Jus vitae ac necis

Дмитрий Кудрец

Jus vitae ac necis – право жизни и смерти. Как, оказываясь перед таким выбором, не растерять в себе человечное, гуманное? Как при этом не возомнить себя богом и остаться человеком?

© Дмитрий Кудрец, 2018

ISBN 978-5-4496-0422-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

Весна в этом году выдалась ранняя. Теплый, но все еще сырой апрельский ветерок залетал в распахнутые окна и перемешивал уличные ароматы прелой листвы и талого снега с больничными запахами лекарств и хлорки, теряясь где-то в глубинах больничных коридоров.

У окна стояло двое. Один, облокотившись на подоконник, задумчиво пускал густые сизые клубы дыма. Другой, сидя на подоконнике, играл со спичечным коробком. Подбрасывал его вверх, ловил, опять подбрасывал и снова ловил.

— Ну так что? — спросил игравший коробком. — В воскресенье едем?

— До воскресенья еще дожить надо, — сухо ответил другой, выдыхая очередную порцию сизого дыма.

— У тебя всегда так, — фыркнул игравший. — Скажи сразу — лень задницу от дивана оторвать. Второй месяц собираемся. Тхло пропустили. Мужики вон рыбу мешками таскают.

— Это не от меня зависит, — вздохнул куривший. — ГВ всунет опять ночное дежурство — вот и вся рыба.

— Да пошли ты ее подальше! — игравший перестал играть коробком и спрятал его в карман халата. — Нашла крайнего. Как дежурить в выходной — Иванов. Как задержаться после работы — опять Иванов. Будто в больнице никого другого нет. Вон пусть молодых ставит. Не перетрудятся. Ты сколько здесь работаешь? Лет двадцать?

— Двадцать два, — уточнил Иванов.

— Вот видишь. Пора и свой голос иметь. Раз бы отказался, больше бы не полезла.

— Да не могу я так, Никита, — Иванов задумчиво выпустил сизый клуб дыма.

— Сможешь, Степа, сможешь. Первый раз всегда трудно, — Никита похлопал Степана по плечу. — Слушай, а она к тебе явно неравнодушна!

— С чего ты взял? — Иванов удивленно вскинул брови.

— Так она тебя по каждому поводу вспоминает. Ты сам подумай. В выходные кто чаще всех дежурит? Ты. Выговоры кто чаще всех получает? Опять ты. Премия у кого больше всех? Опять у тебя. Я бы на твоем месте подъехал к ней наедине с бутылочкой, с цветочками. Баба она ничего, только мужиков не любит.

— А сам что? — Степан ехидно взглянул на собеседника. — Взял бы и подъехал.

— У меня жена, дети, — наиграно вздохнул Никита. — Еще аморальное поведение припишут.

— Сводничество тебе припишут, — резко оборвал его Степан и выбросил окурок в открытое окно. Окурок, плавно описав дугу, шлепнулся на грязный снег и сердито зашипел. — Ты был сегодня у той, из двадцать шестой?

— А что с ней станется? — отмахнулся Никита. — Она какая-то ненормальная. Пятый месяц, а она орет, что ей рожать пора.

— Ты с ней поосторожней, — произнес Степан. — Она — протеже ГВ. У нее папа — большая шишка. Так что зря свой рот не раскрывай.

— Учту, — Никита потянулся. — Что-то сегодня рожать никто не хочет. Застоялись руки без работы.

— А тебе что? — Иванов усмехнулся. — Плохо?

— Так недолго и квалификацию потерять.

— Кто бы говорил.

— Доктор Иванов, вас просят зайти во второй родильный зал, — раздалось откуда-то сверху.

— Накаркал, — улыбнулся Степан. — Делать ГВ нечего — понаставила динамиков по всей больнице.

— Любит баба технические средства, — Никита сполз с подоконника, разминая затекшие ноги. — Я представляю, что у нее дома творится. Наверное, сплошной научно-технический прогресс.

— Доктор Иванов, вас просят… — динамик захрипел и замолк.

— Вот тебе и прогресс, — улыбнулся Степан. — Ладно, пойду. А то сейчас медсестра прилетит.

— А ты разве не любишь, когда за тобой бегают?

— Люблю, но не на работе, — Иванов зашагал четким размеренным шагом по гулкому коридору.

— А как же рыбалка? — крикнул ему вслед Никита.

— Потом поговорим, — отмахнулся Степан и, засунув руки в карманы халата, повернул в сторону родзала.

***

— Ну, что у нас там? — натягивая перчатки, спросил Иванов у возившейся с инструментами молоденькой медсестры.

— Роженица Семенова Людмила Николаевна, — отчеканила медсестра. — Плод нормальный. Без патологий,

— Молоденькая, — улыбнулся Иванов, взглянув через приоткрытую дверь на лежавшую на операционном столе роженицу. — Это хорошо.

— Что хорошо? — не поняла медсестра.

— Хорошо, что без патологий, — пояснил Иванов, подставляя руки под струйку воды, еле сочившейся из крана. — И что молодая тоже хорошо. А что это значит?

— Что? — опять не поняла сестра.

— То, что рожать будет сама, — Иванов быстро сменил халат, привычным движением натянул перчатки и повернулся к сестре. — Студентка?

— Да, — медсестра стыдливо опустила глаза.

— Какой курс?

— Четвертый. Я у вас на практике.

— Давно?

— Вторую неделю.

— А почему я тебя раньше не видел? — Степан стал перекладывать приготовленный инструмент.

— А я в патологии была, а теперь сюда перевели.

— Направили, — поправил ее Иванов.

— То есть направили, — повторила студентка и покраснела.

— Степан Петрович, мне сейчас убирать или потом? — вдруг прервала разговор внезапно вошедшая толстая санитарка с ведром и шваброй в руках.

— Ты. Ивановна, имеешь одну плохую черту, — Степан повернулся к санитарке. — Вернее две — появляться не вовремя и внезапно. У меня роженица на столе, а ты со своей шваброй. Иди, покури пока.

— Так я не курю, — удивилась санитарка.

— Тогда проветрись, — посоветовал ей Степан.

Санитарка шмыгнула носом. О ее пристрастии к крепким напиткам знали все в больнице. От главврача, до практикантов, хотя она безуспешно пыталась это скрывать. Знали, и не обращали на это никакого внимания. В роддоме каждые руки были на вес золота, особенно если это были санитарки и медсестры, которые не имели привычки здесь подолгу задерживаться. И только Ивановна верой и правдой служила здесь чуть ли с момента открытия роддома. На замечание врача, она только шмыгнула носом и повернула обратно.

— Ну ладно, я потом зайду, — она оставила в уголке ведро и шабру и, аккуратно закрыв за собой дверь, удалилась.

— Ну что? — Иванов снова обратился к практикантке. — Начнем?

Девушка пожала плечами:

— Начнем.

***

Степан направился в соседний зал. Практикантка вкатила следом столик с инструментами. В зале, отделанном белым кафелем было два операционных стола. На одном, укрытая серой от многочисленных стирок простыней лежала молоденькая, почти девчонка, девушка. Возле нее возилась пожилая сухая акушерка.

— Степан, — сурово пробормотала она, едва Иванов переступил порог. — Где ты ходишь? У нее воды давно сошли.

— Дела, Валечка, дела, — отшутился Степан.

— У тебя не дела, а работа, — строго заметила акушерка.

— За что я тебя люблю, Валечка, так это за то, что с тобой бесполезно спорить. Ну что? — Иванов наклонился над пациенткой. — Как настроение?

— Поганое, — выдохнула девушка и отвернулась.

— Это хорошо, — пробормотал Степан себе под нос.

— Эта девица заявила, что ей ребенок не нужен, — Валентина возилась с инструментами. Она перекладывала их по своему усмотрению. За годы работы акушеркой у нее установился четкий порядок раскладки инструментов. Все лежало так, чтобы в нужный момент можно было сразу отыскать необходимое. Нарушить этот порядок имел право только один человек — Степан, который незаметно от Валентины перекладывал инструменты по своему усмотрению. Практикантка только удивленно хлопала глазами, наблюдая за этой игрой.

— А кому он нужен? — хотел было пошутить Иванов, отодвигая подальше от своей помощницы столик с инструментами, но, встретив колючий взгляд Валентины, вернул его на место.

— Ну-с, — Степан осторожно ощупывал живот роженицы. — Пора. Не робей. В первый раз всегда страшно. Давай. Тужься. Сильнее. Еще. Еще.

— Не могу, — девушка от боли закатила глаза.

— Сможешь, — Иванов пытался подбодрить девушку. — Дыши глубже и тужься сильнее.

— Не могу, — стонала девушка. — Не могу.

— А трахаться под забором ты можешь? — вдруг прикрикнула на нее Валентина, помогая Степану вытащить ребенка на свет. — Тужься, тебе говорят. Еще. Сильнее. Дыши. Дыши.

— Не хочу. Не могу, — девчонка билась в истерике. — Зачем он мне? Куда я с ним? Я еще слишком молода. Не хочу! Не могу! Не надо.

— А раньше ты о чем думала? — Валентина пыталась утихомирить рожавшую.

— Не знаю. Я не думала… Так получилось. Не хочу, не могу, — девчонка вскрикнула и потеряла сознание.

— Что ты млеешь? — акушерка хлопнула роженицу по щеке. — Степан, она уплывает.

— Дай ей понюхать, — спокойно сказал Степан, продолжая возиться с ребенком, который никак не хотел появляться на этот свет.

— Нашатырь! — крикнула Валентина в сторону практикантки.

С перепугу и от волнения та перепутала флаконы. Дрожащими руками подала первый попавшийся. Валентина заорала:

— Что ты суешь? Дают практикантов — самих откачивать надо! Нашатырь давай!

Студентка постаралась взять себя в руки. Быстро отыскав в куче баночек и пузырьков нужный флакон, протянула его Валентине. Та выхватила его, сунула под нос роженице.

— Ну что? — Валентина смотрела на Степана.

— Не идет, — сопел тот. — Ставь капельницу! Укол!

— Шприц! — Валентина протянула руку в сторону практикантки. — Десять кубиков.

Студентка быстро вставила иглу в шприц и протянула Валентине. Та резким движением всадила иглу в сгиб локтя девушки и мгновенно выдавила содержимое.

— Ну как? — Степан, не прерывая своего дела, спросил у Валентины, возившейся с девушкой.

— Лучше, — проворчала Валентина. — Но без изменений.

— Ты, Валентина, как всегда лаконична и точна.

Степан возился с ребенком, пытаясь вытащить его на свет. Валентина откачивала девушку, которая, потеряв сознание, никак не могла придти в себя. Один спасал еще не родившегося. Другая — еще не родившую. Практикантка, стоя в стороне, только наблюдала за ними, стараясь в точности выполнять указания врача и акушерки.

— Что ты возишься? — Валентина нервничала. — Тяни быстрее!

— А я что делаю? Давай, родной, выходи, — Иванов сделал последнее движение и вытащил ребенка на свет. Новорожденный всхлипнул и замолк.

Валентина ловко перерезала пуповину и, завернув новорожденного в обрывок простыни, положила его на соседний стол. Степан что-то прошептал ей на ухо. Та выскочила из родзала и через мгновение вернулась со шприцем. Иванов сделал еще один укол роженице. Валентина возилась с капельницей. Она никак не могла попасть в вену. Чертыхаясь, она наконец-то всадила иглу. Все склонились над девчонкой. Та приоткрыла глаза.

— Кто? — еле слышно прошептала она.

— Мальчик, — сказала как-то тихо Валентина и, помедлив, добавила. — Мертвый.

Пациентка снова потеряла сознание.

— Ничего, — сказал Иванов, стаскивая перчатки. — Оклемается. Увози ее и оформи бумаги.

— А сам что? — Валентина поправила капельницу. — Не можешь?

— Я тебе доверяю, — вяло откликнулся Иванов и, бросив перчатки на край стола, вышел из операционной.

***

Не снимая халата, Степан тщательно мыл руки по нескольку раз намыливая и смывая густую мыльную пену. Делал он это, не торопясь, словно хотел отмыть едкую невидимую грязь. Теплая, чуть рыжеватая, вода текла тоненькой струйкой, но увеличить напор Иванову было лень, и он аккуратно подставлял по очереди каждый палец под ручеек. Не успел он ополоснуть последний палец, как на пороге появилась практикантка.

— Степан Петрович, — с волнением в голосе произнесла она. — Мне нужно с вами поговорить.

— Одну минуточку, — Степан сполоснул еще раз руки, встряхнул ими и закрыл кран. Кран обиженно зашипел, выплюнув остатки воды, и замолк.

— Ну, так о чем вы хотели со мной поговорить? — Степан снял полотенце с вешалки и, с таким же усердием, как и мыл, стал вытирать руки. — Я слушаю.

Конец ознакомительного фрагмента.