Вопреки

Дмитрий Николаев

«Жизнь обладает поразительной способностью к регенерации. Жизнь очень живуча! Как бы мы её ни грабили, как бы ни уничтожали, онастремительно оживает, получив даже самый ничтожный шанс» (цитата из книги).Лучшая многодетная семья России 2021 года, победитель национальной премии «Бизнес-успех», председатель Союза промышленных пчеловодов, медаль «Отцовская слава», «За веру и добро», «Бизнес во имя созидания» и т. д. Это все в будущем, а в прошлом – наркоман, грабитель, пьяница.

КОМБИНЕЗОН (прошлое)

Если бы меня спросили, что чувствовал я в моменты, когда делал что-то очень мерзкое и подлое, то мне было бы очень сложно ответить. Что человек думает, что чувствует?.. Наверное, то же, что и в более мелких проступках. Мы оказываемся в сотнях разных ситуаций и в каждой ведём себя по-разному. К примеру, муж изменяет жене или жена изменяет мужу. О чём они думают в тот момент? Скорее всего, не о том, что их поступок аморален и что совершили предательство. Возможно, кто-то из них придёт к этому выводу чуть позже, и тогда будет мучить совесть. А соприкоснувшись с муками совести, люди очень часто пугаются этого, ведь им не нравится чувство вины. И они стараются заглушить эту боль. Потому что, избавившись от боли, они избавляются и от чувства вины, и от угрызений совести. Заблокировав совесть, получаешь мнимую свободу, испытываешь лёгкость. И можно спокойно совершать новый проступок.

А какие чувства испытывает человек, который хочет что-то украсть? Я почти уверен, что в момент воровства он уже не анализирует, насколько это плохо, потому что сделал свой выбор ещё до того, как начал воровать. Практически всегда наш выбор определяет наши действия. Выбор не в тот момент, когда уже ничего не изменить, а выбор, который определяет всю вашу жизнь.

Люди склонны находить оправдания своим преступлениям. Мы нередко кичимся тем, что имеем какие-то принципы в жизни. Кто-то говорит, мол, я никогда не ударю женщину, но запросто совершает не менее гнусный поступок, обижающий или унижающий других. Такого я вдоволь насмотрелся. А сколько примеров тому, что совершившие убийство — одновременно чуткие, добрые, милосердные люди. Что жестокие маньяки считались прекрасными мужьями и отцами. В наших головах часто соседствуют несопоставимые вещи.

Очень много ужасного я совершил, будучи наркоманом. Сколько горечи, обид причинил жене и родителям! Неправильно будет одни поступки считать менее жестокими, а другие — более жестокими. Гнусными были все. Но один запомнился мне особо. Он связан с детским комбинезоном. Даже сейчас, вспоминая об этом, не могу сдержать слёз. Как я мог это совершить?! Разве я не любил жену и дочь? Любил, и очень сильно. Но не мог остановиться, не мог заставить себя не делать того, за что буду себя винить.

Уже сегодня я пришёл к выводу, что залог счастливой семейной жизни — это две составляющие. Первая — любовь, вторая — жертвенность. Мы не сможем быть полноценно счастливы, если существует лишь одна из них. Я любил, но не умел жертвовать. Не мог что-то отдать своим близким. Не мог дать им себя. Думаю, причина заключается вот в чём: вы не способны всецело посвятить себя любимым людям, если находитесь во власти какого-то порока. Я был порабощён наркотиками, они диктовали мне условия. Если вы порабощены похотью, — не надейтесь на счастливые отношения со своей женой или любимой, если во власти денег, — именно они и будут диктовать вам свои условия. У порабощённого алкоголем семейная жизнь рано или поздно развалится. На такого человека надеяться нельзя — в любой момент он предаст, потому что бессилен перед захватившим его злом. Только когда ты свободен, ты можешь что-то отдать, потому что это принадлежит тебе. В момент, о котором я сейчас вспоминаю, превыше всего было желание уколоться и снять ломку, непреодолимое стремление получить заветную дозу затмевало всё остальное.

…Это случилось в последний год моей зависимости от наркотиков. Этот и предыдущий годы были самыми страшными в моей жизни и в жизни моей семьи. В 1999-м мы с Наташей вернулись в родной город из Братска, где прожили три с половиной года. Я уже упомянул, что в Братске работал на алюминиевом заводе. Стараясь избавиться от зависимости, я поначалу сдерживался и почти год не употреблял наркотики. Мне удалось даже заработать немного денег на квартиру, в то время на заводе действовала льготная программа кредитования для своих работников. Но в какой-то момент я решил вернуться в Анжеро-Судженск. Здесь мы смогли купить двухкомнатную квартиру, продав ту, что была в Братске.

В 1999-м году в моём родном городе был самый пик наркомании. И я опять скатился… Дошло до того, что уже не жил постоянно в нашей в квартире с Наташей и годовалой Катюшей. Дома бывал набегами. Иногда сам приходил, иногда Наташа находила меня в каком-нибудь притоне и, жалея, звала домой помыться и побриться (однажды ей пришлось даже пропаривать мою одежду — там завелись бельевые вши). Чаще всего я ел, мылся в ванной и уходил снова, лишь иногда задерживался на два-три дня.

В один из таких дней я еле дождался, когда Наташа уйдет на работу (чтобы хоть как-то сводить концы с концами, она устроилась в центральную котельную, маленькая и хрупкая, она была вынуждена кидать лопатой уголь на транспортёрную ленту!). И, в очередной раз испытывая ломку и желание уколоться, начал искать, что бы продать. У наркоманов это состояние называется «гон». В нашей скудной квартирке, расположенной на первом этаже двухэтажного дома, уже не оставалось ничего, чем можно поживиться наркоману. Я метался по пустой квартире, открывал ящики комодов, искал хоть что-нибудь, что можно продать или обменять на дозу. Ничего не обнаружив, пришёл в отчаяние. Случайно увидел своё отражение в зеркале: на меня смотрел худой, взъерошенный, с лихорадочным блеском в глазах человек, который дошёл до края пропасти и готов прыгнуть в неё, лишь бы избавиться от кричавших в голове демонов, которые заставляли его думать только о том, где взять деньги. Ничего другого в тот миг не существовало. Это даже нельзя было назвать животным инстинктом. Ведь животным движет инстинкт насыщения, а наркоман подчиняется только своей зависимости. Отвернувшись, я заскулил как пес. Удар кулаком в стену не принес облегчения, в голове пульсировала только одна мысль: где взять… где взять?..

Забежав в комнату, я открыл шкаф и принялся перебирать белье, тщетно надеясь найти там хоть мизерную денежную заначку своей несчастной жены. Я помнил, что однажды она допустила такую ошибку. Ничего не нашёл. И вдруг взгляд остановился на лежащем в шкафу почти новом детском зимнем комбинезоне. Что-то во мне закричало: «Не смей!». Но к тому времени я уже научился не реагировать на зов совести. Это происходило так, будто нажимаешь на выключатель и становишься не исполнителем, а сторонним наблюдателем. Ты в таком статусе можешь все — осуждать человека, который это делает, ругать его… Но самое главное — это позволяет обманывать себя: все, что ты сейчас делаешь, это не ты… это другой, больной человек…

Словно обрубив концы и нырнув в пропасть, я схватил комбинезон. Дрожащими руками засунул его в пакет и побежал туда, где продавали наркотики. Без особых проблем удалось обменять эту вещь на заветную дозу. Жадно схватив чёрненький комочек наркотика, снова прибежал домой. Приготовление не заняло много времени, и через несколько минут я уже ощущал распространяющееся по венам легкое покалывание, оно сопровождалось незначительной тошнотой. И наконец желанный сладостный туман сначала окутал голову, а затем опустился слабостью и лёгкостью по всему телу. В этот момент я уже не думал о том, что произошло…

В шесть часов вечера щёлкнул дверной замок. Наташа, посмотрев на меня с порога, всё поняла. А я ушёл из дома через час, оставив плачущую жену. Конечно, видел, что у неё уже не осталось сил и эмоций, в такие моменты мир для неё переставал существовать. Как женщина может пережить такое и сохранить любовь, я не знаю! Знаю только, что это возможно, и я очень ценю эту способность простить, отделить меня, настоящего, от того человека, который совершил один из гнуснейших поступков. Но в тот момент я старался быстрее уйти из дома, чтобы не видеть этих слёз и снова забыться. Вышел из подъезда. Хоть и удалось заглушить совесть, тяжело вздохнул. Мне действительно было жаль, что все складывается именно так, но другого выхода, как мне казалось, в тот момент не было. Я пошёл по улице, озадачившись, где сегодня переночевать и поесть. Чем дальше я отходил от дома, тем легче мне становилось, тем меньше я думал о том, что совершил.

…Когда моя дочь уже стала взрослой, я рассказал ей об этом и со слезами попросил прощения. Катюша не помнит ничего. Наоборот, я для неё — самый лучший отец, которым она гордится. Возможно ли такое? Или бедная девочка придумала себе иллюзию, в которой есть хороший папа, а на самом деле это монстр, который притаился и ждёт своего часа, чтобы снова творить подлые дела?

Я счастлив, что дочь видит, кем стал её отец и что для этого сделал. Для меня важно, что в моей жизни все-таки наступил тот момент, когда я совершил свой выбор и изменился! Мои мысли, моё сердце, моя жизнь — изменились! Сегодня дочь вправе гордиться своим отцом, даже после того, что случилось двадцать лет назад. Как-то старший сын сказал мне, что они будут рассказывать о нас с Наташей своим детям и ставить нас в пример — как надо жить, любить и бороться. Для меня это означает то, что ни при каких обстоятельствах нельзя мириться со злом, которое живёт в вас. Как бы плохо вам ни было, тянитесь к свету, стремитесь к лучшему!

ГЕРОЙ. ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА (настоящее)

Год 2011-й. Пожарная сирена ревёт надрывно, разрывая воздух вокруг, проблесковые маячки синего цвета отражаются в окнах мелькающих домов. Максим, водитель пожарного автомобиля, черноволосый парень, всегда шутливый и говорящий без умолку, на этот раз сосредоточен и молчалив. Впереди — чёрный столб дыма. Мы по опыту знаем: когда появляется такой дым, это означает, что уже горит крыша. Чернота выделяется из рубероида — покрытия, которое стелют под шифер. Рядом с водителем сидит Костя. Он, как и я, командир отделения, но сегодня выполняет обязанности ушедшего на больничный начальника караула, и ему поручено руководить тушением пожара. Во втором ряду пожарного автомобиля — я, Сергей Голиков и молодой худощавый практикант, у которого нет ещё допуска к тушению пожара. Все очень крепко держатся за поручни, так как несущийся грузовой автомобиль ЗИЛ — 130 резко виляет на поворотах.

Скорость, сирена, маячивший впереди столб дыма, испуганные лица людей, которые останавливаются на тротуарах и с тревогой глядят нам вслед, — все это немного пьянило меня. Я был спокоен и собран, так как уже имел немалый опыт спасателя-пожарного. Тем не менее в такие минуты всегда физически ощущаешь, как адреналин поступает в кровь, и это состояние мне нравилось. Ты сосредотачиваешься только на предстоящей битве с огнём. Ощущаешь себя настоящим спасателем, осознаёшь, что только ты и твои сослуживцы могут остановить этот пожар, эту беду, ведь мы специально обучены и обладаем всем необходимым для выполнения поставленной задачи. Нас даже не смущали наша старенькая, 1986 года выпуска пожарная машина с небольшим запасом воды, часто рвущиеся рукава, постоянная нехватка людей в караулах и маленькая зарплата. Когда наступает важный момент, ты ощущаешь только своё предназначение, желание отлично выполнить работу, спасти людей от разбушевавшейся стихии.

Последний поворот — и машина выехала на финишную прямую. Максим лихо подкатил к полыхающему огнём дому. Оглушительно трещал шифер на объятом пламенем крытом дворе, огонь уже перекинулся на крышу дома. За маленькими деревянными двойными окнами клубился дым, и стёкла были уже почти чёрными от копоти. К тому моменту когда автомобиль полностью остановился, я уже выскочил из него и открывал дверцу боевого отсека, расположенную на наружной стороне цистерны. И вот уже пожарный ствол в моей правой руке. Перехватываю его, левой выдергиваю из отсека сразу два пожарных рукава и, подцепив на ходу один конец к стволу, бегу, разматывая длинный шланг.

Серега Голиков, пожарный лет тридцати, невысокий, но коренастый, тоже хорошо знал, как необходимо действовать. В то время, когда я подбежал к горящему дому, Максим уже подал воду, и она с громким свистом наполнила рукав. Почувствовав толчок от давления воды, я открыл ствол и, продвигаясь вперед, направил струю в точку наибольшего горения. Краем глаза я видел, что Костя бегает туда-сюда, немного растерявшись. Его понять можно — на нём сейчас большая ответственность за ситуацию в целом и действия всех пожарных. Вдобавок ко всему, диспетчерская громко взывала по рации, требуя немедленного отчёта о происходящем. При тушении пожара на всё отводятся секунды, здесь каждому надо принимать решения, от которых зависит не только сохранность имущества, но и жизни людей.

Молодой практикант, как и любой другой бы на его месте, суетился, мешаясь под ногами, но старался хоть чем-то быть полезным. Напротив полыхающего дома собрались возбуждённые соседи и прохожие. В какой-то момент я вдруг осознал, что Костя в круговерти задач упустил самую важную: сразу, как прибыли на место, он должен был выяснить, есть ли в горящем доме люди. Стремясь перекрыть треск пожара и звук работающего пожарного насоса на автомобиле, я что есть силы закричал:

— Костя, по людям спроси!

Костя, спохватившись, кинулся к толпе. Краем глаза я наблюдал за тем, что там происходило, и по лихорадочным жестам собравшихся и киваниям в сторону дома понял, что в здании скорее всего кто-то есть. В такие минуты решения принимаются на уровне инстинкта. Доли секунды хватило мне, чтобы передать ствол Голикову и броситься к автомобилю за газодымозащитным оборудованием (ГДЗС). Когда Костя подбежал ко мне, чтобы сообщить о людях, я уже заканчивал надевать аппарат. По инструкции, спасателю категорически запрещалось идти в опасную зону одному. Необходимо было создать так называемое звено, состоящее минимум из двух (и то в исключительных случаях) человек. Это делается для того, чтобы было кому вытащить в безопасное место товарища, если тот пострадает. Объятый пламенем горящий дом представлял собой пугающее зрелище. Раздуваемый ветром огонь, подобно огромной гигантской волне, накрывал дом уже сверху. Словно дракон поглощал свою беззащитную, но еще каким-то чудом сопротивляющуюся жертву.

Я не сомневался, что исполняющий обязанности начальника караула последует за мной. Но, посмотрев ему в глаза, всё понял. Там были растерянность и страх. Как будто говоря о каком-то незначительном пустяке, Костя произнес:

— Димка, ну что, один справишься?

Какой неестественный вопрос! Конечно, нет. Но с языка слетело другое:

— Конечно, да! Помоги в дом залезть.

Через дверь путь уже был отрезан. Я еще раз окинул взглядом горящий дом и, оценив обстановку, принял решение проникнуть вовнутрь через дальнее окно, так как это был самый безопасный способ.

— Ствол давай! — грубовато крикнул Косте. Взял из его рук ствол и, добежав до окна, быстро и аккуратно разбил его. Спешно выдернул острые осколки и, подталкиваемый сзади товарищем, неуклюже перевалился через оконный проём. В лицо ударила волна горячего плотного воздуха. Обеспечивая достаточным количеством кислорода, в подмасочное пространство исправно поступал сжатый воздух. Чтобы выровнять сбившееся дыхание, время от времени я нажимал на байпас — маленькую кнопочку в нижней части маски, которая даёт дополнительный приток воздуха. Я пытался хоть как-то сориентироваться при полном отсутствии видимости в помещении. Едкий дым заполнил всё пространство, а получив дополнительный источник тяги, ещё интенсивнее стал поступать в комнату. Прошло ещё несколько драгоценных секунд, прежде чем удалось разглядеть направление, в котором надо идти. Сначала слабое мерцание, а потом, по мере приближения, всё усиливающееся свечение в области дверного проема направило меня в нужную сторону. Дом был небольшой, одноэтажный, и поэтому я быстро смог сориентироваться.

Широко расставив руки и ноги, я продвигался вперёд, ощупывая всё, что попадалось на пути, ведь абсолютно ничего не было видно. У меня уже не оставалось сомнений, что живых я не найду, — в таком дыму уцелеть невозможно. Тем не менее каждый спасатель навсегда усвоил, что искать и бороться нужно до конца, и даже если человек уже не дышит, всё равно вынести его тело из горящего дома. Не найдя ничего в комнате, я перешагнул порог и очутился, по всей видимости, в кухне. Дыма здесь было очень мало, он выдавливался языками пламени, энергичными волнами скользившими по потолку. Зрелище было восхитительное и страшное одновременно! Но не любоваться же им! Я понимал, что рискую сильно, температура была максимально допустимой, и сколько выдержит мой защитный костюм, я не знал. К тому же у меня за плечами — баллон сжатого воздуха, изготовленный из композитных материалов, прочный, но почему-то всегда казавшийся мне ненадежным.

А огню сейчас было всё равно, что пожирать, — настолько силён он был! Да, огонь бывает слабым, к примеру, когда мы пытаемся разжечь костёр в сыром лесу. Вот в такие минуты он кажется людям ни на что не способным и беззащитным. Мы мучаемся с розжигом, дуем на слабые искорки, прикрываем их руками, защищая от любого дуновения ветерка. Подкидываем по одной хворостинке, нежно и осторожно, чтобы не дать слабому фитильку погаснуть… Но огонь коварен! Отработав тринадцать лет в пожарной охране, я знал это слишком хорошо.

Так было и в этот раз, когда огонь показал себя вовсе не беззащитным существом, притворяющимся зависимым от человека. Здесь он был чудовищем, монстром — всесильным и могущественным, пожирающим всё на своём пути. В такие моменты он не просто горит, а начинает разговаривать и даже рычать. Кто сталкивался с этим монстром, знает, что в этом явлении нет никакой мистики. Огонь стремительно поглощает кислород, тем самым создавая цепную реакцию. Отсутствие кислорода образует вакуум, заставляя привлекать всё новые и новые потоки воздуха. Возникающая мощная тяга воздуха и создает звук, похожий на рёв турбины. Однажды мы оказались в кольце лесного верхового пожара, это случилось в первый год моей работы в МЧС. Тогда я впервые услышал рёв огня и от испуга присел на корточки, мне показалось, что над нами завис вертолёт. Здесь, в горящем доме, рёв огня был значительно слабее, больше напоминал сильный непрекращающийся стон.

Я старался действовать максимально чётко, так как счёт шёл на секунды. Передо мной было две цели: первая — найти и вынести тело человека, вторая — спасти свою жизнь. В какой-то момент мне стало страшно. Целостность баллона, находящегося за спиной, и боевая одежда пожарного уже не внушали чувства защищённости. В руках я держал ствол и пожарный рукав, поэтому кроме поиска тела мне приходилось постоянно подтягивать наполненный водой тяжёлый шланг (обычно эту работу выполняет напарник, но сейчас-то я был один). Так что наличие воды было очень кстати — чтобы одежда не загорелась, я периодически обливал себя. В кухне пришлось уже пригибаться от сильного жара. Я включил ствол, направил его на волны огня на потолке и одновременно двинулся в сторону последней неосмотренной комнаты. Огонь выдавливал дым, поэтому видимость была вполне приемлемой. Я внимательно оглядывался по сторонам, пытаясь ничего не пропустить в тех местах, где проходил. Через несколько минут здесь всё будет объято пламенем, и мне надо успеть найти человека.

Конец ознакомительного фрагмента.