Кукла ходит по земле

Дмитрий Сиротин (2025)

У Кости абсолютный слух. Он учится в девятом классе, играет на балалайке в оркестре «Струны Севера» и собирается поступать в музыкальный колледж. А еще Костя — редкий случай нервности и чувствительности. Так говорит его мама. Эти качества, как ни странно, помогают подростку жить в городе, который потихоньку «умирает». Но они же и мешают. Однажды «Струны Севера» едут выступать в столицу края. Там Костя становится свидетелем мерзкого поступка, который совершили двое ребят из его же оркестра. Он испытывает настолько сильное нервное потрясение от пережитых эмоций, что серьезно заболевает… Что теперь лечить — душу или тело? Поможет ли Косте Снежана, в которую он влюблен и с которой они играют в оркестре? Или давно подаренный папой Пьеро — марионетка на ниточках — подскажет, как быть? Что или кто избавит Костю от болезни? И есть ли от нее вообще спасение?.. Дмитрий Сиротин рассказывает пронзительную историю о подростках, первой влюбленности, поиске себя и городе, полном истории и легенд, которые хранят его жители. Иначе и быть не может. Ведь автор пишет о родной Воркуте, где родился и начал свой творческий путь. Он работал в театре кукол, создавал сценарии для праздников, вел школьные театральные кружки. Позже началась писательская карьера. Рассказы и повести Дмитрия не раз попадали в шорт-листы конкурса «Книгуру», премии им. В. П. Крапивина, конкурса им. К. Чуковского. Художница Алина Федина, оформляя издание, исключительно чутко передала лиричный и хрупкий образ героя.

6

В общем, теперь Степа втирал мне, что видел Сивую Маску, а я ему не верил. К нам в город, конечно, иногда приходят из тундры оленеводы — шкуры оленьи продавать или там на оленьи бега по праздникам… Но они все без масок. И вообще не страшные. Маленькие и прикольные. А дети-то у них какие мелкие! Прямо крохи. Очень забавные в своих шубках с узорами.

В общем я, чтобы Степа наконец успокоился, соврал, что — верю, ладно. И он тогда сразу спросил:

— Если появился — значит, какие-то события предвещал! А какие?

— Тьфу ты, — говорю. — Предвещал, что ты меня сегодня достанешь! Смотри вон, что у меня есть! — И балалайку ему показываю.

Степа так Сивой Маской был напуган, что даже и не заметил инструмента.

— Ух ты! А чего это? — спрашивает.

— Балалайка! — говорю. — Я теперь в оркестре играю. В «Струнах Севера». Слышал?

— Не-а, — говорит Степа.

— Ну и дурак, — говорю. — Это известный такой оркестр! Из разных школ собирают, кто играет на инструментах разных или у кого музыкальные способности просто… И потом выступают везде! Вот и я выступать буду.

— Круто! — восхищается Степа.

Вот потому я с ним и дружу, ему — все круто.

Другой бы сказал: подумаешь, балалайка! Вот если бы электрогитара, да какая-нибудь рок-группа, а это — ерунда, мол! А Степе — не ерунда. Хороший он друг. Хоть и Сивая Маска ему везде мерещится.

И мы со Степой еще долго стояли и болтали — он мне про Сивую Маску, я ему — про балалайку и про оркестр…

Так вот и играю теперь. Репетиции, концерты — то в школе какой-нибудь, то на культурном мероприятии, то в воинской части… Все из разных школ, и в основном все выпендрежные, к сожаленью. Особенно Жмакин и Малюк. Еще бы, они тут единственные студенты: первокурсники музыкального колледжа! Вот и чувствуют себя королями. Такие прямо крутые — ну да, у них балалайки примы, а у меня — секунда… Секунда — она не такая важная, как прима, конечно… И поменьше, и используется в основном для тремоло… А тремоло не так часто бывает нужно, как, скажем, бряцание… Но все равно — оркестру без нее никуда! А эти примы прямо сидят и гордятся, что они среди балалаек самые главные! И смотрят на меня презрительно. Ненавижу таких. Но терплю.

А еще с нами в оркестре играют домры. И там один парень — не знаю, из какой школы и сколько лет ему, — все время как-то странно бормочет. И однажды, когда Игорь Николаевич нам что-то объяснял, было довольно тихо — и я услышал, как этот парень сзади повторяет:

— Уж. Уж. Уж обыкновенный.

Я вообще не понял сперва, что это значит и к чему. Про ужа. Думал, он кому-то отвечает на что-то.

А потом смотрю — он все время про этого ужа бормочет. Сам с собой. Вот просто сидит и повторяет как заведенный:

— Уж. Уж обыкновенный. Уж. Уж.

Мне как-то не по себе становится, когда это слышу. Зачем он так повторяет все время? Я на других смотрю, но никто почему-то не обращает внимания на этого «ужа»… Но ведь явно что-то не то с этим домристом! При чем тут уж, да еще обыкновенный?

Каких только ненормальных нет на свете! Даже в наши «Струны Севера» затесались.

И вот Игорь Николаич улыбается в бороду и говорит:

— Господа балалайки, опять отвлекаетесь?

Но это не нам, секундам. Это примам — Жмакину с Малюком. Потому что они болтают, как обычно. То болтают, то в телефонах копаются. Но Игорь Николаич терпит, потому что так-то играют они хорошо, да и вообще он добрый. И, может, они со временем перестанут быть такими расхлябанными. Соберутся как-то. Первый курс — это только раскачка, а вот со второго все серьезно становится. Могут и выгнать из колледжа, если двоек нахватаешь. И будешь тогда, как Игорь Николаич говорит, «на базаре с шапкой играть». Ну, в смысле, чтоб в шапку тебе деньги кидали… Та еще перспективка.

А мы, секунды, не отвлекаемся. Мы смотрим в ноты и стараемся. Хотя получается фигово. У меня. Но стараюсь. Как-то не очень мне чтение с листа дается. И поэтому иногда просто делаю вид, что играю, а сам смотрю на Снежану. Пытаюсь понять, чего она играет, чтобы подхватить.

Снежана рядом со мной сидит, она тоже балалайка секунда.

Она, как и я, в очках и так сильно щурится, глядя в ноты, что мне ее даже жалко. И я однажды не выдержал — прямо во время концерта подвинул пюпитр к ней поближе. Но, конечно, я такой неуклюжий — и пюпитр чуть не опрокинул, и ноты разлетелись! И все это прямо во время номера!

Снежана разозлилась, зашептала:

— Ты что сделал?!

— Да я… помочь хотел… — говорю испуганно. — Чтоб лучше видно…

— Спасибо, помог! — и раздраженно очки поправила.

Я бросился подбирать эти дурацкие ноты, надеюсь, из зала не очень было заметно, да залу и все равно было, думаю… Это мы для младших школьников выступали. Дети шумели и бесились, и плевать им было на нас. Но Игорь Николаич, конечно, все заметил и с осуждающей улыбкой на меня посмотрел. Это только он так может — даже осуждая, улыбаться.

Я подобрал в итоге все ноты, быстренько их расставил, и мы со Снежаной и другими снова заиграли, она — раздраженно щурясь, я — мысленно посыпая себе голову пеплом: помог, называется! Неуклюжий болван.

Но нам все равно потом долго хлопали, и Игорь Николаич долго раскланивался и все показывал на нас — на свой оркестр, мол, это все мы, а он ни при чем. Это все мы — и даже я, который уронил все ноты.

А потом директриса той школы вышла на сцену нас благодарить, у нее еще такое имя странное было — Радуга Леонтьевна… И, пока она говорила, в зале было довольно тихо — видно, ученики эту Радугу боялись, и в тишине я слышал, как за мной странный парень-домрист все повторял про своего ужа:

— Уж. Уж.

Помолчит и опять:

— Уж обыкновенный.

Бр-р. Может, я совсем сбрендил — и один это слышу? Почему все так спокойно реагируют? Точней, вообще никак. А с другой стороны — как им реагировать? Ну, уж. Ну, обыкновенный. Играет-то парень нормально. Мало ли какие у кого причуды. Кто про ужа повторяет, кто, как Степа, Сивую Маску везде видит. А я, например, моли боюсь. Тем более мы же — творческие люди, а у творческих личностей причуд еще больше. Вот у меня папа, например. Он артист, поэтому прямо очень творческий. Пьеро мне сделал вместе с приятелем-бутафором. Настоящую куклу-марионетку.

Конец ознакомительного фрагмента.