500 лет назад – 2, или Некогда скучать

Дмитрий Свиридов, 2021

Очередной попаданец. Не кузнец, не ведун и не фехтовальщик. Наш современник, поехав за грибами в Рязанской области, попал туда же, но в 16 век. Он – мужчина в зрелом возрасте, экономист, и не имеет никаких специфических навыков. Но по случайности (или все же нет?) он встречается с верхушкой княжества Рязанского, власть в котором как раз в это время захватывала Москва. Этим людям было что рассказать друг другу. Ну, а когда, познакомившись поближе, они приняли некие (уже совместные) решения о своих действиях в будущем, ничего другого не остается, как добираться до Пскова. Почему туда? Судите сами.

Необходимое пояснение от автора

Всегда с удовольствием читаю про попаданцев, получивших при провале в прошлое сверхспособности или фотографическую память, нейросеть в мозг или импланты, продвинутого говорящего питомца или айфон с работающим интернетом. Но… настоящие, реальные люди, а не придуманные (пусть и очень выпукло и качественно) персонажи, кроме того, что внезапно смертны, имеют привычку забывать полученные знания (или путаться в них), если эти знания не используются в повседневной деятельности или периодически не обновляются. Только выученное и прочитанное в детские и подростковые годы наиболее четко и надолго остается в человеческой памяти, на чем и построены практически все массовые методики преподавания. Так что мои герои могут забывать и ошибаться, путаться в описаниях и не так понимать, повторять одно и то же, и вообще — совершать нелогичные действия, руководствуясь своими, достаточно часто неточными или неполными по сравнению с реальностью знаниями и соображениями. После реакции на первую часть я был обязан об этом предупредить. Если это кого-то не устраивает — увы… И еще: всего книг в цикле будет три.

1

Николай Федорович собрался выходить. Накинул кафтан, проверил мелочевку в свежепришитых карманах, застегнул пояс с тяжелым ножом, подхватил на плечо баул, и, уже выходя, прихватил стоящее в углу копье. И шагнул из комнаты, плотно прикрыв за собой хлипкую дощатую дверь и не оглядываясь. Пять шагов по узкому коридору — и он оказался в просторном помещении, квадратов на сорок, в котором стояли несколько внушительного вида столов с такими же серьезными лавками, но самыми заметными здесь — были окна. Большие окна с рамами, в частый переплет которых вставлены мутные, но пропускающие достаточно света с улицы куски слюды. Это был «чистый» зал, куда вчера проводил их, приведенных местным мальчишкой с пристани, хозяин постоялого двора, узнав, что перед ним бояре. Никакой барной стойки здесь не было, просто большая комната (или малый зал) с двумя проходами — один к спальным комнатам, да второй, в поварню, отгороженный плотной занавеской.

Вообще, вчерашний вечер помнился Седову достаточно смутно и размыто. На барке, когда они отплыли от Углича, он через пару часов ничегонеделания не то придремал, не то просто глубоко ушел в себя, и в таком состоянии пробыл до заката и даже некоторое время после него, пока лодья с баркой плыли к известной кормщику пристани. Надо сказать, что берега Волги в этих местах были обжиты достаточно хорошо, и в вечерних сумерках можно было разглядеть по обоим берегам огни поселений практически постоянно. Где-то это были два-три слабых огонька, где-то — целые россыпи, но горели они очень часто. На последних минутах светлого времени к одной из таких россыпей на высоком левом берегу они и пристали. У берега обнаружилась длинная крепкая пристань, сейчас, впрочем, почти пустая — пара рыбацких лодок не в счет. Местные, определив, что лодья с баркой направляются именно к ним, заранее выслали на эту пристань несколько человек с фонарями, и к тому моменту, как лодья причалила, они уже успели перекликнуться с корабельщиками, спросить, кто да что, и послать мальчишку на постоялый двор — готовиться. Пока крепили лодью и заводили за нее барку, пока разбирали из машины вещи, которые надо было забрать с собой, мальчишка успел обернуться туда и обратно и сейчас ждал бояр. Николай Федорович, уходивший с барки последним, щелкнул в кармане брелком сигнализации, поставленным на беззвучный режим, услышал щелчки замков в дверях машины, так и стоящей под рогожным чехлом, пошитым ими, и тентом корабельщиков, и выбрался на пристань, где его дожидался Гридя. Остальные уже начали подниматься по лестнице на крутоватый склон.

–Данилу я предупредил, старче, чтоб не лезли. У него один человек каждую ночь будет на лодье стражу нести, да мы с Семеном, пожалуй, пару раз за ночь его проверим — негромко сказал Гридя, и они тоже пошли на берег замыкающими.

–Добро. Если кто полезет, у меня запищит брелок, довольно громко. Тут перегиб у берега, правда, но все равно достанет, не далеко же тот постоялый двор?

–Да нет, рядом должен быть. Тут место известное, двор не один, да только раз зима на носу — не все из них народ примут, я думаю.

И действительно, двор, а точнее, большая группа строений, оказалась рядом, метрах в пятидесяти. Предупрежденный хозяин вышел встречать их в ворота и сейчас о чем-то говорил, кланяясь, Семену. Седов еще отметил, что в голосе его слышится искренняя радость, причем, без особого подобострастия. Ну да — дополнительный заработок, да еще в конце сезона, да еще бояре… есть чему радоваться. Им очень быстро обеспечили сопровождение со светильниками, показали две комнаты, в которых они сложили вещи и оружие, проводили в мыльню, в роли которой выступала обычная баня, правда, рассчитанная на большое количество народу. Сопроводитель от хозяина все сокрушался, что баня не топлена и они не могут встретить дорогих гостей, как положено, но горячей воды было в достатке, а температуру в помещении бани успели довести до комфортной, и ополоснулись и умылись они с удовольствием. Николай Федорович, вспомнив читанное, ожидал неких девок, которые предложат сопутствующие мытью услуги, но их сопровождали шустрые парни. Хотя вроде полотенца приносила и забирала девка?… В потемках трудно было разглядеть детали построек, а света от светильников было маловато, и оглядеться он смог, только когда они после помывки уселись вшестером за накрытый белой скатертью стол в чистом зале. Обычный сруб, чистые полы, скобленые бревна стен, никаких украшений. Впрочем, недолго они оставались вшестером — те же расторопные парни (или другие?) еще выносили из дверного проема, ведущего на поварню, отдельные блюда, как в зал зашел Данило еще с одним человеком. Тот чем-то напомнил Никодимыча — был худ, имел сиво-седую растительность на голове, несколько сутулился — хотя и был гораздо ниже ростом и хлипче. Впрочем, взгляд он имел при этом цепкий и умный. Представил его Данило как того самого своего помощника и побратима, с редким для слуха Седова именем Пимен. Семен же представил ему тех путешественников, кто плыл на барке, как и было оговорено ранее. Пока шли эти представления, Гридя шепнул Николаю Федоровичу, что кое-что с кормщиком он успел обсудить на лодье, а сейчас разговор будет продолжен.

Однако все серьезные разговоры начались гораздо позже, а вначале была довольно-таки обильная трапеза. Подали им на скорую руку жареных кур, всякие соленья и овощи (в достаточно большом ассортименте), а еще — свежий хлеб. Его аромат перебил для Седова все остальные застольные ароматы, и он с огромным удовольствием сцапал два больших ломтя. Вкус оказался приятным, ржаным, правда, на зубах ощутимо похрустывало. «Жернова из песчаника на мельницах — вспомнил Николай Федорович — вся мука с мельниц такая. Если кто дома обмолачивает, так там шелуха встречается. 16 век все-таки». Обеспечил их хозяин постоялого двора и медовухой, и брагой, которую пили корабельщики. Запах у браги был резковат, но откровенной сивухи не было, хозяин понимал, кого угощает. В конце уже, после взаимных здравиц, когда было подано нечто, напоминающее печенье, и взвар со сбитнем на выбор (сбитень оказался очень похож на тот же взвар, только без листьев и трав в заварке), разговор перешел на предстоящий путь.

–По Мологе — своим хрипловатым баском говорил значительно повеселевший с обеда (ну, и от поправки здоровья) Данило — только по Мологе! На Чагодощу, по волокам в Сясь, ну, а там краем Ладогу зацепим, и по Волхову в Новгород. Все нам знакомо, хожено-перехожено, ночью разбуди, все стоянки назову на дневных переходах. Груза, считай, и нет, оно бы быстрее было по Мологе до Пестово и протоками да озерами на Мсту — почитай, на четверть путь короче, но… то только по весне, или по большой воде в осень. Нынче вода обычная, не пройдем. Но оно и так получится, дён за… — тут он замешкался, видимо, не желая сглазить — в общем, в десятину уложимся! Ну, а там уж как повезет. Если зимы ранней не будет, проскочим и до Пскова, бог даст.

Такой разговор должен был успокоить местных слушателей из обслуги. Дело самое обычное, кормщик рассказывает нанимателю детали пути да убеждает его, что именно он — самый-самый, а все остальные — просто щенки, с которыми нечего и связываться. И действительно, принеся напитки с печеньем, шустрые подавальщики скрылись в проходе в поварню. После недолгой ответной речи Семена, что они и не сомневались в знаниях и умениях уважаемого Данилы, но хотелось бы поспешить, а груз при этом доставить в целости, и т. д., и т. п., и коротких взаимных переглядок за столом, Семен кивнул Ефиму, и тот негромко сказал, адресуясь к корабельщикам:

–Никогда не думал, что стану свидетелем настоящего чуда. Нет, мечталось о том, конечно, но… не всерьез. А вот поди ж ты, сподобился — узрел я, да и все мы, настоящее чудо. После битвы, когда напали на нас из засады, да лишь по случаю счастливому мы живы остались, явлено оно нам было, предоставлена повозка самоезжая да узнали мы будущее на пять веков вперед.

Ефим говорил тихо, но все же в своей манере — экспрессивно и убедительно. Руками, правда, особо не размахивал, но жестикуляция и мимика его были теми же, что обычно.

–Узнали мы его достоверно, однако ж без подробностей о жизни нашей будущей, да и без сведений о жизни каждого человека. Многое открылось нам о мире, о землях наших, о событиях, что уже произошли и только еще произойдут на земле русской да в иных местах. И события те… разные.

Седов, посматривающий на корабельщиков, заметил, что Данило не особо удивился таким речам — видимо, ему успели шепнуть еще Федор с Гридей кое-что, да и машину он сам видел. Пимен же ощутимо вздрогнул, услышав о чудесах да о будущем, однако ж больше никак удивления своего не проявил, лишь сузил глаза, наблюдая за Ефимом. А тот тем временем так же тихо продолжал:

–Казалось мне, не удивить нас набегами да битвами, пожарами да разорениями, творящимися на Руси уже который век. Однако ж в ближайшие сто лет должно случиться так, что после войн сразу против нескольких врагов обезлюдеет Русь на четверть, если не на треть. Реки крови прольются, многие города и поселения просто исчезнут, земли будут лежать впусте, часть из них отойдет к тем врагам, и все прочие четыре века придется нам бороться с последствиями этого. Для примера — Псков с Новогородом будут захвачены шведами, полностью разорены, уйдут с развалин остатки наших да корелы южнее. Однако ж и шведы не станут на тех пустошах оставаться и вернутся к себе. Москва же будет разорена и сожжена не то три, не то четыре раза подряд за десятилетие. Примерно то же будет и в других наших краях.

Здесь уже речники отреагировали по другому. Снова, как днем в машине, распахнул глаза Данило, вглядываясь в рассказчика, а Пимен же наоборот — перевел вопросительный взгляд на лица бояр, но находил там только суровые выражения, сжатые губы, нахмуренные брови и мрачные взгляды.

–Напрямую — продолжал между тем Ефим — нам не было явлено никаких указаний, что делать. Не звучал с небес трубный глас, и огненных письмен тоже не было (он развел руками). Однако ж, обдумав, не могли мы поступить по другому, кроме как попытаться… исправить, а нет, так хоть смягчить ожидаемые беды, и верим, что именно для того были нам даны те… знания, и повозка, и иные доказательства из будущего. По совместным размышлениям нашим, держим мы ныне путь во Псков, а далее есть у нас иные задумки. Но о том пока речь вести рано, добраться бы туда для начала. Вот как-то так.

Николай Федорович ожидал, что у корабельщиков будет куча вопросов, не как в усадьбе у Никодимыча, конечно, там были все свои в спокойной обстановке, но все же. Однако их реакция его, признаться, удивила. Пимен, все так же вопросительно глядя на бояр, таки дождался нескольких скупых кивков, подтверждающих слова Ефима. После чего, обменявшись взглядами с Данилой, произнес:

–Могу ли и я увидеть ту повозку? И… иные доказательства из будущего, о которых было сказано?

–Да — ответил ему уже Семен — хоть и вынуждены мы пока таиться, но увидеть это все можно будет. Да хоть завтра, как рассветет. Однако ж хотелось бы вещи эти обсуждать без лишних ушей, например, на барке. Можем ли мы, кстати, быть уверены в людях ваших? Они сегодня повозку ту, считай, все руками щупали. Там дерюжка, конечно, да разве все спрячешь…

–В людях моих — взял слово Данило — уверен я. Две трети из них — наши, псковские, дальняя родня да соседи мои, сызмальства с нами по рекам ходят. И остальных я тоже всех хорошо знаю, тоже проверены годами. А новичков, почитай, и нет.

–Ну, так завтра перед выходом и продолжим разговор этот — подвел итог вечера Семен — а сейчас предлагаю разойтись. Мы который день в дороге, подустали все же.

После короткого прощания речники удалились, не забыв, однако, прихватить кувшин с остатками браги. Бояре же с князем и Седовым разошлись по комнатам, точнее даже комнаткам, в каждой из которых три стены, кроме той, где был вход, занимали широкие полати, уже застеленные постелями, да горело по небольшому светильнику. Семен с Гридей еще перекинулись парой слов насчет ночных выходов к реке, и все улеглись спать. Николай Федорович, весь вечер молчавший, как и было заранее оговорено, еще подумал, что, видимо, некий психологический откат после мотания на машине по лесам наступил у всех, не только у него, но развивать эту мысль не стал. Потому что уснул. Такие приключения, да за рулем, любого умотают, кто понимает. В пользу этого говорило еще и то, что утром Седова разбудили бояре, уже одевшиеся и практически собравшиеся. А он и не слышал, как они проспались да одевались. Впрочем, хоть народ и не растягивался, особой спешки тоже не было. На улице, куда он пошел первым делом, сегодня был плюс, пасмурно, но близость воды и в целом невысокая температура делали воздух сырым и промозглым, с облачками пара при дыхании. Николай Федорович после туалета с удовольствием умылся в теплой мыльне. Горячую воду поливал один из вчерашних парнишек — обычный, в возрасте примерно 12-15 лет, Седов еще не разобрался, как у них определять возраст. Возвращаясь из мыльни обратно в избу, Николай Федорович разглядел, что общие принципы архитектуры постоялого двора совпадают с усадьбой Никодимыча: большой двор, крепкие ворота, солидный забор или задние стены построек образуют сплошную ограду, но были и отличия. Основное здание напоминало в плане букву Т, положенную на бок, и ворот было двое: одни от реки, а другие с противоположной стороны, видимо, с береговой дороги. В центральном срубе (клеть — всплыло из памяти) размещалась поварня и жили сами хозяева, а в пристроенных к ней отдельных клетях жили постояльцы. Ну, сараи, живность, дровяник, двор, усыпанный речным песком — это как обычно.

После умывания, когда все собрались в столовом зале, они успели позавтракать ароматной кашей с маслом и медом, окончательно собраться и пойти на реку. Гридя шепнул, что ночью ничего интересного не было, Федор рассчитался с хозяином постоялого двора, тот снова кланялся и радостно благодарил, князь, кроме своих вещей, нес небольшой мешок, от которого пахло свежей выпечкой, в общем, все было в порядке. Николай Федорович вышел на причал одним из первых и щелкнул сигналкой, снимая машину с охраны. У воды было ожидаемо влажно и зябко, дул ветерок, команда лодьи уже вовсю копошилась на ней, готовясь к отплытию, и негромких щелчков никто не услышал, конечно.

Задерживаться с отплытием не стали, канаты были привычно быстро отвязаны, и лодья с баркой вышли на течение. Распределились, как вчера, только Пимен сразу сел на барку. Подождав, пока селение скроется из виду, и с берега исчезнут последние пацаны, провожавшие их отплытие, Ефим с помощью князя и Седова снял тент, в этот раз с задней части машины, и предложил Пимену пролезть в салон. Утреннего света вполне хватило тому, чтобы разглядеть все в подробностях. Так что он, хоть и не матерился, как Данило, однако тоже был впечатлен машиной, отделкой, стеклами, колесами и т. д. А уж когда Николай Федорович снова показал засветившуюся панель и свет в салоне, пара-тройка крепких словечек все же проскочила. Впрочем, кресты он заметил без подсказки и вопросов про колдовство не задавал. Вторым же артефактом из будущего стал атлас, который (опять же с комментариями Ефима) был торжественно извлечен из бардачка и показан Пимену там же, в салоне. После краткого пояснения насчет летоисчисления от Рождества Христова и арабских цифр, ему были продемонстрированы даты издания и тираж, а самое главное — карты этих мест, а также окрестностей Новгорода и Пскова. Оказалось, кстати, что они ночевали примерно на месте будущего Мышкина, что удалось определить по впадающей напротив реке Юхоти. Был Пимен грамотен, как выяснилось, так что с краткими пояснениями от Ефима насчет правописания в будущем на карте ему было все понятно. После чего атлас был не менее торжественно убран, они вылезли из салона и устроились на организованной вчера скамейке в закутке под тентом.

–Так что же, вот это все вам и явилось?… — спросил Пимен, когда все расселись.

–Это, и кое-что еще нам так и явилось, на простой полянке возле дороги из туманного облака, верстах в 20 от Рязани. Подробности, извини, раскрывать не можем — отвечал ему Ефим, за которым закрепили обязанность быть основным рассказчиком по всякому чудесному — и как нам были знания переданы, тоже пока сказать не можем. А вот что скажу, чтобы понимание было: земли русские уже в ближайшее время будут объединены под властью Москвы, да это и так всем уже давно ясно. Так оно будет и дальше. И это, в свете знаний о будущем… правильно. Но только вот князья, точнее, правители московские… будут разные… и методы объединения земель — тоже… примеры Новгорода, да и вашего Пскова, еще на слуху…

Вот это был скользкий момент. Московские князья жестко прибирали к рукам вольные торговые города, крови там лилось много, события эти происходили совсем недавно, особой любви к Москве там точно не было, но… мало ли, на кого повезет нарваться? Ведь при любой смене власти будут люди, все потерявшие, и люди, взлетевшие к вершине. Однако еще у Никодимыча общим мнением было решено, что пробовать искать недовольных надо, причем именно там — близость к Ливонии и развитость этих краев играла важнейшую роль в дальнейших планах. На первое время привлекать русских людей можно было только оттуда, да и торговые и иные связи налаживать, если все пойдет удачно, надо будет в первую очередь тоже именно с ними. И тут речники, корабельщики, купцы и перевозчики, как их не назови — первые претенденты как на вербовку, так и на установление нормальных дружеских отношений. А если еще вспомнить роль речников в разнесении слухов… В общем, решили рискнуть. Тем более, что с захвата власти в Новгороде прошло менее сорока лет, а в Пскове — всего-то чуть более десяти. Как оказалось, не прогадали. При упоминании присоединения Новгорода и Пскова Пимен потемнел лицом и бросил несколько быстрых взглядов на остальных — не провоцируют ли его?… Но, увидев, что все серьезны, кивнул Ефиму.

–И вот это-то мы и хотим… поправить. Воевать меж русских и кровь своих же лить не хотим, того и без нас с лишком будет, а чтоб было у границ Руси особое место, где законы будут те, что нам, со знанием будущего, кажутся верными. Да принимать к себе тех, кому, наоборот, порядки на Руси нынешней не по нраву приходятся.

Ефим прервался, а Пимен тем временем задумался, уйдя глубоко в себя. Так прошло минуты три.

–Что ж, бояре — очнувшись от раздумий, сказал Пимен — услышь я такое от кого другого, да без повозки и атласов этих ваших, пожалуй, принял бы за забавную побасенку. А тут, вижу, дело серьезное вы затеяли, но и обстоятельства такие чудесные, что по иному и не возьмешься…

Голос у Пимена, такой длинной речи от которого до сих пор не слышали, оказался тоже хрипловатым и каким-то надтреснутым. И вообще, он почему-то показался Седову больным. Цвет лица, что ли, был какой-то не такой?… Будто в подтверждение тому он, прервавшись, закашлялся и сплюнул за борт барки. Однако после этого он спокойно продолжил:

–Данило мне вчера, хоть и почти все обсказал, про эти… карты ваши, однако, промолчал.

–Он и не видел их — ответил Ефим — в машине… в повозке они заперты лежали, а времени особо не было.

–Увидел я то, чего достаточно, чтоб поверить рассказу вашему, а вот ему бы тоже на карты эти глянуть?…

–Так чего ж проще — сказал теперь князь — махни там вашим, пусть идет да смотрит.

Так и сделали, только махать Пимен не стал, а коротко и резко свистнул. Высунувшемуся с лодьи… матросу, что ли… он показал рукой некий знак, и канат, на котором барка шла следом за лодьей, тут же стали подтягивать. На спокойной речной воде никакого труда не составило Пимену подняться на лодью, а через малое время в барку спрыгнул Данило, и канат снова отпустили. Показавшийся в этом промежутке у борта Семен сказал, что у них все в порядке, и маленький караван продолжил путь.

–Где?… — нетерпеливо спросил Данило, еще толком не утвердившись на ногах после прыжка.

Они с Ефимом снова пролезли в салон, правда, кормщик уже не отвлекался на интерьер машины. Снова достали атлас, несколько пояснений — и следующие полчаса Данило изучал карты. В этот момент для него ничего не существовало, он буквально впился глазами в каждую цветную черточку, в каждое обозначение. Впрочем, в руках атлас все это время держал Ефим, да и просить самому посмотреть Данило не стал, понимая, о какой ценности идет речь. Ефим же, конечно, не открывал листов с кругами земного шара и общей картой России.

За это время проветрившиеся на воде и бодром ветерке князь с Седовым, хоть и следили одним глазом за салоном, успели окончательно проснуться и даже заскучать. На реке наблюдалось кое-какое движение, в основном, правда, это были рыбацкие лодки, через мутную пелену сплошной облачности проглядывало пятно солнца, река текла почти прямо на север, скорость поддерживалась приличная, в общем, все было спокойно. Впору было снова задремать. Но, когда насмотревшийся Данило вылез из салона и стал примериваться, как бы перебраться обратно на лодью, Николай Федорович тронул его за рукав.

–Помощник твой кашляет нехорошо. Давно ли он так?

–Да нет — смерив взглядом впервые заговорившего на его памяти седого здоровяка ответил тот — застудился он, с пару седмиц тому, попали мы на реке под дождь холодный не вовремя. В Угличе уже, ходил он к бабкам, пил какие-то травки, ну, в бане пропарился, да что-то не особо помогло.

–Есть у нас… снадобья — кивнул на машину Седов.

–Оттуда?!… — через пару секунд сообразив, вскинулся кормщик.

–Оттуда — подтвердил Николай Федорович — так пусть он еще раз заглянет.

Данило не стал откладывать дела в долгий ящик, а тут же свистом привлек внимание дежурного матроса с лодьи, или как он тут у них называется. Барку снова подтянули к борту, однако кормщик не полез туда, а зычно позвал Пимена. Тот тут же подошел, и, услышав, что надо еще раз спуститься, не стал задавать лишних вопросов, а просто спрыгнул на барку.

Николай Федорович тем временем достал из бардачка аптечку и открыл ее в закутке под тентом. С лодьи их было не видно, хоть там и торчала пара любопытных голов (впрочем, грести никто не переставал), а подошедшему к борту Гриде ушедший на нос Ефим шепнул, в чем дело. Из имеющегося небольшого набора препаратов Седов достал начатый блистер с таблетками, и, подумав, еще один порошок. Одну таблетку он аккуратно своим ножиком разделил на две части, убрал вторую половинку вместе с блистером обратно в аптечку, и, подняв глаза на князя, спросил:

–Мы воды не брали? Запить бы ему.

–Взвар брали — ответил ему князь, потянувшись к мешку с перекусом, который им собрали на постоялом дворе — мы перелили в этот… термос — и притормозил, соображая, стоит ли светить еще и его.

–Давай уже — мысленно махнув рукой (вся конспирация пошла коту под хвост), сказал Николай Федорович, и князь, достав термос, протянул его Седову.

Надо ли говорить, что оба корабельщика, до того разглядывающие очередное чудо под названием «аптечка» и его содержимое, вытаращили глаза, когда от непонятного блестящего металлического… слитка, что ли, была откручена часть, оказавшаяся небольшой чашкой, а еще после некоторых манипуляций из крупной части, оказавшейся флягой, в эту чашку был налит горячий, исходящий паром взвар?…

Седов налил с полчашки взвара, высыпал туда порошок из бумажного пакетика, подождал, пока тот растворится, и сказал Пимену:

–Вот эту беленькую надо съесть и запить теплым. Беленькая — таблетка, убивает хворь, от которой у тебя кашель. Порошок, что я туда намешал, помогает выйти мокроте из груди, поэтому первое время будешь много отхаркивать. Потом вторую половину съешь, но это, наверное, вечером.

Пимен настороженно смотрел на все приготовления, а уж когда ему стали перечислять, что нужно сделать, и вовсе подался было назад. Однако, переведя взгляд на окружающих, увидел, что все настроены благожелательно. Подошедший с носа Ефим кивнул, подтверждая, что все так и есть, а сидящий тут же князь сказал прямо:

–Не сомневайся. Снадобья эти мы испробовали на себе, помогает.

То ли командный голос князя, то ли крест на аптечке, то ли вчерашние и сегодняшние рассказы помогли Пимену перебороть опаску, и он, аккуратно взяв половинку таблетки, положил ее в рот и так же осторожно проглотил, запив взваром. Не ощутив в организме признаков отравления, он допил до конца взвар и отдал чашку Седову.

–У тебя жара не было ли? — спросил тот, закрывая термос.

–По первости был, как травки попил, прошло вроде.

–Ну, значит, жаропонижающее давать не будем. А вторую половину — как я сказал, вечером, как на стоянку встанем. Да на горле запахнись.

Пимен, как и сам кормщик, был одет в некие неизвестные Седову по названиям одежды с преобладанием кожи, что было как раз по погоде, однако на груди рубаха была нараспашку.

Николай Федорович понес аптечку обратно в машину, а корабельщики, поняв, что больше никаких действий не планируется, вернулись на лодью. Канат снова был отпущен, и караван немного ускорил движение (вернувшись, Данило отеческим (или скорее матерным) подбадриванием поторопил гребцов). Хотя сделал он это больше для порядка, течение и небольшой попутный ветерок и так разогнали лодки до хорошей (ну, по речным меркам, кто понимает) скорости, пожалуй, немногим менее километров 15 в час. Князь, Ефим и Седов же снова уселись на импровизированной лавочке, глядя на реку. С момента отплытия от стоянки прошло, пожалуй, не больше пары часов.

–Всех болящих мне не исцелить, княже, я это прекрасно понимаю — сказал Николай Федорович, по своему истолковав взгляды, которые князь время от времени задумчиво бросал на него — да и срок годности у некоторых лекарств в аптечке к концу подходит. Нет, ядом они не станут, однако лечить будут много хуже. Но, если не туберкулез… ну, чахотка, или как тут называют, у Пимена, а бронхит или начало воспаления легких — с этих таблеток он, скорее всего, выздоровеет.

Выяснилось, что князь ничего такого и не думал, а вспоминал, от каких болезней могут помочь имеющиеся у Седова лекарства из будущего. Разговор об этом, и правда, был у них, еще в самом начале, но Николай Федорович, снова достав аптечку и перебирая ее немногочисленное содержимое, все же повторил, да и Ефиму не мешает запомнить, на всякий случай. Порезы, ожоги, ссадины, иные легкие травмы — перекись, мази и бинты еще оставались. Легкие отравления, понос или запор — тоже был небольшой наборчик. Антибиотики, как самое сильное из имеющихся средств, жаропонижающее да болеутоляющее. Ну, и добавленные в последнее время препараты от сердечных болей, укрепляющие печень да восстанавливающие микрофлору кишечника. Обычный набор на случай аварии, да для недолгих путешествий вдали от цивилизации, где на каждом шагу аптеки, а в случае чего серьезного — всегда можно вызвать скорую, как и пояснил Седов внимательно слушавшим его князю и Ефиму. Ефим, конечно, задал пару-тройку уточняющих вопросов, после чего аптечка была убрана. За разговором решили выпить чайку, то есть, взвара, по полчашечки, да съели по паре положенных с собой блинчиков. Неизвестная кухарка с постоялого двора имела, видимо, большой набор продуктов для готовки, так как ее стряпня была совершенно не похожа на лепешки Машки, а больше всего напоминала оладушки, знакомые Николаю Федоровичу по детству. Паузу, наступившую после того, как они перекусили, и все было убрано, минут через пять прервал князь.

–Что же, могу сказать, что удалось нам уйти и от татарского набега, и от московских убийц. И до Волги мы добрались, и машину смогли сохранить — он бросил взгляд на багажник, который снова прикрыли тентом (движение на реке увеличилось, и некоторые… суденышки проплывали довольно близко, чтобы с них могли что-то разглядеть).

–Пора вернуться к тем делам, которые еще у Никодима отложили мы на потом, не желая загадывать далеко. Теперь время пришло. Переговорил я с утра с боярами, Семен с Гридей, пока плывем, должны определить, сколько и каких воев нам надо набрать на первое время, да чем их вооружить, да каким припасом снабдить. Федор же, хоть и примерно, прикинет, сколько на то уйдет денег, да на прокорм нам. Тут ему корабельщики в помощь, они цены новгородские да псковские должны хорошо знать. Ну, а нам надо подступиться к основным, важнейшим вещам — законы для жителей земель нашего… ордена будущие, да устав его, да богословские вопросы. С них, наверное, и начнем, как с самых сложных. Готов ли ты нам обсказать, что у тебя получилось, Ефим? Видели мы, что дело туго идет, однако ж решение принимать надо.

Ефим засопел, однако же спорить с критикой, тем более высказанной в такой мягкой форме, не стал. Он встал со скамейки, вышел из-под тента, высунул голову за борт барки справа и слева. И, ожидаемо никого там не увидев, сказал, чуть понизив голос:

–Если принять то, что поведал нам старче об… истоках религии, прежних и нынешних целях христианства, и нашего, и католического, за основу, да более вопросов тех уже не касаться, а перейти к тому, как можно новую ветку на дереве этом отвести… Нет, так все равно не получится. Давайте, я так скажу: Бога-творца всего сущего и Троицу мы признаем, это первое и основное. Далее, если мы будем тексты древние брать и читать буквально, то верно выходит, что иудейское племя — суть клятвопреступники, воры и убийцы (впрочем, как и многие соседи их), и было им за то назначено испытание, и первые заповеди Господа, им (и только им!) даденные, они отвергли в пользу золотого тельца, а новые — записывал уже Моисей. Заповеди те — простые, понятные и верные, позднее были распространены на все народы, и вполне подойдут нам же, однако ж обоснования, чтоб сослаться — там-то и там-то указано не-иудеям также соблюдать их, тому нет. Так что, беря их, уже надо крепко подумать, как увязать то с прочими законами нашими. Это второе. Третье — то, что и с Христом примерно то же самое — послан сын божий был к племени иудейскому, жрецов и священников его обличал в нарушении именно тех, первых заповедей, что даны были именно (и только!) этому племени, из его прямых слов (ну, за ним записанных, понятное дело) не в одном — во многих местах сказано, что до других племен ему дела нет, вплоть до прямого сравнения всех прочих народов с псами, а необрезанных со свиньями, да… Чудеса свои он являл и проповеди вел среди него же. И Нагорная проповедь, да, собственно, все основные положения того, что мы называем нынешней христианскою верою, говорились им для иудеев и про иудеев… И, приняв муки и смерть за грехи всего их народа, воскрес и вознесся он на небо, к Богу-отцу, да вот выходит, что только за грехи народа Израиля то было… И обряды первые, и обычаи — все тут иудейское…

Для Седова это новостью не стало, а вот князь, хоть и обсуждалось это ими ранее, все же уточнил:

–А как же все прочие народы?… А как же… мы?

–А вот это уже — к апостолу Павлу и последователям его — ответил Ефим — именно они сочли возможным и нужным распространить учение Христа на все остальные народы, которые захотят принять его, конечно. Ну, сначала добровольно. Потом уже силой, огнем и мечом, войсками и… да вы знаете. И цели, что они в распространении сего преследовали, от нас ныне скрыты и могли быть… разными. Об этом старче нам хорошо рассказал, да…

Ефим несколько скривился и замолчал. Видно было, что ему тяжело и неприятно все это говорить, однако же видно было и то, что для себя он уже построил новую картину мира, скорее всего, более реалистичную. Впрочем, о точной картине мира и мы не знаем, а только можем теми или иными догадками оперировать, а это — дело тонкое и неблагодарное, кто понимает. Очень много шансов при любом раскладе остаться крайним. Видимо, это понял уже и князь, однако все эти теоретические выкладки, хоть и были важны, не снимали необходимости в принятии конкретных практических решений, и он продолжил:

–Как же ты, Ефим, считаешь — что должны мы из всего этого взять, а что, наоборот, откинуть? И какие для того обоснования привести?

–Как сказал старче, дошли они до того, что если бога нет — то все дозволено. Нам же, считаю я, основываясь на том, что Бог-творец есть, а остальное в религиях… не проверяемо, дозволено брать все, что поможет русским людям в здешней, земной жизни, построении ее по законам божеским. Поможет установить уже земные законы и порядки на землях ордена нашего будущего, которое мы согласились считать преддверием царства Божьего на земле.

Князь, да и Николай Федорович, несколько опешили после таких слов Ефима. Мог ли кто подумать еще две недели тому назад, что этот ревностный приверженец православной веры скажет такое? Наверное, нет, и сам он — в первую очередь. А вот, поди ж ты… Теперь же, видя, что такого от него не ожидали, Ефим поторопился пояснить:

–Можно, по примеру того же апостола Павла, на святой дух сослаться. У него проскочило, может, и нам повезет?… Но есть варианты получше. Есть у нас, не святой дух, конечно, и не сын божий, но живой посланник из будущих времен, который любому может рассказать и даже показать, к чему приведет… то, что должно произойти, если ничего не менять. Имея его слова (и доказательства к ним), можно дать то оправдание законам и делам нашим, что предбудущие пять сот лет позволили разные пути проверить и неверные — откинуть. А для исправления к нам того посланника и закинуло. Правда, тут сразу придется, еще когда основы закладывать, раскрывать это для большого круга людей. Можем, как обсуждали мы, тем самым кого из врагов — ближних или дальних — наоборот, к действиям подстегнуть, а по первости-то нам большой силы и не надо будет. Такую опасность вижу. Потому лучшим мне видится другой вариант, поступить наоборот: сначала возьмем и с Ветхого завета, и с Нового все то, что позволит нам не ссориться поначалу ни с католиками, ни с этими их реформаторами, ну, и с православием, ясное дело, тоже. А вот в неком ближнем кругу, кроме нас, верхушке ордена побольше, простым орденцам — поменьше, раскроем правду и про старца, и про будущее (ограниченно, конечно). С доказательствами. Тогда они уверуют в истинность всех остальных помыслов и нововведений наших. А когда дойдет до сильных мира сего (а оно дойдет, и они… примут меры, тут вы меня убедили) — мы уже готовы к тому будем, ну, как сможем, конечно. Так что десять заповедей Моисеевых, Иисус Христос как сын божий, одна молитва — Отче наш, для внутреннего круга — заветы Иисусовы, для внешнего — око за око, не мир, но меч. Мне, конечно, надо будет в текстах еще порыться, но основное я помню, что нужно. Каждый член ордена — священник-воин, и может и проповедь сказать, и обряд провести. Всю мишуру иудейскую — долой, ризы эти, чаши… праздники тоже почистить, вот с иконами и святыми не знаю, что делать. Запретить, так многие их от души любят и почитают. Просто сделать вид, что не признаем — тоже не получатся, да и спросят…

–Музей — только через добрую пару минут смог откликнуться Седов. Черт, и голос почему-то охрип… Князь тоже смотрел на Ефима совершенно круглыми глазами и не мог пока выдавить из себя ни звука.

–Что? — переспросил Ефим — не расслышал, старче.

–Музей, хранилище древностей и редкостей, как в древнем Риме и Греции. Там статуи, картины, в наше время — есть и музеи костюмов, и минералов, и истории края. Люди ходят, смотрят, им хранители показывают, объясняют, что к чему. Я рассказывал, вроде. Назвать только по-нашему, дом памяти, например. Да, и со святцами, это ты верно, почистить или вообще отказаться, а то на века получилась диверсия против Руси…

Седов немного отошел от напора, с которым Ефим, за это время разобравший, как оказалось, нынешнее христианство на части и выбравший из них нужные, изложил основы нового течения в религии. А вот князю выйти из ступора помогло новое слово, уже от Николая Федоровича.

–В чем же… диверсия, старче? — тоже как-то хрипловато спросил он — вроде бы словом этим ты тайную военную операцию называл?

–Имена. У вас сейчас, насколько мне известно, в ходу три имени: родное, как родители назвали, крестильное, под каким крестили, да имя рода, у кого есть, или прозвище, что народ дает. Прозвищ за жизнь может быть много. Так?

–Так.

–В будущем останется родительское, оно же крестильное, имя (упоминать будут с отчеством, всех) да фамилия — это как родовое имя. Так и в документах будет, я рассказывал. Да вот имена-то, что из святцев берут, они ведь там все не русские, а святых, а они в массе своей — из чужих земель все, римских да греческих, а если иных — так тоже азиатских либо африканских. Вот так, поколение за поколением, потихоньку, и подменятся да выйдут из оборота древние русские имена. А ведь это — часть культуры народной, памяти о предках… Не вся, конечно, те же сказки взять, но очень важная часть.

–Музеум! Дом памяти, говоришь, это да, это можно, в одном месте, да под присмотром — сообразил тем временем Ефим — ну вот, значит, и это введем. Оно хорошо, потому что меня самого сомнения брали, насчет святых-то…

2

Теперь уже пришедший в себя князь стал задавать Ефиму вопросы, по обрядам, по правилам, тот отвечал, приводя какие-то примеры со ссылками на отцов церкви, апостола Павла, Сергия Радонежского, называл другие имена, а Николай Федорович тем временем думал совсем о другом.

«Я ведь их совсем не знаю. Две недели, считай, на даче видел, и все. Молчун Семен, неизвестно, какой воевода, без слова оставивший все свое войско в Рязани, вроде как ходок по девкам. Книгочей, исследователь зачатков всех наук и религиозный… ну, не фанатик, но близко… Ефим, оказавшийся неплохим аналитиком и человеком с энциклопедической памятью, по религиозным текстам, по крайней мере. Федор, пускающий слезу от хорошей музыки, знаток имущественных отношений этого времени, управляющий денежными вопросами целого княжества и вынужденный все эти богатства своими руками отдать. Григорий, неудачливый безопасник, проигравший княжество Москве, но по всем остальным вопросам своей компетенции — вполне, вполне… И сам князь, собственно, верховный правитель немаленьких земель, да последнего времени имевший полную, неограниченную власть над тысячами людей, вплоть до их жизни и смерти, получивший хорошее образование, но поздно по нынешним меркам добившийся правления. Вроде как медлителен при принятии решений, а может, просто не хочет поспешности и обдумывает все возможные варианты?… Да, молодые, но по теперешним временам — давно взрослые, все они воевали, убивали, были ранены сами… Надо как-то пересмотреть, что ли, свое отношение к ним, а то, боюсь, шаблоны у меня не те… При подобном случае могут и порваться…».

Вроде бы и не с чего было, однако же мозг Седова заработал на полную мощность, переосмысливая на всех слоях эти новые данные. Николай Федорович такое свое состояние некой отстраненности знал, но пока отложил это на будущее.

Ефим тем временем уже пояснял князю, как он видит устав будущего Ордена:

–Так и выходит, что заветы Христа, про любовь к ближнему и прочее, будут для внутреннего круга, полноправных орденцев, ну, как уж назовем. Для послушников, кто только собирается вступать — так же, но там, как я говорил, ограничивать надо будет по знаниям из будущего, ну, и присмотреться к ним, понятно. А для всех прочих — кто к нам с мечом придет…

–Кто к нам с чем зачем, тот от того и того — пробормотал себе под нос Седов, однако был услышан обоими (ну да, сидели-то они с князем, считай, плечом к плечу). Хохотнул Ефим, улыбнулся князь.

–А что, помнят у вас князя Александра? — спросил он Николая Федоровича.

–А как же! Орден военный в его честь есть даже, книги, фильмы. Да и счет к немцам у нас особый, вы же знаете. И места, кстати, как раз те, куда мы направляемся.

–И псы-рыцари, считай, те же самые — подтвердил Ефим, несколько мрачнея.

Улыбка исчезла и с лица князя. Однако же, немного помолчав, он сказал вполне обычным голосом:

–Понял я, Ефим, что у тебя вчерне готово все то, о чем ты нам поведал сейчас.

–Так, княже — ответил тот — я себе и записал уже, обрывками пока, конечно — и он посмотрел на Седова. Уж очень Ефиму понравилась ручка из будущего, да и блокнот сейчас постоянно был у него — чтобы внятно изложить все то на бумаге, нужно мне будет пару дней в спокойном месте, но там с вами еще надо будет многое обсудить — как то нам выгодней изложить будет.

Князь кивнул, принимая ответ, а Николай Федорович сказал, как бы про себя:

–Лучше, наверное, идти от минимализма, тезисно…

На что ожидаемо получил два заинтересованных взгляда.

–Имею в виду, что прописать пока только… ну, сами положения основные, без деталей и мелочей, без пояснений, в каких случаях что, без ссылок на авторов или иные книги богословские. Основные тезисы. То же и с уставом ордена. Нам, на самом-то деле, пока эти документы никому представлять не надо, а самим обсудить, пригладить, уточнить — время есть. Нет, если Ефим может сразу все подробно расписать, то не стоит сокращать, конечно…

–Пожалуй, так и сделаю — задумчиво кивнул Ефим — кое-что у меня готово и подробно, но не все, не все… — он задумался, видимо, вспоминая свои заметки.

–А что ты говорил про устав ордена, старче? — видя, что Ефим ушел в себя, князь перевел внимание на Седова. Да и обсудили, собственно, они по религиозной части уже все.

–И с уставом поступить так же. Прописать пока миссию, основные цели и задачи, ну, атрибутику там — то, что мы про знамя да символы придумали. А внутренний распорядок, условия приема и все такое прочее — уже потом, в спокойной обстановке делать. Тут, с одной стороны, мне бы почитать (или хоть послушать), как это все у других орденов оформлено, но можно просто сделать, как нам надо — мы же на новизну претендуем, замахиваемся, то есть.

–Сам я не скажу тебе, как оно у других орденов устроено, и из наших вряд ли кто знает — снова усмехнулся князь — но вот помочь сможем. В тех местах, куда мы направляемся, будут и настоящие орденцы, Ливонского, правда, ордена. Они и подскажут, и документами поделятся… а мы их попросим об том, вежливо — улыбка князя стала хищной.

Седов кивнул. Конечно, подскажут и поделятся. Особенно, если Гридя спрашивать будет. С ножичком в руках, ага. Он с самого начала, точнее, с того момента, как князь с боярами утвердились во мнении, что надо идти в Ливонию и там отбивать себе место, понимал, что им придется воевать, убивать, возможно — пытать других людей, виноватых лишь в том, что они немцы. Ну, или орденцы, кто у них там в слугах и наемниках сейчас… Для того и тренировался с копьем, чтобы хоть как-то постоять за себя. Здесь у него сомнений не было, немцы — захватчики и поработители для народа тех земель и счет к ним огромный, даже не считая будущее. Но каково оно будет, сойтись с человеком лицом к лицу, для осознанного взаимного убийства — это ему еще предстояло выяснить. Лучше бы, конечно, обойтись без этого, но…

–А до того времени, княже, я тебе документ, содержащий все основные положения ордена, как я их вижу, напишу. На это мне и двух дней, как Ефиму, не надо будет, за вечер набросаю. В понятиях 21 века. Там мне, собственно, такие документы как раз и приходилось писать, частенько.

–Уставы Орденов писать приходилось?! — глаза князя снова несколько расширились, да и Ефим, до того с задумчивым видом смотревший на реку, обернулся к их скамейке.

–Нет, не Орденов, конечно… только принято у нас было, что в любой крупной организации имеется… свод документов, что ли, в котором как раз все это и прописано — какая миссия, основная цель у нее, более конкретные, малые цели, чем каждое отдельное подразделение занимается да как они между собой взаимодействуют. Так что рука у меня на то набитая — усмехнулся теперь уже Николай Федорович, прикинув, что и в 16 веке не удастся ему уйти от бюрократии, и вспоминая, сколько на эти ненужные бумажки, всякие «Положения», он потратил времени и нервов за двадцать лет работы.

–Тут как раз и то, о чем Ефим говорил, учтем. Для всех так и напишем — Орден создан для построения на земле царства Божьего. А для себя добавим — на основании неудачного опыта тех государств, которые за пятьсот лет вперед пытались это сделать, но так и не смогли. Ну, и дальше в таком же ключе.

Седов не то, чтобы шутил, предлагая такое, просто где-то в глубине души у него крепло осознание того, что при идеологической работе с людьми им нельзя будет действовать привычными для 16 века методами. Но и методами 21 века — тоже. Первое здешние люди воспримут, как обыденность, шило на мыло, один орден, другой… Второго просто не поймут. А вот сочетать… Тут открывались различные варианты и комбинации.

–Да и потом, княже, не забывай, что тебе в образе нового пресвитера Иоанна на мелочи размениваться недостойно как-то будет, там, какому послушнику сколько молитв в день читать и в какое время. А вот заявить «Я пришел дать вам волю!», ну, или что-то подобное, вот это да. Такого не ожидают, уж точно сразу запомнят и кому смогут, перескажут.

–Про молитвы послушников, то, скорее, в монастырских уставах пишется, но я тебя понял — задумчиво сказал князь — дать волю, значит… ладно, можно считать, что и по этой части у нас основы готовы…

Князь задумался, видимо, снова примеряя на себя роль легендарного пресвитера и прикидывая, какие слова и поступки ему в этой роли подходят. Молчал и Ефим, так и стоящий у заднего борта барки и смотрящий на реку. Не стал разбивать эту тишину и Седов, а только сел поудобнее, привалившись к машине. Так они и просидели еще с полчаса, погруженные каждый в свои мысли, а мимо них неторопливо проплывали берега Волги, где-то низкие, где-то — обрывистые, с песчаными пляжами, голыми лугами и лесами, изредка разбавляющими осеннюю серость хвойной зеленью. Через какое-то время Николай Федорович подмерз и хотел было налить еще взвара из термоса, но с лодьи сначала раздался свист, а затем их стали притягивать за канат.

–Ну, как вы там? Время за полдень — сказал стоящий у борта лодьи Семен, когда барку притянули вплотную — мы тут перекусили, а вам вон, Федор собрал.

Бывший тут же Гридя перескочил в барку с мешком, а Федор, опасливо посмотревший на его прыжок, добавил:

–Вечерять будем, как и вчера, на стоянке, уж когда стемнеет. Мало будет — так вы скажите, припасы есть.

Канат снова отпустили, и лодья, которая так и не сбавляла скорости, продолжила движение. В закутке под тентом барки тем временем из скамейки соорудили стол, и Гридя разложил припасы. Перекус получился ничего себе, сытный — остатки вчерашних жареных кур с постоялого двора (какое-то дорожное проклятие на Руси над этой птицей), толстые ломти запеченного с травами мяса, типа буженины, копченая рыба, квашеная капуста с ягодами в небольшом туесочке, ну, и лучок. Седов снова обрадовался хлебу, который, конечно, был уже не прямо из печки, но все равно, еще оставался мягким и ароматным. Ели, понятное дело, руками, ну, а руки споласкивать — была целая речка. Нашлось и полотенце. Потом допили взвар из термоса, а Гридя помог уничтожить оладушки.

–Не вспомнил я вчера про него — сказал Николай Федорович, имея в виду термос — замотался.

–Ничего, зато мы вспомнили — успокоил его Гридя — можно, наверное, с собой питье и в те бутыли твои, старче, прозрачные наливать, как мы в дорогу делали, если не на виду, конечно.

–Да, так будет лучше — кивнул Седов — воду из реки не пейте, не хватало еще лечить кого.

–А уютно у вас здесь получилось — Гридя осмотрел получившийся закуток. Натянутый речниками над машиной тент из свободных пары метров на корме закрывал примерно половину, так что можно было не беспокоиться в случае дождя, при одновременном хорошем обзоре. Также этот тент (и сама машина) не давали разгуляться ветру, который по такой погоде мог стать очень некомфортным. Дверь багажника превратилась в спинку скамьи, по бокам устроили еще пару сидячих мест. Узкие проходы, оставшиеся между машиной и бортами, позволяли пройти на нос барки.

–А вы там как устроились? — спросил князь.

–Да тоже неплохо. Груза-то у них сейчас нет, так, для себя, видимо, везут кое-что. Считай, вся середка свободна. Есть у них и закутки, в корме, для Данилы да Пимена, но я в них заглянул — конура конурой, лежанка с сундуком, а так и в рост не встанешь.

С учетом невысокого роста Гриди, видимо, действительно эти… каюты роскошью не отличались.

–Корабельщики как там, кстати?

–Да корабельщики-то что, гребут. Шепотки промеж них идут, конечно, про нас да про машину твою, но они ж днем все при деле, да, может, нам и на руку те разговоры-то. А вот кормщик с Пименом серьезное что-то обсуждали. Точнее, собирались, да Пимен все кашлял да харкался, аж материться начал. Сейчас, правда, вроде перестал — улыбнулся Гридя — чего вы ему тут споили с утра?

Гриде рассказали про лечение Пимена, а заодно — про то, что и по религиозным вопросам, и по уставу будущего ордена вчерне все готово.

–Да и мы с Семеном прикинули, княже — отчитался тот в ответ — десяток нужен мне, три десятка — Семену. Хоть бы троих, а лучше, сколько получится, набрать из тех, кто в Ливонии уже воевал или просто бывал и места знает. Из оружия моим — луки или самострелы, может, найдется, кто ножи или дротики хорошо бросает, так их. На доспех кольчуги, а так — кожу. Семену — хотя бы пять человек, с огнестрелом знакомых, еще столько же — поздоровее, из них собрать пятерку пар, где здоровякам доспех получше, а пищальщикам подобрать какие-никакие стволы. Тут Данило сказал, что в Новгороде и мастеров больше, и торг богаче, зато в Пскове старых вояк больше, да и стоят там в последнее время войска московские круглогодично, так что есть, мол, возможности кое-что приобрести. По пороху то же самое. Да, остальные два десятка Семену — простых вояк надо, причем, не копейщиков или конных, а обычных рубак. Ну, и им кольчуги, да шлемы, да поножи с наручами, уже посерьезнее защита чтоб была. Это, у кого своего не будет, конечно. Про цены найма Данило не знает, ему то ни к чему было. С таким войском — Гридя усмехнулся — воевать мы сможем только одним порядком: мои первым делом вырезают и расстреливают, до кого дотянутся, пять пар проводят… зачистку — здоровяки со щитами, пищальщики за их спинами, ну, а остальные — довершают дело и смотрят, чтобы никто не разбежался — усмешка его стала откровенно хищной, совершенно изменив его обычно бесстрастное лицо.

Князь, внимательно слушавший Гридю, только кивал. И действительно, возможные вооруженные силы (не более 50 человек) и, так сказать, театр боевых действий — малозаселенная местность с отдельными небольшими усадьбами помещиков, всего несколькими крупными городами и с таким же малым числом укрепленных орденских замков — позволяла вести войну только таким способом. Как в той задачке, где даются три палочки одинаковой длины, и надо расположить их так, чтобы каждая концами касалась концов двух других. Хоть убейся, но получится только равносторонний треугольник. Кстати, насчет «убейся»…

–Григорий, а насчет припасов и обоза что решили? И надо будет подумать по медицинской помощи, собрать из лекарств, что доступно будет, да бинты. Очистить все, да бойцам рассказать про первую помощь — Седов решил хотя бы эти вопросы взять на себя. А то получалось как-то неравномерно, ему одни бумажки. Впрочем, как оказалось, Семен с Гридей прекрасно понимали важность хозобеспечения предстоящего похода:

–Думали мы и об том, старче — Гридя перестал усмехаться — понадобится нам пара лошадок, а вот санно или для вьюков — это надо будет решать уже на месте, по погоде, да как дороги там разведать сможем. Припасы, опять же, дело известное, солонина да мука, по зимнему времени в Пскове с этим сложностей быть не должно. Но, если что подскажешь, учтем, конечно. А вот по лекарским делам хотели мы вас с Ефимом привлечь, собрать, что ты рассказывал, для каждого такой… пакет. Ну, что на торгу да у травниц будет, опять же. И чтоб ты всем еще раз рассказал, про воду и эту… первую помощь. Думаю, если хоть треть опытных воев из общего числа набрать удастся, так они и сами знать будут, однако у тебя это все наглядно получилось, да и знания ваши…

–Сделаю, конечно. Еще бы спирт поискать, ну, брагу двойной или тройной перегонки, для обеззараживания… Но это, наверное, на месте уже.

–Ну, уж чего-чего, а браги мы тебе в любом селе найдем, а тем более во Пскове — снова улыбнулся Гридя, но уже по другому.

За этими разговорами они чуть не пропустили важный момент их плавания. Впрочем, не пропустили бы, конечно. Если до этого Волга текла (ну, и они плыли по ней) в основном на север, то сейчас она достаточно крутым разворотом свернула на восток, а с северо-запада в нее впадала другая река, поменьше, в которую они и свернули. Засуетились матросы (лучше все-таки так их называть, привычнее), что-то делая с парусом, перенатягивая его, или как это у них называется. Резко упала их скорость, раза в два точно. Данило повысил громкость своего командно-матерного голоса, награждая команду сочными, яркими прозвищами. Нет, до «осьминогов насморочных» дело не доходило, но и то, что он выдавал, было весьма, весьма… Рык кормщика, до этого как-то не мешавший разговору (или уже привыкли), разносился над сузившейся раза в три рекой. Однако лодья с баркой продолжали свое равномерное движение, и никаких визуальных признаков необходимости такого ора не наблюдалось. Скорее всего, это был обычный способ командования на реках. Все некоторое время поглазели на довольно плотно заселенные берега в месте слияния рек (еще бы, такое бойкое место) и прочий окружающий пейзаж. Он ни на каплю не поменялся по сравнению с волжскими берегами.

–Молога — сказал Ефим, выбираясь из машины с атласом в руках — давай еще раз глянем, старче?

Разбираться в атласе все давно научились, находя нужные квадраты на одной из заглавных страниц, да и надписи тоже все уже могли разбирать, поэтому Седов лишь кивнул, когда князь и Гридя с любопытством склонились над развернутой Ефимом картой.

–Вот здесь мы примерно — сказал Ефим, найдя нужный лист — только тут у вас озеро, что ли?… Или… а! Точно! Одно из водохранилищ!

–Целое море — уважительно сказал Гридя.

–Их так и называют в народе — пояснил Николай Федорович — Московское море, другие…

–Много земель затопили — сказал князь, подняв голову от карты и глядя по сторонам. Левый от них, высокий берег, скорее всего, так и остался, а вот справа, там, где сейчас были довольно заболоченные кустарники, в будущем было целое море воды.

–Деревни переносили, лес с кустами вырубали подчистую — подтвердил Седов — где земля была хорошая, ее тоже собирали да вывозили. Берега укрепляли. Вообще, любое водохранилище, даже без плотины — огромный объем земляных работ. Ну, а уж с ней, да с механизмами ее…

Все некоторое время помолчали, пытаясь представить себе, как все это происходило там, в будущем. И машины, и кое-какую технику из будущего они, конечно, видели на фото и видео, но все-таки, примерно понимая, какие размеры на карте заняты этим водохранилищем, с трудом могли представить себе, как все это делалось. Княжество занималось работами на Оке, устраивая пристани в Рязани, кое-что делая в других местах, но все это было совершенно несравнимо с тем огромным синим пятном на карте, которая лежала у них перед глазами.

–Весьегонск — перебил наступившее молчание Гридя, прикидывающий, что лежит у них на пути дальше — это весь Егонская, что ли? Смотри-ка, город стал. Но мы, пожалуй, дотуда за сегодня не доберемся.

Все с ним согласились, прикинув их место и необходимое расстояние. Впрочем, как сказал князь, пока Ефим уносил атлас в машину, путь по Мологе обустроен лишь чуть похуже, чем по Волге (та, все же, была главной водной артерией Руси в это время), и сложностей с ночевкой быть не должно. Данило (голос которого к тому времени поутих) знает, что делает, и беспокоиться об этом не стоит. Так что все просто сидели и смотрели на реку и гораздо более близкие теперь берега, а лодья с баркой продолжали движение. Просто так сидеть было холодновато, хотя одежда их, в общем, была по сезону, да только неподвижность, да и сырость от воды, делали свое дело. Так что народ периодически вставал и прохаживался вдоль бортов барки, с кормы до носа и обратно, мимо машины. «Если так дальше пойдет, надо будут прямо в машине и сидеть — подумал Седов — все теплее будет». А еще он обратил внимание, что, если по Волге они плыли примерно по середине реки (а поднимавшиеся вверх по течению суда в основном жались к берегам), то здесь, на Мологе, лодья (ну, и барка за ней, ясное дело) довольно часто перемещалась от берега к берегу, хотя ширина реки все еще была приличной, а поворотов было мало, в основном, направление русла реки сохранялось с северо-запада на юго-восток. Он не стал ломать голову и просто спросил об этом бояр, вернувшись в закуток на корму. Ему пояснили (чуть не наперебой), что на большинстве рек самое сильное течение на стремнине, а у берегов, наоборот — тихое. Потому плывущие вниз обычно стремнины и держатся, а поднимающиеся вверх — наоборот, идут ближе к берегам, где потише. При ветре, когда лодья идет под парусом, и извилистом русле реки, это осложняется еще и тем, что может прижать к берегу или вынести на стремнину, поэтому от искусства кормщика и слаженности команды зависело многое. А еще были мели, пороги, озера с протоками… Надо было учитывать уровень воды, очень сильно менявшийся от половодья до летнего обмеления. Так что ремесло кормщика было, пожалуй, одним из самых сложных на Руси в это время.

С такими вот разговорами они и плыли остаток времени до вечера, когда закрытое сплошной облачностью небо стало совсем темным. Однако света еще было достаточно, когда лодья стала причаливать к небольшой (ну, по сравнению со вчерашней) пристани у высокого берега, рядом с впадением в Мологу мелкой речушки, образовавшей, однако, приличный заливчик. Три-четыре такие же пристани они за последние пару часов видели, но там не было таких заливчиков, а судя по тому, что почти весь берег у этого залива был плотно застроен зданиями амбарно-складского типа — место здесь было удобное для торговцев.

Когда стало ясно, что здесь они будут вставать на ночевку, бояре заранее собрали вещи, которые нужны были с собой, так что уже минут через десять после того, как барку подтянули к лодье и закрепили канаты, все стояли на пристани. В этот раз Пимен остался с частью матросов что-то доделывать на лодье, а Данило сразу повел бояр наверх. Поднявшись по лестнице на берег, они увидели перед собой целое село приличных размеров, о чем, впрочем, можно было догадаться по количеству амбаров у залива. Данило провел их вдоль берега, по основной улице этого села где-то на сотни две метров, и остановился перед воротами одной из усадеб.

–Хозяйка! Принимай гостей! — выдал он своим хриплым боцманским голосом.

Местные собаки, которые и до того погавкивали по деревне то там, то тут, с такой подачи выдали реакцию погромче, и пару минут все стояли и слушали лай. Потом сбоку над забором высунулась бородатая голова, и ворота приоткрылись. Два крепких мужика, только мельком глянув на Данилу, стали открывать ворота совсем, и вся группа прошла на двор. Одному из мужиков Данило шепнул (получилось на пол двора), что еще подойдут люди с лодьи, на что тот только кивнул.

Седов, неспешно заходя во двор в числе последних, имел время оглядеться по сторонам. Вроде бы все здесь было, как у других, но нет, что-то цепляло глаз. Первым делом он обратил внимание на двор. Его середина, а точнее, пространство от ворот до крыльца основного дома было выложено таким… толстым деревом (плахи — всплыло из памяти). Широкие, как бы не по полметра, плахи устилали проход метра на полтора (ну да, три штуки в ряд) ширины до самого крыльца, от них к боковым строениям и по двору вели выложенные из такого же дерева дорожки поуже. Пространство между ними было засыпано речным песком, светлым, и от этого двор казался каким-то нарядным. А еще тут была резьба — вот оно, то, за что зацепился глаз, прямо на воротных столбах! Простые, округлые вырезы на столбах (мужики закрывали ворота), резьба посложнее на столбиках, поддерживающих навес над крыльцом, и совсем искусная — на ставнях окон. Вообще, двор то ли казался, то ли был как-то почище и посветлее, но от рассматривания Николая Федоровича отвлекли новые люди. На крыльцо вышло несколько человек, впереди которых и была та, кого Данило выкрикивал, как хозяйку.

–Поздорову будь, Данило-кормщик — звонким, молодым голосом приветствовала она его — и вы, гости дорогие, проходите. Уж не ждали мы никого на реке, да прибежали мальчишки, что идешь ты с грузом.

–Домой иду, Матрена Макаровна — поклонившись чуть не в пояс, отвечал ей Данило — да вот, бояре со мной плывут, по своим делам. Думаем успеть до ледостава.

–Успеете — отвечала хозяйка — по всем приметам, две седмицы еще не будет больших морозов. Да проходите в дом, чего стоять. Вы все здесь, или еще гостей ждать?

–Мои только с лодьи подойдут, а так все.

Народ, степенно раскланиваясь, постепенно поднимался на крыльцо, и Седов смог рассмотреть хозяйку постоялого двора вблизи. Высокая для этого времени, примерно метр шестьдесят пять, статная женщина была немолода — сетка морщин по всему лицу, скорее округлому, чем правильной овальной формы, и кусочек седины из-под платка говорили об этом. Но осанка, голос, а еще — ясные синие глаза, совершенно не выцветшие, как это бывает с возрастом, и выражение этих глаз прямо-таки кричали, что женщина это не рядовая. «Могут, значит, и женщины постоялые дворы держать — подумал Николай Федорович — надо будет потом спросить у бояр, насколько это часто и какие вообще права у женщин». Вообще она вызывала странное ощущение, как строгая учительница и добрая бабушка одновременно. По крайней мере, все люди на подворье по одному ее слову летали моментально, да и у гостей возникало стойкое желание быстро все сделать, как им говорят. Так что уже минут через пятнадцать бояре без вещей сидели в мыльне, в которой горячая вода и все остальное было наготове. Конечно, пока споласкивались, да вытирались, разговоров никаких не вели, а вернулись уже к почти накрытому столу. Пока рассаживались, подошли и Данило с Пименом. Надо сказать, что этот двор имел несколько другую планировку — отдельные клети не пристраивались к основному зданию, как на предыдущей стоянке, а стояли одним строением, по принципу большого пятистенка. Так что комната для спанья у них нынче была одна, но большая, рядом с ней была столовая, поменьше, а уже из нее были выходы в поварню и в центральные сени. Так, по крайней мере, была устроена «чистая» часть, для бояр и иной важной публики. И во всех этих комнатах хозяйская рука была видна так же, как и на дворе. Большое количество половичков, каких-то вышивок, развешенных на стенах, резьба на окладах простеньких икон, в общем, все говорило о том, что в этом доме заправляет женщина. Как оказалось, и князя с боярами этот вопрос интересовал, так что, когда утолили первый голод (основными блюдами были сегодня отличная, наваристая уха и пироги), Данила негромко (ну, как ему казалось), оглядываясь на занавеску в поварню, рассказал:

–Был лет сорок тому в Серпухове такой купец Макар. Средней, говорят, руки, не из мелких, не из крупных, так. И была у него дочка, одна, а жена его родами ее и померла. И, говорят, так любил купец жену и дочку, что не стал жениться другой раз. А как дочь выросла, так и нарадоваться он на нее не мог — он-то, значит, ее баловал, а она в ответ росла красавицей, в мать-покойницу, да умницей. Шутейным делом обучилась чтению, письму да счету, да как-то так и стала отцу в деле его купеческом помогать. С временем вышла замуж за хорошего парня, Никифор его звали, рязанский вроде, из кормщиков, да вели они дела всей семьей.

Данило отвлекся на глоток браги, после чего продолжил уже другим тоном:

–Да только сгинул купец Макар вместе с лодьей своей при очередном набеге татарском на Оке. Вынесло на узком месте на них татар, те с луков всех выбили, да лодью, что к берегу прибило, и захватили. Нашлись тому видоки. Погоревала дочь с мужем, да надо стало дела разбирать. А как разобрали, не очень хороши они оказались, купец, как прочие, и под заказ деньги брал, и чужим товаром торговал, и записи об том были, а все и пропало, пришлось им рассчитываться, да в Серпухове, что там было в хозяйстве, продавать. А здесь, на Мологе, у них малое подворье да склад небольшой уже были, сюда они и переехали. Ну, сколько-то лет прошло, обжились, у них уж не то четверо, не то пятеро детишек было, подросли уже, да только ушел как-то Никифор с лодьей на Волгу, по весне, да и не вернулся. Прождала его Матрена год, другой, да только и вестей не нашла. То ли тоже татары, то ли лихие люди какие, а может, на реке что случилось — всякое бывает… Сватались к ней, после того, надо сказать, многие. Да только отказывала она всем — жду, говорит, своего Никифора. Торговлю, какую они вели, почитай, прикрыла, а вот постоялый двор открыла, да корабельщиков всегда привечает. Ну, и дети при ней, обженились все уже, да вы их видели. Сперва-то про своего мужа все выспрашивала, а со временем уж просто всех наших стала знать. Ну, и они ее, конечно. Так что теперь среди корабельщиков на Мологе и на средней Волге, да и в других местах, Матренин двор всем известен. Можно было и сегодня часок еще проплыть, да не могу я мимо сего места пройти, не встав хоть на ночевку тут — и Данило потянулся за чаркой снова.

Седов, слушавший такой простой, по местным меркам, рассказ почему-то с замиранием сердца, тронул сидящего рядом с ним Семена за рукав и шепнул тому «третий тост». Тот не сразу понял, но, поняв, кивнул и воздвигся над столом с чаркой, объявив:

–Предлагаю помянуть тех, кого уж нет с нами. Молча, не чокаясь.

Бояре подхватились сразу, Данило с Пименом спустя пару секунд, да замешкался Федор, вытиравший глаза. Выпили, помолчали, да стали рассаживаться обратно. Однако шум, проводимый ими при том, не помешал всем вздрогнуть, когда звонкий голос проник в каждый уголок (да и комната-то была небольшая):

–Благодарю, гости дорогие, что почитаете память ушедших. Верю, что пока мы их помним — они с нами.

Хозяйка, незаметно подошедшая, стояла в дверях от поварни. По ее знаку прислужники понесли взвар, да что там к нему полагается, а все гости смогли выдохнуть. Присев за стол, Матрена повела разговор вроде бы о простых вещах, то в стиле бабушки, то в стиле учительницы, но так, что Данило минут за десять, считай, выложил ей (в сжатом виде, конечно) все важные новости с реки, да выдал, говоря языком 21 века, краткий деловой и финансовый отчет о своей деятельности за навигационный сезон текущего года. Вплоть до прихворнувшего Пимена, который тут же был подобным образом расспрошен, и чуть не сдал бояр с Седовым, сказав, что лечение в Угличе мало помогло, да вот, на счастье, случились бояре со снадобьями иными, да подлечили.

«Если она сейчас так примется за нас — почему-то панически подумал Николай Федорович — то они ей все за пять минут выложат. Да и я тоже.».

Однако хозяйка не стала ни о чем расспрашивать рязанцев за столом, проявив некоторую деликатность, хотя и нашла время каждого очень внимательно рассмотреть. Застолье надолго не затянулось, Матрена вскоре ушла, да и поели уже, собственно. Так что молодежь прибрала со стола, а народ разошелся по своим комнатам, правда, Седов успел скормить Пимену остатки таблетки. Перенеся светильники и кувшин со взваром (на всякий случай) в комнату, где планировалось ночевать, они расселись по широким полатям, не застеленным пока. Да и рано было еще, хоть и стемнело, конечно.

–А что, бояре — спросил Николай Федорович — получается, можно у вас женщинам постоялые дворы держать? И иные ремесла, значит, тоже? И торговать, я так понял, из рассказа Данилы-то…

–Можно, отчего нет — ответил ему тот же звонкий голос от двери — коли женщина та к сословию принадлежит, которому то ремесло или иное дело дозволено, да подати все платит, так и пускай. Больше, правда, прядильни да швейни содержат, да вот постоялые дворы с корчемными домами еще.

Седов покрылся холодным потом. «Как она снова подошла неслышно? Это фиаско, братан» — почему-то всплыла в голове дурацкая присказка из короткого видео с упавшей в ручей собачкой, случайно уведенного в интернете. Князь с боярами, судя по их внешнему виду, тоже поняли, что судьба столкнула их с тем самым самородком, про которых старец рассказывал, что могут простыми словами обойтись с человеком покруче колдовства, поэтому молчали.

–Что ж, бояре, или как вас прикажете называть?… — Матрена сделала небольшую паузу, глядя то на Седова, то на князя — Пытать вас, откуда да по какому делу, я не буду, раз то ваша тайна. Вы мне только скажите, Рязань цела? Что там с татарами?

–Хлоп — это приложил себя ладонью по лицу Николай Федорович.

–…ять — очень прочувствованно и искренне, от всей души, сказал Гридя, и тоже хлопнул себя ладонями по коленкам.

Мозг Седова, как оказалось, давно работавший на полную мощность, внезапно помог хозяину, выдав примерно такую цепочку образов: бойкое место — информация от кормщиков — авторитет — возраст — отслеживание связей и основной информации по стране — аналитический ум плюс образование — кое-какие психологические навыки. Тем временем все бояре, уже не скрываясь, смотрели на князя, а тот, в свою очередь, медлил, глядя на Матрену и по своей привычке обдумывая все варианты. Но длилось это всего с полминуты, после чего князь перевел взгляд на Седова и кивнул. Надеясь, что понял этот кивок правильно, Николай Федорович встал, откашлялся и сказал, несколько понизив голос:

–Когда мы четыре дня тому назад уезжали из Рязанского княжества, последняя точная весть у нас была, что татары еще за два дня до того крепко разбиты новыми пушками под городом и бегут, а вдогонку им идут войска Московского князя, да рязанские силы. Но весть об том должна уже была достичь Москвы.

–Нет — пару секунд помедлив, таким же ясным голосом, правда, тоже чуть потише, сказала хозяйка — князь Московский мне о своих делах не доносит — и еще через пару секунд — и я ему тоже.

Седов выдохнул и опустился обратно на полати. Значит, это не точка спецслужб Москвы, и вязать их сейчас не будут. И не церковь, иначе была бы мать Матрена настоятельницей какого-нибудь женского монастыря, или типа того. А кто?… А разве не ясно? Если откинуть все невозможное… Как там говорил Данило — все кормщики сюда заезжают… А им это надо?… А куда деваться-то…

–Княже — сказал он — Матрена Макаровна давно догадалась, что ты с боярами — верхушка княжества Рязанского. Князь Иван — кивнул он, заново, как бы официально представляя князя хозяйке — и бояре его: Семен, Григорий, Федор, Ефим.

Бояре еще раз покивали, Матрена, переглянувшись с каждым, перевела взгляд на князя. Тот, заметно поежившись под ее взглядом, все же собрался с силами и сказал спокойным твердым голосом:

–Сопутствует нам Николай Федоров сын Седов. Человек, попавший к нам чудесным образом на пятьсот лет назад из будущего, из 2020 года от Рождества Христова. Он и рассказал нам многое о том будущем, и дальнем, и ближнем, отчего мы теперь… поспешаем, и на его повозке мы за два дня проехали триста верст с лишним, уходя из-под Рязани от погони князя Московского да от татар.

Синие глаза хозяйки распахнулись и, как показалось Седову, засветились каким-то просвечивающим все его существо светом, так сильно она вглядывалась в его лицо.

–Как… там? — совершенно глухо, куда только делся звонкий голос, спросила она — Все так же льется кровь и гибнут наши?…

–В ближайшее время — да. Потом… больше. Потом — еще больше — только и смог сказать Николай Федорович, разведя руками — Мы вот и хотим как-то… попытаться уменьшить.

Потух взгляд невозможных синих глаз, и на какое-то время по лицу стали видны все года Матрены, а было их много, и горькими они были…

–До дальнего будущего мне, старухе, дела уже нет — через минуту, немного прибедняясь, снова звонко сказала хозяйка — а вот про ближнее… рассказывайте.

Невозможно было противостоять алмазу в ее голосе, да уже и смысла не было, и князь кратко изложил основные политические моменты, ожидающие Русь в ближайшее время, завоевания и иные войны, а также Смуту, разорение после нее и долгие, вековые попытки исправить это падение хоть как-то. Кратко обрисовал их планы. Не забыл упомянуть про судьбу и своего, и остальных пока формально независимых княжеств.

–Оно, считай, и не было твоим, уж прости на резком слове — сказала князю, когда он закончил, Матрена — друзей своих ты сохранил, и то хорошо. Что вам нужно будет во Пскове? Деньги?…

–Люди — не задавая лишних вопросов, ответил князь — деньги у нас есть. На первое время, конечно… И оружие. И знатоки Ливонии.

Хозяйка только покачала головой, но спорить не стала:

–Я подскажу Даниле, к кому вас подвести, да и сама пару слов передам. Он, конечно, вам бы и так помог, но так будет лучше…

–А от кого, Матрена Макаровна, передадите? — не выдержал Гридя — если вдруг случай какой, чтобы знать, на кого сослаться?…

–Запомни — смерив его взглядом, но в режиме доброй бабушки ответила Матрена — того человек не выдаст, чего не знает. Оно тебе в жизни еще пригодится, если живы останетесь, конечно — и добавила после паузы, обращаясь к Седову:

–Можно будет мне посмотреть, что ты там притащил из будущего своего?

–Конечно — ответил Николай Федорович и стал подниматься — у нас на барке все в основном…

–Не будем село полошить, с огнями бегать — остановила его Матрена — завтра на рассвете и покажешь. Что ж, почивайте да завтрева — и пошла на выход, но в дверях остановилась и перекрестила всех, что-то неслышно приговаривая про себя.

Когда хозяйка неслышными шагами вышла из столовой комнаты через проход в поварню, первым не выдержал Ефим. Он вскочил с лавки, вылетел на середину комнаты, и шепотом, именно шепотом, проорал, обращаясь к князю и Седову:

–Что! Это! Сейчас! Было!!!

Федор, как видно, ничего не понял, но ждал, что ему сейчас все расскажут, с любопытством переводя взгляд с одного на другого. Семен вроде кое-что понял, но тоже смотрел на князя. Хуже всего было Гриде. Его снова ткнули носом в теплое, да так походя, привычным делом, и кто?… Хозяйка постоялого двора! Где-то на Мологе!! Баба!!!… Но понять он тоже кое-что понял, и сейчас сидел молча, заострив скулы.

Князь не поленился встать и посмотреть, точно ли ушла хозяйка. После чего так и остался стоять в дверях, приглядывая одним глазом за проходом вглубь дома. Только сказал Николаю Федоровичу негромко, не обращая внимания на Ефима:

–Давай уж, старче, снова ты поведай. Тебе это уже в привычку, нас с небес на землю опускать, да все мордой…

«Ну да — подумал Седов — и князь свои выкладки проверит, и урона чести нет, все верно. Для начальника целая наука — поручить, кому и что рассказывать, кто понимает». Однако спорить он не стал, и опять-таки понизив голос, сказал:

–В любой стране, в любое время, есть умные люди. А есть — очень умные. Таких бы, как она, на Русь с десяток, так и князья с боярами были бы не нужны.

Все вздрогнули. Шпилька была, конечно, мелкая, но после трудного разговора с Матреной ему надо было немного выпустить пар. Впрочем, продолжил он вполне серьезно:

–Неважно, как и когда, да только, видно, сформировалось тут такое… общество кормщиков, речников, наверное — купцов, вроде тех братств, о которых вы мне как-то рассказывали. И умнейшая женщина, образованная, имеющая опыт и купеческого дела, и речного промысла, заняла в нем благодаря своим качествам серьезное положение. О важнейшей роли информации, то есть — вестей, новостей и прочего, я вам уже рассказывал. Вот и появился в полудне пути от Волги, считай, рядом с основной дорогой, но и не на виду, постоялый двор, на который любой кормщик с северо-запада на ночевку зайдет, вестями поделиться, да для себя что-то новое узнать. Ну, а то, что хоть по описанию, да всех князей (и важнейших людей княжеств) такие люди знать должны, это и так понятно. Да и про плен ваш она скорее всего знала. Про прочее — нет, если только…

–Что? — переспросил отошедший от ступора Гридя, сейчас жадно ловивший каждое слово.

–Если бы только не была бы она из тех людей, что у князя Московского на всех основных путях и дорогах должны быть. Хоть вот на таких же постоялых дворах. Но тут нам вроде повезло…

–Так что же, Данило нас специально сюда того… завез? — первым сообразил что-то Федор, который, собственно, того Данилу и нанимал.

–Нет, ну почему? Ты же сам видел, плыли ходко, времени нигде не теряли, путь самый короткий из доступных. А то, что любую важную новость он должен был сюда принести, это уж так совпало. К нему какие вопросы.

–Это, значит, у них целая… целая… — Семен шевелил руками, пытаясь как-то описать то, с чем они случайно столкнулись.

–Сеть. Проще всего назвать их сетью. В разных местах — узелки-люди, между ними — ниточки-дороги. Ну, а что они могут, мы узнаем в Пскове. Нам, считай, помощь обещали.

–Я все равно не понимаю! — продолжал кипеть (шепотом) всеми игнорируемый Ефим — это что же, такая.. сеть?! А еще, ты сказал, у князя Московского такая же?!! А у других князей? А еще? И все это на Руси… откуда?!

–А еще у церкви — спокойно ответил ему Седов — у крупного купца любого. У товариществ купеческих — обязательно. У государств соседних. Привыкай, Ефим. А у кого такого нет — тот или долго не живет, или по делам других всю жизнь бегает, сам не видя того.

–Это что же, и нам надо будет… так? Ну, если получится все?…

–Я бы — подключился к разговору князь — вместо сотни тяжелой конницы, которой у нас нет, а может, и не будет, лучше бы на такую Матрену согласился.

–Это вряд ли — сказал Николай Федорович — товар штучный… что там какая-то тяжелая конница (все ухмыльнулись)… хотя способ довольно прост, как таких делать.

–Как же? — заинтересовался князь.

–Да вы слышали. Отец любил дочку, нашел время обучить ее, чему сам знал, да не гнал, когда в его дела лезла.

–Какой же отец дочку не любит? — вступил Семен — И что, каждая так будет?

–Каждая — нет, конечно. А вот одна из сотни, допустим, будет. Из каждой сотни. Вот и посчитай, сколько таких по деревням бегает да коровам хвосты крутит, а могли бы…

–Опять ты про учебу — буркнул Гридя — рожать-то кто будет…

–У Матрены, вроде, четверо или пятеро, Данила сказал? Нашла, видишь, время. А вообще, оно быстро становится понятно, кто на что способен. Кого есть смысл дальше учить, а кому и основ достаточно. Но мы не о том, бояре. Нету у нас пока, ни кого учить, ни где. А вот с Данилой завтра обязательно надо переговорить, чтобы больше так не попасть.

–Это да — сказал князь — сегодня, считай, повезло. Давайте-ка, бояре, укладываться, завтра с рассветом поднимемся, да, может, задержаться еще придется. И, сдается мне — добавил он, с усмешкой глядя на Семена с Гридей — что лодью сегодня ночью можете не проверять. Караул будет, что надо.

Хмурый Гридя, однако, все же сходил, договорился с мужиками насчет ночной проверки пристани. Присланная Матреной молодежь шустро застелила постели, и все улеглись.

Тем временем в срубе, отведенном речникам (не сарай, конечно, но попроще, сильно попроще, хотя тоже чисто и опрятно все), тоже проходил разговор. Точнее, не в самой спальной комнате, в которой поужинавшая команда уже улеглась спать (первый день гребли против течения, из многих впереди, так что все отрубились моментально), а в небольшом закутке, выделенном для, так сказать, командного состава.

–Похоже, мы снова во что-то вляпались, Дан — совершенно без хрипов в голосе негромко сказал Пимен.

Надо сказать, что между давно знакомыми людьми часто возникает особая атмосфера общения, когда вроде как простое слово или даже интонация ведет к какому-то старому случаю, каким-то совместным воспоминаниям, и, к примеру, реакцией на то самое одно слово, непонятной постороннему, может быть долгий дружный смех. Такие же отношения давно установились между давними друзьями и побратимами, прошедшими все реки Руси, и не только, повидавшими всякое, много раз бывшими на волоске от смерти, Данилой (на реке — Рыжий Дан или (за глаза, конечно) Бешеный Дан) и его правой рукой Пименом (для своих — просто Пим, да только немного осталось тех своих-то). Так вот сейчас интонация была, переводя на обще-понятный, «ты снова нас во что-то втравил». Отлично понявший подтекст Данило этого, конечно, так оставить не мог.

–Чего? Ну чего снова Дан? — оказывается, кормщик мог говорить и нормальным голосом, и даже тихо, но делал это с усилием и не любил. Хотя, бывают такие ситуации, когда надо — Они, между прочим, сами пришли. И когда нас нанимали, ты тоже там был, мог бы и знак подать, если что. И подвоха там не было никакого, наоборот, считай, до дома за их же деньги.

–Когда нас нанимали, я только кашлять мог.

–Как сейчас, кстати? — побеспокоился (и заодно перевел тему) Данило.

–Как рукой сняло. Этак, знаешь, не то как зудит, не то чешется, там, в горле, но дышать снова можно и кашель перестал. Да ты ж видел, сколько я сегодня выхаркал. А ведь бабка так и сказала в Угличе — вглубь ушло, мало поможет отвар-то…

–Ну?… И сам же жалуешься? За полдня тебя вылечили! Не пойму я тебя, Пим — Данило, на самом деле, тоже понимал, что с такими попутчиками что-то нечисто, но признавать свою возможную промашку не спешил — да и Матерь сейчас с ними там поговорит… вроде, на первый взгляд глянулись они ей…

–В дела Матери нам бы не лезть, глубже чем надо, да ты и сам это знаешь. А тут, похоже, особое что-то. Чудеса их эти, и повозка…

–Это да, я сразу, как ее увидал, понял, что не делают у нас таких. Думал, с дальних стран что, или вообще заморское. А видишь, как оно выходит…

–Как бы потом не вышло, что от всех, кто к этому делу касательство имел, и памяти не останется, вот что я думаю.

–А много ли нам терять-то? — набычился (но тихо, тихо) Данило — и так, считай, десять годов крохами побираемся. А новгородцы — и того больше. Завтра Матерь скажет, что и как. А так, довезем их, да и на зимовку. Давай спать, хоть и сказала она, что по приметам зима поздняя будет, поспешать надо, умотаемся прилично.

Пимен с выражением вечного скептика на лице пошел спать (не кашляя), а тем временем в «чистой» горнице, уже в темноте, когда кто-то из бояр (вроде, Федор) начал тихо похрапывать, мозг, загруженный Седовым еще с утра проблемой отношения к нему бояр и князя, неожиданно выдал результат. Точнее, это все было автоматически, он даже для себя не формулировал некую проблему, решение которой желал бы получить. Просто утренний вопрос, который он задал сам себе, получил ответ в виде развернутых образов. Они просто считают его ровней, с самого начала. Есть какой-то термин в психологии, в критических обстоятельствах первая реакция на человека или событие запоминается, как единственно верная. А дело в том, что в нем, еще тогда, на поляне, не было ни грамма подобострастности, преклонения, хотя по внешнему виду уж точно можно было определить бояр, да даже опаски и какой-то осторожности не было у него! Вот они и запомнили. Да и потом, когда они уже назвались ему, он вел себя точно так же. А в это время у всех, стопроцентно, такого быть не могло. Четкое сословное деление, с самого малолетства. По тем же речникам это было прекрасно видно. И поэтому потом, когда он и назвался, и пытался объяснить, кто он есть, они только хмыкали, считая, что он имеет причины скрывать правду, или, что вернее, недоговаривать. Улыбались, но вроде как уважали такую его скрытность, считая, что тому есть основания. Да он и сам им немного позже именно такой вариант предложил — говорить правду, но не всю правду! Что ж, это проясняло ситуацию, причем, поскольку он все равно придерживался бы такой же линии поведения, как и до этого — ничего менять было не надо. Удобно, да. Делай, что должно — и будь, что будет. «Это я теперь получаюсь не то граф Монте-Кристо, не то человек в железной маске — засыпая, думал Николай Федорович — Сподобился на старости лет. Важная персона инкогнито. Главное, морду рукавом не вытирать и в занавески не сморкаться — выйду из образа». С такими несерьезными мыслями, улыбаясь, он и уснул.

3

А вот на следующее утро Седов снова проснулся, как привык, рано и выспавшимся. Даже Гридя еще спал, впрочем, серый свет еще только еле-еле пробивался из окошек. Тихо одевшись, Николай Федорович посетил туалет и сделал небольшую разминку (в сенях, чтобы не смущать возможных свидетелей). Однако все в этом хозяйстве было под контролем, и после разминки возле него тут же возник парнишка, проводивший его умыться (и поливший теплой воды), а после чего проведший его не в их горницу, а вглубь по коридору, куда-то в иную комнатку, где на маленьком столе стоял исходящий паром взвар, и было приготовлено все для завтрака. За столом, ожидаемо, оказалась Матрена.

–А ты, значит, ранняя пташка… старец — вместо «доброе утро» сказала ему она — присаживайся, поснедаем, да пойдем, посмотрим на чудеса твои. Бояр накормят, как проснутся, не переживай — добавила она.

–Да чего уж там, Матрена Макаровна — спокойно ответил Седов — зовите Николаем. Привык, в моем возрасте долго спать уже не надо — и уселся за столик.

За едой они молчали, а как закончили, хозяйка сразу встала и пошла на выход. Николай Федорович шел следом. Где-то в сенях им встретился один из вчерашних мужиков, который держал в руках сверток, оказавшийся теплым плащом. Матрена накинула его, и они так же без слов вышли во двор, другой работник приоткрыл им створку ворот, и они втроем пошли к пристани. Серое, только начавшееся утро, сплошная облачность, вкусный дымок от печей, запахи деревни — все это успел оценить Седов за их короткий путь. На пристани, действительно, маячили еще две крепкие фигуры, да на самой лодье вроде бы сидел кто-то. Остановившись у барки, хозяйка постоялого двора вопросительно посмотрела на Седова.

–Людям твоим хорошо бы проследить, чтоб не помешал никто. Да и самим… чуть поодаль встать. Могут услышать…

Если Матрена и удивилась, то виду не подала. Пара слов сопровождающему — и мужики разошлись по пристани. Николай Федорович помог хозяйке спуститься в барку (там откуда-то взялись небольшие сходни) и уже привычно поднял тент на машине.

–Вот, это та самая повозка, машина. Прошу внутрь — открыв пассажирскую дверь и доставая из бардачка атлас с аптечкой, сказал он.

Матрена, однако, сперва пристально осмотрела машину, особо оглядев стекла и колеса, и даже потрогала корпус. Впрочем, много времени у нее это не заняло, она прошла к пассажирской двери и, немного повозившись с непривычки, залезла в салон. Седов прикрыл дверь, обойдя машину, сел на водительское место и завел двигатель, сразу включив обогрев и свет.

–Основой всей машины является двигатель, который за счет сгорания внутри него топлива — перегнанного земляного масла — через особые валы крутит и колеса, и питает те… особые устройства, от которых тут и печка, и свет. Топливо мы, правда, почти все сожгли, пока ехали — добавил он, глядя на горящую лампочку — Но показать я хотел в первую очередь другое…

Он достал атлас и раскрыл его на нужной странице.

–Вот, Русь в мое время. Для понимания — вот Москва, вот Волга. Вот Казань. Казань с Астраханью московское войско возьмет лет через пятьдесят.

Матрена, которая, конечно, совершенно не испугалась движка, а со спокойным любопытством оглядывала салон машины и все диковинки, вгляделась в карту. У Седова почему-то не было сомнений в том, что карты она разбирать умеет. Так оно и оказалось. Всего несколько секунд — и она подняла взгляд от карты на Николая Федоровича. Брови на ее лице поднялись почти до платка:

–Так много?! И все… Русь?

–Да. Сначала — Русское государство, потом — Российская империя. В мое время — Российская Федерация. Сто сорок миллионов народа. А вот (он перевернул лист) карта всего мира, мы вот тут.

На карту мира Матрена смотрела дольше, с полминуты.

–Может, оно того и стоило… — сказала она негромко — посмотреть бы на все это, как вы там через пятьсот лет живете…

Николай Федорович тут же полез в карман и достал телефон. Заряда там было еще много, и он стал открывать просмотр фото, одновременно поясняя:

–Вот мой телефон. У нас есть такие приборы, которые мы используем для связи, ну, можно моментально между собой разговаривать. Здесь не работает, конечно. Там много чего в нем, можно делать фото, ну, как картинки с натуры, вот, у меня есть кое-что. Это Москва — и он повернул экран к Матрене.

Пять минут показа обычных домашних фото (с комментариями) напрягшаяся хозяйка смотрела молча, иногда придерживая рукой руку Седова на отдельных фотографиях. Посмотрела и видео с парада Победы.

–А вот село, где я жил, под Рязанью — показал он ей фото их коттеджного поселка — вот дом мой… был.

Сейчас Матрена молчала дольше.

–Да, пожалуй, что и стоило… А что, семья у тебя осталась там? Жена, дети?

–С женой мы в разводе, а дети взрослые уже, своей жизнью живут. Вот — он нашел их совместное фото, где-то трехлетней давности, и дал телефон ей в руки. Там они с женой и детьми сидели за накрытым столом на чьем-то дне рождения. Матрена стала рассматривать фото, а Николай Федорович воткнул в музыкальный центр флешку и стал искать нужный раздел. Ему казалось, что эту песню ей обязательно надо послушать. Пока он ее искал, хозяйка рассматривала фото застолья, людей, одежду.

–Все другое — сказала она, возвращая телефон — и не поймешь даже, но видно, что привычное вам.

–Средне — согласился Седов — у кого похуже, у кого получше. Но голода давно нет, дома наши вы видели, машины такие почти в каждой семье, а телефоны — так вообще у всех. Я хочу сейчас музыку включить, ну, песню, не пугайтесь, пожалуйста.

Он нажал на кнопку, и из динамиков (громковато, пришлось тут же убавить) раздался голос:

Ты неси меня, река,

За крутые берега,

Где поля, где поля мои, поля

Где леса, где леса мои, леса

Ты неси, ты неси меня, река,

Да в родные мне места

Где живёт, где живёт моя краса,

Голубы у неё глаза.

Матрена все-таки вздрогнула, а потом словно закаменела, слушая, в общем-то, не особо чистые голоса, где гитара и гармошка дополняли незамысловатый текст. У него много чего было на флешке, и застольные, и казачьи… вот, пригодилось.

Как ночка, тёмная,

Как речка, быстрая,

Как одинокая луна,

На небе ждёт меня она.

За туманом огонёк, огонёк,

Как же он ещё далёк, ой, далёк,

Ты мне, ветер, помоги,

Милой весточку шепни

Знаю, ждёт! Знаю, ждёт меня моя краса,

Проглядела в ночь глаза,

Как ночка, тёмная,

Как речка, быстрая,

Как одинокая луна,

На небе ждёт меня она.

Седов не пялился, конечно, но боковым зрением все равно видел, как сжались на коленях сухие, старческие руки Матрены, одни выдававшие ее возраст, и как текут, не останавливаясь, на эти руки слезы.

Ты неси меня, река,

За крутые берега.

Ты неси меня, река,

За крутые берега.

Голубы у неё глаза,

Как ночка, тёмная,

Как речка, быстрая,

Как одинокая луна,

На небе ждёт меня она.

После последнего припева он выключил музыку. С минуту они сидели молча, а потом Матрена сказала хриплым голосом, вытирая слезы платком:

–Мне ведь тогда через год верный человек донес весть, что погиб мой Никифор. Рассказал же вам Данило?… Тоже, от татар, как и отец, видно, судьба такая… Решила я тогда, что все равно буду ждать. Двор отстроила… Ну, а потом как-то закрутилось все, да так и пошло. Есть у тебя что еще показать? — после небольшой паузы спросила она, уже придя в себя, и Николай Федорович ответил, пожав плечами:

–Мелочей еще много всяких, а так, чтобы важное — вроде все. Хотя, нет — он зацепился взглядом за крест в звезде на панели — решили мы, тут уже, что не по пути нам с церковью. С любой теперешней церковью. Мы там, у нас, многое о них смогли узнать. Вранья много, да в свою мошну все тянут… Решили, под видом возврата к первохристианским временам, свою веру продвигать. Христианскую, но свою. Основать церковный орден, и земли те ливонские брать под его руку. И да, хотим собирать к себе тех, кому тут тоже… не особо нравится, как вчера князь говорил. И вот путь бы им туда с Руси проторить, для людей, которым тут… не особо хорошо…

–Вот как — Матрена не особо удивилась, да и задумалась не надолго — все бы вам игрушки… хотя тут вас так и так бы съели, а там, может, и получится что… Ну, тогда пойдем. Увидела… и услышала… я достаточно. Скажи только, погоню ждать ли за вами?…

–Не должно быть — подумав, сказал Николай Федорович — со следа точно всех сбили, триста верст одним рывком, про машину никто не знает. Но искать, конечно, будут, и князя узнать могут, вы же вот узнали, а у нас еще Новгород и Псков впереди. И тогда по обратному следу могут пройти тоже.

Задержавшаяся Матрена сказала в раздумьях:

–Во Пскове вряд ли, там еще совсем недавно все поменялось, да и найдут вам хорошее место… А в Новгороде не задерживайтесь, да вам бы как-то… личины поменять, что ли…

–Обсуждали мы такой вариант, могу я за иноземного немца выдавать себя, язык их знаю, да и одежда есть у меня, в которой к вам закинуло, на местную совсем не похожа. Надо только подгадать, когда это правильно сделать.

–Я поговорю об том с Данилой — коротко сказала хозяйка и все-таки полезла из машины.

Они выбрались оба, Седов накинул обратно тент, попутно пояснив, что этот едкий дым — это как раз от того сгоравшего в двигателе топлива. Поднялись на пристань, и так же, в сопровождении того же мужика, вернулись на постоялый двор. Мужики на пристани, конечно, и видели, и слышали кое-что, да и дым нельзя было не почуять, но, видя, что хозяйка молчит — тоже не дергались. На усадьбе хозяйка, сказав Николаю Федоровичу — как соберетесь, я зайду — исчезла в глубинах дома, а он вернулся к боярам. Те уже тоже поднялись, позавтракали и почти собрались. Кратко пояснив, что все прошло нормально, Седов собрался тоже. Они не успели и пяти минут посидеть в столовой комнате, как к ним вошла хозяйка с Данилой.

–Доброго дня и удачного пути вам, князь и бояре — своим снова звонким голосом сказала она — а тебе, Данило, я при них еще раз наказываю, чтобы оберегал ты попутчиков своих, как себя никогда не оберегал. Сделаешь, о чем говорено, да во Пскове же, когда до него доберетесь, сведешь их с торговцами нашими, кто понадобится, да чем надо, поможешь. Усадебку какую временно им приглядеть там, ну, разберетесь. И вот еще что — она понизила голос — найдешь Петра и скажешь, что я советовала ему с людьми этими переговорить, и нужно то ему больше, чем им. Запомнил? Да сам не ходи, пошли кого, да переговори с ним в тихом месте, а то знаю я тебя!…

–Понял — ответил Данило, видимо, никак не обрадованный перспективой контакта с каким-то Петром, но перечить не стал. Он вообще в присутствии хозяйки вел себя несколько скованно, но это можно было понять только тем, кто его хорошо знал. Бояре поблагодарили Матрену за гостеприимство и без дальнейших проволочек покинули усадьбу. Понятно, что проводов никаких не было, лишь кивнули мужики, закрывавшие за ними ворота. Пока шли по селу, идущий впереди Данило несколько раз оглядывался на постоялый двор и бояр, но дождался только того, что его догнал князь и довольно язвительно сказал:

–Данило, ты, если еще к кому заехать надо, нас показать, уж предупреди нас-то.

–Мне теперь, бояре, и не знаю — то ли самому к вам на барку пересаживаться, вас оберегать, то ли наоборот, вас на лодью — повинился тот — кто ж мог подумать, что оно так все обернется…

–Не надо никуда пересаживаться — ответил князь, взявший на себя руководство, раз уж их признали — наоборот, не нужно, чтобы всех нас видели. Так что как трое у тебя было, так и останется, а мы на барке.

Кормщик, хоть и ежился, но вынужден был согласиться с таким раскладом. Народ на лодье уже готовился к отплытию, так что они быстро погрузились и отчалили. Седов, с утренней беготней, снова не проконтролировал сборы, но Ефим, тащивший небольшой мешок, сказал, что и в термос, и в бутылки взвар набрали, и перекус собрали тоже. Сам Ефим, после того, как выслушал вместе с князем краткий рассказ Николая Федоровича об их утренней прогулке с Матреной до барки, залез в машину и взялся за свои записи. Через полчаса и Седов с князем последовали его примеру — начал накрапывать мелкий дождик, ухудшив и без того серую, промозглую погоду. Тент с передней части машины сразу сняли, чтобы было светло, Ефим с бумагами устроился спереди, а они — сзади. Пока устраивались да рассаживались, вели всякие пустяшные разговоры, потом попили взвару, да надышали, в общем — согрелись, и начали уже и позевывать. На лодье тем временем над гребцами от продолжающегося дождика натянули некие полотнища, отчего она стала похожа то ли на джонку с тростниковыми парусами, то ли на летнее кафе с тентами, но движения, конечно, не прекращали. Седов подумывал было поупражняться с копьем, но места для этого на барке совершенно не было, да и погода… Ситуацию исправил князь, который за это время, видимо, уложив в голове все события вчерашнего вечера и новые расклады, с ними связанные, вернулся к отложенным ранее задачам.

–Есть у нас еще важные вещи, которых мы пока почти не касались, хотя и значимость у них большая. Это устройство жизни вообще, законы и налоги на землях нашего будущего ордена. Что скажешь, старче?

Тема, действительно, была обширнейшая, и на взгляд Седова — как бы даже не основная (ну, после непосредственно боевых действий, конечно). Именно законодательная и налоговая база должны были стать теми магнитами, на которые, не глядя на религию, притянутся сначала местные крестьяне и городская беднота, а потом (и это тоже было очень важно!) может потечь человеческий ручеек и с Руси. Они уже обсуждали это у Никодимыча, но очень предварительно, а сейчас дело дошло и до практики.

–Мы, княже — стал отвечать Николай Федорович ждущему его слов князю — когда с вами всякие разные вопросы обсуждали, двумя путями двигались. Или я рассказывал, что помню из этих пятисот лет, или, наоборот, сначала вы говорили, как оно в ваше время на самом деле устроено, а не то, что в наших книгах про эти времена пишут. Сейчас можно и так, и так. Все равно получится много, подробно, и долго, наверное.

–Тащите Федора — отозвался с переднего сиденья Ефим — сидит там, мокнет, небось, а это все — самые его дела.

И действительно, как пояснил князь, и по законам (в части их, так сказать, денежного выражения — всякие виры, штрафы, восполнения потерь и убытков), и по всем налогам у них в княжестве как раз главным был Федор. Вообще, везде могло быть по разному, но у них, как понял Седов из пояснений, большинство такой текучки висело на казначее. Князь, конечно, знал практически все общие, так сказать, основы, да и практику имел, многие разбирательства, тяжбы и иные имущественные разборки шли именно с его решением, но раз Федор, на самом деле, просто так там сидел и мок — надо было звать.

Обошлись по уже известной схеме — выйти на нос барки, свистнуть, на лодье кто-нибудь посмотрит — махнуть рукой. Их притянули к борту, и подошедший Гридя позвал Федора. Тот, с некоторой опаской переправившись в барку, правда, мокрым не был (сидел под тентом), но был очень доволен, что его позвали, так как на лодье, действительно, было скучно и холодновато. Ну, кто не гребет, конечно. Гребцам было и тепло, и весело. А что можно было уточнить у Данилы — он выспросил еще вчера. Еще больше он обрадовался, когда узнал, зачем его позвали. Видимо, ему, человеку общительному и всегда бывшему в центре большинства хлопот княжеского двора, тяжело было так долго ничем не управлять (и вообще почти ничего не делать) — что у Никодимыча, что в дороге. Решили, что все же сначала послушают Седова. Тот, пересев на переднее сиденье и повернувшись вполоборота, еще раз предупредил, что знания его — очень общие, и только официальная версия, и начал рассказывать.

Рассказал, что у них считается — основой крепостничества, выделения прав на землю (и людей на ней) князей и бояр была все же защита крестьян. Но было это, скорее всего, гораздо раньше, а сейчас все уже было по другому. Хотя, если вспомнить тех же крымчаков…

Рассказал про барщину и оброк, про вытеснение первой вторым — помещикам нужны были деньги на сладкую жизнь, про переход от натуральных налогов к денежным, про Юрьев день, отменой своей совершенно закабаливший крестьян. Про все возрастающее число повинностей, возлагавшихся на них, про введение рекрутской системы, с которого уже и защита крестьян с княжеских дружин перенеслась на них же самих. Про насаждение винопития и откупщиков, про крупных хлеботорговцев, путем зажимания самих производителей зерна получавших сверхприбыли (при периодически повторяющемся голоде на Руси).

Рассказал про закат крепостничества, про выкупные платежи, про выродившихся дворян, про заложенные и перезаложенные земли, про целые полчища алчных арендаторов, высасывающих все соки из земель, пашен и лесов и бросающих их в таком виде. Про иностранный капитал и промышленников. Про тупик крестьянской общины от безземелья в европейской части России, и еще раз напомнил про и в 21 веке не освоенные бескрайние земли Сибири и Дальнего Востока. Про отхожие промыслы, на которых числилась значительная доля крестьянства, которые были уже, скорее, мелкими ремесленниками, и, конечно, из их массы формировался рабочий класс.

Перейдя уже к временам революции и Союза, упомянул продналог и продразверстку, как мероприятия, предназначенные для военного времени, ну, или для формирующейся общины, что ближе к их случаю. Напомнив про госсобственность (оформленную как общенародную) на землю и все природные богатства, подробно рассказал про колхозы, которые, с одной стороны, тоже были близки к общине, но имели недостатки как принципиальные, так и от плохой организации работы и контроля. Про совхозы, с которых принцип денежной оплаты за работу распространился и на сельское хозяйство. Ну, и как еще один круг этой спирали — фермерство современной ему России, крупные (и очень крупные) агрохолдинги, включающие в себя весь цикл, от выращивания и переработки — до международной торговли продуктами и сетей своих же магазинов.

Не торопясь, но без особых подробностей, с перерывом на попить, Николай Федорович уложился часа в два. Здесь уже он, с учетом их планов, давал свои комментарии полезности и применимости той или иной особенности в их случае, поэтому слушали его особо внимательно. Даже Ефим, сначала слушавший вполуха, в какой-то момент совсем бросил свои записки.

После такого надо было проветриться, подышать свежим воздухом и размяться, и они вылезли из машины. На улице все так же было серо и сыпала мелкая морось. Мелкая, но возле кормы барки уже набралась лужица, натекшая с участков, не прикрытых тентом. Пока размялись, заодно и воду вылили специальной черпалкой из бересты, валявшейся под машиной. Вволю надышавшись и поглазев на такие же унылые, как и вчера, берега, все залезли обратно в машину.

Еще какое-то время ушло на уточнение отдельных вопросов, которые возникли у князя с боярами, но, с учетом того, что Седов сразу обращал внимание на важные моменты, заняло такое уточнение недолго. После чего уже они ему начали рассказывать о разделении земель в настоящее время. В первую очередь, конечно, уточнили терминологию, чтобы ему хоть как-то понимать сопоставимость мер площади и других нужных величин. Основной рассказ, как и ожидалось, вел Федор, причем вел толково, на уровне подготовленного специалиста, прекрасно разбирающегося в вопросе и имеющего опыт публичных выступлений (ну, с учетом века, понятно). Однако и князь, и Ефим изредка добавляли его рассказ отдельными ценными замечаниями, причем князь лучше владел, так сказать, законодательной базой и ее историей развития в разных княжествах, именно с княжеской точки зрения, а Ефим — отражением тех или иных особенностей в письменных источниках. По итогам, наверное, еще пары часов их рассказов Николай Федорович понял основное, что было сейчас важно на самом деле: на землях разных княжеств Руси царила полнейшая неразбериха с нарезкой земель, условиями выделения этих земель в пользование, налогообложением и иными повинностями, привязанными как к земле, так и к иным видам налогооблагаемых баз, говоря словами 21 века.

Если с изначальной основой все еще было более-менее понятно — так называемой «сохой», которая не инструмент, а мера площади, как раз и называлась площадь земли, которую можно было вспахать одной сохой. Которая инструмент. Но… за три дня. Ну ладно, пошло это, видимо, с определения удачнейшего для вспашки времени, когда весной надо было поймать удобный момент и сделать все действительно быстро. Но дальше… в каждом княжестве эта «соха» была своя. Ну, тоже где-то логично. Песчаные почвы севера, глины нечерноземья и, наоборот, черноземы юга действительно требовали разного времени на обработку (и давали разную урожайность). Но внутри одного княжества тоже могли быть (и были, конечно) земли разного качества — а вот это уже никак не учитывалось. Точнее, могло учитываться, могло игнорироваться. Попытки поправить это определением стандартов «лучшей» или «худшей» земли особого успеха не имели, так как заниматься учетом и установлением качества земли должна была местная администрация, чиновники, в данный момент на Москве — дьяки, целовальники, которые с удовольствием за малую денежку (а для нужного или влиятельного человека — и бесплатно) могли оформить бумаги так, как было надо. Здесь Николай Федорович спросил, давно ли оно так ведется, и получил ответ, что никак не менее двухсот лет. Прикинув, какие, оказывается, мощные корни у этой коррупции, он даже загрустил, но разговор, конечно, продолжался. Для налогообложения же этих площадей на Руси сейчас определяли разные виды сохи — память вовремя подкинула Седову термин «черносошные крестьяне», он уточнил, оказался как раз тот случай, «черная соха» — для простых крестьян. Были еще сохи «служилые» для военных и чиновников и «монастырские» — понятно, для кого. Самые большие налоги брались именно с крестьян, с монастырей — поменьше, с армии (бояре и дети боярские, все будущее дворянство, по сути) — еще меньше, правда, с них и основная военная сила (те самые «помещик и икс воинов конно и оружно») должна была выставляться. Было еще, кстати, крестьянское ополчение, и называлось оно — посоха. От той же сохи. Николай Федорович напомнил Федору старый разговор про экономические выгоды церкви, тот подтвердил, что да, пониженные налоги он тогда тоже упустил.

Дальше, при наделении человека землей собственно землей считалась только вот эта, пригодная к пахоте, а леса, луга или, скажем, болота, не считались или упоминались лишь для определения границ соседних участков. Инвентаризация земель, по идее, должна была проводиться ежегодно, но… да-да, те самые чиновники, снова… Кроме того, любой владетель мог перевести, скажем, лес в пашню или болото осушить, и эти земли ему для налогов не учитывались. Седов вспомнил виденные у Никодимыча инструменты, топор с деревянными лопатами — и согласился, что хоть какие-то зачатки здравого смысла в этой системе все же были.

Сами ставки налогов, естественно, тоже были везде разные. Где-то еще сохранялась архаика натуральных налогов (те самые беличьи шкурки), где-то уже полностью перешли на денежные, но в основном поддерживался, скажем так, разумный компромисс, когда владетель в качестве налогов брал натурой, сколько ему нужно для собственного потребления, а остальное — деньгами. Ну, пытался брать, так как набеги врагов с востока, юга или с запада, недороды и пожары, болезни и наводнения, междоусобицы княжеств и прочие напасти на теперешней Руси были частыми явлениями. Очень частыми. Возникали недоимки, за них полагались пени, должники подавались в бега, их пытались ловить, а кому это делать, если людей и так не хватает… Седов снова только вздохнул, теперь ясно, а не по лекциям в институте, понимая, что и у полиции, и у налоговой, и у всяких коллекторов корни тоже оказались длинные и мощные, многовековые.

Упомянули и города. Там тоже ввели понятие «сохи» (или еще «конец») — как несколько дворов, с которых брался один налог, с круговой порукой, как в деревнях. Понятно, что с учетом разницы в городских ремеслах, их местоположении, торговых путях и т. д., и т. п. это не могло упростить систему, а могло только усложнить. И да, определением количества дворов, входящих в одну группу для налогообложения, и их конкретным отнесением к той или иной «сохе» («концу») занимались тоже чиновники. С понятными каждому русскому человеку особенностями. Тут все понимают, да.

А были еще и древние боярские вотчины, с отдельным, исторически сложившимся налогообложением в пользу прямого владетеля и князя… Были княжества, где налоги брали с каждого дома… Были земли, которыми наделяли с особыми условиями по налогам… В общем, когда дошли до этого места и стали приводить уже конкретные примеры видов налогов и других сборов, Седов попросил пока взять паузу:

–Вы знаете, из вашего рассказа я понял две важные вещи. В нарезке земель и видах налогов у вас сам черт ногу сломит, не зря у нас учат, что начинал унификацию… эээ… приведение к единому виду всех этих условий еще отец нынешнего князя, а закончит, вроде, Иван Грозный, да и то там всякие мелочи еще будут отличаться. На таком фоне нам на землях ордена можно будет смело вводить любые учетные и налоговые новшества, главное — чтобы они были не слишком смелыми, как наш ИНН, например — цифровой номер, который каждому человеку присваивается, ага, Ефим, как в последних днях, да. И второе — наша система должна быть простой, всем понятной, и (на первое время точно) — очень льготной именно к простым крестьянам и горожанам. Мы, пока, должны все сделать для того, чтобы старые жители, те, кто там сейчас живут, не разбежались (ну, кроме упертых орденцев), а новые, услышав про наши условия, к нам пошли, да побольше. Поэтому могу вот что предложить…

Но тут раздался свист с лодьи. Оказалось, подошло время обеда, и Гридя собрал им на лодье продуктов. Барку притянули, мешок передали, обменялись парой слов (все было в порядке) и вернулись под тент — морось с неба продолжала сыпаться. Обедать решили все же на скамейке, в машине было неудобно. Тем более, что над скамейкой тент над головой все-таки был. Обед (плотный перекус, скорее, одна сухомятка, хотя и с вкусным мясом) прошел быстро, а взвар из термоса допивали уже в машине.

Когда все сполоснули и вытерли руки (Николай Федорович уже не напоминал, бояре почти сразу прониклись его рассказами про воду и микробов и старались соблюдать гигиену), он продолжил:

–Так вот, могу предложить примерно следующее: общенародную, то есть орденскую, собственность на землю и недра мы пропишем в орденском уставе. При выходе же из ордена нарезки долей в натуре и выплат за свою долю будет не положено, чтоб землю не раздергали по кусочкам, а личное имущество такому выходцу можно и отдать, или заплатить за него, на усмотрение ордена. Ближе всего к этому европейский майорат, неделимый домен, а из наших — пожалуй, монастырские земли, как я понял из вашего рассказа. Люди и земли как бы божьи, но не конкретного настоятеля монастыря. Сама же система наделов и налогов, как отсюда следует, должна быть двойной. Первая часть — для членов ордена, и тех простых людей, крестьян, охотников там, горожан, которые захотят жить на наших землях полностью по нашим законам. Включая религию. И другая часть, более жесткая — для иноземных купцов, потом, для крупных городов, где другие конфессии останутся, ну, и для тех, кого мы сами не примем в орден. Единицей учета в любом случае брать семью в доме. Для наделов — по числу едоков, для налога — по самому дому. Примерно так и введут, лет через 100-150, точно не помню. Раз мы еще раньше говорили, что обязательно надо провести и первичную перепись, и учет дальнейший по людям вести, то оно сразу и будет определяться, кого у нас сколько. Сам же основной налог предлагаю установить в десятину для чужаков и одну двадцатую — для условно своих. Ну, с первым льготным периодом на месте определимся. Со своими это надо будет прописывать при заключении договора, у вас как сейчас называется? Ряд (рядиться — всплыло в памяти)?… Ряда, значит, с прочими — при учете их как торговцев, или арендаторов, мастеровых, может, каких, по местам проживания. Тут снова возникает вопрос о чиновниках, местной администрации, людях, которые это все будут делать, но это потом. Круговую поруку и в деревнях, и в городах, предлагаю оставить, вообще бы побольше элементов местного самоуправления вводить, но это мы тоже с князем отдельно обсудим…

Если мы всех на своей земле объявим свободными людьми, но каждый должен будет на учете быть, или по первому, или по второму варианту, то у нас появляется некая промежуточная единица — все люди свободные, но объединены в какой-то деревне, либо в городе, где есть промежуточное начальство. Оно все задачи на местах решает, все живут по нашим законам, мелочи наверх не тащат. Это тоже достаточно быстро введут на Руси, правда, там и дурости всякой много будет… Ну, а разовые выплаты, за право торговли, годовые лицензии на корчмы или иные какие мастерские, таможенные пошлины, если будем устанавливать — тоже позже. Хотя для начала хорошо бы и торговцев привлечь беспошлинным привозом. Но тут уже надо смотреть — с законами ордена как оно, не пойдет ли в разрез, да и есть там и так торговцы-то, море же рядом… Там надо будет еще уточнить, насколько я помню, береговые крупные города на Балтике сейчас живут по европейскому городскому уложению, магдебургское, что ли, право… может, его оставить на первое время, для городов.

–Любекское, вроде бы — вклинился Ефим.

–Что?

–Там у них, на севере, любекское право, а магдебургское — это на западе от нас. Вроде так.

После недолгого разбирательства выяснилось, что оба за свои слова поручиться не могут, но по сути эти права, как они смогли вспомнить, были об одном и том же: города имели большую или меньшую независимость от правителей соответствующих государств по многим вопросам, в первую очередь, экономическим. Решили и с этим разобраться уже на месте.

Федор, как основной эксперт на сегодняшнем совещании, задавал много вопросов, и вот тут Седов подтвердил для себя уже сложившееся у него раньше мнение, что в своих сферах они специалисты, пожалуй, примерно одного уровня. Хотя специфическая терминология, конечно, была абсолютно различной, но сам системный подход, знание массы необходимых мелочей и именно жизненность опыта — и как в законе или в инструкции написано, и как на самом деле делается — все это позволяло не беспокоиться, если именно Федор будет заниматься экономикой будущего ордена. Хотя, кому еще-то?… В их составе все роли были определены. МВД, армия, экономика и наука с религией. Ну, а за князем — общее руководство по комплексному методу. «Практически клирик, файтер, маг и вор» — хмыкнул про себя Николай Федорович. До этого такая ассоциация не приходила ему в голову. Ну, а свое место в этой системе он пока слабо представлял. Юстиция?… Образование?… Дипломатия?… Это тоже следовало решать позже.

Пока же они договорились, что и завтра Федор поплывет на барке с ними, благо, демонстрировать боярскую шубу нанимателя на лодье нужды уже не было, и они попробуют обговорить и записать основные согласованные сегодня вещи. А все остальное время дня они занимались очень интересным и веселым делом: учили Седова разбирать местные деньги, их названия, отличия, обменные курсы и (хотя бы) основные цены. Бардак здесь тоже был знатный, одно то, что даже одинаково называемые деньги разных княжеств были разными по содержанию металлов и покупательской способности, могло поставить в тупик человека из 21 века. Да и само качество монет, часто стертых донельзя, было ему непривычно. Информации было много, самым интересным оказалось то, что монеты «рубль» пока еще нет, и «копейки» тоже, правда, понятие «рубль» как мера стоимости — уже есть. Зато есть монеты с названием «деньга» (деньги деньги, практически), ну, и всякие алтыны с полушками. Но основы он запомнил, хотя, конечно, не все, и решил сегодня же вечером записать на одной из немногих оставшихся чистыми страниц блокнота список самых ходовых монет и их курсы. А тут уже и стемнело настолько, что и Ефим бросил свои записки, так как света, проникающего под тент, стало не хватать для того, чтобы нормально видеть написанное.

4

Они несколько раз за вторую половину дня выходили из машины (отлить и проветриться), но ни погода, ни пейзаж не менялись, разве что морось сыпаться почти перестала. Лодья шла довольно ходко, несколько раз были видны пристани (разного размера, но в основном небольшие), встречались и суденышки — тоже, в основном, меньше их. Сегодня Данило выбрал для ночевки стоянку еще не в полной темноте, но уже в сумерках. Любопытно, но ближе к вечеру текущая с северо-запада на юго-восток Молога (ну, в основном с северо-запада, с плавными небольшими поворотами) заложила крутой поворот, сперва по линии восток-запад, а после и вообще — пологой петлей направляясь с юго-востока на северо-запад, в противоход к основному направлению русла. На правом берегу реки, высоком, просматривалось приличного размера село, куда они и собрались приставать, а на левом, вокруг которого река разворачивалась, возвращаясь к основному направлению течения, был огромный заливной луг. С этого луга барка, очень похожая на их, везла сейчас на тот берег огромную копну сена, делая, скорее всего, последний рейс за сегодня.

Видимо, на каждой из более-менее крупных стоянок было налажено что-то типа вестовой службы (мальчишек сажали смотреть, наверное), так как и здесь их уже встречали. Пока бояре, заранее собравшие вещи, хотели выбираться через лодью на пристань, Данило, отдав бодрые и энергичные, хоть и нецензурные, команды матросам, отправил Пимена в деревню, попросив их задержаться. Оказалось, что у Матрены мужики ему шепнули, что выше по реке шалят, и он просил сегодня обратить особое внимание на вещи.

–Разбойнички, что ли? — уточнил насторожившийся Гридя.

–Да нет, не разбойничают, а так, то тюк незаметно пропадет у кого из купцов, то из товаров чего не досчитаются. Ворует кто-то, по мелочи, если б что серьезное — давно бы нашли, река, все-таки. Я сегодня двоих на лодье оставлю. У нас-то товара нет, вещички, что ценное, с собой заберем, ну, а у вас-то…

Бояре переглянулись. Деньги, разложенные по баулам, было решено все же всегда брать с собой (барку могли и угнать, в самом крайнем случае). На барке была машина, на сигнализации, как говорил старче, то есть, если кто полезет — знак подаст, конечно, но пока с постоялого двора добежишь… Хотя, саму-то машину не уволокут. Так что Седов вернулся на барку, забрав из машины аптечку, атлас, кошелек и фонарик, а остальные дожидались его на пристани. Тут же маячил и местный парнишка, присланный за ними уже Пименом.

Село в сумерках ничем не отличалось от уже виденных ими на реке. Плотно, но все же наособицу одна от другой стоящие по берегу крупные усадьбы, более мелкая и частая застройка вглубь от реки, заборы да крыши. Да еще лай собак, сопровождавший чужаков. «Как называется село, интересно — подумал Седов — а то я и вчера не спросил». На постоялом дворе обошлось без сюрпризов, хозяин, со звучным именем Евстратий, радостно кланялся и приглашал в дом, обещая самое лучшее. Седов с интересом рассматривал двор и усадьбу, но единственным отличием оказался светлый, почти белый цвет песка, которым был засыпан двор. Хотя песок сейчас был, откровенно говоря, грязноват, да и по общему впечатлению до Матрениного двора этому было далеко. А вот по планировке они были очень похожи, то ли мода такая была на Мологе, в отличии от Волги, то ли просто так совпало. Хотя по размещению внутренних помещений двор оказался ближе к волжскому — в той части, куда их разместили, из небольшого коридора две двери напротив друг друга вели в комнаты. Проход в поварню был дальше по тому же коридору. Одна из горниц была побольше, со столом и полатями на четверых, другая поменьше, на троих и без стола. Свалив вещи в маленькую комнату, все пошли мыться. Баня у хозяина ожидаемо была не топлена, но горячая вода была, так что помылись нормально. Да и ужин тоже оказался вполне себе ничего. Правда, еще до еды, когда пришли Данило с Пименом, Пимен торжественно поблагодарил бояр за лечение — все хрипы и кашель у него полностью прошли, и в груди не кололо и не пекло больше. Седов сделал вид, что не заметил бросаемых на него взглядов, а дальше все пошло, как обычно — поели, выпили. Торопиться было никуда не надо, и, дождавшись напитков с заедками (местная обслуга периодически заносила то то, то другое, а тут они забрали ненужную посуду и ушли), они завели разговор, которого ждали весь день.

–Так что, корабельщики — весело спросил князь — что за общество у вас там тайное?…

Кстати, Николай Федорович несколько удивился, еще раньше услышав от бояр слова «общество» и «товарищество». Ему казалось, что это более поздние по происхождению слова, однако нет, по крайней мере, у образованных людей они уже были в ходу, правда, звучали, как «опчество» и «товариство», но это мелочи.

–Сдается мне, что ты уж и сам понял, княже — отвечал Данило.

С тех пор как он узнал, что с ними князь, он стал гораздо уважительнее говорить и с князем, и с остальными боярами. Нет, он и до этого не хамил, но разница заметна была.

–Все мы рассказать тебе не можем, то не наша тайна, а о подробностях тебе лучше, вон, Пимен расскажет — спихнул он с себя, видимо, нелюбимое им дело.

Тот не стал тянуть кота за хвост, и (действительно, чистым голосом, без хрипов) рассказал примерно следующее. Люди, имевшие власть во Пскове, конечно, не хотели отдавать ее ни Москве, ни Новгороду, ни кому-либо еще. Будучи такой же торговой республикой (ну, условно), как новгородская, Псков для Новгорода занимал место… Рязани для Москвы, только защищал ее не от набегов с юга, а от западных соседей. А там несколько сотен лет была Литва, постоянно воевавшая. Были немцы Ливонского ордена, до того успешно поработившие все западно-славянские племена. Ну, и северные соседи, и всякие пираты временами могли доставить хлопот — море рядом, реки судоходны, пути известны… Так и сложилось лет 15 назад, что Литва и Ливонский орден были, условно, в силе, по крайней мере, могли часто осуществлять набеги, подрывая экономику Пскова, а вот те в то время ответить достойно не могли. При этом о том, чтобы взять крепости обеих сторон, речи не шло, дело было именно в набегах. Москва же уже тогда могла сконцентрировать значительное количество войск, да и сама воевала с орденом и Литвой практически постоянно, но спасать Псков за так, конечно, никто не стал. Ну, а дальше известно — на этом фоне формальной причиной окончательного присоединения на общих для крупных русских городов основаниях послужило обращение бояр и богатейших купцов Пскова к Московскому князю с жалобами на посадника, аресты и высылка верхушки, урезание прав… Хорошо разыгранная провокация — подумал Седов, да и бояре в этом месте рассказа на него посматривали со значением.

Верхушку, конечно, Василий третий сменил всю. Это было неожиданно именно в этот момент, но вообще ожидаемо, в духе Московских князей. Но вот то, что были лишены имущества и переселены в другие (дальние) города Руси люди, скажем так, второго уровня богатства и власти (несколько сотен семей), которые составляли, говоря языком 21 века, высший средний класс и обеспечивали своими капиталами, работниками и предприятиями, основной объем всех дел Пскова… Это был тяжелый удар. Но оставшаяся в городе и при деньгах часть, конечно, никуда не делась и выживала, как могла. Те, кто долгие годы (и даже десятилетия), враждовали между собой, вынуждены были объединиться, а еще — затаиться, так как наместник, назначенный вместо посадника, развернул все службы, ища малейшие признаки недовольства Москвой и жестко их подавляя. И тут уже не на Седова, а на князя смотрели бояре, и прятали глаза, вспоминая, что и в их родной Рязани сейчас что-то подобное, наверное, делает Хабар, да не наверное, а точно, раз старче говорил, что все это — по единому, давно задуманному плану… Ну, а Пимен, завершая действительно логически понятный рассказ, добавил, что основным богатством у оставшейся части старой элиты, говоря словами 21 века, остались… связи. При прежней беспошлинной торговле вся Балтика была у них представлена, да и на всех путях через Русь на юг они были известны, и вот эти связи и знания никуда не делись. Конечно, если не были выведены под корень все семьи, имевшие определенные контакты. И такое было. Вот на этих связях да на остатках прежних капиталов они нынче и строили свой бизнес, если снова вспоминать термины 21 века.

Подробности, собственно, были боярам и не нужны. У Пимена с Данилой уточнили только, что такие купцы и корабельщики есть по всем направлениям возможной торговли, а Матрене один из них как-то помог в ее тяжелые первые годы вдовства. Так что и с местом для их временного проживания, и с нужными им товарами (оружие, доспехи, припасы) им помогут. Гораздо интереснее этим семьям был уже сам план рязанцев о построении нового государства, так как сейчас орден, в отличии от Литвы, слабел, но о том надо было говорить с нынешними лидерами, что корабельщики тоже устроить обещали.

На вопрос Ефима, кто такой Петр, с которым их обязательно надо свести, не из прежней ли верхушки, Пимен отвечать не стал, а слово снова взял Данило, и, понизив голос и оглядываясь на дверь, пояснил, что в каждом крупном городе есть те, кто верховодит днем, а есть те, кто ночью, и вот Петр — как раз из вторых… Сами они с ним не дел не имеют, но личность известная, а что у него за дела с Матреной, они и сами не интересовались, и никому не советовали… Но, раз надо… Ефим вспомнил некоторые рассказы Седова про организацию преступности и отстал.

Корабельщиков за рассказ все равно поблагодарили, было, о чем подумать. На столе все было давно допито и доедено, но время еще было, и все сидели, ведя неспешные разговоры о том, о сем, когда Николай Федорович вспомнил, что хотел записать названия и номиналы теперешних денег. Он спросил у Ефима, где у того лежит блокнот с ручкой, тот ответил, что у него в сумке, в другой комнате, и поднялся, чтобы пойти их достать. Надо сказать, что освещение на постоялом дворе было уже привычным для Седова — несколько лучин в специальных подставках по стенам, да восковые переносные светильнички, похожие на плошку с ручкой. У них на столе было два таких, так что Николай Федорович, взяв один, вышел в коридор. Ефим шел за ним. Седов шагнул к двери во вторую комнату, и тут порыв сквозняка чуть не задул огонь в светильнике. Он, чисто машинально, прикрыл его ладонью левой руки, и так же автоматически повернулся направо, посмотреть, откуда дует.

Дальнейшее произошло очень быстро, но, как потом выдал из памяти включившийся на полные обороты мозг, было все примерно так: дверь перед ним резко открылась, и из нее выскочил человек с выставленной вперед рукой, в которой был зажат нож; еще при начале открывания двери, увидев это, Седов так же автоматически начал поворачиваться обратно, налево, так и держа светильник в правой руке на уровне груди, а ладонью левой прикрывая его огонек от сквозняка; нож этого человека (ладонь, прикрывающая свет, не давала разглядеть того в темноте) ткнулся чуть ниже левой части грудной клетки Николая Федоровича, но, за счет поворота туловища, сначала ушел немного под углом, а потом уткнулся во что-то; локоть Седова, завершающего поворот, на самом излете столкнулся с головой неизвестного (тот был значительно ниже ростом) с каким-то костяным звуком; человек от удара отлетел к косяку двери и впечатался в него головой, тут звук получился уже деревянный, и по этому косяку съехал на пол; от удара (скорее, тычка) Николай Федорович отшатнулся назад, чуть не наступив на ногу только выходящему из горницы Ефиму; нож, который незнакомец, падая, выпустил из рук, вывалился из одежды Седова, с характерным железным бряком упав на пол.

Как мы сказали, вся эта цепочка стуков и бряков (почему-то именно звуки хорошо запомнились Николаю Федоровичу, может, потому, что все происходило в тишине и при малом освещении от огонька светильника, да еще прикрытого рукой) прошла за две-три короткие секунды. Тут Седов немного подвис, осознавая, что, собственно, сейчас произошло, зато бывший у него за спиной Ефим, как оказалось, даже с плохим освещением видел всю картину, и, не успев выйти в коридор, практически с порога, издал какой-то возглас остальным, то ли «сюда!», то ли «скорей!» — вот этого они потом оба не вспомнили. Первым из комнаты выскочил Гридя, моментально срисовал все взглядом, спросил у Седова — цел? И, получив в ответ вялый кивок, взяв у него из рук светильник, нырнул в другую комнату. Тут вышел, оттеснив Ефима (дверной проем вообще был нешироким, на местных), Семен, тоже осмотрел все, и, подхватив лежащего на полу неизвестного, потащил его в комнату. А Гридя сразу вернулся обратно, неся в одной руке светильник, а в другой — один из их баулов. Видно было, что тот распотрошен, а один из ремней-застежек — разрезан.

Остановившись в коридоре, Гридя еще раз огляделся и коротко скомандовал:

–Ефим, прибери нож и давай внутрь! Старче, не стой столбом, тоже заходи!

И, проследив, что эти двое его вяло послушались, тоже зашел в горницу. К этому моменту князь успел только встать со своего места, а сидевшие на дальней стороне стола Федор и корабельщики и того не успели.

–Что?… — спросил князь у Гриди.

–Да вот, старца нашего чуть не зарезали — своим бесстрастным голосом ответил тот.

–Старче?! — повысив голос повернулся к нему князь.

–Я вышел в коридор, а там сквозняк… я повернулся, глянуть… а тут дверь открывается, и он мне ножом сразу — тык… а я поворачивался как раз, и локтем-то ему в голову и того… с поворота… а он об косяк, и на пол… а тут Гридя…

Простим нашему герою такой рассказ. Не каждый день тебя режут, кто понимает.

–Да ты ранен, что ли?!! — еще тоном выше продолжал князь — Гридя!!

Тот сделал шаг к Седову, и поднеся светильник к его левому боку, спокойно сказал:

–Крови нет.

Здесь все немного смешалось, Николая Федоровича подтащили к столу, стали вертеть и ощупывать, но очень быстро выяснилось, что прорезана (или, скорее, пропорота) только поддевка, а нож не достал до тела, уткнувшись в кошелек, лежавший во внутреннем кармане.

–Против сердца бил — сказал Семен, спокойно стоявший все это время около сваленного на пол неизвестного, пока не подающего признаков жизни — нож его где?… Ефим!

Ефим, все это время тоже немного заторможено стоявший с ножом в руке, вздрогнул и положил нож на стол. Все перевели взгляд на него, а Семен, взяв нож, поднес его ближе к огню. Больше всего он напомнил Седову финку, обоюдоострое лезвие длиной сантиметров 10, простая деревянная рукоять. Правда, был он, пожалуй, поуже финки, ближе к заточке.

–Воровской нож — цыкнув зубом, сказал Гридя — и колоть, и резать… Он у нас, вон, баул им подрезал. Глянь-ка, Семен, что там у него.

Семен опустился к лежащему и начал шарить у того за пазухой. Сейчас можно было увидеть, что тот обычно выглядит (темные волосы, средняя лохматость, борода) и одет в обычную крестьянскую одежду — штаны, рубаха, безрукавка, а вот на ногах у него были… ну, больше всего это было похоже на бурки. Обувь из войлока, но не цельноваляная, как валенки, а сшитая из отдельных кусков. «Вот почему мы его не слышали — подумал Седов — у нас-то тут разговоры шли, а он в этих тапочках». Семен, поднявшись, положил на стол две вещи. Одной из них оказалась старая шапка, тоже войлочная, а вот второй… вторым был один из денежных свертков, в которые Федор еще у Никодимыча раскладывал их деньги. Он глухо звякнул об стол, да и Семен, развернув кожу, показал всем серебро. Теперь Федор засопел и полез из-за стола, а корабельщики, до того сидевшие молча, оторопело уставились на сверток. «Знали бы они, что это только шестая часть, или какая там» — внутренне хмыкнув, подумал Седов. Видимо, его начало отпускать.

–Остальное цело, Федор, я проверил — сказал Гридя, видя, что тот взял один из светильников и пошел на выход.

–Сейчас — отмахнулся тот и вышел из горницы.

Тем временем Семен все-таки вздел с пола грабителя и посадил его на скамью, прислонив к стенке. Тот все еще был в беспамятстве, а под глазами у него заметно начали наливаться отеки. «Сотряс — подумал Седов — это что же, я его так?… Или об косяк?… Или оба раза?». Видимо, об этом же подумали и все остальные, так как перевели уважительные взгляды на Николая Федоровича, а Семен даже сказал:

–Сильно ты его, старче.

–Да это случайно — ответил Седов — он сам под локоть подсунулся.

Секунда, другая, Гридя хмыкнул, улыбнулся успокоившийся князь, одобрительно кивнул Семен, и еще через пару секунд в комнате раздавался веселый, бодрый смех молодых и сильных людей. Смеялся и сам Седов, а вернувшемся Федору, с любопытством оглядывающему веселящийся народ, ответил только Семен, махнув рукой на Николая Федоровича:

–Старче… случайно, говорит… тот все в себя прийти не может… случайно…

Заулыбался и Федор, но сказал тут же:

–Остальное все цело. Он на ощупь шарил, ближний баул взял.

«Ну да, света-то не было — с запозданием понял Седов — залезть-то вор залез, сумку нашарил, один ремень расстегнул, второй разрезал, а тут мы пошли, он услышал, схватил, что попало, и деру. А тут я.».

–Что же — сказал князь, перестав улыбаться — хорошо, что все так обошлось. Однако пора и с хозяином сего дома потолковать. Данило, ты его давно знаешь?

–Давно, и плохого сказать про него ничего не могу — практически тут же ответил то — мы тут постоянно у Евстрата останавливаемся, который год он тут двор держит, а до того, вроде, отец его держал. Нет, ничего такого за ним не было замечено.

–Однако ж тать этот к нам мимо всех его людей проник, да и одежа с обувкой его где-то тут должна быть… — задумчиво сказал князь — сдается мне, что без хозяина не обошлось… надо бы его к нам пригласить, сходи, что ли, Гридя…

Гридя радостно осклабился и рванул было на выход.

–Погодите — сказал Седов. Он еще не полностью вошел в, так сказать, нормальный рабочий режим, но это же было очевидно!…

–Вы что, хотите вот просто так его сюда притащить? А если он отпираться начнет? Давайте вот как сделаем…

Три минуты на объяснение, во время которого он еще раз увидел, насколько могут быть широко распахнуты глаза Гриди, а Семен, поняв, о чем речь, так хлопнул его по спине, что, наверное, оставил синяк. Остальные молчали, только от Данилы донеслось что-то уважительное про «вперехлест» и «накрест». Речные термины, видимо. Еще три минуты судорожной подготовки, и Гридя все-таки убежал за хозяином.

–Ох, старче… — сказал князь, пока все ждали их прихода.

–Что? — невинно хлопая глазами, отвечал тот — все из книг, я же говорил…

Может быть, князь уже созрел для того, чтобы все-таки высказать, что он думает о Седове, его книгах, его 21 веке, и вообще обо всем этом, но в коридоре (двери не закрывали) послышались шаги, и в комнату вошел хозяин постоялого двора, а за ним — Гридя. Им открылась примерно такая картина: во главе стола сидел князь, слева от него — Ефим, над листом бумаги с ручкой. Справа — Федор, с баулом перед ним и прикрытым пока свертком с серебром. У левой стены стояли корабельщики, у правой — Седов и Семен, прикрывая собой все еще сидящего в беспамятстве на лавке незнакомца. Гридя же оказался у хозяина за спиной, прикрывая тому путь к отступлению.

–Звали, бояре? — угодливым голосом, но без особого подобострастия, сказал Евстрат. Мало ли, что там у них, все вроде нормально было…

–Ты ли будешь Евстратий, хозяин сего постоялого двора? — скучным, «официальным» голосом спросил князь.

–Так — удивился тот — так я ж вам… как прибыли… — и он покосился на речников, но те стояли молча.

–Ведется мной расследование о грабеже на твоем постоялом дворе и покушении на убийство человека моего. А также о других грабежах, разбоях и случаях воровства, на реке Мологе в последнее время происходящих. Пиши, Ефим — опросный лист Евстратия, ну и далее, как положено…

Ефим склонился над бумагой.

–Перед тобой — негромко сказал ему на ухо сзади Гридя — Иван Иванович, Великий князь Рязанский, по своим делам поспешавший, да мимо твоего воровства пройти никак не смогший.

–Князь… Какого… какого воровства?! Какого убийства?! — ужаснулся Евстрат, заглядывая всем в глаза. Никто не пытался его схватить, что-то сделать, на лицах всех было полное равнодушие.

–Пиши, Ефим — продолжал тем временем князь — сего дня, дату, как положено, на постоялом дворе Евстратия, что на Мологе, в двух днях пути от Волги, был с боем взят человек, похитивший серебро княжеское, да бросившийся с ножом на человека княжьего же, желая убить того до смерти. Однако ж человек тот был схвачен, серебро при нем найдено, а видоками тому, кроме людей князя, два корабельщика псковских, Данило и Пимен именуемые. Ну, с прозвищами, напишешь там…

Ефим кивал, строча по продиктованному.

–Какой человек?! — продолжал спрашивать ничего не понимающий, но уже покрывшийся холодным потом Евстрат.

Князь отвлекся от диктовки и сказал, но не Евстрату, которого он теперь как бы и не замечал даже, а в пространство:

–Покажите ему.

Семен сделал шаг в сторону, отодвинулся и Седов, и хозяину открылся вид на сидящего на лавке человека, все еще бывшего без сознания. Если до того Евстрат потел холодным потом, то теперь вся кровь отлила от его лица.

–Признал? Вижу — равнодушно кивнул князь — а вот серебро, им уворованное и на нем найденное — Федор развернул сверток — вот поклажа наша — Федор развернул баул порезанным ремнем ко входу — а вот человек мой, чудом уцелевший — Николай Федорович повернулся боком, показывая распоротую поддевку — а вот нож воровской — и он достал нож, коротким замахом вроде как собираясь воткнуть его в стол, но в последний момент сдержав руку и положив, почти бросив, нож плашмя. Повисла пауза, после которой князь таким же скучающим тоном бросил:

–Ну что, сам расскажешь? А то сейчас этот оклемаетя, так мы и его расспросим…

И Евстрат принял правильное решение. Бухнувшись на колени, он пополз к столу, кланяясь, моля о снисхождении, тут же потекли и слезы, в общем, все было ясно. Точнее, не все, о чем князь и сказал:

–Подними его, Гридя. А ты, Ефим, не пиши пока.

Гридя с помощью Семена (тяжеловат оказался Евстратий) поднял хозяина на лавку напротив князя, и они встали за его спиной уже оба, держа руки на его плечах, мол, ежели что… однако тот и не помышлял о сопротивлении, а из его более-менее внятного рассказа выяснилось следующее: нынешней весной, как сошла полая вода, объявился у него на подворье этот самый человек, назвался именем Васька, но так ли это — он не ведает. Сначала с какими-то другими проезжающими остановился на постой, пил-ел, заплатил даже, да, видать, все высматривал, а по темноте пробрался в хозяйскую часть, да, пригрозив ему вот этим самым ножиком (чуть глаз не выколол, стервец), пообещал, что пустит на все подворье красного петуха, а его и семью его (жена, детишки, слезы, сопли) зарежет, если только… а вот просил он немного. Всего лишь сообщать о больших караванах, скупать по божеской цене вещи, передавать еду, да иногда пускать на ночевку. Правда, еще пригрозил, что ватага его, если что пойдет не так, и без атамана сожжет, зарежет и т. д., и т. п.

–А велика ли ватага? И где она обитает?

Велика ли, Евстрат не знает, так как никого, кроме этого Васьки, и не видел, а обитать должна где-то в лесу поблизости. Так как все лето он исправно передавал еду, человек на трех-четырех, сообщал о купцах, а также принимал товары, явно уворованные, немного, в основном — небольшое, но дорогое, но было и такое, что не под силу утащить одному человеку.

–Так ты что же — в голосе князя послышалась эмоция, и это было брезгливое удивление — одного вора с ножичком так испугался, что, считай, участвуешь в шайке воровской, уворованное скупаешь, кормишь их, приют им даешь?… Ясно, пиши, Ефим…

Нет, конечно, нет, Великий князь должен понять, что то все только лишь по принуждению да под угрозой жизни себе и детишкам, а он, Евстрат, всю жизнь к людям, и двор всегда в порядке содержал, и отец его здесь же был, пока не помер, вот и корабельщики могут подтвердить!! А тут, как накатило, варнак этот, не погуби, батюшка (слезы, сопли, слезы)!!!…

Князь, молча дождавшийся, пока Евстрат придет в себя, встал. В руке его что-то блеснуло, и через стол в лицо еще пока хозяину постоялого двора уперся не сильно и яркий, но слепящий луч света, и, моргая в слезах под этим лучом, Евстрат услышал все тот же скучающий холодный голос:

–Ведомо мне будущее, Евстрат. Вот только оно может быть… разным. В одном будущем тать сей, действительно, зарежет тебя и детей твоих. Вот этим же ножом. А двор сожжет, и из работников твоих многие погибнут в огне. Сегодня же ночью. Нам удастся спастись, ну, и татя этого убить, когда он будет пытаться к ватаге своей сбежать.

Поняв, что ему говорят, хозяин аж задохнулся, и только молча раскрывал рот, как рыба. Но тут свет из руки князя погас, и он продолжил:

–А может быть и другое будущее. Тать свое, конечно, в любом случае получит, да только и ты, и детишки твои, и двор твой целыми останутся. Да в листе розыскном прописано будет, что действовал ты под угрозой жизни многим людям, в содеянном полностью раскаялся, убытки возместил, виры выплатил, да обязуешься впредь обо всем подозрительном сразу доносить.

Теперь Евстрату все же понадобилось несколько больше времени для того, чтобы понять, что ему делают предложение, от которого нельзя отказаться. А когда он понял — он рванулся через стол, чтобы облобызать хоть ручку, да хоть сапог спасителя своего, отца родного, святого!… Попытался, точнее. Так как был сразу перехвачен за плечи, но руку поцеловать подошедшим князем все же допущен был.

–Пиши, Ефим — сказал князь — по второму варианту — предупредил о злодейских замыслах, помог изловить, о всех делах рассказал, ну, сам знаешь.

–Теперь вот что — обратился он к Евстрату — вора этого мы сегодня еще поспрашиваем. Выдели нам здесь же для того комнату, да предупреди своих, чтоб близко не подходили. А то, может, ты нам врешь (энергичнейшее мотание головой, уверение, что никогда, да ни в жизнь). Верю. А ты пока с казначеем моим сходи, где у тебя там, описать да оценить уворованное надо бы. Да приведи себя в порядок, разнылся, как баба, хозяин двора все же.

После этой сцены наскоро вытершегося рукавом Евстрата увел Федор (с Семеном, на всякий случай), а начавшего подавать признаки жизни вора выволок в коридор Гридя. Ефим заполнял лист, князь уточнял ему детали временами, и только Седов с корабельщиками оставались зрителями этого спектакля. О чем там думали Данило с Пименом, неизвестно, но вид у них был обалделый. Николай Федорович же думал о том, что, наверное, в первый раз увидел князя за… княжеской работой?… Пожалуй, что так. Конечно, он не расписывал им эту сцену в подробностях, но о возможности завербовать, перевести себе на службу такого важного человека (на важной дороге, и на важном месте) счел необходимым сказать, да и про фонарик вовремя вспомнил. Припугнуть официальным княжеским расследованием, да посветить неожиданно в глаза фонариком (вспомнились фильмы с кровавой гебней, обязательно светившей ярким светом в лица пытаемых заключенных) — вот что он предложил. Монолог же свой князь составил сам, от начала и до конца, и, пожалуй, Седов не хотел бы уточнять насчет правдивости угрозы про двор и детей. Хотя то, что у князя мысли об известном будущем оказались где-то близко, тоже заставляло задуматься. «А как ты хотел, старче — хмыкнул он про себя — вот тебе 16 век, во всей красе. Погоди, еще и не то увидишь, из первых рядов. Еще и поучаствуешь!». Сегодня, однако, участвовать ни в чем не пришлось, разве что еще побыть слушателем да зрителем, когда сначала Ефим дописал лист, да зачитал его, после чего все, включая корабельщиков, поставили свои подписи (желто-коричневая бумага из 16 века, шариковая ручка, подпись князя Рязанского, малая печать, да крест в звезде, нарисованный той же ручкой — полный абстракционизм, кто понимает). После чего вторично зачитал его вернувшемуся с Федором хозяину (и взяли с него же подпись, конечно).

–О деньгах же так договоримся, полюбовно — сказал князь немного успокоившемуся было, но снова оробевшему после чтения листа, Евстрату — цену казначей мне назвал, действительно, немного. Так ты вычти из нее, что за нас за нынешний постой полагается, да прибавь виру за слабость твою, во вторую цену тех уворованных товаров, а дальше будут к тебе приходить люди от меня. Хорошие люди, наши, русские, да только могут они быть без денег. Так ты уж будь добр, обогрей их, накорми, коли так случится, помощь какую, может, окажи. А зачтешь себе из той же суммы, что у тебя остается. Чтоб не ошибиться тебе, скажут они, что по дороге князя Рязанского идут, или знак такой покажут, как на листе том — крест в звезде. Все ли ты понял? Все ли ты правильно понял? — нажал немного в конце князь голосом.

Евстрат, уже совершенно от души, рассыпался в заверениях о почтении, о благодарности по гроб жизни, да и вообще, но был остановлен даже не князем, а зашедшим в это время из коридора Гридей:

–И вот еще что. Ты, хозяин, людям своим накажи не болтать обо всем этом. Знали они про делишки твои, не могли не знать, ну, и пусть — так и о наших делах пусть знают, да помалкивают. Да пару из них, самых не болтливых, подбери — надо будет нам татя твоего перед рассветом на лодью снести. Нечего тут людей пугать по селу, слухи разные пойдут, тебе же хуже.

–Да скажи там своим, пусть взвару с печевом каким принесут — ворчливо добавил Федор — ночь-полночь, а мы возимся тут…

Евстрат выскочил за дверь, а Гридя на немой вопрос присутствующих негромко ответил:

–Заговорил. Проблевался сперва, правда, все же крепко ты его, старче… Все верно, сидели все лето в лесу три дурака, один этот, злобный, а двое вообще недотепы. Этот из-под Твери, другие — бог весть откуда. Однако ж сговорились, да и таскали потихоньку у купцов на лодке с реки товаришки, по ночам в основном, а тут, видишь, зима на носу, вот он и рискнул напоследок сам полезть к боярам. Ну, и нарвался… Река-то тут вон какую петлю делает, так вот где-то в середке той петли у них стоянка, сидели да высматривали с берега, а на петле той после и таскали… да только нам смысла нет туда лезть — этих двоих спугнем, они уйдут, а так и нету там ничего, деньгу по захоронкам хранили, да и деньга-то там, пропивали больше…

–Ты его…? — спросил князь и мотнул головой.

–Нет, расспросил пока только. Связанный пока лежит. Завтра на лодье вывезем, там и… — и Гридя так же мотнул головой.

Все слушатели, в том числе Данило с Пименом, выразили полное одобрение такому плану, и даже то, что будущего покойника собирались вывезти на их лодье, речников совершенно не пугало. Впрочем, они, похоже, только рады были лишний раз убедиться в… профессионализме, что ли, князя с его сподвижниками, что служило еще одним подтверждением их робких пока надежд, появившихся после сегодняшнего разговора.

Тут принесли взвар и на скорую руку согретый перекус, и все предпочли запить и заесть такие внезапные события конца этого дня. После чего все же разошлись спать. Правда, и двойной караул с лодьи снимать не стали, и Гридя с Семеном ночью, вставая, проверяли и пристань, и пленника, как сквозь сон слышал Николай Федорович. Спал он сегодня плохо, скорее, лежал в некой полудреме, как уже бывало с ним после нервных потрясений. В такие моменты мысли его текли медленно-медленно, перескакивая с одной на другую по самым неожиданным ассоциациям. «Поддевку завтра зашить надо… возьму у Федора иголку с ниткой… и Гриде напомнить про проверку… а деньги так и не записал… конечно, чуть не убили… да не, не убили бы, он целил в сердце человеку своего роста… а что там у нас слева ниже… кишечник… ну, считай убил бы все равно, только через несколько дней, от сепсиса… ведь только-только кошелек положил… когда про этих же воришек услышал… они чуть не убили, они же, получается и спасли… случайность… к черту такие случайности». А вот после черта он, неожиданно, уснул и остаток ночи все-таки спокойно проспал, уже глубоким сном.

5

Следующее утро могло быть картинкой к поговорке «утро добрым не бывает». Все-таки не выспавшийся Седов с утра тормозил и (несбыточно) мечтал о кофе. Лица своего он видеть не мог, но, если судить по Федору, который тоже спотыкался на ровном месте и бурчанием напоминал Винни-Пуха, только злобного и ворчливого, было оно недовольным и опухшим. Он даже зарядку делать не стал, ограничился туалетом и умыванием. Умывание помогло не сильно, хотя он попросил поплескать ему холодной водички. Видимо, сказалась еще и погода с низким давлением — плотная облачность и не думала проясняться, хотя дождя пока не было.

Впрочем, князь и остальные бояре были, скорее, в норме, да и сам Николай Федорович вспомнил, о чем вчера хотел подсказать Гриде. Тот, выслушав и переспросив, пошел искать хозяина двора, впрочем, по дороге шепнув кое-что князю. Князь одобрил и в очередной раз с уважением посмотрел на Седова. Они к тому времени уже позавтракали и собирались уходить, и Евстрат, с нетерпением ожидавший, когда странные (и опасные) гости покинут его двор, совсем не обрадовался новому приглашению. Правда, много времени это не заняло — его лишь поблагодарили за гостеприимство, как положено, а уже совсем перед выходом Гридя шепнул хозяину, что среди его будущих постояльцев могут быть и люди от князя, но не раскрывающие того. Они проверят, при случае, так ли он ведет дела, как вчера было договорено. Новость эта Евстрата совсем не обрадовала, и он даже потихоньку плюнул, когда за боярами закрылись ворота постоялого двора. Но уже через пару минут он вспомнил, что варнака Ваську от него забрали и в живых явно не оставят, а товар, уворованный с проезжающих, они с этим… Федором оценили все же на глазок, да и кое-что он утаил, и настроение его стало стремительно улучшаться.

Погрузка на лодью с баркой и отплытие прошли без всяких задержек, пожалуй, это было самое раннее их отплытие за последнее время. Федор сегодня сразу перебрался на барку, вот только на ней все, не сговариваясь, сразу полезли в машину, уж больно хмурым и зябким было утро, хотя и держалась плюсовая температура. Делать ничего не хотелось, да и света было еще мало, даже Ефим не доставал свои записи, так что, согревшись в машине, все немного подремали. Однако через час или полтора, когда Федор уже похрапывал, а остальные тоже клевали носами, их разбудил свист с лодьи. Выбравшись наружу, они увидели, что лодья стоит у левого, низкого, берега, а к ним на барку лезет Гридя.

–Надо закончить дело — сказал он, обращаясь в основном к князю. Тот кивнул.

–Старче, ты ведь инструмент свой захватил? Одолжи ненадолго лопатку с топором.

Седов, плохо соображавший с утра, молча полез в багажник за инструментом, и тут до него дошло, о каком деле говорит Гридя, и зачем ему, собственно, лопата (а топор зачем?). Он притормозил на пару мгновений, но все же достал инструменты и отдал Гриде.

–Сам-то… не хочешь поквитаться? — спросил тот его, заглядывая в глаза.

Седов так же молча мотнул головой, надеясь, что ничего такого Гридя в его глазах не увидит.

–Ну и ладно, мы быстро управимся.

И он ловко полез на лодью, передав, правда, сначала лопату и топор там кому-то. Барка была притянута с речной стороны, поэтому что там, на лодье, происходило, и как они высаживались не берег — видно не было, мешал высокий борт лодьи. Бояре, постояв с пять минут на свежем воздухе, залезли обратно в машину. Больше получаса, но меньше часа ожидания опять прошло в дремоте, вот только Седов уже не спал. Прямо сейчас, где-то совсем рядом, лишают жизни человека, который хотел вчера убить его, Седова. Это было непривычно, как-то мутно было на душе, но… к этому следовало привыкать. 16 век, да. Николай Федорович так и этак прокручивал эти мысли, когда на лодье раздались голоса. Они с князем снова вылезли из машины (Ефим с Федором остались), и опять спустившийся на барку Гридя вернул инструменты.

–Я протер там лопатку, старче. А мыть ее вообще можно? — спросил он.

–Можно — ответил Седов, возвращая их в багажник — обычная сталь. Протереть потом только, чтоб не ржавела.

–Сталь даже?… То-то я и смотрю, землю режет легко. Да и земля-то тут один песок, правда.

–А топор-то ты зачем брал? — буднично спросил князь.

–Крест срубили — ответил Гридя — тать, конечно, но христианская душа все же. Я ему и молитву дал прочитать.

Князь только кивнул, а Николай Федорович, находящийся с утра не в своей тарелке, все-таки задал вопрос, вертевшийся у него на языке:

–А чем ты его… ну… того? Я думал, топор…

Гридя весело хмыкнул, но, вглядевшись снова в лицо Седова, ответил серьезно:

–А кончал я его, старче, его же ножом. Плохой нож, воровской, а вот убить им — очень легко. В сердце, как он тебя вчера хотел, раз, и все, и быстро, и не больно. С ним и нож его закопали.

Седова слегка замутило, и он, кивнув Гриде, мол, все понятно, остался на корме барки. Гридя полез на лодью, там зашевелились, отчаливая, князь, постояв рядом пару минут тоже, все-таки не стал ничего спрашивать и ушел в машину. Да и Николай Федорович минут за десять продышался на свежем ветерке, глядя на уже привычные унылые берега Мологи, в основном, заросшие кустами, хотя кое-где проглядывали белые песчаные пляжи. Где-то в таком же песке лежал Васька, неудачливый вор и убийца. Где-то в таких же кустах сидели два его более удачливых подельника. Лодья продвигалась вверх по течению с привычной скоростью, и он ушел в машину.

Надо сказать, что те самые подельники, два мужика из-под Ярославля, нанявшиеся по весне к местному купцу гребцами, но по причине пьянки выкинутые им на второй же стоянке на Волге, и подцепленные Васьком, который их сначала опохмелил, а потом наобещал золотые горы, в это время ругали того же Васька, по их общему (и в целом — реалистичному, но не в этот раз) мнению, подлеца, сорвавшего в одиночку большой куш и бросившего их. Прождав его оговоренный день (безрезультатно), прождав, для верности, второй (с тем же эффектом), они плюнули и решили валить домой. Попытались найти захоронку Васька (ну, вы поняли, да), но в итоге сели в свою лодочку и поплыли вниз по течению. Продукты у них были, даже медь кое-какая скопилась, но, хоть и беспечно прошло их первое разбойное лето — им как-то не понравилось, и они решили с этим делом завязать.

В машине, куда забрался Седов, было тихо. Сонное царство продолжалось, и он тоже задремал снова, пока через какое-то время Федор на стал храпеть уж очень сильно, отчего сначала разбудил всех, а потом и сам был разбужен ласковым тычком князя под ребра. Решили вылезти, умяться, размяться, и попить взвара. Ефим, который второе утро следил за припасами, и сегодня не забыл наполнить с утра тару и прихватить свежей выпечки. После умывания и перекуса все вроде окончательно проснулись и вернулись ко вчерашней теме.

Разговор пошел о налогах. Начали вяло, да и тема была скучноватая, однако постепенно, на фоне уточняющих вопросов Николая Федоровича, Федор, и сегодня бывший основным докладчиком, втянулся. Не отставали и князь с Ефимом, хотя Ефим мало интересовался налогами и сегодня в основном занимался своими записками.

Если пропустить лишние подробности, то выходило, что, с одной стороны, налоговая система в подчиненных Москве княжествах (считай, почти на всей Руси) уже была развита достаточно сильно, включая в себя и личные налоги, и имущественные, и специальные разовые сборы, и акцизы, и лицензии, и что-то типа пошлин. Но, с другой стороны, различия этой системы в разных княжествах, исторически сложившиеся, наложенные на упомянутые ранее различия по оценке и самого важного имущества — земли, и прочего, да еще помноженные на произвол чиновников, которые должны были рассчитывать, говоря современным языком, налогооблагаемую базу и вести расчет самих налогов, создавали такую неразбериху и простор для махинаций… Плюс к этому, практически постоянно ведущиеся войны, необходимость создания артиллерии и засечных черт на юге, привели к тому, что на эти цели собирались сначала разовые, а сейчас постоянные сборы, аналогичные налогам. Все это ложилось тяжелым бременем на всех, но в первую очередь, конечно, на крестьян, которые никак не могли повлиять на принятие решений и защититься от произвола чиновников, а, значит, должны были только работать, платить, ну, и каяться.

В самой Рязани система была немного проще, но Федор тоже не менее получаса рассказывал, как учитывались при налогообложении, например, отдельной боярской семьи, их прежние заслуги для княжества, установленные по княжескому слову льготы или, наоборот, увеличение налога за какую-то вину, всякие временные освобождения для погорельцев и переселенцев… Сложно, запутанно, непонятно для простого человека — такой вердикт для себя вывел Седов, выслушав длительный рассказ. Впрочем, он не стал это утаивать, а честно поделился своим выводом с князем и боярами, предложив все же, по возможности, использовать более простые системы. Например, как уже было вчера сказано, единый подоходный налог в виде подомового налогообложения. Тем более, что упростить уж совсем не получится, так как оставались еще всякие лицензионные виды деятельности, типа винокурения, мельниц, солеварен, кузниц и прочих промыслов, которые надо было обсчитывать отдельно. Оставались торговые лицензии и пошлины. Очень остро стоял вопрос о людях, которые будут работать в системе учета, так как, если в княжествах чиновничество работало давно, и система (пусть далеко не оптимальная) была отлажена, то на новом месте все придется выстраивать заново, с нуля, а где брать специально подготовленных людей?… Это все понимали, как понимали и то, что они сейчас, по сути, обсуждают и намечают только общие контуры систем управления, учета собственности и налогов будущего ордена. А вся конкретика будет решаться на месте. Война план покажет — как заявил в обсуждении Николай Федорович, вызвав очередные смешки бояр.

Под эти разговоры пришло время обеда, и, выбравшись наружу на свист с лодьи, они получили оттуда очередной мешок с продуктами. Попутно выяснилось, что, все-таки увлекшись обсуждением, они пропустили переход из Мологи в Чагодощу, которая была еще меньше той, хотя и тоже была достаточно полноводной рекой. И направление ее течения пока тоже было с северо-запада на юго-восток, а вот берега изменились, они стали более низкими, с протоками и большими участками болот. Даже сейчас, в стылом осеннем воздухе, чувствовался их запашок. Впрочем, он не особо мешал, и обедали они все равно на воздухе. Забравшись после еды в машину и попивая взвар, снова достали атлас, и Федор, который эти места знал лишь понаслышке, даже присвистнул, увидев, какую площадь на карте 21 века занимает в этих местах уже знакомая им сине-зеленая раскраска, обозначающая болота. А Седов его еще обрадовал, сказав, что все власти старались вести мелиорацию и как-то обустраивать земли, так что, если тут показаны почти сплошные болота через пятьсот лет, то сейчас они должны быть гораздо больше. Впрочем, в этом, как заметил князь, была и положительная сторона — с такой обводненностью и заболоченностью местности им не грозит застрять, да и волоки, скорее всего, будут в виде проток. Николай Федорович не стал уточнять, что имеется в виду, логично полагая, что он сам все увидит, когда придет время, и они продолжили разговоры о налогах. Выяснилось, что идеи и о переписи, и о создании чего-то типа налоговой декларации уже были в княжествах, но пока они особого развития не получили, хотя вроде бы в Москве пробовали перейти на некое посошное письмо, что-то типа описи имущества с полагающимися на нее налогами, но подробностей ни князь, ни Федор не знали. Таким образом, при первичной переписи, о которой упоминал Седов в своем коротком плане первоочередных дел на новых землях, надо было учитывать еще и необходимость расчета по ней в дальнейшем налогов.

Так они до конца дня и обсуждали эту тему, посвящая Николая Федоровича в некоторые тонкости современного учета и налогообложения, а также, по его просьбе, рассказывая о том, на какие уловки идут люди, чтобы меньше платить. Как он пояснил боярам, с одной стороны, желание людей уменьшить налоги и в 21 веке никуда не делось. С другой же стороны, правителю нужно было знать, какие именно налоги народ считает особо тяжелыми или несправедливыми, чтобы принимать правильные решения и вовремя корректировать налоговую политику. Если это позволяют делать обстоятельства, конечно. Логика намерений и логика обстоятельств, да…

Жизнь на Руси тем временем шла своим чередом, и низкая скорость коммуникаций, о которой мы уже говорили, была лишь задержкой для некоторых дел и мероприятий, но никак не причиной для отказа от них. В это самое время, когда на барке, плывущей по Чагодоще, обсуждались налоги, в одной из палат кремлевского дворцового комплекса сидели несколько бояр и чиновников Василия третьего, дожидаясь выхода того с молитвы. Был среди них и Иван Еропкин, уже известный нам.

Надо сказать, что современники Василия, оставившие нам память о князе, все отмечали его истовую набожность. Дело для того времени обычное, но (и на это обращают мало внимания) набожность эта была несколько особого свойства — князь Василий, конечно, соблюдал обряды, ходил на службы, делал церкви богатые дары, но… в принятии решений, по крайней мере, в той части, что он озвучивал своим подчиненным, себя он ставил примерно на один уровень с богом, ну, чуть ниже. Фразы типа «так решили бог и я» не были редкостью в его устах. Поэтому любопытно было бы узнать, в каких словах он обращался к богу, в каких выражениях. Что было в его (частых) молитвах. Ведь груз, взваленный им на себя, по укреплению Руси, приведению ее под единую (Москвы) руку, по защите от врагов (и захвату их земель) был огромен. Да, он шел по следам своего, пожалуй, тоже великого отца. Да, скорее всего, для него была проделана хорошая подготовительная работа и уже подобраны нужные кадры. Но много было у нас таких правителей, которые, имея это все, не только не добивались успехов, а терпели поражение за поражением или разваливали построенное до них.

И еще один любопытный момент. После его смерти до начала реального правления Ивана Грозного довольно большой срок Московское княжество управлялось боярами и чиновниками. И за это время, при всех их постоянных интригах, при совсем недавно окончательно покоренных княжествах, при кольце внешних врагов, государственная машина, построенная им, и сохранилась сама, и работала отлично, благодаря чему и смог Иван Грозный сделать то, что смог. А вот таких примеров, такой передачи власти в истории Руси в дальнейшем мы что-то не припомним. Так о чем же, и в каких выражениях говорил Василий третий с богом?… Мы не узнаем. А было бы любопытно, да.

В одной из своих молелен он сейчас и находился. Люди, ждавшие его, частично были, как сказали бы в 21 веке, дежурными чиновниками и порученцами, постоянно находившимися при нем, а частично прибыли с какими-то докладами. Были и у Еропкина новости из Рязани. Вроде, не особо важные и срочные, но доложить было надо. Государь, если давал поручения, об исполнении которых повелевал докладывать сразу же, за этим потом следил. Закончив молиться, Василий вышел к ожидающим его. Те встали, и князь в нескольких словах уточнил у вновь прибывших, по каким они делам. Услышав от постельничего короткое «Рязань», он вернулся в молельню, сделав Ивану знак следовать за ним, а остальным махнув рукой, мол, дожидайтесь. Молельня не блистала роскошью отделки, да и сам Василий был одет сегодня гораздо скромнее, почти по домашнему.

–Что там? — спросил он у Еропкина.

–Прибыли люди, которые осматривали место засады на князя Ивана, государь. И есть результаты по расспросу Тимохи, в той засаде уцелевшего.

–Ну?…

–Врал нам сей Тимоха, но в малом. Когда бежал, двоих коней свел он от места засады, и продал через сродственника своего, а деньги зарыл у себя в огороде. По сыску найдены деньги, и взят тот сродственник, тоже во всем сознался. В основном же и под пытками стоял на том, что подстрелил он князя, и все было, как рассказывает.

–Что же люди твои, что на месте том нашли?

–Трудно, государь, им было, столько времени прошло, да и погода… однако ж повезло в том, что из-за татар по дороге той, считай, и не ездил никто, да и морозцы сколько-то стояли. Достоверно говорят они о том, что схватка была так, как и описывает тот Тимоха — из засады, выбиты были кони, кровь да следы основной битвы на самой дороге, кости зверье порастащило, конечно, но следы остались. В кустах же большого боя не было, следы крови малые, что подтверждает, что бояре князя выбили стрелков засадных почти без сопротивления. Нашли и следы беглеца, действительно, одвуконь уходил. Нашли и стрелы, кровью попятнанные, нашли и часть поклажи, что зверье не растащило. Нашли и тела, и засадников, и воинов боярских. Часть опознали даже, по приметам. Все сходится, нету тел четверых бояр и князя.

–Ушел, значит… — Василий не был расстроен, скорее, он стал задумчив. Часть больших, важных планов следовало пересмотреть.

–Или унесли тело, государь.

–Да? — князь сегодня был немногословен.

–Тимоха и под пыткой говорил, что видел, как подстрелили двоих, князя и еще одного. Как прогнали татар, на два дня конного пути от города по деревням проехали разъезды, проверить, какие где потери, ну, и по боярам… Так вот, и на той дороге, и в других местах, нет следов бояр с князем. Не все еще вернулись из таких разъездов, но, если они были пешие (а по лошадям павшим так и выходит) да раненые — далеко уйти они просто не могли. И еще одно…

–Ну?

–Как и решено было, начали мы распускать слух, что князь Иван ушел к крымчакам. Однако в Рязани, как ты велел, тот слух пускать не стали пока что. Но доносят мои люди, что по всему городу сам собой расходится другой слух, что погиб князь в стычке с татарами. Откуда же идет сие, пока не доискались, ищут.

–Может, и так — сказал Василий, подумав минуту — но вы ищите, конечно. Тимоха?…

–Закончили мы с ним — отозвался Еропкин — да, и тела на дороге объявили погибшими в стычке с разъездом татарским. Похоронили останки, конечно.

Князь перекрестился и прошептал слова молитвы.

–Упокой, господи, души рабов твоих… Что с разъездами, что должен был послать ты по этому делу на Муромскую и Владимирскую дороги?

–Сразу же и послал. На Владимирской никого не замечали, государь, а с Муромской десяток еще не вернулся — они должны были там в каждую весь заехать, дня через три-четыре жду их. К тому же времени и с пределов княжества Рязанского соберем сведения.

–Что ж — после очередной (впрочем, недолгой) паузы сказал князь — докладывай сразу же, все верно. И найди, что за источник слухов в Рязани. Не сидят ли они под городом где, раз так… Все у тебя?

–Да, государь.

–Ну что ж, ступай. Да покличь там, кто еще до меня…

Еропкин ушел, не забыв передать очередь. Пронесло, не сказать, что государь был в плохом настроении, но… в общем, пронесло, не стал даже напоминать про ту неудачу засадников. Следовало дождаться последних разъездов. Схоронили, похоже, тело князя в лесу, бояре-то, а сами, действительно, кому-то в Рязани знать дали. Следопыты его не нашли следов их поблизости от места схватки, так две седмицы, считай, прошло, да и дожди были… Но… следовало это окончательно прояснить. Хоть и не смог бы уже ничем серьезно сейчас помешать им князь Иван, объявись где, но выяснить это было надо.

А князь Иван стоял сейчас на корме барки, выйдя размяться из машины, и с любопытством рассматривал берега. Если всю первую половину дня они так и плыли на северо-запад, то после обеда река сначала текла почти по линии север-юг, и они шли прямо на север, а потом стала плавно заворачивать, да так, что сейчас они плыли практически на юг. Изменился и характер русла, оно стало извилистым, с короткими плесами и кусками белого песка на поворотах. Никуда не делись и протоки с болотами окрест. Правда, течения почти совсем не было заметно, так что на скорости лодьи с баркой такие изменения вроде никак не сказались. Все это было видно и на карте старца, однако же князю, выросшему на Оке, где было гораздо больше открытых мест, пока еще было любопытно сравнивать карту из будущего и личные впечатления. Конечно, и под Рязанью были болота, да рядом с тем же Никодимычем, но по ним не плавали на реках. Да и вообще туда редко совались люди, кроме охотников, да сборщиков грибов и ягод. А тут люди селились на водном пути, это понятно, но с чего ж они живут?… Сажать хлеб в этих болотах было решительно невозможно. Решив при случае поинтересоваться у речников, князь вернулся в машину.

Там Ефим, пользуясь остатком светлого времени, все сидел над своими записями, а Седов с Федором, уйдя с темы налогов, обсуждали… валенки. Точнее, старче вспомнил про бесшумно проникшего к ним вора и его обувку, а также похожую мягкую обувь Матрены, и поинтересовался у Федора, насколько развиты у них шерстеваляльные, или как их правильно называть, промыслы. Оказалось, что промыслы называются шерстобитными, а такая обувь, да и вообще войлок, знакомы им давно, но по теперешним технологиям — выходит не так, чтобы сильно выгодно. Хотя делают, и найти везде можно, где овцы есть. Да и где нету — привозят, шерсть товар распространенный. Федор, в свою очередь, уточнил — зачем это Николаю Федоровичу, и что там у них с войлоком в будущем делают? На что получил ответ, что синтетика в последнее время, действительно, вопросы утеплителей взяла на себя, но валенки, немного другие, правда, до сих пор носят, а он так считает их для зимы — самой лучшей обувью. Если в них воевать, например. Греют даже мокрые, не натирают, с кожаной, хоть плохонькой, подошвой — можно ходить по любому снегу. Тут уж князь заинтересовался, включился в разговор. Обсудили с разных сторон, оказывается, хотя ватников и ватных штанов, конечно, еще не было, принцип набивки и простежки одежды был давно известен, и на нем даже делали относительно недорогой доспех — тегиляй. Он, будучи в то же время и теплой одеждой, лучше всего подходил для зимнего времени, а также использовался, как поддоспешник для более серьезной защиты. Ну, а с теплыми шапками и рукавицами никаких сложностей, конечно не было. Решили обязательно сообщить об этом Семену с Гридей, да на торгу в Новгороде посмотреть, что там с валяной обувью и стеганками.

Гридя же с Семеном, так и плывшие на лодье, в основном скучали, да обсуждали всякие мелочи. Смотреть было особо не на что, у Данилы с Пименом все было на мази, правда, как начались частые повороты русла, пошла серьезная работа и для кормщиков. Давать команды гребцам на разных бортах, задавать правильный темп, обходить мели… Если до этого кормщики были несколько расслаблены, то сейчас у них совершенно не было свободной минуты, разве что перед обедом, когда был длинный ровный участок реки, текущей прямо, с севера на юг. Так что они глазели по сторонам, изредка перекидываясь парой слов, правда, Семен был с утра задумчив и особенно молчалив, так что где-то после обеда Гридя все-таки спросил его, чем тот обеспокоен.

–Да, понимаешь, не идет у меня из головы вор этот… — задумчиво сказал тот.

–Думаешь, навел его кто? Да нет, пустое, я ж его спрашивал, да и не смог бы никто, про нас тут не знают.

–Не об том я… — Семен, прекрасно знавший, как Гридя «спрашивает», только поморщился, скорее, расстроившись на себя за неверно сформулированную мысль — не об воре даже, а как старче его успокоил.

–Ну?…

–Ты же видел тот коридор — ни повернуться, ни развернуться, а у него, считай, светильник в руках был (и даже не погас!), а со спины Ефим подпирает.

–Ну?… — сегодня бояре как поменялись ролями, Гридя был немногословен, а обычно молчаливый Семен, наоборот, пытался пояснить свои мысли.

–Гну! А тут раз, стук, бряк, и тот лежит в беспамятстве. А светильник-то даже и не погас! Да ты ж сам первый вышел, все видел!

–Ну так повезло же ему. И рост совпал как раз, висок супротив локтя, а таким ударом и голову можно проломить, бывает. Здоров он, старче-то.

–И нож случайно в этот его карман уперся, да? В этот его кошель кожаный? И вышел он не позже, не раньше?…

–К чему ты, Семен? — спросил Гридя.

Разговор, понятное дело, велся вполголоса, но тут Семен еще понизил голос, и оглянулся.

–Быстро мы забыли, как и откуда его к нам… закинуло! Или привыкли уже?… А такие силы… кто бы ни были… просто так не оставляют…

Теперь Гридя задумался на некоторое время. Действительно, они не забыли, конечно, но и правда, привыкли, что ли, что среди них старче, знающий все, что будет, наперед на пять сот лет, да множество всего прочего интересного. Сам он говорил, много раз, что не знает, как сюда попал, что у них эти их… ученые тоже такого не могут, хотя повозки, вон, сами ездят, и летают даже, и прочие диковины из этого… видео. Не врал, скорее всего, уж такое-то Гридя мог у людей увидеть, наловчился на своем месте. Но вот сам ошибаться мог ли?… А почему нет? Человек предполагает, а бог располагает. С богом, правда, все тоже вышло совершенно непонятно, вон, их Ефим на себя не похож до сих пор ходит, но все же вроде сошлись они на чем-то…

–Пожалуй, немного забывать стали, ты прав — подумав, сказал он — но я все же спрошу еще раз: о чем ты?

–Я не собирался, как на Ливонию пойдем, сразу старца с собой брать — сказал Семен — и его, и Федора с Ефимом. Пусть сидят пока, где там во Пскове мы место найдем. Я бы и князя сразу не взял, но ты ж понимаешь… — он скривился.

Гридя понимал.

–А теперь вот думаю: не старец ли главный-то будет во всем этом деле? Не то, чтобы его пули облетали да сталь не брала, но, раз приглядывают за ним оттуда… — и Семен махнул рукой куда-то вверх — и от Никодимыча, считай, без сучка-задоринки добрались, и лодью нашли попутную сразу, и с Матреной этой, так же, раз — и на помощь, считай, напросились с этими псковичами-то…

Гридя снова задумался. С одной стороны, решили они все вместе с князем идти на ливонцев, разбирая разные варианты. С другой стороны, им на будущее все обсказал именно старец. Мог ли он, даже не привирая, а как сам же говорил — не всю правду говоря, подвести их к тому, что ему надо было?… Или, грешным делом, не ему даже, а к чему его те… силы, толкают или ведут, бог весть?… Непохоже на то было, но и сам он им столько рассказал про дела тайные, да скрытые причины всякие, что… пожалуй, могло быть и так. Можно, конечно, спросить его самого…

–Можно его самого спросить — озвучил Гридя эту мысль.

–Можно — Семен явно уже думал об этом — я и спрашивал, правда, не прямо, а так… Он сам считает, что ничего такого нет. Но…

–Думаешь, может и он быть… слепым орудием, не знающим своей истинной цели?…

–Я бы на крест его поближе посмотрел — сказал Семен после некоторой паузы.

Гридя удивленно вскинул брови. Какие, оказывается, непростые мысли лезут в голову другу…

–А до того — продолжал Семен — надо нам не в привычку, как сейчас, с ним, а все примечать, какие особые случаи, может, будут еще.

–Лучше бы их, конечно, не было…

–Это да…

Семен не знал, что кошелек Седов положил в тот самый карман часа за два до того случая. Гридя тоже не вспомнил, что, со слов старца, без того морозца они бы не проехали триста верст так спокойно, и бензина у них хватило в обрез, а то бы они, пожалуй, еще больше уверились в своих неясных подозрениях. Но и так остаток вечера уже оба боярина были задумчивы и больше молчали.

И еще один разговор состоялся на лодье в этот день, только еще раньше. Действительно, самая работа пошла у кормщиков, однако же на том единственном ровном участке, когда команда привычно поочередно перекусывала, выдалось спокойное время и у Данилы с Пименом. Они тоже сели тогда поесть, прямо у кормового весла, где Данило и проводил почти все время.

–Ты прости меня, Дан — сказал Пимен — за то, что я тогда тебе говорил, что мы опять во что-то нехорошее влезли.

Данило вытаращил глаза и чуть не поперхнулся. Они были с Пименом старыми друзьями, но такого тот ему еще никогда не говорил.

–Мы влезли во что-то ОЧЕНЬ нехорошее — продолжил Пимен.

–А, а я уж подумал — в лесу кто-то большой сдох — ответил успокоившийся кормщик, с усмешкой глядя на Пимена.

–Сдохнет — мрачно (но тихо) продолжил тот — и в лесу, и в море. И в Ливонии. А уж во Пскове сколько сдохнет! Ты что же, думаешь, они откажутся от мысли ливонцев воевать?

–Так чего ж им отказываться? — удивился Данило — народу они наберут, у нас повоевать с немчурой завсегда охочие найдутся, деньги у них, ты сам видел, есть, с купцами мы их сведем — наши еще и заработают на том. Чего ты сразу печаль свою разводишь?

–Ты из себя весло-то тупое не строй — продолжил тем же тоном Пимен — сам ведь сообразил, что наши набольшие ухватятся за то, как бы часть от ливонцев откусить, да наши старые порядки там вернуть. Мало ли бояр от кого бегает, то дело у нас на Руси не редкое… А тут целый князь, да вся верхушка княжества при нем, да пророчество из будущего, да все их эти чудесные штуки!… Вот, пожалуйста — свет из руки!… Да тут пол Пскова за ними без штанов на Ливонию побежит!

–Ну, ты это — начал набычиваться Дан, не прекращая, впрочем, жевать — насчет весел-то, того, полегче… Сообразил я, не тупой… И Матерь так же сказала — свести с верхушкой… Да, пойдут, будут биться, кого и побьют, но если все справно подготовить, глядишь, и зацепимся за тот берег, ну, а там, как бог даст…

–Сообразил ты, да?! — почти зашипел Пимен — ты, может, прослушал, какой это князь?!! Или ты с закрытыми глазами подпись на розыскном листе ставил?!

Тут уже Данило понял, что друг на самом деле в бешенстве, и отложил кусок мяса с хлебом.

–Пим, ты чего?… Видел я все, и слышал. Иван, князь Рязанский, первый раз князя везем, хе-хе — попытался свести все на шутку он — да они ж и до того сказали, что от Рязани спаслись чудом.

–А кто сейчас в Рязани тогда княжит, а?! От кого они спаслись-то, Дан?!

–Ну… От Москвы… — поскучнел кормщик — а кто там правит, я не знаю, да и при чем тут…

–При том, что князей просто так не отпускают! Придет за ними Москва, в силах своих, да какие тут силы — шестеро их всего, а если наши ввяжутся, то пойдет уже, не как десять лет тому, а до донышка всех псковских заодно вычерпают!

Возможность погони, в принципе, обсуждалась, и даже о чем-то таком бояре тогда, в первый день, говорили, но тогда эта информация была перебита более важными известиями — о будущем, о чудесах этих. Сейчас же Данило взглянул на ситуацию с другой стороны. Чудо не чудо, а всего шесть человек. Повозка, да, и атлас этот, и целый князь, но… Москва?

–Думаешь, пойдут за ними?

–Дан. Не беси меня. За ними УЖЕ идут, с кем они бились-то?… От кого убегали на той повозке?! Сейчас они опережают, хорошо, но нагонят же? А дальше — давай на дыбу, кормщик, да там рассказывай, как изменников вез, как им помогал…

Данило помрачнел. Так, конечно, могло быть. Как Москва свои порядки наводит — они оба хорошо знали. Как наместник с людишками своими пронырливыми зажимает местных… какими способами… И кто же, в самом деле, правит сейчас в Рязани? Кто татар отбивал (об этом они услышали из боярского разговора)?… Уже Москва?… Непонятно…

–Ладно — взяв обратно еду, сказал Данило — умеешь ты подпортить, мне теперь кусок в горло не полезет… Что делать-то предлагаешь?

–А ничего — спокойно сказал Пимен — даже если мы их тут утопим сейчас, уже поздно, видели нас с ними, да не в одном месте.

Данило вытаращил глаза:

–Ты чего?! Они ж… они ж тебя вылечили!

Пимен вздохнул. Всем хорош был друг, но шуток совершенно не понимал.

–Шучу я, шучу, не дергайся, а то бояре всполошатся.

Кормщик покосился на сидевших у мачты, чтоб никому не мешать, Семена с Гридей:

–Ты не шути так, Пим, у нас уговор, я слово говорил…

–Да-да, прости — так же спокойно ответил тот — я, как понял сегодня ночью все это, тоже метался, что делать. А потом понял, что уже ничего не сделать, а только скорость нас спасет, ну, и им поможет. Во Пскове их никто искать не будет, а там пока раскачаются, пока весточку туда-сюда пошлют, да мы их еще припрячем… Да и не сковырнешь их так просто-то, одно слово — бояре…

–Это да… да и тот, здоровый, который вчера вора-то приложил, ведь один удар с локтя, и все — готов…

Пимен, который, выпустив пар, вроде немного успокоился, снова помрачнел:

–А вот с ним вообще все непросто, Дан… разглядел я его, еще когда он снадобья мне доставал, из короба этого их, ну, с крестом.

–И что?

–Думал я, что из дружины он у них, с копьем был, да говорили они так с ним… А потом руки его разглядел. Я не знаю, каков он с копьем, а руки у него белее, чем у князя того же. И без мозолей. А говорит как?… Вроде, по нашему, а вроде и нет, да и чище, чем тот их книжник, Ефим. И они его, то «Николай», а как раскрылись — так не иначе как «старец» или «старче» зовут…

–Думаешь, некое… духовное лицо? И с Матерью они ходили и долго сидели в повозке своей тогда, наши-то видели…

–Не знаю, все как-то… непохоже ни на что. И на духовное лицо тоже… А Матерь, кстати, тебе их с Петром свести велела, не забыл?

Данило все-таки отложил недоеденное и сплюнул за борт. После чего посмотрел на побратима, но ругаться все же не стал. Сказал только:

–Умеешь ты, Пим, все же настроение подпортить.

И, поднявшись, взревел на всю лодью:

–Кончай ночевать, чебаки снулые, держите весла, как свои! Сейчас пойдут повороты, кто замерз — враз согреется, а кому мало — я добавлю!

И, пихнув рулевое весло Пимену, пошел на нос лодьи.

Такие вот разные разговоры велись в разных местах в этот день, однако и он подошел к вечеру. Скорее всего, люди давно определили наиболее удобные места для постоялых дворов и на Чагодоще, так что после дневного перехода, уже привычно в сумерках, они пристали к совсем небольшой пристани, на которой, однако, их так же ждали местные пацаны. Один из них, услыхав от кормщика про бояр, тут же побежал на невысокий здесь берег.

Бояре с князем и Седовым поднимались на берег настороженно, да и речники нынче были какими-то дергаными, видимо, сюрпризы двух прошлых стоянок давали о себе знать. Однако, как ни странно, никаких неожиданностей в этот вечер не произошло. Постоялый двор был привычного (уже) размера (хотя деревушка была мелкой, с десяток дворов от силы), горячая вода в бане была, еду подали быстро, была она вкусной (соленья особенно удались хозяйке, или кто там их готовил), медовухи, правда, не было, зато бражка была легкой, ягодной, совсем без мутных запахов. Корабельщики сразу после ужина ушли, сославшись на усталость, а бояре с Николаем Федоровичем еще посидели за столом (он таки успел переписать деньги, их соотношение и сравнение монет разных княжеств на отдельный листок). Рассказали Гриде с Семеном про валенки, те в ответ сказали, что сами думали про тегиляи, но плясать придется от того, что будет своего у нанятых бойцов и от возможностей торга Пскова. Договорились с хозяевами, что ночью проверят лодью, и все пошли спать. Комната для гостей (которые почище) здесь была одна, но большая, так что и баулы были под присмотром, и места всем хватило. Да и уснули все тоже быстро, все-таки весь день на свежем воздухе, да темнота сделали свое дело.

6

А вот проснулся Николай Федорович по своей привычке рано и совершенно отдохнувшим. Он успел и умыться, и провести хорошую разминку, а то опять придется весь день сидеть на барке в машине. Как ни странно, сегодня ему компанию составил Федор, а вот остальные (не считая Гриди, конечно) тянулись долго. Так что Седов вовремя вспомнил, что так и не зашил порезанную поддевку, и, взяв у Федора иголку с ниткой, успел аккуратно зашить порез.

–Чего ж вчера хозяйке не отдал, старче? — спросил тот, узнав, для чего ему нитки.

А ему просто в голову не пришло, что можно кому-то отдать. Вышел из образа боярина, точнее, не вписался еще. Но сказал Седов другое:

–Там наши новые карманы, их увидят, да разрез, что подумают? Да и мелочевку мою туда-сюда выгребать. Я уж лучше сам.

Федор кивнул, соглашаясь с этими аргументами, и больше ничего не спрашивал. Бояре, пока с утра приходили в себя, тоже видели его с иглой, но вопросов не задавали. Поддевку зашивает, все ясно. Кстати, кошелек тоже был разрезан (скорее, пробит), но, как в любом кошельке жителя 21 века, там было несколько пластиковых карточек, которые и не дали, как оказалось, ножу пройти далеко. Зашил разрез он быстро, тот и был-то небольшим. А там и все бояре проснулись и умылись (или наоборот), и после завтрака, споро собравшись, они уже привычно отчалили.

С утра над рекой стоял туман, но, хотя Николай Федорович сразу вспомнил ту полянку под Рязанью (а может, и не он один), это был обычный речной туман, редкой кисеей висящий над пока еще сохранившей остатки тепла водой. А вот воздух был стылым и зябким, видимо, болота и здесь сказывались, так что они на барке сразу залезли в машину. Первый, наверное, час, все еще додремывали, но как-то нетипично бодрый сегодня Федор потихоньку завязал разговор. Сегодня он рассказывал Седову о тех ремеслах (и налогах с них, конечно), которые можно было назвать кустарными. Кузницы, мельницы, всякие шорники, солеварни, швейные мастерские и прочее.

Надо сказать, Николю Федоровичу было действительно интересно. Все-таки, больше 20 лет проработав в какой-то отрасли, ее будешь знать. А если такая отрасль — ценные бумаги разных предприятий, то, чтобы в них разбираться, надо иметь общее представление и о других отраслях, и о производстве в них, и об учете, и о многом еще. Получается ограниченная, конечно, но универсальность. А экономика 16 века в одном отдельно взятом княжестве как раз и была, условно, такой же универсальной. Так что Федор, пожалуй, оказывался в каком-то смысле его коллегой. Причем он в современной экономике (ну, в прикладном смысле, конечно) разбирался даже получше, чем Седов в 21 веке. И отраслей меньше, да и самих производств (в смысле мастерских и прочего) — по пальцам пересчитать. А люди… а люди все те же.

–Все мельники — воры — убежденно говорил Федор — даже если новая мельница, как осмотрятся, начинают недовешивать да зерно разбавлять…

А Седов слушал его и представлял, что примерно в таком же ключе он мог рассказывать кому-нибудь там, у себя, например, про директоров филиалов. «Все директора филиалов — воры. Даже если новый филиал, как осмотрятся, начинают с подставными свои бумаги крутить да с наличкой мухлевать». Он даже улыбнулся, представив себе такую картину.

Федор тем временем перешел на самую бесперспективную категорию. Это были, по его словам, охотники-одиночки и коробейники. Вторых совершенно было невозможно контролировать, а у охотников-одиночек слишком часто все кончалось тем, что человек уходил в лес и не возвращался.

–Леса, дело такое — говорил Федор — опасное. Хоть на зверя наткнулся, да хоть ногу подвернул — и все. Вот уж точно, жить в лесу — видеть смерть на носу. Шкурок он, конечно, сколько-то набьет, да на зерно их же и поменяет. Да и вон, Никодимыча взять, зайцев там у них полно, рыба та же, а хлебушек-то они у нас берут. Так что сбиваются людишки-то друг к другу, хоть малыми, да деревеньками выжить легче.

Лучшим вариантом для добычи пушнины же Федор считал наличие на своих землях (ну, или на условно своих) местных племен. Они, как правило, охотой да рыболовством в основном и промышляли. Их можно было либо просто объясачить, то есть заставить платить дань (как правило, теми же шкурками), либо мелкой меновой торговлей, в первую очередь, железным оружием и инструментом, выменять те же меха по хорошим ценам. Правда, в их княжестве таких племен, конечно, уже не было, а вот примерно в этих местах, да и севернее — как раз и были. Мало того, у некоторых из таких племен на их землях можно было добыть ценные ресурсы, например, соль, неплохое железо или вообще серебро. В таких случаях это тоже было выгодно, так как, как правило, настоящих цен они не знали, что позволяло и здесь получать хороший доход.

–А вот, кстати — сказал Седов — я, конечно, кое-что помню из истории по местным племенам, там, в Ливонии. Но наша история — дело такое, в целом-то верно опишут, а вот важные для нас частности могли и опустить, просто потому, что не сохранились знания. Что там за племена? Ливы, эсты? Еще какие-то жемайты с аушкайтами, вроде бы? Чем живут?…

Смена темы оживила разговор, и в него с удовольствием включились и дремавший до того князь, и сидевший со своими бумагами Ефим. Выяснилось, что ливами и эстами те племена называли немецкие захватчики, от чего и пошли названия тех земель. Как они сами себя называли, никто не знал, а на Руси они назывались чудинами (или просто чудью) и были родней корелам. «Ну да, озеро-то Чудское — подумал Николай Федорович — а сами, раз с корелами в родстве, получается, финно-угры». Его, правда, немного удивляло расхождение между типичными финно-уграми, смуглыми, низкими и темноволосыми, и белокурыми прибалтами его времени, но с этим можно было разобраться и на месте. Да и не проблема это была, так, любопытство. Многого про них не знали, но были эти племена, по словам бояр, в первую очередь даже не охотниками, а рыбаками, и на озерах, и на Балтике, но не особо развитыми, как в плане экономики, так и в плане военной силы и вообще общественного развития.

Про жемайтов же с аушкайтами вспомнил Ефим, что то вроде бы название племен, живших южнее, уже как бы не в Литве, в которой в свое время русская (или скорее еще славянская) экспансия столкнулась с немецкой и местным язычеством, создав в чем-то уникальное сочетание. Бояре помнили рассказ о будущем Литвы и прекрасно знали ее настоящее, в котором она давно была сильным противником для всей Руси, а в первую очередь — для Москвы, практически постоянно ведя военной силой и дипломатией споры за обширные пограничные города и земли, целые княжества. Именно ее земли в лучшие времена распространялась «от моря до моря», и объединение с Польшей (при переходе главенства в тандеме именно к той) дало основание полякам потом веками безуспешно мечтать о возврате золотых времен.

Это все Седов, конечно, знал и помнил, а вот то, что и князь, и Федор в разговоре упомянули о необходимости потом привлекать к ним народ и из Литвы, его удивило. Псков и Новгород — понятно, русские земли, не так давно перешедшие под власть Москвы, имели много недовольных новыми порядками. Но Литва?… Его удивление было, в свою очередь, непонятно боярам. После долгих уточнений выяснилось, что сейчас Литву еще можно без сомнений относить к славянским княжествам, а продвижение католичества там пока успешно сдерживается православием. И народ, и обычаи, и язык пока едины (хотя диалект другой, конечно), а полный разлад и верховенство католиков пойдет, скорее всего, с той самой Смуты. Но и сейчас конфессии бодаются, войны ведутся, так что, если найдется, куда крестьянину податься… Пока же Литву в этом смысле можно было сравнивать как с Московским княжеством, так, например, и с Ростовским или Киевским. Николай Федорович взял эту информацию себе на заметку, так как сам представлял ситуацию иначе, но это было, конечно, пока еще очень отдаленно, не в первую очередь, и даже не во вторую.

За такими интересными разговорами настало время обеденного перекуса. Забрав продукты с лодьи, да перекинувшись парой слов со своими, бояре устроились на привычном месте за машиной. Надо сказать, что погода стала немного налаживаться, дождя не было, а сплошная облачность была сегодня тонкой, и сквозь нее пятном просвечивало солнце. Это хоть немного скрашивало достаточно печальный вид на берега реки. Хотя мелкие изгибы, вчера напрягавшие речников, кончились сегодня примерно через пару часов гребли, и русло стало более-менее прямым (река текла здесь почти точно с запада на восток), окрестности были все так же заболочены. Правда, как вчера уточнил у хозяина постоялого двора князь, эти два дня пути и будут по самым болотистым местам, а дальше земли должны пойти получше. В общем, по такой погоде они даже взвар пили на улице, и еще немного посидели на корме после того. Но потом все же ушли в машину.

А вот на лодье сегодня чувствовалось некоторое… напряжение, что ли. Не особо отдохнувшие гребцы с утра снова столкнулись с необходимостью рвать жилы на постоянных поворотах русла. Данило управлял лодьей, как всегда не стесняясь в выражениях, но сегодня как-то громче и чаще, чем обычно. И только когда резкие изгибы речки сменились более плавными поворотами, он немного поутих, да и гребцы могли работать в более спокойном темпе. Бояре заметили это и не лезли особо под руку, впрочем, они и так не лезли. Если Гридя совершенно не напрягался по этому поводу, ну, река и река, на то и гребцы, чтобы грести, то Семен с утра сидел как бы не мрачнее, чем вчера. Нет, по его лицу особо нельзя было догадаться об эмоциях, но Гриде-то было видно…

–Ну, а сегодня-то ты чего такой смурной, Семен? — ближе к обеду он не выдержал — вроде, вчера и за ночь ничего такого не случилось?

–Случиться-то не случилось, да мысли, понимаешь, все этак цепляются, одна за другую…

–Ну, и до чего ж такого ты со вчера додумался?

–Взять тот же плен наш московский, или ту же засаду. Что бы москвичи после с нами сделали, попади мы им в руки, хоть живыми, хоть поранеными?

–Ну, ты вспомнил! Как что — казнили бы — он даже пожал плечами от такого простого вопроса — я, правда, не хотел бы того — и Гридя довольно ухмыльнулся, намекая на то, что сейчас-то они от этого далеко.

–Сам не хочу, слушай! Старче говорит, что по людям не помнит он, точнее, не описано в их… историях, что по князю и иным главнейшим людям в Рязани было, а просто, раз — и Москва власть взяла.

–Да, я помню, его князь сразу об том спрашивал. Еще когда с поляны ехали, первый раз в повозке его.

–Так вот, Гридя. Нас там, в засаде той, скорее всего, и убили.

Гридя поперхнулся воздухом, закашлялся и вытаращился на Семена.

–Ты чего, Семен? Несвежее что утром съел? Или от болот надышался?

–Нет — упрямо ответил тот — я это с самого начала хотел понять, как же так? Он ведь нам рассказал, как все будет на пять сот лет, войны, Смута, битвы разные… то есть там воины еще только будут гибнуть, а для него-то они уже погибли! А для нас, наоборот, еще не родились.

–Ну, так оно все и пойдет тем же чередом? Ну, кроме того, что мы поменяем?

–Тем же, да не тем! Помнишь, никак не выходило у нас, отчего Москва до засады нас на поводке довела, а там как бросила, думали мы на бояр, что дали плохих воинов, да отказались и от той мысли?

–Помню, конечно. Ни к чему мы не пришли тогда.

–Ну, так представь теперь, что засада та была правильно сделана, и конные отъехали на десяток саженей дальше, и пара лучников с поля сидела? Нас перещелкали бы, коней раньше свалили, князь с Федором не успели бы своих выбить, а дальше навалились конными на пеших, и добили. И закопали бы в лесу, или бросили, как крымчаки наскочили будто бы.

–Так могло быть — осторожно сказал Гридя — но ведь так не было?…

Он, кажется, начал понимать, к чему клонит друг.

–А в той… истории, что у старца прошла, было! Потому и не помнит он ничего про нас, что сгинули мы в тот день, и памяти не осталось! И Рязань забрали, и все… А нас… подвинули, что ли… не могу правильно сказать… незримо, как если бы мишень на стрельбище уже после выстрела за веревку в сторону отдернуть… лучник стрелял по ней, и целил верно, да только стрела прошла там, где уж нет ее! Ночью, как стукнуло в голову мне…

Гридя молчал минуты три. Вообще, он не задумывался о таких вот механизмах, связанных с переносом старца, и того, что будущего, о котором он им рассказал, еще не произошло. Он отнесся к этому как-то проще: чудо случилось? случилось, есть пророчество? есть. Будем работать с теми вестями, что старче из будущего принес. А Семен вот, оказывается, зацепился мыслью за другой кусок этой… картинки. И выглядело то, до чего он додумался, убедительно.

–Так ты считаешь, со вчерашним рассказом взять если, что и нас… подвинули, и его теперь… оберегают?

–А может, и нас теперь оберегают — сразу сказал Семен, как видно, уже обдумавший это — просто в него ножиком уже тыкали, а у нас еще случая не было.

–Тьфу-тьфу… Но, погоди! — Гридя нашел нестыковку — стрелы-то в кольчуги попадали! Мы ведь подранены были, а князь так вообще!…

–Да. А старцу, вон, поддевку порезали — так же серьезно ответил Семен — видать, совсем увести железо, или как там оно действует, нельзя. А так, чтоб только отметина, можно. Или вон, в князя одна стрела попала, а должно было, может, весь десяток. Знать, засадникам-то обсказали, кто главный да как важно его убить!

Гридя подумал еще. Выглядело это все убедительно, божья воля, что бы старче там не говорил, и не то может. Ощущать, что за тобой… сверху… приглядывает кто-то могущественный, было… необычно. Хотя… царапала какая-то мысль из рассказов старца… вспомнил!

–Семен — тоном тише, и уже совершенно серьезно сказал он — но ты ведь понимаешь, что все это, как старче про чудеса говорил, недоказуемо?…

–Да — опять-таки сразу ответил Семен, видимо, и это прикинувший заранее — оттого и ломаю голову, то ли нам всем надо будет идти на бой, а иначе не сработает… эта защита… то ли все, как полагается делать, как будто бы ничего… такого… нет.

–Готовиться надо без оглядки на… такое — убежденно сказал Гридя.

–К тому и склоняюсь. Оно вернее будет. Но, понимаешь, лезет в голову всякое…

–Ну да — хохотнул тот — думать, что мы уже мертвы, еще с Рязани…

Тут он сам аж передернулся, представив в это красках, и смешок застрял у него в горле.

–Вот-вот — печально кивнул Семен, заметив, как исказилось лицо друга.

Они замолчали, и только где-то через пару часов, после нескольких поворотов русла, Гридя спросил:

–Князю и старцу ты не хочешь об этом говорить, я так понимаю?

–Нет. И Федору не хочу, и Ефиму.

–Федору точно не надо, а Ефиму… пожалуй, тоже да, он по церковным-то делам тогда еле отошел… а им почему?

–Как не крути, Гридя, но заглавные в этом деле они — князь наш, да старец, из будущего посланный. Как бы не нарушить того, чего там — он мотнул головой вверх — задумано.

Гридя покивал, понимая, и до конца дня уже оба боярина на лодье были задумчивы и молчаливы.

А вот на барке, наоборот — интересная тема, заданная с утра, послужила поводом для продолжения разговоров. Сегодня это было что-то типа урока обществоведения и реальной истории с середины 15 века для Седова, с его ответными краткими экскурсами, как тот или иной вопрос развивался следующие 500 лет. С Литвы, упомянув Белоруссию, перешли на Польшу, потом, коснувшись судьбы Киева, снова вернулись севернее, к Ливонии. Кульбиты этих областей в 20 веке и каша, образовавшаяся здесь после всех исторических процессов, немало удивили бояр, а судьба балтийских республик, Финляндии и особенно Калининградской области, в конце концов ставшей анклавом, не имеющим прямого выхода к территории самой России, была выслушана ими с огромным интересом. Конечно, по такому случаю полезли в атлас. И Псков, и Калининград там были, а также были и приграничные области соседей (без деталей, но достаточно подробно). Ефим, сделавший сегодня перерыв в своих богословских вопросах и весь день активно участвующий в разговоре, даже сказал:

–А ведь, если такие карты перерисовать, они много кому пригодятся…

–Эти карты, Ефим — ответил ему Седов — наш золотой запас на будущее. Особенно карта мира. Но сперва нужно, чтобы нас начали воспринимать всерьез. А вот Псков, схематично, с Ливонией, это, наверное, надо будет сделать…

Князь кивнул с серьезным видом, соглашаясь, и к этой теме они не возвращались. Остаток дня так и плыли по ставшей совсем небольшой реке, почти точно на запад. А к вечеру как-то сошли на нет и сплошные болота, по крайней мере с севера пошли луга с полями, а на постепенно повышающемся берегу то тут, тот там стали видны хвойные, скорее всего, сосновые, судя по цвету зелени, леса. Погода не поменялась, но все равно, стало как-то веселее. Небольшая деревушка с постоялым двором, куда в уже сумерках они пристали на ночевку, тоже была на северном берегу. А вот юг был все еще заболоченным. После совместного ужина корабельщики снова сразу ушли к себе, а Седов, по просьбе князя, кратко повторил сегодняшний рассказ о судьбе русского пограничья для Семена и Гриди. Те выслушали с интересом, подтвердили мнение насчет Литвы, сами задали несколько вопросов, но Николаю Федоровичу показалось, что они больше были заняты другими мыслями. Уж сколько-то он их за все это время узнал. Однако ничего особого вслух сказано не было, и все легли спать. На лодье сегодня оставался всего один караульный, да Гридя все же выходил ночью, проверял, все ли в порядке.

Утро началось по обычному распорядку — зарядка, умывание, завтрак. А вот за завтраком Данило сообщил, что, если все пойдет хорошо, к обеду они выйдут на волок. Эта новость вызвала оживление, и окончательные сборы прошли быстрее, чем обычно. Правда, погода быстро охладила эту живость — вчерашние просветы в облаках исчезли, все небо было затянуто сплошной серой пеленой, хорошо, хоть температура держалась на плюсе, да дождя, вроде, все же не ожидалось. Так что Федор почти сразу снова задремал, а вот остальные нет-нет, да и выходили из машины посмотреть на окрестности. И, надо сказать, отличия от последних двух дней были. Основное направление русла реки снова поменялось, так что они плыли сегодня в основном на северо-запад. Увеличилось количество полей, лугов, ну и, соответственно, жилья по берегам реки. Они видели даже мельницу, стоявшую на небольшом притоке на левом берегу. А вот сама река все уменьшалась и уменьшалась, став, конечно, не ручейком, но так себе речушкой. Правда, воды в ней было вполне достаточно для лодьи (с баркой, понятное дело). А еще на реке появились… ну, наверное, гидротехнические сооружения?… Половинные плотины? Седов не знал, как назвать частокол из кольев, обычно переплетенный прутьями, перекрывающий, к примеру, треть русла. Ясно было, что он повышал уровень воды в образующейся перед ним заводи. Настилы, проложенные по верху таких сооружений, подсказывали, что люди их еще как-то используют. Когда через пару часов характер реки изменился, и они снова поплыли по заболоченному участку, стало видно, что кое-где типичная болотная растительность (камыш или рогоз), да и сами кусты были не то вырублены, не то выкошены, в общем, проведены работы по расчистке основного судового хода.

Как пояснил все-таки окончательно проснувшийся Федор, такие полуплотины, кроме повышения уровня реки, скорее всего использовались как запани — для сбора и разделки сплавной древесины. С учетом догадки Николая Федоровича, что и мельницы где попало не ставят, нужно зерно, и запани просто так не строят — они выходили в более населенные районы с развитым земледелием. И действительно, когда заболоченный участок вскоре кончился, они снова увидели поля по берегам и все признаки развитого жилья. Поменялся и рельеф — на севере и северо-востоке проглядывали некие холмы, до этого ничего такого видно не было. Река при этом мелела на глазах, и они уже не удивлялись, встретив участок с совершенно прямыми берегами, однозначно обкопанными, настоящий канал, да и запани стали тоже встречаться гораздо чаще. Скорость лодьи при этом еще немного снизилась, так как ширины реки уже откровенно не хватало, и кое-где речникам приходилось браться за шесты, проходя узости в запанях, аккуратно проводя лодью с баркой.

Все это было довольно интересно, и сегодня Седов и бояре больше времени проводили на корме барки, разглядывая окрестности. Успели они и перекусить, забрав припасы с лодьи и уточнив у кормщиков (Пимен пояснил), что скоро придут на волок. Так что где-то после обеда, когда на левом берегу показалось большое село, все приготовились к чему-то новому. Конечно, при их низкой скорости их давно заметили и доложили, кому надо, и возле довольно большой для такой речушки пристани их уже ждала делегация из нескольких человек. Надо сказать, что возле села было несколько ручьев, здесь лишь немногим уступавших основному течению, на одном из них тоже стояла мельница, встречались и пристани, но это, видимо, было специальное место, и Данило про него, конечно, знал. Один встречавших был то ли помощником старосты, то ли представителем с постоялого двора, в общем, узнав, что ночевать и обедать они не будут, он испарился. А вот с представителем местной, ну, наверное, артели наемных работников по имени Демьян, Данило, Федор и Семен, обеспечивающий боярскую поддержку (стоять молча, выпячивать челюсть, всем видом показывать, как ему эти склоки быдла безразличны), вели обстоятельный торг, ссылаясь поочередно на погоду, на время года, на пустую лодью, на почти закончившийся сезон. Несколько человек деревенских и вездесущие мальчишки с восторгом смотрели на бесплатное представление. Но надолго это не затянулось, все понимали, как ценно светлое время в эти короткие дни. Да и подошедшие работники артели (человек семь-восемь крепких мужиков с парой лошадок) подсказали наблюдавшему за этим Седову, что это был, скорее, постоянный ритуал, и людям просто надо было собраться и одеться.

Ну, а дальше все пошло, как по накатанной колее. Мужики поднялись на лодью, и еще с полкилометра помогали гребцам шестами. А дальше, на очередной запани, все вышли с лодьи (и с барки тоже), оставив там лишь пару гребцов с теми же шестами. Местными была быстро собрана система из упряжи, надетой на лошадок, и канатов, в которой были предусмотрены специальные петли для людей, и вся компания с помощью этой конструкции потащила лодью с баркой по небольшому, чуть шире лодьи, каналу, отходящему от запани примерно на север и до их прихода перекрытому чем-то типа ворот из крепких досок. Кто-то придерживал лодью шестом на середине канала, не давая уткнуться в берег, и со скоростью пешехода все двинулись по набитой вдоль этой канавы и кое-где подсыпанной гравием дорожке. Тут-то Николай Федорович и понял, что значили слова князя, что волок пройдут по воде. Через пару километров канал привел их в небольшое озеро, но они просто прошли по этой же дорожке пару сотен метров по его берегу и попали в такой же канал, правда, теперь ведущий на северо-запад. По нему проводка шла еще, наверное, километров около трех, и канава закончилась в такой же запани, перекрытой запрудой, как та, из которой они вышли. Весь путь составил около пяти-шести километров и занял, наверное, часа полтора-два. Пока разбирали тяговую конструкцию, к компании снова подошли местные, уже из этой деревни, но, узнав, что ничего не нужно, и лодья сейчас же поплывет дальше, мешать не стали.

Пока шла проводка, Данило, конечно, был в гуще событий возле своей лодьи. Его зычный голос постоянно комментировал действия местных, очень образно и ярко. Но боярам и Седову уже было понятно, что это, опять же, традиция, и мужиков этих он давно знает, и они его знают, в общем, все в порядке. А Пимен, которого отрядили на их сопровождение, пока шли, рассказал, что это самый простой вариант прохода, так как у них практически нет груза, а то бы пришлось разгружаться (оказывается, у этих канав и глубина небольшая). При проходе больших караванов здесь иногда выстраиваются длинные очереди. Ну, и в очень сухое время канавы пересыхают, и приходится буквально тащить суда по грязи. Тогда уже каждая проводка становится тяжелым, долгим делом, не то, что сейчас. Ну, и конечно, те переволоки, в других местах, где надо хоть сколько-то тащить суда по гатям, на катках либо иным способом чисто по земле — тоже занимают гораздо больше времени.

Так что, рассчитавшись с Демьяном и его командой, все погрузились на воду и поплыли дальше. Речка была полным аналогом Чагоды, по словам кормщиков, называлась она Рядань и впадала в Тихвинку верст через 40. Места эти были хорошо заселены, так что доплывут до темноты, докуда бог даст, да и заночуют.

Смена окружения повлияла и на темы разговоров. Седов пытался было уточнить у Федора, на сколько хозяйств, примерно, приходится одна мельница. После уточнений, к чему это, статистическим подходом заинтересовались и князь, и Федор, даже Ефим проявил интерес. Выяснилось, что поземельные описи наличия всяких разных мельниц, кузниц и прочего, конечно, на Руси есть, но привязывать к количеству домов (или людей) обязательное наличие сопутствующих ремесел пока никто не спешит. Слишком разные условия везде, да и не нужно это пока — люди сами определяют, нужна ли еще одна мельница, или можно ездить за 15 верст в соседнее село, например. Да и дорого стоит пока что поставить хоть мельницу, хоть ту же кузницу, ну, а у владетелей и богатых людей зачатки и бюджетов, и планов развития территорий, конечно, были, но в основном пока все делалось «на коленке». Да и церковь недалеко от них ушла, хотя, конечно, крупные монастырские хозяйства имели планирование посерьезнее. Так что и Николай Федорович снова смог удивить бояр, рассказав основные принципы того, как планировалось что-либо в 20 и 21 веке. Планирование, учет и контроль — важнейшие вещи, кто понимает.

С этими разговорами они потихоньку плыли себе по Рядани. Говорить о каком-то серьезном увеличении скорости не приходилось, но признаки жилья (да и сами поселения) по берегам здесь были практически постоянно, так что насчет ночевки они не беспокоились. И действительно, в сумерках, уже привычно для них, они пристали у большого села на левом берегу реки. О размерах села говорило и количество огоньков, виднеющихся по берегам, и то, что в первый раз на пристань встречать их пришли представители сразу двух постоялых дворов. Правда, один из них, услышав, что едут бояре, без особых разборок уступил второму. Да и Данило подсказал, что не зря село называется Большие Дворы. Ну, а дальше уже было все, к чему они успели привыкнуть на реке (точнее, на реках, да) — постоялый двор, отдельная клеть, баня, ужин (повара расстарались на пироги) с медовухой. Как-то успокоились и речники, по пояснениям Пимена — да самой Ладоги они пойдут по течению, а и Тихвинка, и Сясь — реки быстрые, и у команды будет возможность отдохнуть. Да и уровень воды на волоке был неизвестен, добавил Данило, могли и застрять на день, чего никому не хотелось. Хоть и говорила Матрена, что морозов пока не будет, зима близко…

Седов нынче тоже как-то расслабился. Он, конечно, не знал заранее особенностей волока, но понимал, что важный участок позади, пройден без задержек, а впереди еще много километров, тьфу ты, верст… Так что вечером он сидел, рассеянным взглядом оглядывая клеть для «чистой» публики, да слушая треп бояр и корабельщиков (те, кстати, сегодня тоже не торопились уходить к себе). На этом постоялом дворе, как и у Матрены, чувствовалось присутствие женщины, способной повлиять на внешний вид — и половички, и занавески, и мелкие украшения были в наличии, а качество поданных на стол пирогов тоже говорило о многом. Были и соленья, и все остальное. Не удивительно, что под такую закуску, да под такое настроение, они в этот вечер немного перебрали медовухи и расходились спать в достаточно веселом настроении.

7

Молодые организмы и хорошее качество употребляемого продукта. Вот залог хорошего самочувствия на утро. Если хотя бы одной из этих составляющих нет — получится, как у Николая Федоровича, который проснулся нынче, когда бояре были уже на ногах. Хотя и у самого Седова, в общем, состояние организма было в норме. Ну, не считать же легкую жажду за проблему?… Так что, умывшись и сделав зарядку, он присоединился к остальным, как раз собиравшимся завтракать. В числе прочего на завтрак им подали горячие, с пылу с жару, мелкие блинчики типа оладушек, которые были очень хороши и ушли влет. Поэтому вызванному для расчета и официального прощания хозяину двора (невзрачный мужичок, ничем особо не выделяющийся), кроме стандартных благодарностей особо были высказаны теплые слова в адрес неизвестного пекаря, и за вчерашние пироги, и за оладьи сегодня. Мужик расцвел, видимо, насчет его хозяйки угадали, и обещал передать. Результатом этого стал приличных размеров сверток со свежей выпечкой, переданный в ответ из глубин поварни им «в дорогу».

Правда, бодрый с утра Данило за завтраком, немного сбавив голос, предупредил, что сегодня у них по курсу будет Тихвин, и лучше бы им сейчас решить, как размещаться. Сам он там останавливаться не собирался, бояре тоже, а в расстановке решили ничего не менять — Семен, как заказчик похода, и Гридя остаются на лодье, остальные сидят на барке в машине и не отсвечивают. На всякий случай передали Гриде подорожную грамоту, собрались и отплыли.

Первые пару часов с утра местность очень напоминала вчерашний день — мелкая речка, плотинки и запани, обжитые и обустроенные берега. Река здесь текла с востока на запад, добавляя лодье немного скорости. После того, как они вышли в Тихвинку, которую по объему воды можно было сравнить с Чагодой, скорость еще увеличилась, правда, большое число довольно крутых поворотов русла (при общем направлении течения на северо-запад), расслабиться речникам не давало. Встречались и заболоченные участки, но в основном край был и заселен, и обжит гораздо больше, чем земли в первой половине их путешествия. Хотя Седов и бояре знали, что полноводность Тихвинки обеспечивается такими же мощными болотами, как те, по которым плыли они, только расстилающимися немного севернее. В этом их вчера просветили Данило с Пименом, как и в том, почему здесь, при не самых лучших землях, довольно плотное (ну, для 16 века, конечно) заселение. Все оказалось немного печально, но очень просто — до этих краев не дотягивались набеги врагов Руси, да и особых княжеских междоусобиц здесь не было. Вот и вышло, что народ перебегал сюда, даже на не лучшие по качеству местности, в леса и болота, и при спокойной жизни довольно быстро обустраивался, превращая их в приличные земли.

Ничего удивительного, что при этом сам Тихвин, по словам кормщика, стал большим поселением, в котором даже по заказу князя Московского строили каменную церковь в местном монастыре. Обязательное наличие в нем москвичей, кстати, было еще одним аргументом в пользу того, чтобы боярам не раскрываться без необходимости, а князю так вообще не высовываться — мало ли, кто попадется.

Так они и плыли, следуя крутым поворотам русла Тихвинки и обсуждая местные особенности. Так они доплыли и до Тихвина, перед которым разбросанные тут и там деревеньки превратились чуть ли не в сплошную (по местным меркам, конечно) застройку, перемежаемую, впрочем, обработанными полями. Пока проплывали сам городок, все сидели в машине и не высовывались, но ни остановок, ни какой-то проверки их не было. Может, сказалась все та же пасмурная, серая погода, когда все сидели по домам и без особой необходимости не выходили, может, Данило перестраховывался, однако осторожно выглянули наружу они только примерно через час. Сам Тихвин к этому времени остался позади, а по берегам снова тянулись поля и довольно частые деревеньки. Так, в общем, и продолжалось еще часа два, после чего свист с лодьи обозначил время обеда. По словам кормщика и Семена, с которыми прошел короткий разговор, действительно, в Тихвине к ним никто не сунулся, ну, и хорошо. Данило выглядел довольным.

После обеда (вчерашние хозяйкины пироги за ночь ничуть не стали хуже) они некоторое время еще посидели на улице, но и количество деревень уменьшилось, и погода не улучшилась, так что пришлось вернуться в машину. Там они и оставались вторую половину дня, разговаривая о том, о сем, то возвращаясь к экономическим вопросам, то вспоминая о войнах княжеств и политике отношений с ливонцами, Литвой и другими воинственными соседями Руси. А воинственными в эти времена были все, причем, когда Седов раньше слышал выражение «война всех со всеми», он не воспринимал его буквально. Оказалось, что для теперешних государств (и их правителей) это самое обычное дело, и военные действия большей или меньшей степени организованности ведутся практически постоянно и именно — всех со всеми, пользуясь каждым удобным случаем, ну, или если он только кажется удобным.

Пикантности сюда добавляло то, что среди правителей всех славянских княжеств, включая Литву и Польшу, нормальной практикой было жениться между своими (об этом Николай Федорович знал), так что, мало того, что все князья были в родстве, часто бывало и так, что дочь, например, одного князя, выданная замуж за другого, через некоторое время вынуждена была участвовать в войне между отцом и мужем. Ну, как участвовать — быть на хозяйстве, обеспечивать тыл, но при случае и ополчение собирать или что-то подобное. Последним таким примером, который был еще у всех на слуху, и о чем рассказали бояре, была дочь прежнего князя Московского Ивана и сестра теперешнего князя Василия Елена, отданная за князя Литвы. Войны с Литвой были часто, а пограничные набеги — вообще постоянно, и это замужество должно было решить часть этих проблем. Увы, оно только ухудшило ситуацию — католики, особенно польские, с которой Литва сейчас была в унии, то есть, некоем совместном правлении, встали на дыбы, православную Елену постоянно в чем-то обвиняли, и после смерти своего мужа, литовского князя Александра, она была сначала фактически сослана и не по обычаю лишена своего большого наследства по мужу, а вскоре умерла (по слухам, была отравлена), что послужило, наоборот, еще одной причиной обострения отношений Москвы и Литвы, и привело, в конечном итоге, к (еще одной) войне между ними.

Так что при планировании каких-то серьезных действий в эти времена надо было учитывать и семейные отношения — и в плане, кого можно позвать на помощь, и в плане, кого, наоборот, лучше не трогать с учетом его родни. Седову это было, в общих чертах, известно, но при таких рассказах картинки из исторических книг оживали, помогая ему пропитываться духом этого времени. А еще внезапно включился на полную мощность его мозг, подкинув сам себе вопрос — задание «на ком женить князя?». Такое бывало, что подсознание Николая Федоровича выделяло что-то, считая некую мелочь важной, и он не стал по этому поводу ничего предпринимать, просто запомнил проблему и отложил на потом. Да и что сейчас-то можно сделать…

Под эти разговоры они не забывали периодически выходить наружу. Там, после приличного куска реки, на котором берега были в основном заросшими лесом и кустарниками, без признаков жилья, снова начались обжитые участки. А с ними почему-то и вернулись резкие повороты русла, хотя до этого река текла почти по прямой с востока на запад. Так они миновали пару приличных деревень (в одной снова была мельница), когда резко усилившийся матерно-командный голос Данилы подсказал, что снаружи что-то происходит. Осторожно высунувшись, они обнаружили, что ничего страшного нет, а есть слияние двух рек. Было еще светло, и можно было в подробностях разглядеть, что Тихвинка здесь соединялась, видимо, с Сясью, так как реки были примерно одного размера, обе с достаточно заметным течением. Поток, образовавшийся после слияния, соответственно, стал еще мощнее, пожалуй, его можно было сравнить с Мологой. Ну, и на таком месте, конечно, на берегу было приличное поселение. Как оказалось, берега Сяси были обжиты тоже хорошо, по крайней мере, первое время и деревни, и обработанные поля были видны очень часто. А еще — русло, повернув на северо-запад, стало почти прямым, и даже появился какой-то ветерок, что послужило (с соответствующими командами от Данилы) причиной постановки корабельщиками паруса. Тем самым они еще немного увеличили и так хорошую скорость.

Прямой участок тянулся верст на десять и закончился, когда начались сумерки. Вновь начавшиеся резкие повороты русла заставили кормщика убрать парус, а команду — снова налечь на весла, торопясь к известной им цели. Как выяснилось, вскоре по правому берегу снова начался обжитой участок, видимо, тут были удобные земли, и поселения следовали одно за другим. На берегу были обустроены и пристани, но Данило вел лодью дальше, и пристали они, только когда проплыли почти мимо всей густо заселенной части. Как сказали речники при высадке, хозяина здешнего постоялого двора Данило с Пименом знали хорошо, и обязательно остановились бы у него. Бояре обменялись понимающими взглядами, но говорить ничего не стали. И так было ясно, что «сеть», как назвал ее старче, должна была иметь своих людей, конечно, не на каждом дневном переходе, но уж на каждой серьезной реке точно, а Сясь как раз одной из таких серьезных рек, выходящих в Ладогу, и была. Впрочем, знакомство с хозяином постоялого двора никак не сказалось на действиях бояр — их точно так же разместили в комнатах, проводили в баню, накрыли на стол, куда точно так же, как и раньше, пришли Данило с Пименом. На осторожный вопрос князя — не будет ли чего от хозяина, Пимен ответил, что свои люди — это хорошо, но всем им ни к чему некоторые лишние знания. Вопрос на этом был снят, и все отдали должное ужину. Для таких внезапных гостей у хозяев было предусмотрено рыбное меню (ну да, на реке-то), и их потчевали ухой и запеченными сигами, очень жирными и буквально тающими во рту.

А после еды, когда уже все пили взвар, да и бражка с медовухой стояли на столе, Данило, немного помявшись, сказал:

–Завтра, бог даст, дойдем мы до Нево, а на ночь хорошо бы уже зайти и в Волхов.

Князь, бояре и Седов слушали его внимательно, понимая, что есть какой-то важный разговор.

–Так вот, еще когда мы были у Матрены, сказал она, что вам при проходе по Волхову и в Новгороде хорошо бы не раскрывать, что вы из Рязани, да с князем, и есть у вас для того задумки?…

–Есть — немного помедлив, ответил князь — до того Семен у нас выступал за главного, чтоб мне не раскрывать себя. Сами же мы представлялись рязанскими боярами, что, в общем, так и есть. Дальше же, и до Пскова, и там, нам бы уже нежелательно и о том рассказывать…

–А все же, князь — включился в разговор Пимен — что у вас там, в Рязани, случилось-то? Ну, если можно о том сказ вести…

–Переворот — еще немного помедлив, все же сказал князь то, что скоро станет по всей Руси известно — предательство боярское, и переворот, долго князем Московским подготавливаемый, и успешно проведенный… Были мы в плену у Москвы, да, пользуясь суматохой при набеге татарском, сбежали. Должны были после того нас убить под Рязанью, однако тот же набег и высланные перед нами в Рязань войска московские все замыслы перепутали, и случайно удалось нам из той ловушки выскользнуть. Ну, а дальше мы вам говорили — чудо случилось на глазах наших, стало известно будущее, ну, о том было уже сказано.

Все за столом немного помолчали, бояре — вспоминая те дни, речники — осмысливая новости.

–Так что же сейчас в Рязани… — начал было Данило, но его перебил Пимен:

–Какая же задумка про Новгород у вас есть?

–Так вот — вернулся к теме князь — задумка у нас такая: нынче и далее заглавным выставить старца Николая, под видом немца из земель дальних. То, что с Ладоги (а до того — с Балтики) в Новгород приплывет немец, никого же не удивит?… Ну, а с ним его люди, из русских, где он их набрал — ихо дело. А дело у них такое: набрать наемников на Руси для некой… малой войны, стычки, захвата, у них там, в Неметчине, а подробностей он раскрывать не будет, ибо то его тайна. Так на самом деле и будет делаться. Воинов же он будет набирать во Пскове, потому как далее планирует на Балтику их и вывести. Для того же дела ищет оружие и прочий припас, что, опять же, и в Новгороде, и во Пскове, нам нужно будет сделать — на торгу появиться, с кузнецами и прочими мастерами потолковать… Сам этот немец, хоть на русском говорит, но цен и порядков толком не знает, оттого дела ведут помощники его, то есть мы. Да, и мне самому при этом особо тоже показываться на людях не следует, так что я при старце буду находиться.

–Как же сможет старец быть немцем? — усомнился Данило, а Пимен пихнул его в бок.

–Позвольте представиться — сказал Седов, вставая — Клаус Теодор фон Сидов, пфальцкий дворянин. Имею намерение набрать войско в четыре-пять десятков русских солдат, известных своей силой, храбростью и отвагой. Цель же применения сего воинства лежит в пределах Европы и является тайной.

Сказано это было сначала на немецком, а после паузы (и значительно легче и свободнее) — на английском. Речники впали в ступор, да и бояре насладились произведенным эффектом. Такой вариант они обсуждали еще у Никодимыча, но тогда, конечно, обошлось без театральных представлений. Это дело надо было запить, что речники немедленно и сделали, и уж не взваром. Ну, а дальше пошел разговор на иностранных языках, которые, как оказалось, и Данило, и Пимен знали на приличном уровне. Правда, они лучше знали немецкий, чем голландский и английский с испанским, но и их уровень знания языка был все-таки достаточным для нормального общения, а не только «сколько стоит» и «где у вас рынок». Минут десять разговора оказалось достаточно для того, чтобы они признали, что да, несомненный немец, правда, из каких земель — по выговору не определишь. Ну, так то и не нужно, может, германец у англов жил, может, наоборот, то его дело. Серебро есть, а остальное не волнует.

Тут уже к разговору подключились и бояре. Выяснилось, что знания иностранных языков есть практически у всех, но у Ефима это были латынь с греческим (ну, и еще по мелочи там — арабский, испанский), у Федора языков было с пяток, но как раз на торговом уровне, хотя татарский и персидский были приличные. Впрочем, татарский, как выяснилось, знали почти все, и речники тоже, а Пимен тоже неплохо знал персидский. Князь, Семен и Гридя имели один тот же набор, правда, Семен оказался хорошо знающим польский диалект (одна бабушка у него, как выяснилось, была полячкой), ну, а Гридя ожидаемо разбирался в оттенках тюркских наречий. Немецкий же знали все, кто лучше, кто хуже. «Ну да, торговцы на Балтике да боярские дети — подумал Седов — нормальный набор, стандартный, по нынешним-то временам».

В общем, где-то с полчаса народ активно общался на иностранных языках. Тема, что называется, зашла, и всем вдруг захотелось на них поговорить. Но запал прошел, и Пимен, снова возвращаясь к прежнему разговору, сказал:

–Однако, в таком случае… старцу Николаю следует на лодью пересесть. И платье ему бы иноземное тогда нужно.

Стали разбираться, и выяснилось, что, с учетом уровня воды в Сяси и отмеченной сегодня примерной скорости течения, до Нево Данило планирует доплыть завтра к вечеру. А если повезет, и все хорошо будет, то и в Волхов уйти успеют, тьфу-тьфу. И если вставать на ночевку еще можно будет, как раньше — особо не видно будет, кто там и откуда, да как одет, то вот на следующее утро уже надо будет пересесть и что-то придумать с одеждой.

–Есть и одежда — сказал Седов — она, конечно, не совсем похожа на вашу, сразу видно, что иноземная, но нам то и надо.

Данило заикнулся было про посмотреть, но, получив еще один тычок от Пимена, притих. Бояре только посмеивались, видя такое любопытство кормщика и одергивающего его друга. В общем, снова хорошо посидели, правда, выпили все же поменьше, и спать расходились в хорошем настроении.

Этот заряд бодрости сохранился и на следующее утро. Возможно, причиной его стало еще и то, что начала меняться погода — на высоте поднялся ветер, и облака активно побежали на юг, рассеиваясь при этом. На земле же ветерок был, скорее, южный, но кормщики все равно засуетились, и Пимен даже пришел к боярам, поторопить их со сборами. Как оказалось, чисто северные и южные ветра на Сяси вблизи Ладоги не редкость, и удачей при плавании по реке считается поймать именно попутный ветер. Впрочем, бояре и так рассиживаться не собирались, и после короткого завтрака и расчетов с хозяином они отплыли тоже довольно рано. Сразу же был поставлен парус, и лодья потащила барку с хорошей скоростью. На барке некоторое время понаблюдали за проясняющимся небом и окружающей местностью, которая приняла довольно холмистый вид, но ветерок с утра был свежим, и все снова ушли в машину. Не успели толком рассесться и согреться, как лодья замедлила движение. Как выяснилось, относительно прямой участок реки кончился, и пошли повороты вокруг тех самых, хорошо видимых теперь, при солнце, холмов и холмиков, так что временами течение разворачивалось чуть ли не на юг. Однако совсем парус не убрали, и на более-менее прямых участках сегодня его использовали почти постоянно. А такие участки встречались достаточно часто, так как общее направление течения реки все же было — север, северо-запад.

Конец ознакомительного фрагмента.