Миросотворение

Дмитрий Каминский

Миросотворение. Аналог Нового года и Рождества в других декорациях. Мир Поднебесья застыл в ожидании праздничного чуда. Но, что делать, если оно не наступает? Нужно стать чудом самому.

I

Темная медь на щеках Беатрис порозовела от славного морозца. Он инеевыми лозами вплетался в ее черную косу, покусывал кончик носа, схватывался с теплым дыханием.

— Беа, надеюсь, ты не подглядываешь? — все переспрашивал и переспрашивал Себастьян.

Он, крепко держа жену за руку, вел ее за собой. А она совсем ничего не видела. Только слышала гул веселящихся толп да скрип снега под подошвами теплых сабо. Овечья шубка грела сердце. Любимый человек пушистым платком перевязал ей глаза. Он сказал, что это будет сюрпризом. Неосязаемым подарком, который получают сразу, целиком и без остатка.

— Не подглядываю я, не подглядываю, — посмеиваясь, отвечала Беатрис. Ее забавляло поведение мужа, превратившегося в чистосердечного мальчишку, не ведающего ни ночных страхов, ни опасностей, ни душевных терзаний. Беатрис хотела верить, что для него они пропали, растворились, исчезли навсегда, не оставив даже желчной горечи во рту. Себастьян чувствовал себя счастливым. Он был рядом с женой. Он держал ее за руку. Даже через колючие шерстяные рукавички она чувствовала тепло его пальцев.

— Осторожнее, здесь скользко… — предупредил паладин.

Эльфийка ощутила, как мягкий и упругий снег под ногами сменился на твердый скользкий камень мостовой. По ней стучали каблуки сотен сапог и ботинок. Слышалось, как за спиной проносились сани. Кто-то переговаривался. Кто-то заливался смехом. Кто-то совсем рядом изъяснялся в любви.

Себастьян остановился и выпустил руку жены.

— Положи, пожалуйста, ладони вот так, — попросил он.

Беатрис коснулась каменного парапета. Муж обошел ее сзади. Чуть сдвинув зеленую шапку наверх, бережно развязал платок. Паладин обнял любовь всей своей жизни и прошептал:

— Можешь открывать глаза.

И Беатрис открыла. И в то же мгновение, в ту же секунду из них побежали теплые, мгновенно стынущие слезы, а по коже засеменили мурашки. Но то были слезы не от разочарования или печали. Не от гнетущего расставания, когда Себастьян, взмахнув суконным плащом и пришпорив коня, устремлялся, точно феникс, вдаль.

Эльфийка плакала от вида волшебной сказки, куда только что попала и где никогда до этого не была.

О, перед ней расстилалась панорама заснеженного Эйджгейта, столицы королевства Холихат. Город был погружен в самый светлый праздник Миросотворения. Людской праздник, превосходивший, если не по значимости, то по размаху, даже день Сошествия Ординума.

Река Бернинтайм застыла, покрылась льдом до самого центра. Цветастые переливы Мерцающего парка там, вдалеке, озаряли небо не хуже солнечных лучей. Вертикальный замок казался сладким, посыпанным сахарной пудрой и ореховой стружкой пирогом или приторным воздушным кусочком торта, вроде тех, что по особым поводам выпекала бабушка Таута. Кстати, они с дедушкой Отисом отмечали Миросотворение по людским обычаям, как и многие здешние эльфы.

«Заглянете к нам, порадуете стариков?» — с надеждой спрашивала бабуля еще на прошлой неделе.

«Конечно!» — заверяла Беатрис.

«О чем речь, госпожа Таута? Разумеется, мы придем!» — обещал Себастьян.

Беатрис видела, как возлюбленный привязался к ним за недолгие полгода брака. Для него, паладина, чьи родные были далеко в Вайнривере, лесные эльфы стали второй семьей…

— Ну, что скажешь, Беа? — не удержался Себастьян.

— Себ, я… Это, это… потрясающе. Я, правда, честно-честно, не знала, что может быть так. Ничего подобного в жизни никогда не видела… — сказала Беатрис.

И сказала чистую правду. Лесные эльфы в Танха-Кан знали множество праздников, и эти праздники имели великое значение для всего Доначального леса, для самой первозданной природы и деревьев-шептунов, но они были другими. Сакральными. Лишенными всего этого внешнего, взрывающегося, разлетающегося искрами и падающими звездами великолепия.

Атмосфера эльфийских праздников была под стать древнему лесу: тихая, умиротворенная и молчаливая. Народ Беатрис терял голову в ритуальных танцах, выдувал мелодии из флейт и рогов, истязал глотку протяжным пением, щекотавшим кожу губ, но каждое, абсолютно каждое действие было осмысленным.

Лесные эльфы даже не зевали просто так. Не умели или не хотели уметь предаваться бессмысленному и беззаботному веселью. Тому, что оскорбительно зовется праздностью.

Вот, к примеру, вспомнилось девушке: Первоцвет, Алдкхома-Адсил, праздник первых цветов и ростков, прорубивших себе путь через недра Поднебесья, порождающих лес.

В отличие от людского Миросотворения, подарками эльфы не обменивались, фейерверков не запускали, да и деревья никогда бы не стали нагружать сплошным золотом и серебром. Беатрис хорошо помнила, как они всей семьей, собирая по дороге соседей, спускались к корням деревьев, леча их медово-смоляными отварами, а потом собирались на лужайках, закапывая саженцы в черную плодородную землю.

В такие мгновения мужчины мычали согласными, а женщины голосили гласными, порождая колебания в теплом, не знающем ветров и метелей воздухе.

— А я знал, что тебе понравится, — паладин скрепил руки вокруг талии жены. — Я так хотел поделиться с тобой этим праздником. Знаешь, ведь он мой самый любимый. Больше всего боялся, что тебе не понравится и ты не разделишь со мной эмоций…

Беатрис повернула голову, заглядывая мужу в потускневшую, затемненную капюшоном плаща зелень глаз.

— Ты шутишь? Как, ну скажи, как такое может не понравиться?.. Себ, если бы я только знала, что у вас, у людей, есть нечто подобное, я бы перебралась сюда значительно раньше.

— Слава богам… И вашим, и нашим, — облегченно выдохнул паладин.

Он, чуть наклонившись, уткнулся в макушку Беатрис подбородком. Ей этот жест пришелся по вкусу. Показался каким-то оберегающим.

Потом Себастьян и вовсе накрыл их обоих меховым плащом, прижав жену еще крепче.

— Мои боги — это твои боги, помнишь? — улыбнулась эльфийка.

Когда-то, прошедшим летом, подобная фраза драла горло. От нее кровоточили десны и расшатывались зубы. Это фраза кованым прутом ударяла по позвоночнику. Беатрис даже и думать не могла, с трудом и болью вспоминала этот тяжелый обряд инициации в Храме Людских богов.

Но с тех пор многое переменилось. И даже не из-за той встречи с высшим вампиром, которую Беатрис с трудом пережила. Просто девушка привыкла к чужой вере, впитала ее, словно щепотки соли. Стала воспринимать как нечто такое, что было от самого рождения.

Верующие в сказку расы, а Миросотворение это подтверждало, не могут быть плохими.

— Я думаю, нам пора, иначе не успеем, — напомнил паладин.

— Прости, я что-то загляделась, совсем забыла, — извинилась эльфийка, выбираясь из-под плаща. От его тепла вкупе с теплом овечьей шубки тело сделалось горячим. Беатрис почувствовала проступающие на спине капельки пота.

— Ничего-ничего, я вообще не хочу…

— Так! Пойдем, — жена ухватилась за мужа. — Даже не думай, Себ. Ты мне обещал.

— Помню-помню, — хмуро, с тревожностью ответил он.

Супруги, обсыпаемые и снегом, и звонкими голосами горожан, перешли мост и не спеша, перекрывая чужие следы своими, побрели по Знатному району, где больше всего пахло карамелью и ванилью. Кондитерские лавки стояли на каждом шагу, и возле них толпился радостный народ. Людские дети, точно шаловливые малютки брауни, носились вокруг родителей, играли в салки, кидались снежками. Влюбленные пары, не боясь мороза, забывая о строгих нравах, наслаждались поцелуями и поцелуями настолько страстными, будто они были последними.

И Беатрис почувствовала жажду. Ей тоже захотелось поцеловать мужа. Она бы, позабыв о приличии, сделала это, но перед ними вдруг пронеслась вереница детей.

Одни — в красных колпаках, а другие — в блестящих, изумрудных.

В итоге оказалось, что это были никакие не дети, а гномы и гоблины.

— Мы этим дарили? — прозвенели гномские голоса.

— Неее, этим не дарили, — проскрипели гоблины.

— Поди, дарили.

— Мы помним.

— Ой, да у вас память не такая длинная, как нос!

— А ваша вся в бороду ушла!

Себастьян и Беатрис переглянулись и рассмеялись.

— В общем, — старший гоблин сотворил поясной поклон, — это вам, госпожа эльфийка.

Закутанные в шерсть руки зеленокожего гоблина зарылись в мешке, вытянув оттуда нечто шарообразное и объемное.

Гоблин вложил подарок в ладонь Беатрис, и когда она ее раскрыла, то увидела сделанную из шишки совушку со стеклянными глазками.

— Ой, спасибо…

Гномы же обступили Себастьяна:

— А вам, господин, полагается вот что.

В руке Себастьяна оказался крошечный, не больше скорлупки от грецкого ореха, но тщательно детализированный оловянный грифончик.

— Ого… Ну вы и угадали…

Беатрис рассмеялась.

— Такого тебе не хватало для коллекции?

— Да. Волшебники, не иначе.

— Да восславим мир! — хором воскликнули гномы и гоблины, разбегаясь по сторонам, теряясь в толпе.

— Надеюсь, — забеспокоилась эльфийка, — их не трогают?

Она с опаской посмотрела на тяжеловооруженный орочий патруль.

Конец ознакомительного фрагмента.