Слепая зона

Дмитрий Евгеньевич Ардшин

Ему почти что сорок. Ей около двадцати. Между ними ничего общего и тем более частного. Он давным-давно в слепой зоне для нее. И все же… История (с элементами абсурда) большой любви маленького немолодого человека. Книга содержит нецензурную брань.

3

Два дня Хрулев был сам не свой, словно его терзала зубная боль. Он вздыхал, хмурился, — между густых бровей тяжелела вертикальная борозда морщины.

Поздним вечером у себя в квартире Хрулев в очередной раз достал из кармана пиджака пустую пачку из-под сигарет. Чернел неровный частокол цифр… Торопливо чиркнула свой номер, улыбнулась, хлопнула дверью, скрылась в подъезде…

Цифры наскакивали друг на друга, точно так же как и мысли Хрулева.

«Оставила номер лишь для того, чтобы я отвязался, а позвонишь — не отзовется, — комкая сигаретную пачку, в отчаянье подумал Хрулев. — Я слишком стар для нее и ничего не могу предложить ей взамен».

«Ты позвони, а там видно будет» — мысленно возразил он сам себе, разгладил ладонью цифры, схватился за телефон.

— Нет, это смешно! — громко, в сердцах пробормотал Хрулев, порвал пачку из-под «Кэмела», швырнул клочки в медную пепельницу, что на журнальном столике подмигивала тусклым бликом.

Хрулев в расстегнутой рубашке растянулся на диване и, прихлебывая из толстостенного стакана дешевое бренди, разбавленное холодной водой, уставился в телевизор. Там — соборы, монастыри, фонтаны… На этот путеводитель по Испании Хрулев наткнулся в магазинчике, торгующем фильмами, музыкой и компьютерными играми. Два закадровых голоса педантично расхваливали красоты Барселоны. Густой, грубоватый немецкий баритон, монотонно умягчался русским переводчиком. Хрулева одолевала дремота. Веки тяжелели, слипались, словно придавленные монетами…

Обняв девушку, Хрулев бродил с ней по парку, который заботливо вырастил из камня полубезумный гений. Хрулев сидел с Мариной за столиком в тенистом кафе, глядя на стайку голубей, воркующих на открытой готической лестнице. Хрулев и девушка загадывали на двоих одно желание и бросали монеты в зеленоватую воду древнеримской бани. Налетел колючий ветер, иголками впился в кожу песок. От непогоды Хрулев и Марина укрылись в доме-музее; на крыше белели огромные бутафорские яйца…

И вдруг Марина исчезла. Растерянный Хрулев остался один посредине озябшей ночной площади. Разноцветьем брызг ослепил фонтан. Облепленные ракушками дома обступили Хрулева, хищно вытаращив на него глазницы полукруглых окон. Он кинулся в проулок, в надежде выбраться отсюда. Покружив, помучив теменью, проулок вытолкнул Хрулева опять к фонтану. Хрулев метнулся в другую сторону… Но куда бы Хрулев не бежал, каждый раз в итоге он оказывался на площади…

Вместо воды из фонтана захлестала кровь. Скользя по окровавленным булыжникам, спотыкаясь и мыча от ужаса, — голос пропал, горло сжало, — Хрулев бросился прочь. Вдогонку булькала, пузырилась и лопалась багряная волна. Дома в наростах из ракушек сомкнулись, остановив Хрулева — улочка сузилась до предела. Заплесневелые, зеленоватые стены стиснули Хрулева, дыхнули на него землею, тленом. Багряная волна заревела и обрушилась на него… Роман Леонидович вскочил с дивана, испуганно озираясь. По экрану телевизора мелким дождиком моросили финальные титры.

Хрулев наморщив лоб, нерешительно покосился на пепельницу, усыпанную белыми клочками. Тяжело вздохнул. Выудил из кармана пиджака монету. Подбросил ее над столиком, и вслед за потертой, темной пятирублевкой подпрыгнуло сердце. Монета звякнула о столешницу. Прихлопнув монету потной ладонью, Хрулев медленно отвел руку. В ушах грохотало эхо кошмара…

Пропасть в телефоне шаркнула, щелчок, — и тонкий, нервный голос стал повизгивать, вплетаясь в восточный мотив, словно к пяткам заполошной певуньи прикладывали раскаленную сковородку. Внезапно мелодия оборвалась. И Хрулев услышал тихий, уставший голос. Ее голос… Затылок окаменел, легкие и сердце выжгло жаром. Он не поздно?

— А вы кто? — недовольно спросила она.

Хрулев назвался ее личным таксистом.

— Как ваши предсказания? — оживилась она.

Хрулев предложил погадать ей на кофейной гуще.

Молчание в ответ. В телефоне, на дне пропасти — шорохи, возня. Меняли декорации, готовили ловушку?

Марина молчала, молчала, молчала. Надо что-то сказать ей… Но мысли путались, стены сжимались, в ушах грохотало. Хрулев неотвратимо погружался в слепую зону.

— Не обязательно кофе. Я тоже его не очень… Можно что-то другое придумать, — запинаясь, беспомощно пробормотал он, как будто уговаривая самого себя.

— И что, например? — вдруг воскресла она.

— Ну, я не знаю, — Хрулев растерянно обвел глазами комнату, которая продолжала сжиматься вокруг него. — Например, в бильярд… шары погонять.

И вдруг бездна рассыпчато зазвенела осколками хрусталя — Марина захохотала. Оглушительно. Невыносимо. Хрулев вздрогнул и, швырнув телефон на красный диван, заметался по комнате.

— Идиот! — восклицал он, горестно мотая головой, хлопая себя по ляжкам, спотыкаясь о пуфик, который докучливо лез под ноги. — Старый идиот! О чем ты только думал?

Да. Это была ошибка — звонить к ней.

Но Марина вдруг перезвонила сама…

И вот все переменилось. Яркими кометами проносились дни. Город наполнился красками, светом, задышал простором огромного мегаполиса, благородным чужестранцем взглянул свысока. Дома — особенно в центре — вытянулись, царапая крышами небо; улицы запетляли, беспечно убегая в даль; в них можно было заблудиться. Хрулев словно оказался во сне.

Переменился и сам Хрулев. Он постоянно насвистывал или напевал себе под нос что-нибудь легкое, прилипчивое. Он стал замечать, что говорит и думает рифмами. Постоянно чесались нервы, тлел огонь под кожей, шумело в ушах. Вместо серых рубашек — яркие футболки, вместо сигарет — дешевые сигары. Каждый день машину загонял на мойку. Принимал душ утром и вечером; обливался дорогой туалетной водой. Подолгу топтался у зеркала в прихожей, выпячивая грудь, приглаживая серебристую шевелюру, с беспокойством и сожалением трогая плешь на темени. Ночью он ворочался с боку на бок, мечтая о Мадриде, Барселоне, Марине…

Он купил толстый путеводитель по Испании и читал его, как набожный человек — священное писание. Глянцевые страницы с мелким шрифтом и яркими, цветными картинками впечатывались в мозг, врастали в него. А после то, что прочитал, он пересказывал Марине, выдавая за свои впечатления; говорил восторженно, словно декламировал стихи.

Как-то вечером его окликнула полная женщина, — упрямое лицо, маленький, плоский нос. Он безучастно поговорил с бывшей женой. Она сказала, что он стал другим…

«С вами все в порядке? — спросил начальник, остановив Хрулева в коридоре. — Что вы так сияете?»

А сиял он оттого, что встречался с Мариной, пил с ней кофе, подвозил ее до подъезда. Он хотел, чтобы это продлилось как можно дольше. Ни на что другое Хрулев не рассчитывал.

Рядом с ней он на удивление легко и просто превращался в другого человека. Этот другой работал финансовым директором в крупной алкогольной компании. Ему опостылели постоянные и переменные расходы, дебет с кредитом, логистика, процент по прибыли, многомиллионные контракты. Он с удовольствием проведет с Мариной осень в Испании, когда спадет жара и цейтнот, — когда он не будет так занят… А еще он приобрел внедорожник. Но вот неудача: паркетник угодил в аварию, его рихтуют, а потому Хрулев пока мучается на древнем мерине.

Ночью, глядя в потолок, он представлял, как обнимает Марину, трогает, ласкает. И тогда комнатный сумрак наваливался на Хрулева, душил его, а тело плавилось воском. В следующий раз я обязательно это сделаю, думал Хрулев. Но при встрече с Мариной в тот момент, когда он уже готов был ее поцеловать, в его голове вдруг выстреливал голосок: «Где твое достоинство?», — и отдавался острым уколом в сердце. Только не сегодня, говорил Хрулев себе, боясь все испортить, спугнуть свою удачу. Он продолжал рассказывать Марине об Испании, а внедорожник все рихтовали и рихтовали.

Однажды Хрулев и Марина забрели в кафе, где стены были увешаны африканскими масками. Ноздри щекотал запах пряностей, музыка патокой вязла в ушах, за столиками — юные смуглянки с прямыми челками, закрывавшими лоб, и парни в мешковатых джинсах. Хрулева распирало от легкости. Ему казалось, что он остался без кожи, а так же без ног. Его наполнили веселящим газом, и вот-вот он оторвется от пола, взлетит. Хотелось все время шутить, говорить об Испании, которая непременно ждет его и Марину. Сегодня он точно ее поцелует. Может быть, даже сейчас. Потому что было только это мгновение. Главное, забудь, не думай, что в кафе, наполненном девочками и мальчиками, ты выглядишь нелепо.

На белом полотне экрана, который занимал всю стену у входа, тщедушный мужчина — усики и котелок набекрень — пытался очаровать слепую цветочницу. Хрулев вскользь заметил, что смотреть фильмы, где он и она идеально красивы, очень скучно. Ведь с первых кадров все понятно, остается только зевать. Но вот когда он неудачник и ему далеко до Брэда Питта, а она красавица и пышет счастьем, вот тогда возникает интрига, напряжение…

— Это еще дальше от жизни, — сказала Марина, задумчиво дергая золотой кулон на шее.

— Пусть так, но… — Хрулев смутился.

Подплыл полный щекастый парень в белой рубашке с коротким рукавом и, сопя, осторожно переставил с подноса на стол две крохотных чашки с кофе, а так же две больших квадратных тарелки, в одной — шарлотка, в другой — острый клин торта, облитый темной шоколадной глазурью. Бросив взгляд в свою чашку, Хрулев увидел мелкие белые крапинки, которые плавали на поверхности кофе. Хрулев, прищурившись, взглянул на парня.

— Что это такое там, в чашке? — насмешливо спросил Хрулев.

— Как что? — глаза парня заметались, парень стал нервно постукивать подносом по бедру. — Вы же кофе заказывали?

— А что там еще плавает кроме кофе? —

Парень, выпятив подбородок, заглянул в чашку.

— Побелка это, — сказал официант и, покосившись на Марину, доверительно пробурчал. — Крышу чинят.

— А может это полоний? — Хрулев подмигнул Марине, та улыбнулась в ответ. — Вдруг меня хотят отравить?

Парень, выпятив нижнюю губу, внимательно оглядел Хрулева и, хмыкнув, покачал головой:

— Навряд ли… Кому надо вас травить…

Хрулев замер, словно от удара. Ошеломленно взглянул на сопевшего официанта и подумал: «Издевается!» Лицо обожгло, разворотило грудную клетку. Хрулев бросил затравленный взгляд на Марину. Она улыбалась. И Хрулев вдруг решил, что она смеется над ним.

— Почему вы мне грубите? — он старался говорить спокойно, достойно, но голос его дрожал, срывался.

— И не думал даже, — парень часто заморгал, похлопывая подносом по бедру.

— А надо бы — металлом резанул воздух Хрулев, костяшки пальцев зачесались.

— Хм… — парень схватил чашку Хрулева, настороженно заглянул в нее, втягивая ноздрями воздух. Пожав плечами, он задумчиво пробормотал. — Может вы и правы, — и, покосившись на Марину, осклабился.

— Да как ты смеешь… Ты… — Хрулев задохнулся, в глазах у него почернело, в голове загрохотало, пол накренился, потек.

— Так заменить чашку-то? — официант побледнел, опасливо глядя на Хрулева и прижав поднос к животу.

— Хватит! — Хрулев вскочил со стула и, вжав костяшки пальцев в стол, с угрюмой ненавистью уставился на официанта. Тот попятился назад. — Слышишь. Прекрати… — Хрулев задыхался, его трясло, африканские маски со стен, скалили зубы, дразнились, дергались. — Я требую… требую… администратора! — почти прокричал Хрулев и грохнул ребром ладони по столу.

— Не надо, не надо никакого администратора… Пожалуйста, возьми мой кофе, — торопливо зашептала Марина, растерянно улыбаясь, оглядываясь, дергая Хрулева за рукав.

— Так мне что, менять? — буркнул парень.

— Уходи, — она с досадой махнула на официанта рукой. — Он просто пошутил. Ведь так? Да? — она резко дернула Хрулева за рукав.

Хрулев, зачарованно глядя на Марину, опустился на стул, схватил свою чашку, поднес к губам и, продолжая тонуть в двух темных, ночных озерах, машинально отпил из чашки.

Официант, пожав плечами, развернулся, скрипнув каблуками черных, лакированных ботинок, и ушел, обиженно бормоча себе под нос и дергая прилизанными затылком.

— Ничего не произошло? Правда? — Марина скорее утверждала, чем спрашивала. Она дотронулась до руки Хрулева.

Хрулев поморщившись, хотел отдернуть руку, но сдержался. Странно. Он так мечтал, прикоснутся к ней, а тут она сама… И вроде бы радоваться надо, но ощущение счастья, легкости, полета пропало, как пропадает эрекция — внезапно, скоропостижно, после тяжелого и продолжительного самообмана. Он стал безвольным, ватным, пустым, ни на что не годным. Он стал самим собой, или даже еще хуже. Казалось, что все вокруг смотрят, скалятся, шушукаются, кивают на него и крутят пальцем у виска. И Марина. Она тоже смеется над ним про себя. Поскорей бы исчезнуть отсюда. Зачем он сорвался?

— Скажи хоть что-нибудь, — Марина улыбнулась ему. И опять Хрулев подумал, что она презирает его.

— Что за люди… Лишь бы подгадить. Если кофе, так с побелкой. Я уж не говорю о внедорожнике… никак не отрихтуют — в сердцах вырвалось у Хрулева. Зачем он все это говорит ей? Хрулев побагровел. Маслянистый жар облепил его лицо, шею, затылок.

Марина вздохнула и убрала свою ладонь с его руки. И Хрулев вдруг ясно понял, что Марина может исчезнуть из его жизни, так же неожиданно, как и появилась. Кинет его в любой момент, променяет на первого встречного, на какого-нибудь пусть мелкого, но олигарха, который увезет ее в реальную Испанию с тореадорами, пляжами и замками.

«Почему он тормозит?» — тем временем спрашивала себя Марина. Они встречаются уже больше месяца, а воз и ныне там. Он словно боится чего-то. « С ним что-нибудь не так? Или — со мной?» — думала она, ковыряя ложечкой в десерте и косясь на Романа Леонидовича. Он хмуро посматривал по сторонам, словно ожидая удара в спину.