Перекрёстки, духи и руны

Дмитрий Венгер, 2019

В тугой узел магии и причинно-следственных связей стягиваются судьбы: Юлии молодой и одинокой девушки тоскующей по своим умершим близким, маньяка Марка решившего стать "настоящим мужчиной" пройдя путём жестоких убийств, Семёна осознанного сновидца путешествующего тропами своих и чужих снов и Ирины тщетно пытающийся побороть "родовое проклятие". И хотя у каждого из них свой жизненный путь, пройдя сквозь " магический узел" никто из них не останется прежним…

Боль, Страх и Старые Кости

Есть счастье еще и когда в пути

Ты сможешь в беду, как зимою в реку,

На выручку кинуться к человеку,

Подставить плечо ему и спасти.

Эдуард Асадов

…Полный междугородный автобус направлялся на курорт Минеральные Воды в Ставропольский край. Она сидела рядом с родителями, ощущая себя самым счастливым человеком на свете. «Здорово, что меня отпустили на работе, — думала она, вспоминая про очередность отпусков и что Леонид Аркадьевич все же подписал заявление на отпуск. За окном стремительно менялся пейзаж, зима, сугробы, грязные дороги оставались позади, уступая место солнцу, ласкающему ее лицо, теплу и лету. И теперь все, все будет хорошо! По-другому просто не может быть», — думала она, излучая детский восторг и счастье от этой поездки и грядущего отдыха.

Она посмотрела на отца, на его выбритую, шершавую мужскую щеку, надежное плечо на которое можно прилечь, забыв обо всем, отец что-то рассказывал смешное, а в ее глазах горел бенгальский огонь праздника, восторга, ликования, она смотрела на отца, на маму и смеялась вместе с ними. Внезапно они въехали в темный подземный туннель, появился ветер мерзкий, грязный, такой бывает перед сильной грозой или бурей, поднимая дорожную пыль, острую, как крошка битого стекла, царапая лица и не давая дышать. Вдруг ветер стих, послышался шум, выстрелы, приказы людей в масках. А она вдруг превратилась из взрослой в маленькую девочку восьми лет, вцепившуюся в руку отца, она смотрела на него растерянно, глядя, как растекаются пятна крови, стремясь соединиться друг с другом.

— Его больше нет, папа умер, — шепчет ей мать, прижимая к себе и стараясь заслонить ее маленькое тело от всех ужасов, закрывая ей уши своими теплыми заботливыми руками.

Обняв мать, она плачет от бессилия, что она опять такая маленькая, что папы больше нет и она ничем не может помочь. Шум и крики людей усиливаются, и их разлучают, разрывают настолько резко, что она не успевает ничего понять. Давка, люди бегут, затаптывая друг друга, ее мать тянется к ней, снова оборачивается, снова тянется, что-то кричит сквозь кошмар и ужас происходящего и безудержно тянет ей свою ладонь, словно нить, ведущую ее обратно к дому, быту, семье. Но дотянуться нельзя, давка, люди сминают их, не давая возможности сомкнуть руки и воссоединиться.

Темно, автобус, вдруг ставший бесконечным вагоном, продолжает ехать по туннелю. Толпа людей уносит мать все дальше к светящемуся белым светом выходу из туннеля и автобуса, словно они едины, снова слышатся выстрелы, моргают лампы желтые и грязные они не дают достаточного света, на них нельзя опереться, и она теряет мать, только на мгновение, но уже не находит ее и мать затаптывают, с широко раскрытыми от ужаса глазами она тянет сквозь тела и ноги людей ей руку и хватает ее. Она снова взрослая, снова сильная она защит, но по телу матери тоже расплываются пятна крови.

— Но тебя же задавили, — недоуменно говорит она, будто упрекая мать в неискренности. — В тебя не стреляли!

Но мать уже мертва, а ее рука, еще не давно тянущаяся к ней, теперь холодная и вялая.

— Вот ты и осталась одна! — говорит ей дедушка, стоя перед ней и телом матери.

— Да, — соглашается она и плачет, вспоминая о том, что дедушку она тоже похоронила. И тут фигура деда начинает трескаться и разлагаться у нее на глазах, тлеет одежда, лопается кожа, открываются мясо и кости. — Дедушки теперь тоже нет, — говорит она сама себе, утопая в сумбурности, путаности мыслей, словно в болоте, в которое превратилось ее сознание.

И только голос: — Вот ты и осталась одна! — звучит в ее голове…

Проснувшись, она начинает плакать от повторного осознания потери и от той боли, которая последовала, когда из ее жизни вырезали этот кусок души, связанный с ними. Содрогаясь всем телом, она ревет и кричит, пока приступ удушья, тошноты и боли в сердце не сковал ее, сгибая тело в кольцо. И вот она пытается вздохнуть, первый раз, второй, третий, получилось — она дышит.

Вытягивая руку, она упирается ею в пол, сползая с кровати, и тихонько на четвереньках добирается до ванной. Холодная вода от развинченного вентиля вырывается из крана на ее голову и красное от слез лицо. Нестерпимо болит сердце. Пройдя на кухню, она достала купленный зачем-то на днях корвалол, щедро плеснув его себе, не отмеряя никакие капли, долила воды и залпом выпила, даже не поморщившись от мерзости вкуса. Затем достала из шкафа свечу, зажгла ее перед фотографией, где они все вместе, возле своей кровати. Пламя свечи горячее и живое, словно ожившая память из другой жизни, бросало тени на фотографию, где все еще были живы, она не плакала, глядя на нее, слишком устала, устала плакать, ей казалось, что она выплакала все слезы на годы вперед. Сухие глаза, наполненные болью, смотрели на свечу, пока вторично пришедший сон не закрыл их.

…Ей снился ослепительно-белый свет, пронизывающий все.

— Неужели это пламя свечи? — подумала она. Или мои так меня оберегают? — последняя мысль принесла ей радость и уверенность в этом сне, как спасительном чертоге, покоя и забвения. Сделав несколько шагов, она заметила, как спадает яркость света, обволакивающая ее, открывая очертания дороги, она пошла по ней легкой поступью, появившееся очертания лебедя, медленно летящего рядом с ней, внушало ей спокойствие и умиротворение.

— Неужели все плохое позади? — не верилось ей.

Дорога стала темнеть, на ней стали проступать пятна чернильных клякс, из которых витиеватыми рывками появлялись деревья, кусты, затем превращающиеся в очертания стен, потолка, инвалидной коляски. Так это больница? — с ужасом подумала она, оборачиваясь к белоснежным облакам, оставшимся позади, и покинувшей ее умиротворенности.

— Я больна! — пришло к ней осознание ее ситуации. Больна одиночеством! Она посмотрела на свои руки, которыми она черпала небесное молоко облачного покоя, они оказались покрыты белыми пятнами. — Это что, грибок? — испугалась она, расчесывая пятна света, которые плавали по ее рукам, став частью ее плоти. Подняв ночную рубашку, она увидела, как те же пятна плавают на ее животе, пропадая в одном месте и всплывая в другом. Поняв, что заразна, она не испугалась, белый свет закопошился на ней роем блеклых насекомых, но совершенно не пугал. Она потрогала лицо и тут же отдернула руку от неожиданности. — Я страшная и уродливая! — закричал голос внутри нее. Она снова потрогала лицо, наросты, шишки грубой каменной кожи, словно маска на Хэллоуин, покрывали его. Ощупав себя, она окончательно поняла, что на нее никто никогда не взглянет, ни один мужчина. Похолодало. Белый свет сомкнулся вокруг нее. Вдруг она оказалась в каком-то замшелом подвале, куда сквозь потемневшие окна, расположенные над самым тротуаром, кусками врывался свет шедшей там на улице счастливой жизни, радостного солнечного дня.

Из дальнего угла послышались шорох и щелканье, как от работы старой швейной машинки. Воспоминания из прежних снов о неведомом и незримом зле парализовали ее. С трудом сделав два маленьких шага назад, она услышала нарастающий шум цоканья и щелканья, подняв голову, она увидела, как большое черное существо, напоминающее паука, но с телом и головой Леонида Аркадьевича, приближается к ней, крадясь по потолку.

Остолбенев от ужаса, не в силах кричать, она даже не успела понять, что происходит, как паук тут же оказался возле нее.

— Идем ко мне! — прошипел паук с телом Леонида Аркадьевича.

С отвращением глядя на стекающие с лапок паука грязь и жир, как от съеденного беляша, она попятилась, паук не растерялся и, подняв свои многочисленные лапки, стал трогать ее, мять грудь, засовывать свои грязные щупальца-лапки в ее нижнее белье, везде оставляя полоски грязи и жира, как будто паутину, он жаждал покрыть ее всю этим благостным раствором собственных выделений, как коконом.

— Хе-хе, — довольно смеялось лицо Леонида Аркадьевича, и, невзирая на выражение ужаса в глазах своей жертвы, он лез и лез в самые интимные уголки ее тела…

Вспомнив, что больна, она снова посмотрела на свои руки, и белый свет, тут же вспыхнув, появился на ней. Паук, продолжавший все это время трогать ее, визгливо запищал, сбивая пятна белого света со своих лапок, словно огонь. Но свет действовал по-другому, он стирал незримым ластиком тело паука, словно того не существовало, оставляя вместо его плоти белую пустоту. Закончив с пауком, он стал смывать окружающее ее пространство подвала, слизывая весь этот незатейливый интерьер, он в конечном итоге оставил только себя. Радость от осознания своего одиночества взбудоражила ее сомнительной иллюзией свободы и крыльев за спиной. Свет померк, и она, будто выйдя из собственного тела, увидела себя со стороны. Старуха с обвисшей кожей, грудью, пожевывающая свой рот, смотрела на нее белыми пустыми глазницами.

— Удивительно! — прошептала она, ведь, глядя на свои морщинистые руки, она испытывала облегчение…

Услышав сквозь занавесь сна звонок телефона, она на ощупь протянула руку.

— Привет, подруга!

— Привет, Ириш! — узнала она голос своей подруги.

— Спишь?

— Пыталась.

— Прости, что разбудила, — деликатно извинилась Ирина, чей даже нерабочий день начинался с шести утра. Ты сегодня занята?

— Не особо, — ответила Юля, с сонной ломотой в теле приподнявшись на кровати. А что?

— Сходишь со мной к одному рунологу?

— Кому?

— Рунологу, человеку, который изучает руны.

— Конечно, — согласилась Юля, уже понимая предмет интереса своей подруги.

— Тогда часа в три я к тебе заеду.

— Окей.

Ирина, одна из немногочисленных подруг Юли, всегда отличалась ответственностью, чуткостью к бедам окружающих и жаждой справедливости, собственно, поэтому она и стала юристом. Но не это делало ее особенной и, возможно, даже странной; от того, что Ирина с детства страдала от кошмаров, в которых она видела, как пытают и убивают людей, не в силах справиться с ними, она росла очень впечатлительной девочкой, всегда заступаясь за слабых, отчего ее нередко записывали в число неудачниц, последнее, впрочем, ее мало заботило. Она словно инстинктивно чувствовала дорогу, по которой ей нужно идти. Пытаясь разгадать тайны своих снов, она стала интересоваться мистикой, магией и прочими явлениями и событиями мира непознанного. Пройдя небольшой тернистый путь познания азов, Ирина, как и многие другие шедшие тем же путем, начала пытаться улучшить свою жизнь посредством открывшихся ей знаний. И прежде всего, как это бывает у женщин, она решила начать с личной жизни.

Ирина, высокая, стройная брюнетка с умными зелеными глазами и выражением легкой искренней грусти на лице, была совершена лишена лукавства и хитрости, чаще проявляя скорее прямоту и правдивость. Скорее всего по этой причине и была обделена мужским вниманием, именно мужским, так как мужичков низменного разлива, чьи интересы лежат в плоскости облитых пивом трусов, к первой категории отнести можно лишь условно.

К Ирине липли все никчемные особи мужского пола. Стоило появиться Ирине, как тут же появлялись и они, тюфяки с пивными животами и топорным юмором ближайшей подворотни, и хотя они находили в лице Ирины понимание их нелегкой судьбы, подставить свое крепкое мужское плечо они не были способны по определению.

Все закончилось тем, что Ирина просто ушла в себя и стала искать выход из такой жизни у различных колдунов и ведьм. Но и у тех ровным счетом ничего не получилось, что, впрочем, не мешало им с большим аппетитом брать с нее деньги за свои услуги.

Усугублялась ситуация еще и тем, что Ирина не могла иметь детей, это известие едва не убило ее, погрузив в глубочайшую депрессию, факт же существования других болезней, таких как астма и больные почки, с таким контекстом, как бесплодие, можно было по умолчанию опустить. С трудом пережив это тяжелое время, отбросив мысли о суициде, что преследовали ее, Ирина взялась сама творить свою судьбу. Обложившись литературой, она вскоре стала подтягиваться и через «не могу» выкарабкиваться из той кромешной мглы отчаяния и боли, в которой жила, улучшая день ото дня свое финансовое состояние.

Будучи дипломированным юристом, она посвятила себя работе и обрела наконец уверенность в себе и крепкую материальную почву под ногами. Остальные сферы, увы, Ирину не радовали, все ее надежды на здоровье и женское счастье, пусть даже без детей, летели прахом. Она вычитала о необходимости чиститься⁸, но, видимо, не возымев в этом успеха, решила обратиться к профессионалам, собственно, поэтому ее желание пойти к рунологу подпитывала лишь вера в его способности после всех шарлатанов, пользующихся слабостью людей.

Нельзя сказать, что в жизни Юлии все было хорошо, но Ирина всегда вызывала у нее желание помочь ей, несмотря ни на что, позабыть обо всех своих проблемах и помочь, не от жалости, а от веры в человеческий альтруизм, в то, что просто нужно помочь. Когда видишь, как человек бьется и сражается на пути к своей мечте, то появляется чувство восхищения, хочется просто подставить плечо, пусть в таком маленьком пустяке, как поход к рунологу. А шарлатан он или нет, это не столь важно, главное, поддержать веру в лучшее и благополучный исход.

Вот и сейчас, забыв о кошмарной ночи и своем одиночестве, Юля быстренько прибралась и проветрила жилище; когда послышался звонок в дверь, она уже была при параде и с улыбкой на лице.

— Привет, подруга, — улыбнулась Ирина, протягивая ей коробочку с пирожными, Ирина давно перестала волноваться о своей фигуре, с ее-то данными, да и Юля тоже, потому они, две любительницы сладкого, прошли на кухню.

— Извини, что к тебе так наскоком, — виновато сказала она.

— Ничего страшного, я же понимаю, что у тебя много работы. Бутерброды будешь? — спросила Юля, заваривая свой фирменный чай.

— Как твои успехи?

— Нормально. Выиграла дело в суде, как раз вчера.

— И это ты называешь нормальным?! Отлично, — похвалила ее Юля. Ты молодец!

— Спасибо! Но дело было не особо сложное. Честно.

— Ну, тебе виднее. Мне кажется, ты вообще не проиграла ни одного дела.

Ирина театрально закатила глаза.

— Ты меня перехваливаешь?! Я иногда все же проигрываю, — улыбнулась она.

Разлив чай, аромат которого тут же наполнил кухню травянистым запахом лета, и выложив пирожные в красивые десертные тарелки, она протянула одну из них Ирине.

— Я, конечно, ничего не понимаю в подобном, но почему вдруг руны, ты же никогда не интересовалась ими?

— Ну, Юля, я интересовалась всем. Потому что незнание законов не освобождает от ответственности. И прежде, чем озвучивать свои хотелки, проводить ритуалы и махать волшебной палочкой, нужно твердо знать, что тебе за это будет и с какими силами ты работаешь.

— Так серьезно!

— Да, Юль, по-другому в нашем мире нельзя!

— А руны — это белая или черная магия?

Ирина, прожевав кусочек пирожного и облизнув ложку, посмотрела на нее как на дуру.

— Ни белой, ни черной магии не существует, это выдумки христианства, это они придумали такие названия, как черная магия, чтобы сжигать неугодных людей, тем более по умолчанию для тех времен вся магия была черной. Если бы ты сказала: «Я занимаюсь белой магией, не сжигайте меня, пожалуйста!», тебя бы все равно сожгли. Никто не занимается магией, а ты занимаешься, значит, ты не в стаде, и главный пастырь стада тебя того. На костер! Ни у одного эзотерического учения нет такого деления, как черная и белая магия.

— Ясно, — сконфуженно пискнула Юля. Ладно хоть ты меня просвещаешь.

— Ничего, у тебя правильные вопросы, — подбадривающе заверила ее Ирина. Скоро сама заинтересуешься.

— С чего ты решила? — уставилась на нее Юля, чуть не поперхнувшись чаем. Меня подобные вещи никогда не интересовали, ты еще скажи, что я начну смотреть футбол и болеть за нашу сборную.

Но Ирина, не заметив ее сарказма, продолжила:

— Мы идем к Олафу Бергесену — это выдающийся рунолог, большое чудо, что я вообще смогу к нему попасть. Он принимает и помогает только своим, узкому кругу лиц, которым не чужда скандинавская мифология и религия. А так как человек он не бедный, то на поток и счетчик никого не ставит. Принимает только своих, ну, или по договоренности через своих, — хитро скосив глаза в сторону, закончила Ирина.

— Ии? — не поняла Юля.

— Его интерес и фанатизм, любовь к своему делу заразительны. Он как бы концентрирует в себе свет Северной традиции и проецирует его.

— С трудом верится, конечно, что я заинтересуюсь подобными вещами. Ты же знаешь, я агностик⁹ без привязки к конкретному богу.

— Знаю. Но все меняется. Хочешь, расскажу секрет?

— Давай.

— Перед всеми слушаниями в суде я обращаюсь к Тору за помощью — это бог справедливости. Видишь амулет?

И Ирина показала ей маленький металлический кулон в форме молота. Это молот Тора, он разбивает все преграды.

— Здорово. И как помогает? Глупый вопрос, извини.

— Твой скептицизм понятен, — спокойно ответила Ирина. Да, помогает, благодаря ему я помогаю людям, и клиенты идут порядочные, честные, которым действительно нужна помощь. Справедливость. Понимаешь? А мне, мне Тор помогает жить, верить в лучшее и стремиться к этому лучшему, несмотря ни на что.

И Юля лишь в очередной раз удивилась своей подруге и тому, с какой теплотой и душевностью она работает с каждым из своих клиентов, имея в своем тылу сплошную боль, ведь у нее ничего нет, только работа, а дома потухший очаг. Разве можно ею не восхищаться.

Ирина, увидев в ее глазах поддержку, улыбнулась.

— Так зачем мы идем к этому рунологу? За чем-то конкретным? Руны как, болезни лечат? Ну, ты меня понимаешь?

—

Олафу Бергесену, — с грустью поправила меня Ирина, очевидно, вспомнив о своем бесплодии. Он не просто рунолог, он выдающийся рунолог.

— Ты знаешь историю моей семьи¹⁰? — неожиданно спросила она.

Юля не сразу поняла и уловила нотки печали, сожаления в ее голосе при словах «моей семьи», наверное, подсознательно думая о своем, о своей семье и той безвозвратно потерянной душевной близости с ними: с мамой, папой, дедом, потому говорила скупо и в общем.

— Твой отец был следователем прокуратуры, мать бухгалтером, хотя потом она уже не работала, сидела дома, помню, что ты много болела, по полгода не появлялась в школе. Потом поезд в результате аварии сошел с рельсов¹¹, было много погибших, в том числе и твои родители. А потом убили моих в этом дурацком автобусе¹², — поперхнувшись возникшим в горле комом, выдавила из себя Юля, буквально ощущая тяжесть воспоминаний и ужаса последних снов. Как это все грустно, что мы потеряли их, наших близких, осиротели тогда так рано. А потом умер мой дедушка, который воспитывал меня, и это, это… Мне так их не хватает, — прошептала она, чувствуя текущие по щекам горячие слезы.

— Ох, Юль! Прости меня, пожалуйста, я не подумала. Прости, — кинулась ее успокаивать Ирина.

Прижавшись к ней, как когда-то к деду в тот день, когда она узнала, что в результате теракта ни папы, ни мамы больше нет, ей так захотелось рассказать подруге все о своей жизни, о своих снах, этих диких снах, от которых по утрам хочется выть, но сдержалась, ни к чему выплескивать на нее все это, у нее своего достаточно. Ирина гладила ее по голове, что-то говорила, но Юля не видела ничего из того, о чем она ей шептала, только чернота и одиночество, тиканье часов, отломившийся в углу кафель, обшарпанный пол.

«Вот она — моя жизнь, моя реальность», — подумала Юля. И, отпрянув от уже мокрого пиджака подруги, открыв вентиль холодной воды, стала умываться.

— Ты меня извини, пиджак тебе намочила, расплакалась тут, — шмыгая носом, сказала она, обернувшись к подруге.

Ирина, внимательно посмотрев на нее, спросила:

— У тебя все в порядке?

— Конечно, — через силу улыбнулась Юля, чувствуя, как сильно натянулась ее маска терпения к повседневности жизни, словно сверху на кожу нанесли полиэтиленовый мешок.

— Почему-то мне кажется, что ты врешь, — деловито, холодно, словно видя ее насквозь, сказала Ирина.

— Да ну брось, не выдумывай. Мы к твоему рунологу успеваем? — спросила Юля, глядя на часы.

Ирина, оголив запястье, посмотрела на свои позолоченные, с белым циферблатом часы.

— Да, время еще есть. Мы так редко видимся, вот я и решила прийти к тебе немного пораньше.

— Ну и правильно, — улыбнулась Юля. Чай еще будешь?

— И ты еще спрашиваешь?! Как ты его готовишь? — спросила она, вдыхая аромат горячего пара, поднимающегося из чашки.

— Секрет. Ты лучше говори, что ты хотела мне рассказать о своей семье.

Ирина, чуть пригубив горячий чай, стала помешивать его ложкой, словно собираясь с мыслями.

— Это одна из причин, по которой я стала адвокатом, — почему-то тихо сказала она.

— Видишь ли, мой дед был палачом, ну это я его так называю. При Сталине никто особо не разбирался, виноват человек или нет. Так вот, в ноябре тысяча девятьсот тридцать четвертого года был создан специальный отдел, который получил название «Особое совещание». Этот отдел получал широкие полномочия по борьбе с врагами народа. Фактически этот отдел мог без присутствия обвиняемого, прокурора и адвоката отправлять людей в ссылку или в ГУЛАГ сроком до пяти лет. Разумеется, это относилось только к врагам народа, но проблема в том, что никто достоверно не знал, как этого врага определить. Именно поэтому «Особое совещание» имело уникальные функции, поскольку врагом народа можно было объявить фактические любого человека. Любого человека можно было по одному простому подозрению отправить в ссылку на пять лет.

Так вот, мой дед был одним из членов этого отдела, — тяжело, с трудом прошептала Ирина это свое признание, тяготившее ее.

— Но еще до этого он принимал участие во многом, когда он был молодым, в тысяча девятьсот двадцать седьмом году¹³ он расстреливал людей, связанных с империалистическим прошлым. Это были представители дворянских семей, которых обвиняли в государственной измене, пособничестве империализму и прочих вещах, которые грозно звучат, но очень тяжело доказываются. Потом были Шахтинское дело¹⁴, Пулковское дело¹⁵, и это еще громкие дела. А сколько было разовых расстрелов и казней, не говоря уже про итоговые цифры¹⁶?

Бабушка, жена деда, во всем его поддерживала и была идейной комсомолкой и членом партии. Отец пошел по его стопам, он тоже работал в «органах». Наступила «оттепель», людей просто сажали и ссылали в лагеря, на каторгу, высылали из страны, навсегда разлучая с близкими. Я поздний ребенок, мой старший брат умер маленьким, попал под трамвай. Потом у родителей долго не было детей, мать лечилась, часто ездила на минеральные воды, в санатории, и уже значительно позже, когда они свыклись с мыслью, что у них не будет детей, моя мама забеременела и родила меня. Она была замечательным, добрым, светлым человеком — это все что я о ней помню. Она умерла, когда я еще училась в школе, и меня частично воспитывала моя бабушка, мать моей матери. А в той аварии разбилась не моя мама, а новая жена отца, хоть и не официальная, которая, к слову, не очень меня любила, рассчитывая родить отцу нового наследника или наследницу. Так я и росла, у бабушки, что меня, наверное, и спасло в какой-то степени от влияния моего отца и его родителей, они умерли незадолго до той аварии. Сначала дед, потом бабушка, если честно, то своего отца я не очень любила, было в нем что-то холодное, может, он и был рад, когда я родилась, но я этого никогда не чувствовала, как будто я его и не его, приемная. Понимаешь? Да, он всегда был на работе, дома почти не появлялся, его интересовало только, ела ли я и легла ли спать вовремя. И все, больше никакой заботы, разговоров, как общаются отцы с дочерями, ничего такого. Кстати, во время учебы на адвоката я изучала некоторые его дела. Ты себе не представляешь, Юлька, какие там пласты боли, есть геологические пласты, залежи, а это, это залежи высохших и закостеневших слез и боли, вот что я там увидела, читая эти архивы. Теперь ты понимаешь, откуда у меня эти кошмарные сны и почему я стала адвокатом, я хочу помогать людям, спасать их, постараться хоть как-то исправить то, что натворили мои предки.

—

Да, мне становится понятно многое, о чем ты мне не договаривала, о чем думала, когда молчала, как жила эти годы, мы же с тобой редко виделись. Но ты же понимаешь, что твой отец состоял на службе, выполнял свой долг, иначе не мог, ему приходилось нелегко, это и наложило отпечаток на его характер, отсюда и замкнутость. А ты не думаешь, что ты выдаешь желаемое за действительное, вдруг проблема не в этом и этот рунолог не сможет тебе помочь?

— Ты хочешь сказать, что, возможно, у меня просто патройофобия¹⁷ в какой-то новой ее вариации?

— Ириш, только не обижайся, я же агностик, я не верю во все эти порчи и проклятия, поэтому, естественно, рассматриваю другие варианты, — как можно мягче, чтобы не обидеть лучшую подругу, предположила Юля.

— Современная наука может объяснить далеко не все! — продолжила Ирина, явно взволновавшись, что в глазах Юлии она видится как сумасшедшая. Такая мысль на мгновенье мелькнула у Юльки в голове, но она отогнала ее прочь: если Ире станет легче от визита к этому человеку, пусть будет так. И она примирительно ловко подсунула ей в рот второе пирожное.

— Если ты считаешь, что поездка к этому Олафу Бергесену тебе хоть немного поможет, мы едем.

Ирина, немного помолчав, вдруг посмотрела на нее с таким участием и благодарностью, что Юля устыдилась своих хоть и мимолетных мыслей о помутившимся рассудке своей подруги.

— Понимаешь, сколько посеяно зла руками моих предков? Ты только представь, какие проклятия, разрушенные судьбы — жен, мужей, отцов, матерей, детей, которые никогда, ты понимаешь, никогда не увидели своих близких, это просто ад! А судьбы детей с клеймом «сын или дочь врага народа»? Как они жили и к чему пришли в этой жизни, вряд ли они были счастливы, ведь внутри каждого из них глубоко сидит эта боль, эта пропасть поломанного детства, ведь они лишились самого дорого — семьи, родителей. — Весь этот негатив на моем роду, а я последняя в роду Синицких, и я не могу иметь детей, я даже, даже… — тут она покраснела, но не заплакала, сдержав эмоции в себе, а лишь открыла окно, впустив морозный воздух. — Не могу встретить своего мужчину, — закончила она. — Ты же понимаешь? — И она с тоской посмотрела на меня.

«Да, я понимаю, — подумала Юля, кивнув ей в ответ. — И ты даже представить не можешь, насколько я тебя понимаю». Раньше она тоже хотела и добрых глаз, и ласковых рук, утопать в объятьях, растворяться в них и только кончиками пальцев прикасаться к его вискам, губам, любить всем телом, кожей, душой, восхвалять то чувство, когда тебе дорог другой человек. Потом было много раз больно. Очень. И она потеряла то ощущение наивной простоты, с которым жила, потеряла так, как дурочка — девочка становится женщиной в руках жадных и грязных. Она отдавала себя, верила лживым устам тех мужчин, которых считала своими и которых хотелось любить, дарила себя тем, кто этого не ценил. Затем пришло другое время, время рыдать навзрыд, выплакивая боль, что сидит внутри, отхаркивать проглоченную обиду. Она повзрослела и научилась плакать так, чтобы утром снова улыбаться. Конечно, были мысли искать его, в толпе, по следу, пусть даже по запаху, и дрожать при этом на ветру от озноба. Но теперь, теперь она не подпустит к себе чужих, будет осматриваться, тщательно и досконально. Мало ли что? И ждать зимы — зимой одетая, навьюченная теплой одеждой, шарфом, шапкой, можно скрывать свое тело от их глаз, скрывать свою душу.

— Да, Юль, я уверена, что он мне поможет, я же сама тоже пыталась и делала много чего, хоть ты в это и не веришь, но я затерла себя до дыр разнообразными чистками, даже допустила иной подход к видению ситуации и ходила на тренинги НЛП¹⁸. И не понимала. Почему? Ты даже не представляешь, в каком отчаянии и вечном одиночестве я живу. Кручусь как белка в колесе, вот только пейзаж не меняется, независимо от того, как быстро крутится колесо. А он, он выдающийся специалист по рунам и скандинавскому язычеству, сейчас таких людей вообще мало. Кто еще, если не он?!

— Во сколько у тебя назначена встреча? — серьезно спросила Юля.

Ирина, посмотрев на часы, встала:

— Нам пора, — коротко ответила она.

Через пятнадцать минут серебристое «вольво» направлялось в сторону Старого Арбата.

Примечания

8

Чистками в магии называется снятие негативных программ с поля человека. Негативные программы можно разделить на два вида: легкие (бытовой социальный негатив) и тяжелые (проклятия, в том числе родовые, порчи, привороты, отвороты и т.д.). Люди с течением жизни в социуме, общаясь с другими людьми, цепляют на себя всяческие негативные эмоции и посылы: какие-то бытовые проблемы, зависть, неприязнь и т.д. (легкий негатив). Магически направленная конкретная программа (тяжелый негатив) — это ритуальный и энергетический посыл с тем, чтобы у человека действительно все разладилось, негативно направленные воздействия на человека, на его тонкие структуры (мысли, эмоции, желания и т.д.). Серьезная направленная магическая программа — порчи, различные проклятия, зомбирования, манипулирования, оморочки, привороты и т.д. Когда это висит на ауре в виде присосок и находится как бы сверху тонких полей — в этом случае поражение идет на эмоциональном уровне, появляются депрессии, агрессивное поведение, перепады настроения, утомляемость, упадок сил, работоспособности, появляются негативные мысли. Когда негатив прорастает глубже, захватывая все большие участки поля — к вышеописанному присоединяются симптомы потери энергии, болезни с проявлением на физическом уровне — различные заболевания и нарушения физического тела. И чем глубже пророс негатив в поле человека, тем сильнее проявления на физическом плане.

9

Агностик — это человек, который не отрицает существование богов, но и не принимает сторону какой-либо религии или веры. Также агностик — это человек, который не отрицает существование богов, но и не утверждает его, поскольку убежден в том, что первичное начало вещей неизвестно, так как не может быть познано — либо на данный момент развития, либо вообще.

10

ИСТОРИЯ РОССИИ/Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество МЕМОРИАЛ.

11

3 марта 1992 года — столкновение пассажирского поезда «Юрмала» (Москва — Рига) с грузовым на разъезде Подсосенка близ города Нелидово. В результате происшествия погибли 43 человека, 108 ранены.

12

28 июля 1994 года — террористический акт в Минеральных Водах. Четверо террористов объявили заложниками 41 пассажира рейсового автобуса, следовавшего по маршруту Пятигорск — Ставрополь — Красногвардейское. Террористы требовали 15 млн долларов. Двое заложников были убиты, еще трое ранены и скончались в больнице. Во время операции по освобождению заложников один из террористов был убит, трое ранено. Также получили ранения пятеро бойцов спецназа.

13

На одном из партийных заседаний Сталин заявил о том, что стране «нужно уничтожать все остатки империализма и всех сторонников белогвардейского движения». Отличный повод для этого у Сталина появился 7 июня 1927 года. В этот день в Польше был убит политический представитель СССР — Войков. В результате начался террор. И уже ночью на 10 июня было расстреляно 20 человек, которые связывались с империей. Всего же в июне 1927 года было арестовано более 9 тысяч человек.

14

В 1928 году репрессии в СССР коснулись горняков из Донбасса. Из этого дела устроили показательный процесс. Все руководство Донбасса, а также 53 инженера были обвинены в шпионской деятельности с попыткой вредительства новому государству. В результате разбирательства 3 человека были расстреляны, 4 оправданы, остальные получили тюремный срок от 1 до 10 лет. В 2000 году прокуратура России реабилитировала всех участников Шахтинского дела ввиду отсутствия состава преступления.

15

В июне 1936 года на территории СССР должно было быть видно крупное солнечное затмение. Пулковская обсерватория обратилась к мировой общественности, чтобы привлечь кадры для изучения этого явления, а также получить необходимое заграничное оборудование. В результате организация была обвинена в шпионских связях. Число жертв неизвестно.

16

Всего с 1930 по 1953 года по обвинениям в контрреволюции было репрессировано 3 млн 800 тыс. человек. Из них 749 421 человек были расстреляны. И это только по официальной информации.

17

Патройофобия — боязнь наследственности, наследственных заболеваний.

18

Нейролингвистическое программирование — направление в психотерапии и практической психологии, не признаваемое академическим сообществом, основанное на технике моделирования (копирования) вербального и невербального поведения людей, добившихся успеха в какой-либо области, и наборе связей между формами речи, движением глаз, тела и памятью.