Бал объятых пламенем. Антология предательств, грабежей и насилия

Дмитрий Назаренко

История, случившаяся в 1919–1945 годы. 18 стран. Россия, Германия. Франция, Италия, Нидерланды, Бельгия, Великобритания, США, Венгрия, Польша, Румыния, Болгария, Югославия, Чехия, Марокко, Тунис, Белоруссия, Латвия. Вокруг света в годы войны и мира. Болота Белоруссии и Туниса. Столицы Европы. Предательства. Сражения предателей. Насилие. Дети неизвестного солдата. Война, как она есть. Грабежи. Запахи войны. Призрачные образы средневековья и реальные исторические фигуры. Книга содержит нецензурную брань.

Игра в снежки

К ночи он опять почувствовал тревогу. Тени непрерывной чередой крались вдоль стен. Настольная лампа временами не справлялась с темнотой, и тогда он поспешно зажигал верхний свет. Страхи немедленно прятались, все, кроме одного. Слишком громко начинало биться сердце. Казалось, ещё миг — и оно вырвется из тесной клетки его груди. Но мгновение это было слишком коротким. Он прислушивался. В гулкой пустоте ночи не было ни единого звука, ни единого движения, кроме мерного хода часов. И свет. Слепой свет. Бесконечные волны электрического света от равнодушной лампы под потолком. Тревога ненадолго стихала, чтобы дать дорогу новой, другой. Он поспешно выключал верхний свет, в комнату возвращался полумрак, и всё повторялось снова. В гулкой пустоте по-прежнему неровно стучало его сердце.

Сна опять как не бывало. Он приказал подать машину. Бронированный Packard Twelve казался более надежным убежищем. Солдатская шинель, пропахшая табаком, была совсем лишней в жарко натопленном салоне. Она колола щёки и шею. Но он терпел. За окном неслись заснеженные улицы Москвы. Темнота и тишина. Только ветер на повышенных тонах разговаривал с проводами. Редкие фонари уличного освещения качались, выхватывая из темноты вихри из тысячи снежинок. Неслась поземка по земле, и редкий прохожий прижимался к стене, завидев лучи головного света, вырывающиеся из недр чёрной тени, мчащейся в снежной пелене. Неглинная улица, Трубная площадь и Цветной бульвар в мгновение ока остались позади. Машина пересекла Садовое кольцо и влетела на Самотечную площадь. «Давай сюда», — приказал он водителю внезапно и махнул рукой вправо. Броневик резко повернул с заносом и помчался вверх по Троицкой улице. Тусклый электрический свет еле освещал стены деревянных строений. Но он бывал здесь не раз и скомандовал уверенно: «Теперь сюда». В конце 2-го Троицкого переулка как белый призрак возвышался шестиэтажный дом. Автомобиль влетел в полукруглую арку ворот и резко затормозил во дворе дома 6а. Колодец новенького дома стоял между бывшим подворьем Троице — Сергиевой Лавры и церковью Троицы Живоначальной. Вера была изгнана из Троицкой слободы. Благостный дух покинул эти места. В летнюю пору сад в подворье цвёл буйным цветом. Зимней холодной ночью деревья протягивали ветви к чёрному небу в немой муке. Редкие звезды холодно смотрели вниз. Во дворе у подъезда стоял часовой. В окнах дома совсем не было огней. Только несколько окон на втором этаже бесстрашно сияли ярким светом. В освещённом окне дернулась занавеска и мелькнула чья-то фигура.

«Сволочь! — подумал он. — Сволочь. Это он тогда подстроил взрыв у реки Лашупсе в 33-м. Там, в Грузии. Изобразил, понимаешь, смертельную опасность. Пересадил в другую машину, а эту, подлец, сам взорвал и в пропасть отправил. Предусмотрительный какой. На яхте, пару дней спустя, телом заслонил потом, когда услышал выстрелы вдали у дачи, в Пицунде. Пограничники стреляли. Ладно, будем считать, что спас. Разберёмся когда-нибудь».

Он резко зачерпнул горсть снега и скомкал его в ладонях.

Дверь подъезда открылась, и человек в распахнутом пальто, оттолкнув часового, бросился к нему: «Иосиф Виссарионович, какими судьбами в этот час?» — «Да ехал мимо, Лаврентий Палыч», — ответил он и ловко бросил в него снежок. Комок снега попал в цель, и он счастливо рассмеялся. Потом нагнулся и слепил ещё один снежок и снова кинул. И опять попал. Теперь он хохотал долго и счастливо. Берия неуверенно засмеялся в ответ и тоже бросил снежок. Они шумно играли в снежки минут пятнадцать. Часовой стоял навытяжку. Во дворе не было ни души. В черноте окон чудились лица.

Ни тогда, ни теперь — никто не расскажет, были это живые человеческие лица или призрачные лики тех двух десятков расстрелянных жителей этого дома — ответработников Коминтерна, сотрудников госбезопасности, членов зарубежных компартий, служащих и просто людей. В каждом из семи подъездов этого дома за те последние два года было расстреляно по два, три человека. Во дворе его по ночам играли в снежки.