Летом перед грозой

Дмитрий Лекух, 2017

Лето. Природа. Красота. Друзья. Рыбалка на Русском Севере. Но надвигается гроза. Что-то должно произойти… Что-то будет… Новый роман писателя и публициста Дмитрия Лекуха о последнем мирном лете перед войной в Донбассе, выдвинутый на премию «Национальный бестселлер» 2017 года.

Глава 8

…На подъезде к Свири дождик неожиданно закончился, и купе залило солнцем. На перроне, когда мы туда наконец-то вылезли, тоже было солнечно, но все-таки довольно ощутимо прохладно.

Дул легкий ветерок.

Славка и Глеб, как только вышли, сразу же, как на пожар, схватились за мобильные телефоны.

Я немного подумал и тоже набрал жену.

— Что, — интересуется, — неужели уже в Петрозаводске?

— Да нет, — смеюсь. — Просто Свирь, стоим здесь долго. Вот, вышел на перрон покурить, решил набрать…

— Делать тебе, — хмыкает, — нечего.

— Нечего, — соглашаюсь.

— Ну да, — вздыхает. — Ты же в поезде едешь. А я сижу, статью заканчиваю. Потом еще к ней фотографии отбирать…

— Понятно, — вздыхаю в ответ. — Все-таки два журналюги в одной семье — это некоторый, так сказать, перебор…

— Не льсти себе, — ехидничает. — Ты уже давно не журналюга. Ты — лицо из телевизора. И интервью ты, кстати, уже давно не берешь, а даешь…

Я сглатываю.

— Проехали, — говорю, — любимая.

Она на секунду замолкает.

— Да, — сглатывает в ответ. — Извини…

Некоторое время молчим.

— Ладно, — вздыхаю. — Я же говорю, проехали…

Она вздыхает в ответ.

— Нет, я все понимаю. — Я прямо вижу, как красиво она кривит губы в телефонную трубку. — И что так надо. И что деньги из воздуха не берутся. И что мужик не может вечно быть даже очень удачливым щелкопером. И то, что ты по-прежнему отлично пишешь. Но в редакции ты, по-моему, был куда более счастливым человеком. Потом этот чертов бизнес. Про твои сегодняшние дела я и не говорю…

Я чувствую, что еще немного, и она расплачется.

Вот ведь черт…

— Ингусь, — хмыкаю, — ты, по-моему, больше меня по этому поводу переживаешь. Береги себя. Главным для меня все равно было книжки писать, а не статьи. А этого у меня никакое мое нынешнее место работы не отберет…

Она, кажется, немножко успокаивается.

— Книжки, — тянет. — Книжки — это да, это хорошо. Ты когда в последний раз текст-то в издательство сдавал?

— А вот это — не надо, — смеюсь. — Это в данном случае не главное. Я и сейчас с текстом ковыряюсь с новым, где-то как раз на середине. Да, идет туговато. Но — идет…

— Ну, и слава Богу, — вздыхает. — Ладно. У меня все в порядке, у котов тоже. У тебя, судя по всему, аналогично. Поэтому я пошла работать дальше. А ты иди дальше бухай, пока такая возможность есть и меня нет рядом…

— Это, — соглашаюсь, — одно из редких преимуществ твоего отсутствия, да. Пойду воспользуюсь…

— Пока, — смеется.

— И тебе, — ухмыляюсь, — тоже, пожалуй, не хворать…

…Вот ведь, думаю, блин.

Ну, да ладно.

Жизнь…

…Поискал глазами бабульку на перроне, что-то неожиданно и дико захотелось местных пирожков с рыбой.

И — ни одной.

Пришлось направиться к проводнице, уже другой, не той разбитной красотке с двумя золотыми фиксами. Та, видимо, спать ушла, благополучно сдав смену вот этой вот немного сутулой тетеньке с поникшей фигурой и неисправимой усталостью в самых уголках глаз.

— Здравствуйте, — говорю, — я из вашего вагона пассажир, из шестого купе.

Она только кивает.

Знаю, мол.

Звуков издавать даже не удосуживается.

— Мы тут, — начинаю объяснять, — с товарищами каждый год на рыбалку ездим. Если получается, то вообще по два раза в год. И всегда покупали тут, в Свири, у бабушек пирожки с рыбой, уж очень они тут у них вкусные. А сейчас гляжу — что-то и нет никого…

Она снова кивает, поднимает на меня усталые и, когда-то, судя по всему, очень красивые глаза.

Наконец, заговаривает:

— Так гонять их стали. Сами раньше у них всегда затоваривались.

— А что так? — удивляюсь. — Эти-то кому помешать могли?!

Она только хмыкает:

— Так приказ. О запрете торговли на перронах. По всей России сейчас так будет.

— О как! — удивляюсь еще больше. — А что тогда мужиков на Лодейном Поле с их палеными сигами не гоняют?!

— Так им заплатить есть чем, — хмыкает еще раз.

Потом задумывается:

— Или начальник вокзала там не такой зверь…

Я только вздыхаю.

— Жалко, — говорю. И снова лезу в карман за сигаретами.

Она опять пожимает сутулыми плечами, и в этом пожатии — такая русская покорность судьбе, что мне даже как-то отчего-то становится стыдно, и я отхожу, как можно более деликатно прикуривая…

— Извините, — неожиданно слышу у себя за спиной.

И голос неожиданно как раз такой.

Извиняющийся.

Как и сами слова.

Хотя, в принципе, вроде как и мужской.

Я поворачиваюсь.

Дядька.

Где-то моего возраста.

Может, чуть помоложе: мне, если я не с бодуна, несмотря на определенную грузность фигуры, никто не дает моего почти что полтинника, все считают «мужчиной под сорок» в худшем для меня случае.

А вот похмелье — да, выдает.

Ну, да не в этом дело, — дядька, в принципе, как дядька: бесцветный, в джинсах и фирменной «шимановской» рыбацкой ветровке, с острым носом, давно наметившимся брюшком и серыми водянистыми глазами.

И к бабке не надо ходить, что из славного города Санкт-Петербурга.

Их типаж.

— Слушаю вас, — говорю. — Чем-то могу помочь?

Мужик мнется.

Ну, да мне, в общем-то, пофиг.

Мне торопиться некуда.

Стою.

Курю.

Жду…

— Видите ли, — рожает, наконец, — вы только что уж очень нелицеприятно высказались про копченую рыбу с Лодейного Поля. Вы уж простите, я невольно подслушал…

— Да делов-то, — хмыкаю. — Если б я от кого скрывался, то это другое дело. А так-то что. Слушайте на здоровье.

— Да нет, вы меня не так поняли, — улыбается уголком рта.

Ага, думаю.

Нет.

Я тебя именно что правильно и понял.

У тебя — свои профессиональные привычки.

У меня — свои…

— Я ваш сосед, мы в соседних купе едем. И вот поэтому меня так ваша реплика о копченой рыбе с Лодейного Поля и заинтересовала. У меня просто товарищ там целый лоток закупил, но мы их еще не начинали.

Я ухмыляюсь.

— Товарищ, — спрашиваю, — высокий такой, в желтых берцах и синем шейном платке?! Так я ему еще сразу после покупки адрес туалета подсказал. Так что, если еще не ели — это хорошо. Травануться, может, и не траванетесь, но если желудки нежные, городские, то некий дискомфорт гарантирую. И дело тут даже не столько в «жидком дыме». Рыбу-то чер-те откуда везли, и чер-те как она хранилась перед горячим копчением. А копчение все-таки достаточной термической обработки, знаете ли, не дает…

— Но он же сказал, что у местных брал, — говорит растерянно.

Я всхохатываю.

— Местный, — говорю, — знаете ли, местному рознь. Там несколько больших фабричных коптилен или одна, но очень большая: хрен его знает, если честно. Но то, что рыба коптилась именно фабричным способом, причем самым варварским, с «жидким дымом», это — несомненно. Для опытного человека, по крайней мере. А этот «дым», знаете, чем в первую очередь плох?! Тем, что наглухо перебивает все запахи, в том числе и если рыба «с душком». А как она не будет с душком, если того же терпуга аж с Камчатки сюда везут?! Он вообще-то только на Дальнем Востоке водится. И как сюда попадает, логистику сами себе представить можете, наверное. И угрей здесь нет, они водятся южнее. Большое производство, короче. А «местные», которые по перрону бегают — это всего-навсего реализаторы. Причем, я так подозреваю, реализаторы в том числе и «брака», и «левака»: документы-то у них никто не спрашивает, и санконтроля никакого. Так что эти дяди — это не бабушки с пирожками. Ну, — совсем…

Он аж побледнел.

— Там же, — взмахивает руками, — сейчас Алёна может проснуться! А она копчения очень любит. Побегу выкину, если успею. А если не успею, то так хотя бы предупрежу…

…Глядя ему в спину, я не то чтобы не завидовал этой Алёне.

Скорее сочувствовал.

Когда матерый дядька, да к тому же еще, весьма похоже, отягощенный достаточно специфической профессией, с таким жаром принимается о ком-то заботиться — тут жди беды. Причем, беды фактически неминуемой.

Я докурил сигарету, сплюнул в сторону урны, порадовался, что попал, и медленно побрел к тамбуру.

Скоро уже отправляться будем.

Пора…