3. Встречи, переговоры, неожиданности
После завтрака ко мне приехали родители. Им сообщили, что я очнулся, вот и пришли.
Они выглядели усталыми и постаревшими. Мать при виде меня заплакала, отец тоже смахивал слезы с глаз.
Я смотрел на них и не чувствовал близости. Слишком давно их не видел, слишком многое произошло со мной в Том Мире за это время. Да и не был я уже тем Андреем, которого они знали. Хотя бы потому, что присоединил память Бенека, которая изменила мою личность.
Я смотрел на них и видел, что под слезами радости проскальзывают страх и неуверенность. Они уже свыклись с тем, что их сын лежит в больнице, о нем заботятся. Жизнь как-то устоялась. А теперь всё изменится. Сын очнулся. К нему надо приходить. Его могут выписать из больницы. За ним придется ухаживать. Их жизнь станет другой, и эта новая жизнь потребует больших усилий.
Отец почти всё время молчал, мать рассказывала, что у них произошло за время моего отсутствия. Хвалила Владимира Васильевича, который так хорошо обо мне заботился и оплачивал лечение.
Мы пытались изобразить разговор любящих родителей и сына, но получалось это не очень убедительно. Я молчал о том, что было для меня действительно важным. Они не понимали, что мне интересно. Через час я сказал, что устал, и они ушли. Пообещали принести мне мой планшет и телефон.
Когда я остался в одиночестве, вздохнул с облегчением.
Вздохнул и задумался — у всех людей, которых я встретил на Земле, было как бы два выражения лица. Одно — парадное, для показа. И второе, которое проскальзывает в мгновенных движениях мимики, — глубинное, настоящее.
В Том Мире я такого не замечал. Там даже жуликоватый торговец, который хочет впарить тебе товар подороже, выглядит простодушным и открытым увальнем, настолько просто читаются на его лице все его хитрости. Почему так? Потому что там есть ведьмы, которые умеют чувствовать обман и делают неотвратимым наказание за ложь в серьезных делах? Или лицемерие возникло и укоренилось на Земле вместе с религией? Или дело в сложности общества? Загадка.
* * *
Скоро ко мне явился еще один гость. Владимир Васильевич, отец Тани.
Его сопровождала медсестра-Барби, которая дежурила сегодня. Она отчаянно пыталась привлечь его внимание и строила ему глазки. Несмотря на седину, он был мужчиной видным. Высоким, атлетичным, в дорогом костюме, сшитом на заказ.
— Ну, здравствуй.
Он изобразил радость от встречи, отослал медсестру и взгромоздился в гостевое кресло.
— Приветствую.
— Как твои дела?
— Врачи вам уже доложили, наверное.
— Точно, доложили. Я хотел попросить тебя подписать бумаги.
— Зачем?
— Они для суда нужны.
— Зачем это всё? Почему вы оплачивали мое лечение? В приступ гуманизма я не верю.
Мужчина насупился, потом скинул с себя маску добряка и заговорил по-деловому.
— Хорошо. Будем говорить, как взрослые люди. Если бы ты умер, не приходя в сознание, Татьяну судили бы за убийство по неосторожности. Еще и следы наркотиков у нее экспертиза выявила. Ей пришлось бы сесть. Потому я и платил за лечение. Поставил врачам задачу — не дать тебе умереть. Они не дали.
Я кивнул. Сказанное вполне укладывалось в мои представления об отце Тани.
Он продолжил:
— Теперь ситуация поменялась. Ты очнулся. Если даже умрешь — в суде статья будет другая, не убийство, а нанесение тяжких телесных. Судья учтет, что мы приложили все усилия, чтобы вылечить тебя, вполне возможен условный приговор, и срок небольшой. Если ты подпишешь мировое соглашение — это станет еще одним доводом в пользу Тани. Я готов дать тебе денег, если согласишься. Не так много, как потратил на лечение, но всё равно тебе пригодятся. На реабилитацию и вообще. Скажем, миллион рублей.
— Недорого вы мою инвалидность оценили. А реабилитацию вы оплачивать не хотите?
— Извини, но нет. Реабилитация будет длиться еще много месяцев, у меня нет времени ждать. И на совесть давить не надо — ты тоже виноват в случившемся.
— Моя виновность значения не имеет. Мироздание наказывает не виноватых, а глупых, слабых и неосторожных. Я просто стал любовником не той девушки. При ее характере она рано или поздно навлекла бы на себя и окружающих проблемы.
— Да ты философ.
— А что делать? — отшутился я. — Ниже пояса не работает, придется учиться пользоваться головой.
Я видел, что он под маской делового человека волнуется о чем-то, по-настоящему волнуется. Не обо мне — плевал он на меня. О чем-то важном лично для него.
— А почему вы торопитесь с подписанием бумаг?
Отец Тани вздохнул, встал с кресла, прошелся по палате. Потом встал у окна и, не глядя на меня, сказал:
— Пока было неясно, выживешь ли ты, я Таню на всякий случай из страны отправил. Сейчас она в Штатах. Хочу вернуть ее побыстрее. Боюсь я за нее. Она там одна, жизни той не знает, и помочь ей я не смогу, если что случится.
Видно, ему хотелось поговорить о наболевшем, он продолжил:
— Она чуть ли не каждую неделю пишет, что слышала выстрелы. То полиция в кого-то стреляет, то банды черных и латиносов между собой отношения выясняют, то жертва ограбления начинает отстреливаться от грабителей… В мирном городе, в хорошем районе — и стреляют. Я каждый раз читаю ее письма — и боюсь. Вдруг нарвется на грабителя или на случайную пулю?
Владимир Васильевич сунул руки в карманы, прошелся из угла в угол. Он подавлял, в его присутствии палата казалась меньше, чем была на самом деле.
— Потом, она с парнями там знакомится. Она пишет об очередном парне, а я боюсь — вдруг изнасилует или покалечит? Мало ли уродов.
Вздохнул.
— А больше всего я боюсь, что она по глупости и от безделья на наркотики всерьез подсядет, там этого добра хватает, и на этом ее жизнь закончится.
Я прислушался к своей интуиции. Собеседник не врал. Он действовал в своих интересах. Он готов заплатить мне за подписание договора, но если я не соглашусь — и без него обойдется. Может, судье заплатит через адвоката. Я потом смогу на них в суд подать, но это будет другой суд, о возмещении ущерба, а не уголовный.
— Я не против подписать соглашение. Но над суммой компенсации вам стоит поработать.
— Сколько?
Я прикинул, какие аргументы могут выдвинуть адвокаты при оценке материального ущерба. Россия — не США, тут компенсации в миллионы долларов присуждать не станут.
— Десять миллионов рублей.
— Хорошо. Адвокат завтра заедет.
Так состоялась наша сделка. Я извлек из паршивой ситуации хоть что-то полезное.
Можно ли деньгами оценить инвалидность? Нет. Но и другого варианта нет. Разве что в отместку сломать позвоночник Татьяне, но мне от этого легче не станет. Вот и свелось всё к выплате денежной виры, как делается в Том Мире, и как было принято в европейском праве начала средневековья. Века идут, а по сути ничего не меняется.
* * *
После встречи с адвокатом ко мне пришел лечащий врач. Он излучал уверенность и оптимизм.
— Мы проведем несколько анализов, проверим ваше состояние, если не найдем осложнений — через пять дней выпишем. Реабилитацию будете проходить дома.
Я впал в ступор.
«Выпишут? Серьезно? Лежащего пластом больного, у которого нет половины внутренних органов? Через пять дней?».
— Простите, а как вы себе представляете мою жизнь вне больницы?
— Вы должны понять — мы занимаемся лечением. Ваше состояние стабильно. На быстрые улучшения рассчитывать не стоит. Всё, что могли, мы сделали, больше мы ничего для вас сделать не можем. Уход за инвалидами — не наша работа, если это вам необходимо — есть специализированные заведения.
— Угу. И грант на мое лечение кончился.
— И это тоже, — смутился врач.
Он был еще слишком молод, не привык обсуждать, сколько денег стоит человеческое здоровье или жизнь.
В принципе, врач был прав. Действительно ведь они меня вылечили, насколько это возможно, а дальше — не их дело. Мою койку ждет какой-то другой больной.
* * *
Медсестра, та, которая любительница кошек, стала возить меня на обследования, брать у меня анализы.
Это оказалось даже интересно. В первую очередь сестра научила меня перебираться с кровати на кресло-каталку. Я приобрел новую степень свободы — из лежачего больного превратился в мобильного.
Скоро приехала мать, привезла планшет и телефон.
Известие о скорой выписке ее шокировало. Она ненадолго замерла, обдумывая, как это всё будет происходить на практике, потом заметалась, договариваясь с медиками.
Вернулась, вздохнула.
— Для доставки тебя домой они машину обещают выделить и кресло-каталку. А дальше — как-нибудь с папой разберемся. Медсестру нанимать придется, наверное, хоть на первое время.
* * *
Оставшись наедине, я глянул на планшет и телефон. Новости посмотреть? Или друзьям позвонить? Звонить знакомым было страшновато. Но я решил начать именно с этого — разберусь с этим сразу, ни к чему рубить хвост по частям.
Первой я набрал Наташу. Ту самую Наташу, из-за ревности к которой Татьяна устроила скандал и аварию. Я ведь любил ее, и она меня тоже, хоть эта любовь не похожа на то, о чем пишут романы.
— Привет, — испуганный голос в трубке.
— Привет. Я пришел в сознание.
Пауза. Потом робкий вопрос:
— Как ты?
— У меня парализованы ноги, я сильно ослаб, во мне пара кило титана, и нет половины внутренностей. Но в целом — неплохо.
Молчание.
Мы недолго поговорили о всяком. Наташа рассказала, что она продолжает работать, по-прежнему медсестрой в районной поликлинике, ее жизнь не изменилась.
Неловкий разговор скоро завял, и девушка его закончила, сказала, что не может говорить.
Я задумался. Может, нанять ее для ухода за моей тушкой? Хотя она и не работает с лежачими больными, но всё же училась в медицинском. Девчонка она ответственная и добрая. И деньги ей нужны. Только воспоминания о наших отношениях будут ее смущать…
Разговор с Наташей оставил тяжелое послевкусие.
Бывшим приятелям я даже звонить не стал — наверняка услышу в их голосах фальшивую радость по поводу моего воскрешения, а за этой радостью — безразличие, неловкость и желание держаться подальше от неудачника. Нужно признать честно — у меня до аварии была толпа приятелей, но ни одного друга, готового помочь в настоящей беде.
Ничего. Буду играть теми картами, которые мне выпали.
* * *
Я стал просматривать на планшете новости. За год моего отсутствия в мире ничего не изменилось. Центр Европейской войны переместился во Францию, Балканы догорают, Германия разваливается надвое. В Африке что-то происходит — видно, Россия и Китай делят зоны интересов. Иран и Эмираты присоединяются к рублевой зоне. В общем, ничего интересного.
Планшет звякнул, замигала иконка вызова. Татьяна. Ответил ей с видео.
Моя бывшая успела заметно округлиться лицом. Видно, американские продукты ей пошли впрок.
— Привет.
— Привет.
— Отец вчера говорил, что ты пришел в себя. Проснулась, увидела тебя в онлайне. Как ты?
— Парализован, на диете, в сознании. Член не работает, так что теперь у меня одной проблемой меньше.
— Прости меня, я дура, — всхлипнула Таня.
— Ничего. Буду жить дальше.
— Отец говорит, я могу вернуться. Я тебе помогать буду, если потребуется.
Не ожидал. Думал, она сделает вид, что меня нет и никогда не было, а оно вон как — первая позвонила, помощь предлагает…
Поговорили о жизни. Стала жаловаться на усталость от эмиграции.
— Тут вообще никому верить нельзя. И больше всего нельзя верить местным русским. В лицо улыбаются, а потом ради копейки готовы кинуть…
— Замуж там не вышла еще?
— Да какой там… Сначала я радовалась — тут женщины все в основном толстые, за внешностью следить не привыкли. Если у девушки есть вогнутость на месте талии, она может зайти в любой бар, и там ее с радостью встретят два десятка одиноких ковбоев. А потом познакомилась с этими ковбоями… Местные мужики все какие-то неполноценные, — девушка оживилась, зажестикулировала, стала похожа на ту подружку, с которой я общался до аварии. — С одним встречалась пару месяцев. С виду вроде нормальный, взрослый мужик, в отличной физической форме, мать ему в наследство несколько миллионов оставила, всё у него должно быть хорошо. Он вместо того, чтобы чем-то толковым заниматься, собирает на барахолках всякую старую технику и восстанавливает ее. Вроде как коллекционирует. Говорил, что это у него бизнес такой, только покупателей пока нет, но как только появятся, он сразу озолотится. И ныл он постоянно. Прикинь, ему домик в пригороде от матери достался, так он его забросил, участок сорняками по грудь зарос, из-за этого на него пожарный надзор в суд подал. И он по этому поводу судился и страдал два месяца, вместо того, чтобы просто взять косилку и выкосить за день траву. В общем, надоело мне его нытье слушать, психанула и расстались…
Мы перетерли кости еще парочке ее американских любовников.
Потом оказалось, что ей пора уходить по делам, в ее часовом поясе как раз начинался рабочий день. Попрощались. Я свернул окно мессенджера и лежал некоторое время, улыбаясь. Всё же приятно, когда люди оказываются лучше, чем ты ждал. Жаль, что так редко.
* * *
Разговор с Татьяной подтолкнул меня к размышлениям о своем будущем.
До сих пор я думал только об одном — как найти или создать ведьму и вылечиться. А если не получится? Физические недостатки никак не мешают магии. Я смогу жить и так. А если получится выздороветь — что дальше? Чем заниматься? Чем зарабатывать?
Вроде всё очевидно — я некромант. Идеальный убийца. Убийство во все времена было делом нужным и важным. А если кто считает не так — пусть посмотрит на суммы военных расходов любого государства.
Особых моральных терзаний сам факт убийства у меня не вызывает. Кого именно убивать — это важно. Одно дело — бойца на войне, который пришел с мечом, если помрет — на его место другой такой же найдется. И другое — здоровую крестьянскую девку, которая никому ничего плохого не делала и способна десяток детей родить.
Так что на вопрос «Что делать?» у меня есть очевидный ответ: «Убивать».
Но как и кого?
Пойти на войну и там каким-то способом монетизировать свои способности? Там сразу окажется, что в дуэли снайпера и некроманта некромант побеждает далеко не всегда. А в дуэли некроманта и артиллериста — вообще всё плохо для магии.
Заниматься диверсиями, убивая скрытно? Это уже лучше. Но как-то мелковато.
Работать киллером? На кого работать? И тот, на кого я буду работать, не ликвидирует ли меня в один прекрасный момент?
Всё осложняется тем, что современные технические средства быстро вычислят киллера-профессионала по косвенным признакам. Прослушка разговоров с заказчиком, или данные уличных видеокамер, или еще что-то.
Рано или поздно обо мне узнают государственные службы. Как они поступят? Одно из двух — или испугаются и завалят без суда и следствия, или попытаются использовать. Посадят в клетку и отдадут ученым на опыты, например. Станут подкидывать разовые заказы. На кого заказы? Это определит тот, кто будет меня держать под контролем.
Принципы общественного равновесия говорят: власть — одна из вершин человеческих стремлений, если человек добился положения во власти, значит он всю жизнь именно к власти и стремился, и продолжает стремиться к ее сохранению и расширению.
А как использовать убийство для расширения личной власти? Убить президента вражеской страны? Ха-ха-ха. Нет. В первую очередь такой человек захочет убить своего начальника и конкурентов за более высокую должность. Потом следующего начальника, и так — пока не доберется до самой вершины. Если его не убьют раньше. А заодно и меня.
И получается, если я стану зарабатывать убийствами, ничего хорошего мне не светит, рано или поздно меня посадят в клетку или убьют.
Печально.
Надо думать дальше. Придумать менее очевидный способ зарабатывать.
