Последний рывок

Дмитрий Зурков, 2020

Революция, о необходимости которой кричали на всех углах, разглагольствовали в ресторанах и шептались в кухнях, не состоялась. Генерал Келлер и регент империи великий князь Михаил железной рукой наводят порядок в стране. И простому люду это нравится. Потому что за наплевательское отношение к высочайшим указам о восьмичасовом рабочем дне и повышении зарплаты рабочим бывшие директора и управляющие едут строить Тихвинскую ГЭС, а фронтовые интенданты и земгусары, пойманные с поличным, роют окопы полного профиля в составе штрафных рот… Осталось окончить войну. Не каким-нибудь похабным Брест-Литовским договором, а – Победой! Собрать все силы, сделать последний рывок и нанести удар там, где никто не ждёт! И, как всегда, на острие удара – подполковник Гуров и его батальон…

Глава 8

— Рад, что вы наконец-то появились, Денис Анатольевич. — Келлер выглядел уставшим, однако от этого не менее суровым, но справедливым. — Кстати, у меня два вопроса. Просто так, из чистого любопытства… Что вам, господин капитан, строжайше было приказано и куда вы вместо этого так внезапно и загадочно исчезли?

— Появилась информация, которую надо было срочно проверить.

— Да? И настолько важная?

— Вероятное местонахождение Терещенко. Барановский сдал…

— И где он? — Генерал тут же забыл про своё ехидство.

— Ушёл где-то за полчаса до нашего приезда. Осторожный, сволочь! Нюх у него на опасность.

— А где обитал?

— Сначала у Мережковского с Гиппиус, потом съехал к какому-то рифмоплёту-наркоману.

— Почему сами не остались и не послали кого-нибудь другого?

— Потому что Котяра… прапорщик Ермошин и поручик Стефанов отсутствовали, вели бой на Литейном мосту. Мне надо было старшего унтер-офицера Паньшина отправить? Чтобы он там дров наломал? Я его здесь оставил за старшего с тремя «пятёрками» резерва. Как вести бой в городе, он знает, а вот как разговаривать с людьми искусства — нет.

— Угу-м, а вы знаете… Они живы хоть, эти гении?

— Кто?.. А, да. У Мережковского руки завтра-послезавтра перестанут трястись, а вот мадам Гиппиус теперь декламировать свои стихи будет с лёгким заиканием. А насчёт пиита — когда мы его взяли, он уже под кайфом был. Перепутал нас с гигантскими тараканами, вылезающими прямо из пола и стен.

— Ладно, признаю действия верными. — Генерал с силой провёл ладонями по лицу, будто стараясь стереть усталость, затем крикнул своего неразлучного денщика: — Прохор, будь добр, свари нам с господином капитаном кофейку, только покрепче… Устал что-то…

— Фёдор Артурыч, новости из Москвы есть?

— Есть. Начну по степени важности. Ваша семья и Институт в целости и сохранности. Были, есть и будут. Нападение планировалось, но до ворот эти энтузиасты не дошли. Подробности узнаете завтра… Точнее — сегодня утром. От своего Михалыча…

От кого?!.. От Михалыча?!.. Та-ак!.. Это значит что?.. Что у нас будут гости! Да ещё какие!..

— Судя по выражению лица — уже догадались, что приезжает великий князь Михаил, — констатирует очевидный факт Келлер. — По просьбе вдовствующей императрицы и Николая. Будут хоронить Аликс. Пока шли бои, не до того было. Забальзамировали, запаяли в цинк и в домовой церкви оставили.

— Что так?

— Не так всё просто, Денис Анатольевич. Необходимо создать «Печальную комиссию», тщательно обговорить всю церемонию, пошить специальные траурные одежды… Это у простых людей на третий день похороны с поминками. А тут ещё даже не решили, где её величество должна упокоиться.

— Насколько я знаю, тут в крепости собор-усыпальница ещё со времён Петра Великого…

— Да, только вы же знаете, как относились все эти родственнички к супруге императора. Кто-то ещё осенью высказался, что в случае кончины она должна быть похоронена в Александро-Невской лавре.

— Там же только попы и министры!.. Титул «ея величества» носила? Носила. Значит — Петропавловка… А кто не согласен, того можно и в лавре закопать. А то и под забором. За сортиром.

— В том-то и дело, что им положено быть закопанными здесь, но в другой усыпальнице… А если серьёзно, то в Семье наступает раскол. С очень возможным кровопролитием… Ладно, об этом позже…

— Что позже, что раньше… Мы за кого играем? За белых или за чёрных?

— И кого же капитан Гуров относит к белым?

— Регент, наследник, император, княжны, принц Ольденбургский… Возможно — вдовствующая императрица. Соответственно, чёрные — все остальные, кто что-нибудь вякнет против их единственно правильных решений.

— Мне бы вашу уверенность, Денис Анатольевич. — Келлер тяжко вздыхает, но оживляется при виде Прохора с ароматно парящим кофейником на подносе. — Благодетель ты наш, Прохор свет Иваныч! Спасибо!.. Давайте, господин капитан, по чашечке, и можете потом отдыхать. Предварительно уведомив дежурного о местонахождении и не далее, чем в трёх минутах ходьбы отсюда…

* * *

Выспаться всё равно не удалось, да и спать не очень-то и хотелось. Под утро вернулись Котяра и Стефанов со своими. Привели «пленных» и привезли четырёх «двухсотых». После чего возникло сильное желание не размещать пригнанных по камерам, а вывести к ближайшей проруби и поступить по законам военного времени…

— Вы ещё скажите, что всю раненую сволочь в госпиталь отправили! Теперь охрану к ним приставлять придётся! Добить надо было — и всё!..

— Денис Анатольевич, в данном случае считаю это нецелесообразным! — Стефанов пытается сдержаться, но отвечает резко: — Мы не в германском тылу, а в столице! Рядом — михайловские юнкера! При них надо было контроль проводить?

— Извините, Димитр Любомирович, погорячился… Среди этих есть что-нибудь, заслуживающее внимания?

— Несколько человек, как мне кажется, — басурмане, не имеют российского подданства. Слушаются в основном вон того финна. Он сдал нам бесчувственного полковника Энгельгардта, а после, воспользовавшись моментом, попытался бежать. Уходил грамотно, где-то его этому учили.

— Ну, давайте посмотрим, что за горячий финский парень попался…

Подходим ближе к предмету разговора.

— Эй ты! Имя, фамилия, звание, какого полка!..

— Й-а не-е солдат-т! Й-а ест Тойво Вялсяйнен! Й-а ест суомалайнен!.. Пот-танный Княшест-тва Финлянтскоко!..

— Да вижу я, что чухня. И что с того? Одет в форму — значит, солдат. Погоны сорвал, так мы быстро узнаем, где служил. И за нарушение присяги — на ближайшую осину!

— Фы не имеет-те прафа! Перкеле рюсся-а-а!

Вот не ругался бы, и не получил бы «саечку» прикладом от конвойного. Финского он, конечно, не знает, а вот интонацию просчитал «на раз». Естественно, получив мой одобрительный кивок.

— Слушай ты, Вяйнемёйнен хренов, — мобилизую свои очень небольшие знания о финнах, — хочешь в Туонелу прогуляться? По чёрному лебедю соскучился?.. Ты ещё ничего не понял? Тебя взяли с оружием в руках на территории Российской империи и судить будут по её законам!.. Так, этого — в одиночку. И тех, кто не по-русски «Отче наш» читать будет — тоже!..

От дальнейшего пути к нахождению взаимопонимания меня отвлекает посыльный, сообщающий, что его высокопревосходительство генерал от кавалерии Келлер жаждет видеть капитана Гурова прям-таки незамедлительно. Приходится отложить все дела и бежать к вышестоящему начальству… Которое сообщило, что убывает на вокзал встречать великого князя Михаила с эскортом в виде взвода штурмовиков, а на меня, как на единственного, кому можно доверить специфические поручения, возлагает обязанность поработать ещё немного «пожарной командой». То есть все проявления мятежа в городе пресечены, но если в отсутствие Фёдора Артуровича где-то что-то полыхнёт, можно мчаться туда и «тушить», да «мочить» не стесняясь, в меру фантазии господина капитана и степени опасности для общественного порядка. И что оный господин капитан подчиняется только начальнику оперативного отдела штаба корпуса полковнику Бойко.

За ранним утренним кофейком поговорили с Валерием Антоновичем «за жизнь», и, получив «добро», я отправился в казематы помогать пародиям на карбонариев колоться по горячему. Местные господа из Отдельного корпуса не совсем хорошо знали английский, в ходу больше был французский и немецкий, поэтому всех плохо говорящих на языке Пушкина, Достоевского и родных берёзок я взял себе. Таковых оказалось семеро, не считая горячего финского парня, остужавшего сейчас свой пыл в карцере. Было очень смешно слушать «русских парней» с наглыми мордами типичных ирландцев и прочих англосаксов и знанием русского языка на уровне «дуай уыпим уодки».

От сего увлекательного, хоть и однообразного занятия меня отвлекает Бессонов, зашедший узнать, как идут дела. Послушав пару минут бесплодную полемику, он машет рукой и предлагает иное решение вопроса:

— Господин капитан, по-моему, это бесполезно. Оставьте этого бедолагу…

Вызванный конвой уводит очередного уроженца Белфастщины в камеру, а подполковник вдруг вспоминает:

— Ну-с, Денис Анатольевич, каковы впечатления?

— Очень хочется всех этих заламаншских и заокеанских радетелей о благе России обнять крепко-крепко. И держать так, пока не посинеют необратимо… Они же, твари, прейскурант сделали на убийство офицеров. Роялти — в зависимости от чина и рода войск, мореманы идут с коэффициентом «полтора»!

— Что ж вы хотите? Ваша фраза, кажется, «бизнес, ничего личного»… Денис Анатольевич, чуть не забыл! Его высокопревосходительство просил показать вам одного арестанта. Интересно излагает, однако. Причём полиграф гарантирует честные ответы… Заодно кое-что и про офицеров понятней станет…

Минут через семь в кабинет доставляют невысокого унтера. Утиный нос, затравленный взгляд, голова инстинктивно вжата в плечи…

— Вот, Денис Анатольевич, полюбуйтесь на красавца. — Бессонов театрально простирает руку в сторону арестанта. — Взят с оружием в руках при попытке захватить Финляндский вокзал. Помимо всего прочего обвиняется в убийстве своего ротного командира штабс-капитана Лашкевича.

— Ты кто таков будешь, красавец? — пытаюсь завязать знакомство.

— Лейб-гвардии Волынского полку унтер-офицер Тимофей Кирпичников… — в голосе сквозит тоскливая и безнадёжная усталость.

— Ну, рассказывай, унтер-офицер.

— А чё рассказывать-то? Я уже всё порассказал.

— Господину капитану интересно, как на Знаменской дело было, — приходит на помощь Бессонов.

— Ну, известно как. Выставили нас на площади этой, штоб мы шествия не пропускали. Так и стояли, не жрамши, не пимши, с семи утра до часу ночи… Сначала бабы шли, кричали: «Солдатики, родные, не стреляйте!» Я тогда к Лашкевичу подошёл, говорю, мол, за хлебом же идут, чего стрелять-то. Он тогда ешо трезвый был, разрешил пропустить. Так и прошли они… А потом другие шли, в тех уже стрелять было приказано. А Лашкевич да прапорщики наши, Воронцов-Вельяминов да Ткачура, кажную четверть часа в гостиницу бегали. Говорили, што, мол, чаю попить. Тока водку оне там пили, по запаху слышно было… А пока оне тако грелися, я солдатам говорил, што, дескать, погибель со всех сторон. Будем стрелять — беда, не будем — тож беда, под суд пойдём. А потом решили целиться поверх людей. Тока не помогло это. Када залп дали, толпа вся не побегла, часть к парадным и воротам жаться начала. Воронцов снова командовал стрелять, а опосля, видя, што мы не попадаем, отобрал у Слескаухова винтовку и сам начал стрелять. Барышню ранил, в коленку попал ей, господина какого-то сбил на мостовую, потом дострелить хотел, всего троих убил и двоих ранил. Потом Ткачура прибёг, тож винтовку взял. Девчонку какую-то ранил, в бабку стрелял…

— Ну как вам, Денис Анатольевич? — Бессонов вопросительно смотрит на меня.

— Очень интересно… Благородий этих нашли?

— Пока — нет, скрываются. Но волнения прекратились, должны вернуться в батальон. По ним Особый трибунал будет работать. Скорее всего — отправят, как вы говорите, «груз двести» до ближайшего кладбища.

— Груз двести — это про своих, а тут… В общем, понял.

— А теперь самое интересное… Рассказывай, как Лашкевича убил, — подполковник вновь обращается к Кирпичникову.

— Не я это… — Унтер сразу становится угрюмее. — Када в казарму вернулись, все роптали, как это можно офицерам в баб да стариков стрелять. Спать не ложились, думали-гадали, что назавтрева делать будем… А в роте у нас человек десять активных было… Ну, которые про политику говорили. От двое из них и привели его…

— Кого?

— Агитатора. Тож в шинели, штоб спрятаться удобнее было. До утра просидели, он всё нас уговаривал к демонстрантам присоединяться, штоб вместях, значит, быть. А утром на построении Лашкевич прибежал, скомандовал, штоб сызнова готовились и патронов поболе взяли. А мы и отказались идтить… Лашкевич из казармы выскочил, за подмогой побежал, да этый финн…

— Какой финн? — сразу интересуюсь, слишком часто о них слышу за последнее время.

— Да агитатор этый… Винтовку схватил и выстрелил из окошка. Сразу в затылок попал…

— С Литейного моста «пленных» недавно пригнали, среди них один финн есть, — сообщаю новость Бессонову.

— У нас их уже четверо, всех ему показывали, пока что не признал. Покажем и новенького, — успокаивает меня подполковник и обращается к арестанту: — А что ж ты убийцей назвался?

— Так я там самый старший был. Окромя их благородий…

— Вот так вот, Денис Анатольевич. — Бессонов дождался, когда уведут Кирпичникова. — Офицеры гвардии!.. Краса и цвет!.. Пусть даже ускоренных выпусков… Ночью все кошки серы. Будем разбираться…