Мера хаоса

Дмитрий Казаков, 2005

Это мир давней и безнадежной войны с Хаосом, мир, где маги играют бесконечные игры чужими жизнями, кровь льется потоками, а выжить еще труднее, чем сохранить в себе доброту и благородство. Хорст Вихор, бродячий мастеровой, попав в безвыходную ситуацию, становится фигурой в руках могущественного колдуна. Безжалостный хозяин ведет игру, не обращая внимания на то, что его фишка может испытывать боль, страх и отвращение к тому, что ей приходится делать. В беспрерывных странствиях Хорст попадает туда, где до него не был никто из людей, оказывается в странных и опасных ситуациях, он вынужден научиться сражаться и убивать. Пытаясь освободиться от зависимости, он ищет помощи у других магов и даже у Хаоса. Но при этом не подозревает, куда именно заведет его стремление к свободе и кем именно он станет, обретя ее.

Глава 5. Сердце гор.

Мир вокруг казался ненастоящим, нарисованным. Листья и трава сверкали, как изумруды, там и сям виднелись цветки, красные, желтые, белые, всех форм и размеров. Увенчанные широкими кронами колонны серых и коричневых стволов вздымались к небу на многие десятки раз махов.

Рядом с этими великанами столетняя сосна выглядела бы карликом.

Хорст не узнавал ни единого растения. Тут не росло знакомых человеку трав, кустов и деревьев, все было непривычным, куда более красивым и ярким, пышущим жизнью.

Не боясь людей и холиастов, порхали птицы, похожие на ожившие куски пламени, со всех сторон доносились переливчатые трели. Какие-то твари шуршали в кустах, но на глаза не показывались.

На лицах горцев застыло благоговение, даже Авти ехал необычно тихий и молчаливый. Хорст чувствовал, что попал в сказку. Невольно вспомнился день, когда отец впервые взял его с собой за город. И поездка-то была недалекой, в ближнюю деревню. Но мир тогда выглядел таким же ярким, а деревья шумели листвой где-то вверху и были огромными, точно великаны. Хорсту хотелось одновременно смеяться и плакать.

Когда деревья расступились, обнажив серебристо-голубую гладь, он не сдержал восхищенного возгласа. Центральное озеро Долины было не меньше крупного города, а его ровные берега, спускавшиеся к воде, образовывали правильный круг. Прибрежный песок золотился на солнце.

— Слэза Нэба! — пророкотал один из холиастов. — Когда-то она упала на Зэмлу, и появылас Долына!

В другой раз легенда диких горцев изрядно бы повеселила Хорста, но только не сейчас.

— Я исходил весь Полуостров от Стены до мыса Стели и от Линорана до Ил-Бурзума, но такой красоты не видел, — выдохнул Авти.

— Ты бывал в Линоране? — заинтересовался Хорст. — Когда? Может, я тебя видел?

— Лет пять или шесть назад, — ответил шут, — точно не помню. Наверняка ты видел меня, я не один день выступал на ярмарке.

— Почему же тогда не запомнил?

— Люди редко смотрят паяцам в лицо.

Дальше ехали в молчании. Несмотря на ветерок, поверхность Слезы Неба оставалась гладкой, словно в озере была не вода, а масло. В глубине скользили какие-то тени, но ни единого всплеска не нарушало поверхность.

— Почему люди ничего не знают об этом месте?.. — Хорст осмелился заговорить, лишь когда озеро скрылось за деревьями.

— Ты видел статую? — спросил шут. — Ее возвели не просто так, а чтобы защититься от врагов. От нас. Сотни лет назад предки этих бравых молодцев не очень умели воевать и пришедшие на Полуостров люди стали для них настоящим кошмаром!

— И чем помогла им Мать-Земля?

— Не знаю, уж как холиасты это сделали, — Авти чуть пришпорил фрона и догнал «ученика», оказавшись с ним стремя в стремя, — но горы были закрыты для всех, ограждены магической стеной! Пять сотен лет никто не мог заглянуть за перевалы, узнать, что тут творится. А едва магия рухнула, сами люди стали для красноглазых овцами, которых нужно стричь. Если наши соплеменники и попадали сюда, то лишь как рабы или жертвы. Судя по отсутствию рассказов, сбежать не сумел никто.

— Это что, мы будем первыми, кто отсюда выберется? — Хорст хмыкнул.

— Погоди гордиться, — покачал головой Авти, — сначала выберись…

Ехали беспрерывно до самого вечера, но голода не чувствовали. Напоенный сладкими запахами воздух казался лучшим яством, а усталости в Долине они не ощущали.

Путь закончился у сложенной из обтесанных камней пирамиды. Ее серые стены блестели на солнце, а вход казался темной беззубой пастью. Колоссальное сооружение подобно стражникам окружали исполинские деревья с желтыми, как мед, стволами.

— Какая громадина, — прошептал Хорст, задирая голову, чтобы разглядеть срезанную верхушку.

— Главное святилище, — сообщил Авти, — интересно, нас сразу принесут в жертву или сначала покормят? А-то я чего-то есть хочу и выпить не прочь…

Любой страх, если жить с ним долго, притупляется. Вот и мысль о том, что им предстоит оказаться на алтаре в качестве дара богам, после стольких дней не вызывала у пленников особых эмоций.

Из пирамиды навстречу прибывшим вышел низкорослый холиаст в алых одеждах. Горцы и так значительно уступают в росте людям, а этот даже среди своих выглядел карликом.

После короткого разговора между предводителем охранников и горцем в красном пленникам велели спешиться и, когда те слезли с фронов, повели куда-то за пирамиду.

— Ох, не нравится мне это! — пробормотал Хорст, обнаружив, что их ждет очередная темница — низкое угрюмое здание без окон и с такой узкой входной дверью, что в нее удалось бы протиснуться только боком.

— Старэышына увыдыт вас завтра, готовтэс к встрэчэ с ным, — сказал старший холиаст, и дверь с лязгом захлопнулась, оставив пленников в темноте.

— Эта подготовка включает пост? — сердито пробурчал Хорст, для пробы саданув в стену кулаком. — Ох, как мне надоел этот плен!

— А чем тут плохо? — судя по шуршанию, Авти сгребал в кучу солому, намереваясь устроиться поудобнее. — Тихо, спокойно, и не воняет почти…

— Я хочу на свободу!

— Э! — Шут пренебрежительно хмыкнул. — Вот рвешься ты к этой самой свободе, а знаешь ли ты вообще, что это такое?

— Ну. — Хорст задумался. Ему всегда представлялось, что свобода — вещь настолько очевидная, что разговаривать о ней нет никакого смысла. — Это… это когда ты ни от кого не зависишь и можешь делать то, что хочешь!

— Тогда твоя свобода недостижима, — Авти шумно почесался, — человек не может быть живым и ни от кого не зависеть. Даже князья, которые вроде никому не подчиняются, на самом деле зависимы — от редаров, от родни, от народа. Сам верховный служитель Порядка вынужден делать не то, что хочет, а то, что от него ждут.

— А если… — Хорст засопел, спешно подыскивая доводы против. Сдаваться так легко он не собирался, — поселиться в лесу! Добывать все самому, охотой…

— В этом случае, — тон Авти стал преувеличенно нудным, — ты вообще лишишься свободы, ибо только и будешь думать о том, как добыть пропитание и укрыться от непогоды!

— Так что, свободы нет? — Хорст сел, прижался спиной к прохладному камню стены.

— Почему? Она везде, стоит только поискать. В каждом ограничении, если задуматься, заложены бесконечные возможности свободы…

— Это как?

— Сейчас ты свободен в том, лежать тебе или стоять, петь песни или спать, — пояснил шут, — и последний вариант нравится мне больше всего! Чутье подсказывает, что завтра будет тяжелый день!

— Как обычно, в последнее время, — буркнул Хорст и тоже принялся укладываться. В животе бурчало, но еще со времен странствий в качестве бродячего сапожника уроженец Линорана привык засыпать голодным.

— Солнце красит белым цветом стены древнего кремля, — пробурчал Авти, — просыпается с рассветом вестаронская земля…

За бравадой шута очевидно крылся страх, и Хорст вполне понимал спутника. Сам он чувствовал себя неловко, вперив взор в темный провал в громадном теле каменной пирамиды.

Охранники-холиасты выглядели так напыщенно, словно каждого из них мучил сейчас запор.

Из чрева исполинского строения появился вчерашний горец в красном, приглашая, махнул рукой.

— Пошлы, — велел старший из охранников. Несмотря на яркое солнце снаружи, под каменными сводами ощущалась прохлада. Шаги глухо отдавались в узком коридоре. Стены его покрывал рисунок из переплетающихся разноцветных линий. При движении складывалось впечатление, что странный ковер из толстых нитей проплывает мимо.

Испещренная пятнышками света тьма распахнулась впереди. Исполинская полость занимала, судя по всему, всю пирамиду. В нишах чадно горели масляные лампы, вдоль стен рядами выстроились статуи, куда большие по размеру, чем те, которые пленники видели в горном селении.

То святилище по сравнению с этим выглядело жалкой конурой.

— Подоыдытэ. — Голос прозвучал от длинного и широкого, как стол на сотню человек, алтаря. Хорст видел там две фигуры, одна принадлежала их проводнику в багровых одеждах, а другая… излучала чуть заметное серебристое сияние!

Хорст сморгнул, решив, что ему показалось, потер глаза. Но сияние не исчезло. Словно отблеск лунного света на серебре, оно мягко переливалось в полумраке, ничего при этом не освещая.

Из ошеломления его вывел толчок в спину.

Хорст поспешно шагнул вперед.

Свет исходил от дряхлого холиаста в одеянии цвета ночного неба. На его шишковатом черепе почти не осталось волос, лицо обвисло складками, но глаза смотрели не по-стариковски пристально.

— Да, — прошамкал старик, покачав головой, — воыстьну, знак богов!

Хорст облизал пересохшие губы. Не иначе, как старый пень радуется, что ему в руки попали столь ценные пленники, способные в качестве жертв порадовать языческих идолов…

— Спаси нас, Владыка-Порядок! — прошептал он. Древний служитель еще раз потряс головой, после чего обменялся несколькими фразами с подручным в красном. Тот кивнул и исчез во мраке. Когда вернулся, то в руках держал небольшой кувшин и кривой нож с лезвием из темного металла.

При виде ножа Хорст нервно вздрогнул, Авти издал сдавленное восклицание. На этот раз выдержка изменила и ему.

А старый холиаст невозмутимо закатал рукав, взял нож и полоснул себя по запястью. Полилась кровь, в полумраке казавшаяся черной и густой.

— Что он делает? Что он делает? — прошептал Хорст.

— Вопрошаэт богов, — ответил кто-то из охранников. — Тыхо!

Левой рукой дряхлый служитель зачерпнул что-то из кувшина и втер в рану, потом еще раз. Кровь перестала течь, застыла коркой. Глаза старика закрылись, по телу пробежала судорога.

Сияние на мгновение померкло, а потом вспыхнуло ярче прежнего.

Постояв в неподвижности, старик открыл глаза и издал резкий каркающий звук. Хорст ощутил удар под колени, его дернули за руки и практически повалили на пол. Рядом брякнулся Авти, а вокруг — холиасты. На ногах остался только старик. Ковыляющей походкой он двинулся в сторону плохо различимой в темноте статуи, остановился перед ней и заскрипел-завыл что-то монотонное.

Горцы распластались, уткнувшись лицами в пол, но Хорсту и Авти наблюдать за обрядом никто не мешал.

— Ого! — неожиданно выдохнул шут.

Статуя осветилась изнутри. Хорст ощутил, как на затылке встают дыбом волосы! Над сгорбленной фигуркой в темной одежде нависал громадный паук с человеческой головой! Из распахнутой пасти торчал язык длиной с добрый меч, а в угрожающе поднятых лапах виднелись округлые сосуды.

РРРРР! — Мощный рокочущий звук раскатился по помещению, заставив эхо в углах затрепетать от ужаса, и — Хорст не поверил глазам — светящийся изнутри паук заговорил!

Его рот двигался, лапы покачивались в такт словам, которых почему-то не было слышно. Старый жрец внимательно слушал, время от времени кивая. Для него беседы с подобными созданиями были в порядке вещей.

— Мама… — пролепетал Хорст, ощущая, что очень хочет оказаться где-нибудь подальше отсюда.

В груди заледенело, кишки скрутило узлом, а челюсти решили, что самое время постучать друг о друга. С большим трудом Хорст удерживался от того, чтобы не закрыть глаза.

РРРР! — Рокот заставил вздрогнуть пирамиду, колыхнулось пламя в лампах. Сияние внутри чудовищного существа погасло, и паук замер.

Дряхлый служитель развернулся и зашагал к людям.

— Встантэ, — велел он, — Холд-Ырр-Бначк-Сэтл — Хозаын Тэнэт Мудросты изрэк своэ слово!

Хорст поднялся, ощущая, как предательски дрожат ноги. Он не ждал от уродливого бога ничего хорошего. Разве такое страшилище может знать что-нибудь о милосердии? Велело выпустить из пленников кровь, не иначе…

— Мы просым ызвыныт нас, — прошамкал старик и опустил голову, — слышком давно в нашы горы нэ попадалы подобныэ вам, так что нашы воыны не поналы, кто оказалса у ных в руках.

Хорст застыл с выпученными глазами. Страх исчез, растворился в удивлении. Перед ними извинялись! Перед людьми, давними врагами! И кто — служитель главного святилища, чуть ли не местный саттеарх!

Такое можно было представить только во сне!

— Надэус, вы нэ дэржытэ на нас обыды, — продолжал вещать старик.

— Какая обида, братишка? — развязно пробормотал Авти. — Все нормально, клянусь трахнутым Хаосом!

— Хорошо, — древний холиаст кивнул, на лице его отразилось облегчение, — нашы воыны достават вас на ту сторону гор! Удачы вам и пуст вашы богы нэ отвэрнутса от вас!

Хорст молчал до самого выхода из пирамиды и, только когда они выбрались наружу, накинулся на Авти с вопросами:

— Что стряслось? Почему нас отпустили?

— Ты недоволен? — хмыкнул шут. — Предпочел бы героически умереть на жертвенном камне?

— Нет, но интересно же.

— Все просто. У тебя на шее болтается одна безделушка, которая говорит знающему, что ты не просто человек, а фишка на игровой доске магов!

— Какая фишка? — Хорст уже слышал что-то подобное от странного незнакомца на постоялом дворе.

— Самая маленькая, скорее всего. — Шут ухмыльнулся. — Холиасты не дураки и не испытывают никакого желания вмешиваться в игры магов. Вздумай они убить тебя или причинить какой-нибудь вред, магия ударит по ним, причем совершенно непредсказуемым образом.

Хорст мрачно засопел. Ощущать себя предметом, который кто-то двигает, было неприятно.

— Ну а ты что? — спросил он. — Тоже фишка в чьей-то игре? Почему тебя до сих пор не угрохали?

— Увы, этого я тебе сказать не могу. — Авти развел руками.

— Ох, вокруг меня в последнее время развелось слишком много тайн, — пробурчал Хорст и отвернулся.

По роскошной Долине фроны брели с тем же равнодушием, что и по горным тропам. Прямо из-под копыт, дурашливо вопя, вылетали похожие на громадных ос черно-желтые птицы, но даже это не сбивало горных коней с ровного шага.

Хорст покачивался в седле, клевал носом. Перед тем как отправить людей восвояси, их основательно накормили, так что в животе бурчало, а веки сами собой слипались.

Из-за деревьев показалось озеро. Хорст равнодушно смотрел, как оно проплывает мимо, и, только когда Глаз Неба остался позади, понял, что по пути к святилищу они проехали мимо южного берега, а сейчас миновали северный…

Неужели решили возвращаться другой дорогой?

Сонливость точно ветром сдуло. Хорст огляделся — солнце в окружении симпатичных кучевых облаков болталось над горными хребтами, и лучи его касались левой Щеки.

Небольшой отряд вполне определенно двигался на запад.

Но ведь Вестарон лежит на севере!

Хорст повернулся к Авти. Тот напевал что-то себе под нос и выглядел довольным жизнью, как медведь, дорвавшийся до малинника.

— Ты заметил, куда мы едем?

— Нет, а что? — шут прервал песню и осмотрелся.

— Нас везут не в ту сторону! Совсем не туда, откуда мы приперлись!

— Ну и что? — На бородатой физиономии отразилось некоторое недоумение. — Мне без разницы, каким перевалом нас вернут за горы. Везде жизнь, везде люди…

— А мне не все равно! — Хорст ткнул фрона в бока и догнал предводителя холиастов. — Послушайте, куда вы нас везете?

— К пэрэвалу Ал-Браыр, — прозвучал ответ, — У западного краа гор.

— Но мне надо на север, в Вестарон! — выкрикнул Хорст.

Горец воззрился на него с некоторым удивлением.

— Холд-Ырр-Бначк-Сэтл вэлэл отвэзты вас на запад.

— Зачем?

— Нэ знау, — холиаст равнодушно пожал плечами, — мнэ всэ равно. Но мы выполным эго волу, дажэ эслы нам прыдэтса вас свазат!

Намек был более чем откровенным. Понурив голову, Хорст замедлил ход своего скакуна и вскоре поравнялся с Авти.

— Не напрягайся, — посоветовал тот, — рано или поздно доберешься ты до Вестарона.

— Лучше бы раньше, — вздохнул Хорст. — И чего только этот бог решил, что так будет лучше?

Солнце неторопливо двигалось по небу, и так же неспешно перебирали ногами фроны. Когда впереди показался странной формы холм, Хорст не сразу догадался, что это статуя Матери-Земли.

Холиасты свернули влево, собираясь объехать исполинскую скульптуру по широкой дуге. Отсюда, с близкого расстояния, она смотрелась не менее величественно, взгляд не мог охватить всю фигуру целиком, отмечая только детали — нос размером с крепостную башню, округлое плечо, тянущуюся почти на ход руку, валы-пальцы.

Когда ветер подул со стороны статуи, Хорст на мгновение ощутил сильный аромат сырой земли. Такой запах. царит над миром весной, когда сходит снег и пропитанная водой почва готова вскормить новую жизнь.

Сейчас был разгар лета.

Ехали вдоль скульптуры долго, и лишь когда солнце наполовину скрылось за стеной гор на западе, Мать-Земля осталась позади. Хорст в последний раз обернулся — из полутьмы выступали колоссальные ступни, торчащие подобно двум фрагментам крепостной стены.

Тот, кто задумал и соорудил подобное, был либо гением, либо безумцем.

Или магом.

Проснулся Хорст от истошных криков. Совместное путешествие с Авти, которого время от времени мучили «ночные кошмары», приучило уроженца Линорана спать даже под громкие звуки, но шум, который подняли холиасты, разбудил бы и мертвого.

Они вопили, точно перепуганные птицы, и суетились вокруг лежащего Авти.

— Владыка-Порядок, у него опять приступ? — пробормотал Хорст, приподнимаясь. — Ну а эти-то чего? Первый раз, что ли, слышат?

— Ааааа!

Дикий вопль заставил Хорста испуганно подпрыгнуть. Если раньше шут орал, то сейчас он просто разрывался от крика. Трудно было поверить, что такие звуки может издавать находящийся в здравом рассудке человек!

Горцы расступились перед Хорстом, он опустился на колени. Трепещущее пламя костра освещало лицо Авти, плотно сжатые губы и закрытые глаза. Видно было, как перекатывается кадык на тощей морщинистой шее.

Лицо шута покрывали крупные, величиной с ноготь, фурункулы, которых не было еще вечером. Они вспухли на коже подобно язвам. Один из них лопнул, из него потек белесый гной.

Хорст ощутил рвотный позыв.

— Что с ным? — встревоженно спросил один из горцев. — Болээт?

— Не знаю, — отозвался Хорст, — сейчас спрошу… Дайте воды!

— Аааа!

Новый крик захлебнулся в клокочущем всхлипе, когда Хорст выплеснул в лицо шуту половину котелка. Авти вздрогнул, застонал и открыл глаза.

— Что? Где? Отчего так болит? — Губы его тряслись, и слова, которые он произносил, получались невнятными.

— Что с тобой? Ты весь в чирьях!

— Да? — Авти поднял руку, осторожно коснулся одного из вздутий. — Вот оно что, трахнутый Хаос достал-таки меня…

— Это что, болезнь?

— Нет, нет, — Авти слабо улыбнулся, — не бойтесь, это не заразно… Это пройдет через несколько дней…

— Точно? — забеспокоился старший холиаст. — Ты точно знаэш?

— Да, это у меня не в первый раз.

— Что с тобой творится? — спросил Хорст, когда горцы отошли. — Мне-то ты можешь сказать?

— Это плата, — буркнул Авти, морщась, — за то, что я слишком давно не занимался своим ремеслом… Моя судьба — причинять боль другим и себе, и если я не могу делать это сам, меня вынуждают. Вот таким вот образом.

— Но почему? Кто это делает?

— Считай это проклятием. — На щеке шута брызнул гноем еще один фурункул. — Его на меня наслал один очень-очень добрый маг.

Костер горел ярко и жарко, а холиасты все подкидывали в него хворост. Повешенный над пламенем котелок потихоньку булькал, от него распространялся запах столь любимой горцами каши из бурых зерен, которые назывались троки. Когда-то Хорст находил его неприятным, а теперь привык.

— Так они весь лес спалят, — недовольно пробормотал Авти, с кряхтением отодвигаясь. Сидеть возле пламени было слишком жарко.

— Не спалят, все сырое, во имя Владыки-Порядка, — возразил Хорст.

Днем прошел настоящий ливень, и до сих пор с листьев капала вода, а между деревьями стелилась промозглая дымка.

Лежащая в центре гор ложбина, восточную часть которой занимала Долина, протянулась больше чем на сотню ходов, и, чтобы добраться до перевала Ал-Браир, путникам предстояло пересечь ее из конца в конец.

Путешествие длилось не первый день и по монотонности могло сравниться разве что со вскапыванием огорода. Травянистые равнины с пасущимися стадами сменялись негустыми лесами, поселения холиастов из нескольких десятков домов — каменистыми пустошами.

За те дни, которые ему довелось провести тут, Хорст узнал о горцах больше, чем за всю предыдущую жизнь. Скрепя сердце, он признал, что за пределами естественной крепостной стены из гор о них судили только по слухам. Бывший сапожник выучил некоторые, самые простые слова, привык к пище холиастов, научился получать удовольствие от протяжных и грустных песен.

Былое, разбавленное страхом презрение к диким язычникам, не знающим веры Порядка, сменилось уважением, в которое Хорст сам не мог до конца поверить.

Фурункулы и дикие боли по всему телу мучили Авти вот уже пятый день, но тот вел себя как обычно, да и сил у него, судя по всему, не убавлялось.

— Готово, — холиаст, исполняющий обязанности повара, попробовал варево и снял котелок с огня, — можно эст…

Хорст полез за ложкой.

После Долины горцы перестали относиться к шуту и его «ученику» как к пленникам. Их охраняли, не выпускали из поля зрения, но как почетных и в то же время опасных гостей, которых нужно вежливо и быстро выпроводить.

На некоторое время разговоры стихли, слышался только стук ложек о стенки котелка.

— А ничего, — сказал Авти, не сдержав сытой отрыжки, — пожрали, теперь можно дрыхнуть…

Хорст лежал, уставившись в небо, где среди облаков одна за другой зажигались звезды, и вдруг сердце посетило странное желание: ему захотелось, чтобы это путешествие никогда не кончалось.

Что ждет его за горами, в мире людей? Рабская служба у мага? А если удастся ее избежать — полуголодное существование бродячего мастерового, исколотые иглой пальцы и застуженная поясница…

— Ты знаешь, — сказал Хорст, поворачиваясь к Авти. Тот, судя по отсутствию храпа, еще не спал, — иногда мне кажется, что все, случившееся со мной начиная с этой весны, — сон, невероятное видение… Еще зимой я ни о чем другом и не мечтал, кроме как накопить денег на собственную мастерскую! Не думал, что буду заниматься чем-то, кроме прохудившихся подметок и оторвавшихся завязок… А потом ушел из дома, попал к магу, оказался здесь… Даже не верится!

— Ты сам не представляешь, как тебе повезло. — Голос шута полнила грусть. — Большинство людей обречены на рутину. Тебе же выпал шанс попутешествовать, узнать что-то новое, измениться… Пользуйся им!

— Но я не хотел меняться! — возразил Хорст. — Меня бы вполне устроила рутина в собственной мастерской внутри стен Линорана!

— Ты становишься другим, когда меньше всего этого ожидаешь, — Авти вздохнул. — Но что-то ведь заставило тебя уйти из дома?

— То место, откуда я сбежал, «домом» назвать было нельзя! — Хорст сам удивился той злости, которая вскипела в нем при воспоминании о полутемном подвале, в котором он провел последние восемь лет. — Там я спал в сыром чулане, а из заработанного получал монт в месяц! И это от родного дяди!

— Другой бы смирился, — примирительно сказал Авти.

— Да кто угодно взбунтовался бы! После того как родители умерли, в моей жизни остались только работа и издевательства!

— Совсем как у нас, шутов, — эти слова Авти произнес совершенно серьезно.

Хорст ощутил, что стыдится собственной вспышки. Захотелось поскорее сменить тему беседы.

— Кстати, а как ты стал фигляром? Помнится, ты говорил, что у шутов учеников не бывает…

— Увы, не могу тебе сказать, — в голосе Авти зазвучали извиняющиеся нотки.

— Вот так всегда, — пробормотал Хорст, — вечно у тебя тайны. Надоело это до ужаса!

— Ничего с этим не поделаешь. Я, видишь ли, скрываю многие вещи не из-за того, что я такой вредный, а ради твоей же безопасности! В сохранении тайны заинтересованы слишком многие, так что узнай кто о том, что ты стал к ней причастен, тебя просто убыот.

— Из-за какого-то секрета, касающегося паяцев? — не поверил Хорст.

— А ты не допускаешь, что у шутов могут иметься нешуточные тайны?

Хорст сознавал, что в болтовне он Авти не соперник, поэтому не стал выпытывать у него секрет. Если Болвану хочется выглядеть таинственно, то пусть себе тешится.

— Арржь! — Холиаст с топором в могучих ручищах появился на тропе внезапно, точно выпрыгнув из-под земли. Солнце сверкнуло на колечках мягко зазвеневшей кольчуги. Из-за камней по обеим сторонам от тропы появились лучники.

— Вот влипли, как судак в уху, — пробормотал Авти, оглядываясь. Путь назад тоже оказался отрезан. — Как бы эти парни нас не прирезали под горячую руку…

Хорст уже знал, что никакого единства среди холиастов не существует, и сотни родов красноглазого народа в свободное от набегов на людские земли время отчаянно враждуют друг с другом. Войны и кровная месть тянутся столетиями, передаваясь в наследство от поколения к поколению.

Старший из охранников, едущих с людьми от самой Долины, выехал вперед и что-то крикнул. На бородатом лице горца, перегородившего тропу, отразилось недоумение.

Он опустил топор и шагнул навстречу.

— Все зависит от того, чтят ли в этих краях того лысого типа в черном, — сказал шут, ковыряясь в ухе.

Горы, еще несколько дней назад лежавшие где-то в стороне, высившиеся вдалеке будто почетный эскорт, сегодня приблизились, подступили вплотную. Судя по всему, путники добрались до окончания ложбины, зажатой между двумя хребтами. За виднеющимися впереди вершинами лежали уже людские земли.

До пирамиды и ее дряхлого обитателя отсюда было очень далеко.

Но, судя по тому, как потекла беседа, его знали и здесь. Предводитель нападавших, лохматый и бородатый, больше слушал, лишь изредка кивая, потом внимательно изучил протянутый ему кусок пергамента с какими-то закорючками, похожими на птичьи следы.

— Пропускают, — с облегчением сказал Хорст, глядя, как лохматый машет и что-то орет своим.

Конец ознакомительного фрагмента.