Мы из губрозыска

Дмитрий Дашко, 2018

1921-й год, НЭП делает первые шаги. Уголовный элемент, пользуясь тем, что молодой советской республике, находившейся в кольце врагов, было не до него, поднял голову: убийства, разбои, кражи, мошенничество. Буйным цветом расцвела воровская «малина». Сотрудник уездной милиции Пётр Елисеев проявил себя в операции по поимке особо опасного преступника и был отправлен на усиление в губернский уголовный розыск. Его наставником стал более опытный товарищ – агент губро Колычев. И в первом же совместном деле сыщики столкнулись с дерзкими преступниками, прекрасными знатоками психологии. А где-то поблизости орудует банда жестоких «дровосеков», которые не оставляют свидетелей в живых. Отыскать их становится делом чести для сотрудников губрозыска.

Глава 2

Прошло две недели. Петр уже запамятовал о словах Колычева, да и, если сказать по правде, не очень-то рвался в город. Нивино было его родиной, здесь он знал всех и все его знали. Жизнь давно наладилась, вошла в привычную колею. Особого смысла что-то менять не было.

Служба в милиции его не тяготила. Пусть зарплата и оставляла желать лучшего, и выдавали ее с задержками, однако холостому и малопьющему Петру хватало. Еще и оставалось, чтобы отложить немного на черный день.

И обязанности были простыми и понятными: следить за порядком, ловить самогонщиков и конокрадов. Убийства в волости бывали редко, и, уж если и приключилось какое, долго искать душегуба не не приходилось. За редким исключением оно происходило у всех на глазах, и свидетелей хватало. Не поделят промеж себя мужики и парни из соседних деревень во время религиозного праздника, схлестнутся в пьяной драке, а, перед тем как угомонятся, обязательно одного-двух не убьют, так покалечат.

По этой причине Петр праздники не любил. Кому веселье, а кому сплошная нервотрепка.

Начальник волостной милиции Павловцев тоже недолюбливал праздники. Они портили всю отчетность, за которую он потом получал выволочку из района и уезда. Врать, как это делали некоторые несознательные товарищи из других волостей, Павловцев не научился. Точно так же не умел скрывать свои чувства, и потому, вызвав к себе с утра пораньше Елисеева, разговор начал с трехэтажного ругательства.

— Чего материшься, Егорыч? — спросил Петр, удивлено разглядывая не на шутку раздухарившегося начальника.

Вместо ответа тот сунул ему мятый листок бумаги. Если б не большая гербовая печать, Елисеев принял бы этот бумажный огрызок за простой кусок обоев. Но, как выяснилось, это было официальное распоряжение из губернии, в котором начальник губрозыска требовал в срочном порядке направить к нему старшего милиционера Петра Елисеева для «усиления штатов».

— Может, ошибка? — предположил Петр, возвращая документ.

— Скажешь тоже! Там же черным по белому все расписано, кого и куда послать. А у меня самого теперь дыра в штатном расписании! Рожнова убили, тебя в город затребовали! Где я вам замену найду?!

Павловцев чуть не рвал на себе волосы, и его можно было понять.

До осени 1919-го проблем с набором в милицию не было. Сотрудников не призывали на службу в Красную армию, люди шли в органы внутренних дел с охотой. Вскоре ситуация изменилась. В октябре девятнадцатого года почти треть губернских милиционеров направилась на фронт. Вернулись далеко не все. В итоге начался кадровый голод, сотрудникам пришлось работать за себя и того парня. Даже высокая безработица не сделала службу в милиции привлекательней. Туда шли те, кто искренне желал искоренить преступность и те, кого направили партийные и комсомольские ячейки.

К сожалению, хватало и любителей половить рыбку в мутной воде, но с ними боролись самым жесточайшим образом. Совсем недавно по рядам милиции прокатилась большая чистка, много грязных на руку сотрудников оказалось на тюремных нарах, а кое-кто пошел и по расстрельной статье.

Павловцев был человеком исполнительным, потому вскоре успокоился, его мысли потекли в деловом направлении.

— Ладно. Ничего не попишешь. На сегодня я тебя от службы освобождаю. Ступай домой и готовься.

— Спасибо, Егорыч! Я тогда побежал…

«И обязанности были простыми и понятными: следить за порядком, ловить самогонщиков и конокрадов».

— Давай! Жаль расставаться с тобой! — признался Павловцев. — Чует сердце, навсегда тебя забирают. Уж не знаю, свидимся ли еще…

— Свидимся, — засмеялся Елисеев. — Что за похоронные настроения, товарищ начальник! Ты меня будто на тот свет провожаешь!

— Для меня разницы никакой. Если там не устроишься, возвертайся смело. Я тебя с огромной радостью назад приму, — пообещал Павловцев.

— Когда выезжать, Егорыч?

— Написано ж, «в срочном порядке». Завтра отправляйся, чего кота за усы тянуть! Я сейчас все бумаги выправлю.

— Понял, Егорыч! Спасибо тебе! Приходи вечером ко мне, отвальную буду устраивать, — пригласил Елисеев.

— Обязательно приду. Не каждый день лучшего сотрудника провожаю. Заодно документы принесу.

Вечером хозяйка, в чьей избе квартировал Петр, приготовила скромное угощение. Народу пришло немного: служба в милиции не располагала к большим знакомствам, тем более к дружбе. Только свои, близкие, с кем съел не один пуд соли, кому доверял спину.

Посидели, поговорили, выпили чуток, закусили. Ближе к полуночи разошлись. Это Елисееву с утра на службу не надо, а оставшимся товарищам теперь тянуть лямку и за него и за погибшего Рожнова.

Как всегда, Петр только чуток пригубил из налитой стопки и больше к ней не прикладывался. Не любил он пьяное дело, насмотрелся на всякое. Видел, как водка губит хороших людей и не желал себе такой участи.

Думал, что не заснет, проворочается всю ночь в кровати, однако нет, сон сморил здоровый молодой организм сразу, стоило только опустить голову на мягкую, набитую перьями и пухом, подушку. Спал крепко.

Встал на рассвете, с петухами, полный сил. Позавтракал, простился с хозяйкой и пошагал на тот самый перрон, у которого брал вместе с Колычевым Чеснока.

По пути встретил парочку знакомых. Весть, что «старшой милиционьер» уезжает вроде как на повышение в большой город, уже разлетелась по округе. Каждый встречный норовил пожать руку Петру, пожелать удачи. А кое-кто, из тех, кому милицейская натура Елисеева не давала спуска, откровенно радовался. Видел Петр спрятанные в густых бородах насмешки, слышал облегченные вздохи. Что поделать, он не мятный пряник, чтобы всем нравиться. Особенно таким, кто на руку не чист или вредит советской власти.

По пути стал думать нахлынувшую думку. Как встретит его город? Какой будет служба на новом месте? То, что непростой, так это к бабке не ходи. Взять к примеру Чеснока — и ведь это еще не самый отъявленный злодей. Хватает деятелей более серьезных и опасных. Колычев такого понарасказывал, кровь в жилах стынет.

Трудностей Елисеев не боялся, как и смерти. К этому вопросу он относился с философским спокойствием: что неизбежно, то неизбежно. Глупо на рожон переть, конечно, но куда глупее постоянно трястись от страха. Этому его на фронте научили.

Когда вернулся, долго не мог привыкнуть к тишине. Ждал близкого разрыва снаряда, разбрасывающего комья земли, вжиканья роя пуль и приказа идти в штыковую атаку. Не верилось, что все позади, что уберегла судьба от гибели в окопах. Из всех ранений — только легкая контузия. Голова тогда с месяц поболела, потом вроде прошло без последствий.

Вот и полустанок. У избы-пятистенка, служившей чем-то вроде вокзала, толпился народ. Тут тебе и встречающие, и провожающие, и те, кто в губернскую столицу по делам едет. Люди собрались заранее. Поезда часто ходили без всякого расписания. Тот же курьерский мог прийти часа на два-три раньше или позже. А во сколько прибудет к месту назначения, никому не ведомо.

Петру повезло. Долго ждать не понадобилось. Он даже заскучать не успел, когда поезд прибыл к полустанку. Может, оно и дальше без особых проволочек пойдет, подумал Петр.

Влез в грязный и набитый битком пассажирами вагончик, помог бабке-попутчице поднять узлы с поклажей (не иначе на рынок торговать ехала), отыскал свободный уголок и с грехом пополам разместился, убрав с прохода ноги, чтобы никто случайно не споткнулся.

Ворчать и ругаться на него не стали. Всем ехать надо. Да и много ль ему места понадобилось? Из вещей только армейский сидор, и тот плечи не оттягивал: перемена белья, рубаха и чуток продуктов в дорогу. Как оно будет дальше, Елисеев не загадывал. Приедет, на месте разберется.

Паровоз протяжно загудел, дернул состав с места и медленно покатил по рельсам. Вагон затрясся, задребезжал, из окон и щелей задуло.

Елисеев внимательно осмотрел попутчиков. Глаз был наметан, это для милиционеров первое дело. Да и память хорошая нужна, чтобы, к примеру, держать в голове словесные приметы преступников. Вроде никого подозрительного. Мужики, бабы, дети… Как обычно. Напротив красноармеец, спит сидя, пузыри пускает. Петра аж завидки взяли. Наверное, домой на побывку парень едет. Форма на нем новая, от чистоты и свежести скрипит.

Народ постепенно разговорился. Молча ехать скучно. Хороший разговор, как известно, любой путь укорачивает. На жизнь жаловались, на власть советскую, голод и безработицу, сетовали на Новую экономическую политику. По всему выходило, что снова буржуи недобитые возвращаются и скоро к рукам своим загребущим все приберут. Зачем, спрашивается, революцию надо было делать и столько людей в гражданскую положить?

В Нивинское отделение милиции инструктор из губернии приезжал, читал политграмоту, в том числе и о НЭПе рассказывал. Интересно говорил, образно, примеры всякие приводил. Хотел было Петр его словами мужикам темным ситуацию разъяснить, да передумал. Не получится у милиционера так же складно рассказывать. Ума палата нужна, да язык без костей. Елисеев, конечно, не дурак, но соловьем заливаться не научился.

Вагон качался на стыках, за мутным окошком мелькали деревья, скошенные луга, речки, проселочные дороги с редкими пылящими телегами. Порой за стеной леса проглядывали покосившиеся крыши деревенских хат — некогда мужикам было хозяйство в порядок приводить, давно ли с фронтов вернулись?

Потихоньку народ в вагоне надышал, стало тепло, словно возле печки. И разговоры плавно сменили тональность, закончились пересуды, пошли шуточки, развеселые истории. Надоело за жизнь плакаться.

Елисеев сам не заметил, как задремал. Разбудила его суматоха. Пассажиры засуетились, похватали узлы и сумки, поспешили к выходу, мешая друг дружке.

Петр глянул в окно. Ясно, отчего публика заволновалась: состав подъезжал к Железно-рудску. Собственно, пошла окраина губернской столицы, а там и до вокзала недалеко. Потянулись добротные дома, много двухэтажных. Первый этаж каменный, а второй деревянный, с балкончиком.

Поезд остановился. Петр накинул на правое плечо лямку сидора и поспешил вместе со всеми. Поневоле суматохой заразился, хоть и понимал, что остановка конечная, дальше состав не пойдет. Впереди маячила широкая спина красноармейца. Елисеев снова позавидовал его новенькому обмундированию. Вот бы и их, в милиции, так же бы одевали с иголочки!

Сколько Павловцев ни писал в губернию, вещевого довольствия в уезд не поступало. Объясняли, что и давать нечего, пусто на складе, хоть шаром покати. Приходилось трепать свое, и коли порвал что — кричи караул! На рынке, что одежда, что обувь стоила бешеных денег. А что самое хреновое, становилась только дороже. Совсем потеряли совесть спекулянты-перекупщики, драли втридорога. А жалованье милиционерам почти не повышалось. Обидно, но что поделаешь. После войны все хозяйство в разрухе, когда еще поднять получится!

А тут еще и разгул бандитизма. Так и норовят в спину ударить, сволочи!

Оказавшись на перроне, Елисеев чуть не оглох от гомона. Непривычно ему стало после деревенской тишины и малолюдства. Народу на вокзале — тьма тьмущая. Бегают туда-сюда, спешат. Носильщики тележками громыхают.

— Па-беригись!

Не отскочишь в сторонку — затопчут.

Прямо у поезда бабки торгуют жареными семечками. Петр не сдержался, купив кулечек, свернутый из старой газеты. Вроде не солидно для милиционера семечками баловаться при таком скоплении народа, но он же не при исполнении, да и на лбу не написано, где служит.

Покрутил головой, любопытствуя. Вокзал в Железнорудске построили в 1905-м и с той поры не ремонтировали. Зеленая краска на фасаде потускнела, пошла трещинами, а местами осыпалась вместе со штукатуркой, обнажая коричневые бока кирпичей. Половина оконных проемов закрыта щитами из досок. Но все равно красиво. Елисеев художником не был, однако красоту чувствовал душой.

Маленькую часовенку, пристроенную к основному зданию, переделали в лекторий. Кресты с куполов сняли, иконы на входе завесили кумачовым полотнищем с лозунгом.

Под лозунгом стоял патруль: три бойца с красными повязками на руках. Их внимание привлек сосед Елисеева, и они подозвали парня к себе.

— Товарищ красноармеец, подойдите, пожалуйста. Надо бы документики ваши проверить.

Дезертиров ловят, сообразил Петр. Ему и самому приходилось участвовать в подобных проверках. Красноармеец вздохнул, однако спокойно подошел к патрульным, полез за пазуху доставать документы. Событие рядовое, и Елисеев отметил его исключительно по привычке. Служба заставляла контролировать все происходящее. Даже то, что напрямую его не касается.

Но тут эхом грянул выстрел, потом второй. С деревьев небольшого парка, раскинувшегося по другую сторону железнодорожных путей, с карканьем сорвалась огромная стая ворон, заполонившая небо.