Четыре ночи

Дмитрий Дубов, 2022

Алексей попадает в камеру ИВС за преступление, которого не совершал. Он сломлен и подавлен, однако следствию вряд ли удастся доказать его виновность. Очень скоро он должен выйти из этого ужасного места и отправиться домой, если… молодой человек сможет выйти из проклятой камеры №9.

Четыре ночи он не спал и не пил.

Четыре ночи он страдал и скулил.

Посещал его кто-то в тюрьме,

Но с лицом, как круги на воде.

Тяжёлая железная дверь заскрипела в унисон с первой нотой похоронного марша. Что-то в этом было. Двери в том — другом — мире так не скрипели.

Алексею Канатникову открылся вид на серую, всю в отвратительных буграх стену с прилепившейся к ней ржавой раковиной. Он шагнул внутрь с чувством, с каким ныряют в очень холодную воду. Дверь снова издала скорбный звук и захлопнулась. Тут же заскрежетали замки.

Алексей стоял как вкопанный. Ему показалось, что с хлопком двери навсегда закончилась его прежняя жизнь. И сейчас перед его открытыми, но ничего не видящими глазами пробегали цепочкой злобных клоунов события из неё. Видимо, по этой самой причине он не заметил, что в камере номер девять изолятора временного содержания есть ещё кто-то, кроме него.

— Здоровенько! — раздался сиплый голос, немногим уступающий в мрачности скрипу двери.

Алексей поднял глаза на его обладателя. Это был немолодой уже человек с глубокими морщинами на лице и тяжёлой грустью в глазах. «Глаза мудреца, — подумалось Алексею, — но мудреца, разуверившегося даже в собственной мудрости».

— Здравствуйте, — ответил новоиспечённый арестант.

— Э-э! Давай-ка без официальностей! Меня Шилом кличут или Сеней, а тебя?

— Алексей… М-м… Лёша.

— Ну, вот и ладненько, Лёша. Чифир будешь?

Меньше всего сейчас Алексея заботил желудок и связанное с ним. Сеня прочитал это в его отрешённом взгляде и добавил:

— Это не тот чаёк-байкальчик, что ты на воле хлестал, а настоящий чифир! Проходи, чего в тормозах-то замёрз? И присядь, в ногах правды нет. — Он хотел добавить, что в заднице тем более, но прикусил язык.

Алексей отлепился от места, на котором стоял с тех пор, как зашёл в камеру, и присел на краешек сваренной из железных листов и уголков койки. Он до сих пор не мог понять, как жизнь смогла бросить его в эти отвратительные стены.

— Да не грузись ты, — сказал Сеня, помешивая деревянной палочкой жуткое на вид варево в чëрной от копоти кружке. — Всё будет нормально.

Алексей, не смирившийся ещё с ролью зека, посмотрел мутным взором на Сеню. И тут ему открылось, что пожилой сиделец хочет привести новичка в нормальное (ну, более или менее) состояние, но при этом его и самого гложет что-то очень серьёзное. «Что ж, у всех личные проблемы, и не стоит им навязывать свои», — подумав так, Алексей улыбнулся. Выглядела эта улыбка довольно жалко, но искренне.

— Ну, вот, совсем другое дело, — сказал Сеня. — Чифир будет готов через три минуты, а пока скажи мне: у тебя погоняло было?

— Что?

— Я имею в виду: прозвище у тебя было какое-нибудь на воле?

— Вроде нет, — Алексей задумался, — хотя в начальных классах меня звали «соплёй» за то, что я был худой и длинный.

— Нет, это не подойдёт, если не хочешь, чтобы над тобой весь централ прикалывался. А фамилия у тебя какая?

— Канатников.

— Будешь Канатом. Если поинтересуются, кто тебе погремуху дал, то скажи: Сеня Шило. Это я.

Алексей, которому только что дали прозвище «Канат», снова попытался улыбнуться, но на этот раз у него ничего не вышло. Ему казалось, что его засасывает всё глубже и глубже во что-то нереальное и сюрреалистическое. Это просто не могло быть частью нормальной жизни… Однако же вот Сеня по прозвищу Шило, он-то абсолютно реальный…

— Эй, Канат, чифир готов! Давай хапнем.

Алексей поднял голову и бросил взгляд на стол. Варево, перелитое в нормальную кружку, не выглядело столь ужасным, но всё равно внушало опасения.

— Давай обмоем твоё новое погоняло, — сказал Сеня, взяв кружку в руки и протягивая её Алексею. — Пить надо по паре хапок, по очереди.

Но даже после первого маленького глоточка этой отравы лицевые мышцы Алексея свело судорогой.

* * *

— Это ещё не яд, — сказал Сеня, когда содержимое кружки подходило к концу. — Вот я помню, какой мы в зоне чифир мутили, так после четырёх хапок начинало подташнивать.

Алексей едва сдерживал рвотные позывы.

— Лови понтюшку, — и Сеня выудил из кармана карамель «Раковые шейки».

— Нет, спасибо.

— Бери! А то проблюёшься с непривычки.

Алексей взял конфету и засунул в рот. Как ни странно, но действительно стало легче.

Минут через пять Сеня предложил ему сигарету.

— Не курю. Бросил год назад.

— Тебе не о здоровье сейчас надо думать. За что закрыли?

Алексея снова понесло по волнам воспоминаний последнего дня. Ведь ещё утром ничто не предвещало столь кошмарного вечера. Канат (Алексей уже мысленно примерялся к этому прозвищу, не зная ещё, что так и не успеет сжиться с ним) взял сигарету и затянулся терпким дымом. Никотин моментально ударил в голову, и во всём теле появилась не то лёгкость, не то слабость.

— По сути, ни за что, — ответил он, когда первый приступ головокружения прошёл.

— Э-э, брат, здесь все так говорят, но всё-таки? Что шьют-то?

— Обвиняют в краже магнитолы из машины и в попытке угона этой самой машины.

— И всего делов-то?

У Алексея чуть глаза на лоб не полезли.

— Но за это же могут посадить на три года, а то и больше! А у меня университет, работа, родные…

— Послушай, сынок, — перебил его Сеня, — мне пятьдесят два, из них двадцать восемь я мотал по лагерям. Не так уж это и страшно! — а потом, понизив тон, добавил: — Да и сейчас мне мокруху шьют.

У Алексея даже челюсть отвисла.

— А тебе, скорее всего, дадут условно и отпустят на все четыре стороны. — Сеня бросил окурок в раковину. — Расскажи, как дело было.

* * *

В восемь часов утра Алексей Канатников вышел из подъезда своего дома и остановился на крыльце, чтобы улыбнуться солнышку, медленно поднимающемуся меж соседних домов. Сзади захлопнулась дверь, слегка скрипнув перед тем, но эти звуки не ассоциировались у него ни с чем плохим, в отличие от тех, что издавала дверь в камеру, а просто обозначали начало нового рабочего дня. Работал он в конторе «Шины и диски» в отделе поставок. «Мы обуем Ваш автомобиль», — шутили его сослуживцы. И вот в это утро он в прекрасном настроении направился на своё рабочее место. Картина сегодняшнего безоблачного утра отпечаталась в его памяти, казалось, навсегда.

До обеда всё шло, как обычно. Неприятности начались в тот момент, когда он подошёл к двери дешёвой забегаловки, дабы перекусить. Случайно его взгляд упал на автомобиль, припаркованный возле кафешки. Алексей не обратил бы внимания на это творение концерна BMW (хотя машина была, прямо скажем, шикарная), если бы не заметил краем глаза некую несуразность в его облике. Так бывает: смотришь на вполне обычную вещь и вдруг осознаёшь, что с ней что-то не так. Подойдя ближе, он понял, что его смутило: автомобиль не выглядел оставленным на пару минут, между тем водительская дверь была приоткрыта. Ещё несколько шагов, и стало видно, что содержимое бардачка в беспорядке валяется на пассажирском сидении и на полу перед ним. Очевидно, машину ограбили: магнитола отсутствовала, вместо неё, распушившись в разные стороны, торчали оборванные провода.

Недолго думая, Алексей достал сотовый и позвонил в милицию. По его разумению, так должен был поступить каждый сознательный гражданин. Именно так, а не иначе. А вот сейчас он уже этого не сделал бы. Пошёл бы по своим делам, и всё. Его спросили номер автомобиля. Алексей обошёл его и ответил. Затем последовал ещё ряд вопросов. На них он тоже ответил. Закончилось всё тем, что его попросили посмотреть, есть ли ключи в замке зажигания. Он открыл дверь и заглянул внутрь: ключа не было, как и замка зажигания, — одни провода. Алексей описал ситуацию по телефону. Его поблагодарили, сказали, что скоро подъедут, и отключились, попросив никуда не отходить.

Не успел он убрать телефон, как сзади раздался ехидный, но властный голос:

— И что это мы тут делаем?

Алексей обернулся и увидел двух милиционеров.

— Жду, — сказал он.

— Кого? — это прозвучало уже с издёвкой.

— Тех, кто займётся этим, — и без всякой задней мысли показал на автомобиль.

— Прекрасно, — произнёс тот, что потолще. — Что мы тут имеем? — он подошёл к машине и осмотрел её. — Кража магнитолы и попытка угона. Петро! Записывай! А Вам, молодой человек, придётся проехать с нами.

— Зачем?

Милиционеры даже переглянулись от такого хамства, потом улыбнулись друг другу и в мгновение ока заломали ему руки.

* * *

— Так я очутился здесь, — закончил Алексей свой рассказ. — Сколько я ни пытался объяснить им, как было дело, они меня не слушали. Даже ударили пару раз.

В голосе его звучали слёзы обиды, но в глазах они так и не появились.

— Да, дела, — протянул Сеня и пожевал в задумчивости нижнюю губу. — Ничего, ведь ты не первый, к кому так отнеслись наши говёные менты. Разберутся — нагонят.

— А если не разберутся?

— Даже если окрестят, много тебе не дадут, так что всё равно откинешься на волю, если, конечно…

— Если, конечно, что? — встрепенулся Алексей.

— Если, конечно, сможешь выбраться из этой камеры, Канат.

— Ты о чём?

Сеня глянул в сторону заменявшего в этом месте окно толстого листа металла с просверленными в нём дырками; последние лучи догорающего дня уже угасли за ним. Это значило, что сейчас около одиннадцати часов и совсем скоро ночь станет полноправной хозяйкой над городом. Ночь в это время года легка и приятна… Но не для всех.

С окна Сеня перевёл взгляд на Алексея. Тот аж вздрогнул. В глазах сокамерника читался неприкрытый страх. Не страх чего-то конкретного, а дикий, мистический, первобытный страх. Были за ним ещё чувства, но какие именно, молодой человек по юности понять не смог.

— О чём ты говоришь? — повторил вопрос Алексей, почувствовав, как тело пробирает дрожь, а его собственные проблемы отходят на второй план.

— Замутим ещё чифирку, согреться, — сказал Сеня, выдержав паузу. — Что-то мёрзко стало.

Несмотря на то, что в камере было не меньше плюс тридцати, Алексей тоже почувствовал ледяные когти, подбирающиеся к самому сердцу.

— А там я тебе всё подробненько расскажу. Только вряд ли ты будешь в восторге.

С этими словами Сеня поднялся и занялся заваркой. На лице его застыла жуткая маска испуганного старика. При том и житейская мудрость никуда не делась. Это пугало вдвойне.

* * *

— Не знаю, что здесь творится, — начал Сеня, отхлебнув положенные два глотка, — но эта хрень мне не по нутру.

Алексей едва сдержался, чтобы не задать вопрос, какая именно «хрень», но воспитание взяло верх. Его с детства учили слушать.

— А суть такова: десять дней назад нас в этой камере было трое: я, Клещ и Кабан. — Его глаза остекленели, словно он обратился ими вглубь своей памяти и там перед ним разворачивались события, так напугавшие его. — Но оба они: и Клещ, и Кабан — померли.

Глаза Алексея широко раскрылись:

— Как? Сами умерли?

— Не знаю уж, как там лепилы, в смысле врачи, точканули их смерть, может, инфаркт, может, ещё что-нибудь сочинили… Но… Их убили, отвечаю.

— Но как? Каким образом? — Внутри у Алексея всё похолодело. Больше всего в своей жизни он боялся встретиться лицом к лицу со смертью.

— Канат, в таких местах люди откидывают копыта часто, в основном после допросов, так что лепилы уже научились выкручиваться, но тут… Уверен, тут что-то другое. И, поверь мне, более страшное.

Сеня хлебнул чифира, прикурил сигарету и затянулся.

— Нас троих привезли сюда с тюрьмы. Клеща и Кабана на суд, а меня — закрыть дело по убийству одного козла. Короче, обычная бумажная волокита.

* * *

Они вошли в камеру номер девять взбудораженные после бессонной ночи и поездки на автозаке. Клещ выбрал себе койку (в местах лишения свободы именующуюся шконкой) под металлическим листом с дырками, заменяющим окно, Кабан и Шило устроились возле стен. После тесноты тюремных камер здесь был сущий рай.

— Братухи, мутите чифир, — сказал Клещ. — А я попробую добазариться насчёт чего-нибудь покрепче. Ловэ у меня есть.

Все занялись своими делами. Чифир заварился через двадцать минут, ещё через десять к Кабану, родители которого уже знали, что он приедет, принесли передачу под дружные возгласы: «А вот и хавчик!». А ещё через полчаса прибыла литровая бутыль спирта.

— Сговорчивые вертухайчики, — радовался Клещ, прижимая ёмкость к груди, как родное дитя. Затем он открыл кран и положил спирт под струю ледяной воды.

— Береги себя, — прошептал он с вожделением.

Всё шло, как обычно. Арестанты, если они не зелёные новички, привычны к такому образу жизни. Их мало чем можно смутить. И, самое главное, они умеют снимать эмоциональное напряжение без последствий.

К вечеру все трое, сытые и пьяные, заплетающимися языками травили друг другу разные байки: смешные и грустные, увлекательные и не очень.

— А я вот слышал, — сказал Кабан, — что в этом «иваси» (как меж собой звали изолятор временного содержания) такая бодяга творится… Здесь… Короче, тут люди того… Дохнут.

Кабан был самый молодой из них. Ему только-только исполнилось двадцать три, и потому спирт скосил его раньше и сильнее остальных.

— Я тоже что-то слыхал, — подтвердил Сеня Шило, но всё как-то смутно. Неясно.

— Ага, — отозвался Кабан. — А мне эту историю Тёмный приколол.

— Ну, Тёмный-то известное трепло, — ухмыльнулся Клещ. — Ему бы басни катать да бабло за них рубать.

— Нашенский Кинг, ага, — согласился Шило.

— До Кинга-то ему, как до Эйфелевой башни пешком, — Кабан даже улыбнулся такому своему удачному сравнению, — но что-то в нём есть. Так вот, он рассказывал, что несколько лет назад здесь произошла двойная мокруха… Или взаимная… Не знаю, как назвать. Короче, дело было так…

* * *

Поймали одного солдата, который ночами выходил на войну в родном городе. Незадолго до этого он вернулся из Чечни. И так уж вышло, что телом-то вернулся, а умом — нет. Спятил он на почве вражды и убийств. Ему постоянно казалось, что его окружают, или снайпер пасёт и всё выцеливает. Он даже дома шкерился и по квартире зигзагами в нагибку ходил. На стенах ему мерещились точки от лазерных прицелов и тому подобная ересь. Шизуха, короче, полная. Но диагноз-то ему никто не удосужился поставить, и вылечить не постарались, а просто бросили в мирную жизнь, как ненужную собаку.

А собакой он не был.

Нет, он был настоящим хищником.

Да при том сдвинутым.

Где-то он раздобыл себе пистолет (в принципе, если ты не совсем законопослушный гражданин, тебе это сделать не составит труда) и по ночам стал вести войну с врагами. Беда, что существовали те лишь в его голове, а на деле ими оказывались либо местная шпана, либо мирные бомжи, либо тихие алкоголики, либо вообще бытовой люд. К тому моменту, когда его поймали, он успел настрелять больше десятка ни в чём не повинных людей.

Все знали эту ужасную историю, но мало кто знал её кровавое продолжение.

Солдата скрутили и бросили в это самое «иваси». По легенде, в нашу девятую камеру. Вояка тут же объявил голодовку и предъявил свои требования. Он написал на оборванном листке бумаги, что слова не скажет, пока эти «мусульмане» не свяжутся с его командованием и то не вышлет в этот «Богом проклятый горский край» своего представителя.

Крыша у солдата съехала напрочь.

Вертухаи поржали над клочком бумажки со скачущими буквами, да и отдали начальнику. Начальником ИВС на тот момент был человек с развитым чувством юмора, но ума недалёкого. К тому же он не мог допустить, чтобы в подведомственном ему учреждении что-то выходило за рамки нормы. В его голове созрел план убийственной шутки, которая, по его разумению, должна была разрядить ситуацию. Он где-то достал военную офицерскую форму с полковничьими погонами, вырядился в неё, нацепил табельный ПМ и в таком виде отправился к заключённому. Бесспорно, это оказалось фатальной ошибкой.

Конец ознакомительного фрагмента.