Стихи обо всем

Дмитрий Воденников, 2020

«Поэт – человек, который слышит слово. Слово – это то, что отличает нас от животных. А с другой стороны, поэт – одно из самых древних животных со времен гибели динозавров. Поэт – маленький зверек. В сущности – крыса. Поэт – мелкий хвостатый зверек, который первым чувствует приближение катастрофы. Только бежать с корабля ему некуда. Пусть не будет катастроф. С остальным мы справимся». Дмитрий Воденников В книгу включены объективно лучшие стихотворения, ставшие неотъемлемой частью поэтического облика нового тысячелетия.

Стихи обо всем

Влюбленные смотрят друг другу в глаза, но не видят тебя, а видят куски мешковины и куклу из тряпок. — Посмотри на меня! — Я совсем не твоя судьба, я товарищ тебе, твой любовник, цветок и собака.

…Кстати, о собаке. Когда я ложусь спать и выключаю свет, она стоит внизу у кровати, там, в темноте, и терпеливо ждет, когда я ей дам команду: — Иди сюда. (Она очень воспитанная собака). И вот я говорю: иди ко мне! — и она начинает прыгать, прыгать, как оглашенная, цепляясь передними лапами за кровать, вытягивая морду, подрагивая невидимыми миру ушами, карабкаясь и срываясь.

Она так отчаянно хочет выбраться ко мне из этого мрака, так хочет забраться сюда, под защиту, в привычную жизнь, на подушку, в родное тепло, что мне вдруг начинает казаться, что это другой мрак и другие прыжки…

Как будто я зову ее из тьмы, она прыгает, прыгает и когда-нибудь не допрыгнет.

1.

Пасха. Буддийский божок сидит на порожке —

попой ко мне, мордой к балкону

(весь обласканный солнцем, с хвостиком

посередке),

буркает на прохожих, заливается периодическим

басом.

— Ну что, — говорю, — Барабашка, не веришь

в нашего бога?

Обернулся божок, улыбается, не отвечает.

2.

А ведь раньше было не так: вот уж любили

друг друга — так это любили,

ссали на место, бегали друг за другом,

я с мокрой тряпкой — за ней, а она —

от меня и по кругу,

забивалась черным комком под трубу в туалете,

закрывала глаза, утыкалась мордою в угол,

и, как цуцик, дрожала и была так тлетворно —

моя.

А бежать было некуда: был я один на свете,

круглый как бог и безжалостный как земля.

И так все это было по-пахански, по-лагерному,

скучно, невыносимо,

что однажды она приползла ко мне утром

(четырехмесячная), после очередных побоищ,

вскарабкалась мне на грудь,

легла и заснула,

и такая тоска воцарилась,

что я только смотрел брезгливо

на нежный ее звериный затылок,

на поникшие уши ее, на пахучий детский висок —

и вдруг так отчетливо понял: Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

И УЖЕ НИКОГДА НЕ СМОГУ ПОЛЮБИТЬ —

НЕ ПОЛУЧИТСЯ.

…а когда мы очнулись — уже наступила весна

и мы спали обнявшись, как две разноцветные

гусеницы,

и сквозь наши горячие руки

бил любви равнодушный ток.

3.

Вот и мы… Как устанем мы оба, и ты скажешь

мне «уходи»,

соберу я в солдатский мешок свои плюшевые

игрушки,

миску, ложку, лоток, поводок, все собачьи

справки свои,

и вползу попрощаться с тобой

и — усну на твоей груди…

Но уже на будущий год — я проснусь

равнодушной кошкой.

4.

Потому что любовь прохладна. — И никакая она

не твоя,

да и я никакой не бог, чтобы быть беспощадным

и душным,

ведь горячей — бывает шкурка, твой живот

и моя рука,

а любовь, что меж нами течёт, как изнанка

цветка, — равнодушна.

5.

Даже страшно подумать, что я,

тут живущий который год,

ничего не знал про любовь (и так много уже

не узнаю) —

а цветок открывает утром свой большой

темно-розовый рот,

ну а там темно-синий огонь — непогашенный —

полыхает

и не гаснет… За этот измятый на солнечном ветре

огонь

ты отдашь постепенно — и тело, и ум, и ладонь,

с нарисованной в детстве чудесной и скушной

судьбой,

но кому интересно, чего там сгорело с тобой.

7.

Вот и мне безразлично… Ни с женским душным

пупком,

ни с мужским безобразьем, ни с пишущим

человеком,

ни с собакой (ударишь ее, а она — уже лижет,

любя)…

— Я хочу быть солнцем косым и прохладным

ветром,

и цветком — распускающимся без меня.

8.

Потому что не надо «достроить»,

а надо разрушить себя,

перейти мал-помалу в осознанный блеск

и пробел —

растрепавшейся буквой на кончике языка,

чтобы то, что ты хочешь сказать, ни один

повторить не хотел.

9.

Ты сегодня себе обещал: в этот год

и на несколько лет

(сколько есть их) вперед, — улыбающийся

и безоружный,

я смотрел и буду смотреть в равнодушный

трепещущий свет,

ни круглей, ни румяней

которого нет — и не нужно.

10.

Но тогда — отчего мне так жаль — что во тьму,

потоптавшись, пойдет,

недолюбленный мной,

этот шелест и трепет и пыл:

эта грубая женская жизнь, этот твердый

мальчишеский рот,

и скулящий комок темноты, что я на руки брать

не любил…

11.

— Оттого, мой хороший, и жаль,

что в конце бесконечного лета,

(а сейчас я с тобой говорю — у кровати —

из тьмы и огня),

ты был круглым солнцем моим

и моим беспощадным ветром,

и единственным страшным цветком,

раскрывавшимся — для меня.