Полувзвод б/б

Дмитрий Денисовский, 2021

Все ли сказано о Войне? Задумывался ли кто-нибудь о судьбе советских бойцов, узнавших на фронте о своем страшном диагнозе – онкология?! Июль 1944-го, белорусская глубинка, полувзвод б/б – безнадежно больных – дает последний бой вооруженным до зубов эсэсовцам. Эти бывшие бойцы вынуждены сражаться и со своей неизлечимой болезнью. Небольшая группа ослабленных онкобольных, на которых уже поставили крест врачи, пытается остановить немецкую колонну, прорывающуюся к линии фронта. Невероятный драматизм и динамичность повествования делают историю яркой и увлекательной: не сопереживать героям просто невозможно. Произведение будет интересно широкому кругу читателей. Напомнив о трагических страницах российской истории, оно представит нам еще один образец беспримерного героизма и мужества советского человека.

Глава 4

Несмотря на стремительное наступление Красной армии почти по всей линии фронта, в начале июля 1944-го года небольшая часть Белоруссии по-прежнему оставалась оккупированной гитлеровцами. На выступе, который занимала немецкая группа армий «Центр», продолжались тяжёлые бои.

Немецкая 3-я танковая дивизия СС «Мёртвая голова», получив пополнение, была переброшена в район восточнее Гродно, но вынуждена была с боями отойти, чтобы не попасть в клещи Красной армии.

При любом отступлении всегда бывает момент неразберихи и несогласованности. Такое часто случалось даже у педантичных и аккуратных немцев, особенно ближе к концу войны. Штаб дивизии, давший команду на отход, временно потерял связь с некоторыми полками и батальонами.

Одному из взводов 3-го разведывательного батальона СС, подкреплённого двумя танками «Пантера», был дан приказ держать мост через речку, по которому части Красной армии могли проникнуть в тыл немецким войскам и взять их в кольцо. Приказ был получен ещё до отступления и никем не отменён после отхода основных сил. Оказалось, что охраняемый взводом мост остался в стороне от стремительно несущихся на запад советских танков Т-34.

Здесь, в забытом богом медвежьем углу западной Белоруссии, по-прежнему было тихо. Никто не собирался отбивать этот мост, находящийся уже в глубоком тылу Красной армии.

Связь со штабом была восстановлена только несколько часов назад, и командир взвода гауптштурмфюрер СС Рихард Граубе наконец-то получил внятный приказ выбираться из окружения.

Радисту удалось всё-таки связаться со штабом дивизии по усиленной дальнобойной рации, специально установленной на его танке ещё перед заданием. Гауптштурмфюрер через шумы и скрипы, заполнившие эфир, смог разобрать указание незаметно обогнуть небольшой близлежащий городок и следовать по просёлочной дороге, идущей между болотом и озером, прямиком в сторону линии фронта.

Был, конечно, риск нарваться на противотанковую засаду на зажатом участке этой дороги, но полученные из штаба разведданные успокаивали. По всему выходило, что эта дорога свободна от советских войск до самых прифронтовых лесов в районе Гродно. И даже партизаны, пролившие тут немало немецкой крови за время оккупации, ушли сейчас отсюда вместе с Красной армией.

Сам гауптштурмфюрер Рихард Граубе происходил из семьи судетских немцев. То есть был урождённым фольксдойче, что не совсем отвечало требованию командования войск СС к чистоте арийской крови. Этот факт его рождения и не позволил танкисту Граубе дослужиться до более высокого звания. Поэтому Рихард носил скромные эсэсовские погоны гауптштурмфюрера, что соответствовало званию гауптмана, то есть капитана вермахта, несмотря на то что он был гитлеровским офицером до мозга костей и начал воевать на восточном фронте сразу после окончания танкового училища, почти с первых дней русской кампании.

Он командовал штурмовым танковым взводом разведывательного батальона моторизованной дивизии СС «Мёртвая голова» уже довольно давно, ещё с Ленинградского фронта. Сам был участником тех боёв, когда его дивизию разделили пополам и взяли в плотное кольцо окружения. Он выходил из котла вместе с остатками дивизии.

Вообще, танковая дивизия СС «Мёртвая голова», в которой воевал Рихард, была почти полностью разбита несколько раз за эти три года войны. Но после очередного пополнения опять возвращалась на фронт, восстающая словно птица феникс из пепла.

Гауптштурмфюрер СС Рихард Граубе часто вспоминал райские четыре месяца в начале 43-го года, когда дивизию после очередного разгрома перебросили во Францию для переформирования. Их везли туда на железнодорожном эшелоне, а офицеры дивизии пытались понять, зачем и кому это было нужно. В какие умные головы генерального штаба танковых войск пришла мысль прокатить их через всю Европу?

Сами они этого не понимали, но очень надеялись, что останутся дослуживать в благодатной и неопасной Франции до окончания восточной кампании, куда возвращаться совсем не хотелось.

Но не успели они толком попить хорошее французское вино и пощупать знойных аквитанских фермерш, как через три месяца дивизию опять отправили на восточный фронт. И снова всё завертелось в привычной обстановке. Бои, короткие наступления, длинные отходы. Теснота, духота, гарь выхлопных и пороховых газов внутри танка. Огонь, кровь и пот, ранения и смерть товарищей.

После возвращения из Франции дивизия успела повоевать на Украине, пока их не перебросили сюда, на границу центральной и западной Белоруссии, и включили в группу армий «Центр».

Вот здесь-то и был дано разведывательному взводу, которым командовал гауптштурмфюрер Граубе, дурацкое указание охранять никому не нужный мост. Приказ, после которого о них забыли на неделю, а вспомнив, потребовали выходить из окружения и рассчитывать только на свои силы.

После полученного наконец последнего указания, взвод покинул место дислокации у реки. Произошло это ещё ночью. Быстро прогрев танковые и мотоциклетные двигатели, двинулись в путь.

На марше впереди колонны ехали три мотоцикла BMW R-12 с колясками и установленными на них пулемётами MG-34. Шесть унтер-офицеров, сидевших в мотоциклах, были самыми опытными и обстрелянными разведчиками. Остальные солдаты сидели на броне двух «Пантер», идущих в арьергарде колонны.

Сам гауптштурмфюрер Граубе занял привычное для него командирское место в открытом цилиндрическом люке на башне головного танка. Он уже успел свериться с картой в свете карманного фонарика и сообщил направление движения обершарфюреру Веберу, сидящему в коляске первого мотоцикла. Тот иногда посматривал на свою карту и вёл колонну точно по заданному маршруту.

Они успели затемно и незаметно обогнуть маленький городок, оставив его слева от пути, и к утру подъехали к длинному озеру, открывшемуся справа.

Просёлочная, грунтовая дорога вела дальше вдоль озера и исчезала вдалеке, укрытая за деревьями. Обширные незасеянные и заросшие высокой травой поля, стоящие по левую сторону от грунтовки, закончились и упёрлись в редкий лиственный лес, переходящий в такой же редкий, но сосновый, по мере движения колонны.

Вдоль дороги, по одной её стороне, стояли покосившиеся местами столбы с натянутыми между ними проводами. Рихард дал команду водителю своего танка остановиться и солдатам спрыгнуть с брони. Затем «Пантера» съехала на обочину, подмяв под себя пару столбов. Гусеницами перемолотила десяток метров проводов и вернулась на дорогу.

Гауптштурмфюрер сделал это специально. На его карте были отмечены медицинский пансионат и пара деревень, расположенных впереди на дороге. Оставив их без связи, он лишал местное население любой возможности сообщить в город о проходящей колонне немцев.

Утро выдалось безветренное и тихое. Солнце уже встало и начинало усиленно припекать. Гауптштурмфюрер понимал, что перед последним многокилометровым броском через линию фронта лучше было бы охладить танковые двигатели. Кроме того, им не нужны были лишние глаза, которые могли заранее обнаружить колонну на дневном марше. Как с земли, так и с воздуха.

Поэтому он принял решение остановиться на привал в безлюдном месте у берега озера, скрытого от дороги деревьями и густыми кустарниками. Загнали танки и мотоциклы в орешник, которым плотно зарос берег, и наскоро натянули маскировочные сетки. Выставив часового, дозаправили технику из резервных канистр. Затем позавтракали ржаным хлебом с маргарином и тёплым желудёвым кофе, налитым в кружки из термосов.

Только после этого командир взвода разрешил солдатам попеременно поспать.

Сам же Рихард расстелил свой чёрный кожаный плащ на сухом пригорке. Снял свой летний китель бежевого цвета с нарукавным ромбом и петлицами, на которых серебряными нитками были вышиты зловещие эмблемы танковой дивизии «Totenkopf» — мёртвой головы. Аккуратно свернул его и положил на плащ в виде головной подушки. Стянул с себя чёрную пилотку и пристроил рядом. Оставшись в майке, сам растянулся и быстро уснул.

Гауптштурмфюреру снилась его родная Моравия. Невысокие ярко-зелёные горы и холмы в Судетах, пересечённые пронзительно прозрачными реками. Этот благодатный край был аннексирован Германией в 38-ом, и Рихард, будучи немцем по рождению и по убеждению, покинул его, поступив в Вюнсдорфское танковое училище. С тех пор он ни разу не возвращался в родные ему Судеты. Не видел отцовского дома уже долгих шесть лет. Но эти места временами снились ему, причём всегда в цвете. Он видел их во сне столь же часто, как и лицо своей невесты.

Семьёй Рихард так и не успел обзавестись. Откладывал это на потом. Был уверен, что свадьбу вполне можно сыграть после окончания войны с большевистской Россией. Ему не было ещё и тридцати, поэтому он и не торопился со столь серьёзным шагом в жизни. Но, конечно, был благодарен судьбе за то, что успел познакомиться со своей будущей невестой.

Его в августе 43-го года, после ранения, полученного во время сражения на Курской дуге, отправили в виде поощрения подлечиться в Германию. Госпиталь находился в сельской местности, недалеко от Дрездена.

Там Рихарду торжественно вручили Рыцарский крест с дубовыми листьями и дали десять дней отпуска после выписки из госпиталя. Он намеревался съездить в родную Моравию и повидаться с родителями, но случилось то, что изменило его первоначальные планы и заставило остаться в фатерланде до самой отправки обратно на восточный фронт.

В один из сентябрьских дней, во время подготовки госпиталя к празднованию годовщины Имперского съезда нацистской партии, сюда было привезено много немецких девушек. Они были дочерями фермеров из окрестных хозяйств. Девушки помогали по праздничному убранству и готовили танцевальную программу, чтобы выступить перед выздоравливающими солдатами и офицерами.

Урсула Хартманн, белокурая розовощёкая девушка с округлыми формами, была одной из трёх дочерей зажиточного землевладельца, председателя местной ячейки нацистской партии. Когда-то у неё были ещё два старших брата, но они оба успели сложить голову на восточном фронте.

Рихард сразу приметил Урсулу и познакомился с ней. Ему запали в душу её природная жизнерадостность и весёлый нрав. Он стал ухаживать за ней, и девушка ответила взаимностью. Она стала приезжать в госпиталь и после праздника. Они гуляли вместе по липовой аллее, ведущей к госпиталю, и целовались, укрывшись от посторонних взглядов. Урсула упросила отца, и он разрешил Рихарду после выписки из госпиталя погостить в их усадьбе.

Перед самым отъездом Рихард успел рассказать отцу Урсулы о своих серьёзных планах в отношении его дочери. Тот, хоть и не совсем довольный неарийским происхождением Рихарда, всё-таки согласился выдать дочку за него замуж после войны.

Толстый, невысокий, чистокровный представитель нации, с большой лысиной на голове, показательно поправил нацистский партийный значок, приколотый к воротнику рубашки, и высокомерно сказал Рихарду:

— Ну что ж, молодой человек! Благодаря моей Урсуле, у вас будут дети с настоящей немецкой кровью!

Особенного выбора у её отца и не было. Количество берёзовых крестов на обширных территориях России всё увеличивалось, и в Германии явно стало не хватать женихов.

Они обручились с Урсулой, и гауптштурмфюрер Граубе сообщил в письме родителям, что собирается жениться сразу после окончания войны. Только вот эта проклятая война всё никак не заканчивалась! Более того, наступающая Красная армия заставляла уже задуматься об её итогах. Опытный и здравомыслящий офицер-танкист начинал уже предполагать, что война может закончиться вовсе не победой Германии!

Он старался гнать от себя эти тревожные мысли, не показывал их своим подчинённым. Но злость с каждым днём увеличивалась. Злость на себя, что бездумно поверил фюреру. Злость на всю верхушку Рейха и на немецкое военное командование, которое допустило столько просчётов в отношении большевиков. А ещё большая злость у него появилась в отношении этих самых большевиков, которые не рассыпались сразу от ударов победоносной германской армии! Сдюжили, стерпели и повернули вспять лавину вермахта. А теперь уже и гнали её всё дальше на запад.

И не сказать, что гауптштурмфюрер Граубе считал себя сверх меры жестоким человеком. Он в душе даже любил детей. Правда, только немецких детей! Но его сознание, одурманенное фашистской пропагандой, не позволяло ему считать русских, белорусов и украинцев полноценными людьми. Все славяне были для него Untermensch — недочеловеками, которых надо было уничтожать и давить, как вшей. Что он и делал со всей добросовестностью исполнительного гитлеровского вояки.

Поэтому во сне он обычно видел только родные ему Судеты и лицо своей Урсулы. Никогда не снились ему сожжённые большевистские танки, взорванные и расстрелянные им красноармейцы. Не видел их глаз во сне и не чувствовал никакого угрызения совести за их жизни, перемолотые гусеницами его танка.