Оковы разума

Дмитрий Казаков, 2018

На что ты готов ради того, чтобы твои дети не умерли с голоду? Согласен ли ты пойти в услужение к жестоким пришельцам, что захватили твою страну за одну ночь? Быть переводчиком при оккупантах, помогать им в делах, что способны вызвать у разумного существа лишь отвращение? И пойти на установку имплантата, что поможет тебе говорить на языке Чужаков, на таком языке, используя который, ты понемногу, сам того не замечая, начинаешь думать и вести себя не совсем по-человечески…

Глава 2

В среду последний семинар у Марты закончился в пять, затем она еще заскочила на кафедру, и когда вышла из университета, на улице начало темнеть, с тусклого неба сеялся мелкий дождь.

Филипп ждал ее прямо напротив дверей, опершись задом на капот своего красного «Феррари».

— Привет, крошка, — сказал он. — Я совершенно промок, тебя ожидая. Представляешь?

— Нет, — отрезала Марта, хмурясь. — Мог и не ждать. Я тебя не просила.

— Все очень просто. Не мог. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь?

О да, она знала — как к еще одной жертве, которую надо затащить в постель, а потом выбросить, как использованный презерватив. Много слышала о «подвигах» молодого аспиранта, когда еще сама была студенткой и он не обращал на нее внимания.

Все изменилось полгода назад, когда стало ясно, что Марта останется на кафедре.

Цветы, приглашения, звонки, прочие знаки внимания — все это девушку раздражало, и только. Мало того, что она не верила в то, что Филипп испытывает какие-то чувства, так он и выглядел совсем не как мужчина ее мечты: излишне самовлюбленный, наглый, вовсе не добрый.

Ну и еще ее сердце было занято.

— Ну да… — протянула Марта. — Зачем ждал?

— Надо поговорить, — он вдруг стал очень серьезен. — Забирайся в машину.

— Нет. Я не хочу.

Светлые глаза Филиппа полыхнули гневом, ноздри раздулись, но тут же он вновь заулыбался.

— Хорошо. Тогда пойдем, я угощу тебя кофе.

— Где? — Марта хмыкнула.

Если в день появления Чужаков кафе и рестораны открыли двери, как обычно, то вчера к вечеру двери украсились табличками «Закрыто», поскольку запасы в кладовках быстро подошли к концу.

В немногочисленных заведениях, что еще работали, цены взлетели до небес.

— Так, знаю одно место, — Филипп улыбнулся зазывно. — Тут совсем неподалеку.

Да, выпить горячего кофе было бы очень хорошо…

— Нет, — Марта решительно тряхнула головой. — Пойдем в вестибюль, там хоть сухо.

Он заворчал, но поплелся за ней к дверям корпуса.

— Ну, что? — спросила девушка, когда они остановились внутри, рядом с огромной доской объявлений.

— У меня есть друг, он радиолюбитель, — сказал Филипп, почесывая подбородок. — Ему не нужен Интернет или телевизор, чтобы знать о происходящем по всему миру, поскольку он общается с такими же придурками в десятках стран… Так вот, если верить ему, то бледные уроды с тремя глазами отхватили изрядный кусок Европы от Румынии до Баварии и от Кракова до Будапешта, хотя там они в сам город почему-то не вошли. Продолжают наступать на запад и северо-восток, но не на юг.

— И к чему ты это мне рассказываешь?

— А к тому, что пока есть шанс удрать отсюда! — Филипп заговорил горячо, но при этом понизил голос до шепота. — Мне удалось с утра заправить машину до отказа! Выберемся из города, рванем по шоссе, наплевав на знаки и на полицию, которой все равно больше нет, и к утру мы в Будапеште! Там, где только люди, где нет оккупации! Поехали со мной! Что ждет тебя тут? Голод и рабство? А там свобода! Обычная жизнь!

— Но почему я? — спросила Марта. — Я знаю с полдюжины девиц, что с радостью отправятся с тобой куда угодно, даже на северный полюс, и все они красивы, все умны…

— Дура! — он почти рычал, сжимая кулаки. — Да плевал я на этих мерзких шлюх! Мне нужна только ты! Что тебя здесь держит? Ты же живешь в общаге, родичей нет. Бабушка, что тебя воспитала, два года как мертва, ведь так?

Марту затрясло от гнева — подонок осмелился наводить о ней справки?

— Не твое дело! — отрезала она.

— Понятно, что нет… Но пойми, я на все готов ради тебя, ради того, чтобы ты оказалась в безопасности!

— А мне кажется, ты просто трус, — сказала Марта, внезапно успокаиваясь.

— Что? — судя по вытянувшейся морде, Филипп не поверил своим ушам.

— Просто трус, — повторила девушка. — Хочешь удрать от опасности.

Она улыбнулась, насмешливо склонила голову к плечу.

— А ведь пыжился, выставляя себя таким храбрецом, настоящим мачо. Ага-ага. Только запахло жареным, как тут же смазал пятки салом.

Филиппа затрясло от ярости.

— Ты… Почему? — выдавил он. — Хотя знаю, точно… Ты же смотришь на него как овца! На нашего всеми любимого профессора, заведующего кафедрой, тихого и безупречного!

— На кого хочу — на того и смотрю! — огрызнулась Марта.

— Да-да-да, — Филипп ядовито усмехнулся. — Любительница старых пердунов! Неужели ты думаешь, что он обратит на тебя внимание? Ты хоть помнишь, что он женат?

— А вот и обратит! — она поняла, что кричит, воровато глянула в ту сторону, где за стеклом будки сидит вахтер; вроде бы не смотрит в их сторону, читает газету, и слава богу. — И вообще, как ты можешь о нем так говорить? Он же и твой учитель тоже!

— Учитель-мучитель, — пробормотал он, на миг отводя глаза в сторону. — Был… Только сейчас другие времена наступили… Слушай, еще раз хорошо подумай. Поехали. Если не убраться отсюда сейчас, то другого шанса не будет!

— Трус! И подлец!

— Возможно, — голос Филиппа звучал устало и ожесточенно. — А ты просто дура. Увидишь, ты не раз еще пожалеешь, что отказалась…

— Тебе-то что? Давай, проваливай в свой Будапешт! — Марта фыркнула, гордо задрала подбородок и, нарочито громко цокая каблучками, зашагала к дверям.

* * *

Утром четверга Ник не смог попасть в университет.

Еще вчера сообразил, что с бензином дела скоро пойдут не лучше, чем с продуктами, и поэтому автомобиль не стал трогать, оставил его рядом с домом — вдруг придется срочно удирать из города и топливо будет даже не на вес золота, а много ценнее?

Метро, к счастью, пока работало, хотя поезда ходили реже, чем обычно.

Из подземки выбрался на «Старом городе», вышел на набережную, и тут стало ясно, что дорога перекрыта.

Проезжую часть перегораживала громадная бронированная машина на колесах. Тротуар занимала группа солдат в комбинезонах и шлемах, вращал антеннами на округлой «башке» робот-переводчик.

Ник на миг замедлил шаг, но затем решительно направился в сторону Чужаков. Остановился, едва один из них шевельнул автоматом, поднял перед собой ладони и сказал, медленно и тщательно выговаривая слова:

— Добрый день. Мне нужно туда. Там находится место, где я работаю.

Робот застрекотал, и из его динамиков понеслись кашляющие звуки.

Второй раз в жизни Ник внимал языку Чужаков, и снова он напряг слух, пытаясь уловить хоть что-то знакомое… Понятно уже, что это не люди, и их голосовой диапазон может быть несколько иным, включать ультразвук или инфразвук, и остается лишь надеяться, что это не так…

Из собственного опыта лингвиста знал, что в незнакомом языке поначалу важнее всего определить границы между словами, понять, где сшиваются те самые блоки звуков, из которых строится речь.

Каждый язык обладает своей мелодикой, особым набором фонем…

Звуки, издаваемые роботом, сами по себе выглядели обычными, гласные и согласные в более-менее равной пропорции… Но их поток лился без пауз, не давая возможности понять, где проходят рубежи фраз!

Ближайший Чужак выслушал переводчика, и ответил одним коротким словом.

О том, что оно означает, Ник догадался до того, как услышал «PROHOD ZAPRESCHIAT!».

— Почему? — он ткнул пальцем в ту сторону, где за поворотом набережной прятался университет. — Я там работаю, мне нужно туда попасть…

В этот раз ему ответили без слов, одним красноречивым движением ствола.

— Божья мать! — выругался Ник, отворачиваясь.

Можно попробовать зайти от Нового моста, вполне вероятно, что дорога там не перекрыта.

— Профессор! — окликнули его, и Ник оглянулся.

Ему махал широкоплечий, крепкий молодой человек с копной русых волос.

Влад ранее учился, а теперь преподавал на кафедре общей лингвистики, и познакомился Ник с ним год назад, когда тот пришел в «Логос» и заявил, что хочет участвовать в его работе…

Ученым он оказался упорным и вдумчивым, с оригинальными идеями по каждому поводу, и Ник иногда жалел, что этот парень не попал ему в руки еще студентом.

— Вы куда, в университет? — спросил Влад, когда они пожали друг другу руки.

— Да, а эти идолы с автоматами не пускают…

— С другой стороны та же история, я пробовал, — сообщил молодой человек. — Остался еще один путь, закоулками от Широкой улицы мимо Еврейского кладбища, где даже местный черт ногу сломит, не то что эти… — и он вызывающе глянул в сторону Чужаков.

— Знаешь, так веди, — сказал Ник, и не выдержал, обернулся в ту сторону, где стояли гиганты в черном. — Интересно, откуда эти существа взялись? Правда из космоса? Тогда где их звездолеты?

— А мне все равно, кто они такие и откуда прибыли, — отозвался Влад раздраженно. — Знаю, что они враги и что их нужно перебить всех до единого, чтобы наша страна вновь стала свободной!

На Широкой улице им навстречу попался робот-транслятор, громогласно вещавший что-то насчет того, что Чужакам нужны рабочие, и в разговоре пришлось сделать короткую паузу.

— Не скажи, — проговорил Ник, когда они оставили набережную за спиной и углубились в лабиринт узких, кривых улочек, не изменившихся с тех пор, когда здесь в Средние века располагалось гетто. — Чтобы победить недруга, желательно понять его как можно лучше. Интересно, насколько различаются наши концептуальные системы? Возможно ли вообще понимание между нами и ними?

— Вы хотите сказать — перевод с их языка на наш и наоборот?

— То, что перевод возможен, нам доказывает та жестяная банка на гусеницах… Ого!

Услышав приближающийся свист, они метнулись к ближайшей стене, вжались в дверь под козырьком подъезда. Летучий аппарат Чужаков медленно прошел над ними, вращаясь, точно огромная юла, над кладбищем замер, начал опускаться.

— Неужели засекли? — пробормотал Влад. — Эх, жалко, оружия у меня нет…

Так уж вышло, что в его родословном древе имелось нескольких аристократических родов, включая чуть ли не Ягеллонов. Но поскольку привычки хвастаться русоволосый крепыш не имел, узнал об этом Ник случайно, со стороны.

Но его воинственным духом предки-рыцари могли гордиться.

А еще Влад брал призы на соревнованиях по стрельбе и даже одно время входил в олимпийскую сборную.

— Ты думаешь, ее можно сбить нашим оружием? — спросил Ник.

— Почему нет? Зенитная ракета, и все дела, только рожки да ножки останутся…

Летающая тарелка тем временем прекратила спуск и с оглушающим свистом умчалась прочь.

— Но разве перевод не подразумевает понимания? — поинтересовался Влад, когда они зашагали дальше.

— Понимание — чисто внутренний процесс, и чтобы он имел место, достаточно общей когнитивной способности и совпадений в концептуальном опыте носителей двух языков… Запросто можно понять, что тебе сказали, не имея возможности точно перевести это. Но не факт, что у нас есть хоть что-то общее с Чужаками, и это касается и восприятия, и познания, вообще всего… Поэтому истинное понимание может оказаться недостижимо, возможность же перевода, пусть чисто механического, нам наглядно продемонстрировали только что. Но ты не будешь утверждать, что тот робот понимает наш язык?

— Это все занятно, — Влад поднял руку, останавливая Ника, и выглянул из-за угла. — Чисто… Только боюсь, профессор, время построения гипотез осталось в прошлом.

Они пробежали мимо ограды, над которой виднелись украшенные звездой Давида надгробья. Обогнули крошечную синагогу, вросшую в землю так, что войти в нее можно было, только пригнувшись.

И оказались ровнехонько позади Католического корпуса, среднего из трех.

Когда-то в Карловом университете числилось три теологических факультета, по одному на каждую из крупнейших религиозных общин города, и для них возвели по отдельному зданию, чтобы богословам разных воззрений не приходилось толкаться локтями.

Другие два корпуса именовались Евангелическим и Гуситским.

— Здесь никто проход не охраняет, — сказал Ник. — Осталось только дверь найти…

Они дошли, прорвались, несмотря на запреты Чужаков, и скоро он войдет к себе в кабинет!

— Стойте, — Влад нахмурился, ухватил профессора за рукав. — Что-то происходит…

Из-за Гуситского корпуса и вправду доносилось монотонное громыхание, словно там работала строительная баба. Земля вздрагивала, и время от времени в основной звук вплеталось пронзительное жужжание, какое мог издавать зубоврачебный бур толщиной со ствол дерева.

Терзающий душу скрежет заставил Ника вздрогнуть.

Над крышей Гуситского корпуса вознеслось нечто округлое, металлическое, напоминающее шляпку гриба, всю в наростах и штырях, и громадная остроконечная нога переступила через здание. Вонзилась в землю, с легкостью пробив асфальт, уйдя в него на добрый метр, а то и глубже.

— Назад! — рявкнул Влад и потянул Ника за плечо.

Но тот замер на месте, точно примороженный, и уставился вверх, туда, где на фоне серых туч разворачивала себя колоссальная машина: округлое тело, все в наростах, три конечности такой длины, что можно перешагнуть через пятиэтажный дом, и нечто вроде выпирающего из брюха жала.

Аппарат присел, а жало пошло вниз, удлиняясь, вращаясь с нарастающей скоростью.

— Что это? — прошептал Ник, ощущая себя в кинозале с эффектом присутствия.

Нет, не может такого быть, не может…

— Уходим! — вновь закричал Влад прямиком в ухо профессору, и рванул его за рукав с такой силой, что буквально сдернул с места.

Они побежали назад, в ту сторону, откуда пришли, но Ник не выдержал, оглянулся. Как выяснилось, исключительно для того, чтобы увидеть, как исполинское сверло с рычанием вонзается в крышу его родного университета.

По стенам здания пошли трещины, вылетело одно стекло, другое, выпал фрагмент кладки, посыпались кирпичи.

— Нет! — закричал Ник. — Как они посмели?! Там же!..

Второй громадный аппарат вознесся над Католическим корпусом, неуклюже качнулся, растопыривая конечности.

И когда стало ясно, что от его кабинета, от помещения кафедры, Богумиловой аудитории и всего прочего скоро останутся лишь руины и груды мусора, Ник не выдержал и заплакал.

Вся его жизнь рушилась сейчас, те двадцать лет, что он провел в этих стенах…

Слезы и запыленные очки мешали видеть, еще что-то случилось с мозгом, тот словно отключился, так что он не понимал, куда они направляются, лишь осознавал, что Влад тащит старшего коллегу на буксире, что где-то за спиной грохочет, ревет, скрежещет, земля вздрагивает и по воздуху летят камни.

Придя в себя, Ник обнаружил, что сидит на тротуаре Широкой улицы, прислонившись спиной к фонарю.

— Вы как, в порядке? — спросил Влад, заглядывая коллеге в лицо.

— Нет. — Одно слово, как показалось, в этот момент весило больше дюжины предложений. — Они же… Мне не показалось?.. Эти… Чужаки разрушили университет?

— Разрушают. Кроме того, это всего лишь здания. Люди уцелели, и это главное.

Ник закрыл лицо руками, накатила волна стыда.

Надо же, рыдал точно малый ребенок, и это на глазах младшего соратника по «Логосу»!

— TREBOVAT RABOTNIKI! — голос робота-транслятора, обычно громкий, едва прорывался через гул светопреставления, что творилось сейчас на набережной. — ISPOLNIAT…

Возникло желание броситься на громогласную тварь, голыми руками оторвать ей динамики! Отомстить за то, что трехглазые сотворили с университетом, пережившим и Тридцатилетнюю войну, и две мировых, и несколько революций.

Но Ник помнил, что случилось с теми людьми около вокзала.

Да, транслятор они уничтожили, но прожили после этого очень недолго.

— TREBOVAT RABOTNIKI! — повторяла гусеничная машина, подползая ближе. — ISPOLNIAT ZADACHU — POLUCHIAT EDU! ZAVTRA VOSHOD SVETILA — SBOR VYSOKOIE KLADBIZHSCHE! PRIHODIT MNOGO!

— Штрейкбрехеров приглашают, — пробормотал Влад злобно. — Только куда?

— К Высокой церкви, туда, где могилы королей, — ответил Ник, думая о том, что сам может стать одним из этих «штрейкбрехеров».

* * *

На следующий день он встал еще до рассвета, и свет включать не стал, чтобы не разбудить Анну.

Ей и так тревог предостаточно, пусть хотя бы выспится.

Выскользнул в сырой, холодный туман и поспешил к остановке трамваев, что вот-вот начнут ходить. Нужно оказаться у Высокой церкви пораньше, чтобы уж точно попасть в число работников.

Метро закрылось вчера, но трамваи, к счастью, бегали как обычно.

Когда Ник приехал к древнему кладбищу, притулившемуся на откосе над Дунаем, народу там было не так много, как он ожидал, менее сотни. Он присоединился к раздраженной, сонной толпе, стараясь не привлекать внимания, и принялся ждать, поеживаясь на резком ветру.

— Видал те штуки, что они по городу натыкали? — спросил расположившийся рядом мужик, лысый, в сине-оранжевом комбинезоне, какие носят работники коммунальных служб. — Я пока сюда ехал, пять штук насчитал! Ну чисто монстры на ногах железных! Интересно, что это такое?

— Не знаю, — ответил Ник, поправляя очки.

— Вышки буровые вроде нефтяных, — вступил в беседу стоявший перед лысым старик в черном пальто. — Я инженер, я знаю, я их в свое время столько перевидал, ужас.

— Да только нефть-то у нас откудова? — лысый задумчиво почесал макушку.

Но тут рядом с ними затормозила машина Чужаков, и разговоры мигом прекратились.

Из бронированного кузова полезли солдаты, в комбинезонах и с оружием, но без шлемов. Следом подъехал другой автомобиль, поменьше, нечто вроде броневика, и из него выбрался офицер в роскошной форме: сплошь черная кожа и украшения из серебристого металла.

— Чисто фашист, только без фуражки… — пробормотал лысый.

К офицеру подкатил робот-переводчик, и начал с пулеметной скоростью выплевывать короткие фразы:

— ORUDIIA BRAT! UKAZANIIA SLUSCHAT! VSE ISPOLNIAT! RABOTAT BYSTRO! NEPOVINOVENIE — STRELIAT!

Ник попытался разобрать, что говорит сам Чужак, ухватить хоть что-то из его речи, но вновь не преуспел.

«Орудия», а на самом деле обычные лопаты и тачки, взяли из подкатившего грузовика. А затем их повели мимо могил туда, где торчал шпиль храма и рядом с ним жужжал движком еще один аппарат Чужаков, похожий на уродливого механического журавля.

Ник не успел даже задуматься, для чего нужна эта штука.

«Журавль» шагнул вперед и вонзил длинный «клюв» в стену Высокой церкви. Взвизгнуло так, что заныли не только уши, но и зубы, и строение в один миг обвалилось. Над развалинами поднялось облако пыли.

— Как же так? — плаксиво вопросил старик-инженер. — Это же… древность… История!

Ник не почувствовал ничего, его печаль и слезы остались во вчерашнем дне, там, где рушился университет.

Поэтому он без каких-либо эмоций смотрел на то, как средних лет мужик с исказившимся лицом, занеся лопату, бросился на одного из Чужаков; тот вскинул автомат, прозвучала короткая очередь, и дергающееся тело упало на землю, поливая ее кровью.

Подобная смерть за последние дни стала обыденной.

— UKAZANIIA SLUSCHAT! NEPOVINOVENIE — STRELIAT! — повторил робот-переводчик. — PONIMAT?

Если и был кто непонятливый, то он предпочел смолчать.

Людей-работников поделили на несколько групп, и каждой досталось особое задание. Ник вместе с лысым и стариком-инженером оказался занят на разборе обрушенного храма.

Отколупывай древние кирпичи, обломки раствора, складывай в тачку, вези ее туда, где ждет грузовик…

Другим повезло меньше — их заставили выдирать с корнем деревья на кладбище, разрушать надгробия, выкапывать гробы. Что бы ни затеяли Чужаки в районе Высокой церкви, им нужен был пустой, аккуратно выровненный и перепаханный участок земли от обрыва до самой дороги.

Ник быстро начал выдыхаться, и не только потому, что не привык к такой работе, но еще и оттого, что с позавчерашнего дня толком не ел. Они с Анной экономили, чтобы протянуть подольше, да еще и отдавали все, что могли, детям, оставляя себе по чуть-чуть.

Он хрипел, спотыкался, обливался потом, и наконец не выдержал, остановился.

Ближайший Чужак нахмурился, повернул оружие в сторону замершего на месте работника.

— Я только отдышусь… — выдавил Ник, но дуло уже смотрело ему в лоб.

Трехглазый не понимал и не собирался понимать языка аборигенов.

— Нагружай поменьше, — шепотом посоветовал лысый, проходивший мимо. — Шевелись медленнее, но не останавливайся… иначе тебя мигом из толпы выделят. Усек?

Ник кивнул и сдвинулся с места, с надрывным, разрывающим мышцы усилием.

Кое-как докатил тележку до цели, вывалил ее содержимое на грохочущую ленту транспортера. Заковылял обратно, стараясь не поднимать головы, не привлекать внимания, но в то же время ловя каждый звук со стороны Чужаков.

Надсмотрщики иногда обменивались репликами, смеялись вполне по-человечески.

Но каких-либо закономерностей в их речи Нику уловить пока не удавалось — слишком мало фонетического материала, да и не факт, что он, усталый и полуголодный, воспринимает звуки правильно!

И способен ли вообще человек постигнуть язык Чужаков? Пока неясно…

Вскоре после полудня им дали немного передохнуть, а затем окриками и пинками вновь погнали на работу. Ник несколько раз думал, что вот-вот он просто свалится, но как-то приспособился, вытерпел, хотя старика-инженера, что рассказывал про буровые вышки, расстреляли, когда он встал и не смог больше двигаться.

Тело отволокли к откосу и сбросили вниз…

Ник вновь не ощутил ничего, хотя еще недавно разговаривал с этим человеком, сидел рядом с ним. Он словно превратился в автомат, нерассуждающего голема, что может только двигаться, выполнять простые движения, но не способен на чувства и сложные мысли.

Пытка завершилась, когда начало темнеть.

— RABOTA ZAKANCHIVAT! — заголосил робот-переводчик, рядом с которым появился офицер. — VSIEM RIAD STOIAT! EDU POLUCHIAT! NEPOVINOVENIIE, SHUM — STRELIAT! PONIMAT?

Возникла очередь, в разных ее концах завязалось несколько молчаливых ожесточенных стычек. Те, у кого еще остались силы, попытались встать поближе к началу, отпихнуть более слабых, но не привлечь внимания надсмотрщиков.

Ника толкнули в спину, он пошатнулся, но устоял, и тут же развернулся, рыча и занося кулак.

— Э, спокойно! Я просто споткнулся! — отшатнулся веснушчатый тип в перемазанной землей куртке.

— Да, — сказал Ник, с облегчением роняя руки. — Конечно.

— ZAVTRA VOSHOD PRIHODIT OPIAT! — продолжал вещать офицер через робота. — RABOTA DELAT! EDU POLUCHIAT!

Очередь двигалась быстро, одни счастливчики, забравшие свое, торопились к остановке трамвая. Другие отбегали на десяток шагов, садились на землю, вскрывали небольшой пластиковый ящик, что выдавали каждому, жрали что-то прямиком из него, чавкали и давились.

Ника замутило при виде жирных грязных пальцев, которые облизывал его лысый знакомый, и он отвел глаза.

Когда забрал свой ящик, накатило искушение вскрыть, посмотреть, что там внутри, а может быть, и съесть что-нибудь, ведь он пахал целый день как проклятый, он устал, он так устал…

Но нет, все это не ради себя.

Ник представил, как рады будут Алекс с Младшей, и жена, и уж тем более проглот-Сервантес… Отогнал искушение, взвесил ящику на руке, наслаждаясь его тяжестью, и заковылял в сторону остановки трамвая.

* * *

На следующий день желающих стать «штрейкбрехером» оказалось куда больше.

Участок, где велись работы, Чужаки за ночь обнесли высоченным забором из блестящего, зеркального материала. Оставили нечто похожее на ворота, и едва те открылись, как около них забурлила сумасшедшая давка, поскольку все разом ринулись внутрь.

— Меня пустите! — визжал кто-то. — У меня трое детей!

— Я вчера уже работал здесь, я все знаю! — надрывался другой басом.

— Чего же я твоей морды не помню? — отвечали ему.

Ник в первый момент рванулся в колышущуюся, матерящуюся, пахнущую злобой толпу. Заработал локтями, надавил изо всех сил, пользуясь тем, что поел не только вечером, но и сегодня утром.

Но потом увидел за рамкой, через которую заставляли проходить каждого из счастливчиков, лица Чужаков.

Нелюди смеялись, тыкая пальцами и наслаждаясь происходящим.

Нику стало стыдно… неужели мы, воспитанные, образованные европейцы, всего за каких-то несколько голодных дней стали диким быдлом, что управляется ненавистью, страхом и завистью?

К чему тогда века цивилизации, которыми мы так гордимся?

Руки опустились сами, но толпа уже понесла его, притиснула к воротам, откуда оставался только один путь — вперед. Скользнув на пустое место, просто шагнув за плечистым соседом в джинсовой куртке, Ник вырвался из давки и оказался перед рамкой вроде той, что стоят в аэропортах.

Плечистый шагнул в него, и вой сирены ударил по ушам.

Чужаки перестали смеяться, обладатель джинсовой куртки вскрикнул, попытался развернуться. Но пули с глухим чавканьем начали втыкаться ему в грудь, заставляя еще стоящее тело дергаться.

Земли коснулся уже труп.

Ник сглотнул, понимая, что был на волосок от смерти, что случайно могли пристрелить и его.

Один из Чужаков нацелил на толпу оружие, жестом показал, чтобы никто не двигался. Другой оттащил убитого в сторону, сел на корточки и принялся обшаривать карманы. Когда поднялся, в руке его оказался зажат обычный перочинный нож, каким не зарежешь и котенка.

Неужели рамка среагировала на него?

Дождавшись разрешающего жеста, Ник шагнул через рамку, вжав голову в плечи, дрожа от страха, ожидая, что гнусный вой раздастся снова, а затем его убьют, точно бешеную собаку…

Но ничего, обошлось.

Забрав лопату, Ник присоединился к одной из бригад, где вновь оказался вместе со вчерашним лысым. Едва это произошло, как от ворот донеслись гневные, раздраженные крики — Чужаки решили, что на сегодня им работников хватит, и все, кто не успел пройти внутрь, оказались с носом.

— Сегодня типа наш удачный день, — сказал лысый, звали которого Яначек.

И они принялись за работу.

До самого вечера Ник ухитрился ни разу не остановиться, не привлечь к себе внимания надсмотрщиков. Но вымотался так, что едва стоял, а добравшись до остановки, вынужден был присесть на лавочку, поскольку ноги дрожали, а перед глазами плыли темные пятна.

— TREBOVAT RABOTNIKI! — донесся издалека вопль робота-транслятора. — OSOBYIE! VYSOKI STATUS! ZASTCHITA I EDA! PRIHODIT GLAVNY HRAM GOROD! TREBOVAT RABOTNIKI…

«Особые?» — вяло подумал Ник.

Это уж всяко не землю копать и не камни ворочать…

Скорее всего, оккупантам нужны помощники, коллаборационисты, что согласятся иметь дело с аборигенами, исполнять какие-то поручения в обмен на хорошую кормежку.

Для них тот же Влад наверняка приберег более крепкое словечко, чем «штрейкбрехеры»…

Подкатил набитый до отказа трамвай, и Ник спешно поднялся, ринулся к дверям. Его попытались отпихнуть, затем не давали места, но он все же влез, втиснулся, едва не зубами вцепился в поручень, не обращая внимания на съехавшие набок, хрустнувшие очки.

Остановку на площади Мира чуть не проехал, вывалился на улицу в последний момент. Едва не упал, но все же удержался и затопал в сторону дома, сжав зубы и думая о том, что осталось каких-то полкилометра, что его ждет ужин, любящая жена и сытые, веселые дети.

Уловив краем глаза движение в развалинах церкви, Ник не обратил на него внимания. Но на шаги голову повернул и нахмурился, увидев, что к нему торопятся двое обтрепанных бомжей — кудлатые бороды, рваная бесформенная одежда, запах немытых тел и грязных шмоток, шибающий на дюжину метров.

— Эй, стой, братан! — воскликнул один, повыше.

Другой молча поднял руку, и в свете тусклого фонаря сверкнуло лезвие ножа.

— Делиться надо, братан! — продолжил высокий.

Ник понимал, что надо убегать, но ноги отказывались двигаться быстрее.

— Вот и делитесь, — буркнул он, разворачиваясь в сторону бомжей. — Что у вас есть?

Те на миг опешили, на чумазых физиономиях выпучились глаза.

— Ты не умничай особо, — буркнул второй, хмуря кустистые черные брови. — Отдавай, что у тебя есть.

— Идите и возьмите, — сказал Ник, роняя ящик с продуктами наземь.

Страх в душе мешался с яростью — да, его могут порезать, даже серьезно, но два вонючих урода хотят забрать то, что нужно его семье, поэтому он будет драться, стоять до последнего!

Тогда, в магазине, он здорово врезал бухому пролетарию…

— Значит, добром не хочешь? — сказал первый. — Ну ты, братан, пеняй на себя…

Ник оглянулся — вдруг кто окажется рядом, поможет?

Но площадь Мира была пуста, словно кладбище в полночный час.

Бомжи двинулись в разные стороны, обходя его с боков, тот, что с ножом, оказался справа. Эх, если бы имелось хоть что-то, к чему можно прижаться спиной, или нашлись бы силы для бегства!

Ник, рыча, как дикий зверь, прыгнул к высокому, ударил его по физиономии.

Даже попал, но очень слабо, лишь мазнул по щеке, и сам от собственного выпада потерял равновесие. Все закружилось перед глазами, он выставил в стороны руки, и врезался боком в нечто твердое так, что ребра застонали.

Не сразу понял, что ударился о землю.

— Ха, готов братан! — сказал кто-то далеко-далеко.

— Прирезать его?

— Да ну, еще возиться. Забирай хавчик, и тикаем…

Ник попытался встать, крикнуть, заявить, что это его продукты, что он честно заработал их! Но из горла вырвался только глухой стон, а сил хватило лишь на то, чтобы царапать землю, хвататься за пучки пожухлой травы.

Долетели торопливые шаги, и двое бомжей, унося небольшой ящик из пластика, исчезли во тьме.

* * *

Открыв глаза, Ник понял, что солнце давно взошло, утро сменилось днем.

Накатила паника — он же хотел отправиться к Высокой церкви, пойти пешком, если трамваи и автобусы перестали ходить, но проспал, опоздал! Затем вспомнил, чем все закончилось вчера, и накатило желание провалиться сквозь кровать и пол квартиры.

Ладно, что явился поздно, грязный и изнуренный… так еще и с пустыми руками!

Видимо, он застонал, и громко, поскольку услышал, как открылась дверь спальни.

— Ты проснулся, дорогой? — спросила Анна с тревогой. — Я тебя будить не стала. Если не отдохнешь как следует, то ты просто ноги протянешь, и не спорь со мной!

— Но как же…

— На сегодня нам еды хватит, а завтра будет новый день! — сказала она твердо.

— Папа! Папа не спит! — раздался голос Младшей, и через миг она очутилась рядом, на кровати, ее ручонки обняли Ника за шею, мягкие волосы пощекотали щеку, полезли в глаза.

Он же съежился от нестерпимого стыда.

Как он вчера так опозорился? Должен был либо убежать, либо победить!

— Так, и где это ты ухитрилась испачкаться? — сказала Анна, наверняка понимавшая, что Нику сейчас не до дочери. — Иди-ка сюда, пойдем, сменим тебе колготки… и платье. Идем-идем.

Через мгновение он остался в одиночестве.

— TREBOVAT RABOTNIKI! OSOBYIE! — заорал робот-транслятор на улице, заставив Ника поморщиться.

Нужно вставать, как бы мерзко ты себя ни чувствовал, надо двигаться.

Придумать что-то, пойти куда-то, украсть, ограбить, что угодно…

Он рывком поднялся, отбросил в сторону одеяло и потянулся к тумбочке за очками. Когда явился на кухню, семья была в сборе — жена возилась у плиты, Алекс играл на планшете, Младшая ковырялась ложкой в тарелке, ну а кот высокомерно наблюдал за остальными, взгромоздившись на посудный шкаф.

— Доброе утро всем, — сказал Ник, надеясь, что его голос звучит ровно.

— И тебе доброе, — отозвалась Анна. — Так, садись, дорогой, я овсянки сварила…

Она изо всех сил старалась, чтобы их повседневная жизнь хотя бы выглядела нормально. Но чай приходилось заваривать очень слабо, чтобы придать воде хоть какой-то вкус, экономить стиральный порошок и радоваться тому, что пока есть электричество.

Кто может гарантировать, что оно будет завтра?

— VYSOKII STATUS! ZASTCHITA I EDA! — продолжало громыхать за окном.

Ник уселся за стол, получил тарелку с кашей.

— А где масло? — заявила Младшая. — Я хочу масла!

— Сегодня его нет, малышка, — закушенная нижняя губа красноречиво заявляла о том, что Анна нервничает, и сильно. — Там осталось немного меда, да и мармелад есть… Хочешь?

— TREBOVAT RABOTNIKI! OSOBYIE! — надрывался робот-транслятор.

Ник понял, что кусок у него в горло не пойдет, и отодвинул тарелку.

— Ты что? — спросила жена обиженно. — Невкусно?

— Да нет, все отлично, честное-пречестное слово… Только не хочется. Совсем. Алекс, ты-то поел?

— Ага, — буркнул сын, не поднимая глаз от планшета.

— И то хорошо, — Ник вздохнул, потер щеки, с неудовольствием ощущая, что зарос щетиной: когда он последний раз брился, два дня назад или вовсе в четверг, перед разрушением университета? — Похоже, что мне придется идти туда… — он кивнул на окно.

Анна нахмурилась:

— Куда?

— «Главный храм город». Туда, куда зовет нас этот ходячий магнитофон. Заполучить такую работу, за которую мне будут давать хоть что-то из еды, да еще и защищать…

Поморщился, отгоняя воспоминания о вчерашнем ограблении.

Словно два старшеклассника с легкостью вытряхнули мелочь из карманов малыша!

— Нет, не ходи! — воскликнула Анна. — Чем меньше дел с Чужаками, тем лучше! Говорят, что они едят… — она понизила голос, бросила расстроенный взгляд на детей, — …человеческие мозги…

— Ты сама это видела? — спросил Ник устало. — Кто придумал подобную глупость? Одна из твоих школьных подруг?

— Нуу… — Анна зарделась. — Ну, может и не едят, но они мерзкие и страшные… Убивают направо и налево! С этим ты спорить не будешь?

— Это да… Но вот только где добыть еды, чтобы всех накормить? В магазине?

Работающих торговых точек в окрестностях не осталось, закрылись даже вьетнамцы.

— Ты можешь пойти куда-нибудь, где требуются обычные рабочие руки! — запальчиво возразила Анна. — Клара, жена доктора со второго этажа, говорила вчера, что они копают по ту сторону Святополкова холма, да и в Нуслях целый квартал порушили, теперь развалины растаскивают. Только не вот это… «особые работники, высокий статус, защита»… Кто знает, что это означает на самом деле? Чем придется заплатить за подобное?

Ник опустил глаза, посмотрел на свои ладони.

За два дня они покрылись ссадинами и мозолями, пальцы опухли и ныли. Поселившаяся в мышцах надрывная слабость чуть ослабела за ночь, но никуда не исчезла, да еще при каждом движении хрустел позвоночник.

Да, не так просто из ученого, профессора стать землекопом.

— Никто, — сказал он тихо. — И разнорабочие им нужны, пока нужны… только вот… Ты не была у Высокой церкви и не видела, какая толпа там желающих, и не всем так везет, как мне позавчера. Завтра я могу отправиться в Нусли, за холм или еще куда, и вернуться ни с чем. Или на обратном пути, когда я буду едва тащиться, меня снова повстречают те подонки… — тут голос его дрогнул от злости, когда он вспомнил о пистолете, найденном на поле боя в понедельник.

Не прогуляться ли на площадь Мира с ним в кармане?

— Следи за языком, тут дети.

— Да, конечно… А кроме того, если я буду удачлив, то через несколько дней просто сдохну от усталости. Заработаю грыжу, растяжение или еще какой подарок такого рода.

— Ну хотя бы сегодня останься дома, поработай над статьей… — голос у нее был умоляющий, жалобный.

— Да кому она теперь нужна? Энклиза местоимения в инфинитивных оборотах астурийского, дифтонгизация гласных в арагонском, его же заимствования из берберского и баскского… про все это можно забыть!

Как и про лекции с семинарами, про конференции и про запланированную на следующее лето поездку на север Испании, туда, где в отдаленных горных долинах говорят на интересных для него языках…

Разве что очередная встреча «Логоса», скорее всего, состоится.

Влад заглянул к Нику вчера на рассвете, еще до того, как тот ушел из квартиры. Сообщил, что договорился с хозяином кафе на Йечной, да еще и успел всех оповестить, где и когда пройдет собрание.

Руководителю кружка осталось только согласиться и взять ключ.

— Не ходи к ним! Не ходи туда! — Анна подскочила, обняла за шею, как Младшая совсем недавно. — Мы обязательно придумаем что-нибудь! Сбежим! Уедем из города! Отправимся туда, где все нормально!

Ник только грустно улыбнулся.

От товарищей по работе он знал, что выезды с позавчерашнего дня перекрыты блокпостами, что человеческие машины не выпускают, а в тех, кто пытается вырваться, стреляют без колебаний.

— Не нужно что-то придумывать, — сказал он. — Я пойду, узнаю, что там и как. Только вот позавтракаю для начала… — и он подтянул к себе тарелку.

Надо порадовать жену хотя бы тем, что съесть ее стряпню.

* * *

Главный собор города носил имя Святой Троицы, и возвели его в те давние времена, когда в замке, на территории которого располагался храм, обитали самые настоящие короли.

Кто только не считал себя его хозяином за прошедшие века, и гордые католические прелаты, и неистовые табориты, австрийские императоры, коммунисты и даже правительство демократической республики, что вот уже пять лет судилось с церковью по поводу собора. Но теперь здесь сидели новые владельцы, и это Ник понял, едва перейдя Пороховой мост.

Ворота, что вели на территорию замка, охраняли трое Чужаков.

Шлемы они перестали носить с того дня, как всякое сопротивление оказалось подавлено.

— Я в собор, — сказал Ник, просительно глядя в лицо одного из них, такое человеческое, безупречно-правильное, если забыть про черные глаза и то, что их три. — Особая работа… Объявление!

Робот на гусеницах превратил его слова в последовательность неразборчивых фонем. Часовые разошлись в сторону, открывая дорогу, а один из них махнул ручищей — проходи, не задерживайся.

Очереди тут, в отличие от рабочей площадки около Высокой церкви, не было.

У входа в храм Ника заставили пройти через рамку, а затем еще и обыскали, грубо охлопав с головы до ног. Дрожа от унижения, пытаясь забыть то мерзкое ощущение бессилия, когда по тебе шарят чужие лапы, а ты не смеешь даже пошевелиться, он перешагнул через порог и удивленно застыл.

Нет, витражи сохранились в целости, как и колонны, и мраморный пол.

Но зато Чужаки ликвидировали остальное — орган, иконы, надгробия над могилами епископов, потемневшие от времени деревянные скамьи, роскошный алтарь, статуи архангелов с золочеными мечами, все то, что делает собор собором.

Огромный зал выглядел голым, пустым.

Ника грубо толкнули в спину, и он понуро зашагал туда, куда направлял его Чужак с автоматом.

Там, где еще несколько дней назад располагался алтарь, вздымалось нечто вроде огромной палатки с плоским верхом. Белые матовые стены позволяли разглядеть за ними очертания множество отсеков, некоторые были ярко освещены, другие заполняла тьма.

Пройдя через дверной проем, Ник очутился в крохотном закутке.

Стол из металла, почти человеческий, только больше, под стать Чужакам, за ним офицер. Рядом с ним робот-переводчик, в противоположной стене занавешенный проход.

Солдат, приведший Ника, кивнул сородичу и зашагал обратно.

— RABOTAT NA NAS? HOTET? — поинтересовался офицер через робота, изучая человека холодными черными глазами.

— Да.

На самом деле не столько «хотеть», сколько «долженствовать», но…

— TESTY PROHODIT SNACHIALA. SJUDA IDTI, — и Чужак поманил Ника вполне человеческим жестом.

Робот покатил за ними.

Тесты? Это еще зачем?

В следующей каморке, чуть побольше, обнаружилась застеленная простыней койка и замерший над ней аппарат, похожий на механического паука с усеянным иглами брюхом.

— ODEZHDU SNIMAT. SEBIA KLAST SJUDA! — приказал офицер.

Ник дрожащими руками стащил куртку, принялся расстегивать пуговицы на рубашке.

— BYSTREE! VSIU SNIMAT! — Чужак нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Ничего-ничего, это просто медицинское обследование, нужно успокоиться, потерпеть немного, а потом все будет хорошо, он выйдет отсюда, забыв о том, что ранее боялся голода и грабителей…

Ник снял с себя все и бросил шмотки прямо на пол.

Стесняясь бледного, худосочного тела, выпирающих ребер и костлявых ног и от этого двигаясь неловко и торопливо, улегся лицом вверх, глядя прямо на выпуклый паучий живот. Очень хотелось прикрыть ладонями пах, но он понимал, что ему вряд ли дадут это сделать.

— TIHO LEZHAT. NE DERGATSIA, — велел офицер.

Что-то зажужжало внизу, под койкой, и мускулы Ника онемели, зато аппарат над ним ожил. Качнулся на длинных членистых ногах, по иглам побежали зеленые и синие огоньки.

— Нет… — прохрипел он, осознав, что острия медленно опускаются.

Еще миг, и эта махина раздавит его лицо!

Напрягся изо всех сил, чтобы перекатиться в сторону, избежать жуткой участи… Леденящее прикосновение, которое ощутил внутри головы, заставило Ника замереть, а потом в пределах черепа что-то взорвалось, и лиловое пламя с ревом сожрало все вокруг.

Вот он сам, шестилетний, на улице родного городка, вместе с мамой и их собакой, игривым терьером… Солнечное летнее утро, они идут гулять в парк, и он счастлив так, как может быть счастлив только ребенок.

А вот он на лекции в универе, смотрит на Анну, что сидит на первой парте, любезничает с ее тогдашним кавалером, Анджеем, и понимает, что ему никогда-никогда ее не добиться…

Много позже стало ясно, что он ошибся, но сначала она вышла замуж за другого.

Так что в тот день сердце у него сжималось от тоски и обиды.

Вот он на защите диссертации, и оппонент пытается втоптать его в грязь, без особой изощренности, но упорно… страх и злость, желание доказать всем, чего он стоит!

Сын на руках у Анны, они выходят из дверей роддома… тихое блаженство…

Та осень в школе, когда он тяжело болел и возненавидел свою комнату, откуда не мог выйти месяц…

Снова рев, лиловое пламя, и Ник осознал, что лежит на той же койке, «паук» высится над ним грудой неподвижного металла, а тело повинуется так же хорошо, как и раньше.

— TESTY POZITIVNO, — сказал Чужак. — EST SCHANS. BRAT ODEZHDU. IDTI ZA MNOI.

В его исполнении эта последовательность коротких суждений прозвучала как одно длинное неразборчивое слово. Ник на миг задумался, что за язык может организовывать передачу такого объема разных смыслов подобным образом, но тут же забыл об этом…

Шанс? На что?

Взял шмотки, потащился за офицером и его роботом-переводчиком, что держался рядом с Чужаком как верный пес. Пройдя узким, точно щель, коридором, они оказались в просторной комнате, где коек стояло с полдюжины, и вокруг них суетились нелюди, одетые в нечто вроде глухих скафандров из материала, напоминающего черную резину.

На ближайшей койке лежал мужчина, немолодой, судя по седеющим волосам в паху. Ноги его подергивались, а головы видно не было, ее закрывал металлический гудящий колпак, из-под него вырывались алые и желтые сполохи.

С соседней двое Чужаков поднимали совсем юную девушку с роскошными светлыми волосами. Что-то не так было с ее лицом, и еще она шаталась, хрипела, выбрасывала в стороны руки, словно пыталась ухватиться за нечто невидимое для остальных.

— Прогнившие обезьяны жрут червивые планеты в истекающей соком звезде! — крикнула девушка, и повалилась на пол, забилась в судороге, изо рта ее хлынула белая пена.

— Что это с ней? — спросил Ник, останавливаясь. — Я не хочу такого!

— OSCHIBKA PROZESSA, — сказал офицер, повернув голову. — OTKAZ POZDNO. TESTY POZITIVNO.

Он вроде бы не подал никакого сигнала, но в проходе за спиной Ника обнаружился солдат с автоматом.

А того затрясло от холода и от страха… на что он такое подписался, на некую процедуру, выжить после которой удается далеко не всем, да и допускают до нее вовсе не каждого?

Что делают здесь с людьми?

— IDTI SJUDA! SEBIA KLAST NA ETO! — офицер указал на одну из свободных коек.

Девушку подняли за руки и за ноги и потащили вон из комнаты, не обращая внимания на ее корчи.

Ник сглотнул, попытался гордо задрать голову, но вышло скорее жалко и глупо. Улегся на койку, ощущая спиной липкую прохладу напоминавшего клеенку материала.

— TIHO LEZHAT. NE DVIGATSIA, — перевел робот слова одного из Чужаков в скафандре.

Над Ником склонилась безликая черная голова, лоб его протерли резко пахнущей жидкостью. Потом случилось то же самое, что и во время «теста», внизу зажужжало, и он потерял способность шевелиться.

Надвинулся металлический колпак, внутри покрытый материалом вроде кошачьего меха. По глазам ударила вспышка, проникла, как показалось, до самого затылка и обожгла голову изнутри.

Ник вздрогнул, и тут ему что-то упало на лоб и переносицу.

Услышал, как хрустнула его собственная кость, нечто холодное скользнуло в лобные пазухи. Горячая струя на бедре дала понять, что он позорно обмочился, но стыд тут же исчез, сметенный лавиной болезненных и необычных ощущений.

Вместо позвоночника в спине Ника имелось нечто вроде металлического штыря, от него к сердцу, печени и остальному расходились проводки, и по ним бежали колющие волны импульсов…

Мозг его выедала тварь вроде осьминога, пропихивала щупальца через кровеносные сосуды…

Он стоял на бескрайней равнине, и холодные вихри, сотканные из громоздких слов, атаковали его с разных сторон. Каждый на мгновение охватывал Ника целиком, поднимал в воздух, и понятия, которые он не мог осмыслить из-за их чуждости, атаковали его, кусаясь, словно бешеные волки.

Затем вихрь отступал, но его место занимал другой, еще более лютый.

Причудливо расчлененные предлоги, сложная, избыточная система вроде той, что есть в ретороманском…

Глаголы, настолько отличные от привычных, что нужно вывернуть рассудок для того, чтобы понять, что они значат и как соотносятся друг с другом. Имена, от звучания которых барабанные перепонки покрываются трещинами, а язык при попытке выговорить завязывается в узел не хуже морского.

И снова, и снова, и снова…

Он трепыхался, перепрыгивая от видения к видению, а потом сдался и будто погас, растворился в чужой, наполненной звуками и голосами черноте, в обиталище жестоких ветров и жалящих туманов.

Когда сознание вернулось, Ник решил, что ему привиделся страшный сон.

Голова болела жутко, что-то давило на переносицу, но в остальном он чувствовал себя нормально.

— Открой глаза! — приказал кто-то в самое ухо, и он повиновался, на миг задумавшись, в чем странность звуков, что достигли его ушей.

Над ним висело нечто бесформенное, черное, рядом шевелилась рука в перчатке, державшая предмет вроде шприца, острие которого испускало яркое золотистое свечение.

Ник вздрогнул, а потом сообразил — это же Чужак в «скафандре»!

— Ты понимаешь меня? — поинтересовался тот, и в этой простой фразе оказалось на удивление много разных оттенков и обертонов, касавшихся и того, кто говорит, и того, к кому обращена фраза, и самого процесса, обозначенного переходным глаголом, только обозначенного не совсем привычным образом.

«Я понимаю его? — в полном смятении подумал Ник. — Это невозможно!»

Тут нечто произошло с его головой, в ней словно что-то заклинило, так что он застыл с полуоткрытым ртом, будучи не в силах вымолвить ни звука. Конвульсивно дернулась правая нога, левая рука, судорога пробежала по спине, и в груди закипел страх.

Неужели с ним произойдет то же самое, что с той девушкой?

Но отпустило тут же, так что он не успел даже как следует испугаться.

— Ты понимаешь меня? — повторил Чужак.

— Да, — ответ устрашил Ника почти до нового приступа безумия, поскольку это была не та частица, которую он использовал с детства, и не те, какие он знал как спец по романским языкам!

Язык, губы и зубы сами, без участия сознания выдали серию необычных фонем!

— Отлично! Тогда поднимайся! — распорядился Чужак.

Ник опустил ноги на пол, качнулся, но сохранил равновесие, только вцепившись в койку. Показалось, что его вставили в чужое, незнакомое тело с ногами-ходулями, смещенным центром тяжести.

Но нет, все на месте, и шрам на бедре, полученный в третьем классе…

Только ощущается по-новому, не так, как ранее!

— Надевай одежду и иди за мной, — сказал Чужак.

Натягивая шмотки, Ник оглядывался — та койка, на которой лежал пожилой мужчина, опустела, зато занятыми оказались две других, одно толстяком, другая крепким длинным парнем, и нелюди суетились вокруг обоих, колдовали над металлическими колпаками.

Думалось с трудом, будто каждая мысль была привязана к тяжеленному камню.

Легче стало, когда сдвинулся с места, вслед за провожатым перешел в соседнее помещение, где за столом угнездился офицер, не тот, что встречал добровольцев, а другой.

— Этот в порядке, — сказал Чужак в скафандре.

— Сейчас мы это точно определим, — буркнул офицер с негромким, таким человеческим смешком, и лицо Ника от этого звука скрутило дичайшим образом. — Так, а ну встань напротив экрана.

На стене висела пластина из белесого металла размером где-то метр на метр. Сверху и снизу шли два ряда изогнутых выростов, нечто вроде регуляторов или кнопок.

Едва Ник расположился перед этой штукой, та осветилась, по ней побежали слова, написанные не латиницей, не кириллицей, не арабской вязью и даже не иероглифами. Причудливые вязаные символы, все разной вышины, напомнили буквицы из средневековой рукописи.

Но тем не менее он их понимал, улавливал даже оттенки смысла, несмотря на то, что многие термины не имели аналога ни в его родном языке, ни в каком-то еще из известных Нику!

Офицер за столом, похоже, как-то считывал информацию о том, что творится с человеком у экрана.

— Отлично! — воскликнул он с удовлетворением в голосе. — Лучший результат! Теперь ты один из наших слуг…

— Но как это возможно? — спросил Ник.

— Мы вживили тебе в голову некую вещь, что позволит тебе общаться с нами. Механические переводчики не всюду возьмешь с тобой, а кроме того, они не очень-то эффективны.

Морфемы в этих фразах причудливо разрывались, и одновременно сливались между собой, образуя нечто вроде слов в предложение длиной.

— Вживили?

— Да, — подтвердил офицер, и экран на стене превратился в настоящее зеркало.

Отразившийся в нем Ник выглядел как обычно, разве что волосы растрепаны… Только вот… только…

Над переносицей, там, где он ощущал давление, красовался третий глаз, такой же, как у Чужаков, черный, слабо мерцающий драгоценный камень, только размером поменьше.

Голова закружилась, он моргнул, надеясь, что жуткое видение исчезнет.

— Завтра около десяти утра, — озвучено это было совсем в иных терминах, но Ник с легкостью, не прилагая усилий, соотнес одну систему понятийных координат с другой, словно знал язык трехглазых нелюдей как родной, — явишься в то здание, что с башней и с часовым механизмом в ней, ну в то, что на другом берегу реки.

Имелась в виду ратуша на Старогородской площади.

— Нападение на тебя теперь приравнивается к нападению на любого из нас, — продолжал офицер. — А сейчас получишь в соседнем отсеке паек, и можешь идти. Привыкай к своим новым возможностям.

Ник не нашелся что сказать, только кивнул.

Материалы дела 72/4, том 3, папка 1, файл 16.

Аудиозапись беседы следователя В. Шварца с экспертом И. Минковым.

Следователь:

— Добрый день, профессор. Садитесь, располагайтесь поудобнее… Чай? Кофе?

Эксперт, возбужденно, захлебываясь словами:

— Нет, спасибо! Это удивительно, просто невообразимо великолепно, неподражаемо! Какое счастье, что я познакомился с этим трудом одним из первых! Колоссальная честь!

Следователь, иронично:

— Надеюсь, вы имеете в виду ту рукопись, которую мы вам предоставили?

Эксперт:

— Естественно! Это прорыв в области лингвистики, невероятное достижение! Чудовищно жаль, что по нашей специальности не вручают Нобелевскую премию…

Следователь:

— Ха-ха, профессор, я, конечно, понимаю ваши восторги, но…

Эксперт:

— Да нет, вы не понимаете! Это первое описание нечеловеческого языка! Единственное описание, о других я ничего не слышал… Что насчет Африки и Юго-Восточной Азии, там понятно, там нет специалистов, что в состоянии выполнить такую работу — проанализировать язык Чужаков и изложить свои выводы! Удивительно, почему никого не нашлось в США и Канаде, хотя вокруг Великих озер до сих пор идут бои, и может быть, мы просто не в курсе… Кстати, а кто автор работы? Хотелось бы знать!

Следователь:

— Боюсь, этого я не могу пока вам сообщить. Давайте отложим эмоции в сторону. Вернемся к рукописи.

Эксперт:

— Хорошо… так…

Слышно шуршание бумаги, скрежет передвигаемого по полу стула.

Эксперт:

— Так, первым делом автор показывает, что феномен, именуемый «наречием Чужаков», и в самом деле является языком, а не примитивной символической звуковой системой… Я понятно выражаюсь?

Следователь, чуть раздраженно:

— Если вы считаете, что в голове у меня одна извилина, и та от фуражки…

Эксперт, торопливо:

— Нет, я вовсе не это имел в виду. Автор доказал, что описываемая система исполняет функции, которые способен осуществлять язык… отражает мир, позволяет его познавать и хранить знание, формирует мысль, является средством коммуникации, социализации и групповой идентификации…

Следователь:

— Это все адски полезно, но мне более интересны практические моменты, если они там есть. Мы вас из Москвы выписали не для того, чтобы воду в ступе толочь!

Эксперт, обиженно:

— Ну да, да… Перейдем к морфологии и синтаксису, к грамматике, проще говоря. Язык, на котором говорят Чужаки, последовательно инкорпорирующий…

Следователь, почти рыча:

— Опять?

Эксперт:

— Но что я могу сделать, если вы на меня постоянно кричите, не даете объяснить?! Такой язык использует не слова и предложения, а нечто среднее, когда все остальные члены предложения встраиваются внутрь основного глагола… Например, вместо «мы ловим рыбу» носитель такого языка скажет «лови-мы-рыбу-м»… что вышло?

Следователь:

— Черт его знает что!

Эксперт:

— Вот именно этими «черт знает что» они и говорят, как и некоторые люди, кстати…

Следователь:

— Почему я ничего подобного никогда не слышал?

Эксперт:

— А потому, что все языки, с которыми вы могли сталкиваться в нашей старушке Европе, на самом деле очень слабо отличаются друг от друга, они принадлежат к так называемому SAE — среднеевропейскому стандарту языков… Инкорпорирующие же языки обитают либо на дальнем севере и востоке России, либо среди индейских племен Америки…

Следователь:

— Ладно, про это понял. Что там дальше?

Эксперт:

— Язык у них максимально грамматичный, масса параметров разного рода встроена в синтаксические правила… Вижу, что вы не понимаете, но я попробую разъяснить… Любой язык заставляет говорящего выражать некие оттенки смысла, даже если он этого не хочет. Например, на индоевропейских языках нельзя произнести существительное, не определив, в каком числе оно стоит… Если слон, то ясно, что он один, если слоны, то много… А вот в тайском можно! Там множественность приходится определять, добавляя новое слово, то есть лексему… лексически.

Следователь, недоуменно:

— Что-то вроде «один слон» или «тысяча слон»?

Эксперт:

— Примерно так. Английский вынуждает говорящего определить, сейчас я делаю что-то или вообще, постоянно, I read или I am reading, а в славянских языках такой обязательности нет. Более экзотические языки заставляют грамматически выражать то, верит ли оратор в свои слова или нет, каким образом он получил упоминаемую в высказывании информацию и так далее. Нам, европейцам, и в голову не придет, что это можно объяснить как-то, помимо особых слов. Понятно?

Следователь:

— Как бы да.

Эксперт:

— Так вот, язык Чужаков предельно грамматичен, в нем по одному слову-предложению можно судить о статусе и роде говорящего, о достоверности информации, о том, видим ли участникам ситуации объект, о котором идет речь, или нет, о модальности действия — разовое оно или постоянное, медленно развивающееся или повторяющееся, и все это дублируется, переплетается. Максимум, на человеческий взгляд откровенный излишек информации о контексте «выгружен» в произносимую фразу…

Следователь:

— Да уж, действительно, излишек. — Слышен плеск наливаемой в стакан воды, глотки. — А что-то простое там есть?

Эксперт, насмешливо:

— Есть, а точнее, нет… Прилагательных нет. Вообще.

Следователь:

— Как?

Эксперт:

— А вместо них существительные. Чужак не может сказать просто «высокий». Обязательно нужно инкорпорировать признак «высокости» в объект, о котором идет речь… Например, вместо «высокий человек» у них будет что-то вроде «челвысотовек»… Если надо сказать «высокий», инкорпорируем в местоимение, означающее «нечто»… «нечвысото».

Следователь:

— Ничего себе адская простота! Да у меня глаза на лоб лезут!

Эксперт:

— Язык по сравнению со всеми остальными, земными, как бы это сказать?.. — слышен щелчок пальцев. — Трехмерный? Если русский или ваш назвать плоским…

Следователь, устало:

— А пояснить?

Эксперт:

— Возьмем местоимения. Для нас «я» — всегда «я», кто бы его ни произносил. Чужаки используют пять разных форм в зависимости от касты, «я» правителя звучит совсем не так, как «я» неприкасаемого или воина… Но это еще далеко не все! Местоимение склоняется в зависимости от рода, а их у нас семь…

Следователь:

— Это как?

Эксперт:

— Средний, три мужских и три женских, до вступления в возраст половой зрелости, после него, ну и в нем… Плюс местоимение бывает разным в зависимости от функции: я-абстрактное, я-покоящееся, я-действующее, я-подвергающееся-действию — разные вещи. Что у нас? Пять, семь и четыре… сто сорок форм только для одного местоимения «я»!

Следователь:

— Адски много… А ведь есть еще всякие «меня», «мной»?

Эксперт:

— Есть, куда же без них? Примерно те же самые дела и с другими частями речи. Глагол, например, бывает восходящий, когда объект низшей касты действует на объект высшей, нисходящий, если наоборот, и внутрикастовый, если агенс и пациенс равны. Некоторые глагольные употребления табуированы, например, «бить» можно только низшего или равного… Кроме того, прикладываясь к разным местоимениям-функциям, один и тот же глагол может обозначать разные вещи! Форма же его зависит от лица и числа не только подлежащего, но и сказуемого: во фразах «я вижу тебя» и «я вижу его» глагол у Чужаков будет спрягаться по-разному…

Следователь:

— Теперь не только глаза на лоб… еще и голова кругом идет.

Эксперт смеется:

— У кого хочешь пойдет, хотя есть земные языки, что нелюдскому не уступят. Например, циппевайский, где для глагола «видеть» существует более восьми тысяч глагольных форм…

Следователь:

— Боюсь, это слабое утешение.

Эксперт:

— И это я еще не упомянул о таких явлениях, как эргативность, особая техника агглютинации и сингармонизм гласных!

Следователь:

— Ха-ха, и не стоит. Ладно, я понял, это великий труд без недостатков…

Эксперт:

— Не совсем так. Вторая часть, что посвящена лексике и семантике, совсем иная… Автор отмечает массу интересных фактов, например, обширную синонимию, необычайную омонимию, когда разные по значению слова различаются только при помощи кастового артикля… Но когда он пытается делать выводы, выдвигать гипотезы…

Следователь, вкрадчиво:

— Что-то не так?

Эксперт, нерешительно:

— Возникает ощущение, что он полностью выложился, описывая грамматику. Вторая часть… Он использует необычные, не совсем понятные обороты, выдвигает теории, основанные на необычных логических посылках, аргументация выглядит слабой. Иногда у меня возникало ощущение, что он пишет вовсе не на том языке, что для него является родным! Что это либо глупый перевод типа машинного… либо вообще бред человека, одурманенного наркотиками!

Следователь:

— Занятный вывод. Я надеюсь, вы изложили все заключения в письменном виде, как мы просили? Не упустили ничего?

Эксперт:

— Конечно, все готово… только…

Следователь:

— Давайте их сюда, и рукопись не забудьте оставить. Уникальная штуковина, да? Более не собираюсь вас задерживать. Если вы понадобитесь, то мы с вами свяжемся. Огромное спасибо!

Эксперт:

— Но я не все…

Раздается скрежет отодвигаемого стула.

Следователь:

— Всего хорошего, пропуск сдать не забудьте…

Щелчок, конец записи.