500 лет назад – 3.1, или Кавалеры ордена

Дмитрий Свиридов, 2022

Очередной попаданец. Не волшебник, не потомок старинного рода и не экстрасенс. Просто опытный человек из нашего времени, попавший в 16 век. Он не знает, как изготовить булат или револьвер. Он знает, что будет, и рассказывает это всем желающим, ну, почти всем. Он не умеет воевать – воевать будут другие, он только подскажет немного. За него?… Для него?… Нет, для себя и за всю Русь. С кем? С Ливонским орденом. Где? Да в Ливонии же. Как? Читайте.

1

Отряд шел по зимнему лесу двумя неровными колоннами. Николай Федорович держался ближе к концу, со своим четвертым десятком. После рывка от границы примерно на пять километров и короткого привала, только чтобы отдышаться, они прошли еще километра три-четыре по полянам с перелесками до серьезного леса. Видимо, приметы, куда идти, были даны точные, так как после совсем небольшого отдыха на опушке, минут на десять, чуть левее из леса выскочил лыжник и замахал им палками — дорога была найдена. Как оказалось, на эти поляны из ближайшей деревни тоже ездили за сеном, так что, хоть и узкая и петляющая, но дорога по лесу была пробита. Дальше они уже пошли по ней в спокойном темпе. Груз у людей был приличный, первый рывок дался тяжеловато, но сейчас все отдышались и втянулись в ходьбу. Седов хоть и знал по тренировкам, что по своим силам не хуже большинства в отряде, но все же несколько переживал на этот счет, однако практика показала, что опасаться ему нечего. А с учетом того, что термобелье высыхало прямо на нем, позволяя двигаться в сухом, а не в пропотевшем, пожалуй, ему было сейчас комфортнее многих, так что он еще мог на ходу приглядываться к дороге, имея в виду проведение по ней машины. От деревни до речки, а там по льду — вполне можно было проехать, со льда — тоже, но уже нужны были лопаты, в общем, реально, но не сейчас, а если все пойдет нормально…

«Ниссан», сейчас стоящий в сарае под присмотром Федора и так здорово выручивший их при рывке от Рязани до Углича, отлично сработал и на заимке у Сига — именно благодаря ему весь отряд считал перенос старца из будущего доказанным с полной ясностью. На живых картинках старца в будущем сотни таких машин? Картинки — то такое, а вот вам одна, но которую можно потрогать, в которой можно проехать и все ее чудеса увидеть (и тоже пощупать). Ну, а те, кто больше других имел дело с железом и разными телегами, могли оценить и ее… реалистичность, если говорить современным языком. Все эти потертости бамперов, ржавчина и грязь на корпусе, да даже замерзающие стекла, которые надо было отогревать — делали машину хоть и совершенно невероятной для этого времени, но все же обычной повозкой. Поэтому очень большая часть вопросов, которые Седову задавали в отряде при случае обычные бойцы, относилась именно к машине. Так что про оси, подшипники, амортизаторы и сцепления он наговорился от души.

А вот из прочих вопросов чаще всего спрашивали — неужели и дальше, все пять сот лет, Русь будет воевать со всеми соседями, причем со все увеличивающимся числом потерь?… И тут Николаю Федоровичу было гораздо сложнее. У него был большой соблазн просто заявить, что да, все кругом нам смертные враги на всю жизнь, без особых пояснений, и его ответ бы приняли, и даже, пожалуй, это был не худший вариант. Но… ему хотелось большего. И он, при удобных случаях, рассказывал, что те же германские немцы живут на землях западных славян уже веками, и теми же веками ведут свой «дранг нах остен», хотя и не стали менять старые названия рек и даже городов; что турки давно отуречили южных славян и в основном из их детей (а еще — из покупных славянских же рабов) выращивают янычар, самое сильное свое войско; что северные народы, с былинных викингов до шведов в 18 веке, рассматривали Русь, как территорию для грабежей и ловли рабов, и только потом, неоднократно получив по щам, чуток успокоились… Ну и что в дальнейших войнах как минимум два раза на Русь приходила сборная солянка армий даже тех стран, которые и о местонахождении-то России имели очень слабое представление, однако не отказывались ее захватить, ну, или хотя бы пограбить.

А проистекало это все от того, что законы у них были… волчьи, что ли (ну, или шакальи — кому что ближе), а людей (и своих, и — тем более — чужих) они рассматривали лишь как рабов, говорящий скот, и противостоять этому нужно не только военной силой крепкого государства, но и разъяснением, отчего так. Причем, чтобы понимали и наши, и они — что мы все понимаем, и рассчитываться с ними, если что, будем с запасом. Седов старался это объяснить, понимая, что этим пяти десяткам человек он еще может попытаться сейчас дать развернутую картину, а надеяться на «когда-нибудь потом» — времени нет.

Пока, впрочем, время было. При последнем обсуждении маршрута первого этапа, уже здесь, под Гдовом, с картами и пояснениями от местных, Николай Федорович обратил внимание, что и князь, и Петр, и все десятники закладывают на первый день уйти верст на 20-25, причем ни о каких стычках с орденцами на это время и не думают. Карты составляли вместе, так что Седов знал, что на этом отрезке ожидается два-три небольших поселения, но… неужели там не будет никого из войск Ордена? Ему сказали, что в деревнях — нет, но он все равно не верил в это до конца. Может, увидев лениво передвигающийся по берегу Нарвы орденский дозор всего из трех человек, он бы переменил свое мнение — но основная часть отряда сидела тогда далеко от берега. Все представления из 21 века о границах здесь, конечно, не подходили, это он знал, но знать, как все это сейчас устроено — это одно, а вот увидеть своими глазами — совсем другое, кто понимает.

Поэтому отряд, в отличии от Николая Федоровича, шел хоть и молча, но довольно спокойно, по сторонам оглядывалась только молодежь, да и на что там смотреть — лес. Где-то в этом лесу боковым дозором шла пара из десятка Гриди на лыжах, еще пара выдвинулась вперед, поэтому большинство бойцов спокойно шли, экономя силы и таща довольно увесистую поклажу. Метель в лесу совсем не ощущалась, так, сыпало немного сверху, народ впереди время от времени менялся, набивая широкую тропу (две, по числу колонн), но и идущим впереди пока было удобно — и снега было сантиметров 30, и две лыжни ушедших вперед разведчиков помогали. Еще немного прошли они по лесу, и колонна встала. Видно было, что спереди прибежал один из лыжников, однако тревогу поднимать не стал, да и бежал-то только за счет того, что лыжня была уже набита (а лыжи просмолены). Отряд, впрочем, остановили. Несколько человек сразу же ушло вперед, вместе с разведчиком, остальные пошли за ними, но гораздо медленнее. Когда стала просматриваться опушка, всех снова остановили. Минут пять ожидания — и отряд пошел дальше, правда, выйдя из леса, колонны сразу разделились, обходя небольшой, домов на пять, хутор, который стоял на открывшейся им большой поляне, с двух сторон.

Здесь уже пошли помедленнее — и лыжни не было, и насторожились все, хоть команд никаких и не доводили. От заборов отошли с запасом, метров на тридцать. Колонна, в которой был Седов, обошла хутор справа и встретилась там со второй колонной, подошедшей слева. Здесь они снова встали (на открытом месте ветерок со снегом был ощутим), но простояли совсем недолго. Из хуторских построек к ним выдвинулось человек семь, и первыми там шли Гридя с Семеном. Дойдя до тыла отряда, они махнули руками — пошли дальше, мол, и заторопились в голову колонн. Николай Федорович все же тормознул Гридю, когда тот проходил мимо:

–Что там, Григорий?…

–А, старче — остановился тот на секунду — да ничего. Предупредили их, чтоб не шалили — и побежал вперед.

Ну да, князь в итоге принял половинчатое, как показалось Седову, решение: в мелких деревушках на землях Ордена не останавливаться, а в крупных — все же тратить некоторое время на разъяснение, так сказать, новой политики партии и правительства. Теперь Николай Федорович с любопытством ждал, как будет выглядеть первая такая остановка. Уж какая-то из ближайших деревень будет достаточно крупной. Правда, в ближайшей деревне с равной вероятностью может оказаться застава ливонцев, или как тут у них организованы орденские пункты, тогда придется не разговоры разговаривать, а проверять боеготовность отряда…

Но ближайшая деревня, к которой они пришли километра через три, оказалась чуть побольше первой, правда, дорога к ней шла уже не по лесу, а больше по полям (кусты и отдельные рощицы встречались, правда), хотя и южнее, и севернее можно было сквозь редкую пелену снега разглядеть матерый лес, отстоящий недалеко. При этом с юга была одна из тех двух чащоб, о которых им говорил еще Петр. Именно так и планировалось — пройти по достаточно узкой заселенной полосе, где точно должны были быть (и нашлись) хоть какие-то дороги. Дорога сама вывела их ко второй деревне, которую они прошли насквозь, задержавшись на те же пятнадцать-двадцать минут, пока разведчики достали старосту, или кто тут у них был за главного, а десятники предостерегали того от… всяких шалостей. Николаю Федоровичу было бы интересно посмотреть на этот процесс поближе, но… ситуация поменялась, и, хотя ему предложили двигаться впереди, вместе с руководством — он сам отказался, не желая путаться под ногами в этой части операции, где уже начиналась, собственно, война. Сейчас он был обычным копейщиком четвертого десятка. Точно так же вместе со всеми, только в другой колонне, шли сейчас и Ефим с Михайлой, разве что из общего груза у них были в основном лекарства, да копьями их вооружили полегче, метра с два. Здесь же, в хвосте отряда, вели и заводных лошадок.

После второй деревушки менять ничего не стали, разве что один лыжник из десятка Гриди немного поотстал от замыкающих, страхуясь на тот случай, если жители двух пройденных поселений все же не проникнутся серьезностью предупреждений. Отряд в таком же среднем темпе прошел еще примерно с час, поляны чередовались с лесом, серость над головой стала потихоньку темнеть. Да и люди уже устали, Седову это было заметно. Но тут по колонне проскочил еще один разведчик, передав — готовим на всякий случай оружие, впереди большое село, будем ночевать. Все напряглись и подтянулись, невольно прибавив шагу. Задние догнали передних, и несколько растянувшийся ранее отряд пошел плотным строем.

Дорога обогнула очередные кусты, и Николай Федорович увидел село. Было оно не сказать, что сильно больше первых деревень, дворов двадцать, и располагалось с небольшим изгибом… ну точно, на берегу небольшой речушки, сейчас полностью занесенной снегом. Была эта речка явно мелкой, обрыв на одном из берегов хоть и был заметен, но не превышал и метра, как можно было разглядеть сквозь снег. Кое-где над деревней видны были дымки, гавкали собаки (все сильнее по мере приближения отряда), людей же пока видно не было. Когда они подошли к домам поближе, Седов обратил внимание, что здесь на задах участков есть и огороды, или, может, выгоны (под снегом не было видно), огороженные простыми загородками в две горизонтальные жерди. «Технология, пережившая 500 лет» — хмыкнул он про себя.

А на единственной улице, если можно так назвать проход между двумя рядами домов, примерно в центре поселения, к тому моменту, как весь отряд подтянулся, уже стояла небольшая группа людей. Там были пара человек в белых накидках разведчиков, еще кто-то из отряда, и Гридя с Черным, разговаривающие с кем-то из местных. Отряд не стал скучиваться в толпу, было у них, с подачи Николая Федоровича, и несколько занятий по боевым действиям в населенных пунктах. Точнее, он рассказал, как это происходит в 21 веке, а десятники творчески все это наложили на реалии 16 века (луки, копья, холодняк), особенно для штурмовиков. Но и всем остальным несколько тренировок провели, так что четвертый десяток отошел ближе к заборам, в мертвые зоны, и стал контролировать обе стороны улиц. Хотя, конечно, все одним глазом поглядывали на группу в центре.

Кстати, и заборы, и сами дома оказались для Седова как-то низковаты, по сравнению с теми, что он видел раньше. «Снег, что ли, уже таким слоем? — удивился он — да нет вроде, не успело еще столько нападать». Забор ближайшего дома вообще был чуть ниже его роста, и шагах в пяти от него между тонких бревнышек (или толстых жердей) торчала мальчишеская голова с всклокоченными, нестрижеными волосами. Он хотел шугнуть пацана, но тот увлекся происходящим на той стороне улицы и его пока не замечал. А там продолжался разговор со старостой села, и главным действующим лицом в нем был почему-то Гридя, хотя и князь, и Семен, и остальные стояли здесь же. Гридя же шутил, похлопывал старосту по плечу, и вообще, как стало слышно Николаю Федоровичу, вел разговор в стиле «принимай гостей, хозяин, теперь мы хозяевами будем». Сам же староста то кивал, то кланялся, а если ни то, ни другое — то стоял, склонившись перед Гридей, и глядя даже не на сапоги тому, а куда-то в снег перед ними. При этом не сказать, чтобы он молчал, но все… слова и звуки, которые он произносил, были этакими одобрительно-согласительными высказываниями. «Ага», «угу», «а то как же», «конечно», да еще почему-то «панове».

«Поляк, что ли? — удивился Седов — откуда тут? И вообще, чего-то они темнят…». Сценка эта, на его взгляд, выглядела как-то фальшиво, причем с обеих сторон. В это время Гридя в очередной раз хлопнул старосту по плечу и заявил на всю улицу:

–Ну, веди, угощай, что ли! Расходись на постой, бойцы, отдыхаем!

Староста на этих словах ощутимо напрягся, но, увидев, что народ не кинулся с криками по дворам ловить курей или типа того, а по знакам десятников стал разбираться по трое-четверо и спокойно расходиться по деревне, как-то расслабился и стал приглашать все руководство к себе во двор (у которого они и стояли, напротив Седова). Николай Федорович, отметив, что разведчики в своих накидках снова пошли из деревни, потянулся за четвертым десятком.

Зайдя еще с тремя своими во двор, на который им махнул рукой Семен, Николай Федорович приотстал на секунду, осматриваясь. Никакого сравнения с усадьбой Никодима или Сига, или даже с двором Пимена быть, конечно, не могло. Маленький двор, пара сарайчиков из каких-то жердей. Низкий дом (не показалось, гм), топящийся по-черному. Сени — тоже насквозь дырявая загородка из тех же жердей. Пока он все это осматривал, бойцы прошли вперед него. Из дома раздался какой-то шум, тут же прекратившийся, однако. Седов прошел в низкую дверь, пригнувшись (он уже привык наклоняться в дверях со своим ростом), и оценил картину: низко (полностью разогнуться ему так и не удалось), дымно (он наклонился еще ниже, сдержавшись, чтоб не закашляться). Напротив входа печка, точнее, очаг, выведенный на высоту чуть выше пояса. Большая влажность. Тепло. Два оконца с пузырями света уже не дают, возле небольшого стола горит лучина. У самого стола стоит женщина… нет, тут он не взялся оценивать возраст, от 20 до 40 местных, не сильно укутанная в платья, но все какое-то… бесформенное. Из-за ее спины, где угол у очага отгорожен занавеской (из какой-то, блин, дерюги, у него чехол на машину лучше), торчат две, нет, три детские мордочки. По стенам избы стоят лавки, в полутьме не особо видно. На полках какие-то плошки и горшки. Все. Ах, да, пол земляной.

–…Так что, хозяйка, мы переночуем, да и дальше пойдем — заканчивал тем временем речь один из его десятка — а хозяин твой где же?

Женщина не выглядела испуганной, но была какой-то взъерошенной, что ли. На вопрос она явно порывалась ответить что-то резкое, но лишь пожала плечами (мужики все же были с копьями и при ножах) и сказала неразборчиво:

–В ополчение… еще в прошлом годе… да и все.

–С кем же Орден воевал в прошлом году? — счет уместным переспросить Седов.

–Нам не докладывали — с ясно слышимой горечью ответила женщина, теперь уже смотря на этого нового верзилу — сами-то вы… кто будете?…

–Русские — охотно откликнулся Николай Федорович, пристраивая копье к остальным и снимая свой рюкзак — пришли, вот, с Орденом воевать — и подмигнул.

Шуток тут, на самом деле, не было никаких. На последнем этапе подготовки было решено здесь, в Ливонии, и от простых людей не скрывать их цели, наоборот — сразу их обозначать. О том была беседа и со всеми бойцами, и (наверное) так или иначе эту же новость узнают сейчас в остальных избах этой деревни. Другое дело, что кто-то любит поболтать, а кто-то — не очень, но при наличии старца бойцы, естественно, доверили это дело ему. Женщина бросила мешать, что она там мешала, и посмотрела на Седова… пожалуй, что со страхом. Повисла неловкая пауза, но тут один из бойцов, уже сидя на лавке, попытался успокоить женщину:

–Старче верно сказал, но ты не пугайся, хозяйка. Кипятку бы нам, поснедать пора.

–Нечем мне угощать вас — через паузу откликнулась та — у самой, вон — и кивнула на три детские головы, так и торчавшие все это время из-за занавески.

–Так у нас с собой есть — отозвался тот же боец — и вам угоститься хватит, а вот кипяточку бы?… И руки где сполоснуть?

–Воды не жалко — совсем другим тоном сказала хозяйка, бухая на очаг горшок — и там вон, у дверей, в кадушке возьмите…

Прошло еще несколько минут, и дверка из сеней хлопнула, а в хату просунулась голова:

–Старче у вас?… Старче! Пойдем, князь кличет.

Седов, переглянувшись со своими, подхватил копье и рюкзак и вышел вслед за посыльным, а женщина, обернувшись к остальным, почти сразу после его ухода спросила, уже с открытым любопытством:

–А это он что, взаправду говорил? А он кто? А с вами и князь идет?…

–Старче-то? Конечно. А с нами не то что князь, а бери выше — сам пресвитер Иоанн! — отвечал все тот же словоохотливый боец (из любых трех один такой всегда найдется), пока остальные шуршали мешками — сейчас, поснедаем да обскажем…

Тем временем Седов, выйдя во двор, с удовольствием вдохнул холодного, но чистого воздуха после дымной избы (даже голова немного закружилась), и в наступившей темноте прошел за сопровождающим. Тот, подобрав из сугроба воткнутый факел, довел его до дома старосты, после чего убежал куда-то дальше по своим делам, а Николай Федорович прошел через сени (нормальные, и дом побольше) и вошел внутрь. Разница в достатке чувствовалось, но и у старосты печь была без трубы. Хотя и сруб был большой, пятистенок с перегородками, и пол дощаный. Но свет, например, тоже был от лучин, хоть и было их много. В самой же избе, кроме князя и хозяина, обнаружился Петр, Ефим (с картой) и еще пара человек. Кто-то из хозяйских женщин собирал на стол (один из бойцов помогал, доставая припасы отряда). Сам староста сидел тут же, но выглядел совсем другим человеком, не так, как на улице. Он как-то распрямился, скинул верхний кожух и остался в обычных домотканых (грязноватых, чего уж там) штанах с рубахой, и довольно-таки старой и засаленной овчинной безрукавке. Но самое главное — изменилось выражение его лица. Сейчас оно было не угодливым, а каким-то обалдевшим. Он переводил взгляд с одного на другого нежданного гостя, спохватывался, опускал глаза, и снова начинал в кого-то из них всматриваться.

«Сказали, кто мы и зачем — понял Седов — а он еще не верит, видимо». Но дело оказалось не совсем так. Когда он снял рюкзак и кафтан (копье он еще в сенях пристроил), князь кивнул ему на скамью рядом с собой. В доме у старосты тоже было тепло, но сухо, и дым почти не чувствовался. Ноги у Николая Федоровича успели отдохнуть, и сейчас только слегка ныли икры. Князь, когда Седов уселся, негромко сказал ему:

–Подсказал нам вуйко Вацек, что живет здесь неподалеку управитель, поставленный над ними Орденом. Так Гридя пошел его… проведать.

Николай Федорович застыл на секунду, соображая. Мозг включился почти сразу, и он спросил:

–С товарищами пошел-то?… А мы, значит, тут пока… погостим?

–С товарищами, ага — согласился князь — Степана взял и… еще кое-кого. Должен быстро обернуться, Вацек говорит, тут недалеко.

Староста, вслушивающийся в этот разговор, подтвердил:

–Так, панове. И версты не будет, ну, может, верста.

Ефим тем временем закончил рисовать на карте и протянул ее Седову. С его подачи (про карандаши) он набрал себе мелких, но крепких угольков, обточил их на небольшие цилиндрики, и временные заметки делал ими. А сажа что, сажу с пальцев оттереть недолго.

Взяв карту, Николай Федорович нашел Нарову, речку, по которой они сегодня зашли на территорию Ливонии, и отмеченные угольным пунктиром дорогу и деревни, пройденные сегодня. Надо сказать, что на вечерних посиделках с десятниками у Сига карты были на столе практически всегда, и народ потихоньку учился работать с ними. Учился — потому как с реальным масштабом до того дела никто не имел, но к хорошему привыкаешь быстро, да еще атлас под рукой… Так что кто лучше, кто хуже, но запоминать дороги и ориентиры и отражать это все на карте научились все. Но основным картографом остался, конечно, Ефим.

«Километров 20 прошли — прикинул Седов — напрямую от границы, конечно, меньше, но тоже ничего». На карте была уточнена северная граница чащи, находящейся от них с юга, та самая речка, которая от этой деревни впадала потом в Нарову, оба хутора, дорога и… точка на месте усадьбы того самого орденского управителя.

–А что — спросил он, возвращая Ефиму карту — много ли у того… управителя людей?

–Вацек говорит, что немного — снова негромко отозвался князь.

–Так есть, панове — откликнулся тот — сам Ёган, он из наемников орденских, да еще двое таких же в помощниках у него.

–Ёган? — удивился Николай Федорович — а, это, наверное, Иоганн. А ты, Вацек… Вячеслав? Или, как это у вас, Вацлав?

–Вацлав — отвечал тот, с удивлением глядя на Седова, и пытаясь определить, кто такой этот… старче в странной вязаной одежде с… оленями?, с которым так уважительно говорит тот, кого они называют князем. Не священник, волхв, что ли?… Нет, князь-то как раз похож на настоящего, старому Вацеку довелось повидать и князей, даром что приходилось ему жить в деревне, принадлежащей самим Радзивиллам (правда, их дальней и бедной ветви). А этот… даже постарше него, но сильно высок и крепок, одежда странная, да и говорит как-то… непривычно.

–Что же надзиратель этот, один там живет, с помощниками своими? И почему не тут, в деревне? — продолжал спрашивать тем временем этот старец.

–Как же можно, одному? — удивился староста — в дому баба, скотницы, конюх с мальцом… А что не в деревне, так там у них повыше будет, посуше. У нас здесь сыро, да и болота близко, сразу о том господа из Ордена не проведали, а потом уж и не стали менять ничего, как нас поселили.

–И давно вы здесь? — продолжал любопытствовать старче.

–Да уж лет десять. Как пригнали нас из-под Смоленска, было здесь три домишки всего. Ну, а мы уж и застроились, и распахались, и дальше выселки пошли. Да вы их видели, я так понял.

–Видели, да — теперь уже князь ответил на слабую попытку старосты выведать, с какой стороны заявились эти непрошеные гости — давайте за стол, что ли — вместо хозяина пригласил всех он, видя, что совместными усилиями там все накрыто.

Вацек посмотрел на него в очередной раз, но ничего не сказал. Да и что тут скажешь, когда к тебе в деревню на ночь глядя заявляются пять десятков вооруженных до зубов человек?… Живым оставят, и то ладно. Правда, они ему такое сказали, что поверить он до сих пор никак не мог…

–А Смоленск что же, за поляками тогда был? — все продолжал свои расспросы этот старец — вроде, оно потом только будет, при Смуте. Или Литва?

Все стали пересаживаться за стол, а когда пересели, Вацлав ответил:

–Нет, панове, Смоленск тогда был за Москвой. Там я вашу речь и разучил. А родом я, если спрос об этом, с польских земель. Да только пан мой, имея склонность к выпивке и играм, проиграл всю нашу деревню одному из Радзивиллов, я еще мальцом был. Так что жили мы в Литве, оттуда меня в ополчение забрали, в битве с московскими полками разбиты были, а я взят в плен и поселен под Смоленск. Оттуда же после снова взят в ополчение и уже с московской стороны разбили нас орденцы, и снова взят в плен, и пригнан сюда уже.

Поздний ужин начали без здравиц, все прилично проголодались. Перед князем староста не посмел жаловаться на отсутствие еды, и стол был неплох, да и из своих припасов добавили. Когда первый голод был утолен, Седов продолжил расспрашивать хозяина:

–Помотало тебя, я смотрю, Вацлав. А что же, семья была у тебя? Жена, дети?…

–Три. Три раза женат был, первый раз еще батька с мамкой женили. Да только, и не знаю теперь, где те жены, и дети.

Говорил староста об этом совершенно спокойно, как о чем-то, само собой разумеющемся. Князь и остальные тоже не удивлялись, ну, и Седов не стал переспрашивать. Дело обычное, захваченных из благородных родов обычно выкупали, если не было личной вражды или иных причин, с наемниками поступали по разному, а вот такое вот ополчение, попавшее в плен, сажали на землю уже как своих крестьян. А вот другой вопрос князь задал:

–Слышал я, что у Радзивиллов всегда было хорошее войско. С чего ж они крестьян в ополчение ставили?

–То, пан… князь — поправился староста — есть разные Радзивиллы. Хозяин мой, верно, ихнего рода был, но дальней родни, беден, и выставлял за себя всех, кого мог. А москали тогда пошли большой силой.

–А кстати — вспомнил Николай Федорович — а против кого же Орден в прошлом году ополчение собирал, раз с таких деревень даже брать пришлось?

А вот теперь все, включая Вацлава и Петра, посмотрели на него с удивлением. Информация, содержащаяся в паре слов, сказанных оставшейся безымянной хозяйкой избы, еще никому из отряда не стала известна, а староста не мог понять, откуда этот… старец о том знает.

–Говорили, против Литвы — медленно ответил Вацлав, когда взгляды всех переместились на него — да только никто из наших еще не вернулся, чтоб то точно стало известно.

–Разве Литва воюет с Орденом? — а вот этот вопрос, нахмурившись, задал Петр. Они быстро обменялись взглядами с князем и старцем. Если Ордену надо будет оттягивать войска на юг еще и для войны с Литвой, то расклад сил снова меняется, правда, в их пользу.

–Мне доподлинно неизвестно, а только в разговоре господина Ёгана слыхал я о том — разведя руками, ответил староста.

Пока допивали взвар (жидковат оказался), пока убирали со стола, на эту тему больше разговоров не заводили. А вот после Седов быстро уточнил, откуда он узнал об ополчении, а князь посетовал, что Гридя со Степаном не знают, что надо бы… поспрашивать местных орденских прихлебателей и скорее всего попытаются решить проблему сразу и навсегда. Петр его успокоил, сказав, что и дальше будет возможность пообщаться со знающими людьми… более вдумчиво, и они стали дожидаться новостей.

Тем временем в доме (да и во всей деревне) все затихло, лишь ходила пара дозорных, да у старосты не ложащиеся спать Седов, князь и Петр (Ефима все же сморило) все выспрашивали у Вацека об орденцах — какой комтурии принадлежат эти земли, да кто комтур, да что он знает про ближайшие села и замки. Старик знал мало, но кое-что рассказал. Время тянулось медленно, и Николай Федорович, выйдя по нужде во двор, глянул на телефоне, сколько там натикало. Оказалось, еще нет 12 часов. Беседа свернулась, но они так и не спали, лишь погасили пару лучин. Не стал ложиться и староста. Князь довольно заметно, на взгляд Седова, волновался, часто меняя позу. Петр выглядел спокойней, но тоже изредка бросал по сторонам острые взгляды. А сам Николай Федорович сидел и вспоминал: «во сколько мы пришли в деревню? В 7? в 8? Черт, не посмотрел. Темнело уже, но еще не сильно. Потом, если в версте эта… усадьба, и дорога набита, идти… ну, минут 20. Но они же сторожась пошли, да, скорее всего, окружат еще… час? Ну, пусть полтора. Потом… выжидать будут удобного времени? Видимо, так. Ну, само… дело… сколько-то и обратно добежать те же минут 20, тут уже напрямую. Блин, должны уже быть. Хуже всего ждать да догонять, а если ты ждешь, а там люди воюют… Никому бы не пожелал такого».

Седов уже хотел еще раз выйти на улицу (заодно свежим воздухом подышать), но в сенях послышался шум, и в открытую дверь вошел Гридя с такой улыбкой на лице, что все сразу стало ясно (за ним виднелся кто-то из разведчиков, в белой накидке). Князь, увидев его лицо, даже не стал вставать, наоборот, как-то выдохнул и расслабился. Петр и старче сидели спокойно, а Гридя, скинув верхнюю одежду, уцепил на столе кувшин, налил и выпил холодного взвара. Стало видно, что он к ним все же торопился, вспотел.

–Сделали — ответил он на общий молчаливый вопрос — чисто сработали. Окружили, пока пригляделись, где что, и стали собаку дразнить, да не близко, чтоб не порвала, а как будто за забором ходит кто. Они то ли еще не спали, то ли только легли — вылезли на крыльцо почти сразу, да со светом. Двоих сразу из самострелов сняли, да одного сулицей зацепили, в сенях и добили.

–Наши как? — спросил князь.

–Да целы все. Приложили еще одного, в конюшне был, как шум поднялся — кинулся наружу, но того не насмерть, авось отлежится.

–Конюх это, Маркел, из наших — глухо сказал слушающий все это староста.

–Ну да — подтвердил Гридя — мы у второго мальца потом все спросили. Там девки еще, так они все там и сидят. Я своих двоих оставил, да Степан там, вам в ночь туда идти смысла нет, а завтра уж пойдем, заглянем. Мы пробежались по амбарам да погребам — запасы приличные, не на одну седмицу хватит. Перекусили там, а вот выпить бы, да я спать — видно было, что Гридя действительно доволен, что начали хорошо и без неприятностей. Ну, а трое (или даже четверо, с этим неясным Маркелом) мужиков полусотне сделать так и так ничего не могли бы. У князя даже лицо как-то посветлело, Петр тоже улыбался (той самой улыбкой) — с Гридей в основном были его люди, рубакам Степана и делать ничего не пришлось. По такому поводу всем налили по чуть-чуть двойной браги на клюкве, даже Вацеку. Еще успел прийти Семен, сменившийся с ночного дежурства, поздравить друга, да все разошлись спать.

Чем хороша зима? Тем, что ночи длинные, и можно выспаться и отдохнуть. А еще тем, что деревенские все равно вставали рано — скотине-то про зиму не объяснишь, она все равно кушать хочет, так что печи затопили, воду нагрели, ну, и к рассвету отряд уже был готов и собран. Выступили споро, благо, и дорога была набита, и отдохнули хорошо. Да и погода сегодня не мешала — ветер стих, легкий снежок продолжал сыпать с неба. Уже через пять минут после того, как колонна отряда вошла в лес за деревней, начался подъем. Был он пологим и недолгим, однако после его окончания все немного замедлились — вчера-то в основном по ровному шли, а даже небольшой подъем, когда с грузом, выматывает.

Вацек пошел с отрядом, в этот раз Седов шел в передней части колонны вместе с ним и князем. Кажется, только при уходе отряда староста поверил, что их не будут убивать и грабить, но полностью принять сказанные вчера князем слова о свободе и новых порядках, видимо, еще не мог, поэтому пытался с разных сторон зайти к другой теме — как бы деревенским получить часть запасов, собранных для орденцев и хранившихся в усадьбе безвременно покинувшего этот мир Ёгана. Делал он это так прямолинейно, что улыбались все, включая Седова, ссылаясь на неурожай, бескормицу, забранных в ополчение мужиков, плохое лето, не менее плохую осень, и прочее, и прочее.. Но потом Николай Федорович вспомнил вчерашнюю бабу в худой избе и три детские головенки, и улыбка исчезла с его лица (хотя он и до того прятал ее в бороде, конечно).

«Вот тебе реальность, 16 век — думал он — понятно, что мы шли именно с целью на орденских ресурсах, в смысле еды, держаться дальше. Понятно, что нашим нужно нормально питаться, у нас тут сплошные марш-броски, да уже и стычки начались, а дальше только больше и опасней будет, основные битвы впереди, собственно. Понятно, что ресурсы Ордена — это выращенное и собранное вот этими вот крестьянами, отобранное у них, чего уж там… И до того, как у нас что-то получится (если получится), они будут так же голодать и умирать. Но… Хорошо, что решение принимать не мне» — подумал он, украдкой взглянув на князя.

На такие заходы старосты князь молчал, лишь посмеивался, пока они шли по лесу, поднимались на взгорок, выходили на поляну (большую, даже целое поле), на краю которой стояла усадьба орденского управляющего, пока заходили в ворота самой усадьбы… Седов отвлекся от этой болтовни, сначала увидев расходящиеся по полю следы лыж («это вчера ночью наши их окружали» — сообразил он), а потом разглядывая дом. Вот его можно было сравнить, пожалуй, с усадьбой Никодима, хотя отличия все же были — забор, хоть и высокий, был не из таких крупных бревен, дом (большой сруб с несколькими клетями) стоял на каменном фундаменте, да и в нем самом, и в окружающих его сараях и других строениях проглядывало что-то европейское, крыши, что ли, поострее, печные трубы повыше, а может, Николай Федорович просто сам себя убедил в этом. Участок был огорожен большой, во дворе бросался в глаза колодец, рядом с которым были устроены какие-то корыта — видимо, поилки для скота. На крыльце еще виднелись пятна от плохо затертой крови, да и около него кое-где под свежим снежком проглядывало красненькое. А так — видно было, что и двор, и дом, содержались в полном порядке. Как-то приглушенно в углу двора гавкал пес, то ли ему объяснили, что тут теперь новые хозяева, и на них лаять нельзя, то ли просто отходили палкой по хребтине, а скорее всего — все сразу.

Отряду объявили отдых, но небольшой, а князь, десятники и Вацек (ну, и Седов с Ефимом и Михайлой) прошли в дом. Степан и пара человек из десятка Гриди, встретившие их еще у ворот, показали комнаты. На неопределенный вопрос Петра, как тут что, один из ночевавших здесь, бывший его человеком, довольно ухмыльнулся и сказал — пару ухоронок нашли. Ну да, его люди имели специфический опыт, который им тоже был очень нужен, если орденцы не захотят (или не смогут) поделиться с ними неправедно нажитыми богатствами… Дело на войне важное, кто понимает, трофеи. Ефим, исполняющий пока, без Федора, обязанности казначея, сел считать деньги, а второй боец по знаку Степана тем временем привел в первую же большую комнату усадьбы, где все расселись, четверых человек откуда-то с улицы. Были это, как понял Седов, те самые деревенские, взятые в обслугу. И конюх, и его помощник, парень лет 12-14, красовались синяками, причем как свежими, так и уже отдающими желтизной. У конюха кроме того на лбу красовалась здоровая шишка, к которой он то и дело притрагивался. Хотя он и морщился при этом, но лицо его было довольным и даже веселым. Пацан старался держаться за плечом конюха, а девки (Николай Федорович думал, орденцы отберут себе получше, кровь с молоком) были какими-то мелкими, замотанными в грязноватые тряпки. Они стояли еще дальше, сжавшись и не отсвечивая. Князь, поглядев на них с минуту, хмыкнул и сказал, обращаясь к старосте:

–Вацек, нам сейчас некогда разговоры разговаривать, поэтому вот тебе еще раз мое слово: все земли, освобожденные от орденцев, мы берем под себя. Жить у нас будут только свободные люди, держать никого не будем, кто хочет — хоть сейчас может уходить. Кто останется — будут жить вольными хлебопашцами, о подробностях далее договоримся. Пока же вот тебе мой сказ — доведи это все доподлинно до своих, тех хуторов, что мы вчера прошли, и тех, кто, как ты сказывал, на полночь тут живет. Чтобы все мужики об том, что мы сюда навсегда пришли, знали, и как жить будем. Сюда же пересели (князь ненадолго задумался) три-четыре самые худые семьи, что без мужиков остались. Пусть содержат здесь все в чистоте и порядке, как есть. По припасам сейчас посмотрим, но про семена на посадку я тебе могу сказать сразу — дадим, нам самим надо, чтоб земля в деле была. Пусть люди отмоются, отъедятся… — князь еще раз глянул на замурзанных девок — но, если начнете растаскивать по своим домам припасы, рассержусь. Понял ли ты?

–Это… прямо в усадьбу, что ли?…

–Прямо в усадьбу — терпеливо повторил князь — больше не будет никаких… надзирателей тут.

Вацек, торопливо кланяясь и мешая в речь больше польских слов, чем вчера, подтвердил, что все понял и сделает, как надо. Тем временем местный конюх (Маркел, кажется), выйдя на шаг вперед, упал на колени и с еще более веселым, прямо молодецким видом, сказал:

–Княже, дозволь к вашему войску присоединиться! Накопились у меня к орденцам долги, а люди твои обсказали мне, как и что!

–Не обижаешься, значит, на вчерашнее? — хмыкнул князь.

–Да какие обиды! — бодро ответил тот — как оклемался я, так ваши и пояснили мне, что к чему — он обернулся на стоящего сбоку второго бойца, тот тоже ухмылялся. Нашли, видно, за ночь общий язык.

–Сделаем так — князь снова задумался — встань. Тебя мы с собой возьмем, но… позже (конюх поднимался, пригасив улыбку). И тебе оклематься надо, и здесь мужской пригляд пока нужен будет. Ты вот что пока скажи. Кони тут есть? Сколько?

Маркел бодро ответил, что под седло один конь, как раз прежнего управляющего, а еще есть две рабочие лошадки. После краткого обсуждения решено было пока забрать всех, одну из лошадей запрячь в сани, вторую — под вьюки, а коня под седло… князю? Здесь прошла небольшая заминка. Седов, наклонившись над столом, за которым все сидели, негромко сказал, что единственный всадник может стать первой целью для случайной (или нет) стрелы из леса, и, может, пока лучше не надо… Пара понимающих взглядов от Гриди и Петра, кивок от князя, и коня решили брать, прихватив для него всю нужную сбрую, но пока в поводу.

Ну, и все как-то завертелось. Конюх пошел готовить лошадей, народ разбежался по погребам и амбарам, прикидывая, что из продуктов можно взять с собой, в общем, поднялась некоторая суета. Седов прошелся по дому, посмотрел на печки — тут их было две, с трубами, снова из камня. Ни одной кирпичной он еще не видел, хотя давно выяснил, что кирпич, называемый сейчас плинфой, здесь знают. Тем временем все собрались выходить, и староста, помявшись, все же спросил у князя:

–Ясновельможный пан князь, а как же… ну… Ёган и эти, что с ним были?

–А что такое? — удивился князь — вы уж их сами похороните, недосуг нам. Кладбище-то есть у вас?

–Есть, как не быть — вздохнул Вацек — только… они ж от Ордена, ну, по католическим обрядам, значит… да и мы все тоже перекрещены… а у вас же…

–Вот что — князь снова задумался на пару секунд — разговор этот долгий, мы, хоть и христиане, но от греческого православия отошли, а то, что Орден тут под видом законов божьих проводит — вообще их дьявольское извращение… Похороните людей. Остальное потом.

–Ясно — снова кланялся Вацек (хотя вряд ли все понял), и народ стал уже выходить на двор. Там одна лошадка была уже запряжена в сани, и на них сейчас что-то грузили, в том числе перегружали из поклажи, бывшей ранее на заводных конях отряда. Вторая, под вьюками, тоже была почти готова. Взнуздан был и конь, гнедой масти, про которого был отдельный разговор, и Маркел показывал кому-то из бойцов его седло и другую упряжь, укладывая их в сани. Большая часть людей отряда в этом все же не участвовала и начала потихоньку выдвигаться далее. Как еще вчера пояснил староста, от этой усадьбы по такой же цепочке полян на север было ответвление дороги, на котором стояли два небольших, по десятку дворов, поселения, а основная дорога шла на запад, и после пары деревень там был замок Ордена. Ну, это Вацек называл его замком, у Петра было другое мнение, но это вслух пока не обсуждали.

В общем, минут через пятнадцать отряд, опять двумя цепочками, выдвинулся на запад по дороге, присыпанной свежим снежком, но хорошо заметной. Да и разведчики на лыжах давно ушли вперед, так что ориентиры были. Заметно увеличившаяся конная часть отряда снова шла в конце, а перед ними, как и раньше, в составе четвертого десятка шел Седов. Руководство выдвинулось вперед, в общем, порядок был пока снова походный. В воротах усадьбы, совершенно не пострадавшей за время смены власти, стояли, провожая отряд взглядом, Вацек и Маркел. Один снова лыбился, второй чесал затылок.

–Хоть самому сюда перебирайся… — сказал староста — или бросить все, да в лес…

–Так и перебирайся, хозяйство тут богатое, сам же знаешь. А чего в лес? — повернулся к нему конюх.

–Того! Их тут полста, а Орден-то, сам знаешь… Придут потом, спросят… разве что, когда этих обратно погонят, с ними уйти. Да еще куда их погонят… а орденцы придут, поротой спиной не отделаешься…

–Так они тебе не сказали, что ли? — удивился Маркел — у них же посланец божий, из будущего. Ну, который князю явился и все ему обсказал, как будет. Явлено было, что падет Орден, вот они и подсуетились, чтобы, значит, первыми успеть.

–Даааа?!! — нет, этот, который Гридя, вчера еще на улице Вацеку что-то такое говорил. Но он сперва перетрухал, если честно, увидав столько вооруженных людей, причем не орденцев, и как-то эти подробности пропустил. Ну, а потом у них уже были другие разговоры…

–Ну да — продолжал Маркел — я, когда очухался, ночью-то, сперва не понял, что к чему. Так мне сначала Микешка обсказал, что они против Ордена, а потом мужики, что тут остались, пришли проведать, да и разговаривали мы. Там у них чудес, знаешь, сколько?! И повозка самоезжая, и картинки живые… — несмотря на шишку, синяки и общую помятость, конюх был полон оптимизма, хоть слова такого и не знал.

Микешка, маячивший на заднем плане поодаль, подтвердил.

–А где у них… это все? — староста точно видел весь отряд, там не было никаких повозок и картинок.

–Оставили пока на той стороне, за Наровой. Как какой замок отвоюют, так привезут — знали бы Петр с Гридей, как легко выдаются сведения, которые вроде как должны быть засекречены… Но, с другой стороны, знать такие… тайны, и ни с кем не поделиться?! Это выше сил человеческих, кто понимает.

–Э, да они наврали тебе, с три короба! — староста был человеком пожившим, опытным.

–Приврали, не без того — легко согласился конюх — да только, если не так, с чего бы им сюда соваться, сам подумай?… Ну, а старца ты сам видел.

–Так это он… посланец?! — Вацек не успевал за таким количеством новостей.

–Ну да. Видал, какой здоровый? Мужики говорят, у них там все такие, и даже больше.

–Где… там? — тормозил староста. Это он еще не знал, какие прямо сейчас слухи расходятся по его селу, где почти все пять десятков ночевали. С утра ему было не до разговоров.

–В будущем же, ну! Пять сот лет, говорили, прошло, как он к нам попал.

Паузу, установившуюся минут на пять, пока конюх, оставшийся без работы (коней-то забрали) закрывал ворота и прибирал, чего успели уронить на дворе, прервал тот самый Микешка:

–Я это… баню-то затопил… раз князь сказал…

На него оглянулись оба, но если Маркел — весьма одобрительно, то староста еще немного потупил, но потом, видно, приняв какое-то решение, начал распоряжаться:

–И-эх, однова живем! Микешка, оденься, беги к моим, в деревню. Скажи, меня до завтра не будет, пусть Ванька сани запрягает, грузит на них Аксинью со всем хозяйством да семейством, и сюда. Да пусть пошлют кого на кладбище, костер развести да могилы копать. А баню мы с тобой, Маркел, и сами дотопим, да?.. попаримся напоследок по-господски, хе-хе… Девки! — староста увидел скотниц, которые, раздираемые любопытством, тоже маячили все это время на заднем плане, но гораздо, гораздо дальше даже Микешки — сообразите нам, чего перекусить. Раз князь сказал, помыться, и в дом переселяться, кто я такой, чтоб с его ясновельможностью спорить?… Маркел, ты не знаешь, у них брага была?…

–Почему — была? — в голос захохотал Маркел — еще есть! Пойдем, поищем, да я из вещей себе, пожалуй, кое-что подберу…

День в бывшей орденской усадьбе начался неплохо, да и продолжился весело. А в одном из сараев лежали четыре давно уже замерзших тела. Четыре, потому как, когда разведчики ночью сунулись в дом, на них с криком выскочила какая-то фигура в белом. Разгоряченные хоть и короткой, но схваткой, ее встретили сразу двумя сулицами, и только потом разглядели, что то была баба. Кухарка, взятая из деревни вдова, давно нашла путь к сердцу орденского надзирающего Иоганна (известно, чего им, кобелям, надо, пожрать да это самое), да и жила с ним. Не венчанными, конечно, но… Гридя о бабе, попавшейся под руку, и упоминать не стал. Девки-скотницы утром всплакнули (ночью-то сидели и боялись), но то, как все обернулось дальше, довольно быстро заставило их забыть эту ночь.

2

Следующий переход дался отряду полегче. И люди втянулись, и часть поклажи съели, да и переложили ее поудобнее. Новые лошадки кое-что на себя взяли, опять же. Так что они довольно бодро прошли километров шесть-семь до следующей деревни, и, после короткой остановки (разведчики убежали вперед), снова прошли по ней, задержавшись лишь для беседы со старостой. С ним пришлось разговаривать на немецком языке, точнее, на смеси немецкого и местных диалектов. Деревушка дворов в пятнадцать явно была построена давно, раньше тех, через которые они проходили, это было заметно даже Седову, и, видимо, заселяли ее крепостными, пригнанными из Европы, разбавив их наловленными уже здесь рабами. Так или иначе, с помощью одного из людей Петра, хорошо знающего местный диалект, до местных было доведено все, что нужно, и отряд пошел дальше.

Все это время с юга тянулся густой, матерый лес. С севера же некоторое время шли небольшие перелески (в основном, сосняки), а после деревни местность по правую руку от дороги (которая так и шла примерно по линии восток-запад) стала постепенно понижаться и заболачиваться. Николай Федорович помнил карту и пояснения людей Петра — через чащу с юга больших дорог не было вообще, а на севере был большой кусок озер и болот, поэтому основные пути ливонцев шли западнее. В этих местах просто почти никто не жил. Километров через пять-шесть, когда они почти дошли до очередной деревни, был устроен привал — люди начали уставать, да и в поселение надо было войти отдохнувшими и собравшимися — по рассказам, оно было большим, и там могли быть орденцы. Они устроились в небольшом перелеске, нашлась пара поваленных деревьев, на которых уселся четвертый десяток, смахнув снег. С неба, кстати, сыпать перестало, и ветер стих, видимость постепенно улучшалась.

Когда все отдышались, попили и немного передохнули, один из бойцов обратился к Седову:

–Старче, а вот в снегу, или, скажем, в дождевой воде, есть эти… мелкие вредители, про которых ты рассказывал?

Николай Федорович снова устал, пожалуй, меньше прочих. Еще и его рост играл свою роль — у него банально были длиннее ноги, и ему было легче шагать. Он видел, как на ходу кое-кто прихватывал по пригоршне снега, чтобы обтереть вспотевшее лицо или зажевать, утоляя жажду. Таких он останавливал, когда успевал.

–В свежем снегу или в дождевой воде их нет, она же чистая, выпаренная — ответил он — как оно происходит, если хотите, я при случае расскажу (про круговорот воды в природе в его рассказах речи пока не заходило). Кроме того, вредители эти морозов не переносят, ну, большинство из них. Но сам снег есть не надо, горло застудить или посерьезнее чем заболеть очень легко. А если кипятить дождевую или снеговую воду, так в нее, как закипит, полезно сунуть свежую головню из костра, с углем да золой. Если уж совсем жажда замучила, можно, конечно, и снежку хватануть, но тогда его не надо сразу глотать, а во рту подержать, чтоб растаял. И самое главное — Седов понизил голос и взял паузу, и народ придвинулся ближе, ожидая новых откровений из будущего — желтый снег нельзя есть ни в коем случае! — он кивнул на одного из бойцов, который отходил недалеко по нужде, и сейчас возвращался к десятку, на ходу завязывая пояс штанов (тоже на пятьсот лет сохранилось, мелькнуло в голове у Седова).

На пару секунд повисла тишина, а затем грохнуло. Впрочем, гогот сразу стих до нормального смеха (народ все же помнил, что они в походе), и только подошедший боец недоумевающе смотрел на своих. Ему пояснили, в чем дело, от других десятков (сидели-то рядом) тоже подошли поинтересоваться причиной веселья, и по всему отряду прошла тихая волна смешков и ухмылок. Дошло и до князя, который с Пером и Гридей проводил небольшое совещание. Они хмыкнули, выслушав короткий рассказ от посланного выяснить, чего там ржут, бойца, вспомнив другие шутки и эти… анекдоты от старца. Шутка про «водички попить, а то переночевать негде» уже гуляла по отряду, как и несколько других, теперь, видно, и «желтый снег» поминать будут…

Поулыбавшись, они вернулись к обсуждению важного вопроса — впереди их ждало большое село, дворов на тридцать, и там могло быть всякое. Кроме того, день подходил к полудню, и надо было решать, задерживаться ли в том селе еще и на перекус. Вообще-то и для князя, и для остальных решение таких проблем, связанных с походом (и его обеспечением, кто понимает), не было чем-то новым и непривычным. И на своей земле воевали, и на чужой, гм, приходилось… но сейчас цена ошибки была слишком высокой. Решили не торопиться и дождаться разведчиков. Те должны были скрытно обойти село — очень удачно выпавший снег покажет, кто оттуда недавно уходил или туда приходил, а там видно будет. Так что привал затянулся еще где-то на полчаса, ну, а потом разведчик вернулся (один, остальные остались следить за деревней) и доложил, что свежих следов нет, в деревне все выглядит спокойно. Отряд подняли, построили и повели к деревне, еще раз предупредив, что надо держаться настороже. Ну, и шагу прибавили — вокруг вытянутой в одну линию деревни было приличное открытое пространство (поля или луг, под снегом не поймешь), и их было видно издалека, тем более, и снег почти перестал идти.

Когда отряд вошел в деревню, Седов со своим четвертым десятком сперва снова стояли… ну, не в оцеплении, просто настороже, пока начальство разговаривало со старостой. Разговор в этот раз велся на смеси немецкого языка и местного диалекта. Местный язык Николай Федорович, можно сказать, не понимал совсем, да и с современным немецким (да еще и простонародным, да еще и в исполнении не-немцев) тоже были проблемы, но, примерно зная, о чем должна идти речь, смысл он все-таки улавливал. Гридя (а первый разговор со старостой снова вел он) рассказывал, что власть переменилась, что Орден своими грехами переполнил чашу (видно было, что Ефим приложил руку к основным тезисам), и падет, что всем предлагается выбор — жить свободными пахарями либо уходить, куда пожелают. Понятно, что мгновенной реакции от селян не ожидалось, понятно, что старосты будут кивать и кланяться («улыбаемся и машем» — некстати всплыло в голове у Седова), но эту, так сказать, обязательную программу согласовали все.

А вот произвольная программа могла быть разной. Вот и сегодня, когда Гридя уже закончил свою речь, и сейчас договаривался со старостой, что они перекусят у них в селе и пойдут дальше (громко, чтобы слышали деревенские, чьи головы кое-где торчали из-за заборов, да и за самими заборами явно народ шевелился), с того конца деревни, по которому дорога уходила дальше на запад, показались два разведчика в белых накидках, тащившие под руки какого-то мужика. Тот явно уже получил от них люлей, потому что отбрыкивался, но как-то вяло и молча. Немного расслабившийся народ подобрался и притих, а староста как-то спал с лица и попытался прикинуться ветошью, что было, конечно, совершенно бесполезно посреди улицы.

–Вот, с задов вышел, да по той дороге в лес хотел ускользнуть — доложил один из разведчиков — как наши следы увидел, задергался, да мы уж ждали его.

–Оружие было? — Гридя сбросил маску балагура и перешел в жесткий режим.

–Нож — ответил тот же разведчик и полез было доставать, но Гридя отмахнулся, и повернувшись к старосте, совсем другим тоном сказал:

–Ну, пойдем, потолкуем, вуйко, что у тебя тут за люди, что добрых гостей боятся.

Староста явно подумал про себя, где он видел таких гостей, но деваться ему было некуда, и он пошел во двор, куда за ним потянулось и руководство отряда. Туда же повели и перехваченного беглеца, а разведчики, которым Гридя что-то шепнул, снова пошли на выход из деревни. Остальные остались стоять на улице, но буквально через пару минут выскочивший из двора старосты Семен распорядился всем поделиться на две половины, первым перекусывать и отогреваться в домах, вторым охранять, потом поменяться.

Не сказать, что все прошло четко, но особой суматохи тоже не было. Минут десять, и на улице осталась стоять половина отряда, немного растянувшись, чтобы более-менее контролировать всю улицу. Седов, которому в своей термухе было комфортнее остальных, тоже остался, и сейчас разглядывал ближайшие дома. Как он смог увидеть, деревня как минимум один раз расширялась — дома в центре были, с одной стороны, заметно старее и меньше крайних, с другой стороны, к ним было много свежих пристроев. Правда, и здесь заборы были похлипче, и домики поменьше, да и топились они тоже по-черному, но вот крышу дома старосты все же украшала высокая дымовая труба. «Скорее всего, орденцы расселяли своих холопов волнами, как смогли откуда-то пригнать, захватить или купить — подумал он — так что в людях тут явно каша, да это и по языкам видно…». С этим тоже была сложность. Если людям, для которых современный русский был родным (пусть и с разными диалектами), что-то объяснить было довольно просто, то при общении с теми, у кого родные языки другие, еще и языковой барьер возникал. И так-то смелые (чтоб не сказать дикие) для этого времени идеи (пришли люди с московских княжеств, чтобы освободить холопов Ордена!) надо было разъяснять на чужом языке… Но — они это знали заранее, конечно, и постарались подготовиться. Ну, как смогли.

С полчаса бойцы простояли на улице. Впрочем, сегодня было не холодно, примерно минус пять, и солнце стало проглядывать, так что народ не мерз. Кое-где из дворов высовывались было головы, но, видя редкую цепочку людей с оружием, прятались обратно. Везде было тихо, и на дворе у старосты тоже, лишь гавкали собаки. Правда, из одного двора почти сразу вышел разведчик, ведя к старосте женщину в какой-то накидке, да минут через десять она вернулась обратно уже одна, размазывая слезы по лицу и всхлипывая. Ближайшие к Седову бойцы переглянулись с ним, но он только пожал плечами, а тут уже и народ, пошедший на обед в первой волне, стал возвращаться, меняя напарников.

Зашел и Николай Федорович с соседями в одну из изб. Тут были и хозяин, сидевший сейчас с недовольным видом, но молча, и хозяйка, менявшая миски на столе. Седов пожелал доброго дня по немецки, но внятного ответа не получил, хозяин дома буркнул непонятно что, да жена его посмотрела испуганно. Впрочем, этим дело и ограничилось — поели быстро и молча, горячий взвар был выпит с большим удовольствием, а перед уходом, когда Седов поблагодарил хозяев (снова на немецком), ему ответили уже другим, более спокойным, тоном. «Ну да, сваливают — и слава богу, сейчас любому крестьянину от любых воинов одно разорение, что чужие, что свои» — сообразил Николай Федорович.

Они закончили обедать не первыми из второй половины отряда, но и не последними, и сейчас бойцы уже спокойно собирались возле двора старосты. Там Седова и выцепил Гридя.

–Старче — подойдя от дома старосты, негромко сказал он — ты это, давай-ка дальше возле нас уже иди.

–Что там? — так же негромко поинтересовался Николай Федорович — что за мужик был?

–Орденский. Тут большое село недалеко, верстах в трех, там у них церковь и… ну, как двор Ордена, припасы хранят и сами живут.

–Много? — Седов сразу спросил о главном.

–Да нет, неполный десяток, и священник еще. Но до темна мы туда соваться не будем.

Это было совершенно логично, так действовать они и планировали, поэтому Николай Федорович не стал уточнять, а спросил только:

–А что за бабу тут к вам водили?

–Так это — Гридя хмыкнул — мои-то, когда по следам его прошли, из какого двора он вышел, в тот дом и ломанулись. Там баба, ну, кто, чего — оказалось, замужняя она, мужа, правда, Орден в ополчение взял, а на его место, видишь, нашелся…

–Бывает — Седов тоже хмыкнул, вспоминая, как расстроенная женщина шла обратно — а что же, и отсюда, получается, мужиков в ополчение брали?

–Получается, так.

Эту мысль следовало обдумать и обсудить с остальными — ополчение одно не воюет, значит, и какая-то часть основных войск Ордена пойдет к Литве, но в чем причина? Он совершенно не помнил ни о каких стычках между ливонцами и Литовским княжеством, хотя они могли быть, конечно. Но, чтоб даже ополчение собирали?…

Тем временем отряд собрался, более-менее выстроился и пошел на выход из деревни. Захваченному орденцу связали руки, да пристроили на сани. Седов переместился ближе к голове колонны, которая шла теперь медленно и тихо — всех предупредили, что враг недалеко. Дорога снова шла по лесу, видимости не было никакой, но следы лыж разведчиков говорили, что все в порядке. А где-то через полчаса на следах обнаружился и один из них, дожидающийся отряда.

–Ну, чего там? — спросил его князь, шедший в первых рядах.

Разведчик стал объяснять, рисуя палкой на снегу, что через сотню саженей дрога выходит из леса на большую поляну. На ней стоит село, в две улицы — длинная поперек них и короткая, в которую и входит дорога, по которой они сейчас идут. Село большое, а по правую руку, за его околицей, стоит группа строений, которая орденский двор и есть. Там церковь и большая усадьба с амбарами. Ограда у той усадьбы своя есть, но вроде небольшая, и сейчас остальные разведчики лесом обходят село с двух сторон.

День давно перевалил на вторую половину, но было еще светло. После короткого совещания решили продвинуться по лесу поближе к усадьбе Ордена. Лыжник был отправлен пробивать тропу, и отряд, растянувшись уже в одну колонну, ушел с дороги. Скорость снизилась еще больше, да и идти стали осторожнее. Немного помогло, когда вернулся еще один разведчик — в две пары лыж тропа для отряда получилась получше. Так они прошли с километр и встали уже надолго. Лошадей отвели поглубже в лес, доспехи надели полностью, кто не в полном обвесе шел. Тем временем их по следам догнали и остальные разведчики. Однако ничего нового они не сообщили — да, село большое, дворов сорок, иногда народ виднеется на улицах, но никаких признаков тревоги нет. На подворье Ордена тоже пару раз были замечены люди, но вроде как обычные работники. Оставалось ждать темноты.

Пока было светло, народ по трое-четверо выходил к опушке, приглядывался к усадьбе Ордена. Сходил и Седов. На крепость усадьба никак не тянула, обычный дом, чуть побольше усадьбы Никодима, зато ограда, действительно, поменьше. Церквушка совсем небольшая, при ней пара строений. А вот что отличало эту усадьбу от всего, виденного ранее, так это настоящая каменная башня. Видно было уже плохо, но то, что эта башня примерно в три этажа высотой и метров пять в диаметре у основания, с плоской крышей — разглядеть было можно. Стояла она отдельно от основного здания, причем среди других построек, и откуда там вход, было неясно. Николай Федорович переговорил с десятниками и князем, те сказали, что подземных ходов тут ждать не приходится, так что, скорее всего, там внизу просто есть дверь, укрепленная на тот случай, если в этой башне от кого-то отбиваться или сидеть в осаде. На вопрос о возможном сигнале кому-то костром с верхушки башни ему никто ответить, конечно, не смог, но народ решил подстраховаться, и Черный (чей десяток сегодня и планировался в качестве основной ударной силы) выделил двух людей на башню особо.

Минуты шли за минутами. Народ начал подмерзать, сперва отходили поглубже в лес, греясь разминкой (железо все же позвякивало, и в тишине зимнего вечера эти звуки могли услышать), потом начальство разрешило перекусить и было разлито по паре глотков того самого самогона на ягоде. «Аналог наркомовских» — усмехнулся было про себя Седов, но нет, надо сказать, мандража в отряде не наблюдалось. Все, абсолютно все, были спокойны. Ну, или как он, хорошо скрывали волнение.

Время, хоть и тянулось медленно, все же дошло до того момента, когда на небе остался лишь небольшой просвет в западной части. Отряд разделился — весь четвертый десяток под командованием Семена вернулся по своим следам к дороге, перегруппировался на ней, приготовил факелы и, уже в полной темноте, вышел к деревне. На подходе, как только их почуяли собаки и стали лаять (пока всего парочка, и не сильно), факелы были зажжены (зажигалки пригодились), и десяток скорым шагом, но не бегом (Не бежим! Не бежим, я сказал! — Семен), вошел в деревню и рассредоточился в центре, заняв Т-образный перекресток и чуть разойдясь по улицам. Если на подходе, пока огонь не зажигали, еще достаточно хорошо видно было и дома, и контуры леса, то потом, как это и бывает возле огня, тьма подступила ближе, и можно было разобрать лишь то, на что попадал отсвет от факелов. Седов смог разглядеть, что возле усадьбы Ордена тоже появилось несколько огоньков от факелов, а дальше они нырнули в ограду. Собаки в деревне подняли лай, но даже и в этом лае можно было минут через пять расслышать со стороны усадьбы приглушенный хлопок. «Бомба — узнал Николай Федорович — а чего же выстрелов-то не слышно?». Захват усадьбы должен был проходить по новой тактике, парами бойцов, где впереди шел человек в доспехах и со щитом, а за его спиной — прикрытый полегче, но с дробовиком.

Однако больше никаких громких звуков не было, и долгие, долгие десять минут примерно так все и оставалось. Собачий лай стал понемногу стихать (не, ну а что глотки-то драть), кое-где заскрипели двери, часть хозяев все же выглянули во дворы. На улицу, правда, видя людей с оружием, никто не лез. Весь десяток, плюнув на деревенских, напряженно всматривался в сторону орденской усадьбы, и все практически одновременно увидели, как в районе ворот кто-то вышел с факелом и стал описывать им круги. Сигналы огнем тоже согласовали, пока стояли сегодня в лесу, и все, включая Семена и Седова, выдохнули. Оказалось, что десяток все же стоял в напряжении. Семен тут же, негромко сказав, чтобы все пока оставались на местах, скорым шагом выдвинулся к усадьбе. Николай Федорович хотел было вдогонку сказать ему, чтобы еще кого взял, и был там осторожнее, но вовремя вспомнил, что того учить не надо. Волновался, все-таки.

В ожидании прошло еще с полчаса или немного меньше. Десяток чуть расслабился, бойцы начали даже негромко переговариваться, когда из усадьбы Ордена, на которую все все равно постоянно поглядывали, выдвинулась целая процессия с факелами. Когда она подошла поближе, стало видно, что там человек десять, впереди которых Гридя и Семен, а сразу за ними два бойца тащат какого-то человека. Вели его с вывернутыми руками, периодически награждая затрещинами. Да и лица у Семена с Гридей были какими-то…

–Что?… — не сдержался Седов, выступая вперед.

–Взяли — ответил ему Гридя, приостановившись возле — но… у Черного один насмерть. И двое ранено, но так… — он скривился и махнул рукой.

Все на пару секунд затихли.

–А это кто? — спросил Николай Федорович после паузы.

–Орденский. Надо тут… забрать кое-кого — Гридя криво усмехнулся — давай, показывай!

Тот поднял лицо, на котором наливались свежие ссадины, и забормотал что-то, пытаясь показать вывернутыми руками. Одну руку ему освободили, и он указал на один из домов. Туда сразу же ломанулась половина пришедших с Гридей. Сам он, осмотревшись, сказал:

–И вуйка местного давайте захватим. Надо с ним тоже… побеседовать. Это, что ли, его подворье?…

Захваченный орденец снова что-то забормотал, да и ошибиться было трудно — самый большой в деревне дом, стоящий на небольшой площади возле перекрестка, не мог принадлежать никому другому. Вторая половина воинов, подошедших от усадьбы, свернула во двор к старосте, туда же прошел и Гридя.

Тут уже без шума и криков не обошлось, даже звуки какой-то потасовки донеслись. Да и вообще, снова и собаки залаяли, и двери застучали. Но — стихло все быстро. С одного двора под конвоем вывели еще одного человека, староста вышел с бойцами и Гридей сам. Оба были вполне одеты, видно, вся деревня все же следила за теми непонятными делами, которые тут происходили. На улицу так никто и не высовывался, но головы людские над заборами кое-где торчали. Понимали это и десятники, поэтому по селу прошел человек Петра, на местном наречии и немецком громко объявивший, что утром будет общий сбор на площади у дома старосты, а сейчас всем спать. Семен перераспределил своих людей, назначив два парных дозора, однако расставили их по концам деревни, и даже немного дальше, чтоб собаки лишний раз не беспокоились, и остатки десятка прошли в орденскую усадьбу, куда до того провели старосту и захваченных орденцев.

Николай Федорович осматривался с любопытством, когда они отошли от деревни на сотню метров, поднялись на небольшой пригорок и вошли в ворота усадьбы. Однако ночь и факелы не давали рассмотреть подробностей, можно было пока лишь понять, что первый увиденный им форпост Ордена отличается от всех типов построек, виденных ранее. И основная усадьба была из полутора этажей (высоко поднятый каменный полуподвал и бревенчатый основной этаж), и все хозяйственные постройки оказались сгруппированы за домом отдельно, и церковь, с парой строений возле нее, с другой стороны. И башня, чей силуэт все же можно было разглядеть на ночном небе. И даже небольшой пятачок возле крыльца был замощен камнем (а снег с него убран).

И в самом доме отличия были видны сразу. Сеней после крыльца не было, зато был небольшой… холл, что ли, с лестницей вниз и двумя комнатами по бокам. Основным проходом был центральный, с двустворчатыми дверями, открытыми сейчас настежь, но ни Седов, ни бойцы из его десятка не смотрели туда. Справа, у стены, в ряд было сложено четыре тела. Двое — сильно порубленные, один из остальных — в богатой одежде, и четвертым, чуть отдельно — боец из десятка Черного по прозвищу Седмец с какой-то небольшой раной под правым глазом. Ему и кровь вытерли с лица, и глаза закрыли, и руки аккуратно сложили на груди… все невольно замедлили шаг. Николай Федорович знал его, но не близко, как большинство из отряда, не состоящих в четвертом десятке. Он потянул с головы шапку, народ, оглянувшись, последовал его примеру. Несколько секунд постояли, и откуда-то из глубин дома вышел Семен и стал распоряжаться. Вообще, люди видны были, и в воротах стояли, и в самой усадьбе с обоих этажей слышались голоса.

Семен увел десяток куда-то устраиваться, а Седов задержался в центральном зале, обнаружившимся сбоку за двустворчатыми дверями, где за большим столом сидели князь и Гридя. Тут же была еще пара человек из отряда, в том числе тот, кто знал местное наречие, а перед мрачным князем стоял староста деревни. Николай Федорович отошел к нагретому камину, который был расположен у боковой стенки. Видимо, его топили днем, да и сейчас там догорало несколько полешек, так что тепло шло ощутимое. Седов согрел руки и, сняв рюкзак, стал, поворачиваясь, отогревать бока — все же, за время ожидания настороже в деревне, они все немного подмерзли. Ну и параллельно он прислушивался к беседе (или допросу?), которую вел, точнее, пытался вести князь. Староста, хоть и походил с виду на того же Никодима (был стар, сед, высок, сухощав и сутул), выглядел совершенно заторможено — глаза с пола не поднимал, отвечал односложно и с таким акцентом, которого Седову еще не приходилось слышать. Князь не стал мучить его долгими расспросами, и отправил обратно в деревню (под присмотром бойца, правда). После чего огляделся, и, заметив вопросительный взгляд согревшегося Николая Федоровича, указал ему на место рядом с собой. Здесь же присел за стол и Семен, вернувшийся к тому времени из глубин усадьбы и искавший Седова, но задержавшийся, видя, что князь будет что-то рассказывать.

–Зашли мы во двор хорошо — помолчав, сказал князь — как и хотели. Собак сразу сняли, те толком и лай поднять не успели. В дом зашли, у них даже дверь еще закрыта не была, да и от кого им….

Все покивали. Князь говорил медленнее и тише, чем обычно, впрочем, в усадьбе к тому времени установилась почти полная тишина, так, еле слышно было, что где-то кто-то ходит.

–И дальше хорошо вышло — продолжил князь — они нас все равно услышали, а сами уже повечеряли к тому времени, да, может, и выпили, так что вон туда — он кивнул на холл — вместе с нами и выскочили. Мы в дверь, они — кто откуда…

Он помолчал еще немного.

–Сами-то в одних рубахах уже, а кто и нет, так все одно без доспехов. Ножики, правда, похватали свои — он кивнул на угол, в котором, как оказалось, лежало три коротких… меча не меча, тесака не тесака… «Кошкодер — помогла Седову память — катцбальгер, вроде. В тесноте удобен, накоротке».

–Да, считай, не помогли им ножики. Одному сразу сулицу под ребра сунули, двое рубиться было полезли, и рыцарь их тоже, с мечом… да только наши все в железе. Но был у них один, бывалый, видать. Высунулся, говорят, с самострелом, да и выцепил из второго ряда. Ну, а на семи шагах, бронебойным, да прямо в лицо… — князь расстроенно махнул рукой.

«Без шансов» — согласился с ним Седов. Если для бойцов первой линии, кроме хороших доспехов, были подобраны и железные маски на лицо, которые сейчас называли личинами, то бойцы второго ряда для большей подвижности (и так, считай, дробовики с припасом на них) были экипированы полегче. Но с такого расстояния и маска арбалетный болт не удержала бы.

–Первых-то к тому времени срубили уже, так что и этот недолго прожил — закончил князь — да только… — и он снова махнул рукой. Как оказалось, расстроен князь был все же сильнее, чем показывал.

–Мы слышали, вроде, бомбу рванули? — после паузы спросил Николай Федорович.

–Это, вон, к Гриде — князь слегка оживился.

Гридя ухмыльнулся, жестко, только губы в улыбке растянул. Глаза остались холодными.

–Сидел у них дозорный на башне — пояснил он — но дверь тоже не закрывали. Там у них лестницы приставные, ну, сами глянете завтра… Так он первую успел поднять, пока мои заскочили. Да только они ему сразу дымовушку подкинули. Его и оглушило, и отравило… Пока он там кашлял да в себя приходил, мои один другому на плечи залезли, да скинули и его, и лестницу. Ну, а дальше уж и его, и еще одного, что тут, в усадьбе, выжил, мы с Петром в оборот взяли. Они нам и обсказали, как тут что, и что в селе есть еще один ихний, что семью завел и всем уже верховодит заместо вуйка. Да вы его видели, вместе же тащили. Сейчас Петр с ним на конюшне… разговаривает, а Черный ему помогает.

–Они с бойцом этим — Гридя кивнул на холл — больше десяти лет вместе, а тут вот так…

–Так сколько их было-то… всего? — снова после паузы спросил Седов. Отвечать взялся Гридя:

–Тут пятеро, да на башне один, да в деревне, да мы с собой которого привели… а! Еще священник их! Девять, выходит. У них тут прислуга, конечно, есть, на конюшне там, да тут, в доме, девки… Двое мальчишек еще, при священнике были, но с ними тоже, завтра разберемся — Гридя зевнул.

–А где священник? — насторожился Николай Федорович.

–В сарай снесли — равнодушно отозвался Гридя — под руку попался той паре Черного, что церковь его проверяли. Сейчас и этих — он снова кивнул на холл — перенесем, да спать.

–Вы перекусите — оживился князь — тут, внизу, поварня, и там при ней такая… столовая зала. Там у них припасов много, готовое есть. Мы-то уже. Семен, твои там как?

–Да вот, я и хотел спросить — отозвался тот — где переночевать, нашли, еще горячего похлебать — совсем было бы хорошо. С остальным завтра будем разбираться, так?… Мы же тут пока постоим?…

–Да — отозвался князь — наши тут наскоро пробежались по амбарам… припасов как бы не в пять раз больше, чем в той, первой усадьбе орденской было. Так что пока постоим.

Народ стал расходиться. Закинув свой рюкзак и кафтан в комнату, где им планировалось ночевать, Седов через холл (тела уже убрали) спустился на нижний этаж. Там потолки были пониже, что сразу бросалось в глаза, было теплее (что тоже сразу ощущалось) и вкусно пахло какой-то похлебкой. За небольшим коридором открылась комната, размером, наверное, с верхний зал, может, чуть поменьше. Здесь уже сидела часть четвертого десятка и Ефим с Михайлой. Бойкая бабенка приятных пропорций подвала на стол. Похлебка оказалась щами, на столе были соленья и копченое мясо, окорок (видно, из запасов бывших хозяев). Народ ел молча, однако за перемещениями бабенки (точнее, ее задней части) глазами-то послеживал. «Не особо, значит, устали — подумал Николай Федорович, принимая миску — да и то, считай, десяток Черного воевал, да Гридины ребята по лесу мотались. Остальные больше ждали, хотя, идем который день…». Пока он ел, никак не мог сообразить, что за посторонний запах ему мешает. Суп был вкусным, мясо тоже, и это сбивало. А вот как доел — понял, от сиящего рядом Ефима пахло спиртом и… лекарствами! «Черт, совсем про наших раненых забыл! — огорчился сам на себя Седов — вообще, все как-то враздрай у меня вышло сегодня. Первый блин, что ли?…».

–Как там наши раненые, Ефим? — спросил он, подтягивая к себе чашку со взваром. Несколько таких, уже налитых, стояло в центре стола.

–Ничего страшного — отозвался тот, допивая свой взвар — нога и рука. Рука просто порез, на ноге серьезней, но жилу не задело. Промыли, мазь наложили, перевязали. Сладким взваром напоили.

–Мне надо посмотреть?

–Ну, завтра, на перевязке если? — неуверенно сказал Ефим — да там ничего серьезного, старче! Мы с Михайлой все сделали.

Михайла кивнул, подтверждая, и Седов решил не дергаться. Как-то навалилась усталость, и он, не глядя по сторонам и ни на что не обращая уже внимания, поднялся на верхний этаж, дошел до их комнаты, где прямо на полу была организована постель из всего, что под руку подвернулось, снял свои унты и завалился спать.

Усадьба затихла, хотя спали в ней не все. В одном из помещений конюшни заканчивали… разговаривать (пытать, чего уж там) с выжившими орденцами. Петр, один из его людей, наиболее разбирающийся в этом ремесле, Черный, не специалист, но бывший на подхвате (за своего бойца) — не в первый раз выбивали нужные им сведения. Из выживших особо упорствовать никто не стал, да и смерть им была обещана легкая, так что криков почти и не было. Забежавший к ним на минуту зевающий Гридя уточнил, что все в порядке, и пошел таки спать. Собранные пока, до утра, в одно помещение слуги мужского пола, да два парня — помощника священника, сперва боялись было, не зная, чего ожидать от этих новых… хозяев?, но тоже уснули. Спала и женская прислуга, оставив по распоряжению Семена в том самом холле, куда посадили дневальных, пару блюд с мясом и лепешками, да укутанный, чтоб не сразу остывал, горшок с взваром для сменяющихся дозорных. Сам Семен оставался на дневальстве в первую половину ночи, а во вторую его сменил Степан. В селе и возле усадьбы тоже все было спокойно. Если народ и переговаривался между соседними домами (а, может, и заходил к соседям), то на улицу и за село никто ночью не выходил. Все было тихо.

Если же говорить о других местах, то по отношению к нашим героям почти везде тоже было, так сказать, «тихо». В Рязани и Москве — совсем, во Пскове — почти (Тверд со Жданом потихоньку набирали людей). А вот в Иван-городе, еще, можно сказать, новой московской крепости напротив принадлежащей сейчас Ордену Нарвы, кое-какие движения, связанные с отрядом, происходили. Тот самый десятник третьей сотни второго наревского полка, действительно, был опытным человеком. Вернувшись из дозора, он доложил об отсутствии происшествий. Но так этого дела не оставил.

Надо сказать, что десятником и даже сотником мог сейчас стать почти любой из простых людей, выбравших путь воина. Воеводой или тысячником — нет, там уже только из знатных семей, по анекдоту — «у воеводы свои сыновья есть». Но был еще и такой нюанс, что в постоянно воюющей несколько сотен лет стране (если уж брать все русские княжества) любой хороший воевода или тысячник имел… скажем так, доверенных людей и среди сотников, и среди десятников, а то и среди простых, но опытных воинов, ветеранов. Это позволяло и информацию получать быстрее (и точную, что немаловажно), и — иногда — в обратную сторону ее тоже запускать более оперативно, чем по цепочке приказов. Должности такие люди могли занимать в войске (или его снабжении) самые разные, но прямой доступ к «начальственному телу» имели.

Так вот, десятник сам был не из таких, а из простых, но вот его сотник, с которым десятник был в отличных отношениях — как раз мог накоротке общаться с полковником второго наревского, или нарвского, полка, который и базировался, как сказали бы в 21 веке, в крепости Иван-города. Выбрав время, десятник рассказал своему командиру о случайной встрече. Тот выспросил все в подробностях, и на следующий день уже сам переговорил кое с кем. Ну, а еще через день вечером состоялось небольшое собрание у полковника, на котором, кроме него самого, присутствовали еще четверо близких ему людей и тот самый десятник. Пришлось ему еще раз, в подробностях и дословно, пересказывать встречу и разговор. Его после рассказа отпустили, а сами еще с полчаса обсуждали что-то, после чего разошлись. Запущенная князем наудачу информация начала работать…

3

На следующее утро Николай Федорович проснулся хоть и выспавшимся, но все же не сам, а от постороннего шума. Позволив себе еще пару минут полежать с закрытыми глазами и прислушиваясь, он уловил, что в большом доме не спят уже многие. Откуда-то слышался приглушенный разговор, кто-то ходил (хоть и стараясь ступать тихо), тянуло теплом и чем-то съестным. Открыв глаза и проморгавшись, Седов увидел, что в их комнате несколько человек еще спят, а небольшое оконце (слюда) уже налилось достаточно светлой серостью, что, по зимнему-то времени, означало, что утро уже не такое раннее. Тихо одевшись, он вышел в коридор и добрался до холла, где уточнил у дневального насчет нужника и умывальни. Первый, как ему сказали, был за усадьбой, в группе хозяйственных строений, а умывальня неожиданно нашлась в одной из двух малых комнаток рядом с этим самым холлом. Выйдя сначала все же на улицу, Николай Федорович увидел, что уже почти совсем светло. Но на детали отвлекаться было некогда, и только на обратном пути он смог разглядеть, что погода сегодня с утра стоит безветренная, но морозная. Небо было почти ясным, вместо сплошной облачности висела легкая дымка. Кивнув стоящему у ворот дозорному, он вернулся в дом, и, скинув кафтан у дневального, с удовольствием умылся. Теплая вода была, полотенца тоже нашлись, так что, когда он, вымывшийся, вытершийся и довольный жизнью, вышел в холл, слова оказавшегося там Семена он встретил довольной улыбкой:

–Проснулся, старче?… Спустись вниз, перекуси, потом с князем парой слов перемолвимся.

–Время есть? — спросил Седов, который совершенно не знал планов князя на сегодняшний день.

Семен скорчил гримасу, которая должна была означать, что время-то есть, нооо…, и Николай Федорович, все поняв, кивнул и спустился вниз. Там, в столовой зале, сидело человек пять из разных десятков, а девка с поварни (не вчерашняя, с… габаритами поменьше) подавала им горячие лепешки. На столе было еще что-то из квашеных овощей, мясо, так что получилось позавтракать довольно сытно. Никто не рассиживался, и Седов тоже. Успев отметить, что взвар тут несколько другого вкуса (вчера не разбирали, а так, видимо, везде набор трав для заварки свой), он бодро поднялся на верхний этаж и пошел искать князя.

Князь и почти все десятники нашлись, где и ожидалось — в главном зале (с камином). Разговор у них шел неспешный, так что, видно, особо срочных планов у князя не оказалось. Хотя, как выяснилось практически сейчас же, это было не совсем так. Князь коротко посвятил Седова — дел оказалось много, но последовательность их была уже распланирована. Была там пара заданий и для самого Николая Федоровича, но первым делом князь все же собирался говорить с деревенскими, как и было им вчера обещано. Минут через пятнадцать, обговорив последние мелочи, все десятники разошлись, и по дому поднялась некоторая суета. Николай Федорович тоже заскочил к себе на минуту — надо было переодеться в куртку из 21 века, и, выйдя затем во двор, Седов обнаружил там собирающуюся уходить к селу группу бойцов. Князь и Ефим с Михайлой тоже были здесь, собиралась идти еще кучка местных, за которой присматривали два бойца, были и бабы из обслуги. «Видимо, князь хочет донести свои слова сразу до максимального количества народу сегодня» — подумал Николай Федорович — «ну да, у него же, считай, первое выступление перед будущими подданными».

Все потянулись со двора, а сам князь немного медлил. Седов пристроился рядом с ним, и они как-то неторопливо зашагали к селу, последними из всей цепочки. Хотя дневальные в усадьбе остались, конечно. Князь периодически бросал по сторонам рассеянные взгляды, видно были, что мысли его где-то далеко. «Да он же волнуется — внезапно понял Николай Федорович — не может сообразить, что говорить?… Нет, это, вроде, решил, я слышал, они с Ефимом обсуждали… А что тогда?… Не знает, как начать?…».

–Ты улыбнись им, княже — тихо сказал Седов. Князь сбился с шага и даже приостановился:

–Что?!

–Улыбнись — старче пояснил свою мысль — тут же все холопы, кто захваченный и пригнанный, кто уже тут родившийся… Орденцы их считают мало что не за скот, да ты и сам знаешь. Ни хорошего отношения, ни доброго слова они никогда не видели. Да и у себя в Рязани, вспомни, часто ли ты своим… просто улыбался?

Князь задумчиво пошел дальше (впрочем, так же неторопливо). Через десяток шагов он поднял глаза на Седова и спросил, тоже негромко:

–Что же ты думаешь… улыбка поможет?

–Хуже точно не будет — убежденно ответил тот — было у нас такое выражение, я дословно не помню, примерно так: улыбайтесь, господа, все глупости на земле делаются с серьезными лицами. У них сейчас (да и у нас, если на то пошло) начнется такая жизнь, какой пока ни у кого не было. Так, может, и начать ее так, как никто не начинал?…

Князь хмыкнул, улыбнувшись в бородку, сам понял, что улыбается, завис на секунду и улыбнулся уже во все лицо. Хлопнул старче по плечу, и ускорился, да они и так уже к деревне подходили. Там, на той самой небольшой площадке в центре перед домом старосты, где сходились две дороги, уже собралась толпа. Ну, как толпа — полсотни местных точно, может, и больше, да отряд почти весь, так что народу набралось. Особого шума и толчеи и так не было, а уж когда подошел князь в своем расшитом кафтане, да Седов в своей невиданной здесь блестящей куртке (и с крестом поверх свитера), да четыре воина из отряда, что на последних метрах дождались князя и пошли охранением, народ и вовсе притих. Для князя приготовили небольшое возвышение — подогнали сани, да внутрь что-то подложили, невысоко, с полметра всего, но ему хватило. Когда он легко туда шагнул, его стало хорошо видно с любой точки площадки. Оцепление делать не стали, да и народ не сгоняли, все сами пришли, так что перед санями остался небольшой пустой пятачок (метра три, не больше) дальше полукругом стояли местные, а за спиной у князя и вдоль заборов — воины отряда. Впрочем, какой-то строй никто не выстраивал, и бойцы кое-где стояли, смешавшись с деревенскими. Десятники, конечно, тоже были возле саней, там же и Ефим с Михайлой виднелись. Седов встал немного сбоку, чтобы видеть и князя, и народ.

Князь подал знак, и возле саней, после небольшой возни, поднялось знамя. В чехле оно совершенно не выделялось, а вот сейчас притихшие люди практически все смотрели на алое полотно, которое (с небольшим наклоном древка, чтоб лучше видно было) держал возле саней Семен. Седов давно привык к основным цветам этого времени — серому, коричневому, бурому да черному. Иногда добавлялась еще синь неба да зелень леса, но не сегодня и не здесь — небо было блеклым, а виднеющийся за селом лес — черным. Эти цвета и сейчас его окружали, разве что добавить еще белый снег, да желто-розовое солнце, решившее сегодня выглянуть через редкую дымку на небе. И ярко-алое знамя на таком фоне просто притягивало к себе взгляд, причем не только у него, а у всех на площади. И только князь, как заметил через какое-то время с некоторым трудом оторвавшийся взглядом от знамени Николай Федорович, пристально глядел на людей.

–Поздравляю вас, люди — громко и каким-то особым тоном сказал князь после паузы — сегодня у вас праздник. С сего дня вы — вольные, свободные, и навсегда освобождаетесь из-под власти ливонцев.

И улыбнулся. Седов, который с момента первой встречи с рязанцами как-то больше не обращал особого внимания на их внешность, внезапно заметил, что князь, как ни странно, очень хорошо подходит на роль… князя. Высок (по местным меркам), силен, красив, молод. Богато одет. Внушителен и харизматичен (это, конечно, врожденное, но уж чему-чему, а правильно разговаривать с людьми дядьки его в детстве выучили, ну, как сами умели, конечно). Сейчас, на контрасте с местными, одетыми бедно и кое-где даже рваненько, да и лица у них были… не очень, все это было особенно заметно. А улыбка сделала его молодое лицо более… живым, что ли, близким?… Все это мгновенно выдал Николаю Федоровичу перешедший в особый режим мозг. А князь тем временем продолжал говорить, громко и размеренно (на русском, а один из людей Петра повторял за ним на местном наречии, в котором, кстати, проскакивали немецкие слова):

–Я — Великий князь рязанский, Иван. Но недавно, объявив войну на смерть Ливонскому ордену, принял я имя и титул пресвитера Иоанна, главы Ордена Красного знамени!

Князь указал на знамя, Семен еще наклонил древко. Освещенная солнцем ткань колыхнулась, снова привлекая к себе взгляды.

–Цвет этот хорошо знаком вам — сказал князь после небольшой паузы — это цвет крови людской, что вот уже три сотни лет льют на этих землях немецкие захватчики, называющие себя братьями Христовыми. Но соблюдают ли они хоть один из заветов Христа?… Возлюби ближнего?… Хоть одну из божьих заповедей?… Не убий, не укради?… Нет! Наоборот! Придя сюда с огнем и мечом, они частью перебили, частью захолопили народы, что тут жили, и стали и дальше совершать набеги, сгоняя под свою руку людей и захватывая земли. Есть ли среди вас те, кто ведет род свой от племен, на этих землях исконно живших? Поднимите руку, если есть!

В толпе, переваривавшей такие ошеломляющие новости, прошло некоторое шевеление, после которого осторожно (и невысоко) поднялись три руки, а за ними — еще одна.

–Десятая часть от жителей не наберется — с горечью в голосе сказал князь — и это на родной земле… Откуда же остальные? Пригнаны как скот, куплены или захвачены на соседских землях, литовских да польских, а то и в немецких, но больше всего — с Руси. И туда пытается вот уж сколько лет пройти Орден со своими порядками, рыцарями да священниками, да не пускают его. И льется кровь из года в год на рубежах, и конца той крови не видно… И по следам этой крови пришли мы сюда! — князь снова возвысил голос — Но не только! Был нам послан высшими силами посланник из будущих времен, на пять сот лет от нынешних отстоящих! Поведал он нам, какие страшные и кровавые события дальше ждут и Русь, и земли эти, и тут уж решили мы, что нет времени ждать! Вот, Николай Федоров сын Седов, человек, перенесенный из будущего!

Князь одним движением поманил Николая Федоровича, и тот, подойдя к саням, вышел на шаг вперед и слегка поклонился толпе. После чего снова отошел в сторону. На этом этапе князь не просил его выступить, может, попозже. Так что пока Седов стоял в стороне и ощущал на себе несколько десятков взглядов. Его, благодаря его росту, тоже могли видеть почти все на площади, как и князя. Николаю Федоровичу приходилось бывать на разных собраниях, и в роли докладчика, и в роли простого слушателя, и в роли оправдывающегося, и, наоборот, в роли грозного начальника — но на таком… сельском сходе ему бывать не доводилось. Он чувствовал направленную на него от людей… опаску, что ли. Ощущения были новые, необычные, мозг все фиксировал, но реагировать пока было не на что. Люди молчали, хотя каким-то образом Седов стал… ну, не то, чтобы понимать их мысли, но чувствовать общий настрой, что ли. А может, он себя в этом просто убедил?… В любом случае, сейчас от людей на площади шло в основном любопытство, разбавленное печалью на словах о пригнанных на чужбину.

–Не буду говорить, что с приходом нашим прекратит та кровь литься — тем временем продолжал князь, понизив голос, но подпустив в него суровости — вчера, здесь уже, погиб один из людей наших. Да только без крови не остановить заразу эту, Ливонским орденом именуемую. Что же до самих орденцев, на земли эти пришедших, так мы им той земли выделим… по сажени на каждого, и рыцарям их, и священникам, слово Христа извратившим, и тем прихвостням, что своих же родичей предавая, служат у них в надзирателях да помощниках! Тем же, кто в обслуге или в иной подневольной работе у них был, вреда не причиним, они, как и вы все, ныне вольны и могут идти, куда пожелают — князь посмотрел на стоящих несколько отдельно от всех работников и девок из усадьбы Ордена.

Народ, снова напрягшийся было, выдохнул. Обслуга усадьбы тоже, похоже, несколько расслабилась.

–Тем же, кто решит остаться здесь, такой у меня будет сказ: земли все и иное имущество, у Ордена отобранное, берем мы себе. Да только по весне с решившими остаться посчитаемся: на каких условиях отдать им в пахоту те земли и иные угодья в пользование. Семенами поможем. Тяглом. А на этот год никаких налогов, податей либо иных сборов ни с кого брать не станем!

Теперь над площадью словно легкий ветерок прошел, практически каждый что-то сказал соседу или просто пошевелился. Однако князь продолжал, и люди снова притихли:

–Что же касается тех припасов, что вашими же непосильными трудами за годы скопил Орден в амбарах своих — теперь князь махнул рукой в сторону орденской усадьбы — так тем из вас, кто в самом бедственном положении, поможем мы. Ну, а кое-что, молоко то же, да яйца — детишкам вашим, будем и дальше раздавать. Живете-то вы тут кто получше, кто похуже, а все равно — ради детей своих… Теперь, надеюсь, всем полегче будет.

А сейчас над площадью прошел, скорее, всхлип, и всхлип это был женским голосом. Николая Федоровича пробрало странной смесью эмоций, как будто вой женский от глухой тоски оборвался рыданием. Но князь продолжал говорить, и народ стал слушать следующие слова:

–Для тех же, кто считает, что мало нас и не сдюжим мы перед Орденом, хочу сказать вот что: да, нас здесь немного, но есть у нас еще люди, против ливонцев пойти готовые. Да и пока что — едва ли полтора десятка их мы перебили — а держали они в страхе четыре, а то и все пять сотен народу, если все села, деревни да хутора посчитать, что в этом краю есть. Понятно, что у них и воины опытные, и оружие — но это все и у нас есть, и самое главное — мы не боимся оружие простым людям дать и с собой их против Ордена поставить. Ну, а кто все же опасается — повторюсь, держать не будем, могут идти на все четыре стороны. Все соседи, кого не возьми, покорных любят…

После этих слов Седов ощутил странную смесь эмоций. Была и… не трусость, нет, покорность судьбе, что ли, был и протест, откуда-то плеснуло яростью.

–Напоследок хочу сказать самое главное — перешел к завершению своей речи князь. Постарайтесь как можно быстрее понять, что с этого дня так, как вы жили раньше, под Орденом, вы больше жить не будете. Вчера переговорил я с вуйком вашим… Нет к нему никаких подозрений, но — он стар. Сейчас, для той жизни, какая у нас всех дальше будет, нужен вам старший деятельный, который не побоится и у нас что-то спросить, и за вас, где надо, встать. Выберите сегодня такого, сами. От нас же пройдутся по дворам люди, кратко, но переговорят с каждым хозяином, кто чем живет. Кому помощь нужна, кто, может, нам сам помочь захочет.

А теперь от людей потянуло легким… недоумением?… любопытством?…

–Нам сейчас дороги надо перекрыть да дальше с ливонцами воевать — пояснил князь — так, может, кто захочет за обиды свои старые поквитаться с ними? Пока зима. Обучим, оружие дадим, подумайте. А вообще, дальше по всем деревням да селам все, мною нынче сказанное, можете смело разносить. Нам с вами говорить не один раз еще, да о многом — о хозяйстве, как новые порядки строить, о вере Христовой, так что заканчиваю на сегодня. Завтра с утра будет молебен в церкви, но сразу говорю — не по католическому и не по православному обряду. Приходите. А на сегодня все — и князь улыбнулся еще раз.

Он легко соскочил с возвышения. Над площадкой сразу поднялся шум, но народ общался только между собой, и за пару минут никто не пошел к князю и десятникам, так и стоящим возле саней. Князь подал знак, знамя свернули, и бойцы стали выдвигаться обратно к усадьбе. Теперь уже руководство ушло вперед, и быстро, Седову, который приостановился посмотреть, что будут делать деревенские, пришлось догонять. А на площади подняли гвалт, который только усиливался по мере того, как уходили последние бойцы отряда. Николай Федорович по дороге до усадьбы обернулся на деревню еще пару раз, но дракой, вроде, не пахло. Исчезло и чувство распознавания эмоций, возникшее у него на площади.

А во дворе усадьбы, до которого Николай Федорович добрался одним из последних, князь заканчивал говорить что-то собранной в одну кучу усадебной обслуге. В куче было человек пять девок, считая вчерашнюю кухарку, да четверо мужиков, точнее, два мужика и два пацана, скорее всего, помощники конюхов. Отдельно стояли два…. подростка или уже парня, у Седова все еще были проблемы с определением возраста местных, они были одеты несколько иначе остальных — получше (а у других старье или даже рванье было, если честно).

–…Так что повторю еще раз — держать мы никого не держим. Кто решит остаться, скажите Гриде или вот Петру, с вами еще раз обговорят, как мы будем жить дальше. Кто решит уйти — тоже предупредите, чтоб они знали — и князь пошел на крыльцо.

Остановившиеся рядом Петр и Гридя внимательно оглядели всю прислугу на дневном свету («ну да, вчера-то все в потемках да при светильниках» — подумал Седов) и тоже пошли в дом. Остальные, бывшие на дворе, тоже туда потянулись. Николай Федорович хотел было пойти со всеми, но решил, пока там толчея, заглянуть в башню. Обойдя усадьбу (сзади оказалась еще одна дверь, с совсем небольшим крылечком), он остановился, чтобы посмотреть на башню вблизи. Стояла она метрах в семи-восьми от второго крыльца, и вблизи все-таки внушала уважение. Невысокая (действительно, три этажа), сложенная как из валунов, так и из тесаного камня, с небольшими (только голову просунуть) оконцами на втором и третьем уровнях, она выглядела так, как и должна была выглядеть крепостная башня из средневековья по представлениям человека из 21 века, только что небольшая.

Пока Седов разглядывал башню, сверху высунулась чья-то голова. Признав старца, один из дневальных, поставленных на дозор, махнул ему рукой и спросил:

–Посмотреть хочешь, старче? Поднимайся, там незаперто.

Николай Федорович прошел к двери. Открывалась она наружу и была глубоко вделана в камни стены, так что выбить ее было бы достаточно трудно. Три железные полосы, которыми она была окована, и доски не меньше пятидесятки — говорили о том, что строили эту башню люди знающие, и не их вина, что потомки проспали штурм. Засов, который был изнутри на двери, представлял из себя толстую железную пластину и двигался в здоровых железных же накладках, в общем, все было сделано солидно. На нижнем этаже башни обнаружился очаг типа небольшого камина, с уходящей вверх через перекрытие трубой, запас дров, деревянная лестница наверх, закрепленная в специальных пазах, а часть комнаты была отгорожена дощатой перегородкой. Люк ничем закрыт не был, а высота этажа была чуть больше двух метров. Седов, прикрыв за собой дверь, поднялся на второй этаж. Там было светло и пусто — оконца, сделанные как бойницы (изнутри шире), давали достаточно света, чтобы все увидеть, но как раз видеть-то было и нечего. Поднявшись еще выше, Седов застал такую же картину, только этот этаж был пониже, а окна — побольше. Ну, а на самой крыше, куда вела практически вертикально поставленная лесенка, обнаружился дозорный, который стоял на площадке, упакованный в тулуп и со свистулькой на веревочке, висевшей на груди. Площадку огораживал невысокий, по пояс примерно, парапет, лаз на крышу закрывался плотной крышкой, тоже сбитой из толстых досок.

–Глянь, старче, как они тут устроились. Место хорошее, и вид какой! — дозорному было скучновато, а до устава караульной службы было еще далеко, поэтому он с удовольствием встретил гостя. Седов стал не спеша осматриваться. Действительно, с башни стало видно, что для ближайших окрестностей — это самый удобный наблюдательный пункт. Чуть поднятая над основным зданием церкви небольшая башенка, с крутой крышей и крестом на ней, были даже ниже площадки башни. Через легкую морозную дымку было видно, что примерно с юга на север проходила полоска дороги, от нее в деревне уходило ответвление, по которому пришел отряд. На востоке, куда оно шло, за небольшим леском виднелись дымки от печей деревни, которую они вчера проходили. На западе и северо-западе местность становилась заметно выше и холмистей, но не сразу, а километров через восемь-десять. Выделялся северо-восток — там довольно близко начиналось обширное пространство, на котором среди кустов и островков травы кое-где до сих пор можно было разглядеть открытые участки с поднимающимися над ними паром. Туда тянулась большая полоса заболоченной местности, на которой иногда встречались открытые болота и озера. В 21 веке эта часть земель была серьезно окультурена, а пока — почти совершенно непроходима, разве что в конце зимы, когда часть болот промерзнет, а часть — засыплет снегом. Может, местные охотники и знали какие тропы, но для крупных отрядов этот путь был непроходим, что было еще одним аргументом, когда решался вопрос захода отряда на территорию ливонцев.

Солнце, хоть и через дымку, просвечивало хорошо, и Николай Федорович с удовольствием осматривался — немного отвык в последнее время от хороших видов.

–А что, других укреплений орденских отсюда точно не видно? — спросил он у дозорного — а то там, внизу, дрова, да и я слышал, что с таких башен огнем знак подать можно.

–Нет, старче — охотно ответил тот — тут нигде следов огня нет, мы смотрели. А дрова там для того очага, что внизу. Там, в загородке, припасы сложены еще, видать, на тот случай, если тут запереться и сидеть от осады. Да только наши раньше успели.

–А как тут было, не знаешь? — поинтересовался Седов, решивший уточнить подробности захвата башни.

–Сказывали, что тут у них тоже дозор стоял, ну, оно и видно — прибрано все, лесенки тоже в порядке все. Так, когда началось, дозорный отсюда самую нижнюю лестницу поднять-то успел, да наши ему дымовушку закинули. Она его и оглушила, ну, и надышался он (весь отряд проходил обкатку дымом, чтобы бойцы точно знали, как воспринимается близкий взрыв бомбы и дым от нее). Так, пока он пытался откашляться да глаза протереть, наши его и выдернули! Ну, и лесенку вернули.

Николай Федорович кивнул, благодаря за рассказ, еще раз глянул на село (народ на центральной площади остался, но совсем немного), постоял еще с пару минут и полез вниз. Действительно, на втором уровне, если принюхаться, еще чувствовался кисловатый запах от пороха, но тяга в башне давно все выветрила. Он сунулся было с заднего крыльца, но дверь оказалась закрыта, и пришлось обходить. А в холле, пока он отряхивал снег с обуви, его перехватил Ефим.

–Сперва бумаги, старче, или церковь глянем?..

Князь просил сегодня Седова с Ефимом посмотреть все записи, что найдутся в усадьбе, а еще — глянуть, что там есть в церкви. Заодно надо было осмотреть, что вообще было в домике священника, и поговорить с теми двумя пареньками, которые были при нем. Николай Федорович прислушался к себе. Снова на мороз (ну ладно, морозец) прямо сейчас ему идти не хотелось, так что…

–Давай сперва бумаги посмотрим, Ефим. Заскочу, куртку только скину.

Минутное дело — и они с Ефимом и Михайлой прошли в комнату, которая была чем-то вроде кабинета для того орденца, который тут был главным. Сама комната была небольшой, но в ней было большое окно, приличная мебель (два шкафа, стол, бюро для письма, что-то типа диванов, точнее, скамьи, у которых и сиденья, и спинка были обшиты тканью), все с красивой отделкой — признаки если и не богатства по нынешним временам, так уж точно хорошего достатка. Сейчас на столе было свалено довольно много бумаг и… пергаментов?… (Седов впервые видел кожаные свитки). Точно, они. Здесь же стояли и несколько подсвечников — один аж на пять свечей, два — на три, и малый светильник с ручкой, видно, переносной. Но пока света зажигать было не нужно — окно, похоже, выходящее на юг, давало его достаточно.

После долгого разбора документов (и вообще бумаг) они поделили все на три части: официальные документы, к которым относился, например, пергамент, назначающий Питера фон Грюнвальда фогтом Везенбергской комтурии Ордена. Сюда же относились отчеты (точнее, их копии), которые фон Грюнвальд слал в неизвестный Седову Везенберг. Особой системы там не было, но по два отчета в год минимум (весной и осенью) отсылались. С трудом, но можно было разобрать угловатый почерк. В осеннем отчете давался перечень собранного урожая, в весеннем — приводились результаты зимовки. Там же иногда указывалась численность крестьян либо что-то из этой области, так, попалось два сообщения о постройке новых хуторов на каких-то ручьях. Написано все было, естественно, на немецком. Вторая часть бумаг составляла переписку с Орденом же, но, скажем так, частную. «Вилли, с обратным обозом пришли нормального пива, а то от местной браги меня уже тошнит! И рыбки к нему соленой» и на обороте «Посылаю пива. Подними там кружечку за нас» — записки примерно такого содержания составляли приличную стопку. Читать их было ничуть не легче официальщины, поскольку тут было много ошибок (да и вообще, и Николай Федорович не знал средневековых немецких правил грамматики, и Ефим ему помочь не мог). Но разобрались. И последняя часть представляла из себя всякие записки рабочего характера, в основном по хозяйству: сколько собрали того-то, направить кузнеца туда-то, не забыть то-то. Эта часть была написана, как правило, на всяких клочках и обрывках, и представляла собой скорее напоминалки, заставив Седова вспомнить стикеры 21 века.

Разложив на всякий случай документы в три кучки в одном из шкафов, они пошли пообедать, поскольку эта муторная работа заняла достаточно много времени. В столовой сидела часть десятка Гриди и он сам. Мужики выглядели сильно уставшими и работали ложками вовсю (на обед была похлебка с чем-то типа клецек).

–Твои где так замотались-то? — негромко спросил Седов.

–Оббегали на лыжах соседние деревни — так же тихо ответил ему Гридя — довели, что власть переменилась, рассказали кое-что.

–Много деревень?

–Кроме той, где мы вчера проходили, еще три. Две на большой дороге, на полдень и на полночь, верстах в пяти обе, а одна прямо на закат, тоже верст четыре-пять.

После небольшой паузы, пока подавальщица приносила Николаю Федоровичу миску с исходящей паром похлебкой, он (еще тише) задал Гриде еще один вопрос:

–А вчера, когда бумаги и документы по усадьбе собирали, из ценностей что-нибудь нашли?

Лицо Гриди, перешедшего к этому времени на взвар с лепешками, несколько прояснилось и даже приняло довольное выражение.

–Нашли, а как же. Они и так особо не прятали, да и мы потом… пока расспрашивали… уточнили, что где. Люди Петра навыки имеют, ты же знаешь… По мелочи, но нашлось. Но самое главное — у рыцаря этого оказался один сундучок — Гридя даже улыбнулся — так в том сундучке, навскидку, как бы не пятая часть того, что у нас на сбор отряда ушло…

–О-о — Седов обрадовался — а вообще, что выяснили? Ну, про Орден?

Совсем развеселившийся Гридя, допивший к тому времени взвар, глянул, что еще не все его люди закончили обед, и откинулся на лавке, прислонившись к обшитой деревом стенке.

–Многое выяснили, старче — так же негромко сказал он — и все больше хорошее… Сегодня к вечеру, как стемнеет, наверное, князь хотел собрать всех, рассказать, что вызнали, да обсудить, что делать будем. Вы-то сейчас чем занимаетесь?

–Документы смотрели, ну, бумаги, которые в усадьбе нашлись. Сейчас то же самое у священника глянем, да что там в церкви, посмотрим. И с парнишками этими, что при нем были, поговорить надо.

–Ага — Гридя кивнул, поднимаясь — церковь у них, конечно… амбар какой-то, я глянул. А остальное давай вечером — и он пошел на выход, подгоняя своих, закончивших к тому времени обед.

Ефим с Михайлой, сидевшие рядом, внимательно слушали этот разговор, но больше работали ложками. Только за взваром, когда в столовой никого, кроме них, уже не осталось, Ефим спросил старца:

–Пора, получается, Федора и остальных сюда… подтягивать? И машину твою?

–Получается, так — подумав, ответил Седов — еще с недельку если так снег посыплет, да даже одна метель сильная, и уже не проехать будет. Мы-то, как шли, хорошую дорогу натоптали. Да и так-то, думаю, лопату взять придется, да и помахать ей… А место, сам видишь, удобное, крепкое. Послушаем князя, что скажет…

Посидев еще пару минут, пока жирок после обеда завяжется да испарина после взвара высохнет, они пошли наверх. Девка с поварни только успела собрать миски с ложками да протереть стол (сидели без скатертей, ясное дело), как сверху навстречу им спустились румяные с морозца и голодные — по глазам видно было — мужики из десятка Степана.

«Кухня, видимо, весь день подряд работать будет, пока мы тут — подумал Николай Федорович, поднимаясь — что, интересно, местная обслуга решит — останется или уйдет?». Пока ему казалось, что условия жизни у взятых в обслугу орденских холопов были не очень. Что в той небольшой усадьбе Ордена, которую они захватили первой, что здесь — народ выглядел зашуганно, кое-кто светил синяками, да и не то что толстых, нормального-то телосложения ни у кого не было, кроме той аппетитной бабенки, что их вчера вечером кормила…

Откинув эти мысли, принявшие какое-то не то направление, Седов накинул куртку и вышел во двор. День перевалил на вторую половину, солнце таки разогнало дымку, и, хотя морозец еще ощущался, температура с утра явно поднялась. Они постояли пару минут на освещенном пятачке, продышались (в усадьбе из-за большого количества народу и постоянно топящихся на кухне печей все же было душновато) и пошли в сторону особняком (хотя и рядом с основным домом) стоящей церкви, небольшого домика возле нее и каких-то сарайчиков при нем. Летом, наверное, все пространство от усадьбы до церкви представляло собой один удлиненный двор, сейчас же была расчищена только неширокая дорожка к основному входу в церковь и ответвление от нее к дому священника. Двойные двери в церковь были закрыты (над ними на фронтоне был приделан небольшой крест), а сам дом вблизи оказался не таким уж маленьким — крепкая изба на низком, но каменном фундаменте, с крыльцом и небольшими сенями. И печка там была сложена с трубой через крышу, то есть и топился он по белому. От расчищенного пятачка возле крыльца тянулась совсем небольшая тропинка к боковой стене церкви, в которой виднелась маленькая дверь второго входа.

Николай Федорович задержался на секунду, оглядывая длинную стену церкви, на которой было три небольших оконца, прикрытых сейчас ставнями, и вошел в избу последним, после Ефима и Михайлы. Там, в просторной комнате, за небольшим столом сидели (точнее, сейчас медленно поднимались) оба паренька. Одному, белобрысому, Седов дал бы лет 15 по меркам 21 века, другой, темноволосый и вихрастый, был на пару лет помладше. На столе стояли две миски, в которых было налито что-то белесое, в отдельной чашке лежали два куска хлеба. В избе было тепло, но запаха еды почему-то не ощущалось. Секунду молчания разбавила звонкая рулада из живота одного из пацанов.

–Вас что, не кормили сегодня? — как-то сразу сообразил Николай Федорович — а чего ж вы не подошли? — и только после этого он подумал, что они его и не понимают, наверное. Однако мелкий живо ответил:

–Да мы это, забоялись. Как патера Бенедикта вчера того… а у нас тут было муки немного…

–О, ты по нашему говоришь — обрадованно сообразил и Ефим.

–Чего это по вашему? — даже с какой-то обидой ответил пацан — у меня мамка псковская… была!

–Умерла? — тоном ниже поинтересовался Ефим.

–Чего это?! — пацан попытался возмутиться — в селе живет! Пригнали их оттуда просто.

–А отец?

–Отца привезли по морю… из Любека. Ну, он так сказывал. От него у меня и германский говор. Меня патер Бенедикт потому к себе и взял, что я могу на двух других языках говорить, вот!

–Как звать-то тебя, полиглот? — спросил Седов, успевший оглядеть избу. Собственно, она вся была на виду, кроме небольшой отгородки возле печки. Широкий топчан, претендующий на право называться кроватью, с небольшим распятием в изголовье, штуки три полки, на которых виднелась посуда и какие-то бумаги, наклонная подставка для письма возле окна, сундук под топчаном да стол с короткими лавками — вот и вся обстановка. «Кровать явно священника, в закутке пацаны ночуют — подумал Николай Федорович — не сказать, чтоб особо богато».

–И ничего я пыль не глотаю — теперь вихрастый набычился — а зовут меня Петькой. Это мои так решили. Чтоб, стало быть, и Петром, и Питером можно называть, одно и то же выходит.

–Полиглот — это, по гречески, человек, который на нескольких языках говорить может — пояснил Седов, которого эта ситуация несколько забавляла — а товарищ твой что же молчит?… Он русского не понимает?…

Блондин покраснел и негромко выдавил из себя:

–Плохо…

–Как тебя зовут? — Седов перешел на немецкий — чем вы вообще занимались у вашего… патера Бенедикта?

–Отто — Олав! — одновременно сказали оба парня. Мелкий при этом заржал.

–Тихо! — Николаю Федоровичу пришлось повысить голос, и он тихим незлым словом вспомнил время, когда его сын был в подростковом возрасте. Давно это было, и ладно, хоть дочь тогда выносила мозг в основном матери, а парня бывшая на время вообще отправляла к нему, мол, мужское дело, одна не смогу его правильно воспитать. Было нелегко, кто понимает, но Седов тогда справился. И даже обходился без рукоприкладства. А кстати…

–Тебе, Петр, наверное, от патера часто попадало, да?

На этот провокационный вопрос Петька насупился и замолчал. Что, собственно, и требовалось.

–Так Отто или Олав? — переспросил старче, с любопытством глядя на блондина.

–Мать звала Олавом… мне говорили, что я из данов… здесь стали звать Отто. Я был помощником у патера, ну, во время служб. А так мы с Питером по хозяйству больше…

–В церкви прибираться, по дому тоже — пояснил оттаявший Петька, бывший, по ходу, тем еще электровеником — и потом, патер других языков не знал, а у нас тут кто с Руси, кто только на местном…

–А вы и местное наречие знаете? — заинтересовался Ефим — и язык данов? — он посмотрел на Отто-Олава. Тот снова покраснел:

–Нет… Мать, она… в замке… на кухне работала… отца я не знаю… местное знаем оба.

–Конечно — снова встрял Петька — по деревням-то, считай, половина на нем балакает, из старых. А кто новые, так те или с Руси, или литвины, или из купленных немцев.

Тут живот у кого-то из парней снова выдал руладу, и Седов принял решение:

–Михайла, будь добр, сходи с ними на поварню, пусть накормят. Скажите только, у вашего патера бумаги какие были ли, и церковь как открыть?

–Все бумаги на полке, а церковь открыта. Малый вход — теперь первым успел Олав.

–А ларец ваши вчера забрали — снова влез под руку Петька.

–Идите уже — Николай Федорович вздохнул.

Парни, прихватив хлеб, накинули верхнюю одежду (стало видно, что у Петьки она неоднократно была перешита и имела разнообразные заплатки, а у Олава — тоже с чужого плеча, но все-таки получше) и ушли с Михайлой в усадьбу. Ефим с Седовым, аккуратно сняв с полок пергаменты и бумаги, стали разбирать их под окном, на свету. Бумаги покойного патера можно было разделить на две части: касающиеся церковной службы — списки молитв на отдельных листах, и даже что-то вроде тетрадки, листов на двадцать, сшитых вручную, а также парочка описаний порядка богослужений, выходов, рукоположений и тому подобное, и переписка, как понял Седов, с кем-то из церковной ветви Ордена, в которой (сохранились черновики) патер докладывал о количестве вновь крещенных в истинную веру и о численности паствы вообще. Мелких заметок хозяйственного типа, по понятным причинам, не было, как не было и никакой личной переписки. Хотя, надо было поинтересоваться, что за ларец забрали вчера наши…

Отдельно хранилось то, что Николай Федорович, после прочтения нескольких листов, признал прообразом будущих приходских книг. Или, может, они уже были в виде книг в более богатых местах?… Здесь же это был небольшой деревянный ящик, в котором без всякой подшивки хранились отдельные листы (бумага была разного качества, а в начале были даже куски пергамента) с записями о рождениях, крещениях и смертях. Стопка их была совсем небольшой, пара десятков листов от силы, а вот почерк у патера оказался разборчивым. Последний лист содержал записи о смертях и рождениях примерно один к одному, а вот на предыдущем сразу несколько строк подряд были записями о крещениях. «Видимо, пригнали партию православных или каких-нибудь язычников — сообразил Седов — вот их и оформили сразу, оптом».

Разложив бумаги, опять же, на две кучки, Ефим с Седовым пошли в церковь. Маленькая дверь в боковом притворе оказалась незапертой, на ней и засова-то не было, и они легко прошли внутрь. Света от открытой двери и от четырех небольших окошек в башенке было немного, но достаточно для того, чтобы разглядеть ставни — простые деревянные щитки, которые они и пошли снимать, один по одной стене, второй по противоположной. Солнце, хотя и склонялось на запад, светило еще хорошо, так что, когда они сняли засов с основных дверей (как раз на запад и выходивших) и распахнули их, света оказалось более чем достаточно, чтобы разглядеть все внутренности церкви. Правда, разглядывать-то оказалось и нечего — она была… пуста. Ну, почти. Четыре скамьи, стоящие сейчас под стенами, два подпорных столба под возвышением (где была башенка) с местами для икон, видимо, и подставками для свечей (все пустое), простой алтарь, сбитый из досок, с небольшим крестом на передней стенке, и деревянная же конструкция типа ширмы, сейчас сдвинутая к одной стенке. Да, еще большое, больше полуметра в высоту, деревянное же распятие на торцевой восточной стене, над алтарем, но вырезанное грубо, где контуры тела Христа едва угадывались. «А чего я хотел, собственно — подумал Седов — церковь для завоеванных дикарей, в глуши, одна на несколько деревень, ладно, что священник свой. Это не богатый пригород Пскова, к примеру. По сути, убери сейчас распятие, ширму эту и алтарь, и можно здесь устроить… что?…». Тут он задумался, Ефим тем временем ходил и что-то рассматривал в алтарной части, прикидывая что-то свое. Так прошло минут пять, и через открытые главные двери в церковь влетел… конечно, Петька, поевший, и, значит, зарядившейся энергией. За ним более спокойным шагом шли Олав и Михайла.

–Здорово тут, да?… А у нас еще есть покровы для алтаря, и для перегородки, вышитые, и чаша для святой воды, и распятие, и свечи, и… — Петька был, похоже, намерен выложить все, что знал.

–Петр!… — Николай Федорович все-таки был отцом. А еще он долго был начальником в молодежном коллективе. Не всегда, но в большей части случаев это помогает выработать то, что называется «командным голосом», после включения которого даже до самых отмороженных молодых людей доходит, что дело может кончиться поротой жопой. В обоих случая, причем. Но до такого доводить не пришлось, Петька заткнулся и притих, а Седов сказал уже обычным голосом:

–Давайте закроем тут все и пойдем, покажешь ваши… сокровища.

Вместе они справились быстро, а потом Олав (Петька больше мешался) достал хранившиеся в сундуке вещи. Несколько покрывал, действительно, с цветной вышивкой (кресты, в основном), медная широкая чаша, похожая на маленький тазик, небольшое распятие — меньше десяти сантиметров в длину, из плохого, потемневшего серебра. Фигура Христа на нем тоже была оформлена (отлита, видимо) очень грубо, так что Ефим, хмыкнув, сказал:

–Да уж, старче, с твоим не сравнить.

Тот только кивнул, но проныра Петька успел, пока они все складывали обратно, выспросить, что за такое распятие у них, и Ефим сдал старца с потрохами. Михайла просто ухмылялся, глядя на весь этот цирк. Вообще, похоже было, что Петьку из дома сплавили специально, ибо он в больших дозах утомлял. Но… он все же выпросил, и Седов достал из-под свитера свой крестик и показал ребятам из своих рук. Петька просто раскрыл рот, а Олав, хоть и был сдержаннее, но тоже, по виду, на время выпал из реальности.

–Видал, какое красивое?… А ты говорил, враки, про будущие времена — сдал Олава громким шепотом отмерший через пару минут Петька.

Тот снова начал краснеть. Тем временем все церковные принадлежности были сложены, а хранившееся отдельно церковное облачение патера они и смотреть не стали. У Николая Федоровича появилась пара идей на тему использования здания церкви, но для этого нужно было посоветоваться с князем. Правда, оставалось еще одно дело…

–Вы вот что скажите. Вам, если что, есть куда пойти? Твои родители здесь живут, я так понял, Петь, а у тебя, Олав?

Ребята оба поскучнели. Петька уже без своей кипучей энергии пояснил, что, как отца в ополчение забрали по осени, так вестей от него и не было, а мамка с мелкими тут, конечно, но живет бедно и вообще… Олав снова мялся, но прямо сказал, что патер Бенедикт забрал его сюда уже после смерти матери, а так он такой же холоп Ордена, как все.

–Понятно. Сделаем тогда так: пару дней еще живите тут. И не забывайте за едой ходить! А мы пока решим, куда вас пристроить.

И здесь варианты у Седова были, но снова надо было решать с князем и десятниками. Оставив ребят хозяйничать, они уже собрались было уходить, но Олав, видимо, все же пересилил себя и спросил:

–Можно ли будет нам попрощаться… с патером?

Николай Федорович не знал, куда вообще дели тела, и замешкался, но, оказывается, в курсе был Михайла:

–Завтра похороны, сегодня на погосте могилы копают. Проститесь, будет время.

Олав кивнул, и они распрощались. На улице уже темнело, и на коротком пути к основной усадьбе Седов замедлил шаг, вспомнив, что там опять будет душно.

–Вы, смотрите, Петьке про мой телефон не проговоритесь — с усмешкой сказал он идущим рядом Михайле и Ефиму — он же с меня не слезет, живые картинки!

Все посмеялись, и Ефим продолжил тему:

–Он тебе и машину твою разберет. Не знаю, как они его не прибили, правда. То, что мелкий, может…

–И среди орденцев могут быть разные люди — уже без смешков отозвался Николай Федорович — детей, там, любят, или вот веру свою несут диким племенам, ну, как считают правильным. Но вот все вместе эти орденцы — захватчики и убийцы здесь три сотни лет уже…

Тут уже смешков не было. И историю они знали, и его рассказы, во что это выльется дальше, помнили. Так что до усадьбы дошли в молчании и решили сразу зайти выпить взвару. Им повезло — ужинать еще никто не начал (хотя пахло с поварни вроде как пирогами), а взвар, как оказалось, был. Подала им его та самая фигуристая хозяйка кухни, Магда, как выяснилось, которая сама решила вынести им взвар и какое-то печенье. Похоже, что беспроволочный телеграф уже довел до всей обслуги, кто теперь новые хозяева, или как их считать. Так что она на довольно приличном и понятном немецком сообщила, что взвар они постоянно держат, как велено, чистоту блюдут, сменную посуду кипятком обдают — все, как сказал господин «Симеон», и вообще рады услужить. «Похоже, что обслуга решила остаться, кухня, по крайней мере — подумал Седов — да и то, и место хлебное, и столько мужиков. Было-то тут них не то шестеро, не то семеро, да и среди них — рыцарь и священник Ордена, а у них, вроде, обет безбрачия. Хотя, сейчас на такие вещи смотрят проще» — вспомнил он рассказы, как тут семьи у холопов создаются.

4

После взвара Николай Федорович пошел искать князя, спросив прежде у дневального — в усадьбе ли он вообще. Оказалось, здесь, в том самом каминном зале. Он сидел с Семеном и Степаном, Семен что-то рассказывал, а Степан довольно улыбался. Седов молча пристроился у стола, мотнув головой на вопросительный взгляд князя, мол, ничего срочного, и стал слушать. Речь шла про деревенских.

–Вуйка-то они выбрали? — спрашивал князь.

–Вроде, да — ответил Семен — то ли кузнец, то ли был кузнецом, я не понял. Ну, я поговорил кое с кем, кто по нашему знает. У них оружие под строгим запретом было, так что — только топоры, да и то, не у всех.

–Луки? Рогатины?…

–Говорят, ничего нет. Если, мол, зверь был, так орденцы сами его брали. У них, оказывается, охота по уставу разрешена.

Услышав про устав, Седов встрепенулся, но был остановлен жестом князя, мол, не сейчас.

–Ну, а сами они как тебе показались?

–Да мнутся пока — подумав, ответил Семен — мы только, считай, пришли… хотя парочка прямо рвалась посчитаться с орденцами, из наших мест не так давно угнанные. А вообще — Семен продолжил после небольшой паузы — я прошелся, спокойно глянул… они тут гораздо хуже живут, чем наши. Последнюю шкуру с них сдирали. И домишки хуже, и вообще… да вы сами видели.

–Значит, оружия у них нет… — теперь после паузы сказал князь — ладно. А что в усадьбе нашли?

–Семь наборов брони — Семен оживился — три кожаных, четыре кольчужных, даже укрепленные есть. Оружие… разное. Копья есть, самострела два, эти их короткие тесаки… Шлемы, щиты… еще небольшой запас наконечников для стрел и копий в оружейке нашелся. Она тут, внизу — он ткнул рукой в пол — в порядке содержали.

«Но это им не помогло» — подумал Седов.

–Надо было нам и с той усадьбы, что первую взяли, забрать, что там было. Тоже ведь две-три кольчужки, да из оружия что, набралось бы — продолжил Семен — но это уж, если Ефим, или кто там, поедет, заберет.

Как раз зашедший Ефим хотел было уточнить, куда и зачем он поедет, но князь остановил его, как Седова, жестом, а Семену покивал, мол, продолжай.

–В конюшнях у них, княже, пять коней верховых. Так что с тем, что мы там забрали, шесть получается. Вон, Степан готов хоть сейчас в седло — Семен кивнул на десятника, тот, и так сидевший с довольной рожей, улыбнулся еще шире и сказал:

–Добрые кони. Порода не пойму какая, видать, что-то от немцев есть, не для долгой гонки, конечно, но под седлом ученые. Нам бы, правда, пересесть?…

–Можно — князь явно имел на этот счет мысли — тогда вам к гридиным разведчикам надо добавляться, в дозоры. Конных рубок у нас пока не предвидится, а вот земли под рукой помаленьку увеличиваются… Давай вечером, что ли, и это обсудим.

Степан с удовольствием согласился, но тут Семен, добавив, что седла и вся сбруя, конечно, есть, вспомнил еще кое-что:

–Да, и отдельно доспех этого… рыцаря. Я глянул, ничего так, средне. Поножи с наручами пойдут Черному, на усиление первой линии. Верх… может, себе посмотришь, княже?

Князь махнул рукой, мол, не стоит.

–И еще меч его — добавил Семен — вот тут я даже не знаю. У нас под меч никого не готовили, а так все со своим уже…

Мозг Николая Федоровича отреагировал мгновенно:

–Семен, а можно посмотреть? И это, я слышал, у них такая форма… ну, специальная одежда, с символами орденскими должна быть?

–Сейчас принесу — Семен поднялся — и накидку эту я видел, белая такая, с красным мечом. Только… тебе-то зачем меч?…

–Идея одна есть — сказал Седов — я сейчас как раз из церкви их, ты принеси, я расскажу.

Пару минут, пока Семен вышел, все смотрели на старца, но он молчал. Тут Семен принес меч в ножнах и накидку. Накидка была явно не новой, но изначально прочное беленое полотно еще держало белый цвет. Николай Федорович ожидал, что это будет простая вещь, типа мешка с дырками для головы и рук, но нет, это оказалось сложное изделие, с обработанными проймами и, видимо, подогнанное по фигуре. С двух сторон на нем красной нитью были вышиты эмблемы Ордена — на груди крест и меч, на спине только меч, крупнее. Сам же меч оказался не очень большим, меньше метра (но тяжелым), с прямым, немного сужающимся к острию лезвием, рукоятью с яблоком противовеса, оплетенной кожаными полосками, и чуть загибающимся от руки перекрестьем. Посредине лезвия, примерно на две трети длины, шел неширокий дол. Меч был заточен и смазан и вообще содержался в порядке. Пока Николай Федорович все это рассматривал, все остальные с интересом смотрели на него. Он закончил, вложил меч обратно в ножны (обычная кожа с медными заклепками) и сказал:

–Давайте мы его… сломаем?…

В последнее время старче не выдавал князю и десятникам ничего такого, чтоб у них отвисали челюсти и захватывало дух. Но, как оказалось, резервы его были в этом неисчерпаемы, и князь раньше других пришел в себя и задал витающий в воздухе общий вопрос:

–Зачем?!…

Седов объяснил. Все замолчали снова, но теперь уже — обдумывая его предложение. Оно было… неожиданным, но как раз в духе того, что старче рассказывал раньше, называя это символами и рекламой. Да и было в этой идее что-то такое, что все присутствующие считали… правильным, что ли. Верным. Старче как-то говорил, что работу с людьми надо строить именно на таких вот основаниях, которые большинство людей примет, не раздумывая, принимая вместе с тем и другие мысли, которые в такие моменты надо постараться людям вложить и разъяснить. Да и, все-таки, первая настоящая победа над Орденом, хоть и не крупная (в других условиях смешно было бы упоминать — десяток врагов), в их ситуации однозначно стоила того, чтобы… как-то выделить это дело, отметить. Так что со старцем все согласились, и стали уже обсуждать, как лучше это… так сказать, оформить. Но и тут Николай Федорович сразу рассказал, как он это видит, и всем понравилось, так что дальше и обсуждать не стали. Меч и накидку забрал Семен, пообещав, что все будет готово сегодня же.

Тут в комнату с небольшой охапкой дров для камина зашел боец из дневального десятка и передал, что на поварне все готово, и они там спрашивают — куда подавать. Десятники собирались ужинать со своими десятками, благо, размер столовой залы позволял, а князь попросил принести сюда на… четверых. Как раз подошел и Михайло, так что Седов и Ефим составили компанию князю. Довольно быстро одна из кухонных девушек (и тот же дневальный) на двух подносах принесли небольшой горшок с похлебкой, миски с нарезанными пирогами и все, что полагается. За едой Николай Федорович осторожно уточнил, как планируются похороны, и своего, и орденцев (на всякий случай, вдруг сейчас за столом такие вещи обсуждать нельзя). Оказалось, можно, и Михайла, которого попросили заняться этим, рассказал, что все готово, тела обмыли, обрядили, как полагается. Для своего бойца сделали домовину, для орденцев сшили саваны. Могилы тоже готовы, кстати, очень помогла лопата из будущего. А вот насчет самой церемонии похорон Михайла затруднился дать ответ, вместе или по отдельности, допускать ли местных, и вообще…

–Да и помянуть бы рабов Божьих не помешало — сказал он, посматривая на князя.

Так-то Михайла неплохо прижился в отряде, отлично поладил с Ефимом, уважал старца, но вот десятников и особенно князя несколько опасался, по старой привычке. Князь собирался что-то сказать, но тут вскочил Ефим:

–Не рабов!… Не рабов, а… детей?…

Он на самом деле вылез из-за стола, отошел к окну и стал шептать что-то себе под нос, невидящим взглядом смотря через мутную слюду в темноту за окном:

–Извратили слово божье, создания его, по его же подобию сотворенные, превратили сначала в паству, имея смыслом обережение народов, потом в овец, которых уже и стричь можно, и на мясо, а потом и в рабов, и на лжи той построили свою религию…

Остальные, поняв, что все в порядке, продолжили ужин, да и Ефим отошел минут через пять. Вернувшись обратно за стол, он сказал, обращаясь ко всем сразу:

–Вот когда говорил старче, что они за сотни лет просто привыкли бога поминать, хоть и давно не верят многие, я ему как-то не особо поверил. Ну, как можно такие вещи, не подумав, говорить, или вообще по привычке?… А тут, простое слово у Михайлы выскочило, сам сколько раз повторял, и как осветило все — говорим, не думая… Оно, значит, и на пять сот лет так сохранится…

Седов подтвердил, напомнив, что потому и просто было в его время вернуться церкви к людям, что слишком глубоко это все сидело, во многих поколениях. Правда, воспользовалась этой памятью церковь его времени в основном для наживы, да для упрочения своего влияния, но тут уж время такое было — если все люди на это нацелены были, так и те, кто в священнослужители пошел, тоже… ну, а потом так и пошло. Развивать тему не стали, о том уж было говорено раньше, только Михайле кое-что пояснили, про занятия церкви в последние годы перед переносом старца, да решили, что после похорон небольшие поминки все же организуют.. Так и закончили ужин. Уже под взвар Седов, заметив, что князь мало говорит и как-то похрипывает, поинтересовался, что случилось. Оказалось, на утреннем выступлении в селе он слегка перестарался и все же простудил горло. Николай Федорович, чтоб не доводить до таблеток, напомнил простой способ — теплый чай (ну, взвар) с молоком, а хорошо бы и с медом. Средство было известное, от бабушек с мамами, народ еще пошутил, что простых вещей уже не помним, и князю по заказу принесли с поварни в отдельном кувшине молочного напитка. Как он сказал, сразу полегчало, так что он потихоньку прихлебывал его, пока со стола была убрана посуда и стали подходить десятники. Отряд устраивался на отдых, до ночи было еще далеко, но сумерки давно превратились в полную темень, и на улице никому, кроме дозорных, делать было нечего. Так что через полчаса после ужина, не позже, возле камина собралось все руководство.

Седов с Ефимом за это время провели перевязку у раненых, пришлось еще поймать того, у кого ранена была рука — он пытался сопротивляться, говоря, что само заживет, чем напомнил Николаю Федоровичу Гридю во время их первой встречи. Средство против таких капризов было известно, Черному (а оба раненых были из его десятка) было объявлено, что у него два вечера будут внеплановые занятия по оказанию первой помощи. Боец перестал трепыхаться и дал промыть и перевязать рану. Рука была левая, разрез — только по мягким тканям, так что опасности на самом деле не было, конечно.

А вот второй раненый пока лежал. Сидел, точнее, полулежа, в небольшой комнатке. Рана у него тоже была не опасной (внутренняя сторона бедра, но не затронула артерии и вены), но в пылу короткой схватки, когда уже сбитый на пол, но не добитый орденец скорее ткнул, чем разрезал, его ногу своим кошкодером, он не заметил кровотечения и потерял приличное количество крови. Сама рана, очищенная и промытая, как полагается, не загноилась, и воспалилась-то слабо, но лежать ему еще с неделю надо было точно — разрез был глубокий. Ему обновили мазь и оставили хрумкать морковкой со свеклой да запивать сладким — слова старца про то, что полезно для восполнения крови, хорошо запомнили все бойцы отряда…

Седов успел еще найти Гридю и спросить у того, что за ларец забрали у священника. Тот притащил небольшую плоскую деревянную шкатулку и повинился, что про бумаги-то и забыл, а серебра там, считай, и не было, одна медь. В шкатулке, рассматривать содержание которой он вернулся в каминный зал (там зажгли свечи в подсвечниках, и удобно было разобрать текст) лежал свернутый пергаментный свиток, в котором некий епископ (подпись была совершенно неразборчива) направлял патера Бенедикта в Везенбергскую комтурию Ордена. Кроме него, там было еще несколько бумаг, оказавшихся письмами патеру с родины, от отца, как понял наскоро просмотревший их Николай Федорович. Он не стал вчитываться, все же чужие письма (хотя какое сейчас-то уже это имело значение), сложил все бумаги обратно и стал слушать, что говорит князь.

В зале собрались все десятники, Петр, Седов и Ефим с Михайлой. Князь, все еще похрипывая, дал слово Петру. Тот, со своей улыбкой, начал:

–Вести у меня разные, начну с хороших. Кто-то из вас уже знает, но я все же повторю: оказывается, Орден воюет с Литвой. Точнее, летом они сцепились на своем рубеже — вроде, крестьян угнал Орден у литовцев. Но это не точно, а точно то, что по осени, как все урожай собрали, со всех орденских земель ушло ополчение, небольшое правда, на южные границы.

–Своих воинов они тоже отправили туда? — спросил Семен.

–Отправили — кивнул Петр — но совсем немного, только ополчение сопроводить, главными, видать, будут те рыцари, что на юге правят. Но тоже хорошо. Дальше!

Петр продолжал улыбаться, так что, видимо, хорошие новости еще не кончились.

–Оказывается, дважды в год Орден проводит собрание своего руководства, капитул. Один раз — летом, когда там им удобно. А один раз зимой… как раз сейчас — сказал он после небольшой паузы и улыбнулся снова.

Первым сообразил Ефим:

–Это что же, все набольшие Ордена сейчас уехали?…

–Ага — безмятежно подтвердил Петр.

Гридя, тоже улыбаясь, добавил:

–За седмицу до того, как мы зашли, проехало тут десятка полтора орденцев. Два комтура, здешний и наревский, ну, и при них там, помощники да слуги.

Пока народ молчал, следующий вопрос задал Седов:

–Здешний — это… Везенберг, да? Мы в бумагах нашли. Он далеко вообще?

–Везенберг — подтвердил Петр — верст сорок-пятьдесят на полночь, по этой дороге. На карте он есть, большой замок, под сотню орденцев.

Достали карту, нашли Везенберг с цифрой «100».

–А он, получается, не на побережье? — уточнил Николай Федорович — а почему?

–Тут такое дело — стал объяснять Петр — на самом берегу городов вообще мало. Крупные только, где бухты удобные и защита хорошая. Тут же с моря постоянно свеи, даны, норги и прочая… погань всякая набегала, людоловы да морские разбойники…Так что на самом берегу рыбаки только селятся. Да и — добавил он — там пески, вдоль берега-то. Неудобья. А вот верст 10-15-20 от берега — уже и земли получше, и опаска не та.

Николай Федорович вспомнил про прибалтийские дюны и кивнул, благодаря, а продолжил расспросы снова Ефим:

–А куда они уехали-то? И когда обратно будут?

–Проходит этот капитул у них аж в Риге. По времени — когда как, но не меньше месяца у нас есть, думаю.

–А то и больше — добавил Семен — ну, если у них там заварушка с Литвой случится все же…

Все согласились, что да, если заварушка, так кого-то отправят по домам, сообщить, а основная масса скорее всего останется на юге, в местах боевых действий.

–А вот, кстати, старче — теперь уже спросил Петр — ты не припомнишь, у вас там про войну меж Литвой и Орденом что-то известно было?

–Нет — ответил Седов — все, что я знал, рассказал. Может, еще что припомню, но… В нашей истории, той, что все учили, подробно упоминалось то, что с нашим отечеством происходило. Потому про Ливонские войны, да про Смуту хоть что-то знают все, а кому интересно — и с подробностями. А что там было за пятьсот лет у соседей — только самое важное. Есть, понятно, ученые, которые старые документы по той же Литве или Ливонии изучают, но их мало. Меня уже тут, вон, бояре просветили, когда мы сюда плыли, что там все постоянно как кошка с собакой, и так по кругу, ищут, у кого бы что откусить…

Пришлось пояснять поговорку (кошки пока были зверями редкими), но все, в общем, поняли, что он хотел сказать.

–Я даже не знаю, кто у них сейчас главный — сказал в конце Седов — и как называется.

–Магистр — вздохнул Петр — Вальтер фон Плетенбург. Давно, больше двух десятков лет он у них главный. Опытный вояка, и наших ненавидит… впрочем, других у них и не бывает.

–Плетенбург — Ефим аж поежился — сразу про плети напоминает…

–С плетьми у них тут все очень просто, да вы уже и сами поняли — подтвердил Петр.

–А мне — высказался Семен — про плетень почему-то подумалось…

Народ хмыкнул и немного расслабился.

–Давайте дальше я расскажу — после некоторой паузы сказал Гридя и, получив от князя кивок, продолжил — дорога эта, что через деревню с полудня на полночь идет, нам со слов Петра раньше была известна. И болота на полночи, и леса на полдне… Так что мы, пока шли, уточняли лишь их границы, да села с деревнями обозначали. Набралось с десяток, ну, вы знаете. Вот тут Ефим набросал покрупнее, чтоб понятней было…

На столе появилась еще одна карта. Такой же лист, примерно А3 по размеру, которыми Ефим закупился специально для карт во Пскове, отражал приблизительно половину Ливонии, северную. Граница с Русью по Нарве, Чудское озеро, балтийский берег, болота на севере и лес на юге были указаны более точно, не примерными округлыми областями, как на основной карте. Здесь уже были отмечены несколько речушек, все деревни по пути отряда, а также перенесены (в нужном масштабе) данные с основной карты, собранные Петром — реки, города и замки, дороги. Седов глянул — были там и те деревни, о которых ему сегодня рассказывал Гридя. Масштабы, конечно, соблюдались очень примерно (никто еще не умел рисовать правильные карты без инструментов), но сама идея карт, где расстояния соответствуют реальным, после показа атласа из будущего прочно прописалась в головах у всего отряда. Так вот, транзитная дорога, проходящая через деревню, на этой карте тоже была указана. Если на север она шла по лесам с небольшим отклонением к западу, а из крупных населенных пунктов на ней был только Везенберг, от которого была обозначена еще одна крупная дорога, идущая примерно вдоль побережья Балтики, то на юг эта дорога шла через тот самый крупный лесной массив (навскидку, километров на 25-30), после которого чуть отворачивала к востоку, к Дерпту, до которого от лесов, судя по карте, было еще километров около 50. У Николая Федоровича появилась мысль, а пока он ее обдумывал, Гридя рассказывал всем, что дорога эта по зимнему времени используется мало, больше для, так сказать, местных перевозок и гонцов, ну, и иных редких путников. И если сейчас устроить на ней две засеки, да подальше, то время, которое никто из орденцев во внешней (по отношению к ним) части Ливонии о них не узнает, сильно увеличится. Крупный отряд не пройдет никак, конные — вообще, ну, а от отдельных лазутчиков можно пустить дозоры. А если за тот месяц, что остается до возвращения начальства Ордена, еще и снежку подсыпет, то есть хорошие шансы аж до самой весны с этой дороги не опасаться Ордена.

Идея была напрашивающаяся и очень здравая, так что все ее тут же и одобрили. А Седов тем временем таки сформулировал свою мысль:

–Гридя, а что же, вот тут вдоль дороги этой других поселений нет?… На север верст 20, а на юг и того больше?…

Тот пояснил, что лес на юге вообще не заселен (ну, со слов местных), а на север деревни должны быть, но 20-25 верст — это как раз нормальный дневной переход. Что сразу же подтвердили и все остальные. Так что Гридя в итоге получил задание с завтрашнего дня организовать две группы, найти топоры («Старче, твой топор я тоже прихвачу, имей в виду» — сказал ему этот маньяк топоров), позвать местных мужиков, кто согласится поработать за припасы, и выдвинуться в оба конца. Хотя тут же и переиграли — к каждой группе придали всего по паре разведчиков, а остальным дали задание разведывать другие дороги и обходить дозором эту деревню. Туда же прикрепили и шестерых из людей Степана, сообщив всем, что у них появилась конница.

До окончания работ по засекам (дня три-четыре, как все решили) остальная часть отряда должна была отдыхать, рассылать дозоры и разобраться с запасами, накопленными в усадьбе.

–И посчитаем, и перепишем — сказал Петр, который должен был остаться — но, может, пора вашего Федора с остальными вызывать?… Это как раз по его части. И повозку старче? Место здесь крепкое…

Все посмотрели на князя и на Седова.

–Мы сегодня говорили об этом — сказал Николай Федорович — если снегопады начнутся, нашу тропу заметет и засыплет. Сейчас, пока немного падало, проехать я смогу. От той деревни, где они остались, по льду, как отряд шел, и дальше тоже по его следам. С колеей не везде совпадать будет, но подкопаем, да и народ будет — вытолкают. Так что лучше сейчас. И потом, если во Псков весть посылать… мне кажется, тоже можно уже…

Теперь уже все смотрели только на князя. Он молчал минуты три, глядя на карту. А когда поднял голову, все увидели, что он… улыбается.

–Как я рад, други, что мы… с вами! Когда только начали мы обмысливать задумку эту, виделось мне все как-то… как в тумане каком. Позже, во Пскове уже, и когда отряд в усадьбе у Сига собрали, стало яснее, и еще раз благодарил я судьбу, что такие собрались… люди, с которыми… и не то сотворить можно! Ну, а сейчас, здесь… вижу я, что то, что на первое время себе мы в задачах ставили, мы сделаем! Так и будет! Вызываем Федора, шлем гонца к Тверду со Жданом!

Напряжение, висевшее в зале, пока князь молчал, сдуло, как ветром. Все заговорили, засмеялись, и стало как-то легко. Но князь, подняв руку, призвал всех к тишине и сказал, обращаясь теперь к Черному:

–Что же до того, что потеряли мы бойца… Знали. Все мы знали, что без потерь не обойдется дело наше. И что потери будут еще — тоже знаем. Но я даю тебе — и всем вам — слово, что без толку мы людей терять не должны и не будем! Ну, а завтра проводим Седмеца в последний путь, да помянем. Увидишь, Черный, все будет… достойно.

Смешки не возобновились, и Черный коротко поклонился князю, принимая его слово. После небольшой паузы разговор перешел на завтрашние похороны, князь сказал, что похоронить решил всех по человечески, да еще у Ефима будет после того особое слово в церкви. Тот посерьезнел и сказал, что для него это тоже будет первой такой речью, но в мыслях своих он уверен, ну, а как уж слова до людей дойдут — будет видно… Седов, прикидывающий детали завтрашнего действия, упустил, кто задал вопрос о дальнейших планах. А вот ответ князя услышали все:

–В наших обсуждениях Семен и… кто еще, не помню… были за то, чтобы дойти до дороги, что ведет от Дерпта к Ревелю, и закрепиться уже на ней. Мы тогда не знали того о делах Ордена, что знаем сейчас, не схватывались еще и с самими орденцами. Пока, за счет того, что действуем мы внезапно, как и хотели, у нас все получалось. Но если пойдем дальше, то надо будет нам захватывать серьезный орденский замок, а не такие усадьбы. И по силам, и по времени — не вижу я тому препятствий, ну, а точнее будем решать, как дороги обезопасим, о чем сегодня речь вели.

Всех устроил такой ответ, который, как на самом деле все понимали, был лишь завуалированной отсрочкой уже фактически принятого решения. Ну, и остаток вечера все просто расслаблено сидели и трепались кто о чем. Попутно выяснилось, что вся обслуга решила остаться (никто и не удивился), а князь хотел с ними еще переговорить о жизни.

–Начни, княже, с поварни, с Магды — самым серьезным тоном посоветовал Гридя, и все грохнули хохотом.

–Ты не поверишь, так и хотел — когда все отсмеялись, не менее серьезно ответил ему князь, и хохот грянул снова.

«Совсем пацаны — думал Седов, улыбаясь тоже — но это даже хорошо. На такое дело старики не пошли бы. Это ладно, но мне скоро собираться в дорогу…». Впрочем, о том, что это будет нужно сделать, он знал заранее. Все же тот вариант, что машина останется в деревне до лета, они изначально рассматривали лишь на самый крайний случай. Так что, пока все еще сидели, он прикинул, что брать с собой. Ну, а кого ему дадут в провожатые, и когда надо будет отправляться — они решат завтра. Тем более, что князь собирался вроде как Ефима посылать к старосте Вацлаву… Планов было еще много.

К ночи, когда все стали расходиться спать, Семен с Гридей пошли проверить дозорных. Так-то Семен давно взял за правило это делать, никто уже не удивлялся, ну, а Гридя вышел с ним проветриться перед сном. Они проверили оба внешних поста и остановились перед крыльцом, где их никто не мог услышать.

–Что — сказал Гридя — опять, скажешь, это старче заслуга, что и ополчение ушло на полдень, и начальство орденское в Риге?…

–Заметь, это ты сам сказал — несколько флегматично отозвался Семен.

–Нет, ну ты же понимаешь, что он не мог того знать никак?

–Понимаю — Семен был спокоен, как удав, хотя они оба про удавов и не слыхали — однако ж вот, и с литовцами стычка, и этот их капитул как раз…

–Зимний поход он предложил, не спорю — Гридя хотел справедливой оценки ситуации — но сроков не знал, а то, что воины их нападения ожидать не будут, ты же сам говорил!

–И сейчас говорю — Семен имел вид человека, которого какими-то пустяками пытаются убедить, например, в неверности таблицы умножения — однако, все могло быть по другому, успей, к примеру, тот орденец из соседней деревни нас увидеть да уйти сюда. Пару конных в оба конца дороги, а там и из этого… Везенберга, и из Юрьева хоть по сотне подтянуть, можно даже не рыцарей, и все.

–Так… мы же сами с тобой решали вкруговую дозор пустить?… — Гридя никак не мог понять общий настрой друга.

–Я и дальше буду все делать, как положено, Гридя — Семен все же решил несколько прояснить свою позицию — но, сдается мне, все уже в основном решено… без нас.

Спорить с этим Гридя не стал, плюнул только, да и что тут скажешь, и друзья вернулись в усадьбу. Там все уже ложились спать, и, по ощущениям, народ был сегодня в хорошем настроении.

Седов просыпался снова под шевеления в усадьбе. Все-таки такое количество народа было для нее избыточным, и, хотя и места всем хватало, и поварня пока справлялась, некий постоянный шум все же был, за исключением трех-четырех часов глубокой ночью, да в тот же нужник постоянно кто-то ходил. Вот и сейчас — девки с поварни поднялись задолго до рассвета, менялся дневальный десяток, а там и ранние пташки из отряда начали просыпаться, в общем, Николай Федорович тоже проснулся. Сегодня он не стал разлеживаться, дел было много, и, совершив утренние процедуры и выпив взвара с лепешками, он… ну, не прямо уж побежал по делам, конечно, но первые пару часов занят был плотно.

Сначала он сходил к церкви, в избу к ребятам. Петька с Олавом еще дрыхли, но он их безжалостно разбудил, кратко рассказав, какие на сегодня планы. Они прониклись и начали суетиться, пытаясь сделать все и сразу, но он погнал их завтракать, а сам пошел открывать церковь. Когда он открыл все ставни и начал прикидывать, как расставить нужное, пацаны вернулись, да не одни, а вместе с Ефимом, который тоже волновался насчет сегодняшнего… действа. Пока Петька прибирался в церкви, они втроем с Олавом прикинули, что из имеющихся церковных вещей им пригодится, и начали обустраивать все окончательно. Ефим волновался, что будет мало света, но оказалось, что были специальные лучины и места для них на стенах, надо было только принести и поставить плошки с водой для угольков. Проверили, вроде видно было все, да и день, хоть и ожидался сегодня облачный, потихоньку наливался светом. Ефим все же сходил в усадьбу и принес пару светильников дополнительно. Седов еле отбился от Петьки, увидевшего зажигалку, пообещав дать ее посмотреть, когда все закончится.

А когда у них было уже все готово, пришел Семен с парой своих людей. Они принесли знамя и все остальное, что обещали сделать вчера с орденскими символами. Некоторое время потратили на расстановку всего этого, еще раз проверили свет — вроде, получилось впечатляюще. Всех все устроило, Семен задумчиво чесал в затылке, его бойцы вообще смотрели с почтением и даже сняли шапки перед готовой композицией. Николай Федорович немного устал от всей этой суеты, хотя физической нагрузки почти никакой и не было, и они сходили с Ефимом выпить взвару по чашечке, оставив церковь на Олава с Петькой. В той части длинного двора, которая к церкви примыкала, Михайла с бойцами тем временем начал устанавливать какие-то подставки для организации прощания с погибшими. Пока они всем этим занимались, пока выносили гроб с телом Седмеца и тела орденцев — и двор от снега утоптали, и начали подходить из деревни люди. Как оказалось, с утра посылали пару дневальных к новому старосте, предупредить. В основном, пришли одни мужики, баб было немного, а детей не было совсем, только жена того орденца, что жил в селе, рыдала у его тела, да при ней держались двое мелких. Тела орденцев и Седмеца были устроены по разные стороны от входных дверей в церковь, возле своего побратима постоянно стояли, сменяясь, по паре бойцов из первого десятка.

Седов отправил пацанов проститься с пастором, сам он глянул мельком, проходя — вряд ли пастору было больше 25 лет, мертвенно-бледное лицо без усов и бороды было совсем молодым. К нему, кстати, подходили прощаться многие деревенские, на бойцов Ордена они глядели лишь вскользь. Разве что сам рыцарь привлекал внимание, но… мертвое тело и есть мертвое тело. Сейчас от остальных оно отличалось лишь отсутствием бороды — погибший рыцарь носил только усы.

Особо никого не ждали, совсем рассвело уже давно, и кто-то еще шел по дороге от деревни к усадьбе, когда на крыльце появились князь и десятники. Негромкие разговоры во дворе затихли, и народ стал плотнее стягиваться к церкви. Вышли и все бойцы отряда, кроме дневальных, прихромал, опираясь на своих, раненый, пришли и кухонные девки, и конюх с помощниками. Какое-то время все выстраивались, оставив пятачок у дверей церкви свободным, а потом возле покойников зажгли свечи и Ефим начал заупокойную службу. Еще утром, когда они все готовили в церкви, он, волнуясь, попросил у Николая Федоровича его крест. Тот без вопросов дал, и сейчас он раскачивался в руке у Ефима, вместо кадила, которое, как помнил Седов (как любой, наверное, человек его возраста, он неоднократно бывал на похоронах, и даже сам принимал участие в их организации), должно было быть у священника, проводящего отпевание.

Голос у Ефима был звонкий, слышно было всем, пока он, обходя гроб Седмеца, читал молитвы. Николай Федорович особо не прислушивался, но знакомые обороты — «согрешения вольные и невольные… тебе славу воссылаем… ныне и присно и во веки веков», конечно, улавливал. Молитвы Ефим читал две, вторая была Седову совсем незнакома, а потом стал отпевать орденцев Олав, по латинскому обряду. Как понял Седов, это был переделанный даже не на немецкий, а на сочетание немецкого и местного языков вариант молитвы, Олав краснел, сбивался (Ефим ему негромко подсказывал), но дочитал. В руках у него при этом было распятие, оставшееся от патера. Он утром пытался было отказаться от этой чести, говоря, что в сан не введен, и вообще ничего не знает и недостоин, но, получив от Ефима ответ, что в сан введенных тут нет вообще никого, и что теперь, без отпевания хоронить?… — все же согласился. Народ на все это реагировал сдержанно, но как-то одобрительно, в нужных местах все крестились, а потом свечи погасили и убрали, и все пошли на погост. И вот тут по толпе прошелся некий шум — гроб с телом Седмеца подняли и понесли сам князь, Семен, Черный и Степан, а то что это, считай, новые набольшие — деревенские помнили еще с речи князя, да и слухи успели разойтись… И до кладбища (мимо церкви и по пологому спуску в небольшую лощинку, метров триста) они дважды менялись, уступая очередь бойцам из десятка Черного. На краю погоста, среди растущих кое-где кустов и небольших деревьев, выделялись на снегу черные холмики возле новых могил. Крестов, на удивление, на кладбище было очень мало, больше стояло простых, слегка отесанных деревянных столбиков. Какое-то время заняла расстановка тел и людей вокруг них, но вообще на кладбище все прошло очень быстро — князь сказал короткую речь, отметив то, что земной путь у всех людей заканчивается одинаково, и судить их ТАМ будут как надо и кому положено, а вот память о себе здесь они оставляют разную. Но даже враги достойны человеческого погребения, ну, а дальше будет, мол, видно — про кого помнят и как. Под рыдания вдовы, уже в голос, могилы стали закапывать, Седов с Ефимом, кинув по горсти земли Седмецу, заторопились в церковь, зажигать свет. Справились, и к тому моменту, когда с погоста потянулась основная часть людей, двери церкви были широко открыты, а сама она — ярко освещена внутри. Деревенские, заходя и проходя ближе к алтарю, впадали в ступор и издавали невнятные звуки, бойцы отряда, кто с утра не участвовал в оформлении, тоже замирали, распахнув глаза.

Все в церкви было, как прежде, разве что ширма в заалтарном пространстве не была расставлена и завешена покровами, как при службах патера. Но вот рядом с алтарем в особой подставке стояло знамя отряда, а перед ним…. Идея была очень простая, и потому вчера Семен все сразу понял из коротких пояснений старца. На невысокой, меньше метра высотой, подставке, с чуть наклоненной поверхностью (чтобы было лучше видно), лежала небрежно наброшенная (на самом деле, специально сложенная) орденская накидка, так, чтоб символы Ордена были видны. А к ней, тремя отдельными кусками, с помощью тонких, почти незаметных скоб был приделан меч, разломанный на три части — отдельно рукоять и два куска лезвия. Седов не знал, как их ломали, но лежали они не как в кино, ровным полотном, а были заметно перекручены, что только подчеркивало, что меч именно сломан. Он еще поблескивал хищной серой сталью боевого оружия, но был уже не опасен. И рядом со знаменем, и рядом с этой подставкой были размещены светильники, так, чтобы все это было видно в деталях. Простая композиция, но деревенские замирали, глядя на нее не то, как на ядовитую змею, не то, как на некое чудо.

Когда все собрались, князь, завершая на сегодня свою роль, вышел перед алтарем и сказал:

–Приняли мы решение, что все мечи Ордена будут сломаны, и останутся так, пока не изгоним мы с земель этих Ливонский орден на веки веков. После же того мы соберем их и перекуем на плуги и иные мирные орудия труда для людей, что земли эти населяют. В том мы на знамени нашем клянемся!

–Клянемся! — не очень стройно отозвались те бойцы отряда, что были в это время в церкви.

Князь, дождавшись, когда затихнут отголоски этого крика, продолжил:

–И еще одно. В память о побратиме нашем решили мы, что имена всех воинов отряда, в походе этом погибших, занесем на особый памятник и будем хранить вечно, покуда наш Орден стоять будет.

Из бокового входа зашли два бойца из десятка Черного и он сам. Бойцы несли нечто, завернутое в холстину. Подойдя к правой стене напротив алтаря, они сняли холстину, под которой оказалась простая доска, метровой примерно длины и шириной сантиметров пятнадцать. Свежеоструганое дерево было светлым, только по краям виднелась угольно-черная кайма, да вырезанные по центру буквы также были зачернены. Буквы эти складывались в три простых слова: «Юрко Седмец из Пескова». На виду у затаивших дыхание селян Черный принял у бойцов доску, показал ее всем, обернувшись к народу, а затем повесил на правую стенку, где сегодня утром под нее приготовили два колышка. Света хватало и там, так что все было отлично видно. Отойдя от доски на шаг, Черный поклонился ей в пояс, задержавшись в поклоне, после чего разогнулся и отошел. За ним подошел князь и поклонился точно так же. После стали подходить и кланяться и остальные бойцы отряда, сразу после того выходя из церкви.

Стало намного просторнее, и по залу прошли шепотки. Однако они сразу прервались, когда к алтарю вышли князь и Ефим.

–Сами мы в основном пришли из псковской земли. Крещены все по православному обряду. Здесь среди нас нет священников — сказал князь — но в Бога мы верим. Наш книжник, Ефимий, скажет о том несколько слов, а потом прошу помянуть ныне упокоенных.

Князь тоже вышел, а Ефим, встав возле подставки, игравшей роль кафедры, начал:

–Не знаю, рассказывал ли вам патер Бенедикт о том, как Христос собирал своих учеников, и о беседах их?…

Легкий ропот, поднявшийся после его слов, содержал в себе совершенно понятный смысл — а как же, конечно, не дикие, чать.

–Кто скажет мне, кто среди них был священником, и по каким обрядам вели они свои службы — по православным, или по католическим?…

А вот тут народ зачесал в затылках. Ефим, будучи самым некрупным из всех этих пришельцев, и так не воспринимался особо серьезно, да он еще сегодня надел свои старые одежды, став похож на дьячка (для того и одевался), в общем, опаски и ступора не вызывал, и поговорить с ним было можно. Но на такой вопрос ответа не было ни у кого.

–Так я вам скажу — не было среди них священников. А обряды, что промеж них были, шли по обычаям иудейским тех времен, поскольку послан он был именно к этом народу, обличать грехи его. И по смерти тело его по их же обрядам хоронили.

В толпе опять прошел шум. Нет, так-то кое-что такое даже вспоминалось, но уж больно мысли эти были… не то ересь, не то что.

–И еще скажу — когда Адам с Евой на земле жили, он пахал, а она пряжу пряла да детей растила, кто у них был священником?…

И снова ропот прошел по залу. Ефим взял образ с одного из рассказов Седова, припомнившего лозунг одного из крестьянских восстаний, придуманный, кстати, священником, и творчески преобразовал его.

–Не буду вас мучить — продолжил Ефим после небольшой паузы — скажу прямо: в той основе всех нынешних церквей, что от Христа шла, не должно было быть и не было особых людей, что между народами и Богом встанут. И позже, когда в Риме первохристиан мучили, пытали и убивали, того не было тоже. С молитвой к Богу обратиться может каждый, нужно только душу очистить, суетные мысли отбросить, да и тело в порядке содержать не помешает. Проповедники — да, разносить слово божье по земле надо. А все эти епископы и аббаты — лишь нахлебники, на труде, а то и крови народов жирующие. Слыхал я, что в Риме, и Кельне, и Париже, и иных городах есть соборы, и другие храмы и базилики, богато украшенные, на постройку и отделку которых такое количество золота ушло, что и представить страшно. Целые города и страны могли бы с тех денег годами кормиться. А для чего?… Неужели хотят они сказать, что из того собора до Бога ближе, чем из этой церкви?… Так что же тогда, таких церквей и строить не надо, раз не докричишься отсюда?…

В церкви зашумели. Кто-то слышал про соборы, кто-то нет, но все прекрасно представляли, какую часть их трудов собирал Орден «на церковь».

–Еще скажу — продолжил Ефим — среди священников есть разные, вы, наверное, знаете. Есть те, кто страдания людские облегчить хочет, есть те, кто лишь для виду молитвы шепчет, а в душе мысли о чреве своем лелеет, или еще похуже…

От людей плеснуло одобрением. Видали разных, да…

–Но даже если попадется, как вот ваш патер Бенедикт был, о котором плохого слова мы не услышали… то все равно, призывать будут к смирению перед высшими, перед тем самым Орденом, который кого из вас похолопил, кого купил, как скотину, а кого и захватил в набеге воровском!

Тут Ефим бил прямо в точку. Крыть было нечем.

–Спрошу еще, напоследок: сколько среди вас тех, кого крестили по православному обычаю, а потом в католичество перекрещивали? Поднимите руку.

Ефим точно знал, что такие есть, он вчера обсуждал эту тему с Седовым, и руки осторожно поднялись.

–А есть те, что до крещения старым богам поклонялись?… Вроде, у местные племен лесные боги были?…

Нашлись и такие.

–Так что, скажите, каково это — с разных сторон к Богу приходить, детство по одним обрядам проводя, а потом поменяв их, да не один раз, небось (Ефим вспомнил старосту Вацека)?… В чем разница между этим (он поднял со своей кафедры распятие патера) и этим (а другой рукой — поднял цепочку старца с крестиком)?…

В этот раз народ шептался глухо, неопределенно.

–Вот, о чем я хотел сказать для первого раза. Подумайте пока о том, будет время — оповестим всех, соберем, еще о чем поведаем. Если кто хочет что спросить, спрашивайте, да пойдем, помянем — Ефим закруглился со своей, в общем-то, короткой речью. Да и то сказать, для первого раза вполне достаточно. Однако же нашелся тот (всегда найдется!), кто захотел кое-что выяснить вот прямо сейчас, и осторожный, хотя ясно слышимый вопрос раздался из толпы:

–Так как же нам… о Боге-то теперь… узнавать? Чтобы верно?…

–Выходи сюда, кто спросил — тут же отозвался Ефим, и начал отвечать — есть только один путь достоверный. Нам святое писание, Библия, как даны были?… Сперва из уст в уста передавали, от учеников его и иных очевидцев, но после было записано грамотными людьми, а далее уже читано и перечитано (в первый ряд пропустили мужика, вполне обычного, средних лет, в умеренно драном кожушке, с бородой), и до людей донесено даже в тех землях, где до того о Спасителе и не слыхал никто. Вот такой путь я верным и считаю — через грамоту и изучение той мудрости и тех истин, что до нас от предков донесены были. Ну, а кому дано, так тот и дальше пойдет, изучив их, и новое что откроет.

Теперь в шепоте явно слышались нотки разочарования. Ефим же обратился к мужику:

–У тебя дети есть? Много?

Тот явно не ожидал такого вопроса, но ответил почти сразу:

–Есть, четверо.

–Так вот. Сами себе хозяевами будете жить — выучишь детей грамоте, а они тебе потом прочтут про божественные дела, а смышленый кто окажется — и растолкуют. Ну, а учить грамоте мы всех будем, это, считайте, дело уже верное.

Разочарованный шепот продолжался.

–Грамота — оно же дело такое, ну… — мужик получил ответ, но это явно было не то, что он ожидал услышать — не для каждого… там соображения надо, а мы…

–А вы как раз из лучших — огорошил его Ефим — у вас в одном селе люди трех народов живут! Петька! Где ты тут?…

Откуда-то из воздуха вывернулся Петька и уставился на Ефима.

–Вот, знаком вам этот постреленок?…

Теперь гул однозначно подтверждал, что да, знаком, и хорошо знаком, и даже слишком хорошо, чтоб его…

–Так он уже сейчас три языка знает! Осталось только буквы выучить, да то недолго! А у вас в селе таких много должно быть!

Вот тут несколько огорошены были все. С одной стороны, это ж Петька, известная егоза, его для того патеру и сплавили, если честно. С другой стороны, ну да, три языка, кто хуже, кто лучше, но все знали, жить-то с соседями надо… Да и сам герой этого примера был ошарашен — как это, он и грамоту знать будет?…

Тут Ефим окончательно закруглился, и люди стали выходить на двор, уже почти вслух обсуждая все произошедшее за сегодняшнее утро. А там, на дворе, возле самого крыльца усадьбы, их ждали выставленные на раскладных козлах столы, на которые вынесли укутанные, чтоб не замерзли, горшки с поминальной кутьей, взваром, стопки простых деревянных тарелок (почти дощечек, если честно) и деревянных же чарок. Каждому, подходившему к столам, накладывали черпак кутьи и давали чашку взвара. При этом на тех, у кого руки и лица были не особо чистыми, девки с поварни и пара дневальных, помогающих им на раздаче (совершенно бескорыстно, да), смотрели неодобрительно. Ложки были с собой почти у всех, а у кого не было — тем давали и ложку, правда, уже с некоторым фырканьем.

Народ особо не задерживался у столов, правда, совсем уж не жуя не глотали, кое-кто и молитву про себя прочел, поминки, все же. Тем временем Седов с Ефимом с помощью Олава и Петьки погасили свет, прибрали светильники, закрыли ставни и унесли все в избу. За знаменем и мечом подошли бойцы, которых для того послал Семен. В темноте опустевшей церкви, куда свет теперь проникал лишь через небольшие окошечки в башенке, на стене осталась белеть доска с именем Седмеца.

Прошли годы. Именная доска через некоторое время была перенесена в замок нового Ордена. К ней добавились другие имена, много… Сначала по окрестным землям (на Русь, в первую очередь), после — по другим славянским, от них — в Европу, а затем и по всем миру разошлась традиция — в особом месте записывать имена погибших воинов и почитать их память. Так и называли эти места — памятник. В Европе — мемориал. В других странах — назвали по своему… Где-то это были мрачные, траурные строения. Где-то наоборот — они были полны светом и золотом. У одних народов они были черными, у других — белыми (цвета смерти везде разные), кто-то отделывал и в кровавых тонах. Иногда это были закрытые помещения, побывать в которых становилось великой честью. Иногда — наоборот, открытые для доступа всех желающих почтить память отважных воинов. Чернью и киноварью, серебром и золотом были написаны их имена. К ним приводили детей и молодых жен, приносили цветы, возле них поднимали свои флаги, к ним бросали чужие… Возле них давали клятвы и плакали, преклоняли колени и просто стояли, стиснув зубы. Кто-то размещал их на вершинах гор, доступные всем ветрам, были и упрятанные в подземельях, как некрополи. Архитектура их тоже была разной, у каждого народа своя. Но все они пошли с маленькой избы, только называемой церковью, затерянной в глуши, между холмами, лесами и болотами Ливонии.

5

Хоть никто из деревенских и не думал отказываться от бесплатного поминального угощения, но все же надолго задерживаться во дворе бывшей орденской усадьбы они тоже не стали. Непривычно как-то было, раньше их сюда и не пускали особо, разве что в церковь по праздникам, да на какие работы, и то на задний двор. Так что народ довольно быстро потянулся обратно в село. Однако, и из церкви выходили не враз, и к столам подходили с опаской, да и ели все-таки по разному. Так что назад шла не толпа, а тонкий ручеек, группами по несколько человек. И, конечно, все (ну, почти все) в этих группах делились между собой впечатлениями:

–Направо — своего положили, налево — орденцев… ихо дело правое, значит.

–Ну да, своего-то в домовину, а этих в рядно зашили, да и все.

–Я не понял, ты что, орденских жалеешь?! Спина-то зажила ли, когда тебя, с месяц назад — за сено рассыпанное потчевали?

–К нему, ха-ха, тогда сами в гости пришли! Не побрезговали, сам господин Курт, на его дворе свою палку обломать!

–Га-га-га!

–А ныне того Курта вторым справа положили…

Смешки стихли.

–Ну да, как человека положили, и молитву прочитали, и крест поставили! А нас, когда захватили, с-под Смоленска гнали, кто раненый был, если падал, так закалывали и по обочинам оставляли, суки!!

–Тихо, тихо, Митяй, все, успокойся… Пойдешь к ним, что ли?

–И пойду! Поквитаться надо… за моих, что там побили, да что не дошли…

–Ну, дело твое…

Однако, не во всех группах обсуждали так… экспрессивно, были и более спокойные разговоры на бытовые темы:

–О, вон вуйко идет, ну, бывший! Арвид, а как он там? Вы же соседи с ним.

–Ты не поверишь — радуется.

–Чему?!

–Всю жизнь, говорит, холопом жил, а умру свободным. А если, говорит, русский князь не обманет, и хотя бы отсеяться успеть — так больше и не надо ничего.

–Он что же, совсем плох?

–Да нет вроде, и по двору стал чаще ковылять, и сейчас, вон, не догонишь.

–А чего про князя говорил-то?

–Да тот вроде как, когда его к себе вызывал, обещал на село землицы прирезать, из бывших орденских наделов.

–Во как! Так это что же, они и правда… нам отдадут?!!

–Ну, а кому?… Или ты при них видишь переселенцев?… Но решать, говорит, будут к весне. Когда, мол, видно будет, что за земли…

–Надо бы новому вуйку сказать, чтоб того… ну…

–Боишься, Улдис, что тебя обделят? Так не бойся — отданный кусок пойдет на все село разом.

–Это как это?

–Я сам точно не знаю, говорят, русский князь будет говорить об этом, когда приедет его кастелян…

Но, кроме бытовых, обсуждали и другие, так сказать, ракурсы:

–Какой князь все-таки красавчик! И весь прямо такой, аж шибает!

–Кто тебя шибает, дуру, ты к князю-то тому ближе пяти сажен не стояла?

–И вот врешь ты все! Когда перед церковью он проходил речь говорить, вот на столечко была, и даже маленько коснулся!

–Ага, щас, делать ему больше нечего, тебя касаться… так и скажи, что как твоего в ополчение забрали, так и кидаешься на всех, кто в штанах.

–Ой, да ладно тебе, твоего будто не забрали?

–Да мне, не поверишь, соседка, некогда с моими пятерыми…

–Ой, да. А он говорил, помощь нам будет. Когда же, любопытно страсть!

–Когда это он говорил?…

–А когда на площади у старосты, ну, у того, всех собирали. Ты не пошла, что ли?

–Да недосуг мне было, по хозяйству все…

–Обещал, обещал. И как улыбнется, так и солнышко сразу из-за туч вышло, и говорит такой: помогу, говорит, кто совсем плохо живет, а волю — всем!

–И когда ждать ту помощь?…

–Я точно не знаю, но мне Анна кузнецова, ну, вуйка нового, сказала, что будет у них об том разговор важный! Ой, еще посмотреть бы на него!

–Попросись, вон, в обслугу в усадьбу. Они там на них каждый день небось смотрят, с утра до ночи.

–Да ну, к этой змеище, Магде, разве подойдешь! Как посмотрит, да сиськами своими поведет этак, разодрала бы всю рожу! А взяли-то ее откуда-то с побережья, босая да худая за телегой с узелочком пришла, когда патер приехал, а потом разожралась, корова!

–Царствие небесное патеру…

–Ой, и правда! Царствие небесное… А князь все-таки красавчик!

Были и другие темы:

–Нет, я все-таки не пойму! Как заупокойную читать, так этот… Ефим, по православному обычаю все сделал, для своего, а Олав по латинянски — для орденских.

–Ну?

–И на кладбище тож, как положено. А потом, в церкви, я не понял! Какая, говорит, вам разница, с какой руки крест принимать?!

–Ну, а какая разница-то?

–Ну, как же! Святое писание не зря писали, многие тома! Поумнее люди были! А он, значит…

–Ты Лешко старого там видел?

–Ну да, а что?

–Так он крещен был по православному обряду, а потом его три раза наново перекрещивали.

–Это как это?…

–Да место у них больно неудобным оказалось, в аккурат где Литва, Польша и русские княжества сходятся. А тогда что-то замятня чуть не три десятка лет подряд шла, вот его и… со всей деревней.

–Ну?…

–Гну! Вот поди, спроси у него, есть ему разница, на каком языке молитвы править и с чьей руки крест принимать, если у него из родни давно всех раскидало, кто жив остался, и семья не то третья, не то четвертая уже.

–Нет, ну это другое, понимать надо…

–Я так понял: волю дали, земель дадут из своих, да еще детей учить обещают. Да и Олав, видел, при церкви будет? Так мне это по нраву, а дальше — поглядим. А то князь-то с того и начал, что, мол, никого не держит. Ты, может, обратно к орденцам собрался?…

–Нет, ну я-то что, я — как общество…

Вот под такие разговоры уходили селяне с усадьбы, да, естественно, на том разговоры эти не кончились, а, скорее, только начались. После поминок все как-то поверили, что первые слова князя, про волю и все остальное — не показались им во сне, а самая что ни на есть правда. И бабы, хоть и были (как всегда) главными переносчицами новостей, и мужики, которые в этот раз не отставали от них, особенно насчет земли, ходили в этот день по соседям, наверное, раза в три чаще, чем обычно.

Тем временем в избе у ребят, куда они принесли все из церкви, Седов присел отдохнуть, и на него навалилась усталость. Душевная, слишком много эмоций для половины дня, кто понимает. Да и вообще, он не любил похороны и проповеди, а сегодня пришлось участвовать и в том, и в другом. Молчал и Ефим — проповедь, если ее вообще можно так назвать, тоже взяла много сил, как часто бывает, когда приходится общаться с толпой народу. Олав тоже молчал — и похороны патера, к которому он, как видно, успел привязаться, и его неожиданное участие в отпевании сказались и на нем. Только Петька был как всегда активен (хорошо, хоть про зажигалку забыл) и возбужденно пересказывал свое видение сегодняшних событий, заставляя кисло улыбаться всех остальных. Не просидели они так и десяти минут, как в избу зашел один из дневальных, принеся завернутый в тряпку небольшой горшок с кутьей:

–Тут это… наши послали вот, помянуть, значит… а то столы разбираем уж…

Его поблагодарили, у парней с утра остался взвар, и все съели по нескольку ложек. Кутья больше всего напомнила Николаю Федоровичу обычную рисовую кашу, только сразу из нескольких видов зерна (но без риса), на молоке, и с легким запахом меда. Чуть теплая, она была суховата, так что запивать ее надо было обязательно. Пока ели, все немного отошли, и Седов, поднимаясь, сказал ребятам уже нормальным голосом:

–Ну что ж. Сидите пока здесь, а вечером зайдете на поварню. Как только решим, куда вас дальше пристроить, сообщим. А может, князь сам захочет с вами поговорить, имейте в виду. Подумайте, чего бы вам самим хотелось.

Они вышли с Ефимом наружу, и, не сговариваясь, встали возле крыльца, вдыхая свежий морозный воздух. На дворе никого не было, и только вытоптанный снег напоминал о том, что тут с утра происходило.

–Давай снова зайдем на кладбище? — предложил Ефиму Седов. Ему захотелось пройтись, да и ушли они сегодня, не дожидаясь конца похорон, и толпа народу была… Ефим все так же молча кивнул, и они свернули налево. Тропа таким количеством людей была натоптана широкая, целая дорога, и они неторопливо дошли по ней до свежих могил. Кресты были установлены у всех, самые простые. Как оказалось, Михайла нашел время выяснить имена всех орденцев, и на каждом кресте, хоть и грубо, но было вырезано имя. А вот на старых могилах, как удалось разглядеть Николаю Федоровичу, на столбиках имена были написаны очень редко, чаще всего были просто вырезаны кресты, указывая на то, что здесь похоронен христианин.

–Ефим, а ты не знаешь, почему Седмеца — Юрко написали? — Седова еще вчера интересовал этот вопрос, но было как-то неудобно спрашивать. В отряде его все звали только Седмецом.

–Знаю. Это имя крестильное его, Юрий — ответил Ефим, и Николай Федорович, мысленно чертыхнувшись, подумал, как все оказалось просто. Ему же рассказывали — родительское имя, крестильное, прозвища, которые могли меняться, еще родовое имя — аналог фамилии у знатных родов… Как много имен, а человек лежит под крестом один…

Седов не боялся кладбищ, и даже иногда, приезжая помянуть родных, тратил какое-то время на прогулку. Все-таки у любого кладбища есть особая аура, к которой каждому время от времени не вредно прикоснуться, особенно — человеку в возрасте. Но здесь гулять было негде, вся остальная часть погоста была занесена снегом, ничем в этом смысле не отличаясь от соседней луговины, и они повернули обратно минут через пятнадцать. Ефим за это время все-таки отошел, и сказал старцу, когда они так же неторопливо поднимались обратно к усадьбе:

–Вот все понимаю умом, что обман все это, и писания, если и содержат правдивые сведения, то чуть, а лжи там гораздо больше нагорожено… И твои рассказы… Но вот сегодня, что-то такое ощущал…

–Есть такое — Седов и не собирался спорить — я и не говорю, что мы узнали все о мире. Еще кто-то из древних, кажется, греков, сказал: чем больше я узнаю, тем больше я понимаю, что ничего не знаю. Дойдя до глубин познания в разных областях наук, мы увидели новые тайны. Но вот то, чему учат современные церковники… да всех церквей, пожалуй — это, конечно, истинному положению вещей никак не соответствует… и, главное то, чего они на основании этих учений требуют от людей (и как сами себя ведут)…

–Ну да — Ефим кивнул, соглашаясь — вот это, конечно, все признают, что нам и на руку. А насчет писаний… все же нам аккуратно надо, потихоньку открывать людям это все… а то, пожалуй, и на вилы поднимут.

–Или сеном обложат да подожгут — сказал Николай Федорович.

Они хмыкнули оба, посмотрели друг на друга и заржали самым неприличным образом. Просмеялись, и к усадьбе подходили уже в отличном настроении. А там их сразу в холле встретил Михайла, которого как раз за ними посылал князь. Скинув верхнюю одежду, они прошли в каминный зал, в котором были князь с Петром, Черным и Гридей. Десятники были полностью одеты и стояли, как видно, собираясь уходить.

–Так что раз в день к вам будут Степановские заезжать — давал князь последние инструкции — если что надо будет, или вести какие, через них и передадите.

–Вряд ли — сказал Гридя — весь припас с собой берем, думаю, уложимся в два-три дня.

Черный только кивнул, соглашаясь.

–Ну, езжайте — князь поднялся.

В комнате стало шумно — все стали хлопать друг друга по плечам, прощаясь, Гридя даже обнял Седова, пожелав ему удачи и шепнув «топор я сохраню». Остальные были сдержанней, но пожелания удачно съездить и вернуться звучали от всех.

Проводив десятников, отправившихся делать засеки, все оставшиеся вернулись за стол, и князь, собравшись с мыслями, стал давать задания уже им:

–Раз у нас появилось три-четыре дня, то надо заняться еще одним важным делом. Это будет тебе, Ефим, и Михайле. Как нам когда-то, исключительно из книг (князь слабо улыбнулся) рассказывал старче, нужно сделать… опись людей по деревням и… прочего, что у них есть. Деревень у нас набирается уже десяток, и две… усадьбы Ордена, та, малая, и эта. Скотину и припасы в усадьбах можно пока не считать, до Федора, а вот людей — надо счесть. И еще, тоже важное… То что я тут… речи держал, и то, что ты, Ефим, в церкви рассказывал — это надо и дальше… продвигать, разъяснять, шевелить людей, в общем. Особо в тех местах, через которые мы проходили, не задерживаясь, пока сюда шли. Так что туда поедешь ты, Ефим, да вот старче подкинешь, до Вацека.

–Мой человек еще будет — вмешался Петр — который потом во Псков уйдет.

–Ну, вот — сказал князь — возьмешь с собой… двоих, из четвертого десятка, в сопровождение. Объедете деревни. Составишь эту… опись, поговоришь с людьми. Кто к нам захочет если — на обратном пути заберешь. Конюх тот, Маркел, вроде, и может еще кто… Михайла займется тем же самым по окрестным деревням — князь перевел взгляд на того, тот закивал, мол, ясно — наши, кто дозорами будут ездить, тоже в деревнях молчать не будут. За эти три-четыре дня, пока они там засеки делать будут, управитесь?

Ефим с Михайлой задумались, стал прикидывать и Седов: «там… пять деревень, через три мы шли, и еще две, сказали, на север… здесь… тоже пять, Гридя рассказывал… если две деревни в день, и последнюю — на третий, то, вроде, выходит… по домам пройтись, да, собрав мужиков, речь толкнуть… а я, точнее, мы, тем временем, получается, за Нарву и с Федором и мужиками обратно… вроде, нормально».

Примерно так же, видимо, считали и остальные, так как Ефим сказал:

–Должны справиться, княже.

–Добро. Давайте прикинем, что нам надо будет… описывать вообще. Что скажешь, старче?…

Николай Федорович вопроса такого не ждал, но задумываться не стал, а начал перечислять, соображая в процессе:

–Первое — сколько людей вообще. Второе — сколько из них… работников?

Народ закивал, соглашаясь.

–Дальше — к каким народам принадлежат, а проще — на каких языках говорят. Это надо — пояснил он — чтоб хотя бы знать, кого в случае чего ставить старшим, и вообще…

Его не очень внятное пояснение все же поняли и тоже одобрили.

–Детишек сколько и кто в отряд прийти захочет, наверное, пока выделять не надо… — размышлял вслух Седов дальше — кто к нам захочет, те сами придут, а дети — позже…

–Дальше, что из имущества есть… ну, дома можно посчитать, но это не обязательно, а вот лошадей — считать надо. Курей или там коз, думаю, уж не стоит…

И снова все согласились, но осторожно подал голос Михайла:

–Коров счесть надо особо. Корова для сельчанина — это ж, считай, все…

Теперь уже Седов согласился и продолжил:

–К каждой деревне надо в общем приписать, сколько у них земель под пахоту, и отметить, что вообще сажают. Хорошо бы планчик нарисовать, ну, малую карту, причем, даже не как мы делаем, а попроще, схематичней…

–Как ты говоришь — планчик — это очень хорошо — оживился князь, до того внимательно слушавший — только на таких… планах надо будет добавить землю, что под Орденом была.

Как оказалось, кроме непосредственно крестьянских земель, которые селяне обрабатывали для себя (и платили с того налоги), были еще и земли Ордена, которые те же селяне обрабатывали в рамках барщины, и весь урожай оттуда шел Ордену. Надо ли уточнять, что эти земли были самыми лучшими?… После того, как это выяснили и включили в задание переписчикам, Седов продолжил:

–Ну, и по каждой семье (или каждому хозяйству, что ли) надо записать особенности… — и стал пояснять в ответ на вопросительные взгляды — если есть в семье, кто ремеслом каким владеет, записать. Кто грамоту знает — тоже записать. Ну, и тут же, наверное, отметить, если болеет кто, и тех, кому помощь нужна. Я так понял, они тут если не голодают, так точно особо не жируют, да и семей без мужиков много — и вдовы, и у кого хозяина в ополчение забрали…

Николай Федорович вспомнил ту бабу с детьми, у которой они обедали, и даже не стал пока думать, сколько таких баб в этих… десяти деревнях. Страшно было ему про такое думать, если честно…

И это одобрили, только Петр добавил:

–Княже обещал всем, кто уйти захочет, отпустить их. Так хорошо бы тоже поспрашивать, есть ли такие. Только чтоб не подумали, что удерживать будем, как-то аккуратнее, что ли…

–Ну вот, мне больше ничего в голову не приходит — развел руками Седов.

Все, подумав, решили, что да, на первый раз точно достаточно. Ефим сидел с отсутствующим видом минуты три, а потом сказал:

–Однако, не просто будет это все записать… как бы те малые карты, про которые старче говорил, самое простое из всего этого будет…

–Зачем? — удивился Николай Федорович — составь таблицу! Как мы тогда у Никодимыча писали, помнишь? Тут же совсем мало колонок понадобится.

Ефим чуть не хлопнул себя по лбу, у князя в глазах тоже зажегся огонек понимания, а вот Петр с Михайлой переводили вопросительные взгляды с одного на другого.

–Сейчас — Ефим вскочил и убежал в глубины усадьбы.

–Если вопросы одинаковые — пояснял тем временем Седов — так можно большой лист разлиновать крест-накрест, где одна строка — одно хозяйство будет, а сверху, по столбцам, вопросы эти перечислить. В клетках, что получатся, ответы и вносить, да проще показать…

Ефим прибежал с бумагами, ручкой и линейками, и они в две минуты разлиновали один лист.

–Вот, одна строка — один дом — показывал Николай Федорович уже на примере — на деревню лист, самая большая у нас эта, дворов сорок, в остальных — поменьше, значит, на других листах будет десять, или пятнадцать, или сколько там будет строк…

Пока все было понятно, и народ с интересом следил за показом. Расчерчиванием занимался Ефим, который сразу понял мысль и теперь торопился все записать.

–В первой колонке цифры пусти, по порядку — подсказывал ему Седов — сразу и посчитаешь, сколько домов в каждой деревне. Потом у нас общее число людей и число работников… тут тоже цифры, так что можно не широко… потом — народы, то есть языки, пошире колонку… дальше — лошади и коровы, еще две колонки, и снова под цифры… что там еще? Особенности…

–Я, пожалуй, кто ремесло знает, и кому помощь нужна, в разные колонки разнесу — подумав, сказал Ефим. Никто спорить не стал, и появились еще две колонки. Место сбоку листа еще оставалось, и Николай Федорович предложил:

–А остаток оставь под примечания. Ну, особенности какие, или что для памяти вписать захочешь. Общие данные по селу, насчет земли, тогда снизу на листе, или на оборотной стороне, и еще, мне даже неудобно как-то… как деревни эти называются? А то, сколько прошли, ни в одной я не спросил…

Народ сперва посмеялся, но смех как-то быстро утих, и по переглядкам князя с Петром Седов понял, что и они не знают названий. Однако тут снова с замечанием влез Михайла:

–Тогда в лист этот тоже надо, ну, прозвища, каждой семьи.

«Семен Семеныч! — мысленно хлопнул себя по лбу Николай Федорович — фамилии-то я забыл! Хотя… их же сейчас еще нет?». Оказалось, фамилий ни у кого нет, кроме бояр и подобной знати, а вот уличные прозвища есть. Скорее всего, потом из них фамилии простонародья и родились. Так что последняя широкая колонка была разделена на две части, и опросный лист в целом был готов. Пока все на него любовались, Михайла, помявшись, все же высказал еще одно замечание:

–И лучше бы запись эту не прямо в избе вести, а как-нибудь потом… Пугаться людишки будут, так думаю…

Ефим стал было спорить, чего тут, мол, пугаться, но и Петр, и князь встали на сторону Михайлы. Да и Седов снова подсказал — взять тонкую дощечку, на нее этот лист пристроить и на улице быстро все записать.

–Кстати, я тут, когда записи орденца смотрели, обратил внимание, что там не чернилами, а чем-то другим заметки — сказал он Ефиму — типа наших карандашей, я рассказывал, помнишь? Ты глянь в той комнате, где бумаги, должно найтись, оно удобней будет.

Ефим снова убежал, а князь, пользуясь паузой, спросил:

–А вообще, в бумагах этих, есть что полезное?

–Да, считай, ничего — вздохнул Николай Федорович — думал, опись хоть найду, но по хозяйству у него ни числа людей и количества земель, ни списка по деревням, даже что хранится по амбарам — описи нету. Только списки с тех обозов, что он в замок свой посылал.

–И давно посылал? — заинтересовался Петр — еще должен был?

–Как санный путь установился, примерно за месяц до нас, получается. А насчет следующего никаких записей нет. Я думаю, к нему гонцов присылали, как у них там в замке запасы кончались. А если он не один такой фогт, то может еще как.

–Фогт может быть и один, есть комтурии, у которых просто деревни, крестьяне в подчинении — пояснил Петр — ну, и возле самого Везенберга крестьяне тоже живут, конечно.

–Там он, кстати, просил обратно пива с рыбой прислать — вспомнив, усмехнулся Седов — гляньте там, в погребах, где-нибудь может осталось…

Тут прибежал довольный Ефим и принес целых три… ну, все же ближе всего они были к карандашам. Стерженьки, замотанные специальными тесемками, не очень толстые, миллиметров пять. Концы их были немного заточены, а сами они были тяжеленькие, скорее всего, свинцовые.

–Ну, вот, они и на морозе, и по дереву должны рисовать, себе их и возьмете.

На этом подготовку к первой в Ливонии переписи закончили. Ефим с Михайлой ушли расчерчивать листы на все деревни, а князь сказал Седову:

–Тебе, старче, особых заданий нет. Доберетесь до деревни, заберешь всех наших, и на машине своей — сюда. Должны, говоришь, проехать?…

–По рекам, где лед, точно. Как мы по сенокосной дороге отрядом шли, особенно по лесу — тоже. Другое дело, если перемело где, надо будет подтолкнуть или лопатами подкопать, но это тоже пятерым мужикам по силам.

–Ну, добро. Много людей с тобой посылать смысла нет, вам же обратно ехать. Через границу местные вам от орденцев подскажут и проводят, когда лучше, да ты и сам помнишь — как их дозор уедет, так и переходите. Федору все обскажи, на обратном пути пусть в той орденской усадьбе своим глазом на припасы глянет. Ну, а тут уж мы с ним решим…

–Во Псков с чем посылаете человека? — спросил у них Николай Федорович, глядя в основном на Петра.

–С тем, чтобы слали всех, кто у них на тот момент набран. А после того — уже на постоянной основе направляют людей, по этой же дороге — ответил Петр — я по своим связям весть пошлю в Новгород еще… и дальше. Есть там люди, что нам сгодятся, в которых еще осталось больше человеческого, чем… ну, вы поняли.

–Ну, и отряду тому на пути к нам уже можно будет ту крепостцу орденскую, что на Нарве, сжечь — добавил князь — припас привезти, если Димитрий с Трофимом еще приготовят… и вообще, запустить уже не тайным слухом, что ждут здесь людей русских для свободной жизни. Время идет, хочу, чтоб к весне, как лед сойдет да корабли по рекам пойдут, Псков и Новгород с окрестностями уже знали о том. Пора. Нам же, не дожидаясь второго отряда, надо брать крепость и там садиться прочно уже. Потому как не в каждой деревне, конечно, но на этой дороге, что мы пришли, хоть два малых дозора надо, и дальше еще такие места будут. Нужны люди…

Да, люди были нужны больше всего. Это становилось понятно всем в отряде.

–Кстати, насчет людей, княже — сказал Седов — поговорил я с ребятами, что при патере здешнем состояли.

–Ну?…

–Оба — холопы орденские. Один, Олав, откуда-то с побережья привезенный, второй, Петька — из этого села. И мысли у меня есть, если позволишь…

Конечно, князь позволил, и Николай Федорович кратко рассказал, что Петька — очень, очень шустрый, даже слишком, но в селе свой и хорошо знает все три языка. Сейчас его удобно держать при князе, как толмача и посыльного, а, кстати, насчет посыльных — можно попробовать и других таких же подростков привлечь, за те же продукты. А вообще, он считает, что и с этим Петькой, и с другими пацанами надо поговорить Гриде, а то и Петру — им вскоре, если все пойдет, как надо, нужны будут в других селах и даже городах ливонских разведчики, а пацаны в этом деле — существа способные: незаметные, пронырливые и вообще…

Князь задумался, а Петр сразу сказал, что так они… раньше… и делали, и с этим Петькой он поговорит. Тем более тезка.

Олава же Седов предложил прикрепить к Ефиму с Михайлой, имея в виду, что на будущее в этих же деревнях понадобятся грамотные люди, уважаемые обществом, и в этом плане и Олав, и, к примеру, прошлый староста ближнего села, могут очень прийтись к месту.

–Опять же, и грамоту он знает, и люди его знают, княже. А еще, у патера книга есть, приходская, точнее, заготовка под нее. Так это нам тоже надо будет, рождения-смерти-крещения писать, и те числа, что Ефиму с Михайлой поручено собрать — на постоянной основе отслеживать. Он бы на это тоже сгодился. Ну, а в Орден возвращаться у него желания вроде нету…

Князь обещал переговорить с обоими парнями. Они еще чуток посидели, и к Петру зашел один из разведчиков, Клим, который и должен был сопровождать Седова. Петр с князем еще раз его проинструктировали. Седов высказал опасение, как он пойдет один мимо Гдова и до Пскова, мало ли, какие люди попадутся, да и зима, но, как оказалось, на этот случай разведчику дадут пару человек сопровождения в той деревне, где они стояли перед пересечением границы.

Тут пришел Ефим, показал заготовки листов — все было четко и понятно. Князь вспомнил еще одно дело и попросил их у Вацека проверить, как там устроили по его словам каких-нибудь местных из бедноты, присматривать за усадьбой.

–И вообще, посмотрите там, как и что — добавил князь — нам потом придется много где таких… доверенных людей ставить, так, чувствую, и правда, в основном из местных придется брать. Правда, учет вести — это одно, а вот с людьми управляться… Как бы староста там чудить не начал.

Они обещали посмотреть, хотя, честно говоря, сами не особо представляли, как все это должно быть.

–А ты, княже, как думаешь распределять помощь бедноте? Ну, о чем ты в селе говорил тогда? — спросил Николай Федорович.

–Вуйка их нового думал привлечь, а что?

–Да тут видишь, что мне в голову пришло… деревушки-то, верст на пять друг от друга, а где и больше. У бедноты всяко лошадей нет, чтоб за крынкой молока и десятком яиц в бывшие орденские усадьбы ездить. А пешком их посылать, по зиме, тоже не дело — там, небось, и одежда с обувкой тоже не ахти.

–Ну да — согласился князь.

–Лошади у Ордена есть, ну, теперь у нас, в смысле. Но… будет ли правильно развозить еще и на наших лошадях продукты?…

И Петр, и вернувшийся вместе с Ефимом Михайла сказали, что нет, так нельзя, разбалуешь так…

–Так пусть деревня выделяет хоть раз в неделю лошадь с санями, по морозу-то можно и дольше хранить, и сметану с маслом, и те же яйца. Вот им самое первое дело для своего самоуправления — смогут организовать, или нет. И с дровами у этих вдов с детишками, наверное, тоже не очень…

–Дрова, да… — князь задумался — я примерно так с этим вуйком и хотел разговор поставить, старче. Вам тогда того же Вацека на это дело надо направить, что ли, для первого случая. Ну, а ему скажите, мол, закрепится наш Орден — посмотрим, как потом лучше будет сделать. И про тягло с семенами на весну напомните.

Они с Ефимом обещали, конечно. На этом в целом разговор был окончен, так, еще немного пообсуждали разные мелочи, а там пришел дневальный, звать всех на ужин. На засеки ушло не меньше двух десятков бойцов, так что все решили спуститься в столовую залу и поесть там, а дневальный стал растапливать камин, пока никого нет. К ужину сегодня выдали их ягодную настойку, помянуть Седмеца. Ушедшим десяткам с собой, как уточнили в разговоре, тоже выдали, и даже с запасом — им еще в лесу на работе греться. А так бойцы все еще обсуждали и похороны, и клятву, и памятную доску. Видно было, что эти непривычные… обряды запали людям в души глубоко, особенно опытные воины, ветераны, вспоминали про старые походы и сравнивали отношение к погибшим (понятно, в чью пользу).

А после ужина Семен отобрал двоих из десятка Ефиму в провожатые, да кто-то из разведчиков отдал Седову белую накидку, границу переходить. Они проверили еще раз все снаряжение, которое надо было брать с собой (у Николая Федоровича из такого была только его лопата), а перекус им должны были собрать с утра, и разошлись спать сегодня пораньше — выезжать из усадьбы решили еще по темноте, дорога сперва знакомая, а там и развиднеется. Седов перед сном еще поворочался немного, обдумывая все это, но события дня все же утомили его, и он быстро уснул.

На следующее утро он проснулся рано, когда народ в усадьбе только начал шевелиться. Впрочем, печи были затоплены, и с кухни уже пахло выпечкой, когда он собрал все, что нужно с собой, оделся и вышел в холл. Дневальный сказал, что Ефим только спустился на поварню, Николай Федорович его догнал, и они вместе позавтракали, а затем получили у Магды продуктов в дорогу — Ефиму дали только пирожков на перекус, так как им ехать-то было недалеко, до второй усадьбы Ордена, а Седову к еще горячим пирожкам добавили сала, лучка и небольших толстеньких лепешек. Они напоминали беляши (только без начинки), и, как оказалось, использовались здесь вместо хлеба в дорогу. Тут за ними зашел один из приданных бойцов, сообщив, что все готово, и можно ехать. Проводить их вышел Михайла, который только проснулся и еще отчаянно зевал.

На дворе под начинающим сереть небом стояли двое саней, возле которых их ждали второй боец и Клим. Их невеликий груз (почти пустой рюкзак Седова, сумка Ефима и мешок побольше — Клима, да еще лопата) закинули в сани, и они выехали со двора усадьбы, провожаемые Михайлой да дозорным на воротах. Пока совсем не развиднелось, они особо не торопились, проехали деревню, свернули к лесу, и в нем особо не разгонялись (там было еще темновато). Лошадки шли бодрым шагом, спокойно утаскивая сани с двумя и тремя людьми — они сразу расселись по заданиям, так сказать — Клим с Седовым, Ефим со своими сопровождающими. Для равномерного распределения нагрузки весь груз и копья бойцов сложили тоже на те сани, где было два человека. Как полностью рассвело, скорость немного прибавили, правда, проехав так с километр, лошадкам дали отдых, пустив их шагом. В это время сами они тоже шли возле саней пешком, греясь, так как немного подмерзли на легком морозце (да при езде ветерок задувал все же). В таком порядке и двигались дальше, проехав первую деревню без остановки. Здесь и перепись, и разъяснение людям политики новых властей должен был проводить Михайла, а вот во второй деревне остановились, правда, ненадолго — Ефим предупредил местного старшего, что через пару дней на обратном пути заедет и расскажет об их новой жизни. Так они, особо не торопясь, добрались и до малой усадьбы Ордена.

Седов, если честно, почему-то несколько волновался, когда они выехали на поле, где стояла усадьба. То ли погода с низким серым небом так повлияла, то ли что… Когда они отрядом шли, было совсем по другому. У него вообще в этой поездке (двое саней на глухой дороге в лесу) мозг выдавал странные ассоциации, по антуражу — то ли партизаны в брянских лесах, то ли вообще — покорение Сибири Ермаком, с учетом века. Он даже готов был увидеть на месте усадьбы развалины или вообще пепелище, но нет, с виду все было в порядке — постройки и забор на месте, дымок из трубы идет… Уже вблизи от строений залаяла собака, и, когда сани подъехали к воротам и встали, из-за забора высунулась голова, и тут же ворота начали открываться. Конюх (как его, Маркел) встречал гостей широкой улыбкой и лицом с почти сошедшими синяками и уже без шишки на лбу. Тут же крутился парнишка, его помощник, больше никого на дворе не было видно.

–Ну, как вы тут? — спросил Ефим, разминая ноги.

–Да все слава богу — ответил конюх — а вы к нам, что же?…

–Дела есть. Нужен Вацек, и придется по соседним деревням поездить.

–Это мы сей час. Микешка, беги за вуйком!

–Так зачем бежать — отозвался один из бойцов — бери, вон, любые сани, да поезжай, привезешь его, быстрее будет.

–Да — согласился Ефим — скажи, разговор важный, пусть поспешит. Хотя — он прищурился на небо — сегодня, наверное, не успеем…

Микешка тут же уехал, вторые сани завели во двор, вещи забрали, и народ пошел в дом, оставив Маркела и еще одного бойца распрягать лошадь, убирать сани и что там еще нужно делать. Дом встретил их чистотой и настороженным молчанием, но это продолжалось недолго…

Надо сказать, что тогда, после ухода отряда, Маркел, Вацек и Микешка таки попарились в бане и прилично приняли браги после нее (ну, кроме Микешки, ясное дело, тому плеснули чуток). Девки-скотницы кое-как объяснили привезенной Аксинье (самой бедной бабе в деревне Вацека), что такое было распоряжение нового князя, но зачем и почему — они понять не могли. Она, в свою очередь, рассказала им о том, что говорили бойцы отряда в деревне. Еще частично трезвый Вацек подтвердил, что отряд пришел биться с Орденом, а всех крестьян князь объявил свободными. Бабы все равно ничего толком не поняли, что не мешало им помыться в бане и нормально поесть, используя запасы орденцев — разрешение на это было, все слышали.

Поправившие здоровье на следующее утро Вацек и конюх (перебрали все-таки на радостях) решили, что раз уж такие дела пошли, то и дальше надо продолжать в том же духе. После короткого совещания Маркел пошел в деревню, а оттуда, взяв лошадь, поехал по деревням, по которым отряд проходил от Нарвы. Вацек поехал на север, где еще ничего не знали. К вечеру они оба вернулись в усадьбу, привезя с собой еще по одной семье — старшие тех деревень были рады сбагрить самых бедных баб-одиночек. Маркел совершенно охрип, поскольку вел дискуссии о новой жизни, как привык, горлом, Вацек обошелся без этого, напирая, что «цельный князь», «воля и свобода», «обещали помочь». С другой стороны, в чем-то Маркелу пришлось полегче — в тех деревнях, где он был, и отряд видели, и с его руководством разговаривали, так что им поверить в такие новости было проще. Орденцы в этот день были тихо похоронены на деревенском погосте.

Немного отошедшие от таких резких поворотов в своей судьбе бабы взялись за старосту всерьез, требуя объяснить, с какой-такой целью их, собственно, сюда собрали, подозревая разное. Тот и сам не знал, но, уцепившись за фразу князя, сослался, что усадьбу надо в порядке содержать, за живностью присматривать, опять же, ну, и подкормиться тоже разрешил. Бабы (почти сразу переругавшиеся по приезду, надо сказать, но единым фронтом накинувшиеся на сунувшегося было их разнимать старосту, и на этом фоне очень быстро помирившиеся между собой) приняли такой вариант, тем более, что жизнь у них и вправду была тяжелая (в усадьбе получилось больше десяти детей на троих, в основном, мелкие, а из живности у них — на всех троих раньше было только с десяток кур да старая коза). Впрочем, опаска у них была, и из запасов Ордена они пока брали лишь молоко, которое и так девать было некуда, да немного зерна на кашу себе да детям.

К ночи Вацек, как-то уже позабывший, что такое десяток малых детей (свои были взрослыми) в одной (хотя и большой) усадьбе, свалил к себе в деревню, напоследок еще раз напомнив о поддержании хозяйства «в чистоте и порядке». Маркел с Микешкой тоже свалили, в свою пригородку при конюшне. Она у них, хоть и запах имела соответствующий, была с печкой, а еще там было тихо, что (опять же, при 10 детях) было очень актуально. Впрочем, на следующий день бабы сами навели порядок, определив всю малышню на день в одну комнату (с деревянными игрушками, да, и немного тряпочных). На пятерых баб и двух мужиков дел приходилось мало, правда, за детьми все же надо было постоянно присматривать, да Маркел собирался уйти в войско, как и было ему обещано. Он собрал все оружие и доспехи с усадьбы, вышло немного, но прилично — кольчуга, пара кожаных доспехов, тесаки, щиты, копья, но себе брать из этого ничего не рискнул. Шмотки все же поделили между всеми — и у скотниц, работавших в усадьбе ранее, и у привезенных баб с одеждой тоже было не очень. Как-то определившись с новыми порядками в жизни, они стали ждать новостей, и вот, дождались.

Ефима, Клима и Седова с поклоном встретила одна женщина, и они, раздевшись, закинули ей пирожки — погреть, и спросили теплой воды — вымыть руки. Пока ходили мыться, подошли со двора остальные бойцы, а тем временем на стол в большой комнате начали накрывать уже несколько бабенок. Маркел же развлекал гостей-хозяев разговорами, осторожно пытаясь выяснить, какие у них новости. Известие о захвате большой усадьбы Ордена, почти бескровной, было встречено им с восторгом, да и остальной народ оживился. Рассказ, шедший за поздним обедом (или ранним ужином), прервался приездом Микешки с Вацеком, им повторили вкратце основное. А уже за взваром Ефим перешел к планам:

–Завтра с утра старче уедет… обратно. Надо бы им провожатого, кто сани сюда пригонит потом.

–Да вон, Микешку и отправим — сразу решил Маркел — далеко ехать-то?…

–До Нарвы не доезжая верст… десять? — Ефим посмотрел на остальных.

–Где-то так. Или верст пять от последней вашей деревни, где лес кончается — подтвердил Вацеку Клим — как развиднеется, выехать надо, особо торопиться ни к чему.

«Ну да — понял Седов — если орденский патруль проходит там так же, где-то около полудня, то нам, чтобы с ним точно не пересечься, лучше подойти туда попозже. А через реку да до деревни — там и в сумерках не промахнешься».

Нарисовавшийся тут же Микешка (сидел в соседней комнате) подтвердил, что он — хоть сейчас.

–Пока не забыл — продолжил Ефим — лошади это те, которых здесь забирали. Но оставим мы в усадьбе пока одну, на другой обратно поедем. Сделать же нам нужно будет вот что…

И он кратко рассказал, что им надо уточнить, сколько народу тут вообще по деревням живет, да как. Ну, и про новый Орден он тоже будет рассказывать. Дано ему на это два дня, поскольку потом они пойдут дальше с ливонцами воевать, так что надо бы прикинуть, как ловчее это сделать.

–Сможем ли сегодня в твоей деревне, Вацек, по домам пройтись? Да поговорить потом с мужиками?

За окном начало темнеть небо, но до ночи было еще очень далеко, а деревня была рядом. Все только что поели, так что решили все же поехать. Сразу же было решено, что завтра все выдвинутся вместе на самые дальние (ближние к границе) выселки, а после, отправив старца с Климом за реку, проведут перепись в двух деревушках на той дороге, после чего в последний день опишут две деревни на севере.

–Тогда, может, у меня и заночуете сегодня? — предложил Вацек — зачем завтра туда-сюда мотаться?…

–Ты езжай, Ефим — сказал Николай Федорович — а мы с Климом тут переночуем, а завтра с рассветом к вам и подъедем, чего толкаться лишний раз. Да и тут людям расскажем, как и что…

Так и решили. Маркел готов был разорваться, но, сообразив, что с Ефимом они еще два дня будут ездить, а этот старче завтра уйдет, решил остаться. Четверо уехали в недалекую деревню, а в большой комнате (и рядом) собрались практически все обитатели усадьбы. Седов стал рассказывать их историю, но, адаптируясь к аудитории, сплел что-то в виде сказки. Немудрено, что вскоре после начала повествования в комнату, где при паре небольших светильников вел рассказ старец (при полном молчании остальных), подтянулись и дети, кроме самой мелочи. Его никто не перебивал, и он рассказывал, как закинуло его, поехавшего за грибами, волей высших сил за пятьсот лет; как помог он князю с боярами (неназванного, правда, княжества), увезя их чуть ли не из самой сечи, израненных; как увез их на свей самоезжей повозке (которую они еще увидят) в тайное место, где раскрыл им все, что случится в эти годы, все беды и напасти; как решили они предотвратить большую беду, что должна произойти как раз в Ливонии через полста лет; как долго добирались досюда, реками и дорогами, обрастая в пути попутчиками и помощниками (ни сам путь, ни помощники конкретно тоже не назывались). Как, собрав отряд из вольных бойцов, пришли они тайной тропой в Ливонию, начав войну с этой самой усадьбы. Как пошли дальше, понеся в бою в другой, большой усадьбе, первые потери. Как князь объявил начало новой жизни, как сломали меч и давали клятву… Ну и то, что они пойдут и дальше землю отвоевывать, тоже рассказал.

В общем, получилась такая сказка для взрослых, не то «Маша и медведь», не то «33 богатыря». Слушали его действительно завороженно, еще бы, тот самый старец из будущего, только в глазах у Клима в некоторых местах рассказа мелькала усмешка, но молчал и он. Ну, а потом все же пошли вопросы. Правда, Седов попросил согреть взвару, горло промочить, так бабы засуетились и собрали на стол к нему еще своего печенья, и засели уже все (снова кроме мелких, понятное дело). Больше всего (хоть и осторожно и вежливо) любопытствовал Микешка, интересуясь жизнью в будущем и вещами из него. Пришлось напомнить ему про повозку, на которой старец поедет здесь вскоре обратно, а потом — все же достать телефон, и на час выключить всех из этого мира. Москва 21 века, дома, машины и (особенно!) люди заставили всех поверить в рассказанную только что сказку сразу и навсегда. Ну, а пока народ раз за разом смотрел видео парада (заряд батареи можно было не экономить, завтра, если все нормально, будет машина и зарядка в ней), Маркел все же задал вопрос о планах на эту усадьбу и тех баб, что сюда собрали. После этого телефон сразу был отложен, и разошедшиеся было бабы (ой, все как живое… ой, а вот что это они одеты?!!) притихли.

–Мы хотим прогнать Орден с этих земель совсем и навсегда — сказал Николай Федорович — для людей же, которые сейчас на этих землях живут, и кто потом захочет прийти, хотим установить жизнь вольными поселениями землепашцев и ремесленников, без холопства в любом виде. Веру же Христову и обряды вести по тем правилам, что при жизни Христа были — без священников и всяких аббатов с епископами, без принуждения и иудейских обрядов. Тех, кому то не по нраву, отпускаем без препятствий. На этот год положил князь не брать ни налога, ни иного оброка с тех, кто захочет остаться здесь, потому как истощены люди под рукой ливонцев были, да и неизвестно, сколько сможем мы отвоевать. Может быть и так, что навалится на нас Орден всеми силами, и мы не выстоим — тогда остатки отряда уйдут в иные вольные земли (а такие есть, и путь туда мы знаем), а всех, кто пожелает, возьмем с собой.

–На будущее же — дополнил он, видя, что все притихли после такого заявления — наш новый Орден, Красного знамени, будет военной силой этих земель, а с людьми, что захотят жить по таким правилам, решено заключить договор, ну, ряд, что законы наши они принимают, а мы за это их защищаем.

Пауза висела в комнате.

–Ну, и к себе, конечно, желающих примем, и детей учить возьмемся, и лекарей найдем, и торговать будем. Есть у нас… люди, что помогут нам в этом, но то — после того, как воинские… дела закончены будут. Ну, или как границы крепко сможем установить с орденцами, сила у них пока большая еще. Те же усадьбы и земли, что раньше Ордену принадлежали, пока, на первое время, оставим, как есть. Народ вот набираем, из беднейших, чтобы и им прокормится, и место со скотом под приглядом было — он обвел взглядом притихших женщин — по силам вам содержать усадьбу эту?…

Те, отмерев, чуть не наперебой поблагодарили и сказали, что вполне по силам.

–А к весне поговорим со старшими вашими и насчет тех земель, что Орден под себя обрабатывал — сказал Седов Маркелу — потому как много они себе забрали, да лучших земель, а трудом вашим же на них пользовались. Да еще с вам же поборы собирали. Такого не будет больше.

Маркел попытался было уточнить подробности, но тут уж Николай Федорович пояснил, что и не время еще о том говорить, и с другими людьми надо будет. Тогда бывший конюх спросил про тех, кто захочет вступить в отряд, поквитаться с орденцами. Тут Седов мог ответить, что примут всех желающих, правда, придется подучиться, раз у них тут оружие было под запретом. Заодно и про собранные доспехи с оружием выяснили.

–А вообще, Ефим обратно поедет, так, если захочет кто — с ними и езжайте. Он оружие здешнее пока все с собой заберет, а тем, кто в отряд пойдет, и оружие дадут, и подучат. На первое время, если не обучен даже, нужны будут небольшие ватаги в дозоры ходить в уже взятых под руку землях, но, я думаю, будут и возможность схлестнуться с Орденом — заверил он Маркела.

Попытался было влезть Микешка, что тоже хочет в отряд, но на него шикнули и Маркел, и бабы, а Седов все же дополнил свой рассказ тем, что в каждом поселении потом обязательно организуются отряды самообороны, в которых будут учить кое-каким ухваткам. Ну, и про луки сказал, спросив, неужели у рядом с лесом живущих мужиков нет завалящего лука?… Что же, и за зайцами не охотятся?…

Выяснилось, что Орден, взяв на себя всю охоту, установил и драконовские наказания, если холопы хоть тех же зайцев с утками (в местных лесах, болотах и озерах и тех, и других было вдоволь) будут пытаться брать. Кого если ловили на этом — могли и убить, а уж кнутом или палками такому влетало от души. Хотя Маркел, помявшись, все же сказал, что в силки зайца (и птицу) берут, потому как его тут прорва, но все равно, очень опасаются.

Уточняя разные моменты, они так еще посидели, да уже совсем перед сном Николай Федорович сказал, чтобы в усадьбе одну комнату держали наготове на случай приезда кого из них, а всем остальным пользовались без сомнений. Так вот и прошел вечер, тихо, спокойно, за разговорами.

А вот у Ефима вторая половина дня прошла совсем по другому. Добрались до деревни Вацека они еще засветло, там и ехать-то было, да еще и с горки, и сам вуйко с Ефимом стали обходить избы. Сопровождающие Ефима бойцы, видя, что все в порядке (староста сразу успокаивал людей), даже не стали заходить в дома, оставаясь во дворах. Где-то с третьего хозяйства и сам Ефим приноровился заполнять строки на листе, и Вацек, чтоб не повторять одно и то же, кратко сообщал всем, что после обхода будет сбор на улице перед его домом. Так что Ефим со старостой обходили дворы, остальной народ потихоньку кучковался, опрошенные давали советы еще неопрошенным с видом знатоков, в общем, было весело. Сомнения вызывали хозяйства, где не было коров, а были молочные козы. Подумав, Ефим решил отмечать их отдельно, а все остальное шло без проблем. В деревне нашелся один кожевенник, один столяр, одна бабка немного разбиралась в травах.

Ну, а после обхода, когда уже было совсем темно, они наскоро глотнули горячего, и на улице, где собралось все взрослое население деревни, при свете натыканных по сугробам факелов, Ефим произнес речь. Она, с одной стороны, была более пафосна, чем рассказ Седова, но он также не конкретизировал некоторые скользкие моменты. Религии было посвящено гораздо больше времени, с примерами и цитатами, а насчет передачи земли — подтверждено, но сказано очень кратко. Про помощь Ефим упомянул тоже, сославшись на трех уже вытащенных с края баб с детьми, да на то, что еще приедет человек, в хозяйственных вопросах хорошо разбирающийся. Не забыл он и про Вацека, к которому от имени нового Ордена высказал доверие, и про то, что в будущем будет у них и обучение, и торговля своя, и лечение. Можно сказать, что по содержанию информации речи совпадали, а вот по форме, конечно, совсем нет.

Совсем уже вечером они перекусили у старосты, куда тот пригласил человек пять самых достойных, на его взгляд, хозяев. Дав гостям поесть (и хлопнуть по паре чарок бражки), они стали выяснять всякие менее важные особенности, Ефим стойко держался и честно пытался в меру своего понимания все разъяснить, пока Вацек не разогнал всех, сказав, что пора укладываться, мол, людям еще два дня так деревни объезжать. Вымотавшийся Ефим уснул моментально, а мужики из отряда еще немного посидели с хозяином, пропустив еще по паре чарок да рассказав тому подробности захвата усадьбы Ордена, речь князя в селе, да обряды, проведенные в старой церкви, но не перебрали лишку, а вскоре тоже разошлись.

6

Наутро Седов, разбуженный Климом, после умывания попал на процесс кормления всей оравы (кроме грудничков). Семеро по лавкам с любопытством смотрели на высокого дедушку с бородой, оторвавшись от каши с молоком. Бабы замерли на секунду (как отреагирует), но старче просто уселся с краю стола и подмигнул ближайшей измазанной в каше мордашке. Дети, слава богу, голодными и замурзанными не выглядели, хотя как знать, какого роста и комплекции они должны быть в своем возрасте при нормальных-то условиях… Его с Климом тут же накормили свежайшими лепешками, с пылу, с жару, да с медком и сметаной, и неловкость ушла из-за стола, хотя мелочь больше таращилась на дядек, чем в тарелки.

Ну, а пока Маркел выводил да запрягал лошадь, а Клим собирал их небольшую поклажу (бабы сунули кое-что с собой), Николай Федорович нашел минуту, чтобы еще раз сказать бабам, чтоб следили за чистотой в усадьбе, да если кто из малых заболеет — держали его в доме отдельно от остальных, а то свалятся все. Особо растолковывать времени не было, но в важности таких мер он постарался их убедить. Микешка, в очередной раз оставленный на хозяйстве, расстраивался, но был успокоен твердым обещанием, что на самоезжей повозке им никак не проехать мимо усадьбы на обратном пути, а править санями взялся сам Маркел. Пока они в рассветных сумерках ехали до деревни Вацека, Седов спросил у конюха, как вышло с мужьями-то этих баб, потому как количество детей (без мужей) вызывало вопросы. И — чуть не пожалел, что спросил. Вдовой оказалась всего одна из них, мужа пришибло в прошлом году деревом на заготовке дров. По остальным была обычная (для орденских деревень) ситуация, когда молодых девок, купленных или захваченных в какой-нибудь деревне при набеге, сперва насилуют захватившие их воины, а потом, при перегоне на свою территорию и расселении по селам и деревням, или куда там орденский управляющий прикажет, это продолжается, пока те же орденцы не найдут девкам мужей. Да и после того, при ежегодном сборе налогов или наезде с проверкой, да просто при удобном случае — никто из баб особо застрахован от такого не был. Нет, в старых деревнях, где на одном месте живут несколько поколений холопов, так старались не баловать (да и то, бывало), а вот в новых, где народ еще не обжился, или при массовом подселении купленных или захваченных рабов… То-то Николай Федорович зацепился глазом, что у детишек даже волосы были разного цвета…

Такой рассказ сильно ухудшил Седову настроение (хотя, что хотел, 16 век снова показал себя во всей красе), но они уже доехали до деревни, и, как оказалось — вовремя. Вторые сани уже стояли у крыльца дома старосты, а народ допивал взвар, так что не позже, чем минут через пятнадцать, они выехали уже все вместе. Сегодня людей было больше, сам Вацек тоже поехал, поэтому лошадки шли даже медленнее, чем вчера, периодически народ слезал с саней и шел пешком для согреву. В ближайшей деревне остановились всего на пару минут, предупредить, а в последних небольших выселках встали уже надолго. Хотя, надолго оставались Ефим с сопровождающими, а с Седовым и Климом все сразу попрощались, желая им удачно добраться. После чего Ефим с Вацеком пошли по домам с переписью, по вчерашней схеме, а Маркел погнал лошадку дальше. Этот кусок дороги прилично занесло (поскольку из деревенских тут никто не ездил, а снежок все же шел), но, как прикидывал Николай Федорович, не до такой степени, чтобы они застряли. Да и снег поверх накатанных и натоптанных отрядом колей лежал пушистый, а не сырой или плотно сбитый метелью. Конюх начал было спрашивать, что же за повозка, и как она сама тут проедет, но они уже выехали из леса на открытое пространство, и ему не стали рассказывать подробности, пообещав то же, что и Микешке — что он увидит все сам.

Было около полудня. Они с Климом накинули белые накидки на опушке, глотнули из фляги еще теплого взвара и пошли, отправив Маркела назад. Здесь дорогу, по которой шел отряд, находить стало труднее — на открытом месте ветерок подувал все же заметно сильнее, и мелкие кусты ему не особо мешали. Хотя ориентиры, как оказалось, и Клим, и Седов примерно помнили, у ближайших ивовых кустов они срезали по десятку веток, которые стали использовать в качестве вешек. Скорость передвижения еще упала, так как они и сами не торопились, и на поворотах натоптанной дороги приходилось отыскивать ее под снегом. Но в планы по времени они укладывались, так что за пару часов добрались до мелкой речки, и Николай Федорович присмотрел место, где пологий спуск на ее лед (скорее всего, с песчаным пляжиком летом) не был сильно заметен снегом. Пройдя по реке до ближайшего затишка (северный ветер даже усилился, хорошо, без метели), они сели передохнуть, съели по лепешке и запили взваром.

–Дальше, старче, так пойдем — сказал Клим, поправляя накидку — я вперед выйду, посматривать буду, а ты уж держись подале. Должен был дозор орденский давно проехать, да мало ли…

Седов и не собирался спорить, так они и пошли, только лопату свою он перехватил не как посох для проверки дороги (как шел до того), а спрятав под накидкой. Она была укорочена под багажник, так что неудобства это не вызвало. Да и путь на речке проверять не надо было. Когда впереди показалась Нарва, Клим остановил старца и ушел вперед минут на двадцать. Вернувшись, сообщил, что никого и ничего не видно, и свежих следов на реке нет, что и требовалось. Они пересекли реку (все же бегом), стараясь идти по участкам чистого льда, с которых снег сдуло ветром, и нырнули на ту речку, что текла уже с русской стороны, мимо деревни, в которой ждал Федор. Николай Федорович особо не напрягался при переходе границы — когда никого не видно, и в любую сторону только снег и лед, трава и кусты, мозг как-то не считает ситуацию опасной. Но все же по реке на своей стороне, если ее можно так назвать, они шли уже немного расслаблено. До того места, где, как они оба припомнили, надо уходить с реки в деревню, они дошли еще засветло, а вот до самой деревни — уже под заметно потемневшим небом. Встретили их первыми собаки, но они не успели дойти до выкупленного отрядом дома, как их перехватила пара деревенских мужиков, впрочем, быстро признавших Клима, так что до нужной избы они дошли уже вчетвером.

Ну, а там была встреча с Федором и бойцами, оставшимися здесь, с криками, объятиями, похлопываниями по спине, встречными вопросами — «ну, как вы там?», «ну, как вы тут?», в общем, первое время все было бестолково и суматошно. Но все довольно быстро успокоились, и, пока накрывали на стол и затапливали баню, подошли двое из старших деревни, и Седов стал рассказывать. У него было время уложить все в голове, и сейчас он кратко перечислял все основные события: границу прошли без проблем, пеший марш отряд выдержал хорошо, дорога в глубины территории Ордена найдена, были две стычки — заняты две орденские усадьбы, одна малая, вторая крупная, с хорошими запасами продовольствия и кое-каким оружием и серебром. Вторая стычка не обошлась без жертв, двое раненых. Была разведана соседняя территория, обнаружено, что можно перекрыть доступ в приличный кусок земель (уже около 10 деревень получается под нашим контролем). Из допросов орденцев также удалось узнать, что сейчас у них какая-то замятня с Литвой, куда еще по осени оттянули часть регулярных войск и деревенского ополчения, а еще — что сейчас в Риге проходит ежегодный зимний капитул, где собрались все комтуры и высшее руководство Ордена, так что в этом им повезло. Сейчас народ начал работать по деревням с крестьянами (Ефим и Михайла проводят перепись, князь ведет беседы со старостами), а отряд делает засеки, перекрывая одну опасную дорогу, и разведывает путь дальше. Вариант выхода на дорогу Дерпт-Ревель с захватом хотя бы одного замка становится очень реалистичным, но в любом случае появилось место, удобное для промежуточной базы отряда, потому Седов и пришел. Ну, а Клим пойдет во Псков, потому как и вторую часть людей пора подтягивать, пока время есть и обстоятельства складываются для них удачно.

Его слушали, почти не перебивая, разве что иногда восторженно орали, а при известии о гибели бойца затихли и спросили — «кто?». Дальше стали требовать подробностей, и они были, но уже за столом (нашлась и медовуха). Клим больше рассказывал про штурм большого поместья, Николай Федорович — о разном, так, именно от него Федор и остальные узнали про обряд в церкви, с памятником и сломанным мечом. Потом им все же дали помыться с дороги, а дальше Клим имел разговор с деревенскими, поскольку на их помощь после прихода второй части отряда Петр рассчитывал. Для того и нес в своем рюкзаке Седов обратно три литра бензина, перелитых в те самые пластиковые полторашки из 21 века. Думали использовать их у ливонцев, но не пригодились, а теперь они пойдут в дело при уничтожении форта на берегу Нарвы. Местные выделили человека, который должен был сопроводить Клима до Пскова, и они собрались отправляться завтра рано утром. А Седов засел с народом до глубокой ночи, вспоминая в деталях то одно, то другое, так как им надо было выдвигаться обратно за реку только после проезда орденского патруля, то есть после полудня.

Конец ознакомительного фрагмента.