Наёмник

Дмитрий Луговой

И добро может быть опасно, а если из-за него под угрозой оказывается судьба целого мира, то лучше совершить одно убийство положительного героя, чем наблюдать за гибелью всего мира. Но болезнь проявляется в том, что больному начинает казаться, что его преследуют все и вся, желая ему смерти. Он перестает доверять кому бы то ни было и принимает парадоксальные решения.

Глава 2

Ярин стоял на третьей крепостной стене и с высоты наблюдал за тем, что происходит в джараханском лагере. Воины аль-Зубии расположились между первой и второй стенами («Хорошо, что мы их подлатали после взятия», — подумал рыцарь. — «Иначе мы все уже были бы мертвы») и не предпринимали никаких попыток штурма. Тем не менее, в лагере определенно велась какая-то интенсивная работа, однако в чем она заключается, судить было трудно, так как половину занимаемой территории джараханцы затянули снятыми с верблюдов покрывалами.

— Ты ведь говорил, что они не решатся на осаду! — произнес за спиной Ярина Тимс. — Ты говорил, что у них нет продовольствия на такое количество воинов!

— И я продолжаю это утверждать, — раздался в ответ спокойный голос Лариндука. — Да вы сами посмотрите! Ну, где они могут найти припасы?

— Может быть, они везли их с собой? — пробасил Дорин.

— На своей собственной территории? — Ярин обернулся как раз вовремя, чтобы заметить скептически изогнутые губы гоблина. — Эта армия двигалась в сторону фронта, и лишь по прихоти Наврута VIII отправилась в сторону Тиянских копей. Им не нужно было запасаться продовольствием потому, что: а — они считали, что находятся на подконтрольных им землях, и б — это бы резко замедлило их движение.

Дорин замолчал, обдумывая слова соратника, но в этот момент в обсуждение вклинился Чил:

— В ваших словах, Лариндук, есть здравый смысл, но вы забываете об одном важном обстоятельстве: армию аль-Зубии отправили к копям как раз потому, что в этом районе участились нападения на караваны с припасами. Они вполне могли взять с собой пару десятков верблюдов на всякий случай.

— Согласен! — подхватил Тимс.

— А ты бы вообще помолчал, командир…! — неожиданно взорвался Лариндук и разразился матерным словом. — Если бы не твоя самодеятельность, то джараханцы давно уже были бы в наших руках!

— Да неужели? — лицо Тимса перекосило от ярости. — А может, все дело в том, что кто-то решил, что он самый умный?

Гоблин и человек выхватили соответственно кинжал и меч одновременно, но Ярин тут же встал между ними, не дав им завязать бой, а Дорин и Чил прихватили Лариндука и Тимса за плечи и развели в разные стороны.

— Я в порядке! — дернул плечом гоблин и, едва Дорин убрал руки, спрятал кинжал в ножны.

Ярин удовлетворенно кивнул и перевел взгляд на Тимса. Того еще держал Чил, так как рыцарь никак не хотел убирать оружие. Глаза командира гарнизона и одного из его заместителей встретились, и Ярин почти на физическом уровне почувствовал жгучую ненависть, которую излучал вокруг себя Тимс.

«И почему я раньше этого не замечал?» — подумал Ярин, глядя на то, с какой неохотой его подчиненный убирает меч в ножны.

— Сейчас не время для ссор! — произнес вслух командир гарнизона. — На сколько хватит наших припасов?

— Недели на три, — ответил ему Лариндук. — Если продолжим грабить караваны и к тому же затянем пояса, то на семь-восемь.

— Значит, время у нас еще есть! — заключил рыцарь. — Дня три мы просто понаблюдаем за нашим противником и постараемся понять, сколько у них продовольствия и каковы их дальнейшие планы. После этого и обсудим наши дальнейшие планы. Все свободны!

Два человека, гном и гоблин кивнули и, пройдя к двери в башне (Тимс и Лариндук, столкнувшись в дверях, обожгли друг друга ненавидящими взглядами, но нового выяснения отношений не последовало), быстро покинули стену. Ярин же еще несколько секунд поглядел на джараханцев (удивительно, но никто из них даже и не смотрел в сторону центральной крепости копей), а затем шмыгнул в дверь и, вприпрыжку спустившись по лестнице, бросился догонять Лариндука.

Гоблин после вчерашней неудачи в сражении выбрался на поверхность (в туннелях сейчас распоряжались Корин, Шорин, Борин и Ворин) и расположился в одном из уцелевших во время битв доме. Чем он там занимался, осталось тайной, так как к себе Лариндук никого не пустил, да и наружу выбрался лишь ради только что закончившегося совещания.

Ярин на широком шаге догнал гоблина уже у самых дверей его пристанища и, схватив за тонкую жилистую руку, развернул к себе.

— Что произошло, Лариндук? — озабоченно произнес рыцарь. — Такая вспышка агрессии для тебя не характерна!

— Дело не в Тимсе, если ты об этом! — с вызовом ответил человеку гоблин.

— А в чем? — Ярин не отпускал руку соратника, не желая уходить, не получив ответа.

Лариндук обвел взглядом площадь, на окраине которой они стояли. По ней в разные стороны сновали бывшие рабы, а ныне солдаты. Кое-кто из них на секунду оглядывался на командира и его советника, но никто не останавливался. Да и поблизости никого не было, так что подслушать их не могли.

— В том, что я не могу понять, что задумал аль-Зубия, — вздохнув, произнес Лариндук. — Я не верю в то, что он взял с собой столько продовольствия, что легко прокормит всю свою армию. А значит, у него есть какой-то план, реализовав который, он рассчитывает покончить с нами! Да и не зря же половина лагеря скрыта от наших глаз! — добавил гоблин со страстью. — Вот это меня действительно беспокоит! А что касается твоего Тимса, — после секундной заминки произнес Лариндук, — то будь с ним повнимательнее: в последнее время его поступки несколько настораживают. А теперь извини, но мне надо подумать. Вызывай меня, только если случится что-то на самом деле серьезное! — он выдернул свою руку из крепкой хватки Ярина, дошел до своего дома и скрылся за дверью.

Рыцарь долго смотрел на каменную стену, гадая, чем может там заниматься Лариндук, затем сплюнул себе под ноги и отправился в штаб. Ему тоже предстояло о многом подумать.

***

Генерал аль-Зубия приложился к своей фляге и осторожно сделал маленький глоток. Пить хотелось неимоверно, но запасов еды и воды в лагере было немного, так что приходилось экономить. С сожалением оторвавшись от живительной влаги, генерал закупорил сосуд и заткнул его за пояс.

Одновременно с этим снаружи послышались шаги, и один из двух стражей аль-Зубии откинул полог палатки и произнес:

— Полковник аль-Нид с докладом!

— Пропусти! — велел генерал и откинулся на своем складном стульчике (большинство генералов Джарахана даже в походе предпочитали сидеть, а точнее возлежать, на мягких подушках, но аль-Зубия был против излишней изнеженности).

Охранник скрылся, а секунду спустя в шатер вошел полковник аль-Нид. Это был рослый чернокожий (не просто темнокожий, а именно с черной как смоль кожей) мужчина тридцати пяти лет со шрамом на левой щеке, слегка прихрамывавший на правую ногу вследствие перенесенной в детстве болезни. Аль-Зубия больше всего ценил именно этого полковника, потому что аль-Нид был честен, смел и решителен (что, откровенно говоря, в армии султана скорее исключение, чем правило).

— Мой генерал! — войдя внутрь, полковник тут же почтительно кивнул.

— Надеюсь, у тебя добрые вести? — непроизвольно бросив взгляд на флягу собеседника (все-таки жажда давала о себе знать), спросил аль-Зубия.

— Наши воины работают, не покладая рук, — ответил аль-Нид. — Несмотря на жажду, голод и ужасающую жару.

Генерал прикрыл глаза и мысленно проклял прошлого начальника местного гарнизона. Именно из-за его расхлябанности и полного служебного несоответствия несколько десятков тысяч джараханцев вынуждены страдать.

«Может, стоило все-таки пойти у бунтовщиков на поводу?» — в который уже раз за последние три дня мелькнула мысль в голове аль-Зубии. — «Все-таки нас в несколько раз больше, и шансы на победу определенно бы были… Ох, да что ж так жарко-то?» — вектор мыслей генерала сменился. — «Поскорее бы зима!»

Только в это время года климат в Джарахане становился более или менее благоприятен для жителей: температура опускалась до пятнадцати-двадцати градусов, почти каждый день дул легкий прохладный ветерок, который приносил облака и теплые дожди. Конечно, у себя в резиденции, в окружении двух жен и десяти наложниц, нескольких десятков слуг, аль-Зубия чувствовал себя вполне комфортно и летом, и осенью, и весной, когда в султанате царила удушающая жара. В конце концов, он мог в любой момент опуститься в прохладную воду бассейна, велеть принести ему прохладный лимонад и одну из юных дев для услады его глаз, а может быть, и для чего-нибудь более серьезного.

Но в походе об этом оставалось только мечтать да надеяться на какой-нибудь случайный циклон, который принесет прохладу на два-три часа.

Генерал тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли, и посмотрел на своего подчиненного, который словно прочувствовал, что его командир отвлекся, и хранил молчание. Лишь убедившись, что аль-Зубия готов его слушать, аль-Нид продолжил доклад:

— Пока что в открытую никто не ропщет, хотя я и слышал краем уха несколько подозрительных разговоров. Думаю, что еще день-два и протест перейдет в активную фазу.

— Значит, мы должны закончить строительство туннеля до этого срока! — решительно произнес генерал. — Это возможно?

— Вы же знаете, я не люблю давать пустых обещаний! — ответил полковник. — Но если вы все-таки желаете услышать мое мнение…, — аль-Зубия кивнул, и аль-Нид заявил: — Если пообещать каждому воину по алмазу, что хранятся в специальных подземных комнатах, то да.

— А это правда? — лично сам генерал считал все эти россказни про тайную заначку местных командиров всего лишь слухами. Если бы кто-то из них попытался утаить от султана хотя бы один драгоценный камень, то он бы давно уже был посажен на кол.

— Не знаю! — дернул уголком рта полковник. — Но для нас главное, что в это верят простые солдаты. Выступив с таким заявлением, мы могли бы повысить их рвение.

Аль-Зубия сглотнул (слюны во рту почти не было) и, подперев подбородок кулаком, задумался. В словах аль-Нида имелся смысл, и все же генерал не был готов к таким действиям.

— Нет, это слишком рискованно! — произнес он спустя пять минут. — Если эти слухи окажутся всего лишь слухами, мы получим пятидесятитысячную неуправляемую толпу, ищущую сокровища. Вот что, полковник, — вздохнул аль-Зубия, — если к полудню завтрашнего дня, ты поймешь, что туннель не будет готов в срок, то я разрешаю тебе выступить с таким заявлением.

Аль-Нид кивнул и, развернувшись, направился к выходу. Уже ухватившись за ткань, он обернулся и, внимательно посмотрев на генерала, спросил:

— А что предпринимает наш противник? Что по этому поводу говорит ваш информатор?

Аль-Зубия прищурил один глаз и взглянул в лицо полковнику. Что кроется за этим вопросом: желание победить или что-то другое? Информатор генерала (хотя к нему вряд ли можно было применить этот термин) строго-настрого запретил разглашать его личность кому бы то ни было и велел убить любого, кто попытается хоть что-то выяснить о нем.

— Боюсь, я не могу пока сказать тебе об этом, аль-Нид, — произнес аль-Зубия. — Мне еще нужно перепроверить эту информацию. — «Путь думает, что у меня несколько информаторов».

— Прошу простить мою дерзость, генерал! — склонил голову полковник и покинул шатер.

«Будем надеяться, что мне не придется тебя казнить!» — подумал генерал, потянулся, не утерпел и все-таки приложился в очередной раз к фляжке с водой.

В то же мгновение раздался еле уловимый хлопок (аль-Зубия обернулся в сторону стражей, хотя и знал уже, что они ничего не услышат), и за спиной у генерала возникла смутная, словно сотканная из дыма тень.

— Добрый вечер, генерал! — голосом, лишенным всякой половой принадлежности, произнесла тень.

— Добрый! — тихо ответил аль-Зубия, настороженно глядя на собеседника.

— Спешу вам сообщить, что очередная атака рабов на караван состоится сегодня ночью, между первым и вторым часом, в пятидесяти километрах к северо-западу от вашего шатра.

— Какой мне толк от этого сообщения? — чуть громче, чем следовало, пробормотал генерал (один из охранников у входа зашевелился, но потом, видимо, решил, что ему показалось, и вновь застыл в позе на вытяжку). Продолжил аль-Зубия уже гораздо тише: — У меня нет ни провизии, ни запасов воды. Как следствие, мои люди устали. Да и верблюды не в лучшей форме. И даже если мы спасем очередной караван, что толку? Предназначен же он не для нас. Лучше бы вы сообщили нечто действительно ценное!

Тень набычилась и зло уставилась на джараханца. Генерал понимал, что это воплощение некоего могущественного волшебника, и не исключал, что тот может сделать с ним все что угодно, но аль-Зубия никогда не был трусом, и поэтому он с честью выдержал этот взгляд.

— Ну, хорошо! — процедила тень. — Будет вам ценная информация!

Она повела рукой по воздуху (в шатре заметно похолодало, и аль-Зубия аж улыбнулся от удовольствия), и прямо из ниоткуда стал проявляться дымный прямоугольник, постепенно приобретавший все более четкие очертания. Тень еще раз взмахнула рукой, и прямоугольник, уже ставший куском пергамента, шлепнулся генералу на колени.

— Что это? — не веря в такую удачу, пробормотал джараханец, разглаживая полученный подарок.

— Это схема всех туннелей, что находятся под копями, — ответила тень. — А также наброски наиболее удачных с военной и строительной точки зрения вариантов туннеля, который приведет ваших воинов к тайникам с продовольствием, созданными рабами.

— Эти сведения точно верны? — разглядывая чертежи, пробормотал аль-Зубия.

— Мой источник не врет! — с достоинством ответила тень.

— Откуда такая уверенность? — первоначальный восторг генерала схлынул, и к нему вернулась привычная осторожность. — Может, он просто заманивает нас в ловушку?

— Не заманивает! — покачала головой тень. — Ему есть, что терять, и он не посмеет вести столь рискованную игру. Но если вы мне не верите, то я могу забрать карту, — призрачная рука потянулась к пергаменту.

— Нет! — аль-Зубия прижал схему к своим ногам.

— Я так и думал! — тихо загоготала тень и стала медленно таять на глазах джараханца. — Ах да! — раздался все тот же голос, когда в воздухе оставалась лишь одна рука. — Это мой подарок! А то вы скоро, как собака язык на плечо повесите! — раздался издевательский смешок, и тень исчезла окончательно.

Зато вместо нее появилась огромная бочка (хотя, наверное, вернее ее было назвать небольшим бассейном) с прозрачной как слеза водой. Это, конечно, могло быть ловушкой, но жажда все-таки была слишком сильна. Генерал встал, подошел к бочке и, зачерпнув приятную прохладную воду в ладони, принялся жадно лакать.

Лишь выпив литра два воды, аль-Зубия почувствовал облегчение и, опустившись на стул, внимательно оглядел подарочек. Разумеется, на все огромное войско жидкости в нем не хватит, но пообещав наиболее отличившимся при рытье доступ к бассейну, можно резко повысить скорость работ.

«Плюс к этому мы теперь знаем, куда именно нужно рыть!» — с любовью посмотрел на пергамент, упавший на песок, генерал.

Тяжело вздохнув (все-таки выпить за раз два литра — это вам не шутки!), аль-Зубия с трудом поднялся на ноги и подошел к выходу. Отдернув полог, он велел охранникам:

— Срочно привести ко мне полковника аль-Нида!

***

Ворин напряженно вслушивался, приложив ухо к каменной стене. Отсюда уже вполне можно было различить шум, доносившийся со стороны джараханского лагеря. Сомнений быть не могло — они роют туннель!

В этот момент за спиной гнома раздался едва уловимый хлопок, и он, испуганно вздрогнув, развернулся к источнику звука. Как и следовало ожидать, это была тень, принявшая очертания его сородича и с насмешкой поглядывавшая на Ворина.

— Они роют туннель? — уже зная ответ, спросил гном.

— Какой ты догадливый! — хлопнула в ладоши тень и заливисто расхохоталась. — Я прям тащусь от того, насколько ты гениален!

— Хватит! — сжав руки в кулак так сильно, что выступила кровь, произнес Ворин.

— Тебе что-то не нравится? — по-прежнему улыбаясь, спросила тень. — Я что-то не то сказала?

Гном промолчал: вся его выдержка уходила на то, чтобы не броситься на собеседника и не попытаться расквасить ему нос. Он, правда, понимал, что никакого физического вреда нанести тени не сумеет, но вот ее создатель мог и обидеться на эти действия. А злить его Ворину нельзя было ни в коем случае!

Тень похоже понимала, что ответа не дождется, и перешла на деловой тон:

— Ты правильно поступил, дорогой мой друг, что отдал мне схему туннелей. А уж за то, что ты дал несколько ценных советов врагам своей родины, ты получишь награду!

— Вы отпустите мою семью? — с надеждой произнес гном.

— Не всю! — ухмыльнулась тень. — Ты еще не заслужил такой награды. Но дочурку твою я отпущу!

Ворин опустился на пол и, закрыв лицо руками, расплакался. Он понимал, что верить этому собеседнику нельзя, и все же надеялся, что он его не обманет.

Тень взирала на это проявление эмоций с крайним презрением и через какое-то время прервала рыдание грубым окриком:

— Хватит реветь, животное! — Ворин кинул на нее ненавидящий взгляд, но тень это проигнорировала: — Теперь слушай новое задание! Ты должен сделать так, чтобы твои друзья до самого последнего момента не догадывались о планах джараханцев.

— Это невозможно! — воскликнул Ворин. — Я и так уже два раза говорил им, что шум, который они якобы слышали, всего лишь странное эхо, порожденное подземными пустотами причудливой формы. Но они ведь тоже гномы, и в следующий раз такая ложь уже не пройдет!

— Так придумай другую! — просто ответила тень. — И вообще, это не мои проблемы! Не забывай, я отпустил твою дочь, но в моих руках еще остаются твой сын, жена, мать и отец! И поверь мне, они серьезно пострадают, если ты не справишься с возложенной на тебя миссией!

— Нет! — воскликнул Ворин, падая на колени. — Не причиняйте им вред! Я сделаю все, что вы пожелаете!

— Вот это другой разговор! — усмехнулась тень. — Если и дальше будешь вести себя как хорошо выдрессированный пес, то я, может быть, и отпущу твоих родственников раньше запланированного! — и она, коротко хохотнув, медленно растворилась в воздухе.

Гном же еще час сидел на холодном (за эти несколько дней он со товарищи сумели так организовать систему вентиляции, что в туннелях царила приятная прохлада) полу и размышлял о том, что ему суждено сделать.

С одной стороны, Корин, Шорин, Борин и Дорин, да и остальные тоже, его друзья, и предавать и обрекать их на смерть ему было нелегко. Но с другой стороны, если он этого не сделает, то умрет его семья. Так что выбор был очевиден.

«У каждого найдется своя цена, ради которой он пойдет на предательство», — подумал Ворин, встал на ноги и отправился вглубь туннелей.

Пора было придумывать объяснение странному шуму со стороны джараханского лагеря.

***

Лариндук проснулся около четырех часов утра с жуткой головной болью и бесчисленным количеством мыслей о том, что же могли задумать аль-Зубия и его помощники. Он чувствовал, что что-то упускает, но не мог понять что. Более того, у гоблина было странное ощущение, что происходит это не по его вине.

«Неужели кто-то пытается оказать на меня магическое воздействие?» — мелькнуло в голове Лариндука.

На эту тему можно было рассуждать долго, но вот толку от этого было бы немного. Поэтому гоблин поднялся с кровати, оделся, взял оружие, спустился по лестнице (его спальня находилась на втором этаже), вышел из дома и отправился к крепостной стене.

По причине ночного времени солдат на улице было меньше, но, тем не менее, они были и с подозрением поглядывали на маленького человечка, шагавшего по площади. Лишь когда свет факела выхватывал острое лицо и козлиную бородку Лариндука, воины узнавали высокопоставленного начальника и удалялись от него на почтительное расстояние.

Гоблин не спеша подошел к башне, внутри которой располагалась лестница, ведущая наверх, и там его остановил караульный:

— Пароль!

— Хороший гном — работающий гном! — ответил Лариндук (в этот раз пароль придумывал Дорин и использовал в качестве него старую поговорку своего народа).

— Верно! — ухмыльнулся караульный (по всей видимости, его тоже забавлял новый пароль) и шагнул в сторону, открывая проход. — Что вы надеетесь там увидеть, господин гоблин? — произнес он уже в спину Лариндуку.

— Не знаю, — честно ответил гоблин. — Но надеюсь, что чтобы я не увидел, это меня успокоит.

Очень медленно Лариндук поднялся по винтовой лестнице и вышел из башни в тридцати метрах от земли. Несмотря на ранний час, духота, которой будет отмечен грядущий день, уже ощущалась. Впрочем, возможно, все дело в том, что он разгорячился, пока поднимался наверх.

Вытерев ладонью вспотевший лоб и бросив быстрый взгляд вниз, гоблин подошел к стоявшему недалеко от него дозорному, молодому парню лет двадцати, но уже со следами сражений на лице — шрам на щеке и возле брови.

— Ну, что тут у нас? — спросил его Лариндук.

— Затрудняюсь ответить! — хмыкнул дозорный и потер рукой подбородок. — Вначале моей смены мне казалось, что в лагере джараханцев продолжается та же суета, что и в предыдущие дни. Но потом, приглядевшись, я понял, что что-то изменилось. Однако я никак не пойму, что именно!

— Изменилось, говоришь? — нахмурился гоблин и перевел взгляд вниз.

На этот раз он рассматривал лагерь противника уже более внимательно, пытаясь понять, что насторожило дозорного. В первые две минуты Лариндук был убежден, что дозорный всего лишь перенервничал (все они волновались, так как не знали, чего ждать от противника), вот и принимает вполне естественные передвижения противника за нечто новое. Но потом гоблин внезапно понял, что его первое суждение было неверным: в лагере джараханцев и впрямь происходили странные перемещения.

— Мне не показалось, там действительно происходит нечто необычное? — пробормотал стоявший позади Лариндука дозорный.

— Да, ты прав, — медленно произнося слова и одновременно лихорадочно соображая, что могут означать эти перемещения, подтвердил гоблин. — Вот только что они делают? Не пойму…

И тут его словно молния ударила. Ответ лежал на поверхности и был до обидного прост. С другой стороны, почему именно сейчас? Они ведь могли (и даже вернее сказать, должны были) сделать это гораздо раньше.

— Что? Что происходит? — спросил дозорный, когда Лариндук развернулся к нему лицом.

— Они отступают! — едва слышно прошептал гоблин.

— Что? — парень то ли не поверил своим словам, то ли, скорее всего, просто недослышал.

— Они отступают! — уже громче повторил Лариндук, а затем резко сорвался с места и, сбив дозорного с ног, ворвался в башню.

Вихрем слетев по ступенькам, гоблин выскочил из башни и, прошмыгнув на невероятной скорости мимо караульного (который ошеломленно захлопал глазами — он никогда не видел Лариндука в таком возбуждении) побежал к штабу гарнизона, где (он знал это точно) ночевал Ярин.

— Ярин! Ярин! — за пять метров до цели принялся кричать гоблин. — Они отступают, Ярин! ОНИ ОТСТУПАЮТ!

Из оконного проема высунулась всклокоченная голова рыцаря, заспанное лицо которого свидетельствовало, что он еще не осознал всей важности новости.

— Кто отступает? — протирая глаза руками, спросил начальник гарнизона. — Чего это ты раскричался в такую рань, Лариндук?

— Джараханцы отступают! — гоблин уже добежал до двери дома и теперь, согнувшись возле нее пополам и с трудом переводя дыхание, пытался донести до друга только что полученную им информацию. — Они отступают! Это точно! — произнес он, увидев открывшийся рот Ярина. — Я сам видел! Они точно отступают!

— Но почему? — рыцаря это известие поразило не в меньшей степени, чем его нынешнего собеседника. — Почему именно сейчас? Почему не раньше или не позже?

В ответ Лариндук лишь пожал плечами. Последние три дня он ломал голову над тем, что замыслил их противник и почему он не отступает, несмотря на явный недостаток воды и продовольствия. Теперь же ему, по всей видимости, придется размышлять над тем, почему после четырехдневной осады аль-Зубия решил отвести свои войска.

— Может, ты все-таки что-то не так понял? — Ярин оглянулся в сторону стены.

— Иди сам посмотри! — велел ему Лариндук, опускаясь на корточки и прислоняясь спиной к стене.

Голова рыцаря скрылась в доме, оттуда послышались звуки, свидетельствовавшие о спешном сборе, затем дверь распахнулась, и, едва не придавив гоблина, на улицу выскочил начальник гарнизона.

Он уже сделал два шага по направлению к стене, когда сверху раздалось сразу несколько выкриков:

— Они отступают! Джараханцы отступают! ОНИ ОТСТУПАЮТ!

— Ну вот, либо мы все что-то не так поняли, либо они действительно отступают! — хмыкнул Лариндук и прикрыл глаза.

— Но почему именно сейчас? — вновь повторил Ярин, не зная смеяться ему или огорчаться.

А на улицы крепости тем временем выбегали разбуженные криками солдаты, которые, едва поняв, что это не розыгрыш, начинали обниматься и искать глазами бочонок с выпивкой.

«Надеюсь, наши враги не этого добивались!» — подумал Ярин и отправился за бочонком, спрятанным в штабном погребе.