Пётр Ясин командовал лихим плуто́нгом¹²³, состоящим сплошь из матёрых «стариков», спаливших за годы службы неизмеримую уйму табака и пороха. А сколько людских жизней собственноручно отняли его бравые солдаты, молодой офицер и знать не хотел!

Невеликое войско поручика входило ныне, в июне 1771 года, в состав особого штурмового корпуса генерала Фёдора Фёдоровича Щерба́това {44}, коего и старшие, и младшие чины заслуженно считали храбрым и удачливым командиром.

А двадцатилетний Пётр Ясин пока военачальником не был, да и вообще, если бы не сложные семейные обстоятельства, то с военной службой он жизнь точно не связал бы. Не его эта стезя! Написание и чтение стихов, естественная история и химия увлекали молодого человека много больше, чем науки военные.

Но ничего, свыкся, испытывал даже некую странную приятность в горячих сшибках с врагами, когда доходило до рукопашной и опрокинутый неприятель переставал оказывать сопротивление! Долго ещё после очередной победы Пётр ощущал себя молодцом и героем, наслаждаясь движениями каких-то эйфорических сил в организме.

Однако, хоть и совсем уже привык поручик к службе, но не оставлял-таки тайных мечтаний о собственном доме, тихой жизни, наполненной трудами — умственными и вдохновенными…

А июньские деньки выдались жаркие, утомительные! Бесчисленные столкновения с татарами, перемежаемые длинными пешими переходами под палящим солнцем, а случалось, что и в кромешной ночной тьме, почти на ощупь, донельзя вымотали бывалых воинов. Сколько вёрст отмахали они так по хилой степи, солончакам да пескам, Пётр и считать бросил…

Видно, генерал Щербатов точно знал, в направлении какой цели вышагивают его храбрые солдаты и в каких боях сложат они свои подневольные головы.

Хотя вскоре та заветная цель стала очевидной уже для всех. Прямо на пути особого корпуса гигантским гранёным камнем утвердилась крепость Араба́та¹²⁴!

Наши судьбы расцветают, словно маки в поле,

Из дубрав опять выходит солнышко на волю…

Вечный и не сломленный славный род казацкий —

Храбрый и весёлый он, преданный и братский!

Так пели в своих песнях удалые запорожские каза́ки, живущие по законам чести и братства, беспощадные к врагам и душой открытые для своих… Правда, как и в любом большом воинском коллективе, среди них случалось разное, мягко говоря, не совместимое с декларируемыми понятиями о чести и братстве. И разномастных тёмных личностей Сечь тоже порождала в изрядном количестве.

Кошевой атаман¹²⁵ Иван Ждан-Рог {45} всегда знал, что и как делать! И даже в те времена, когда атаманом быть ещё и не мечтал, когда с ватагой товарищей налетал на проезжих торговцев и мирные поселения в надежде на богатую добычу, когда нарочно задирал воинских татар и ляхов, шлифуя навыки боя, когда насильно увозил сельских девок для плотских утех в степь, Рог непоколебимо верил в свою безнаказанность… Он ловко научился врать старшим и почти без усилия подчинял себе младших. Рог был сильным и сложным человеком — противоречивым и неуёмным, целеустремлённым, а порой непредсказуемым!

И вот такого человека однажды ввёл в безумное искушение старый боевой товарищ — умудрённый и опытный Гайчук, узнавший много лет назад заветную тайну от своего деда. А тот сокровенное получил от пленённого крымского хана, умолявшего грозного казака оставить ему жизнь взамен на тайну. Дед согласился, но слова не сдержал — хладнокровно убил хана, как опасного свидетеля и соперника.

Годы спустя Гайчук решил действовать. Позвал Рога в степь, побожился страшными клятвами на крови, нашептал подробности, да такие, что кошевой совсем потерял голову, ослеплённый заманчивыми перспективами…

Тянуть время Рог не собирался! Образовалась, правда, загвоздка — Черемис, хитрая рожа, подговорил намедни большинство казаков в раде лишить Рога атаманства, но за это ему отольётся сполна! Ждан-Рог обязательно вернёт себе власть, он так решил! Атаман встанет во главе несокрушимого войска и растопчет татарские орды, стремясь к манящей цели!

Сильные люди действительно умеют добиваться своего. В середине осени 1667 года неудержимая казацкая рать, возглавляемая Иваном Жданом-Рогом, вихрем прошла по приграничным районам Крымского ханства, безжалостно смела окрестные поселения и с ходу овладела могучей цитаделью — крепостью Арабат, жестоко перебив весь её гарнизон до последнего человека…

Укрывая звёздной дымкой

Хрупкие обрывки сна,

Долгожданной невидимкой

В мир приходит тишина…

Чародейством непокорным

И прищуром хитрых глаз

Очертания и формы

Изменяет каждый раз!

У Мехме́да было очень бурное детство! А всё неугомонные друзья — братья Ата́й и Мана́й, бурлящие идеями и разнообразными прожектами опасных шалостей. Ребята увлекали доверчивого восьмилетнего мальчишку за собой и втягивали в свои подозрительные дела. Они учили младшего товарища разным нехорошим вещам и всячески оказывали на него дурное влияние.

Но ещё большей властью над Мехмедом обладала сестра близнецов — насмешница Дина, в которую он был головокружительно и безнадёжно влюблён. Перед ней нельзя было ударить в грязь лицом! Приходилось шалить демонстративно, самоотверженно и с полным погружением в процесс.

Ещё Мехмед очень верил снам, которые приходили к нему каждую ночь. Они были яркими, цветными, насыщенными и манящими. В этих снах сбывались бесконечные причитания старой няни, истово пророчащей отпрыску знатного рода обретение власти и славы.

Во снах Мехмед правил Крымским ханством, он был добрым, справедливым и блистательным государем, заботился о подданных и дружил с могущественными соседями. А ещё он ночь за ночью возвращался из Крыма сюда, в Астрахань, с богатыми дарами, предназначенными той, кого безумно любил. Дина должна стать его женой, разделить с ним власть, славу и богатство… Даже просыпаться не хотелось!

А на днях братья-затейники обнаружили небывалое пространство для новых шалостей. Они так и не смогли до конца определиться — шалость ли это вообще. Но о том, что дело стоящее, близнецы путанно и с жаром поведали Мехмеду и Дине.

А «стоящее дело» и впрямь интриговало! Слоняясь по знойным улицам города, братья-разведчики, конечно же, не смогли обделить вниманием масштабную стройку — возведение новых крепостных стен и башен, предназначенных для защиты Астрахани от вражеских набегов. Там, лазая по недавно откопанным котлованам, новеньким башенным погребам и водосливам, Атай и Манай обнаружили узкий лаз, ведущий в какие-то явно старинные и таинственные каменные подвалы.

Хорошенько осмотреть находку юные искатели приключений собирались не откладывая — завтра, с раннего утра. А сегодня им предстояли сущие пустяки — украсть где-то пару-тройку ламп, запас масла к ним, ну и нарезать ещё фитилей для плошек-каганцо́в¹²⁶.

В этот раз сорванцам не пришлось долго уговаривать Мехмеда и Дину принять участие в авантюре. Те сами стремились в манящее неведомое, наверняка наполненное золотом, серебром и драгоценными камнями! А для чего же ещё существуют таинственные подземелья?

Если ты прекрасно знаешь —

Что найдёшь и потеряешь,

Значит, сможешь угадать —

Как со страхом совладать!

К вечеру бойня закончилась… Не особо набожный поручик Пётр Ясин искренне благодарил высшие силы за то, что отцы-командиры не послали его с солдатами добивать татарский гарнизон! Говорят, сотнями клали вражеские трупы в степи, кровища кругом… А Пётр и без того за ночь и следующий день навоевался досыта — на штурме вдоволь наорался, подавая команды своим бойцам, намахался саблей так, что опухшее плечо теперь ломит и гудит.

Дурная солдатня поворчала немного, что, мол, не дали убитых басурман пощипать, столько добра кому-то из похоронщиков… Но Пётр мародёрские разговоры пресёк, призвал к порядку, велел рожи и мундиры почистить да к ночёвке готовиться. Сам сходил к морю, омылся, остудил в прохладной солоноватой воде больное плечо, подивился красоте береговых изгибов, а потом приободрившийся, свежий и голодный пошёл за распоряжениями в штабную палатку.

А в штабе продолжалась война! Братья-офицеры, многие как были, с боя, уже круто выпивали, закусывали, курили и горлопанили, спеша поделиться байками о своей личной доблести, проявленной в нынешней баталии. Хотели втянуть в эту вакханалию и Ясина, но тот сказался приболевшим, перекусил наскоро и пошёл ночевать.

Как же это прекрасно — лежать на походных одеялах, брошенных поверх сена, притащенного солдатами из разорённого татарского лагеря, в мечущихся отсветах ночного костра, смотреть в бездонное звёздное небо, отдыхать усталым телом и донельзя утомлённым разумом! Проваливаться в спасительный радостный сон…

Проснулся Пётр от холодной жути, комком подкатившей к горлу, в неведомый предрассветный час! Сел, протирая глаза спросонок. Огляделся. Часовой, конечно, спал, сидя поодаль у прогорающего костра. На востоке, над крепостью, светлела полоска утренней зари… А буквально в трёх шагах от Петра на фоне моря стояла полупрозрачная, столичного вида барышня, явно чем-то недовольная и даже раздражённая.

— Ну сколько можно спать? — человеческим голосом укоризненно воскликнул призрак. — Не могу я так долго образ держать… А впрочем, не суть… Беги в генеральскую палатку! Там вашему Фёдору совсем мозги отбило, поспешай! На столе у него диковина, круглая такая, на две половинки раскрытая, так ты за краешки только возьмись, соедини половинки, поверни, чтобы щёлкнуло, а потом лезь в зинда́н¹²⁷, что шагах в десяти от палатки его! В зиндане шарь по стенам, найдёшь камень один выдвинутый, а сверху выемка, туда шарик положи, а камень тот назад сильно воткни! Он тяжело пойдёт, как супротив пружины, но ты толкай, толкай! Потом уходи оттуда и молчок! Понял меня?

— П-п-понял, — еле выдавил из себя ошалевший Пётр, — п-п-побёг я!

— Огня не забудь взять! И перчатки надень! — деловито приказал призрак вдогонку и растаял…

Жуть так и не отпускала, но к ней прибавилось странное ощущение особой важности происходящего и даже какой-то лихой дурацкий восторг, словно предстояло Петру исполнить наиглавнейшую в жизни, но смертельно опасную миссию. Он нашарил в коробе пару свечей, натянул перчатки и стремглав припустил в крепость — по велению удивительной потусторонней гостьи отбирать какую-то неведомую диковину у его высокопревосходительства генерала Щербатова.

А с Фёдором Фёдоровичем и впрямь творилось неладное! Сидел генерал на табурете перед столом, в неглиже, с трофейным татарским гарнизонным знаменем, накинутым на голые плечи, глаза пустые, вытаращенные, а из уголка рта слюна капает. Денщик его Яков нагло спал, вытянувшись в струнку на полу, прямо в мундире, храпел заливисто…

Диковина, точно, раскрытая лежала на столе в тусклом свете одинокой свечи. Внутри неё что-то холодно и стеклянно поблёскивало… Пётр не стал тщательней рассматривать грозный предмет, взял аккуратно за краешки, задержав дыхание соединил, повернул, защёлкнул, ещё раз опасливо взглянул на сбрендившего генерала, а потом с облегчением метнулся дальше выполнять задание призрачной девицы!

После этого ночного происшествия генерал Щербатов явственно поглупел, стал рассеян, задумчив, тугодумен. Военная карьера его вскоре совсем сошла на нет, а старые боевые товарищи долго потом в пьяных беседах поминали бывшего командира, что, мол, — был, понимаешь, орёл, а стал дурак дураком, растудыть его на четыре кочерыжки…

Пётр Ясин через полтора года получил от родственных ему помещиков Ясинских нежданное наследство, смог оставить нелюбимую военную службу, поселился в собственной деревне неподалёку от Курска. Жил ленясь — много читал, гулял, собирал гербарии и коллекции минералов. Прошлое затихло и успокоилось в его памяти… Лишь иногда, звёздными летними ночами бередил сердце Петра незабываемый образ призрачной незнакомки и её требовательный голос, летящий прямо из пустоты: — Огня не забудь взять! И перчатки надень!..

Жили были два Ивана —

Два отважных атамана,

Вместе на Сечи́ служили,

Хоть особо не дружили!

Полковник Иван Сирко́ {46}, как и кошевой атаман Иван Ждан-Рог, тоже был сильным и удивительным человеком! Про Сирко в Сечи ходили байки, похожие на жутковатую правду, а о его кровавых подвигах старались вообще помалкивать… Казаки за глаза называли полковника чёртом, а басурмане искренне величали шайтаном, шипели и грязно ругались при упоминании о нём!

Да, он умел внушать людям ужас! В самом начале жизни Иван чуть не отправил на тот свет родителей и впечатлительную тёмную родню, узревших во рту новорождённого младенца настоящие белые зубы…

Это событие чуть было не посеяло панику в окру́ге! А как иначе? Уж лет сто старики пророчат, мол, родится маленький антихрист с хвостом и зубами да пойдёт жрать всех в вере некрепких, ленных и нерадивых! Уж собирались жечь хату вместе с младенцем, да монах прохожий отговорил, убедительно и авторитетно растолковав народу, что зубы без хвоста в расчёт не идут. Вот хвост — это да! А зубы — они, поди, и так у всех вырастают раньше ли, позже.

Народец понемногу успокоился, но осадок недоверия к маленькому Ивану остался почти у всех земляков… И как выяснилось, не зря! Мальчишка-то точно рос ведьмаком — сглазить мог запросто, а здоровенных кобелей так взглядом охаживал, что бедные псины жались к земле, визжали жалобно и гадились под себя. Колдуны окрестные мальца за своего держали, привечали, шушукались с ним да по лесам вместе шастали.

Задирой Сирко рос неимоверным, раздувая огонь противостояния буквально на ровном месте. Казалось иногда, что не потехи ради и не по зловредству характера провоцирует он драки и склоки, а как бы напитывается неведомыми боевыми силами, выжирает противников духовно, розовеет, добреет, становясь при этом ещё сильней и могущественней! Побеждённый, бывало, еле ноги волочит, радуясь, что жив остался, а Иван щерится криво, смотрит исподлобья, сопит довольный!

Страшней всего стало местным после того, как косари застали молодого Ивана в поле, бегающим наперегонки и весело борющимся с огромным волком! Парень чесал матёрому лесному зверю шею и уши, а волчара, словно ласковый пёс, лебезил перед Иваном и норовил облизать ему лицо…

Когда жуткий оборотень навсегда ушёл из села казаком в Сечь, люди вздохнули свободней, но долго ещё мужики вспоминали тёмными тёплыми вечерами страшного соседа — курили люльки, пили горькую, вздыхали. А глупые бабы много лет потом пугали именем Сирко непослушных детей…

В среде ушлых и опытных казаков Иван быстро заслужил авторитет. Он неоднократно проявлял себя, как бесстрашный и грозный боец, способный без устали махать саблей, палить во все стороны из пистолетов, резать, душить, ломать кости, вырывать клоки волос с кожей… При всей своей лютости был Иван скромен в быту, неприхотлив и непривередлив. Более всего поражал Сирко смекалкой и хитростью, мог в любой сложной ситуации дать дельный совет. А кроме того, слыл Иван колдуном и знахарем — лечил хвори, легко находил украденное, мог проклянуть недруга и точно предсказать будущее. Мог, если хотел, угадать мысли собеседника, пристально и недобро глядя тому в глаза.

С этими талантами Иван Сирко легко смог подняться из низовых казаков в полковники. И теперь водил в набеги на басурман и ляхов тысячные казацкие дружины, был уважаем как среди низовых бойцов, так и среди начальствующих есаулов да куренных¹²⁸…

И вот такого хитрого и тёртого калача ныне обманул другой Иван — Ждан-Рог, отдав Сирко с войском древнюю Кафу и окрестности на разграбление, а сам, вместо того чтобы пройти разрушительным вихрем по центру и приморским городам Крыма, поспешно отправился со своими казаками на азовское побережье брать штурмом крепость Арабат.

Ох и рисковал Ждан-Рог! Знал, что Сирко подведёт его под беду, коли проведает — зачем кошевой изменил направление, что искал на пустынных берегах… Но, как говорят люди, кто успел, тот и съел! Коль задрала юбку, поздно про свадьбу спрашивать!

А искал Ждан-Рог в Арабате вожделенную диковину, дарующую полную власть над людьми! О той диковине Гайчук поведал Ивану с условием, что Рог возьмёт его с собой, покорять невиданные и неведомые высоты… А Ждан-Рог был не против, Гайчук — надёжный и опытный человек, ещё мог пригодиться.

Но, похоже, удача отвернулась от Ивана… Почуяла его корысть и вожделение, посмеялась да и укрылась в тайном недоступном месте… Ждан-Рог уже почти два дня собственноручно пытал и резал турецким кинжалом всех мало-мальски вменяемых начальников и бойцов гарнизона. Четверо доверенных товарищей с ватагами казаков перевернули вверх дном все постройки, времянки и подвалы крепости, сожгли запасы сена, обыскали всех — и живых, и мёртвых! Диковины так и не нашли, а гарнизонные вояки, похоже, и впрямь про неё даже не слыхивали. Плохо дело!

Сорвал злобу и разочарование Иван Ждан-Рог привычным для себя образом — повелел насмерть изрубить более шести сотен человек в крепости и окрестных поселениях! Трофеев почти не взял, пленных татарских девок отдал бойцам на забаву, а потом приказал связать и утопить в море…

И Иван Сирко, похоже таки, почуял что-то неладное, никак не мог остановиться! Порубив и постреляв в Кефе более тысячи татар, он с трудом внял увещеваниям близких помощников, забрал богатую добычу, освободил множество православных пленников, угнал уйму басурманских баб, девок и детей в рабство, но всё равно раздражённый и неудовлетворённый отправился прямиком в Сечь.

Всё, увы, проходит, как дожди и грозы,

Ничего навеки нам не достаётся,

Солнечные бури, вьюги и морозы…

Только сокровенное в тайне остаётся!

Шагах в десяти от входа ребят ждала первая находка — истлевшие останки человека! Скелет был совсем не страшным, скорее забавным. Он лежал на спине, пялился пустыми глазницами в низкий свод коридора и, казалось, чему-то радостно улыбался. На останках угадывались фрагменты одежд с меховой оторочкой, а на голове почти в целости сохранилась косматая шапка.

Прямо в костях правой кисти лежал не тронутый тлением кожаный кошель, видно, человек перед смертью держал его в руке! Близнецы азартно кинулись на кошель, раскрыли его и вытряхнули содержимое на каменный пол… К их разочарованию, драгоценностей там не оказалось, только трут, кресало, плошка с фитилём, старинный длинный ржавый и местами закопчённый железный ключ да небольшой пергамент, свёрнутый трубочкой…

Братья сразу потеряли к скелету и его кошельку всякий интерес, подхватили снаряжение и ринулись с чадящими масляными лампами в руках исследовать многочисленные тёмные закоулки подвала. А Мехмеда находка заинтересовала. Он любил головоломки. Найденные же предметы явно свидетельствовали о том, что человек зажигал светильник и открывал замок… Может, этот замок висит на сундуке с драгоценным кладом? Вот было бы здорово!

Мехмед и Дина тоже засветили масляную лампу и пошли вслед за Атаем и Манаем вглубь подземелья, ориентируясь на далёкие мальчишеские восклицания. Но, видно, всё-таки не там свернули несколько раз и оказались в небольшой тупиковой комнате, гулкой и пустой, не считая стопки старых плетёных корзин, ещё вполне прочных и пригодных для использования… Не о таких сокровищах мечтали ребята! Но решили пока не отчаиваться, а получше осмотреться, ибо тайные сокровища — на то и тайные, чтобы не валяться просто так на виду!

Дальняя стена комнаты, в отличие от других, вырубленных в известняке помещений и коридоров, была сложена из небольших, тщательно отёсанных, почти гладких каменных блоков. По центру стены охрой был нарисован здоровенный квадрат двадцать на двадцать блоков — это Мехмед задумчиво и дотошно пересчитал… Что-то это ему напомнило?

Так, что мы имеем? Светильню. Хорошо… Ключ, но без замка и сундука. Ну и записку, которую, кстати, ещё не прочитали! Мехмед и Дина с надеждой присели перед масляной лампой и развернули ветхий кусочек пергамента, на котором, к сожалению, оказался всего лишь столбик арабских чисел: 9, 10, 19, 35, 119.

— И это всё? Вот шайтан! Обидно! — воскликнула разочарованная Дина, вскочив. Мехмед продолжал сидеть на корточках… Он размышлял, сопоставлял и, кажется, нащупывал путеводную нить…

— А знаешь, Дина, — задумчиво произнёс Мехмед, — это очень похоже на одну игру, называется вурма́к, не слышала? Няня пару лет назад так учила меня счёту, вместе с двоюродными братцами и сестрицей… На дворе у нас, под навесом, на длинных досках стояли небольшие короба для сушки зелени, много, более трёхсот. Так вот, няня выстраивала из двухсот штук квадрат, разделённый узенькими промежутками, чтобы нам бегать, а потом каждый получал записку с пятью числами, которые нужно было в уме сложить, а потом сложить цифры суммы. Полученное число указывало на тайник со сладостями, который нужно было наперегонки найти, считая змейкой, от правого дальнего короба… Может, и тут что-то подобное?

— Пока не поняла… Посчитай как ты сказал! — заинтересовалась процессом девочка.

— Так, ладно… 9, 10, 19, 35, 119 в сумме будет, э-э-э-э, 192. А сложение суммы даёт число 12. Во-о-он тот камень, почти под потолком, чуть левее середины! Но только толку всё равно нет — камень не короб, не открывается!

— А может, он вытаскивается? — округлив глаза, шёпотом вопросила Дина.

— А вот это может быть! — поддержал идею подруги мальчик. — Подставлю корзины и попробую вскарабкаться!

Мехмед и Дина натаскали штук десять больших корзин, напылили, расчихались, чуть не опрокинули масляную лампу. А потом Мехмед с четвёртой попытки, при помощи пыхтящей Дины взобрался под потолок и попробовал ухватиться за вычисленный камень… Но тщетно! Его даже зацепить не удалось, тем более раскачать или сдвинуть с места! Утомлённый мальчик сел на шаткую стопку корзин, свесив ноги.

— Эх, не подобрать нам к этой дверце ключик… — обречённо протянул Мехмед и сам удивился внезапной и случайной догадке. — Ключик! Дина, кинь мне его и подай лампу!

Каменный блок не имел никаких видимых отверстий или замочных скважин, в которые можно было бы засунуть ключ… Но на потолке были явно видны следы копоти от светильника, а значит, кто-то здесь уже когда-то светил! И Мехмед решил тщательно, не спеша, осмотреть и ощупать блок.

И в скором времени, глянув на камень при боковой подсветке, юный искатель обнаружил небольшую впадину, которая оказалась плотно забита какой-то твёрдой смолой или мастикой. Это напоминало замочную скважину, но пропихнуть ключ сквозь смолу было нереально… Разве что разогреть ключ и расплавить эту дрянь!

Минут через десять, запоздало обмотав ключ клочком пергамента, Мехмед обожжёнными пальцами смог вставить его в открывшееся дымящееся гнездо, да так, что в камне что-то громко щёлкнуло, он до половины выпал из стены, а из открывшейся верхней выемки выскочил какой-то шарик!

Мехмед, не отдавая отчёт своим действиям, выпустил из рук лампу, прыгнул со стопки корзин и в воздухе поймал добычу! А потом жёстко ударился ногами о каменный пол, упал, приложившись ещё и копчиком, вскрикнул от боли и замер уже в темноте… Лампа, конечно же, потухла при падении, и ребятам пришлось искать её на ощупь в кромешной тьме, а потом неумело высекать огонь кресалом, смело и волнующе прижавшись друг к другу.

Шарик оказался каменным, размером не больше зелёного каштана, шершавым, двуцветным — ровно разделённым пополам на чёрную и светлую части. На границе цветов угадывалась тонкая, еле заметная линия щели, а значит, камень был составным!

Мехмед поднатужился, крутя шарик в руках, пытаясь пошевелить половинки, и тот поддался! Половинки со щелчком повернулись и немного разошлись. Светлая часть оказалась полой крышкой, а в массиве тёмной было вырезано углубление, в котором лежал удлинённый, прозрачный, как лёд, кристалл…

Дина внезапно и странно испугалась, взглянув на диковину, отбежала в сторону и прижалась спиной к стене, опустив глаза! А Мехмеду нестерпимо захотелось прикоснуться к манящему кристаллу, и он не смог устоять — прижал тускло сверкающую льдинку большим пальцем… После чего перестал быть восьмилетним Мехмедом, ощутив себя ханом и джинном одновременно! Мальчика наполнило колючее бурлящее счастье, он почувствовал могучую силу и преддверие огромного знания…

И тут, на свою беду, вернулись братья-разбойники Атай и Манай! Они где-то раздобыли ремни с драгоценными накладками, на головах у них были конические шлемы с наносниками, а в руках кривые изящные сабли и потухшие масляные лампы. Они тихо прокрались в темноте коридора и вдруг выскочили в круг света с ликующими криками, желая напугать потерявшуюся парочку исследователей подземелья!

Но должного эффекта произвести не получилось… Дина громко взвизгнула, присев у стены, а Мехмеда развернула неведомая пружина. Он выставил вперёд руку с кристаллом, обратив гнев правителя на этих недостойных нарушителей границ и покоя.

Парни замерли, не в силах шагнуть вперёд, выронили сабли… Манай упал навзничь, звонко ударившись шлемом о камни, а Атай свой шлем с головы сорвал и отбросил в сторону. Из его носа на подбородок и одежду потекла кровь, которую он стал удивлённо и ошарашенно размазывать руками по лицу…

— Брось это! Брось, говорю! — панически закричала срывающимся голосом Дина.

А Мехмед вздрогнул, не управляя своими действиями, повернулся к Дине, направив повелевающую силу на девочку. И она, как зачарованная, медленно пошла к нему, снимая с себя одежду и бросая её на пол…

Только тогда Мехмед смог совладать с собой! Он снял палец с кристалла, сразу ощутив себя глупо, обессиленно и опустошённо. Дина опять взвизгнула, подхватила свои одежонки в охапку и выскочила в тёмный коридор. Бледный и испуганный Атай с перепачканным кровью лицом присел на пол, а Манай шевельнулся и застонал.

— Шайтан! Шайтан! Маленький злой шайтан! — опять завопила вернувшаяся одетая Дина. — Уходим отсюда, уходим! — она потянула братьев за рукава, побуждая встать и двигаться за ней, плюнула в сторону Мехмеда и отвернулась…

Так Мехмед потерял первую любовь и лучших друзей, но обрёл тайную силу и власть, сокрытые в загадочном каменном шаре.

Мысли пряча в дым тумана,

Промочив одежды в осень,

У заветного зиндана

Мы разгадку тайны просим…

Мехмед пережил ещё много приключений и злоключений — скитался, несколько раз попадал во вражеский плен, боролся за власть… Как и мечтал — стал правителем Крымского ханства Мехмедом III Гиреем {47}. При этом он год за годом всё сильней ощущал, что найденный в детстве волшебный Кристалл Власти порабощает его, лишает сна и покоя, требует прикасаться к нему и вершить дела по воле неведомых сил!

Однажды он нашёл выход — шар нужно надёжно укрыть от посторонних и охранять это место особо! Так, по велению мудрого хана, были заложены укрепления Раба́т, в которых верные сахиры оборудовали хитрый тайник.

Освобождённый из плена шара Мехмед успел насладиться вольной жизнью, но в 1629 году был коварно убит запорожским казаком, ставшим отныне носителем страшной тайны. Многие с тех пор пытались завладеть Кристаллом Власти, но он каждый раз возвращался в тайник, либо даже не покидал его.

Фёдор Фёдорович Щербатов узнал о диковине 17 сентября 1770 года от пленённого турецкого офицера. Тот оказался потомком великого сахира Яма́на, самолично оборудовавшего ханский тайник в крепости Рабат. Этот колдун был весьма недоверчивым человеком, а потому подробно описал способ вскрытия тайника и точное место его расположения. Свои записи он ещё при жизни передал сыновьям, завещав им выкрасть ценность в случае, если сам Мехмед либо его потомки станут вредить их семье… Ради соблазнительного секрета генерал Щербатов совершил преступление — отпустил раненого турка. Отныне он посвятил свою жизнь обретению могущественной диковины. И года не прошло, как Фёдор Фёдорович преуспел в этом нелёгком деле! Но коварный кристалл сыграл с ним дурную шутку…

Опасный артефакт, укрытый в Арабатской крепости, долгие годы тихо лежал в стене каменного зиндана. А в двадцать первом веке его с большим трудом, собрав и проанализировав информацию из множества источников, отыскали служители Братства Смотрящих, изъяли и отправили для изучения и хранения на свою базу-полигон.

4.5 Как свет клином сходился

Сам с собою вдаль шагаешь,

Сквозь завьюженные тени,

Тяжкой поступью ломаешь

В небо дряхлые ступени…

Пятидесятилетний Влас До́ля никогда не принимает скоропалительных решений. Уж лучше не спеша обдумать дело, дотошно взвесить на весах благоприятности острые крупинки риска и гладкие зёрна расчёта. Потом вдумчиво, скупой мерой зачерпнуть удачу, добавить понюшку лихости, щедро всыпать в замес пригоршню опыта. Так его с малолетства учил почтенный и незабвенный Марша́н У́шмор! Так уже более пятнадцати лет поступает и сам Влас — нынешний глава мерянских картов.

Одна загвоздка… Колет иглой несоответствия и тревожит разум Власа уже принятое решение — отправить в дальнюю дорогу за «гостинцем» трёх самых опытных хранителей: Ко́кшу, Сарма́та и Жу́ма. Их, по-хорошему, вообще нельзя вместе на дело отпускать. Случись чего, так и лишишься трёх лучших картов разом! Но тут всё сошлось, как назло… Куда ни кинь, всюду клин! Которые помладше, так те в означенных всё местах, исполняют порученное, а с ним только трое старших остались. Ходили намедни вместе поляны новые смотреть, да и пустые схороны, что на отдыхе стоят, проверили…

А с другой стороны глянуть — кого, как не лучших посылать? Таков «гостинец», что впору самому в дорогу налаживаться. Эх-ма… Вот им и выпало… Ну, будь что будет! Старые кони борозды, поди, не испортят! Може и остерегутся лучше втроём-то, проскользнут тихо, обойдут стороной лихо…

Влас, конечно же, немного лукавил сам с собой, успокаивал тревогу, собирал дух в кулак. Нельзя показывать подчинённым слабину, сбивать с панталыку, сеять в душах малое сомнение, способное в трудной ситуации дать непредсказуемые всходы. И сколь ни опытны братишки-карты, а подобает с ними держать себя надлежащим образом!

Малой искрой — преображение

Рассекает от края до края

Дождевых облаков движение,

Свет даря и в огне сгорая!

В середине апреля 1726 года, как раз ко дню своего рождения, Леонард Э́йлер {48} получил обнадёживающую весть от друга Даниила Берну́лли {49}! В прошлом году Даниил и его брат Николай храбро отправились в Россию, как известно, предоставляющую лучшим иноземным учёным несравненно большую свободу для научного творчества, нежели все избалованные университеты и академии Европы.

В те времена Санкт-Петербург и впрямь позволял талантливой образованной молодёжи неплохо заработать своей головой и продвинуться по иерархической лестнице. А главное, в юном городе можно было посвятить себя любимому делу без помех, исходящих от завистников, без жестокой конкуренции, интриг и подковёрной возни, из-за которых самой наукой и заняться-то некогда.

Благая весть Даниила сулила Леонарду должность на кафедре, которую друг успел возглавить, ну и безграничные перспективы научного и служебного роста в стенах Петербургской академии наук… Нужно было лишь терпеливо дождаться именного приглашения, над которым ныне хлопочет умница Бернулли.

Даже обязанности Гроссмейстера Союза Закона «S.S.S.G.G.», которые Совет Братства возложил на молодого Мастера в прошлом месяце, не перевешивали по значимости возможность уехать в Россию. Эйлер почти физически ощущал правильность такого решения! Ну какой он Гроссмейстер, тем более тут, в Швейцарии? Есть Мастера старше и уж точно гораздо мудрее и достойнее, чем он!

Ведь если бы не существовал «Magisterium» и обоснованная надежда с его помощью создать Панацею для исцеления страждущих и спасения мира от жутких эпидемий, то разве Леонарду досталась бы эта высокая руководящая должность? Его проницательность, одарённость и образование, вера в то, что ему под силу расшифровать манускрипт, убедили Совет в таком шаге… Но Гроссмейстер — это не только хранитель и учёный!

Да и это не все аргументы. Два года работает Эйлер с тайным трактатом Иоганна Гла́убера, а пережил уже шесть покушений! Куда это годится? Везение, обострённая интуиция, бдительность и умение недурно фехтовать тростью спасли его жизнь четыре раза, а ещё два покушения предотвратили назначенные в охрану воины «Союза Закона»… Даже самый бестолковый враг вскоре начнёт действовать более хитро и изощрённо — огнём, ядом, пистолетом, несчастным случаем или неизлечимой заразой!

Можно, конечно, уехать из Швейцарии и надёжно укрыть рукопись в тайниках Обер-Ольмер-Вальда. Благо, это не так уж и далеко. Но потом так просто, по скорой надобности, её оттуда не извлечёшь, да и в подземелья к альвам не полезешь с намерением немного поработать над текстом…

А поездка в Россию — это выход! Всё на пользу и благо! Отдать пока «Magisterium» достойным и надёжным хранителям-картам. Обосноваться в Санкт-Петербурге, изучить баланс всех опасностей и возможностей и уж тогда забрать рукопись обратно, чтобы продолжить кропотливую работу над расшифровкой тайных изысканий премудрого Глаубера. Лучше и не придумать! Решено.

Длинные дороги

Мне твердят устало —

Потеряешь многое,

Но найдёшь немало!

Энн, которая для всех именовалась теперь Анной Григорьевной, устроилась просто великолепно. Спасибо настойчивым хлопотам Марии и благому расположению Кирилла Григорьевича Разумовского.

Граф подарил Энн флигель в глуховской слободе Веригино и назначил денежное содержание ну совершенно несоразмерное исполняемой службе. Энн специально всё разузнала — годовое жалование в две тысячи пятьсот рублей для гувернантки, обучающей несколько раз в неделю детей старших чинов английскому языку и манерам, было просто умопомрачительным, запредельным, сказочным и нереальным! Видимо, это и был тот очередной подарок, на который ещё в Петербурге намекала заботливая Мария…

Необременительная занятость и неожиданный достаток позволили Энн довольно много времени уделять важному расследованию, посвящённому обстоятельствам утраты и обнаружения тайного трактата Иоганна Глаубера, а также взять в обучение двух преданных, талантливых и очень старательных служителей — Полю Ка́сич и Диму Тро́щинского.

Молодой хранитель-сэрв Пётр Касич и его младшая сестра Аполлина́рия оказались просто подарком судьбы! По личной живости характера и специфике деятельности они приобрели сами и унаследовали от родни столько разнообразных и полезных связей, имели доступ к такому невообразимому количеству источников информации, что Энн диву давалась. Без этих ребят вести дела на новом месте было бы намного сложней…

Дима же явно имел большой потенциал! Его память и сообразительность далеко выходили за усреднённые рамки глуховских сверстников, жажда познания возрастала непрерывно и неуёмно, здоровье и физическое развитие давали возможность серьёзно овладеть боевыми навыками. А его личная преданность Энн позволяла любыми, в том числе и весьма болезненными, способами вкладывать Учение в голову старательного юноши…

Ну и кроме того, Дима и Поля были более чем просто друзьями — в меру влюблёнными друг в друга, но пока не перешедшими опасной границы, отделяющей романтическое влечение от той кривой дорожки, что ведёт большинство людей прямиком к мирской суете и безнадёжности семейного быта.

В сердце снежная пустыня,

В голове пути-дороги…

Изначально и доныне —

Мы шагаем за пороги!

Кокша бывал в Глухове восемь раз, Сармат одиннадцать, а Жум пока лишь трижды водил воровские караваны по благословенному древнему тракту — это они подсчитали, вынужденно бездельничая в дальней дороге.

Встать решили, как всегда, в людном месте — недалеко от родников на Монастырской горке. Тут и тракт совсем рядом, и озеро, у которого круглогодично пестрит толпа проезжих и прохожих, издревле облюбовавших удобные для отдыха берега. В такой суете и неразберихе никто не будет пялиться на тебя как на чужака — тут все не местные!

И добираться решили на попутных, чтобы не светиться своими лошадьми и телегой. Обратная же дорога вообще требовала особого подхода и вдумчивого применения многочисленных хитростей. К примеру, можно было за хорошую плату взять на долгое время у доверенных сэрвов приличный экипаж, обрядить Жума офицером, Кокше сесть за кучера, а Сармата представить слугой. Хороший вариант!

Можно и на попутных двинуть обратно… Долговато и мало предсказуемо такое путешествие, но выручал этот приём картов неоднократно. Как и снаряжение своего поезда в три телеги, гружённые каким-нибудь малоценным грузом — горшками, тыквами или извёсткой.

Практически безупречной маскировкой среди разношёрстных мирян считалось путешествие в образе странствующих монахов. Но в дальней дороге возникал довольно большой риск столкнуться с настоящими священниками, которые непременно начнут выпытывать у чернецо́в¹²⁹ — кто да куда. Так рисковать, конечно же, нельзя!

Вот сэрвам, таскающим «гостинцы» от Бре́ста-Литовского, Сло́нима и Го́меля, жить намного проще. Цыгане — они и есть цыгане, с них спрос невелик. Могут и табор кочующий изобразить, коль нужда возникнет. И расстояния дорожные у них не в пример меньше, чем у картов… Но как говорится, хоть сложней, хоть проще, а потом всё одно в тихой роще!

Нынче же хранители решили действовать самым осторожным и проверенным образом. Не придумывать впопыхах разные улучшения и не перебирать всё более привлекательные варианты. Кокша, как старший, всё и всех заранее расставил по местам:

— Вот прибудем в Глухов, так по времени и займёмся делами! — изложил он план действий. — Коли в ночь доберёмся, так ночуем сперва, коли в утро или день, потрёмся мальца на берегу, перекусим, осмотримся, дадим знать «сигнальщику», опосля чего в нужный час идём на место, как положено. Ну и сразу уходим, не ночуем там, не харчуемся, не медлим… Коли в вечер али в ночь уходить придётся, так лучше в степи сховаться подальше, там покемарить сменно!

— А ежели на «хвостатых» налетим? — резонно уточнил Сармат.

— И коли никто в час нужный не придёт? — добавил Жум.

— Тогда, братцы, поступаем соответственно! — уверенно разложил по полочкам Кокша. — «Хвостатых» водим — как полагается, поочерёдно, но чтобы один точно к ним в зады вышел. До стыка стараемся дело не доводить, а коли придётся, то валим «хвостатых» без сомнений! Вот ежели в нужный час не придут с «гостинцем», тогда худо дело… Ждём скрытно сколько-нибудь поодаль, а потом уходим на ночёвку. В следующий день сызнова к «сигнальщику» идём…

Так и порешили опытные карты. Но судьба, как водится, распорядилась совсем иначе… Похоже, у провидения на тот случай были свои тайные резоны!

Твари «хвостатые» прицепились в самый неподходящий момент, когда Сармат уже забрал у «носильщика» особенный тайный «гостинец». Нынче это был довольно лёгкий кожаный свёрток, поверх грубо обмотанный плетёным лыком. Со стороны могло показаться, что мужик несёт под мышкой новенькую мочалку…

Но соглядатаи были матёрыми! Это карты сразу определили. Выросли как из-под земли, трое. Рожи совершенно бандитские, откровенно угрожающие и самодовольно ехидные… Не прячась и не стесняясь, догнали поспешающего Сармата, пристроились с боков и сзади, выровняли шаг — и не отстают, и не обгоняют!

На такой случай заготовка была только одна — увести «хвостатых» в укромное местечко, чтобы завалить внезапно и немилосердно! «Гостинец» же полагалось спасать одному из хранителей, самому молодому и быстроногому. Таковым в группе был Жум.

А коли останется Жум один и возникнут у него обоснованные сомнения в успехе доставки «гостинца», то полагалось ему тогда использовать какой-то из четырёх известных им глуховских тайников, опосля чего возвращаться домой налегке. Потом уж за «гостинцем» снарядят усиленную группу с провожатым…

Сармат всё смекнул как надо, засунул свёрток за пазуху, свернул на узенькую тропку, петляющую по склону. Тут преследователи были вынуждены растянуться за ним гуськом, поглядывая под ноги, чтобы не оскользнуться на влажном склоне. А Кокша и Жум смогли, благодаря хитрому манёвру, скрытно за кустами и краем склона, перебежками приблизиться к «хвостатым» на расстояние внезапного броска.

— А-а-апчхайя! — мощно и громко чихнул Жум, подавая сигнал к бою.

Как и предполагалось, преследователи на краткий миг отвлеклись, повернув головы в сторону источника звука… А Сармат остановился и проворно шагнул назад, да так, что один из преследователей налетел на него сзади. Сармат же согнулся, захватил ноги неприятеля меж своих широко расставленных ног, резко дёрнул, опрокидывая его на спину, крутанулся так, что перевернул поверженного врага на живот, и практически в падении сел «хвостатому» на поясницу, отчего позвоночник преследователя с отчётливым хрустом сломался!

Кокша и Жум тоже не стояли в стороне! Налетели с ножами на двоих задних бандитов, начали быстро и размашисто выписывать косые и округлые атакующие траектории, стремясь получше и поскорей подрезать «хвостатых». Те вынуждены были отступить по склону вниз… Тут подоспел Сармат — сунул Жуму «гостинец» в руки и заменил его в смертельном бою. А Жум рванул вверх по склону, к старым придорожным развалинам, в которых имелось два надёжных тайника.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

110

Здесь и далее в главе части авторского парафраза на стихотворение из романа «Последняя поэма» Рабиндраната Тагора.

111

Собственно, слово «сораболь» и означает «столица». До X века н. э. Кёнджу был одним из самых процветающих городов Восточной Азии.

112

Легендарная скала на крутом и узком изгибе Рейна. У топонима много вариантов объяснения, самый популярный — «шепчущая скала». В XIX веке большую известность обрела местная легенда о речной фее, пением заманивающей корабли на рифы.

113

Даны — древнегерманское племя, в V—VI веках н.э. заселившее острова Датского архипелага и Ютландию. Харии — предположительно древнегерманское племя в Центральной Европе начала новой эры.

114

Ка́нтор (от лат. певец, певчий) — руководитель хора в католическом и лютеранском храме. В «Союзе Закона» — координатор и священнослужитель Братства.

115

«L.B.B.» использовали для прикрытия этой операции подразделение шотландских горцев «Black Watch» (Чёрный дозор), в котором состояли многие воины родственных кланов.

116

Бо́глы — зловредные существа в шотландском фольклоре.

117

Послушайте мою сказку.

118

Самая высокая гора Британских островов, расположена в высокогорной части Шотландии.

119

Пешня́ — небольшой лом для долбления мёрзлой земли и создания прорубей.

120

Ары́к (тюрк.) — так на Великом воровском тракте назывались рукотворные водопои для караванов.

121

Найден службой экспедиции Смотрящих в 2016 году.

122

Баллада о Томасе Рифмаче в вольном переводе С. Я. Маршака.

123

Плуто́нг — низшее подразделение пехоты в русской армии XVIII века, примерно соответствует современному взводу.

124

Арабат (араб. «пограничный укреплённый воинский пост») — татаро-турецкий бастион на Азовском побережье Крыма, в основании Арабатской стрелки (длинной узкой полосы суши, отделяющей озеро Сиваш от Азовского моря).

125

Кошевой атаман — глава войскового управления в Запорожской Сечи, которое называлось кош (то есть лагерь, община). Избирался казаками и пользовался почти неограниченной властью.

126

Кагане́ц — светильник в виде черепка, плошки или блюдечка с фитилём, опущенным в сало или растительное масло.

127

Зинда́н — подземная тюрьма.

128

Куренной атаман — избираемый глава ку́реня (военного содружества казаков-односельчан и родственников в Сечи).

129

Чернецы — монахи, послушники.