Адмирал Империи – 34

Дмитрий Николаевич Коровников (2024)

Государь-император мёртв. Раздираемая на части Российская Империя, в пограничных звездных системах которой до сих пор крейсируют вражеские эскадры АСР, постепенно погружается в хаос братоубийственной войны. Претендентов, желающих захватить трон и основать новую династию, слишком много и все они готовы идти до конца. В учебниках истории этот период назван Гражданской Войной 2215–2216 годов. Те же, кто пережил эту трагедию, назвали ее более понятным для русского человека словом Смута…

Глава 1

Место действия: столичная звездная система HD 35795, созвездие «Орион».

Национальное название: «Новая Москва» — сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется Российской Империей.

Точка пространства: орбита планеты Новая Москва-3.

Борт линкора «Юта».

Дата: 3 мая 2215 года.

Канцлер Шепотьев, простившись с адмиралом Самсоновым, как и обещал, тут же отправился в расположение Гвардейской Эскадры, якобы до сих пор пребывая в статусе переговорщика с командующим Черноморским флотом от лица Государственного Совета.

Мониторы в капитанском мостике флагманского линкора «Москва» высветили приближение шаттла Шепотьева. Контр-адмирал Шувалов следил за его маневрами, он с самого начала относился к затеянным канцлером переговорам без особого энтузиазма. Контр-адмиралу вся эта дипломатическая суета сейчас казалась последним делом.

С другой стороны, официальный статус канцлера Шепотьева был слишком высок, чтобы контр-адмирал мог позволить себе проигнорировать его прибытие. Все-таки Шувалов до сих пор оставался кадровым офицером на службе Российской Империи, а значит, обязан был подчиняться приказам вышестоящих инстанций. Пусть даже в глубине души Петр Григорьевич и подозревал, что визит канцлера вряд ли сулит что-то хорошее.

Поэтому когда наконец шаттл Шепотьева пристыковался к правому причальному шлюзу «Москвы», контр-адмирал первым направился встречать высокого гостя. Уж лучше сразу взять инициативу в свои руки и постараться как можно быстрее выпроводить непрошеного визитера восвояси. В конце концов, у Шувалова сейчас хватало более насущных забот, чем тратить драгоценное время на бесплодные миссии.

Однако стоило створкам шлюза с тихим шипением разойтись, как стало очевидно, что быстро избавиться от канцлера вряд ли получится. Весь вид Шепотьева буквально излучал решимость довести дело до конца.

— Ну, здравствуйте, Петр Григорьевич, — воскликнул канцлер, протягивая контр-адмиралу для пожатия тонкую кисть, унизанную перстнями. — Вот уж не думал, что нам с вами придется вот так запросто встретиться посреди всей этой заварушки.

Несмотря на показное добродушие и проникновенность тона, во взгляде Шепотьева затаилась откровенная настороженность. Было видно, что он скорее прощупывает собеседника, чем искренне радуется неожиданной встрече.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, — сухо откозырял Шувалов, всем своим видом давая понять, что не настроен сейчас на долгие задушевные беседы. — Должен признать, вы и впрямь застали нас в не самое подходящее для светских визитов время. Как видите, обстановка в секторе меняется с каждой минутой и требует от командования Гвардейской Эскадры полной сосредоточенности на боевых задачах.

— Именно поэтому я здесь, мой дорогой Петр Григорьевич, — многозначительно улыбнулся Шепотьев, в свою очередь, делая вид, что не замечает прохладного тона контр-адмирала. — Дело в том, что мне поручено передать вам важное сообщение от членов Государственного Совета и проследить, чтобы его содержание было правильно понято.

— И что же это за сообщение такое, позвольте поинтересоваться? — Шувалов скептически приподнял бровь, всем своим видом давая понять, что не слишком-то доверяет благим намерениям канцлера.

Шепотьев не торопясь извлек из внутреннего кармана камзола маленький планшет.

— Здесь изложена консолидированная позиция высшего руководства Империи касательно текущего кризиса. И главный ее посыл таков — необходимо любой ценой избежать масштабного кровопролития и вооруженного противостояния с Самсоновым. Его корабли, под каким бы предлогом они здесь ни появились, являются частью регулярного космофлота Российской Империи. Брат не должен идти на брата…

Шувалов невольно хмыкнул про себя от подобного лицемерия. И это говорит тот, кто разослал по всем звездным системам Империи универсал, в котором призвал адмиралов вмешаться в дела двора. А теперь, видите ли, призывает гвардейцев опустить оружие и не препятствовать линкорам и крейсерам Самсонов в их беспрецедентном марше на столицу.

Раздумывая над этим, Петр Григорьевич машинально пробежал глазами короткий текст, высветившийся на мониторе. Брови контр-адмирала недоуменно поползли вверх — требование допустить корабли Самсонова к Новой Москве и впрямь было подано как чуть ли не официальная позиция всего Госсовета совместно с Сенатом. Будто бы министры, губернаторы и прочие сановники пришли к единодушному решению, что в сложившейся ситуации лишь прямой и честный диалог с мятежниками может предотвратить эскалацию насилия и спасти Российскую Империю.

«Так-так, и кто бы, интересно, подписал эту филькину грамоту?» — саркастически прищурился Шувалов, дойдя до завершающего абзаца. Увы, но вопреки его ожиданиям никакой подписи или официальной печати в конце документа не обнаружилось. Получалась какая-то совсем уж несусветная чушь.

— Знаете что, ваше высокопревосходительство, — решительно поднял глаза на канцлера Шувалов, уже не пытаясь скрывать своего раздражения, — при всем уважении, но рекомендация Госсовета в таком виде для меня, как командующего Гвардейской Императорской Эскадрой, юридически ничтожна. Я имею четкие инструкции первого министра и Министерства Обороны не допустить корабли Самсонова к планете и намерен твердо их придерживаться. Если же министры и правда хотят разрешить проход мятежников к столице — пусть пришлют мне нормальный письменный приказ установленного образца. А до той поры, извините, вынужден остаться при своем.

— Но Петр Григорьевич, — вкрадчиво замурлыкал Шепотьев, — неужели вам не ясно, насколько взрывоопасна сейчас обстановка? Ведь любое неосторожное действие или слово может стать той самой спичкой, от которой вспыхнет пожар, способный испепелить все основы нашей государственности.

В голосе канцлера зазвучали елейно-просительные нотки. Казалось, он буквально умоляет гвардейца убрать в сторону все свои подозрения и внять гласу разума. Вот только в глубине этих хитрых прищуренных глаз по-прежнему затаилась какая-то лукавая искорка, намекающая, что не так-то все просто.

Шепотьев вновь понизил голос до шепота:

— Ну сами подумайте, какой смысл Самсонову сейчас затевать бучу и бросать вызов центральной власти? Он ведь не идиот и прекрасно отдает себе отчет в соотношении сил. Против него и горстки корабли его «черноморцев» ополчится вся военная махина Империи… Час тоу назад я имел разговор с Иваном Федоровичем и по его итогу уверен, что на самом деле Самсонов прибыл сюда вовсе не бунтовать, а наоборот — засвидетельствовать свою лояльность трону и присягнуть на верность новому императору. К тому же он понимает, что после всех своих прошлых, скажем так, непонятных маневров ему срочно нужно реабилитироваться в глазах власти. Иначе как бы не пришлось распрощаться со своими адмиральскими погонами и отправиться прямиком к расстрельной стенке.

Тирада Шепотьева произвела на Шувалова эффект ледяного душа. Какая все-таки мерзость — эта бесконечная свистопляска придворных шептунов, эти их змеиные повадки и двуличие. То ли дело честная офицерская служба, верность присяге и кодексу чести. Уж лучше смерть в открытом космическом бою, чем участь безвольной марионетки в руках хитроумных царедворцев.

— Разберитесь сперва между собой, — процедил контр-адмирал, смерив канцлера тяжелым взглядом исподлобья. — А то у вас там такая чехарда в верхах, что впору самим запутаться, чего вы хотите. Одни из ваших говорят — любой ценой преградить путь «черноморцам» к столице. Другие с пеной у рта призывают немедленно брататься с мятежниками. Вот и вы сейчас просите меня о пропустить корабли Самсонова…

— Так ведь только лишь потому, что не хочу лишнего кровопролития, — всплеснул руками Шепотьев с видом оскорбленного.

— Тогда летите на Новую Москву и пришлите мне оттуда официальный приказ как командующему гарнизоном, — с нарочитой невозмутимостью парировал Шувалов, скрестив руки на груди. В его низком, чуть хрипловатом голосе отчетливо прозвучали нотки вызова, почти неприкрытой насмешки над собеседником. — До этого момента я намерен неукоснительно выполнять изначальное распоряжение первого министра Грауса — а именно: выдворить всех непрошеных гостей из столичной звездной системы любой ценой. И можете не сомневаться, адмирал, что офицеры и космоматросы Гвардейской Эскадры выполнять этот приказ…

Произнося это Шувалов старательно напускал на себя суровый и непреклонный вид. Хотя, по правде сказать, в глубине души адмирала терзали нешуточные сомнения в верности избранного курса. Он, как простой служака, мало что понимал во всех этих хитросплетениях и заговорах, отчего был сейчас несколько удручен.

Однако, приняв на себя всю тяжесть ответственности за судьбу столичной системы, адмирал просто не имел права проявлять слабость и нерешительность. Офицеры и матросы гарнизонного флота, доверившие ему свои жизни, ждали от своего командира твердости и несгибаемой воли. Любое промедление или колебание с его стороны могли мгновенно посеять панику в рядах защитников, спровоцировав цепную реакцию неповиновения и дезертирства.

Поэтому Петр Григорьевич продолжал вызывающе взирать на своего собеседника, всячески изображая крайнюю степень негодования и возмущения. Его брови грозно сошлись у переносицы, образовав суровую складку, ноздри горделивого орлиного носа возмущенно раздувались.

— Что ж, господин контр-адмирал, вижу, вашу приверженность букве закона не так-то просто поколебать. Что, безусловно, делает вам честь как патриоту и верному слуге Отечества. Однако, есть ли у нас с вами моральное право в нынешней полной неопределенности ставить под удар судьбу десятков миллионов мирных колонистов столичной системы? Подумайте об этом на досуге.

С этими словами Шепотьев церемонно раскланялся со своим собеседником и юркнул в свой шаттл, оставив Шувалова в крайне смятенных чувствах.

Канцлер, не мешкая ни секунды, покинул флагманский линкор «Москва» и взял курс в ту часть боевых порядков противоборствующих флотов, где царило оживленное движение многочисленных десантно-штурмовых кораблей и транспортов.

Там, чуть в стороне от основных сил, во втором эшелоне выстроились в идеальный строй громады больших десантных кораблей Преображенской гвардейской дивизии. Сейчас эти исполины, предназначенные для экстренной переброски и высадки на планеты целых полков и бригад, были забиты отборными штурмовыми командами элитных частей — в первую очередь, лейб-гвардии Преображенской и Семеновской дивизий.

По замыслу командования, в случае обострения конфликта между Гвардейской Эскадрой и мятежным адмиралом Самсоновым, «преображенцы» и «семеновцы» должны были решительным и стремительным броском поддержать корабли Шувалова, обеспечив ему решающий численный перевес в абордажной атаке.

Вот к одному из таких БДК и пристыковался шаттл канцлера Шепотьева. Однако пробыл он там совсем недолго — буквально несколько минут, после чего вновь отчалил и, сделав крутой вираж, устремился к другому, не менее колоссальному кораблю, летающему неподалеку…

Как оказалось, новой целью визита высокопоставленного пассажира стал ни кто иной, как флагман русско-американской эскадры — некогда трофейный линкор «Юта». Именно там держал свой флаг и командовал объединенными силами вице-адмирал Илайя Джонс.

Дело в том, что покойный император Константин Александрович в свое время лично поручил канцлеру Шепотьеву всячески содействовать адмиралу Джонсу в развертывании и боевой подготовке порученного ему межнационального соединения. Помимо чисто американских, а также нескольких османских и польских кораблей, в состав эскадры входили также русские вымпелы и экипажи…

Так что контакты между этими двумя фигурами последний месяц, то время пока Джонс формировал и слаживал свое новое подразделение, а канцлер курировал этот процессе, носили самый что ни на есть регулярный и интенсивный характер. Неудивительно, что в глазах того же Шувалова, которому доложили о визите Шепотьева на «Юту» нынешний визит канцлера на флагман Джонса выглядел вполне рутинным, если не сказать дежурным мероприятием. Ни у кого из них даже мысли не возникло о каком-то особом, неафишируемом характере этой встречи.

Однако в действительности все обстояло совсем не так просто и однозначно. Как мы знаем, у Юлиана Николаевича Шепотьева имелись весьма серьезные причины добиваться приватной аудиенции у своего американского союзника буквально в канун решающей схватки. Причем без лишних свидетелей и огласки.

Ведь им двоим предстояло обсудить крайне щекотливый и деликатный вопрос — ни много ни мало, а прямое вмешательство адмирала Джонса и подчиненной ему эскадры в готовящееся сражение на стороне адмирала Самсонова. Вернее, как раз наоборот — строжайший нейтралитет и невмешательство в грядущую междоусобицу, позволившие бы одной из противоборствующих группировок одержать быструю и решительную победу.

Искушенный в придворных интригах Шепотьев, оставшись с адмиралом Джонсом наедине в его каюте, завел разговор о текущем противостоянии на столичной планете между двух лагерей, об опасностях в связи с этим во внутриполитическом положении, о растущеем недовольстве колониального населения и прочем…

В качестве одного из вариантов если не снятия, то смягчения напряженности, и был как бы невзначай упомянут некий «план Самсонова», предусматривающий в кратчайшие взять под контроль столицу и поддержать тем самым истинного наследника престола, а именно юного императора Ивана Константиновича.

Ненавязчиво, между делом Шепотьев намекнул собеседнику, что успех или провал этой решительной комбинации будет всецело зависеть от того, как поведет себя в решающий момент союзная эскадра под командованием адмирала Джонса. Если тот согласится хотя бы временно придержать своих ребят и не ввязываться в сражение на чьей-либо стороне, у Самсонова появится реальный шанс одержать быструю и убедительную викторию. Которая уже сама по себе станет весомым аргументом для признания легитимности нового правителя.

А вот в случае, если американец и его контингенты выступят на стороне Шувалова, ситуация в Империи рискует надолго зайти в тупик. Ведь тогда неизбежно возникнет патовое равновесие, чреватое затяжной и кровопролитной гражданской войной со всеми вытекающими из этого губительными последствиями. Экономический коллапс, гуманитарная катастрофа, хаос и разруха, миллионы беженцев, расползающиеся по окрестным звездным системам — вот лишь малая толика тех ужасов, которые обрушатся на мирных граждан.

Поэтому важно было не допустить такого печального исхода, пока не стало слишком поздно. И тут как раз самое время для тех о кого это зависит проявить подлинную дальновидность и государственную мудрость. Отринув сиюминутные амбиции и обиды, отодвинув на второй план соображения престижа, объединить усилия ради общего блага…

Нужно ли говорить, что, слушая весь этот монолог канцлера, вице-адмирал Джонс отнюдь не выглядел впечатленным? Скорее уж на лице американца застыло выражение глубочайшего скепсиса, граничащего с неприкрытым отвращением. Во-первых, как человек действия, привыкший мыслить и изъясняться просто и прямо, он органически не выносил всей этой велеречивости и двусмысленности, столь характерной для придворных политиканов. Уж лучше откровенная и честная грубость солдафона, чем льстивое словоблудие дипломата. А во-вторых, Илайя был американцем, и его мягко говоря слабо волновали бедствия колонистов российского сектора контроля…

Тем не менее, адмирал был достаточно опытен и умен, чтобы понимать: в подобной ситуации лобовая конфронтация с Шепотьевым и иже с ним — для него последнее дело. Сейчас следовало на время смирить гордыню и хотя бы выслушать собеседника до конца. А уж потом, не торопясь, все тщательно обдумав и взвесив все за и против, принимать решение.

Именно поэтому вице-адмирал Илайя Джонс сейчас так долго и мучительно размышлял над только что услышанным предложением канцлера Шепотьева, ничего тому не отвечая и лишь молча сверля собеседника пронзительным, испытующим взглядом своих черных, бездонных глаз. Американец прекрасно понимал, что им сейчас бессовестно манипулируют, пытаясь использовать в каких-то своих мутных политических играх.

Вообще, ситуация с внезапным обострением борьбы за власть и попыткой дворцового переворота в верхах Российской Империи вызывала у Джонса глубочайшее отвращение. Вице-адмирал считал все эти подковерные свары и распри самодержавного двора верхом идиотизма и безответственности в такой критический момент. Ведь вместо того чтобы отбросить мелочные обиды, сплотиться перед лицом грозного врага, коим по-прежнему являлась АСР в лице его адмирала Коннора Дэвиса, все эти надменные русские аристократы продолжали всеми правдами и неправдами грызться между собой, изо всех сил пытаясь залезть на трон.

Да уж, совсем не о таком развитии событий думалось вице-адмиралу Джонсу, когда всего несколько недель тому назад он в числе прочих высших офицеров американского космофлота принимал решение о переходе на службу российской короне. Напротив, тогда это казалось ему единственно верным и разумным поступком. Но сейчас император Константин был мертв и судьба Илайи, оказалась в явно подвешенном состоянии. Что он должен делать в такой патовой ситуации среди в основном враждебного к нему, как к чужаку, отношения окружающих, и в одночасье оказавшимся на перепутье непримиримых интересов сразу нескольких политических группировок?

Впрочем, была одна веская причина, по которой Джонс согласился на эту сомнительную встречу со столь неприятным субъектом, как Шепотьев. И причина эта заключалась отнюдь не в высоких званиях или должностях последнего, а исключительно в том, что до самого последнего момента канцлер выступал в роли некоего неформального спикера и личного представителя великой княжны Таисии Константиновны — пожалуй, единственного человека во всей этой бескрайней и непостижимой России, кому американец продолжал безоговорочно доверять и в здравомыслие которой он истово верил.

Именно великая княжна не по годам мудрая и решительная, являлась сейчас в глазах Илайи единственным достойным и законным носителем верховной власти в Российской Империи. Или, как минимум, незаменимым гарантом ее стабильности и преемственности в переходный период, пока прямой наследник престола, малолетний царевич Иван, не достигнет совершеннолетия.

Другого выхода из политического и династического тупика, в котором оказалась страна со смертью императора Константина, вице-адмирал Джонс попросту не видел. А потому и готов был всемерно поддерживать Таисию и опекаемого ею сводного брата всеми силами и средствами, что сейчас находились в его распоряжении — прежде всего, грозной боевой мощью многонациональной эскадры.

С другой стороны, Илайя с содроганием вспоминал о другом, куда более личном и болезненном эпизоде из своего недавнего прошлого. О драматическом и едва не закончившимся трагедией противостоянии с адмиралом Иваном Федоровичем Самсоновым, командующим Черноморским флотом.

После того, как Джонс в одном из боестолкновений получил тяжелое ранение и угодил в плен, Самсонов явился к нему в камеру для жестокой расправы над беззащитным противником. Улучив момент, когда они с Илайей остались наедине, Иван Федорович в приступе безумной ярости выхватил плазменную саблю, и осыпая оглушенного болью и лекарствами узника проклятиями, занес над его головой пылающий всполохами разрядов клинок, готовясь покончить с беззащитной жертвой одним ударом.

Лишь чудом Джонсу удалось тогда избежать неминуемой гибели. Тогда именно княжна Таисия Константиновна не позволила Самсонову совершить это преступление, но осадок у Илайи на толстяка остался. Более того Джонс поклялся что убьет Самсонова как только представится такая возможность.

Однако Илайя Джонс, несмотря на всю свою эмоциональную горячность и склонность к импульсивным поступкам, был еще и на редкость хитрым, расчетливым человеком. Недаром он снискал себе славу одного из самых одаренных тактиков и стратегов американского космофлота, способного просчитывать развитие ситуации на много ходов вперед.

И сейчас, пытаясь мысленно сориентироваться в причудливом лабиринте дворцовых интриг и политических расчетов, вице-адмирал отчетливо сознавал: его главная, первоочередная задача — любой ценой выжить в этом чуждом и непонятном мире аристократических кланов, закулисных альянсов и прихотливо переплетенных интересов «раски».

И ради достижения этой цели следовало на время глубоко припрятать все свои личные привязанности, обиды и антипатии. Требовалось действовать строго прагматично, расчетливо и хладнокровно — так, словно каждый твой шаг и жест выверен с точностью компьютерной программы, нацеленной на максимизацию собственной выгоды. Даже если для этого придется вступить в союз с самим дьяволом, или, на худой конец, заключить сделку с одним из его приспешников.

Ведь что, по сути, предлагал сейчас сидящий напротив него канцлер с лощеной физиономией прожженного афериста? Всего-навсего закрыть глаза и отступить в сторону, позволив силам опального адмирала Самсонова одержать бескровную победу над эскадрами имперской гвардии в решающем сражении за контроль над столичной системой. Не вмешиваться в чужую ссору, сохранив видимость нейтралитета — вот и все, что требовалось от Джонса.

Конечно, будь Иван Федорович предоставлен сам себе, действуя исключительно от своего имени, Илайя с превеликим удовольствием поддержал бы завтра адмирала Петра Шувалова, командующего Преображенской дивизии. И тогда они вдвоем, объединив усилия, раскатали бы в космическую пыль боевые порядки взбунтовавшегося Черноморского флота. А сам Илайя не преминул бы лично снести голову ненавистному Самсонову с его могучих плеч, отплатив тем самым сполна за все причиненные ему в прошлом унижения и обиды.

Увы, но как явствовало из слов канцлера, реальная расстановка сил была куда сложнее и запутаннее. Судя по всему, Самсонов вовсе не являлся самостоятельной фигурой в большой игре. Напротив, он выступал лишь одним из стратегических союзников куда более могущественной и влиятельной группировки, возглавляемой юной, но уже снискавшей себе славу на полях сражений княжной Таисией Константиновной.

Именно эта хрупкая на вид девушка с железной волей и несгибаемым характером, а вовсе не грузный флотоводец, чья выправка и осанка выдавала в нем прирожденного служаку, вечного «второго номера», была подлинным мозговым центром и харизматичным лидером партии, рвущейся сейчас к вершинам власти. Все нити дерзко задуманного переворота сходились в ее тонких, но цепких пальцах, умело дергающих за ниточки послушных марионеток.

По крайней мере, так утверждал Шепотьев. И многое, очень многое из известных Джонсу фактов и обстоятельств подтверждало эту версию. А, если верить словам того же Шепотьева, командующий Черноморским флотом якобы появился в столичной системе Новой Москвы исключительно ради благой цели — дабы навести в ней порядок, железной рукой пресекая любые попытки посеять смуту и хаос. Грудью встать на защиту закона и вековых устоев Российской Империи…

И похоже, хитрому канцлеру, при всей его змеиной изворотливости и бесстыдстве матерого лжеца, удалось-таки запутать американца, убедив Илайю в том, что Самсонов действует по приказу первого министра и княжны-регента. Облапошить его, ловко преподнеся заведомую ложь под видом чистейшей правды. Джонс, надо признать, и впрямь мало что смыслил во всех этих бесконечных хитросплетениях и интригах русского двора, азартно делившего сейчас власть в государстве. Да и некогда ему, по большому счету, было особо вникать во всю эту возню. Куда важнее представлялось, засучив рукава, налаживать работу объединенной эскадры, принимать новые корабли, обучать экипажи…

— В вашей власти, вице-адмирал, одним мудрым и взвешенным шагом принести мир и стабильность в нашу истерзанную распрями Империю, — бархатным голосом увещевал канцлер, проникновенно заглядывая в глаза Джонса. Казалось, Шепотьев всеми фибрами души стремился убедить, очаровать, загипнотизировать собеседника, чтобы вырвать у него столь желанное согласие. — Либо, напротив, ввергнуть ее в пучину кровавого хаоса междоусобицы. Все зависит от того, какой выбор вы сделаете завтра.

Тонкие музыкальные пальцы канцлера словно бы невзначай коснулись запястья адмирала. В этом вкрадчивом жесте сквозило что-то одновременно просительное и повелительное. Будто бы проситель, заранее уверенный, что его мольба будет услышана, и мягко понуждающий визави уступить неизбежному.

— Поверьте моему опыту, Илайя, — продолжал Шепотьев все тем же ласковым тоном, не сводя немигающих глаз с лица собеседника. — Мудрая птица всегда выбирает себе самое надежное, самое укромное дерево, чтобы свить гнездо для потомства. А по-настоящему мудрый и дальновидный слуга неизменно поступает на службу к самому могущественному и щедрому господину. Лишь такой державный покровитель способен по достоинству оценить преданность и заслуги, возвысив верного вассала над прочими, осыпав его милостями и наградами.

— К дьяволу всю вашу пустопорожнюю лирику, канцлер, — нетерпеливо отмахнулся Илайя Джонс, взмахом руки прерывая монолог царедворца. — Давайте начистоту…

Адмирал слегка подался вперед, нависнув над столом и в упор уставившись на своего собеседника.

— Я сделаю в точности так, как вы мне только что расписали. В решающий момент оттяну свои корабли в сторону, предоставив полное оперативное пространство силам адмирала Самсонова. Но не потому, что проникся вашими сладкоголосыми аргументами и посулами. И уж тем более — не из-за внезапной симпатии или доверия к этому мерзавцу. Как раз наоборот — при любых других обстоятельствах первым делом собственноручно свернул бы ему шею…

Он шумно выдохнул, явно пытаясь обуздать закипающие страсти. Но, надо отдать ему должное, с задачей совладал — голос его вновь зазвучал ровно и бесстрастно.

— Единственная причина моей лояльности в данный момент заключается в том, что Самсонов, как вы справедливо заметили, сейчас выступает на стороне Ее Высочества княжны Романовой. Отстаивает интересы Таисии Константиновны и ее младшего брата Ивана, а значит — волей-неволей играет по правилам и соблюдает условности.

Джонс откинулся в кресле, сложив руки на груди. Его мимолетная вспышка ярости схлынула столь же внезапно, как и накатила. Теперь он вновь выглядел образцовым флотским офицером, невозмутимым и подтянутым.

— И еще один момент, господин канцлер. Дело в том, что мне как только что перешедшему на службу России вице-адмиралу совершенно невыгодно, чтобы ваша необъятная Империя в одночасье развалилась на мелкие осколки и лоскуты. Как военному человеку, мне нужна в качестве союзника могучая и сплоченная космическая держава с огромными ресурсами — как людскими, так и промышленными. Только такое государство, сохранившее внутреннее единство вопреки любым потрясениям и испытаниям, способно эффективно противостоять грозному врагу в лице Сенатской Республики. Только такая Россия сможет одолеть Коннора Дэвиса…

— Ваша честность и прямота, вице-адмирал, всегда вызывали у меня глубочайшее уважение, — церемонно склонил голову Шепотьев, расплываясь в хитрой, многозначительной улыбке. Словно знал какую-то важную тайну, неведомую его визави. — Тем не менее, не отказывайтесь, прошу вас, от причитающихся вам по праву благодарностей и наград. Поверьте, они воздадутся вам в полной мере.

Канцлер картинно развел руками и проникновенно заглянул в глаза собеседника.

— Не сомневаюсь ни на миг, что и командующий Самсонов, и княгиня-регент Таисия Константиновна Романова щедро одарят вас почестями. Ибо вы как никто другой достойны самой высокой награды — не только за доблесть и отвагу, явленные в секторах сражений, но и за ту поистине бесценную верность, которую столь непоколебимо храните нашему несчастному Отечеству в минуту тяжких испытаний.

— Весьма признателен за теплые слова, господин канцлер, — вежливо кивнул вице-адмирал. — Но, я человек простой и к пышным церемониям непривычный. Уж лучше, если есть такая возможность, наградите меня парой-тройкой линейных крейсеров в придачу к моей эскадре. А то ведь в нынешнем составе она далека от желаемой боевой мощи. Особенно на фоне ваших имперских армад.

Теперь пришла очередь Шепотьева изумленно вскидывать брови и откидываться на спинку кресла.

— Да-да, среди вас я по-прежнему чужак, — не унимался разошедшийся Джонс, потирая руки. В глазах его загорелся нешуточный азарт. — Мне край как необходимо прямо сейчас повышать свой авторитет и влияние в новом для меня окружении. А что лучше всего работает на статус боевого адмирала? Правильно — его личный флот…

Он с нажимом хлопнул ладонью по подлокотнику, подчеркивая решимость не отступать от задуманного.

— Он будет у вас, адмирал. Непременно будет, не сомневайтесь, — заверил его канцлер, с благодарностью тряся единственную руку Илайи Джонса. — Конечно не прямо сейчас, а несколько позже… Но обязательно будет…

— Значит, по рукам, господин канцлер, — улыбнулся Илайя. — Считайте, договорились…

— Признаться, я ни минуты не сомневался в вас, мой дорогой друг! — прочувствованно воскликнул канцлер. Несмотря на всю его врожденную проницательность и умение просчитывать собеседников, радость искрометного дипломата казалась неподдельной. Быть может, даже самую малость через край, но все же — искренней и неприкрытой.

— А знаете, канцлер, — вкрадчиво произнес Илайя, сразу переходя к делу. — Тут мне в голову пришла одна любопытная идейка.

Джонс многозначительно покосился на голографическую тактическую карту оперативного пространства. Там разноцветные огоньки условных обозначений метались из стороны в сторону, то и дело меняя позицию, выстраиваясь в причудливые узоры.

— А что, если мы с Самсоновым нанесем упреждающий удар по кораблям Преображенской дивизии? Прямо сейчас, не мешкая. Согласитесь, расположение сил так и манит к решительной атаке.

Илайя ткнул в один из дальних участков карты, где скопление золотых треугольников, обозначавших верные Шувалову корабли, выглядело наиболее разреженным. И, напротив, серые ромбы эскадры Черноморского флота занимали очевидно выгодные позиции.

— Смотрите, как удачно получается, — продолжал горячо рассказывать вице-адмирал, увлекаясь идеей. — Самсонов своей армадой шарахнет прямиком в лоб, сковывая противника фронтальным огнем. А я тем временем со своими кораблями навалюсь на гвардейские дредноуты с «тыла»…

— Стоп, стоп, стоп! Не торопитесь, адмирал, — предостерегающе поднял руку канцлер, едва уловимо вздрогнув. На лице его промелькнула тень беспокойства, почти испуга. Видно было, что Шепотьев всерьез опасается не успеть покинуть расположение союзной эскадры до того, как начнется полномасштабная космическая бойня со всей ее сумятицей и неразберихой. В какой, чего доброго, и он рискует ненароком пострадать. — В подобных ситуациях крайне важно в точности придерживаться первоначального плана, тщательно составленного мной совместно с адмиралом Самсоновым. Лишь четкое и неукоснительное следование согласованному сценарию способно принести победу, минимизировав при этом неизбежные потери. Малейшее отклонение от намеченного курса, спонтанный экспромт, пусть даже и продиктованный благими намерениями — все это может обернуться непредсказуемыми, катастрофическими последствиями.

Канцлер патетическим жестом прижал руку к груди, всем своим видом изображая крайнюю озабоченность, почти страдание. Словно бремя ответственности, лежащее на его хрупких плечах, вот-вот грозило раздавить насмерть.

«Ну, еще бы, куда уж нам, скромным служакам, без вашего высочайшего руководства, — мысленно хмыкнул Джонс, с трудом удерживаясь от искушения скорчить откровенно издевательскую мину. — Мы очень нуждаемся в мудрых и своевременных указаниях штатских бездельников, у которых отродясь руки не держали ничего тяжелее вилки».

Вслух же Илайя произнес совсем другое, стараясь, впрочем, особо не скрывать скепсиса:

— Значит, если я правильно уяснил диспозицию, завтра мне предстоит всего-навсего отвести корабли своей эскадры в сторону и воздержаться от участия в генеральном сражении? Просто безучастно парить на почтительном расстоянии, наблюдая, как адмирал Самсонов вершит историю? И неважно, что я готов поклясться всеми высшими силами: мы упускаем реальный шанс быстро и малой кровью разгромить противника?!

В голосе Илайи звучала неприкрытая горечь человека, который заранее знает, что его не послушают и не станут всерьез воспринимать, но из последних сил пытается достучаться до чужого разума.

— Да, все верно, — кивнул канцлер, пропустив мимо ушей патетику адмирала. Отвечал он предельно лаконично и сухо, всем своим видом давая понять, что не намерен вступать в какие-либо долгие препирательства. — Вы совершенно правильно изложили суть. Завтра — никакого своеволия, никаких экспромтов в виде не согласованных с командованием авантюр. Просто держитесь в стороне и ждите особого распоряжения. Ведь я собираюсь сделать так, чтобы завтра потерь вообще не было. Ни единой напрасно загубленной жизни, ни одного поврежденного корабля…

Заметив, что собеседник смотрит на него с нескрываемым изумлением, канцлер заговорщицки подмигнул и со значением приложил палец к губам. Дескать, не время открывать все карты. А меж тем в голове у Юлиана Николаевича и впрямь роились всевозможные многоходовые комбинации. Будучи опытнейшим политиком, привычным просчитывать развитие ситуации на много шагов вперед, канцлер яснее ясного отдавал себе отчет: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в грядущей схватке пострадали или, не дай Бог, оказались уничтожены могучие гвардейские дредноуты — краса и гордость российского космофлота.

Эти самые корабли в ближайшем будущем призваны стать главной опорой и средством устрашения в руках нового режима адмирала Самсонова, позволив заговорщикам удержать власть в секторе хотя бы на первых порах. Так что не только за свою шкуру сейчас боялся канцлер, но и пытался осуществить свою многоходовочку, которую задумал как только космофлот Самсонова показался на радарах в столичной системе.

Илайе ничего не оставалось, кроме как подчиниться доводам канцлера. Смирить уязвленную гордость и согласиться с требованиями Шепотьева, который тем временем поспешил откланяться. Он живо вскочил с кресла, с подобострастной улыбочкой отвесил американцу церемонный полупоклон и буквально ринулся к выходу из адмиральской каюты. Всем своим видом давая понять, что разговор окончен и более задерживаться на борту флагмана он не намерен.

— Что ж, до свидания, адмирал, — с фальшивым радушием проворковал канцлер, на ходу поправляя щегольские лайковые перчатки. — Дела, знаете ли, не ждут. Как-никак, государственная машина пока еще требует твердой руки опытного кормчего, дабы не сбиться с генеральной линии партии и правительства.

— Счастливого пути, канцлер, — с ироничной усмешкой хмыкнул Илайя Джонс, делая приглашающий жест в сторону коридора.

Но, надо отдать Шепотьеву должное, двусмысленного тона собеседника он то ли не уловил, то ли просто пропустил мимо ушей, целиком поглощенный мыслями о собственной значимости и неоценимости. Бодро вышагивая по узкому коридору рубки к шлюзовой камере, канцлер победно вскинул подбородок и расправил плечи, словно уже заранее упиваясь грядущим триумфом.

И надо сказать, определенные резоны для подобного самодовольства у канцлера имелись. Вон он как все ловко провернул! В итоге он без особых затруднений, на своем собственном вельботе, беспрепятственно покинул расположение космических сил гвардии и взял курс прочь от дрейфующей в боевом построении армады. Туда, к мерцающему вдалеке ровным светом диску столичной планеты, отсвечивающему холодным блеском в иллюминаторах.

Подальше от намечающейся заварушки. Но перед этим Шепотьев секретным шифром послал сообщение на флагманский корабль Ивана Федоровича Самсонова, в котором было сказано: «План в действии, господин»…