Сад зеркал

Дмитрий Самохин, 2019

В зеркальном саду нет ни одного обычного зеркала. Тут живут деревья, невозможно древние, мудрые и лукавые. Их корни проросли через пласты почвы и реальности, другие миры питают их своими соками и преданиями, а деревья – слушают. Слушают, смотрят и не вмешиваются, а если вмешиваются – не признаются. Хочешь послушать вместе с ними, заглянуть в зеркало других миров и увидеть там себя? Сделай шаг, вот она – тропа. Сегодня ты можешь пройти по ней. Только недалеко, не дальше десятого дерева. Дальше – нехоженые тропы.

2. Осина

Изгой

Осина вынослива, терпелива и приучена опираться только на саму себя. Она всего боится, это правда — но правда и в том, что осина способна прорасти даже в преисподней.

Дмитрий Самохин

Мотылек

— Мы просто спим вместе, — сказал Крэг Шу по прозвищу Дракончик, младший брат из троицы братьев Шу, известных на весь Большой Исток.

— И что мне с того, что вы спите вместе. Нашел чем удивить. Ты мне лучше скажи, кто подбросил гром-пакет тетушке Пиу? Отчего она сделалась очень шумной и раздражительной, и мешала всем окружающим спать спокойно до самого утра, — поинтересовался я, смотря в честные глаза Крэга Шу.

Дракончик умел изобразить невинность. Только меня не обманешь.

— Преподобный, я тут ни при чем, — развел руками Крэг Шу.

— Конечно, ни при чем. А кто несколько дней назад обещал Сэму Доходяге, что расквитается с тетушкой Пью за гнусную пакость, которую она совершила над Лизой Бабочкой, с который вы, кстати, спите вместе. Старушка недолюбливает легких девушек. А кто так не легок на передок, как Бабочка, подбрось да выбрось.

— Красиво плетете, преподобный Крейн. Вам бы сказки писать да книжки издавать, — горько усмехнулся Дракончик и оправил свои встопорщенные усы.

— Зачем мне сказки, когда жизнь куда интереснее любых книжек, — сказал я и потянулся к стакану.

Дракончик пил «Протоку № 3». Я же гнусное пойло на дух не переносил. Хотя иногда по долгу службы приходилось употреблять. Особенно с Зеленым. Ведь Зеленый без «Протоки» даже разговаривать не станет. У него без «Протоки» мысль работает, как бы быстрее ее, родимую, раздобыть и употребить по глотку. Я всем напиткам предпочитал «Гиннес», вот это пиво так пиво, не то что ваша «Протока». Только вот добыть его в наших палестинах весьма тяжело. Власти в Большой Исток дорогое пойло не ввозят. Считают, что альтеры достойны только «Протоки» и прочих сомнительных удовольствий. Одна надежда на Ваню Бедуина. Он за кордон как к себе домой ходит и периодически приносит с собой что-нибудь интересное. Не для себя, так на продажу. Зная мои вкусы, а также вкусы ряда уважаемых горожан, он время от времени пригоняет с десяток коробок вкусного пива хозяину «Зажигалки», самого известного паба на весь Большой Исток. — Так скажи мне, Дракончик, если не ты обидел тетушку Пью, так кто же тогда такой смелый? — недоуменно спросил я.

— А я знаю, — разыграл обиженную невинность Дракончик.

Я ему не поверил. Может, конечно, и не он обидел тетушку, но уж точно знать должен, кто постарался. Только уперся гад, теперь ни слова из него не вытянешь. Вдруг у Ника Красавчега получится. Он скоро должен прийти.

Стоило мне о нем подумать, как дверь бара хлопнула, и в зал вошел наш любимый шериф. Он огляделся по сторонам. Утром в пабе мало альтеров. Люди делом занимаются, им некогда время свое пропивать. Вот к вечеру здесь будет не продохнуть. Появится весь цвет Большого Истока. Возможно, Зеленый или Злой выползут из берлоги. Раньше они все время вместе зависали, но в последнее время что-то промеж них случилось. Теперь не разговаривают, хорошо хоть ядом друг в друга не плюются. Хотя могут. У Зеленого после «Протоки № 3» в организме повышенное содержание кислоты. А Злой сам по себе ядовитый. Ему для этого ничего делать не надо.

Ник Красавчег приблизился к нашему столику, плюхнулся на свободный стул, заложил ногу на ногу и нахально посмотрел на Дракончика.

— Что, Шу, попался-таки? Судить тебя будем по всей строгости закона с прицелом на военное время.

— Какое военное время? Кто попался? Не берите мине на испуг, гражданин начальник. Я ни в чем не виноват, — не на шутку испугался Дракончик.

Красавчег только с виду такой добрый, а к типам сомнительным, способным на нехорошее, не просто строг, а предельно педантичен. Сказал посадит — значит, посадит. Сказал расстреляет, значит, пора читать отходную молитву.

— Военное время — оно всегда идет. Потому что вся наша жизнь война. А по остальным вопросам будь осторожен, Шу, потому что пока у меня никаких доказательств на тебя нет, но ведь будут. Что не может не успокаивать, — нахмурился Ник Красавчег, отчего стал неприятен. — Верно я говорю, преподобный?

— Так точно, подбрось да выбрось, — подтвердил я его слова.

— Так что гуляй пока, Дракончик. И не обижайся, если тетушка Пью захочет тебе отомстить. Мы ей сказали, что за бессонную ночь и траченные нервы ты ответ несешь.

— Но так же нельзя. Скажите ему, преподобный, — не на шутку испугался Дракончик.

— Нельзя, — согласился я. — Только вот и с гром — пакетом баловаться да людей невиновных обижать тоже нельзя. Так что выясняй с тетушкой Пью, что можно делать, а чего нельзя. Думаю, у вас получится найти общий язык, подбрось да выбрось. А теперь свободен. Мечтаю, чтобы ты растворился, причем как можно быстрее, и не портил мне утро своим лживым лицом.

Дракончик хотел было что-то сказать, но обвел нас взглядом и убедился, что стоит воздержаться. Здоровье, оно одно на всю жизнь, а тут можно его запросто потерять. Он вскочил, бросил на стол десятку и убежал, не оглядываясь.

— Где ты пропадал все утро? Почему я должен с подозреваемым работать? — сделав недовольную физиономию, спросил я.

По лицу Ника забегали гримасы. Магия мужского обаяния. Вот Красавчег бабам нравиться умеет. Разве это опасное свойство? Но обычные люди считают, что да, поэтому и упекли Ника, как и всех остальных, в Большой Исток. Правда, живется нам тут намного лучше, чем снаружи. Ведь здесь все свои. А там я себя чувствовал чужим, лишним среди толпы.

— Ты не поверишь, я вчера с такой девчонкой познакомился, — мечтательно вздохнул Ник, закатывая глаза.

— Вот избавь меня от подробностей. Не хватает мне еще пошлятины для красоты ощущений. И так Дракончик все утро испортил, а тетушка Пью приперлась ко мне в семь утра и спать не дала.

Я провел ладонью себе по горлу, показывая, где я видел весь этот мир с его проблемами. И для убедительности намерений добавил:

— Подбрось да выбрось.

— Ладно, если ты не хочешь слушать, какой у тебя друг счастливый, то я тебе расскажу про другое, — радостно заявил Ник Красавчег.

Чутье подсказывало мне, что разговор опять пойдет про женщин.

— Ладно, делись, что ты сияешь как начищенный пятак, — разрешил я, прихлебывая пиво из большой кружки.

Захотелось курить. Я достал трубку, старательно ее набил, поджег табак и затянулся. Крепкий, зараза. Табачок из-за кордона мне Ванька Бедуин таранит. Куда ни посмотри, весь мир вокруг него крутится.

— Я тут по дороге в «Зажигалку» такую девчонку видел. Огонь. Черненькая. Сиськи во, попа ВО! Ножки стройные. И я ее не знаю, — развел руками Ник Красавчег.

— И что тут такого удивительного? — поинтересовался я. — Ты, конечно, мужик видный, но в Большом Истоке женщин много.

— Да дело не в этом. Понимаешь, идет вся такая краля, принцесса из народа, а в руках чемодан тащит.

— И что? Подбрось да выбрось, чемодан — удивительное дело. Ты, Красавчег, ближе к телу, точнее к делу, — потребовал я.

Как бы я ни старался показать, что новость мне не интересна, но отчего-то чемодан приковал мое внимание. Может, у Ваньки Бедуина конкурент появился. Теперь чемоданами контрабанду таскать будет.

— Да тут не в чемодане дело. Вернее, конечно, в нем, но скорее в контрасте, — неожиданно выдал Ник.

— Теперь я понял, что ничего не понял, — зло заявил я. — Зеленого на тебя нет. Сейчас бы голову отгрыз за такие умные слова. Надо к народу поближе быть да попроще, чтобы каждый орк с тремя классами образования и длинным коридором тебя понял.

— Я вот что имел в виду, Крейн. Девушка типа принцесса, одета шикарно, все такое яркое, ухоженное. А тут чемодан. Ему лет сто еще в прошлом веке исполнилось. Потертый, засаленный, громоздкий, с большими ржавыми застежками. В общем, на какой помойке она откопала чемодан, один создатель знает. И теперь меня гложет вопрос. Зачем он ей потребовался, чемодан этот.

— Я тебе удивляюсь, Красавчег. Вроде мужик взрослый. Опять же шериф. А ведешь себя как мальчишка, подмышек не нюхавший. Ну, если тебе так интерес раздуло, подошел бы к девушке и снял опухоль. А то весь день мучиться будешь, а ночью страдать.

— Прав, Крейн. Чертовски прав. Вот сейчас сижу и думаю. Правда, чего я не подошел. А ведь тогда прошел мимо, цепанул взглядом, удивился, но растерялся как-то, — озаботился сильно Красавчег.

— Стареешь, Ник. Подбрось да выбрось. Раньше бы ты не позволил себе такую роскошь, как растерянность. Подумаешь, девушка. Ты когда в последний раз перед девушкой дар речи терял и превращался в слизня? На тебя это не похоже, Ник. Померь температуру, пока череп не взорвался.

— Прав ты, Крейн. Как всегда. Чего-то хватку теряю. Может, пора на пенсию.

Я прикончил кружку с пивом и задумался, стоит ли брать вторую. Или для одного утра одного Гиннеса вполне достаточно, чтобы почувствовать себя счастливым.

— Если ты уйдешь на пенсию, что тогда случится с Большим Истоком? Народные волнения и восстание обезьян. Лучше сиди на месте, так всем спокойнее. К тому же какая пенсия в неполные сорок. И не мечтай даже.

Все-таки я решил, что вторая кружка будет лишней. Мало ли что сегодня еще приключится, а я уже под градусом. Утреннее воздержание приводит к лучшему взаимопониманию с народом.

— Есть предложение, — сказал я.

— Весь внимание, — сгримасничал Красавчег.

— Чемодан был тяжелый?

— Пушинкой его назвать сложно, а до бетонной плиты чутка не дотягивал.

— Значит, с такой тяжестью она далеко не могла уйти. И если мы сейчас оторвем свои задницы от уютных кресел, подбрось да выбрось, то сумеем ее нагнать и удовлетворить твое любопытство. А то я за твое здоровье беспокоюсь. Нельзя же так себя изводить.

— Хорошо придумал, Крейн. Светлая голова, — обрадовался Красавчег.

— Так где, говоришь, ты ее видел?

— На Липовой возле магазина Доктора Бро.

— Совсем недалеко, — сказал я, поднимаясь из-за стола.

Но осуществить задуманное нам не дали. Дверь бара хлопнула, и к нашему столику засеменил Слава Не Пришей Рукав. Странное у него прозвище. Никто не знает, почему его так все зовут.

— Вот вы где. Я вас повсюду ищу.

— А чего нас искать, мы что, Эльдорадо.

— Там такое!.. Там такое случилось.

Слава Не Пришей Рукав тяжело дышал. Видно, бежал всю дорогу.

— И что там опять у нас стряслось? — спросил Ник Красавчег.

— Коля Факел…

— Что Коля Факел, подбрось да выбрось, — красноречие Славы меня жутко раздражало.

— Коля Факел погиб.

* * *

Коля Факел личного приземления не имел. Снимал угол у тетки Клык Марьи Ивановны. Она владела домом номер 12 по Расторопной улице, место сомнительное, славы дурной, да и Коля Факел тоже не пай-мальчик. За ним такие дела водились, что если бы его поймали с поличным — сидеть бы ему до скончания веков в Доме Покоя.

На Расторопной мне доводилось бывать раньше, впрочем, как и Красавчегу. По долгу службы и не в такую клоаку приходилось лезть. Поэтому ничему не удивляясь и ни на что не обращая внимания, мы добрались до места происшествия. Воспользовались полетом, ведь если напрямик на колесах, то можно полдня потратить на блуждания. А тут взлетел и на месте.

Дом в пять этажей над землей, а шестой уже давно ушел под землю, был взят под контроль кентаврами, так в народе звали подчиненных нашего шерифа. На большой земле их величали грозно — легавые, а тут кентавры. Должны же наши копы от пришлых чем-то отличаться.

Опустившись на землю, мы направились к дому. По дороге нас перехватил ретивый капитан, командующий на объекте.

— Шериф, тут такое дело.

— Ты не телись, не в молочном цехе. Мне по ходу действия все рассказали. Сейчас на месте все глянем и заценим, — осадил его Ник Красавчег.

Капитан на меня даже не взглянул. Вот что значит почет и уважение. Боятся гады, знают, что я их подноготную могу до чистых ногтей вызнать. Мне для этого трудиться не надо. Достаточно только в глаза взглянуть.

— А где сейчас наша Мария Ивановна? — спросил Красавчег.

— Тетка Клык уехала к дочери в гости еще вчера вечером. Так до сейчас не вернулась, — отрапортовал капитан.

— Хорошо, что не вернулась. С ней мы завтра поговорим. Есть за что по душам потрещать, — сказал Красавчег. — А ты проследи, чтобы когда она вернулась, больше никуда не делась. А то мало ли что, какие у людей нервы.

— Будет сделано.

— И еще… зачем столько массовки по такому рядовому случаю. Всех лишних кентавров по стойлам. Незачем народ честной пугать грозным видом.

— Все будет исполнено, — испуганно отчеканил капитан и попытался отдать честь.

Комната, если тот хламовник, в котором мы оказались, можно было назвать комнатой, походила на берлогу медведя-алкоголика. Столько старья я за всю жизнь не видел. Похоже, дела у Факела в последнее время шли не очень удачно, и он решил переквалифицироваться в старьевщики.

— Чем в последнее время Коля промышлял? — спросил я.

— Раньше он с Бедуином время от времени ходил. На Большой земле промышлял грабежами, часто с поджогом, по призванию. Мы на его фокусы глаза закрывали. Что на Большой земле происходит, то Большой Исток не касается. Но потом дело громкое вышло, его еще Школьным костром прозвали. Коля по пьяни не в то здание завернул. И вместо банка в школе оказался, спалил ее под корень. Хорошо, что дело ночью было, и никто, кроме сторожа, не пострадал. Да и сторож отделался только алкогольным синдромом, недели две стресс после пожара водкой лечил. Так Колю после этого дела сильно пробрало, и он больше на Большую землю не ходил. Заело его, что мог он детишек невинных запечь. Вот уже два месяца из Большого Истока ни ногой. Пару раз пожарным помогал, больше ни в чем предосудительном замечен не был.

Красавчег изложил все предельно ясно. Но все-таки что-то меня в этой истории смущало. Совесть — оно, конечно, дело понятное. От нее, как известно, далеко не скроешься, все равно заест. Но вот откуда она могла взяться у такого прожженного циника, как Коля Факел — вопрос с подвывертом. На него попробуй ответь. Колька попал в Большой Исток не младенцем, а вполне взрослым дяденькой с устоявшейся психикой и жизненным укладом. Очень уж обычников не любил. А чего их любить, когда они его двадцать лет за человека не держали.

— Скромное жилье, подбрось да выбрось.

— А у тетушки Клык Марьи Ивановны хором нет. У нее рабоче-крестьянское общежитие. Да и с санитарными нормами вечные проблемы, — с ядом в голосе сообщил Красавчег.

— Так чего не прикроете?

— Если прикроем, где вся эта шушера ночевать будет. По домам солидным пойдет, горло драть будет. Лучше уж здесь под присмотром.

— Логично, подбрось да выбрось. Только одного не пойму. Говорили, Коля Факел погиб, только что-то тела не вижу.

Я оглянулся по сторонам. Нигде ничего подозрительного. Постель не прибрана. На шатком столе, застеленном дешевой китайской клеенкой, початая бутылка коньяка, две пустые рюмки, тарелка с недоеденной закуской, по которой бегал таракан, ища пути к отступлению, под столом наблюдалась пустая коньячная бутылка. Вот и весь натюрморт.

— Да, кстати, а где тело? Мы сюда что, жилищный вопрос приехали обсуждать? — возмутился Красавчег. — Капитан, проясни ситуацию. Капитан, ты где?

Капитан вырос как из-под земли. Попытался отдать честь, вышло скомканно.

— Осмелюсь доложить. Тела-то нет.

— То есть как нет, подбрось да выбрось, — изумился я до невозможности.

— В привычном понимании тела нет, — испугался капитан.

— Что значит в привычном, непривычном. Я перестаю вас понимать, капитан. Потрудитесь внести ясность, — закипел Красавчег.

— Так это. Вот все, что осталось от Коли Факела, — сказал капитан и кивнул на стену позади нас.

Резко обернувшись, я заметил огромное выжженное пятно на белой стене. Теперь понятно, почему я его не заметил. Пятно формой напоминало человеческий силуэт, поверить в то, что это все, что осталось от Коли Факела, было очень трудно.

— Подбрось да выбрось!!!

— И не говори, — выдохнул изумленный Ник Красавчег. — И как такое могло произойти?

— Чтоб мне быть таким умным, — ответил я. — Вы уверены, что пятно и есть наш потерпевший? Других тел нет?

— Наши спецы соскоблили пепел со стены, провели анализ, достоверно пепел принадлежит Факелу. Даже Карма подтвердила, — смущаясь отчего-то, сказал капитан.

— Ну, если Карма подтвердила, то сомнений быть не может. Тогда мы в глубокой заднице. Я не представляю, что тут могло произойти, что нашего Колю так раскорячило.

— Будем копать, — сказал задумчиво Красавчег. — Одно ясно, Факел последний вечер своей жизни провел в бурной компании. И успел хорошо отдохнуть. Надо найти альтера, с которым вчера Коля умеренно возлиял. Капитан, ставлю задачу. Обойдите соседей, опросите народ, кто что видел. А мы с преподобным поедем. Нам тут больше делать нечего. Появится что серьезное, звоните.

* * *

— Ты слышал, Крейн, про нас с тобой уже стихи слагают? — поднимаясь по ступенькам крыльца, заявил Ник Красавчег.

— Подбрось да выбрось, неужели. И чем же мы так прославились и заслужили, — удивился я.

Наш народ стихосложением не очень-то балуется. Не та закалка. Правда, есть исключение — Дамиан Болтун. Тот любит покуражиться над словом. Понятное дело, от его слов мир чуть-чуть меняется. Грех не воспользоваться такой возможностью.

— Догадайся с трех раз, и оба раза как в небо, — Красавчег приземлился в кресло напротив и хищно осмотрел плетеный столик на предмет чем бы поживиться.

Сграбастал бутыль с вискарем, налил мне, не обнаружил второго стакана и, не церемонясь, хлебнул солидно из горлышка.

— Подозреваю, что во всем виноват Коля Факел, вернее его нелепая смерть.

— Зришь в корень. Хочешь послушать сатирические вирши?

И, не дожидаясь моего согласия, Ник продекламировал:

Как у нас в Большом Истоке шум, переполох.

Преподобный и Красавчег уж не ловлют блох.

Все случилось очень рано в доме тетки Клык,

Из Коли Факела негодяи сделали шашлык.

— Хорошо сказано, ничего не скажешь. Подбрось да выбрось.

— Там еще продолжение есть. Слушать будешь? — лукаво спросил Красавчег.

— Избави меня боже. Еще под вечер портить себе настроение. Как твои кентавры продвинулись в поисках злодея, прикончившего Факела? Или куплет и есть свежие сводки с полей?

— Других новостей сообщить не могу. Топчемся на месте. Соседей опросили, так они словно ослепли напрочь. Никого не видели, ничего не знаем, — развел руками Красавчег и облизнулся на вискарь.

— Подожди. А кто у нас на районе умеет глаза красиво отводить? — закралась мысль в голову.

— Проверял уже. Майк Гнутый к этому делу непричастен. Он уже три дня как животом мается, с белого друга не слезает. То ихтиандра зовет, то похоронные марши играет.

— Плохо. Версия красивая, — искренне расстроился я.

— А еще какие-нибудь светлые версии есть, Крейн? Или мы правда больше ни на что не годны?

Чувствовалось, что за последние два дня, что прошли с момента смерти Факела, Красавчегу сильно досталось. Работы шквал, а тут еще и общественность негодует, что среди них убийца как у себя дома разгуливает, и никто ничего не делает, чтобы помешать ему творить нехорошее.

— Пока в голову ничего не идет. Пусто, словно в бункере в раю. Кому мог Факел помешать. Он же мирный человек. На чужое никогда не зарился. А если и подрабатывал на себя чем незаконным, то никому от этого плохо не было, — задумчиво произнес я.

— Люди испуганы. И их можно понять. Может, встретимся со Злым. Он везде летает. Все видит.

— И что нам от Злого, подбрось да выбрось. Он-то, конечно, летает, только вот в окна к людям не заглядывает. Не поможет он нам. Надо кентавров твоих строить да по злачным местам пройтись. Может, кто что слышал. И внимательнее место преступления осмотреть. Не может там совсем следов не остаться.

В глубине дома послышался телефонный звонок. Вставать лениво, идти куда-то тем более. Вечер все-таки поздний, кому мог я потребоваться. Но телефон проявлял настойчивость. Пришлось уважить незнакомого собеседника.

В трубке слышно было тяжелое дыхание, словно кто — то со всех ног бежал на последний сороковой этаж небоскреба.

— Это дом преподобного Крейна? — спросили.

— Да. Чем могу быть полезен?

— Шериф у вас? Он к вам направлялся. Нам очень нужно с шерифом поговорить, — одышка усилилась.

— Ник, тебя хотят, — позвал я Красавчега, зажав трубку рукой.

Вернувшись в кресло, я наплескал себе еще стакан виски, чувствуя при этом, что стоит закончить с вечерним удовольствием, иначе удовольствие прикончит вечер. Красавчег вернулся быстро, не прошло и пяти минут, при этом вид у него был весьма раздосадованный.

— Беда случилась, — сообщил он.

— Говори, — потребовал я, отставляя в сторону стакан.

Похоже, вечер перестал быть томным.

— Марка Одержимого прикончили.

— Подбрось да выбрось, — не смог я сдержаться.

* * *

Марк Одержимый был метаморфом, и проживал он на Караванной улице, что на углу возле Сытного рынка. Там же в свое время жила Роза Калейдойнен, известная на весь Большой Исток своей прозорливостью. Многие держали ее за гадалку, хотя на деле она просто умела прозревать будущее. Правда, недалеко и очень туманно, но ей хватало, чтобы зарабатывать на кусок хлеба и быть уважаемой в народе. Роза прожила долгую жизнь, но погибла при странных, так до сих пор и не выясненных обстоятельствах. Я помнил день, когда нашли ее тело, в мельчайших подробностях. И хотя с тех пор прошло уже десять лет, Караванная улица не изменилась. Все те же старые покосившиеся домики в три-четыре этажа с балкончиками. Их строили еще тогда, когда Большой Исток не был отдан под заселение альтерам.

Нас с Красавчегом встречали. Трое кентавров весьма грозного вида с надвинутыми на глаза фуражками и постными лицами. Видно, что на службе они уже давно. Без выходных целый месяц, и от одного вида потенциально опасных горожан их тошнит. Заметив нас, они подтянулись, козырнули синхронно и сделали вид, что при исполнении.

Одержимый проживал на последнем этаже в квартире номер 417. Когда-то там обитал Зеленый, в ту пору, когда он еще был законопослушным гражданином. Впрочем, это было очень давно. Марка прозвали Одержимым за то, что когда он сильно нервничал, начинал меняться. Повлиять на процесс и остановить никак не мог, единственный выход — успокоиться и начать думать о чем — нибудь приятном. Но у него не всегда получалось, поэтому соседи и знакомые порой становились зрителями невиданного цирка. Большой амурский тигр вдруг превращался в макаку, которая демонстрировала всем свой голый зад, после чего оборачивалась кабинкой общественного туалета. И так из одного в другое, Марк мог чудачить часами. Мальчишки-озорники, к которым уже давно пристально приглядывался Ник Красавчег, чтобы получить удовольствие от просмотра бесплатного цирка, время от времени жестоко шутили над Марком. Зная его впечатлительную натуру, они ему в квартиру то препарированного воробья подбросят, то выпотрошенную бродячую собаку. Марк впадал в буйство, и вместе со всеми остальными малолетние бандиты наслаждались его метаморфозами.

— О происшествии доложила соседка Марка. Она время от времени заглядывала к нему, чтобы помочь по хозяйству, — сообщил один из кентавров, вызвавшийся сопровождать меня и шерифа до места преступления.

— Чем себе на жизнь Одержимый зарабатывал? — спросил я.

— Он был краснодеревщиком. Нельзя сказать, что жировал, но и бедным его назвать сложно, — сообщил мне Красавчег.

— Так, а что же все-таки произошло, что мы сорвались с места и помчались на ночь глядя на другой конец города? — спросил я.

— На Марка опять что-то нашло, и он обратился, а вот вернуться назад никак не может. Есть подозрения, что уже никогда не сможет. Поскольку скончался от напряжения, — доложил Красавчег.

Мы оказались в просторной квартире из четырех комнат, заставленной древней мебелью. Чувствовалось, что здесь жил человек, который понимает толк в хорошей обстановке. По комнатам сновали кентавры, что-то обсуждали, что-то записывали, заглядывали в каждый угол. Шла привычная оперативная работа на месте преступления. На наше появление никто не отреагировал.

Вдвоем с Красавчегом мы обошли и осмотрели все комнаты. Ничего интересного. И никаких следов преступления.

— Подбрось да выбрось, и где же тут Марк? — спросил я.

— Сам не понимаю, — сказал Красавчег, оглядываясь по сторонам.

Ник остановил пробегавшего мимо кентавра и задал ему этот вопрос.

— Так ведь никто не знает. Он же обратился, а вот во что и как теперь выглядит, мы пока не знаем. Рядом с ним никого не было. Пытаемся вычислить.

Ник Красавчег выругался грозно, но кентавра отпустил.

— Что делать будем, Крейн? Народ узнает, паника поднимется, а нам пока даже тело не предъявить.

— Если тела нет, а мы уверены в его существовании, значит, надо искать.

Происходящее мне очень не нравилось. Я поискал глазами, куда бы присесть. Все стулья и кресла были завалены хламом, старыми журналами, раскрытыми посередине книгами, давно не стиранной одеждой. На большом столе, накрытом прожженной во многих местах старой скатертью, стояли большая бутылка водки и пара стаканов, несколько пустых пивных бутылок сгрудились под столом. Рядом с водкой стояла тарелка с закуской. Скромные несколько кружков колбасы, пара соленых огурцов, маринованные помидорчики и чеснок.

— Подозреваю, что в последний день жизни Марк с кем-то встречался и выпивал. Это похоже на Колю Факела. Тот тоже перед смертью отдохнул с чувством, расстановкой, — сказал Красавчег.

— Надо бы найти этих неизвестных собутыльников. Уж они-то точно должны что-нибудь знать, — сказал я, присев на краешек второго обеденного стола.

Кстати, а откуда в одной комнате два обеденных стола. Интересно, от жадности, или Марк взял работу на дом. Мне показалось, что стол подозрительно пошатнулся и словно бы вздохнул. Наверное, именно так честные люди сходят с ума.

В этот момент один из кентавров заглянул в комнату и подозрительно на меня посмотрел:

— Что вы сделали?

Ник Красавчег также с сомнением уставился на меня.

— Крейн, а ну-ка встань, — попросил он.

Я поднялся, пока еще не понимая, что происходит. Ник и безымянный кентавр осторожно приблизились к столу, на котором я сидел, и стали осматривать его со всех сторон.

— Кажется, Марка мы нашли, — через некоторое время сообщил мне Красавчег.

Я с подозрением воззрился на обеденный стол. Большой, красного дерева, новенький, словно только что изготовленный. Кажется, еще даже лак не успел просохнуть. Странно, что я не прилип.

— Подбрось да выбрось!..

— Вот то-то и оно, — согласился со мной Красавчег и посмотрел на прозорливого кентавра. — Ты кто такой?

— Джек Браун, — ответил тот.

— Если я правильно помню, ты лучший следопыт. Можешь след взять?

— Я, конечно, попробую, но ничего обещать не могу. Я чувствую обрывки линий, но смогу ли раскрутить клубок, вопрос.

— Приступай, Джек Браун. Возьми с собой парочку кентавров, и попробуйте показать отличный результат. На рожон не лезть, найдете бандюгана, брать не пробуйте. Сразу меня с преподобным зовите.

Кентавр коротко кивнул.

— Выполнять!

Кентавр выбежал из помещения, словно легавая, взявшая след.

На горе стоит кабак.

В кабаке сидит дурак.

Курит тот дурак табак,

Ждет, когда же свистнет рак,

пробормотал себе под нос пожилой кентавр, вальяжно прогуливающийся по коридору.

— Думаешь, у Брауна получится найти преступника? — спросил я.

— Шансы есть. Но там, где из Коли Факела сделали силуэт на стене, никаких следов не осталось. Тут же есть зацепка. Если опять никого не найдем, завтра стихоплеты начнут новые вирши по улицам города распевать.

— С этим ясно, надо теперь подумать, как мы можем Марку помочь. Не век же ему столом жить, — предложил я.

— А чем мы ему помочь можем? Ты что-нибудь понимаешь в метаморфах? — спросил Ник.

— Я-то ничего в этом не понимаю. Но вот Рик Шепот в этом толк знает. Думаю, надо его просить о помощи.

Ник Красавчег поморщился, словно откусил добрую часть лимона.

— Тебе он, может, и поможет, Крейн. А меня даже на порог не пустит.

В этом была правда. Рик Шепот не любил Ника Красавчега, и тому были причины.

* * *

Рик Шепот согласился нам помочь. Правда, при упоминании Ника Красавчега зашипел на меня и посоветовал проваливать подобру-поздорову. Я никак не мог понять этого Рика. И чего он на Ника обозлился? Подумаешь, несколько лет назад замутил шашни с его бывшей женой. Предположим, в ту пору она еще не была бывшей. Но разве ж в том виноват Красавчег, ведь у него дар такой. А кто против дара сражаться будет? В какой-то степени все мы рабы своего таланта. Несмотря на это, Рик Шепот до сих пор терпеть не мог нашего шерифа и старался держаться от него подальше. Хорошо, что Шепот профессор математики, человек интеллигентный, а то в среде метаморфов до сих пор бытует обычай кровной мести. Устроил бы он нашему шерифу кровавую баню за поруганную честь, а так матрицы решает да корни из квадратных уравнений высчитывает — мирный человек.

Теперь о судьбе Марка Одержимого можно было не беспокоиться. Если его реально вернуть к человеческой жизни, Рик Шепот справится. Я сочинил для него пропуск на место преступления, чтобы кентавры к мирному человеку не цеплялись, и поехал домой. Было глубоко за полночь.

На обратном пути я встретил девушку с чемоданом. Ту самую, о которой мне так долго рассказывал Ник Красавчег. Она плелась по улице, и вид у нее был очень утомленный. И чего она повсюду со своим чемоданом таскается. И ведь что интересно. Сама такая утонченная, гламурная, вся на последнем писке моды, а чемодан у нее — крик о помощи из лавки старьевщика. Я даже не знал, что такие еще есть в Большом Истоке. Девушка шла по кривой улице, смотрела перед собой и о чем-то думала. Когда я проехал на своем красном Бьюике Роудмастере 1954 года выпуска с белой крышей, она даже не оглянулась.

Но вскоре мне стало не до нее. Мысли ушли далеко вперед. Похоже, мне не дадут покоя нынче ночью. О сне можно забыть глубоко и надолго. На крыльце моего дома сидел Крэг Шу по прозвищу Дракончик и курил какую — то гадость.

— О! Преподобный, я вот тут вас и дожидаюсь, — обрадовался он моему появлению.

Отчего-то ответной радости я не испытывал.

— Что тебе надо? На часы ты хоть иногда смотришь, подбрось да выбрось?

— Так это… Я к вам по делу, — растерялся Крэг Шу.

— Дела могут и утра подождать. А моя подушка давно по мне соскучилась, — проворчал я. — Что тебе надо?

— Только поговорить. Ничего больше. Дайте мне пять минут, и все будут довольны. А овцы начнут сожительствовать с волками.

Я обреченно опустился в плетеное кресло и достал из кармана пиджака пакетик с трубочкой и табаком. Неспешно набив трубку, я раскурил ее и, наслаждаясь ароматным дымом, помолчал, собираясь с мыслями.

— Теперь говори. И надеюсь, твои новости сумеют развеять мою скуку.

— Не режьте меня без ножа и правды, преподобный. Мне таки есть что сказать за последние чудовищные недоразумения, — развел руками Дракончик, достал из кармана куртки пачку сигарет, засунул одну в рот, подпалил и запыхтел.

— Слушаю тебя, Крэг, и заметь, я всегда к тебе хорошо относился. Другого бы выставил давно.

— Во-первых, хочу сказать за тетушку Пью. Мы с ней уладили наши непонятки. Теперь она счастлива. Я счастлив. Все счастливы.

— Счастлив это слышать. Ты ради этого мне спать не даешь? — я выпустил густой дым в ночной воздух. — Я пришел по поручению Обчества. Оно просит вам передать, преподобный, что сильно обеспокоено произошедшим. И заверяет, что к беспределу не имеет никакого отношения. Ручаться за Зеленого и Злого не можем, поскольку они всегда отдельно от Обчества жили и бедокурили.

— Это все? — недовольно пробурчал я.

— Почти. Обчество просит передать, что если к ним в руки попадется негодяй, осмелившийся пугать честных граждан, то они его поймают и доставят вам или шерифу в целости и сохранности. Ну, разве что несколько ребер попортят, но только в процессе транспортировки, — при этом Дракончик состроил такое честное выражение лица, что ему удалось бы провести суд присяжных, составленный из одних апостолов.

— Слушай внимательно. И передай Обчеству. Слышал, слушал, думал… много… одобряю, — сказал я, поднимаясь из кресла.

Дракончик тоже вскочил со ступенек.

— Может, у Обчества есть соображения, почему под раздачу попали Коля Факел и Марк Одержимый? — спросил неожиданно я.

— Так это. Обчество не знает. И я не знаю. Их вроде ничего не объединяло. И незнакомы они были. Правда, есть кое-что. Оба любили выпить да баб любили. И все время в одном и том же магазине затаривались. В Бублике.

— В Бублике, говоришь, — задумался я. — Что ж, посмотрим на этот Бублик.

* * *

Следующие три дня прошли спокойно. Никаких тебе происшествий. Правда, и никаких следов. Надежда, что кентавры во главе с Джеком Брауном выйдут на след преступника, не оправдалась. Несколько часов они бегали по городу, все в мыле. В результате остановились напротив Храма, где след потерялся. В моем Храме все было чисто. Я проверил несколько раз. Даже кентавров пустил похозяйничать. Сильно рассчитывали мы и на Рика Шепота, который должен был попробовать вернуть к жизни Марка Одержимого. Только и у него ничего не получилось. Сказал, Марк впал в закостенелую форму, так что его теперь или по прямому назначению использовать, или на дрова рубить. Ему уже все равно. Он давно ничего не чувствует. А ведь мы так рассчитывали, что Марк придет в себя и расскажет, как все произошло. Вдвоем с Красавчегом мы совершили визит вежливости в Бублик, где Факел и Одержимый закупались провизией, но и тут нам ничего не светило. Продавщица, девушка прелестной внешности и девственной глупости, не смогла вспомнить ни одного, ни второго. Во время допроса все время сбивалась на гламурные сплетни из глянцевых журналов. В общем, утомила наши мозги так, что мы позорно бежали из Бублика и поклялись без лишней надобности на полкилометра к унылому заведению не приближаться.

Мы как раз подходили к Зажигалке, когда произошло третье преступление. На пороге бара нас нагнал Джек Браун, который торжественно задыхающимся голосом сообщил, что нас срочно ждут на 3-й Травяной улице в доме номер девять. Больше он ничего не сказал и хранил молчание до самого места назначения.

Сперва я хотел возмутиться, почему за нами не прислали машину, подбрось да выбрось. Можно бы, конечно, и долететь, но жалко было попусту силы тратить, да и погода в последние несколько дней стояла нелетная. Как только Злой умудряется облака утюжить. Ведь несмотря на снега и дожди, каждый день взлетно-посадочную полосу тискает. Как выяснилось, зря я переживал. 3-я Травяная улица находилась всего в двух шагах от Зажигалки. Мы дошли за пять минут. При этом Джек Браун отказывался говорить, что стряслось, но постоянно повторял, что надо поторопиться, а то упустим.

Место преступления очень напоминало два предыдущих. Привычная холостяцкая квартира. Море хлама вперемежку с самым необходимым. Только одно отличало ее от того, что нам довелось видеть раньше. За похожим обеденным столом, накрытым на две персоны, за початой бутылкой коньяка и недоеденными закусками сидел человек. Если, конечно, так можно было назвать альтера, которого сильно заколдовали. И я его знал.

Перед нами сидел Ром Пломбир, известный на весь Большой Исток хирург. Золотые руки, как о нем все говорили. Он сидел за столом, печально уставившись на коньяк. В его взгляде читалось сожаление, что он уже не сможет прикончить бутылку и сбегать за добавкой. Половину его тела и часть головы покрывал толстый слой льда, и прямо на глазах он медленно нарастал, покрывая собой все тело. Стоял треск, словно при ледоходе. Губы Пломбира тонко подрагивали, зубы отчаянно стучали морзянку, а ледяная смирительная рубашка закрывала его целиком. Еще чуть-чуть, и она затянет полностью голову, перекроет дыхательные пути, и настанет конец.

Вокруг несчастного столпились кентавры и мучительно смотрели на страдания обреченного.

— Чего застыли, подбрось да выбрось! Помогите ему! — рявкнул я.

— Сбивайте лед. Не дайте ему задохнуться, — отдавал распоряжения Красавчег.

Кентавры его послушались, обступили Пломбира со всех сторон и стали обкалывать ледяные наросты. Сперва им удалось расчистить половину тела, но вскоре стало видно, что все это сизифов труд. Чем больше они скалывали льда, тем больше он нарастал.

— Может, Рика Шепота позвать? — предложил я.

— А он-то чем поможет? Рик по метаморфам специализируется. Тут другое заболевание, — отмахнулся от меня Красавчег.

— Тогда что делать будем?

— Нам Пломбира не спасти. Видно же. Не могут же кентавры до конца жизни обрабатывать Пломбира с утра до ночи. Даже если мне удастся выбить финансирование, вряд ли я найду достаточное количество добровольцев. Его же проще отпустить с миром, чем вечно спасать, — разочарованно процедил сквозь зубы Красавчег.

— Подбрось да выбрось, ну и положеньице. Надо спросить Пломбира, что он думает. Может, наводку такую даст, что мы найдем негодяя.

— Мысль дельная, Крейн, — согласился со мной Красавчег.

Ник отдал приказ, и двое кентавров в мгновение ока расчистили голову Пломбира. От заморозки и переживаний Ром Пломбир поседел. Он усиленно стучал зубами и явно что-то хотел сказать.

— Ром, ты же меня знаешь не один год. Скажи, кто такое сотворил и как у них получилось? — спросил Ник Красавчег, сев напротив Пломбира.

— Ммммм… оооо… тттыыылллеееккк… — сумел отстучать зубами Пломбир. Глазами он вращал так бешено, что у меня возникло опасение, что они сейчас выпрыгнут наружу.

Мотылек — информация полезная, только вот она нам ничего не давала. Она как сложное зашифрованное послание без ключа. И что с ним делать теперь? В Большом Истоке, и я это знал точно, нет никого по прозвищу Мотылек.

— Мотылек. Мотылек, — покатал на языке слово Красавчег и возмутился: — Какой такой Мотылек?

Ему это прозвище тоже было незнакомо.

— Оттттппппуууссттиттте ммменнняяяя, — отстучал Пломбир новое послание.

— Кто такой Мотылек? — настаивал на своем Красавчег.

— Ррриииттттааа Мммммоооотттыыыылллеееккк, — выдал несчастный.

— Отставить сбивать лед, — распорядился Ник Красавчег.

Он потянулся за бутылкой, налил коньяк по двум рюмкам и кивнул мне. Мол, присоединяйся.

Я не заставил себя уговаривать и жахнул коньяк, как последнюю гранату в подступающего врага.

На наших глазах Ром Пломбир превратился в ледяную статую, и мы с этим ничего не могли поделать. Выпили за упокой его души. Потом еще выпили.

— Подбрось да выбрось, а чем Пломбир был знаменит? — спросил я.

С Ромой мы знакомы не были, и ко мне в Храм он никогда не приходил.

— Он людей морозил. Мог лед из ничего создать. Мгновенная заморозка.

— И что, злоупотреблял своей силой?

— Какое там. Никогда ничего никому плохого не делал. Разве что замороженный сок в жару для ребятишек.

— Подбрось да выбрось, ничего тогда не понимаю. И что за Рита Мотылек? У нас на районе отродясь никого с таким именем не водилось.

— Вот и я о том же. Три трупа и ни одной зацепки. Не повесишь же на столбе объявление: «Ищу Риту Мотылек. Просьба кто ее знает, обращаться к преподобному».

— Ник, обязательно надо соседей расспросить. Может, хоть здесь кто-нибудь что видел. И пусть обходом займется Джек Браун. У него нюх на все подозрительное.

Красавчег подозвал к себе умного кентавра и отдал соответствующее распоряжение. Браун козырнул и исчез.

Мы как раз допили коньяк, когда Джек Браун вернулся, ведя за собой подозрительного старичка замшелого возраста.

— Каков улов? — спросил я.

— Вот этот пень кое-что видел, — ответил Браун.

— Но-но, попрошу без оскорблений. А то вообще ничего не скажу, — проскрежетал старик.

До чего же у него был неприятный голос.

— А вы что-то видели, дедушка? — зацепился за слова старика Красавчег.

— Я же об чем и говорю. В гости я пошел к тете Бесе. Она напротив по лестничной площадке живет. У нее вкусный чай очень. И телевизор показывает всегда. А не то что мой хлам — через раз и только две программы. Ночной канал для холостяков и магазин на диване. Мне сын уже сколько раз настраивал, но никакого результата. А зачем мне нужен ночной канал, если я уже давно забыл, как это делать, а что самое главное, зачем оно нужно. Да и от магазина на диване какой прок. Я вот в позапрошлом месяце не выдержал и купил у них набор ножей…

Похоже, старичок трудный оказался и с дефицитом общения. Если его не направить в нужное русло, то и к утру от него никакого толка не добьешься.

— Дедушка, так что же вы видели? — перебил его Ник Красавчег.

— Видел? Я видел? Ничего я не видел, — возмутился старик и огладил бороду. — Хотя постой, мил человек. Конечно, видел. Я же у тетки Бесе был в гостях. Она меня вареньем кормила и чаем поила. Ух, у нее и чай дюже вкусный…

— Так что же вы все-таки видели, дедушка? — чувствовалось, что Ник Красавчег еще чуть-чуть — и взорвется.

— Так видел я. Об чем и говорю, а вы меня все время перебиваете. И слова сказать не даете. По телевизору как раз передавали заключительную серию «Личное дело капитана Шевелящегося». Я его все время смотрю. Очень мне нравится актер, что главного героя играет. Чернявый такой, с бородкой, с вечно хмельным видом.

— Дедушка, — взрычал Красавчег.

— Так вот и говорю я, серия закончилась-то, я домой пошел, иду и вижу из квартиры вот ентой, где Ромушка проживает, выходит чемодан.

Или только мне одному показалось, но судя по злым лицам, все сошлись во мнениях. Старик просто издевается над нами.

— Какой такой чемодан? Дедушка, вы заговариваетесь. Может, вам доктора позвать?

— Не надо доктора, — твердо сказал старик. — Говорю я вам, из квартиры сперва чемодан вышел, такой старый, кожаный. У меня такой лет пятьдесят назад был. Еще во время войны. Потом девушка появилась. Молодая, красивая, модная.

* * *

Вот тебе и раз. Преступник у нас все это время под самым носом ходил, а мы на него внимания не обращали. Паскудная мысль глодала меня всю обратную дорогу. Судя по выражению лица Ника Красавчега, его она тоже не оставляла.

— А ведь она мне сразу подозрительной показалась, — наконец произнес Красавчег.

— Я ее тоже однажды видел. В общем, оба хороши. Новое лицо в Большом Истоке, а мы даже не полюбопытствовали: кто, откуда и чем человек дышит. А ведь сразу надо было связаться с Владом Таможенником и узнать, кто новый в Большом Истоке появился за последние несколько дней. Мы бы тогда сразу на Мотылька вышли, подбрось да выбрось.

— Не переживай, Крейн. Перехват уже объявлен. Скоро Мотылек будет сидеть у нас за решеткой, и мы тогда узнаем, зачем она учинила Большой Переполох.

Меня довезли до самого дома. Я пригласил Красавчега подняться ко мне, чтобы пропустить по стаканчику, но он отказался, сказал, что давно уже не спал в полную силу. Надо бы и отдохнуть. Завтра день трудный. Сил перед ним набраться следует.

Я вылез из черного служебного авто, попрощался с Ником и кентавром-водителем и направился по лужайке к дому. Открывая входную дверь, я ощутил странное предчувствие. Списал его на усталость и вошел внутрь.

Она была тут. Сидела на первой ступеньке лестницы на второй этаж, обнимала старый кожаный чемодан. При моем появлении она встрепенулась и посмотрела на меня.

— Вы — преподобный? — спросила она.

— Вы — Мотылек? — уточнил я, хотя и без расспросов все было понятно.

Она кивнула и печально улыбнулась.

— Мне идти некуда. Я подумала, что вы можете меня приютить, — тихим голосом сказала она.

Вот так поворот событий. Она что, дурочка совсем, ничего не понимает. Каждый человек в Большом Истоке, даже новичок, в курсе, кто такой преподобный Крейн. И прийти ко мне — это равносильно сдаче с поличным.

«А девчонка красива, очень красива», — неожиданно подумалось мне. Осиная талия, упругие бедра, красивая грудь, божественное личико, черные волосы. В такую можно и влюбиться.

… Я почувствовал, как во мне зарождается какая-то посторонняя энергия. Девушка вытаращилась на меня, черты ее лица потеряли привлекательность. А меня корежило так, словно к мозгу подключили электростанцию и пустили постоянный ток.

Девчонка не сводила с меня глаз, подернувшихся слезами. Вид у нее был испуганный. Она не желала мне зла, но делала так, что скоро я отдам концы, подбрось да выбрось. Я рухнул на колени. Глаза сильно заболели. Я потер их и обнаружил, что руки у меня в крови.

Девочка заплакала, схватила чемодан и бросилась к выходу. Обежав меня, она потянулась к ручке двери. В это время входная дверь резко открылась и ударила ее в лоб. Взмахнув руками, она упала навзничь. И в то же мгновение я потерял сознание.

* * *

— Ты в счастливой рубашке родился, Крейн, — заявил мне Красавчег.

Мы сидели на крыльце моего дома, попивали кофе и наслаждались солнечным утром. А ведь это утро я мог уже не увидеть.

— Я и сам себе удивляюсь, подбрось да выбрось. Мы же Пломбира тоже живым застали в процессе обращения, а остановить не смогли. Он умер. А меня с того света вытащили. И ничего. Даже глаза не слезятся, — отхлебнул я кофе и взял в зубы трубку. Пыхнул, затянулся и глубоко вздохнул.

— Это все Рик Шепот. Я его все-таки позвал на место преступления, показал, что сталось с Пломбиром, — начал Красавчег.

— И что, он стал с тобой разговаривать? — удивился я.

— Ну, я воззвал к его гражданской ответственности, — гордо заявил Красавчег. — Он осмотрел Пломбира. И дал наводку. Было о чем подумать.

— Когда же ты все это успел? — спросил я.

— Пока ты в бессознанке валялся. Кстати, пока ты был без сознания, и она тоже, процесс обращения не шел. Вот мы вас в искусственную кому и ввели. Так Мотылек до сих пор в ней находится. Есть подозрение, что если она очнется, ты начнешь умирать.

— Печально слышать, — сказал я.

— И все-таки. Преступника мы задержали, но я так и не могу понять, как она убивала. И зачем ей все это было нужно? — сокрушенно вздохнул Красавчег.

— Да не делала она ничего такого. Тут по-другому совсем дело обстоит, — вздохнул я.

— Так разъясни, Крейн. А то голова пухнет, словно тесто в квашне.

— Пока ты там возился с кентаврами, а я отлеживался от вчерашнего происшествия, я сделал то, что мы должны были сразу сделать. Связался с Таможенником и навел справки. Правда пять дней назад в Большой Исток приехала новая небольшая партия альтеров. Пять человек. И среди них девушка — Рита Мотылек. Я пошел дальше и раздобыл ее личное дело. Ничего примечательного. Девушка как девушка. Родилась, училась. Росла нормальным ребенком. Несколько месяцев назад у нее на глазах умер человек. Перед этим у них было свидание. Девушку задержали, допросили и отпустили. Против нее ничего не было. Потом произошло еще два подобных случая, когда здоровые мужики вдруг сердцем начинали страдать до летального исхода. Оба раза с ними была Рита. И тогда ею заинтересовались инквизиторы. Рассказывать тебе за этих тварей не надо. Они ищут таких, как мы, и отправляют в Большой Исток. Если случаются эксцессы, то убивают. Девушку поймали, убедились в том, что она альтер, окрестили Мотыльком. Она постоянно переезжала с места на место. Видно, за легкость в перемещениях и получила прозвище. Ее отправили к нам. В особенностях ее дара никто не разобрался.

— Глубоко копаешь, Крейн, — одобрительно покачал головой Ник. — Только все равно не понимаю, что же произошло.

— Я и сам не понимаю до конца. Могу сказать одно. Рита попала к нам в город и попыталась найти себе место. Но, видно, с деньгами было туго. Никого из знакомых. А Таможенник в тот день пил как сапожник и забыл о подъемных. Потом искать ее стал, да поздно. Она пошла по улицам в поисках ночлега. Набрела на Колю Факела. Он же был не дурак с девчонками пошалить.

— Это понятно. Но зачем она его? — спросил Красавчег.

— От испуга. Я сам почувствовал. Разговаривал с ней за жизнь, все хорошо было. Стоило подумать о ней как о женщине, тут меня и корежить начало, подбрось да выбрось.

— То есть пока Коля ее просто угощал да про красоты Большого Истока распинался, все было хорошо. Стоило ему попытаться подбить под нее клинья, так он сразу в тень на стене и превратился?

— Именно так. А Рита испугалась и убежала. То же повторилось с Марком, а потом и с Пломбиром. Потом и со мной.

— Хорошо, Крейн. Понятно почему, но не совсем понятно, как она это делала?

— Тут еще одно «но», Ник. Она не контролирует свою силу. Это происходит независимо от того, хочет она контакта с мужчиной или нет.

— Почему ты так считаешь?

— Вспомни первые свидания, подбрось да выбрось. Она пришла на них по доброй воле.

— Может, она просто деревенская дурочка и не понимала, что происходит? — предположил Красавчег.

— Вряд ли. Я с ней разговаривал. Не похожа она на деревенскую дурочку, — поспешил я его разочаровать.

— Остается вопрос, как она гробила поклонников?

— Именно в этом и состоит ее дар. Она обращает внутреннюю энергию против ее обладателя. В случае с альтерами энергия — их талант, их уродство с точки зрения обычных людей. Так Коля Факел остался всего лишь выжженной тенью на стене. Метаморф Марк превратился в стол и не смог вернуться назад, а Ром Пломбир обратился в ледовую статую.

— А ты?

— А мне Рита чуть не устроила спекание мозгов. Подбрось да выбрось, я до сих пор чувствую ее силу внутри себя.

Я долил горечи из кофейника в чашку и приложился. Пару глубоких глотков. Наслаждение.

— Что нам с ней теперь делать? — спросил Красавчег.

— Пока не знаю, Ник. Любая сила — это в первую очередь ответственность. Но Рита, как мотылек, летает повсюду совершенно бездумно. Она не знает ответственности, потому что не умеет контролировать свою силу. Если бы она научилась контролировать себя, ее можно было бы оставить жить среди жителей Большого Истока. А так… всем будет лучше, если она пока поспит в Доме Покоя. Может быть, мы придумаем способ контролировать ее силу и тогда разбудим ее.

— Мне это кажется жестоким, Крейн, — заметил Ник Красавчег.

— Подбрось да выбрось, у нас просто нет другого выхода, — выругался я, пыхтя любимой трубкой.

Уютный летний денек. Наконец-то долгожданное спокойствие. Надолго ли оно?

Ирина Лазаренко

Моральный урод

Плотожоры только что вылетели с острова. Первого наблюдательного пункта они достигнут через десять минут.

— Наземные посты! — гаркнул профессор, и внизу, на планете, тринадцать выпускников подскочили за своими столами. — По сообщению аргулеты, с востока на континент надвигается неопознанная угроза. Классифицировать, подготовить описания-протоколы, составить докладные, считать экзаменационным заданием.

Профессор представил, как забегали наблюдатели по своим комнатушкам: как экзамен? Как сегодня? Без предупреждения, без подготовки, без последней ночи над должностными инструкциями, всего через три месяца стажировки, в одиночестве… Помогите!!!

Профессор ухмыльнулся. Ему нравилось нервировать людей. Хотя он был почти уверен, что двенадцать наблюдателей с задачей справятся, получат свой гриф «Годен без ограничений» и отправятся исследовать миры поинтересней этого благополучно-сонного безобразия.

Насчет тринадцатого наблюдателя профессор поручиться не мог. Даже если он справится с экзаменом — его вопрос будет решаться отдельно.

Тринадцатый наблюдатель с шестого поста был сыном знаменитого астронавта и редким моральным уродом.

* * *

Пост Клора был замаскирован под скалу на морском побережье. В периоды хандры Клор подолгу сидел перед монитором, на который транслировалась картинка с берега, мечтал посидеть у воды и бездумно попялиться на темно-голубые волны, зарыться ногами в песок и подышать настоящим, не синтезированным воздухом.

Покидать наблюдательный пост запрещалось. Климат планеты был предельно дружелюбным, но стажировка проходила «в полностью реальных условиях, без увольнительных, послаблений и сказочек на ночь, это понятно?»

Если Клор благополучно сдаст экзамен, то большую часть жизни он проведет на подобных станциях, без всяких там сказочек. Почетная, ответственная, важная работа — изучать планеты, потенциально пригодные для колонизации.

Самый восточный наблюдательный пост, замаскированный под зеленый пригорок, находился в лесу. Его и пост Клора разделяло чуть более двадцати километров.

Он вывел на все мониторы изображения восточного леса и поправил воротничок.

* * *

24 километра

«Неопознанная угроза» выглядела как туча саранчи. Клор хмыкнул. За три месяца на этой планете ему не попадались насекомые, которых стоило бы счесть угрозой.

Просто большая подвижная туча буро-багряного цвета. Клор почти слышал, как насекомые шуршат, шелестят и чавкают — крупные, беспокойные, с длинными подвижными ногами. Подумалось, что когда туча волнуется и движется, она походит на встревоженно бьющееся сердце. Очень большое.

Он наблюдал, как это сердце приближается, пульсируя, а потом вытягивается в длинную ковровую дорожку и пикирует на оленье семейство. Только тут Клор заметил оленей и понял, что животные бежали. Не разбирая дороги.

Буро-багряная туча ухнула вниз, облепила оленей, и те сразу упали, будто им перерезали сухожилия. Клор почесал в затылке.

С минуту насекомые ползали по животным, обсев их так плотно, что самих оленей нельзя было разглядеть.

Когда саранча схлынула и расползлась по траве, на месте трех оленей остались только кости и какие-то внутренности в обрамлении ребер.

Плотоядная летучая стая. Ого. Клор на ощупь дотянулся до кофеварочной панели, механически включил её. Насекомые ползали вокруг останков, и казалось, будто кости лежат на пушистом пульсирующем ковре.

* * *

21 километр

После краткого отдыха буро-багряная туча поднялась в воздух и продолжила путь на запад. Клор хрустел пальцами, вертел на столе чашку с кофе и плохо понимал, о чем говорится в статьях и заметках, которые выдал ему поисковик. Перечитывал абзацы по нескольку раз.

Кровососущие летающие членистоногие. Насекомые, откладывающие яйца под кожу. Гигантские блохи. Не то. Всё не то.

Если эта плотоядная туча не отклонится от курса, то пролетит севернее одиннадцатого и третьего постов и выйдет к четвертому — возле рыбацкой деревушки, притулившейся в солнечном заливе.

Клор любил эту деревушку. Знал в лицо всех ее жителей. Собственно, за три месяца он выучил в лицо и по повадкам жителей всех селений у всех тринадцати наблюдательных постов и еще в других местах, где были установлены камеры наблюдения.

Он хотел бы предупредить людей об опасности.

Он не имел возможности и права предупреждать их об опасности.

Все эти люди, сами того не зная, составляли ему компанию в течение трех последних месяцев, и Клор привык к ним. Просто привык, строго говорил он себе. Как только начнутся настоящие испытания, он тут же абстрагируется от эмоций и начнет воспринимать аборигенов нормально, по-наблюдательски — как явление. Явления можно идентифицировать, классифицировать, описывать, изучать. Переживать о них — нет, нельзя. Ассоциировать себя с ними — совсем ни в какие ворота.

Клор одним глотком допил кофе и снова потянулся к кофеварочной панели. Если на этой планете водится подобная погань — разве жители не должны уметь угадывать ее приближение? Как-то противостоять? Спасаться?…

Да, они умели. Жители рыбацкой деревушки еще не могли видеть насекомых, на подлете их скрывали невысокие скалы. Но Клор видел, как они один за другим останавливаются, замирают, настороженно поднимают или наклоняют головы, прислушиваясь — хотя услыхать насекомых с такого расстояния было невозможно. Потом люди вскакивают, машут друг другу, кричат. Со всех ног бегут к хлипким деревянным домикам.

Кофеварочная панель ворчала. Нечитанные страницы справочников укоризненно смотрели на Клора с боковых мониторов. Сам наблюдатель сидел с приоткрытым ртом, вцепившись в столешницу, подавшись вперед, и смотрел на четыре больших монитора. Там мельтешили человеческие фигурки.

Люди бежали отовсюду. С пляжа, из ближнего лесочка, с моря — Клор видел, как рыбаки налегают на весла своих лодчонок, ему даже слышался скрип уключин, и он видел, как шевелятся губы мужчин: вот этот молится, а этот ругается, а этот что-то кричит остальным.

Захлопывались двери и ставни. Увязая в песке, бежали опоздавшие, падали и суматошно, взмахивая руками, вскакивали снова, бежали дальше, поднимая фонтаны мелкого медового песка. Их ждали. Распахнув настежь двери, люди подпрыгивали у порога, махали руками, кричали. Двери нескольких домишек были закрыты.

Клор почти улегся грудью на стол. Кофеварочная панель выдала трель готовности, он не услышал.

Над скалой поднялась буро-багряная туча. Бегущие остановились. Двери домиков захлопнулись, и Клор почти услышал их сухой стук. Как гвозди в крышку гроба.

Один рыбак упал на песок, вжался в него всем телом, закрыл руками голову. Другой кричал и махал камнем, подхваченным из-под ног. Остальные, опомнившись, снова побежали к домам, но даже Клор понимал, что они не успеют.

Он стиснул в кулаки взмокшие ладони. Багряное облако ринулось вниз, обернуло восьмерых человек дрожащими покрывалами, и те кулями рухнули на песок.

* * *

Клор помнил, как пять лет назад сидел в кабинете школьного психолога и с выражением вежливого внимания смотрел на монитор. Там были графики. Яркие, несерьезные и очень простые графики, от одного вида которых начинали ныть зубы.

— Сколько видов живых существ есть во вселенной?

— Два.

— Назови.

— Люди, вышедшие с Земли, освоившие космос, расселившиеся в нем. И все остальные.

— Все остальные — какие?

— Низшие, — заученно отчеканил Клор. — Интеллектуально, социально, цивилизационно.

— Излагаешь верно, — психолог поманил монитор, и тот развернулся к нему мордой. — А чувствуешь — нет. Ты склонен очеловечивать низшие формы разума, знал об этом?

— Да. В детстве у меня собака была. Я считал, что она рассуждает так же, как я. И всегда понимал, что она чувствует.

— Кто-то подарил тебе собаку?

— Нет. Она на улице привязалась. Я увидел, что она голодная и ей страшно. У меня был бисквит. Я покормил её и привел домой.

Психолог провел пальцами по сенсотуре.

— В колонии Рем-четыре собака не могла просто ходить по улице.

— Она с беговой площадки была. Ей пять лет исполнилось, старая для бегов, и хозяин её в лес увез. Пожадничал платить за утилизацию, была зима, он думал, собака просто околеет там и всё. А она смогла добраться до города. Того заводчика потом нашли и оштрафовали, а отец говорил, что на утилизации своих собак он всё равно сэкономил больше, чем заплатил штрафа. Собаку подвергли ветеринарному осмотру, потом приходили представители санитарных компаний, детская надзорная служба, семейный врач. Мне разрешили оставить её.

— И тогда ты понял, что очеловечиваешь низших существ.

— Да. Только я действительно её понимал.

— Конечно-конечно, — психолог снова махнул рукой, разворачивая монитор, и перед носом у Клора оказалась сложная динамическая инфографика. — Всенаправленная эмпатия.

— Что это?

— Атавизм, — пояснил психолог, окончательно запутав Клора. Увидел его растерянное лицо и вдруг рассмеялся, — «атавизм» — это слово-атавизм. Не пугайся, ничего страшного. Все мы в какой-то степени эмпаты, тут нечего бояться или стыдиться. Но в отношении низших существ… Атавизм. Ну, знаешь, как щетина на лице у некоторых людей. Ничего стыдного, ничего непоправимого, но только не в том случае, если ты намерен учиться на наблюдателя. Как ты собираешься работать с низшими существами, если будешь очеловечивать их? Ты же сорвешься и вмешаешься в нормальное течение жизни на какой-нибудь планете, бросишься кого-нибудь спасать и поставишь под удар весь исследовательский проект. Кто тебе допуск выдаст с такими рисками? Не усложняй себе жизнь, выбери специальность, не связанную с низшими — и всё будет хорошо. Может быть, экологическое направление, а? Будешь терраформировать планеты — отличная, нужная работа! Нет? Космозаводское направление? У тебя хорошие задатки. Криобиология? Очень перспективно.

Но Клор уперся. Он считал, что ему прямая дорога в наблюдатели — с его памятью и логическим мышлением, замкнутостью и любовью к черному кофе из системы Того…

Пройти вступительные препоны помог отец, договорившись об особых условиях: сына обучают как наблюдателя и параллельно, с первого же курса, он берется за изучение второй специальности. Клору было стыдно, что за него хлопочут, как за маленького, но он хотел, очень хотел стать наблюдателем. Второй специальностью он выбрал пусконаладочную, так что теперь мог самостоятельно собрать-разобрать на своей станции всё, от полуживой материи-оболочки до кофеварочной панели. Даже без роботов.

Но мечтал он о карьере наблюдателя. О далеких неисследованных мирах. О новых формах жизни. О схемах, отчетах, сводных таблицах, аккуратных колонках цифр и примечаний.

Он был уверен, что постепенно избавится от своего «атавизма».

У собаки Клора было имя. Но об этом никто не знал. Даже его родители.

* * *

15 километров

Вместо того чтобы «наблюдать и классифицировать угрозу» Клор прикидывал маршрут буро-багряной тучи. Просчитался — она вышла не на приозерный лес, а на горное селение у восьмого наблюдательного пункта.

Клор выругался и ударил кулаками по столу. Кофейная чашка тихонько дзинькнула.

В этих пятнадцати домах горного селения жили самые неспешные и незлобивые из всех его «подопечных». За исключением одного человека, пришедшего сюда месяц назад. Невысокий чернобородый мужчина поселился в доме женщины, которая, как понял Клор, вдовствовала.

Ни самой женщине, ни её сыну лучше от этого не стало — мужчина регулярно колотил обоих. А Клор ругался, вставал из-за стола, нарезал круги по отсеку и потом сосредоточенно избивал грушу в спортзале. Он был уверен, что чернобородый непременно «потерял» бы мальчишку в лесу или у горной речки, если бы тот был помладше.

— Пятый и седьмой классифицировали угрозу, — заявил голос профессора из сотоклипсы, и Клор дернулся. — Очень хорошо. Остальные — подтягивайтесь.

Клор потряс головой и вывел на большие мониторы результаты поиска — длинные перечни энциклопедий, справочников, отчетов. На маленьких мониторах бегали люди, спешили к своим домам. Буро-багряная туча неслась прямо на деревушку.

Сын вдовы выскочил из-за дальнего изгиба тропы, побежал к дому, бросив по дороге кузовок с малиной. Ягоды плеснули красным, буро-багряное надвигалось сверху.

Клор смотрел на монитор, его руки с растопыренными пальцами зависли над сенсотурой.

Если жители чувствуют приближение насекомых — почему бы им не делать этого раньше? Еще одна-две минуты — и не было бы никаких жертв. Что заложено в этом предчувствии, в этом временном промежутке?

Навстречу мальчишке выбежала мать. Схватила сына за плечи, потащила к дому. Он тут же обвис и вцепился в платье у нее на спине.

В дверях появился чернобородый мужчина, закричал что-то женщине в лицо. Схватил ее за руку и потянул, стал отрывать уцепившегося мальчишку, выталкивать его за порог.

— Я убью этого урода, — вдруг сказал Клор и не узнал своего голоса. — Я приду и забью его насмерть кофеварочной панелью.

Буро-багряная туча была уже почти над домом. Мальчишка, очнувшись, разжал пальцы, выпуская материно платье, увернулся от отчима и бросился в дом. Лицо чернобородого исказилось, и Клору показалось, что он слышит басовитый яростный рык. Мужчина втащил в дом женщину и потянул на себя дверь.

И тут же вылетел из нее, словно лосось из воды. Клор увидел его рот, раскрытый в вопле, и бледное женское лицо со сжатыми губами. Мгновение она смотрела на чернобородого, а потом захлопнула дверь.

Клор успел отметить, что «ковровая дорожка», ринувшаяся вниз, стала короче. Потом буро-багряное покрывало обняло человеческое тело, и вместе они рухнули на порог.

Куда делись другие насекомые? Будет вторая волна?

* * *

9 километров

Мелкие мухи, выкусывающие частички кожи. Гигантские стайные клеще-пиявки, которые вначале обескровливают, а потом обгладывают тело. А, вот она, плотоядная стайная саранча!.. нет, не подходит — питается падалью…

Жизнь старика и его собак была размеренной и скучной. Но когда Клор наблюдал за этой троицей, на него снисходило удивительное умиротворение. А самое главное — из их быта он узнал много полезного, что могло пригодиться колонистам, если бы они прибыли сюда для поселения.

Может, у Клора не вполне еще получалось относиться к аборигенам как к явлению, но работать с информацией он умел.

Наблюдатель прищурился на монитор, хотя все было видно прекрасно. Насекомых стало еще меньше.

А седой старикан с добрыми глазами сидел на пороге своего жилища и улыбался. Большие, коричневые от загара руки лежали на спинах собак, артритные пальцы перебирали густую пепельную шерсть. Все трое спокойно смотрели на буро-багряную смерть, которая летела к их бревенчатому дому. Открытая дверь была прямо за их спинами, но они не обернулись. Старик щурился и улыбался солнцу. Собакам было жарко, они часто дышали, высунув языки и тоже, казалось, улыбались.

Буро-багряные покрывала обнимали три тела несколько минут, а потом рассыпались по траве.

* * *

Клор сидел, упершись лбом в ладони, и тупо смотрел в полупустую чашку. Почему старик и собаки не ушли в дом? На этой планете нет более приятных способов покончить с собой?

— Первый, второй и десятый классифицировали угрозу и подготовили описания-протоколы. Жду докладных. Пятый и седьмой задание завершили. Остальные — подтягивайтесь.

Клор сердито отодвинул чашку.

Убрал из выдачи общие энтомологические справочники, вывел результаты локальной базы. Долго листал страницы, постукивая по сенсотуре, потом раздражённо махнул на боковые мониторы, и те погасли. Плевать, куда полетят насекомые дальше. В конце-то концов!

Муравьи, которые вбуравливаются под кожу. Стрекозы, объедающие уши. Чего только не находили наблюдатели на планетах, потенциально пригодных для колонизации. Даже тлю, которая питается ногтевыми пластинами.

Ага. Шевеля губами, Клор дважды перечитал полторы страницы из отчета наблюдательницы, изучавшей теплую планету в пяти световых годах отсюда. Потом снова включил боковые мониторы, улегся на стол животом, опрокинув чашку. Черная лужица кофе растеклась по столешнице.

Продолжая шевелить губами, Клор рассматривал картинку с тех мест, где пролетали насекомые. Останки оленей, собак и старика лежали там, где их настигла смерть. В рыбацкой деревушке и горном селении складывали погребальные костры.

В селении — спокойно, деловито. Никто не делал вид, что так уж расстроен смертью чернобородого, хотя лица у людей были приличествующие случаю, скорбные — но Клор ясно видел, что это лишь вежливая мина. Женщина и ее сын держались за руки, и взгляды у них были виновато-счастливыми.

По рыбацкой деревушке разлилось горе, искреннее и всеохватывающее. Клора раздражали горестные лица людей, которые закрылись в своих домах, не попытавшись спасти опоздавших.

Пусть это было невозможно. Пусть рыбаки это знали. Но…

А собственно, что — «но»?

Задумчиво покусывая губу, Клор смотрел на троих осиротевших детей, которые с отчаянно-гневными всхлипами колотили пятками по песку. Наблюдатель кивнул, откинулся в кресле. Прищурившись, наблюдал, как вновь поредевшая буро-багряная туча пикирует на корову, что пасется на выгоне за деревенькой у поста номер девять, в четырех километрах отсюда.

Корова принадлежала румяной полной бабе, которая наверняка сейчас рыдает в избе над судьбой своей кормилицы. Но животное, подвернувшееся на пути насекомым, невольно спасло жителей деревни. Успели добраться до своих домов все селяне, включая древнюю сварливую бабу, гревшую кости на лавке у забора, и пятерых детей, которые плескались в прудике у другого конца деревни.

* * *

3 километра

— Третий, восьмой, девятый, двенадцатый классифицировали угрозу. Первый, второй и десятый задание завершили. Жду остальных.

Клор заканчивал заполнять описание-протокол. Угроза описана ранее, идентифицирована. Класс пять. Плотожор. Плотоядная саранча, охотится стаей, не контролирует количество съеденного. Летучая стадия — завершающий этап развития, наступает в конце сухого сезона.

— Дохнет от пережора, — с удовольствием сказал Клор.

Это означает, что насекомых действительно становится всё меньше, и этот кошмар не будет длиться вечно. А ему не нужно наблюдать за их дальнейшим полетом. Плотожоры — фактор опасности, аборигены — явление, экзамен благополучно сдан. Дадут ли ему допуск? Возможно. «Годен с ограничениями». Но все-таки годен.

Клор вывел на мониторы изображения окрестных селений. В каком из них закончится пиршество?

Наблюдательница, первой описавшая это явление, назвала саранчу «санитарами селений и лесов». Клор с удовольствием привязал бы поэтичную коллегу к дереву на пути багряного роя и поинтересовался, не изменился ли её взгляд на санитарию.

А ведь местные жители знают, что чем больше насекомые сожрут, тем короче будет их полет. Это знал старик с добрыми глазами. И его собаки — верные, мудрые и тоже очень старые.

Между десятым и шестым наблюдательными постами возилась в песке девочка лет пяти. Дом был слишком далеко, она бы не добежала до него. Да и не пыталась. Сидела, таращила круглые глаза на буро-багряную тучу, неуверенно махала на неё деревянной лопаткой.

Мать побежала за ребенком. Отец — за матерью. Так на пляже все трое и остались: обглоданными костями подле недостроенного песчаного замка.

Клор громко выругался, швырнул кофейную чашку в стену и вскочил из-за стола.

* * *

0 километров

Он сидел на берегу моря и грел в руках бокал с коньяком. Штаны подвернул и зарылся ступнями в мокрый песок. Сверху его понемногу подмывали крошечные теплые волны.

Клор щурился на нежаркое вечернее солнце и улыбался.

Он не стал гадать, кого еще успеют сожрать насекомые до того, как окончательно передохнут. Молодую пару, которая живет в бунгало, что в двух километрах западнее поста? Или кого-нибудь из плантаторов, что выращивают хлебные деревья в южном селении, у поста номер семь? А может быть, близнецов-смолокуров?

Клор обернулся, отсалютовал бокалом ошметкам охлажденной вырезки на песке и мертвой саранче. Последней. Самому Клору этого количества мяса хватило бы на пару недель. Сотня насекомых справилась за пару минут.

— Единственный раз, — ожил в сотоклипсе голос профессора, — единственный раз за пять лет учебы ты умудрился превзойти мои ожидания. Сегодня.

Клор сделал еще глоток. Он не обольщался насчет профессора и его ожиданий. Он хорошо знал инструкции.

— В плохом смысле, разумеется, — добавил профессор, — такого демарша даже я от тебя не ждал!

Клор смотрел на море и улыбался. И молодая пара из прибрежного бунгало, и плантаторы, и близнецы-смолокуры, и все другие обитатели ближайших селений — они будут жить.

— Быть тебе техником, парень, — припечатал профессор, и в его голосе звучало удовлетворение (так и знал!) пополам с сожалением (пять лет потратил на этого урода!) — К работе наблюдателя непригоден.

«Наверное, мне нужно было родиться триста лет назад, — думал Клор, — когда врачами, пожарными, спасателями были люди, а не машины».

— Вы правы профессор, — сказал он вслух, растянулся на горячем песке и поставил бокал на живот, — нельзя мне вверять наблюдательный пост.

Профессор молчал, но Клор знал, что сейчас он важно кивает и поджимает губы. Помолчал, глядя на птицу, парящую в сине-сиреневом небе.

— Я — моральный урод. Неполноценный элемент общества. Только знаете, профессор, почему-то никогда прежде я не чувствовал себя таким… бесконечно нормальным и полноценным.