Кольцевая дорога

Дмитрий Владиславович Попов

Молодой небоходец по непонятной причине лишился своего редкого дара. По несправедливому обвинению судья изгоняет Эйгора из родного города. Юноша должен найти Кольцевую дорогу. Только попав в ее странный поезд, Эйгор может узнать, как ему вернуть свой дар небоходца. Но прежде он должен помочь девушке-воину вновь научиться держать в руках оружие и достать упавшее в пропасть волшебное перо… Юноша не знает о том, что обратного пути для него больше нет. Зато теперь у него есть Кольцевая дорога!

2. Самая суровая кара

Городок у нас мирный, разбойников в нем не водится. С законом люди живут в ладу. Могут, конечно, поругаться с соседом, подраться сгоряча или окна ему побить по пьяному делу. Это бывает. А еще, случается, молодежь городская загуляет, станет посуду трактирную бить, мебель ломать. Тогда стража загулявших окоротит и приберет, но с разбором: тех, которые победнее, в тюрьму на денек-другой упрячет, чтоб горячие головы остудить, а тех, которые побогаче, родителям доставит — нате, мол, сами разбирайтесь со своими чадами. Потом городской судья господин Вилим дело разберет, пошлину свою судейскую возьмет, штраф выпишет. Ну и убытки трактиру заставит возместить, разумеется. В таких случаях хозяева не стеснялись, писали в убытки все, что было и чего не было. Поэтому гулять выходило дорого и накладно. Богатому семейству за сыночка заплатить недолго, деньги у них есть. А вот бедному никак. Отрабатывать убытки да назначенную пошлину судейскую приходилось порой и год, и два. А куда денешься? Сам виноват. Еще и по этой самой причине старался я подальше от трактиров держаться. Хотя если честно признаваться, то всякое бывало. Коли попала вожжа под хвост и пиво в глотку, то остановиться тяжело. По себе знаю. Ну да не о том речь.

До сих пор, по счастью, в тюрьме бывать мне не приходилось. Говорили мне, что спится в ней тяжело, беспокойно. Ну, это тем, должно быть, кого совесть мучает. И к тому же я целый день на поле провозился, устал как собака. А в тюрьме, оказывается, и тюфяк соломенный есть, и подушка. Даже одеяло, хоть и плохонькое, имеется. Донес я голову до подушки и сразу уснул. Не помешало даже то обстоятельство, что без ужина остался. То ли забыли охранники впопыхах, то ли сэкономить решили. Ну да я не в обиде. Обошелся и так. Только и успел, что о матушке подумать: как она там? Сильно ли беспокоится обо мне? И уснул.

Глаза открываю, а уже утро. Небо все тучами затянуто. Дождь на улице идет, нудный такой, осенний. Я спросонья даже подумал, что вот хорошо это я успел вчера погоду захватить, в поле потрудиться. Потом глаза протер, огляделся кругом, вспомнил где нахожусь и приуныл. Принесли завтрак: хлеб да пиво. Сильно разбавленное, вода водой. И хлеб зачерствел уже, почти сухарь. Но я проголодался, все до крошки съел.

Сижу, смотрю, как дождь сквозь решетку по стеклам лупит. Непогода разгулялась вовсю, и судя по всему, надолго. Осень. Промозгло стало в тюрьме, сыро. Я в своей старой куртке продрог. Встал, походил по полу, согрелся. Мог бы и по стенам пройтись, и по потолку, да что-то не хотелось.

Принесли обед: гороховую похлебку и хлеб. Хлеб на этот раз был получше, не такой черствый. Дождь все лил и лил, и я чего-то приуныл. Дело-то мое все никак не разрешится.

Наконец пришли за мной. Господин Утрир, судейский чиновник, стражник, я его знаю, Герхардом звать, и кузнец. Крепкий парень из заречного хутора, имени его я не помню. Кузнец надел мне на пояс цепь с замком. Другой конец цепи он замкнул на поясе Герхарда. В ответ на мой удивленный взгляд стражник пояснил:

— Ты же небоходец, парень! Так что сам понимаешь — без этого никак.

Ну да, понимаю. Однако расстроился я. Вижу, что дело серьезное: в преступники меня записали. Хоть и не виновен я, не выпустят теперь без суда. Хоть бы, думаю, поскорее разобрались. Ну да судя по всему, тянуть не станут.

И верно: господин Утрир сделал знак, и Герхард вывел меня из камеры. Поднялись мы наверх, в его кабинет. Господин Утрир давай меня расспрашивать: где я вчера был, что делал, и кто может это все подтвердить. Еще про Хромоножку спросил, не собираюсь ли я на ней жениться. Удивился я этому вопросу. Сговорились они с Дерриком, что ли? Зачем мне на Лайзе жениться?

— Нет, — отвечаю, — не собираюсь.

Он молча посмотрел на меня, записал мой ответ и протянул мне бумагу:

— Читать умеешь? Ознакомься и распишись.

Потом забрал ее и ушел, а мы с Герхардом остались вдвоем.

— Глупец ты, парень! — говорит мне стражник. — Если бы ты собирался на девице жениться, господин судья мог бы тебя пожалеть. За твой талант по выращиванию Облачных Жемчужин, столь нужный городу. А лет через десять, глядишь, и рассчитался бы ты с казной за пропавший небесный плод и жил бы дальше припеваючи. Так что не горячись, парень, и не вздумай, в случае чего, отказываться. Иначе дело может обернуться для тебя плохо. Гляди, наплачешься потом!

Я промолчал в ответ, но, кажется, начал догадываться, к чему все идет. Нет, думаю, не дождетесь вы такого от меня. Господин Утрир отсутствовал долго, но наконец вернулся, и меня повели к судье.

Судья господин Висим уже сидел за своей высокой конторкой. Он был облачен в темный служебный сюртук, на голову надел черную шляпу, и оттого походил на ворона. Худого и длинного ворона с черными усталыми глазами.

— Ты обвиняешься в краже Облачной Жемчужины, Услет! — заявил он мне. — Не хочешь ли в этом признаться?

— Я ее не брал, Ваше Судейство! — отвечаю я.

— Жаль! — говорит он. — Это позволило бы выиграть время. И возможно, смягчило бы твой приговор. Не передумаешь?

— Нет.

— Тогда приступим к процедуре опроса свидетелей.

И господин Висим начал вызывать их по одному. Сначала он пригласил Хромоножку. Когда она вошла, я просто обомлел. От недавней хромоты не осталось и следа: девица словно протанцевала по комнате и остановилась напротив судейского места. Какие там слезы, Лайза готова была прыгать от радости. Ну еще бы, подумал я, любой на ее месте быстро бы утешился, если бы с ним случилось такое чудо.

— Когда ты обнаружила Облачную Жемчужину? — спросил ее судья.

— Вечером, господин Висим.

— Где ты ее нашла?

— Она лежала на окне в моей комнате.

— Окно было открыто?

— Да, господин судья.

— Куда оно выходит?

— На зады нашего с матерью домика. Оно смотрит прямо на малинник.

— А скажи-ка мне, Лайза: можно ли к твоему окну подобраться так, чтобы было незаметно с улицы?

— Да, господин судья! — подтвердила девица.

— А кто, по-твоему, мог положить Жемчужину на окно?

— Не знаю, господин судья.

— Ты говорила господину Утриру, что попросила стоящего здесь юношу принести тебе Облачную Жемчужину. Так ли это?

Хромоножка смутилась.

— Я была очень расстроена, господин судья. Я поссорилась с матерью, заплакала и…

— Но ты просила господина Услета об этом?

— Ну… да, господин судья.

— Что он тебе ответил?

— Ну… он ничего не успел мне сказать. Тут появился господин Расвич, и… Эйгор ушел.

— А что ты сделала с Жемчужиной?

— Я ее тут же съела, господин судья.

— И сразу перестала хромать?

— Да.

— Ну разумеется! — проворчал господин Висим. — Кто бы сомневался. Если понадобится, Лайза, я вызову тебя снова.

Девица, будто стрекоза, легко выпорхнула из комнаты.

— Теперь ты, Эйгор Услет! — обратился ко мне судья. — Вчера на городской плотине ты обнимал Лайзу Вистень. Зачем?

— Она плакала, Ваше Судейство. Я всего лишь пытался ее утешить.

— В каких отношениях вы с ней состоите?

Я почему-то покраснел. А после пожал плечами.

— Иногда я им помогаю… Ну, продуктами там, или по хозяйству чего сделать, если нужно…

— Где ты был вчера после полудня?

— На своей делянке, Ваше Судейство.

— Дежурный наблюдатель утверждает, что ты отлучался с поля.

— Ну, я пообедал на Столовой горе. А потом спустился в город.

— Зачем?

— Мне нужны были грабли, Ваше Судейство.

— То есть ты заходил домой?

— Да.

— Кто может это подтвердить?

— Ну, матушку я дома не застал… Э-э, даже не знаю…

— То есть никто?

Ответить мне было нечего.

— Плохо это, Услет! — сказал судья раздраженно. — В это время с твоего поля пропала Облачная Жемчужина, а чуть позднее она оказалась у Лайзы Вистень, девушки, которая просила тебя принести ей небесный плод. И которую утром ты обнимал на глазах у всего города. Ты уверен, что ничего не хочешь мне сказать?

— Я не брал Облачной Жемчужины, Ваше Судейство! — упорствовал я.

— Но и алиби у тебя нет, Услет.

— Чего нет, Ваше Судейство? — не понял я.

— Это значит, что ни свидетели, ни известные суду обстоятельства не могут подтвердить твою невиновность.

— Поговорите с моей матушкой, Ваше Судейство! — попросил я. — Она скажет вам, что я всегда был честным человеком.

Господин Висим тяжело вздохнул.

— Я приглашу госпожу Услет. Позднее.

Я понял, что дело мое плохо.

— Как небоходец, могу я потребовать суда Дневной Звезды?

Судья поморщился в ответ.

— Разумеется, это твое право. Но подумай, стоит ли это делать?

— Стоит, Ваше Судейство!

Господин Визим пожал плечами.

— Господин Утрир, распорядитесь принести из хранилища Дневную Звезду.

Это была маленькая красная или оранжевая ягода. Иногда и желтая, если не дозрела. Когда сладкая, а когда и кислая на вкус, если росла дичком. Вызревала она не на грядках, как Облачные Жемчужины, а в густых зарослях диких небесных трав. Дневные Звезды не исцеляли от недугов. Зато с их помощью небоходцы обретали свой дар. Семилетним мальчишкой я попробовал ее впервые. И после этого собственными ногами поднялся в небо.

Иногда случалось так, что дар у небоходца ослабевал. Почему? Как говаривал мой отец: Дневная Звезда и чистая совесть помогают нам держаться в небе. Так передала мне его слова матушка. И это была правда. Каждый небоходец ее нутром чувствовал. Потому что совесть переставала быть чистой, и дар слабел. Но с помощью Дневной Звезды можно было его укрепить. Если же груз на совести небоходца становился слишком тяжелым, то небесная ягода, наоборот, могла лишить его дара. Это и был суд Дневной Звезды. Последнее, так сказать, испытание его совести.

Господин Утрир вернулся быстро. Он вручил мне красную ягоду, взятую с небесных полей. Я ее съел. Странно: в этот раз Дневная Звезда оказалась не кислой и не сладкой, а горькой. Я поморщился, но все же проглотил ее. И вдруг почувствовал, что больше не могу подняться наверх. Не могу летать. Хотя этого быть не могло. Просто не могло: ведь я же не брал Облачной Жемчужины. И все-таки это случилось: я утратил свой дар.

Меня будто по голове палкой ударили. Я стоял оглушенный и тупо смотрел на господина Висима. Он меня о чем-то спросил, но я не расслышал. Будто сразу оглох и онемел. Когда это прошло, я признался, что больше не могу ходить по небу.

Судья меня еще о чем-то спрашивал. Может быть, даже много раз. Только все без толку. Я молчал. Самое главное я уже сказал, а все остальное было ни к чему. Пустые слова.

Но хотя я и заявил судье, что больше не могу ходить по небу, сам я в это еще не верил. Не мог поверить. Ведь не брал же я этой Жемчужины, и совесть моя была чиста! Снова и снова пробовал я мысленно шагнуть вверх. И тут же падал обратно. Десять раз пробовал и больше. Губу прокусил до крови, только без толку: воздух больше не держал меня. Небо закрыло для меня свои двери.

Я почувствовал, что устал. Если бы я мог, то опустился бы прямо на пол и сидел на нем. Может быть, даже и лег, только Герхард не позволил. Схватился за свой конец цепи и потянул вверх. Я вздохнул и остался стоять. Суд все-таки.

Судья Висим оказался неплохим человеком, он не стал затягивать дело. Быстро зачитал приговор: изгнание из Эриака, та самая кара. По закону, все верно. И отправил меня назад в тюрьму, чтобы я пришел в себя. Очухался, так сказать. С меня даже цепь сняли: зачем она теперь?

Эту ночь я уже не спал. Сидел на лавке и смотрел в темное окно, слушал, как дождь стучит по крыше. Он все шел: мелкий, почти неслышный. Долгий осенний дождь. Я думал. Но мысли мои ходили по кругу. Я не крал Жемчужины, и значит, был невиновен. Но суд Дневной Звезды лишил меня дара. Значит, я был виновен. Но в чем? Ведь Жемчужины я не крал. В чем же моя вина? Опять начинай все сначала.

Задремал я под самое утро. Показалось: только глаза закрыл, и уже принесли завтрак. Я его даже поел, хоть и без всякого желания. Потом пришел господин Висим.

— Я к тебе с неофициальным визитом, Услет! — сказал он мне.

— Это как? — вяло поинтересовался я.

— Это значит, что я пришел к тебе не как городской судья, а как частное лицо! — объяснил он, присаживаясь на лавку рядом со мной. — Мне нужно поговорить с тобой.

— О чем, господин Висим?

— О ком! — поправил он меня. — О тебе. По закону ты изгнан из города. Что ты думаешь делать дальше?

— Не знаю, — ответил я правду.

— Есть тебе куда идти?

— Нет.

— А родные в других городах есть?

— Я последний в своем роду, господин Висим.

Мы помолчали. Дождь стучал в окно.

— Ты вроде бы неглупый молодой парень, Услет! — сказал судья. — Скажи мне, чего ты хочешь?

— Вернуть свой дар небоходца! — ответил я не раздумывая.

Так оно и было.

— Хорошо! — кивнул головой судья. — Думаю, тут я смогу тебе помочь.

Я изумленно взглянул на него. Он может вернуть мне мой дар небоходца?

— Я могу указать тебе путь! — объяснил господин Висим. — Пойдешь?

— Конечно! А куда нужно идти?

— Ты слышал про Кольцевую Дорогу, Услет? — спросил меня судья.

— Матушка рассказывала мне про нее в детстве. Я думал, что это сказка.

— Я тоже так считал! — сказал мне судья. — Пока не встретил старика Вауса. Ты помнишь его, Услет?

— Он умер в прошлом году, весной.

— Да. Хороший был охотник. Так вот, однажды, будучи еще молодым, Ваус отправился на север. Он шел три дня и добрался почти до предгорий. Уже на закате Ваус увидел реку. Большую и полноводную реку, через которую был перекинут мост. Мост был каменный, с тремя мощными опорами, которые легко выдержали бы напор воды даже в самый сильный весенний паводок. Ваус поднялся на мост и увидел рельсы. Рельсовую колею, если ты понимаешь, о чем я говорю. Ваусу стало интересно. Охотник решил, что утром осмотрит все как следует, а пока развел костер у самого схода с моста. Солнце село, и он начал готовить себе ужин. Вдруг Ваус заметил движущиеся огни на той стороне реки. Потом послышался гудок паровоза. А потом охотник увидел, как поезд прокатился через мост и остановился прямо у разведенного им костра. Паровоз стравил пар, а в вагоне открылись двери.

— И он вошел в них? — спросил я, невольно заинтересовавшись этой историей.

— Сердце охотника дрогнуло, — ответил судья. — Ведь его ждала жена, а недавно у них родился первый ребенок. Поэтому Ваус побоялся войти в двери, и поезд ушел без него.

— Жаль старика! — сказал я. — Ну то есть тогда он был молодым, конечно.

Господин Висим поднялся с лавки и прошелся по тюремной комнате. Я услышал, что дождь перестал стучать в окно. Стало тихо.

— А уж как он сам жалел! — сказал мне судья. — Так жалел, что рассказывал мне об этом со слезами на глазах. К тому времени Ваус состарился, имел четверых детей и был уважаемым членом городского общества. Но упущенная возможность не давала ему покоя до самой смерти. Ведь он набрел на Кольцевую Дорогу и едва не сел в ее чудесный поезд! Хотя есть в этом и нечто хорошее.

— Что же? — удивился я.

— Не догадываешься, Услет? Ваус не уехал, а вернулся в Эриак. Поэтому я и смог рассказать тебе эту историю.

Господин Висим остановился и посмотрел мне в глаза. Мне показалось, что-то промелькнуло в его взгляде: жалость, наверное. Я поднялся и встал с лавки.

— Закон строг, Услет, но он же бывает и милосерден! — произнес судья на прощание. — Подумай об этом. Сейчас сюда придет твоя мать и принесет твои вещи.

И он вышел. Щелкнул засов на двери.

Странный у нас судья, подумал я. Похожий на черного ворона в своей черной одежде. Однако же нашел время и рассказал мне эту историю. Хотя и не обязан был этого делать.

И правда, скоро пришла матушка. Я обнял ее. Она оказалась молодцом и не заплакала. Крепкая она у меня. Я и сам удержал непрошеные слезы, вдруг набежавшие на глаза. Мужчины ведь не плачут, правда? Матушка принесла мне дорожную сумку. В сумке лежали припасы на несколько дней, а еще запасная одежда, мой старый плащ, фляжка с водой и огниво.

— После сбора урожая казначей должен выдать тебе мое жалованье! — сказал я матушке. — Ну, хотя бы его часть. Так что деньги на первое время у тебя будут. А потом продай дом и купи другой, поменьше. На восточной окраине Эриака как раз продается один такой.

— Не беспокойся за меня, сынок! — ответила она. — Мастер Санья предложил мне работу. Ты ведь знаешь, я отлично готовлю. Никто в Эриаке не может испечь таких вкусных пирогов с вареньем. Так он мне сказал.

— Он неровно дышит к тебе! — предупредил я ее.

— Там будет видно! — махнула матушка рукой. — Ступай в Гарвич или, может быть, в Хартвил. Устроишься где-нибудь на тамошней ферме: крестьянская работа тебе всегда хорошо давалась. А повезет, потом переберешься в город. Вдруг в лавке или трактире появится место: тебя могут взять, ты ведь умеешь читать и писать. И считать к тому же. Не зря я старалась обучить тебя всему, что знала сама.

— Я пойду на север! — признался я.

— Зачем? — ахнула матушка. — Там ведь никто не живет!

— Попробую отыскать Кольцевую Дорогу — судья Висим рассказал мне о ней.

— Уж лучше бы он молчал! — матушка даже топнула ногой с досады.

— Я должен вернуть свой дар небоходца! — упрямо сказал я.

Она поцеловала меня на прощание и попросила:

— Когда сможешь, сынок, то дай о себе знать!

Я перекинул через плечо походную сумку и следом за Герхардом вышел на улицу. Я не оглядывался и твердил себе, что мужчина не должен плакать. Даже если он всего лишь юноша. Даже если он уходит надолго, может быть, навсегда.

На улице было сыро. Дежурный небоходец опустился на дорогу и зашагал рядом с нами. Сегодня это был Клейс.

— Мне жаль, что так печально все вышло! — хлопнул он меня по плечу. — Правда жаль, Эйгор!

Неясная тень промелькнула в высоте. Я поднял голову и заметил Деррика. Издалека он провожал меня. Но так и не спустился. Не пожал руки и ни слова мне не сказал. Странно, подумал я. Потом махнул рукой: у богатых свои причуды.

На перекрестке Герхард остановился.

— Ты уже решил, в какую сторону направишься, парень?

— На север! — сказал я.

— И чего ты забыл в этой глухомани?

Я молчал.

— Намекал же я тебе, дураку: признай вину! — сказал Герхард, качая своей головой. — Признай, даже если ты не виновен. Судья у нас добрый: ты остался бы в Эриаке. Мать твоя была бы радешенька. А деньги в казну ты со временем вернул бы. Отработал: я уверен, что тебе как небоходцу сделали бы поблажку.

— Я больше не небоходец, Герхард! — ответил я угрюмо. — И я должен вернуть свой дар.

До самой границы городских владений мы больше не сказали друг другу ни слова. На границе Клейс пожал мне руку.

— Удачи тебе, Эйгор! — сказал он и ушел вверх.

Герхард молча махнул рукой на прощание и, ссутулившись, побрел обратно в город. Одинокая северная дорога лежала передо мной.