Автобиография НЕ йога. Субъективный Опыт

Дмитрий Николаевич Жилкин (2019)

Основным чувством из моего детства было чувство одиночества, порой, оно было буквально леденящим мое детское существо. Я был окружен людьми, но никакой связи с ними не чувствовал. С ранних лет, глядя на поступки людей, я часто думал: «То что они делают, приносит страдания как окружающим, так и им самим. Это же очевидно!» Все детство, юность и часть молодости я жил как бы с дырой внутри. Дыру эту, я пытался закрыть разным суррогатом: алкоголь, наркотики и прочее разнообразие разрушительных действий… Но несмотря ни на что, чувство значимости жизни не покидало меня…

Глава шестнадцатая

В позе распятого Христа

После того, как меня задержали с опиумом, я был доставлен в отделение тогда еще милиции.

Следователь подписал постановление о задержании на семьдесят два часа до выяснения обстоятельств дела. Меня в наручниках доставили в изолятор временного содержания. Это не следственный изолятор (СИЗО). В следственном изоляторе люди могут сидеть годами. В изоляторе временного содержания (ИВС) до тридцати суток. На момент моего заключения в ИВС я уже был наркоманом «со стажем», и сидел «на дозе». То есть я уже года полтора плотно сидел на опиуме, и даже сутки без него мне приносили страдания: болели суставы, бил озноб, начинался понос, болела голова, мучила бессонница, а главное я испытывал сильный психоэмоциональный дискомфорт.

Это был 1995 год, и ИВС выглядел так: камера метров на десять квадратных, деревянный пол, деревянный подиум, который называли «нары», в качестве отхожего места большой (литров на двести) бак, и тусклая «лампочка Ильича». Умывальника не было, на прогулку не водили, матрасов не давали. Спать приходилось на голом деревянном подиуме, кормили один раз в сутки откровенной «баландой». Так же, один раз в сутки утром, выводили в туалет, где арестанты сами выливали этот двухсотлитровый бак со своим дерьмом, умывались, и обратно в камеру. В этой десятиметровой камере нас было человек десять.

На вторые сутки, лежа на голых, деревянных нарах я завыл. Невероятно разболелись суставы, спина, голова, замучили понос и рвота.

Представляете, каково это: дристать каждый час, сидя на двухсотлитровом бачке на глазах у всех, и блевать туда же? И мне кто-то посоветовал: «Да ты постучи в дверь, попроси доктора. Что оно не люди? Может «скорую» вызовут». Голова толком не соображала, и я согласился.

Я стал стучать. Ничего. Я постучал громче. Раздались шаги, открылось окошко, и грубый голос спросил: «Что надо?», я ответил: «Мне плохо», голос: «В чем дело?», я: «Ломка», он: «Сейчас вылечим», и ушел. Через несколько минут раздались шаги. К двери камеры подошло несколько человек. Дверь открылась: «Выходи!». Я вышел. Дверь захлопнулась.

И только она закрылась, меня обступили трое охранников, и, не скрывая зловещего азарта, принялись бить с трех сторон резиновыми дубинками. Я принял несколько ударов, и упал на землю. Били везде: по больным суставам, по спине, в живот, по шее… Я, конечно, закрывался, как мог, но это мало помогало.

Экзекуция длилась минут пять, и закончилась тем, что меня в наручниках пристегнули к клетке для задержанных, в позе распятого Христа. Только Христос страдал за Истину, а я за свое собственное невежество.

Старший из охранников с издевкой спросил: «Ну как ты себя чувствуешь?». Я, хоть и плохо соображая, но уверенно выдохнул: «Вылечили». Они оценили мой ответ, сняли «с креста», и буквально зашвырнули назад в камеру…

Через семьдесят два часа меня выпусти под подписку о невыезде.