Под откос

Дмитрий Грунюшкин

Этот мастерски написанный триллер, стремительно мчащийся от одного непредсказуемого сюжетного поворота к другому, – о любви. О самом страшном предательстве, о войне против своих, о захвате заложников, о наемных убийцах, о боли, которую «ничто не излечивает – даже время»... Об ОМОНе, ГРУ, ФСБ... Но – прежде всего – о том, что нельзя сдаваться. Никогда. В поезде, захваченном террористами, в измученных сердцах героев, считавших себя обреченными на одиночество, среди крови, смерти, безумия... родится эта невозможная, недостижимая, как радуга, нереальная, как мираж, любовь. И полетит от страницы к странице, от коллизии к коллизии, от Сибири к Москве... Под откос?

5.

Водяной первым вошел в купе, скептически его осмотрел, и бросил сумку на верхнюю полку. Он демонстративно вальяжно измерил в два шага новое пристанище, цыкнул зубом, и уселся на диван, задрав на него ногу в ботинке.

Его старший товарищ молча сел напротив. Он казался спокойным, и только вспухающие желваки выдавали степень его раздражения. Лупоглазый поерзал на своем месте, устраиваясь поудобней, но тяжелое молчание не давало расслабиться. Макар был старшим в их паре, но Водяной по жизни не умел никому подчиняться. Его можно было заставить что-то делать силой или угрозой, но никак не приказом или распоряжением.

Макар был сильнее. Он мог сделать с Водяным все, что угодно, и при этом бы даже не запыхался. Но он не выпячивал свою силу, не пыжился, выставляя ее напоказ. И это расслабляло Водяного. В его мире сила, а, главное, готовность пустить ее в ход, должна была быть на виду, чтобы пресечь сами попытки проверить человека на крепость.

Сила без готовности — пустой пузырь. Сколько он повидал на своем веку здоровенных качков, а то и спортсменов-рукопашников, которые были непобедимы в спортивном зале или на ринге. А в реальной жизни шкет-распальцовщик одним своим напором, угрозами и отчаянной решимостью подчинял бугаев своей воле.

Тут был другой случай, но привыкший к совершенно определенным правилам поведения, Водяной постоянно забывался, и начинал относиться к своему товарищу пренебрежительно. Вот и сейчас он, пытаясь разрядить обстановку, жеманно пожаловался:

— Эх, зря мы оттуда свалили. С девками завсегда веселее. Хоть марамойки, хоть кто — не обязательно же перепихнуться. Главное — побазарить есть с кем. Без баб мужик чахнет.

Макар ожег его взглядом так, что Водяной поперхнулся словами.

— Слышь, ты, босота! — процедил Макар, в испепеляющем презрении раздавив, как окурок, высокое звание «босяка». — Ты забыл, щегол, что мы здесь делаем? Напомнить?

— Ты кого щеглом назвал? — попробовал возмутиться лупоглазый.

— Тебя, недоносок! — Макар даже не привстал и не повысил голоса, но от его интонации повеяло холодом могилы, так, что Водяной чуть не подпустил в штаны. — Хрен знает, зачем Хозяин сказал тебя с собой взять? Никакого толку от тебя нет, один геморрой.

— Да я на зоне знаешь, кем был?! — вскинулся обиженный Водяной. — Да я, если хочешь знать…

— Не хочу, — отрезал Макар. — Потому что и так знаю. Что думаешь, я кого-нибудь взял бы с собой, если бы все про него не узнал? Да про тебя, шпана, даже в ментовке столько не знают, сколько я знаю.

— Тогда в курсе, что за работа у меня на зоне была? — обиделся уже совершенно натурально Водяной.

— Да какая работа, — издевательски усмехнулся Макар. — Торпедой ты был, обычной Гориллой. У таких одно дело — завалить, кого пахан скажет — и все. Ни мозгов, ни разума. Одно слово — гориллы. Даже обставиться не умеете. Ткнул заточкой — и еще десятку подцепил, если охрана на месте не привалит. Хуже собак.

— А чего же я тогда на свободе? — прищурился Водяной.

— Да потому что повезло, сдернули тебя с кичи. Тут отработать одно дело. А потом опять на зону. А еще верней — на кочкарник, червей кормить. Не заслуживаешь большего.

Водяной зло хмыкнул, не зная, что возразить, откинулся к стенке, и раздраженно стукнул кулаком по верхней полке.

— А теперь слушай сюда, романтик криминального мира, — обнажил крепкие белые зубы в недоброй улыбке Макар. — То, что мне тебя Хозяин навязал — мне плюнуть и растереть. Для меня главное работу сделать. Если мне только покажется, что ты со своим быдлячеством представляешь хоть какую-то помеху делу…

Макар замолчал, пристально глядя в глаза напарника. Тот нервно усмехнулся.

— И че? Что сделаешь? Завалишь?

— Угадал, — растянул губы в холодной улыбке старший.

Водяной ощерился, будто ему сказали что-то очень смешное, но под ложечкой неожиданно засосало, и мелькнувший в глазах страх выдал его с головой.

— Да брось, Макар, — за деланной беспечностью Водяной пытался спрятать свою неуверенность. — Все сделаем как надо. Я если на что подписался, то не изволь беспокоиться. Все будет в лучшем виде!

— Вот и ладненько, — кивнул напарник, но глаза его остались ледяными.

Он понимал, что такие люди, как Водяной своего страха никому не прощают. Водяной будет только ждать момента, чтобы ударить в спину. Но ему было на это глубоко плевать.

— Распакуй инструменты, — он тщательно запер дверь купе и кинул Водяному сумку.

Тот засопел, ковыряясь с молниями. Вскоре на стол легли два пистолета — обычные с виду ПМ, но с чуть удлиненными стволами.

— Странные какие-то, — недоуменно почесал в затылке Водяной.

Макар не удостоил его ответом. Достал из другой сумки два металлических цилиндра, и уверенными движениями накрутил их на стволы.

— Опа! — обрадовался Водяной. — Глушаки! А я думаю — чего у них дула такие длинные! Толково снарядили!

— Ниче так, — согласился Макар. — Но настоящие, фабричные ПБ, а не эти самоделки, были бы лучше. Раз уж АПБ не по рангу. Хотя тебе бы я ничего сложнее заточки не доверил.

— А что за АПБ? — не стал обижаться Водяной.

— «Стечкин», только с глушителем, — пояснил старший. — Хорошая машинка. Двадцать патронов в обойме, длинный ствол, можно приклад пристегнуть, при желании бьет очередями. А с глушителем и вовсе страшная штука. Народ валится, а откуда стреляют — не понимают.

Он с любовью погладил металл пистолета.

— Да-а, — цыкнул зубом Водяной. — Все же крепко тебя в твоем спецназе головой повредили. От телок бежишь, а стволы тебе дороже баб.

Макар остро глянул на напарника, обрывая его философствования.

— Не баклань. Лучше машинку проверь и подготовь к делу.

— Да чего его проверять? Он же железный? — хмыкнул тот.

— Я сказал — проверь и приготовь к работе, — прищурился Макар. — Из-за таких вот самоуверенных… павлинов и срываются дела, — он в последний момент удержался, чтобы не назвать Водяного петухом — для бывшего зэка это было бы смертельным оскорблением. — Окажется ствол дерьмом забит, или пистолет в консервационной смазке, или боек сточен. И все, в самый интересный момент окажешься ты с голой жопой на морозе.

Водяной недовольно запыхтел, разбирая ПМ. Крыть было нечем, напарник был полностью прав. Через пять минут он удовлетворенно собрал пистолет обратно, звонко вщелкнул магазин, и положил ПМ на стол, победоносно глядя на товарища.

— Слушь, Макар, ты ж поди все уже разведал. Где Хазрата искать?

Макар насмешливо посмотрел на него, обтирая свой пистолет сухой тряпицей.

— А чего его искать? Он от тебя на расстоянии вытянутой руки. Прямо через стеночку на нижней полке сидит. Или лежит, уж не знаю.

Водяной сглотнул, прогнав острый кадык по тощей шее, и недоверчиво оглянулся, будто Хазрат действительно сидел у него за спиной.

— Гонишь, — не поверил он.

— Зачем? — пожал плечами Макар. — Он действительно едет в соседнем купе.

Водяной покрылся холодным потом, прислушиваясь к голосам за стенкой. При желании можно было разобрать даже некоторые слова. А он тут орал, как на базаре!

— Твою мать, — выдохнул он.

— Это точно, — осклабился до ушей Макар. — Тебя на зоне еще должны были научить — базар всегда надо фильтровать. Так что работа под боком, нужно только подождать немного…

… — В общем, пошли мы в лесок, обмывать звание. Я как раз майора тогда получил, а товарищ мой — капитана. Обмывка как происходит? На дно граненого стакана кладутся звезды, наливается полный, выпивается. При этом звездочки должны остаться в зубах. Сплевываешь звезды на ладонь, встаешь по стойке смирно, и четким голосом рапортуешь: «Майор Никифоров, представляюсь по поводу получения очередного звания!» И только тогда можно закусить.

— Сильно! — убедительно восхитилась Наталья, хотя правила «представления» прекрасно знала. В разных частях и ведомствах они отличаются лишь мелкими деталями.

Губы Ольги предательски подрагивали. Она пыталась сохранить серьезное выражение лица, но балагур Никифоров оседлал своего конька. Он так умело, в лицах, рассказывал армейские и милицейские байки, что у девушек уже не было сил смеяться. Их уже просто трясло, и продекламируй сейчас Леха главу из наставления по стрельбе из автомата Калашникова — девчонок снова скрючило бы от смеха. Просто по инерции.

— Вэ! Дэ! Вэ! — вдруг раздался рев из коридора.

Ольга даже подскочила на своем месте.

— Это еще что?

— Что происходит? — заинтересовано приподнялась Наташа.

— Да ничего особенного, — успокоил их Алексей. — Дембеля-десантники отрываются. Едут в последнем купе. Двое. С ними еще пара попутчиков. Бухие еще с отправления. Думаю, через полчаса будут уже без сознания.

В приоткрытой двери действительно возникло раскрасневшееся лицо бугая при полном параде. Отвороты камуфляжа обшиты белым кантиком, жесткие голубые погоны размером со взлетную полосу, аксельбанты, вся грудь в значках, среди которых не было, разве что, ордена «Мать-героиня».

— Братан? — то ли спросил, то ли констатировал он, заметив тельняшку Никифорова. — В каком полку служили?

— Если и братан, то сильно старший, — добродушно усмехнулся Алексей. — РВВДКУ. И когда я там служил, ты еще пеленки пачкал.

— Ты зачем меня обижаешь? — насупился дембель. — Че еще за «дэкэу»?

— Рязань, — хмыкнул Никифоров.

— А, это институт офицерский что ли? — дошло до десантника.

— Это для вас, малышни, он институт, — Леха подмигнул. — А в мое время — командное училище.

— Дык ты это…шакал что ли? — покачнулся в дверях боец. — А че не по форме?

— Майор, воин, — сузил глаза Никифоров, не уточняя, что майор он не армейский, а милицейский. А в десанте дальше лейтенанта не выслужился. — И ты, пока военник в военкомате не отметишь, тоже на службе. А за «шакала» я таких как ты мокрой портянкой топил. Расслабился, дембель? А ну, подобрал сопли! Равняйсь! Смирно! — рявкнул он. — Шагом марш спать!

Десантник икнул, рефлекторно вытянулся «во фрунт», и отшагнул обратно в коридор.

— Айда, братуха! — подоспел его товарищ. — Ты чего, купе перепутал?

Его вихрастая белая голова просунулась в дверь.

— Здрасьте! Вы не обращайте внимания, мы тут домой едем. Если мешать будем — сразу скажите. А лучше к нам заходите, у нас весело!

— Ага, мы видим, — покачала головой Ольга. — Спасибо за приглашение, но мы, пожалуй, тут посидим. Хорошо?

Двадцатилетний мальчишка в десантной форме согласно махнул головой, едва не шарахнув ей по косяку.

— Если кто приставать будет — только свистните! Мы тут…сразу…ага!

Он вывалился в коридор, где его ждал друг.

— Вэ! Дэ! Вэ! — заорал было тот.

— Тихо, бля! — гаркнул на него белобрысый. — Проводника разбудишь!

Неизвестно, чем их напугал «полупроводник», но они резко перешли на шепот.

— Вэ! Дэ! Вэ! — едва слышно просипели они хором, и побрели к своему месту, сначала тихо, а потом все громче распевая песню.

— Расплескалась, синева, расплескалась, — донеслось из коридора, пока дверь купе не захлопнулась, отрезая звуки.

— Ох, блин, защитнички, — засмеялся Леха.

— А что там с представлением-то? — напомнила Наталья.

— А! Ну, чего? Я хряпнул свой стакан, звезду сплюнул — майорская-то большая, да одна — красота. Представился. Пришел Валеркин черед. Тот стакан хлопнул, звезды на ладонь. Представляюсь, мол, по поводу капитана, и все такое. А Ромка ему — а чего звезд-то три всего? Опять в старлеи представляешься? Давай искать — нету четвертой. Валерка в панику — проглотил! И тут сразу у него и в горле, и в кишках чего-то закололо. Скорую мне! — орет. — Помираю! Бандитские пули миновали, а своя звезда убивает! Серега, гад, еще подъелдыкивает — мол, переваривай срочно, а то пойдет естественным путем — порвет там все к едрене фене, у проктолога любимым пациентом будешь. На скамеечку его уложили, по мобиле наряд вызвали, свои-то быстрее «Скорой» довезут. Тот лежит, бледный, концы отдает уже, последнюю волю слабым голосом диктует. А из кармана нагрудного звездочка выкатывается. Он, оказывается, когда их оттуда выгребал, одну пропустил. В общем, с тех пор кличка «Звездочет» к нему намертво приклеилась.

Девушек согнуло от хохота, а Леха только помаргивал невинно, словно не понимал, что их так развеселило.

За окнами вагона смеркалось. Придорожные кусты сливались в трудноразличимые груды веток и листьев, зелено-голубой лентой проносясь за окном. Мерный перестук колес убаюкивал. Небо густо темнело, наливаясь вечерней лиловой синевой. Рябь уже темных облаков казалась гигантской маскировочной сетью, сквозь прорехи которой еще просвечивало золото заката.

Некоторые пассажиры поезда уже отходили к тяжелому тревожному сну, подкошенные ударной дорожной дозой алкоголя.

Ольга бросила взгляд на часы, и засобиралась.

— Мне нужно, — ответила она Наташе, которая уговаривала ее еще задержаться. — Детвору пора по койкам разгонять, напарница одна с этими бесятами не справится. И так уже на меня злится, наверное.

— Я провожу, — поднялся Леха.

— Не стоит, — попыталась отказаться Ольга, но Леха был непреклонен.

— Мало ли какие тут еще дембеля по поезду шляются!

Ольге пришлось согласиться, хотя на память ей пришли вовсе не пьяные, но безобидные пацаны в военной форме, а те два неприятных типа, что заглядывали в их купе, пока Алексей курил.

Оставшись с Ольгой наедине, Леха снова разом онемел. Он проклинал этот свой мозговой паралич, но ничего не мог с собой поделать. Ее зеленые глаза лишали его воли. Он молча, как здоровый, но туповатый пэтэушник за отличницей, топал вслед за Ольгой по вагонам. Единственное, на что его хватало — это предупредительно открывать перед ней двери. Один раз он даже улыбнулся ей, но сам почувствовал, что его гримаса больше похожа на оскал перепуганного волка, и больше не рисковал.

В коридоре «полупроводник» колдовал над электроугольным водонагревателем, и Леха с трудом удержался от соблазна хлопнуть его по выставленной тощей заднице. Скорее всего, этот мальчишка, компенсирующий тщедушность напускной серьезностью, граничащей с суровостью, такой панибратской шутки бы не оценил. Чем-то он напоминал соседского щенка ирландского сеттера, который почему-то решил, что он может не только уток поднимать, но и дом сторожить, да еще и бультерьеров другого соседа потрепать.

Они прошли через вагон-ресторан, еще работающий, но малолюдный — пассажиры предпочитали коротать дорогу в своем купе, с лично купленной бутылочкой, без риска отравиться ресторанной «паленкой». Заняты были только два или три столика, за которыми относительно мирно гуляли небольшие компании. Человек в белом халате — то ли повар, то ли еще какой сотрудник вагона — сидел у раздаточного окошка, и гипнотизировал гуляк, явно пытаясь внушить им, что пора расходиться. Но те определенно были гипноустойчивыми, и на сверлящий взгляд «ресторатора» обращали внимания не больше, чем на мелькающие за окном деревья.

— Во сколько закрываетесь? — остановился Никифоров.

— Желаете посидеть? — с неприязненной радушностью поинтересовался человек в белом.

Леха с мимолетной надеждой глянул на аккуратно шагающую по проходу между столами спутницу, но тут же отбросил эти мысли.

— Да нет, спасибо. Просто мне знакомую нужно проводить, возвращаться же через вас придется.

— За час управляйся, — скабрезно ухмыльнулся работник. — Или потом будешь ждать до станции, и по перрону обходить.

— Спасибо за информацию, — ожег взглядом непрошенного советчика Никифоров, разом стерев с его лица сальную улыбочку. — Я ее учту.

Повар пробурчал ему вслед что-то неразборчивое, и вернулся к сеансу гипноза.

Группа малышни ехала в последнем вагоне. Несмотря на летний сезон отпусков, дополнительные поезда были невелики — большая часть пассажиров предпочитала хоть и дорогие, но более комфортабельные фирменные поезда. Впрочем, последним вагон был только по нумерации, а на самом деле он был первым от локомотива. По старой традиции, которая гласила, что «в Москву поезда идут „раком“, отсчет вагонов начинался с хвоста поезда.

На межвагонных площадках нещадно мотало, и стоял страшный грохот. Уже перед последним вагоном в переходе так тряхнуло, что Ольга чуть не потеряла равновесие. Алексей метнулся к ней быстрее атакующей кобры, и крепко, но нежно, ухватил за локоть.

Несколько нескончаемо долгих секунд они смотрели друг на друга в грохочущем полумраке площадки, пока распахнутая сзади тяжелая дверь не хлобыстнула, закрывшись по инерции при очередной судороге тысячетонного сочлененного чудовища.

Никифоров вздрогнул, и отдернул руку, словно он не поддерживал свою мечту под локоть, а как минимум ухватился за ее грудь. Ольга сделала шаг назад, и оказалась в тамбуре своего вагона. Она перевела дух, только сейчас поняв, что все это время не дышала.

— Ну… — тихо сказала она, отвернувшись к окну, чтобы ее не выдал блеск глаз и предательский румянец на щеках. — Вот я и пришла. Спасибо.

— Не за что, — глупо ответил Леха.

Он судорожно пытался расшевелить свои мозги. Да что там расшевелить — хотя бы просто запустить их! Ведь сейчас Ольга просто развернется, нажмет на ручку двери, и исчезнет. А он так и останется здесь, в прокуренном тамбуре, с ватными ногами, мокрым песком в голове вместо мозга, пустым сердцем и отчаянным пульсом в висках, который гремит сильнее, чем колеса поезда на стыках рельс.

Но она почему-то медлила. Ее лицо отражалось в темном стекле поезда, который протискивался сквозь сибирскую ночь. Скользящие тени снаружи, тени на резко очерченных скулах от неяркого верхнего света слабой лампочки, тень от свалившейся на лоб непокорной челки, глубокие тени вместо глаз…

Только даже сквозь эти непроглядные тени Алексей чувствовал ее взгляд, направленный на него. Прямо ему в душу, в сердце.

— Я… Оля… Ты знаешь… — сквозь скрутившие горло спазмы продавил Леха.

— Знаю, — бесцветно отозвалась Ольга. — Знаю.

— Нет, не знаешь! — вдруг рассердился Леха. — Не можешь знать. Я уже давно, много лет… Еще когда первый раз тебя увидел… Фотографию твою…

— Нет, Леша, не надо! — отчаянно воскликнула Ольга, оборачиваясь к нему.

Никифоров запнулся об ее взгляд. Боль, страх, вина, надежда… В этом взгляде было так много всего, что Леха растерялся.

— Ты очень хороший, Леша! — Ольга шмыгнула носом. Казалось, что она вот-вот расплачется. — Но ты же знаешь… Ты сам все знаешь… Я… Мы… У нас ничего не получится!

Ее голос неуверенно вибрировал. Она даже не столько утверждала, сколько просила у него подтверждения. Но Леха не слышал этого, оглушенный словами «Нет! Не надо! Не получится!» И сам ведь понимал, что не получится, потому и боялся. Потому и был готов к поражению. Чтобы девушка погибшего друга ответила взаимностью — это из области дешевых телемелодрам.

Утрись, парень! Она любила Сашку Лосева. А его больше нет. В том числе и по твоей вине. Это ты не успел его спасти. Это ты чувствовал, что что-то не так, но не остановил его. Не задержал колонну. Не затребовал «броню». Не уточнил обстановку. И ты ничуть не похож на Сашку. Ты его не только не заменишь. Нет! Ты всегда будешь о нем напоминать самим фактом своего существования. Тем, что ты его знал. Тем, что ты допустил, чтобы он, и еще три десятка отличных парней, погибли. Тем, что ты смеешь жить, а они — нет. Так что скажи спасибо, что она тебя хотя бы не ненавидит. И отвяжись от нее. Дай ей забыть. Не отбросить в беспамятье, а затянуть живую кровоточащую рану новой кожицей, которая всегда будет болеть и напоминать о себе, но уже не будет грызть и терзать душу голодной собакой и угрожать жизни и рассудку. Не ковыряйся в этой ране любопытным корыстным пальцем. Не надейся построить счастье на беде, любовь — на смерти.

Он понурил голову, и изменившимся голосом выдохнул:

— Да… Мы оба знаем… Не нужно было мне… Прости…

Вот сейчас нужно бы уйти, но Леха опять смалодушничал. Это было бы как-то… картинно, что ли, словно и впрямь из телесериала. И еще… Безнадежная надежда, даже не свеча под ливнем, а никому не видный уголек в насквозь промокшем фитиле этой свечи… Еще секунду рядом с ней… Уйти не так, не отрубив концы…

— Ты не правильно понял, — покачала головой Ольга. — Все не так.

— Да, все не так, — эхом отозвался Никифоров. — Все совершенно не так. Все не правильно.

Она посмотрела в его опустошенные глаза, и качнулась вперед. Но в этот момент дверь в тамбур распахнулась, и Ольга отшатнулась обратно, так и не сделав этот шаг.

— Здрасте, Ольга Николаевна, — сердито заявил лобастый мальчишка лет десяти, коротко стриженый, и с некрасивыми большими очками в роговой оправе на веснушчатом носу. Он исподлобья рассматривал Никифорова, потирая дужку очков, когда-то сломанную, а теперь замотанную простой синей изолентой.

— Здравствуй, Максим, — даже обрадовалась Ольга. — Как дела в нашей группе?

— Нормально дела, — пожал плечами пацан, не сводя взгляда с Алексея. — Светлана Игоревна вас давно ждет, ругается.

— Вот я и вернулась, — Ольга почему-то говорила извиняющимся тоном, даже немного заискивала перед мальчишкой. — Ты не задерживайся, спать уже пора.

Она замешкалась, боясь посмотреть на Никифорова.

— Ну, я пойду, меня ждут. Завтра увидимся.

— Спокойной ночи, — неловко попрощался Леха. — До завтра.

Ольга кивнула головой, и исчезла за тяжелой дверью, так и не посмотрев в его глаза.

— Как тебя звать? — вздохнул Леха, доставая сигареты.

— Вы же слышали, — совсем по-взрослому усмехнулся мальчишка. — Максим.

— А меня — Алексей, — представился Леха.

— Очень приятно, — хмыкнул Максим. — А вы зачем сюда пришли?

Леха удивленно посмотрел на него, пожал плечами.

— Ольгу…Николаевну проводил. А ты чего в тамбуре делаешь? Покурить вышел?

— Я не курю, — не поддержал шутку мальчишка. — Это вредно.

— Она твоя учительница?

— Ага, — в голосе мальчишки послышался вызов.

Никифоров понимающе похлопал его по плечу, при этом Максим демонстративно отстранился.

— Похоже, парень, мы с тобой оба в пролете, — вздохнул Алексей.

— Да? — недоверчиво покосился Максим.

— Абсолютно. Во всяком случае — я точно.

— Бывает, — с облегчением успокоился мальчишка. — Она красивая.

Алексей с трудом удержался от смеха, не желая обидеть этого не по годам серьезного мужичка, и присел на корточки, опершись спиной об стенку.

— Кто тебе очки-то сломал?

— А! — пацан пренебрежительно махнул рукой, присаживаясь рядом. — Постоянно ломаются. Если вы думаете, что ко мне кто-то пристает, то зря. Просто я неуклюжий. Постоянно то сяду на них, то еще что. Поэтому и хожу в таких. Мне папа несколько раз покупал дорогие. Но они у меня не держатся. Или сломаю, или потеряю.

— А кто твой отец?

— Папа, — подчеркнул это слово Максим, — большой человек. Так мама говорит. Он раньше бизнесом занимался. А теперь во властных структурах.

Мальчишка явно повторил чьи-то чужие слова, но сделал это со снисходительной усмешкой.

— Я уже бывал в Москве, — продолжил Максим. — Но с классом же интереснее.

«И с Ольгой Николаевной», — добавил про себя Алексей. Встреча с этим пареньком странным образом подняла ему настроение. Вроде бы, и ситуация — нарочно не придумаешь. Сидят два несчастных влюбленных, можно сказать — соперники. Одному десять, другому под сорок. Обхохочешься…