Солёный вкус солнца

Дмитрий Ванходло

Смешная и немного грустная история из жизни в невынужденной эмиграции. Ничем особо не мотивированный выезд молодой, вполне себе русской семьи на ПМЖ в Израиль. Книга содержит нецензурную брань.

Часть 1

Иерусалим

Еще через пару недель ИЛ—86, до отказа набитый «репатриантами» и их барахлом, тяжело оторвался от полосы международного аэропорта Шереметьево—2, и махнув крылом навсегда уходящей в прошлое Москве, взял курс на Будапешт.

Андрею тогда только исполнилось двадцать пять. Он закончил исторический факультет Пединститута и работал, последнее время, экскурсоводом в кооперативе, который катал по столице приезжих в арендованных за копейки у «Совтрансавто» икарусах. Работа была не пыльной, деньги платили хорошие, даже очень хорошие и, в принципе, все было замечательно, но Андрей чувствовал, что долго эта халява не продлится — это во-первых, во-вторых, только слепой не видел, что происходит в стране и как сгущаются тучи над Горбачевым и демократическим крылом Верховного Совета, а в-третьих, и это, если честно, было главным, так хотелось одним спасительным прыжком выскочить из опостылевшей повседневной рутины в другую, совершенно новую и блестящую жизнь!

Лена, тоже не была в восторге от окружающей действительности. Правда, она грезила Францией, Парижем, но за отсутствием возможности поехать туда, худо-бедно годился и Израиль, благо отбыть в землю обетованную имел возможность любой сын и даже внук любого еврея.

На еврея Андрей совсем не был похож. Он имел темно-русые волосы и серые глаза, росту он был высокого под метр девяносто, но при этом худ и сутуловат. Собственно, по Израильским законам, он евреем и не являлся. Чистокровной еврейкой была только его бабушка по линии отца но этого было достаточно для получения Израильского гражданства. Лена и вовсе была блондинкой. Никаких евреев у нее в роду не было и в помине. Было в ней намешано что-то такое польско-белоруско-латышское, короче, пришествие этой пары, да еще с трехлетним сыном по имени Ваня, в Израиль, было бы, наверное, довольно странным, если бы не еще тысячи таких же, как они «евреев», которые устремились туда в достопамятном 91 году в поисках лучшей доли, но отнюдь не из сионистских соображений…

Автобус катил по окраинам Будапешта. За окном проплывали аккуратные по линейке выстроенные частные дома с ухоженными газончиками. Около многих домов были припаркованы красивые иностранные автомобили.

— Это, значит, социалистическая страна? — спросила Лена.

Их отвезли в бывшие советские казармы, наспех переоборудованные в перевалочный пункт. Въездные ворота, которые за автобусом немедленно закрыли, охраняли вооруженные автоматами венгерские солдаты. Было не совсем понятно, то ли это охраняют репатриантов от мифических палестинских террористов, то ли Венгрию от репатриантов. Второй вариант показался Андрею более вероятным. Он поежился, созерцая одинаковые двухэтажные здания и правильные прямоугольники газонов, окаймленных белыми бордюрами. Холодок шевельнулся в груди, и чуть подзабытые ощущения недавнего армейского прошлого восстали, как зомби. Андрей помотал даже головой, отгоняя наваждение.

Это же всего на несколько часов — сказал он себе — просто транзитная база.

И тут вдруг заплакал Ваня, и заявил сквозь слезы, что он не хочет сюда, что он хочет домой к бабе Ноне. А рядом засуетилась сотрудница СОХНУТА, профессионально и равнодушно интересуясь, почему плачет ребенок, и чем помочь. А измученная бессонной ночью и треволнениями дороги Лена с размаху опустилась на бордюрный камень и отвернулась от всего происходящего.

И в этот момент Андрею вдруг стало страшно! На какую-то секунду, ему вдруг открылось, какую глупость он совершил и как дорого придется за нее заплатить! Впрочем, через мгновение, он уже овладел собой. Он уверенно сказал СОХНУТовской барышне, что все в порядке, а Лена, тоже взяла, видно, себя в руки и занялась ребенком, и очень быстро его успокоила, сказав, что скоро они поедут домой. И это не была ложь. Согласно сионистской концепции, именно домой они и ехали…

В 24:00 по восточно-европейскому времени маленький ТУ-134 венгерской авиакомпании истребителем взмыл в черное ночное небо, и неимоверно красивое озеро огней города Будапешта разлилось под крылом. Наконец, усталость возобладала над нервным возбуждением, и они забылись тревожным, поверхностным сном на высоте 10000 метров над водами Средиземного моря.

В предрассветных сумерках, совершенно разбитые они выбрались из самолетного чрева и спустились по трапу в утреннюю прохладу и неизвестность. Андрей почти ничего не помнил об этих часах, проведенных в аэропорту, видимо, перегруженный мозг отказывался воспринимать новую информацию. Даже знаменитая надпись «Добро пожаловать домой», повторенная на нескольких языках, осталась незамеченной.

В памяти остался только огромный зал, набитый людьми, и то, что безумно хотелось спать, просто хоть спички вставляй в глаза, а делать этого было нельзя, потому что через громкоговоритель все время вызывали вновь прибывших на оформление, а пропустить очередь, означало застрять здесь еще неизвестно насколько. Так, много часов провел Андрей в напряженном ожидании.

Солнце давно поднялось и перевалило за полдень, но в кондиционированном зале жара не ощущалась и лишь по колебанию воздуха над бетоном полосы, которая вся была видна через стеклянную стену, можно было догадаться о том, какое пекло наулице. Ванька спал на пластиковом сидении. Время от времени он просыпался, начинал канючить и проситься домой. Лена то же клевала носом, но спать по-настоящему не могла.

Наконец, Андрей услышал, как назвали его фамилию. Он поднялся и подошел к столу, за которым сидела вконец издерганная плотностью графика и бестолковостью не-выспавшихся, обалдевших от перелета репатриантов, женщина. Она задавала разные бюрократические вопросы и заносила ответы Андрея в компьютер. Андрей слышал ее, как сквозь вату, отвечал с задержками (голова уже совершенно не работала) и, вероятно, производил впечатление полного тормоза, как в прочем, и все остальные.

Когда понадобилось расписаться в каких-то документах, Андрей сообразил, что свою ручку он где-то посеял и попросил ручку у чиновницы. Ее реакция оказалась для него несколько неожиданной. Она почти швырнула ему ручку со словами: Ручку вам! Может, вам еще сопельки утереть?! Андрей опешил от неожиданности, и не нашелся что ответить, но женщина, кажется, сама устыдилась ссей вспышки, и дальнейшее говорила извиняющимся тоном, пряча глаза.

Ну, хоть так — подумал Андрей…

Такси оказалось автомобилем марки «Мерседес». Смешно! Это обстоятельство почти вызвало у него культурный шок! Он никогда прежде не сидел в машинах иностранного производства. И был—то это древний 123-й, удлинненный, с дополнительным рядом сидений, так что и сидеть-то в нем было неудобно, он дымил и тарахтел убитым дизелем, да и набит был под завязку людьми, и их поклажей…

Андрей улыбнулся воспоминанию. Да, совсем немного требовалось, чтобы восхитить советского человека!

Впрочем, уже через минуту, он забыл, что едет в «Мерседесе», настолько интересные вещи оказались за окном. Вечерело, и было уже не очень жарко. Сначала, еще на территории аэропорта, за окнами появились пальмы. Пальмы! В таком количестве, он никогда их не видел. Они просто росли по обоим сторонам дороги, как будто так и надо…

Затем, автомобиль выбрался на широкое, невероятно ровное шоссе, и начал набирать скорость. Вокруг была плоская, как ладонь, выжженная степь, а через лобовое стекло на горизонте просматривались горы. Дорога вела туда, к горам. Все сидели в гробовом молчании, и каждый думал, наверное, то же самое, что и Андрей. А думал он, приблизительно так: Так вот, значит, ты какой Эрец Исраэль! Вот, значит, куда мы так стремились. Значит, вот здесь будем мы теперь жить. Наверное, всегда.

— Всегда?! — Вот это вот слово «Всегда»! Все было ощущение, что это туристическая поездка, что через какое-то время они должны будут вернуться домой, в Москву. Андрей потер усталые глаза, отгоняя этот бред.

Забудь про Москву — сказал он себе — для тебя, она все равно, что не существует…

Дорога все больше начинала забирать в гору и скоро они въехали в ущелье. Поднялись с обеих сторон крутые склоны, поросшие хвойным зеленым лесом. Это больше было по сердцу Андрею, чем степь. Затем шоссе начало петлять, как любая горная дорога. Автомобиль то легко катился вниз, так что даже закладывало уши от перепадов давления, то напряженно карабкался вверх. После очередного поворота впереди неожиданно открылся невероятный, белый город, будто рассыпанный по горам.

— Джерусалем! Ерушалаим! — сказал водитель — указывая пальцем прямо по курсу. Это были первые и последние слова, которые он произнес за весь путь.

Андрей не запомнил города. Такси кружило, высаживая то тут, то там пассажиров. Он с Леной и Ванькой оказались последними. Машина остановилась на узкой, уютной улице, около трехэтажного дома, который стоял в глубине двора, в окружении… Это было похоже на лес, на знакомые с детства, старые дачные поселки по казанскому направлению, вернее, не похоже, конечно, но, как-то неуловимо напоминало их. Свет заходящего солнца здесь с трудом пробивался сквозь кроны сосен, кипарисов и еще, бог знает, каких деревьев. Воздух был свеж, пахло хвоей, и Андрею все это очень понравилось.

И тут из подъезда дома появились Виктор и Лева. Собственно, к Виктору они и ехали и беспокоились, что не застанут его дома, потому что в день отъезда не смогли до него дозвониться.

Виктор был парень своеобразный. В недавнем прошлом спортсмен, КМС по части гандбола. В движениях, поступках и решениях быстрый. В целом открытый и добрый малый, был он, с другой стороны, всегда весь на понтах, путал желаемое с действительным, забывал собственные слова и рассчитывать на него и его обещания, было, по меньшей мере, опрометчиво. Так Андрей, не особенно удивился бы, если б, например, весело поболтав с ним о том о сем, Виктор поинтересовался бы: «А где вы собираетесь остановиться?» Хотя, месяц назад, по телефону, он однозначно давал понять, что будет рад их видеть у себя…

Полной противоположностью был Лева. Тихий и вежливый, немного застенчивый, пунктуальный и обязательный еврейский человек. Программист по специальности, он как положено, носил очки, а улыбался как-то немного по-собачьи, будто всегда был в чем-то немножко виноват. Андрей знал его совсем немного. Несколько лет назад, они пару недель катались на лыжах в одной компании. Впечатление о Леве осталось у него скорее хорошее, хотя, черт его знает. Человек это был очень закрытый…

Увидев Андрея, Виктор заорал: Ну! Вот и Журавлев! Здорова! — и раскрыл объятия, будто только и делал, что ждал их приезда. Они потрепали, как положено друг друга по спинам и Андрей, на всякий случай, поинтересовался, можно ли будет остановиться у Виктора, на первое время? В ответ Виктор расхохотался и сказал: Да ты что Журавлев?! Конечно! Пошли, у нас тут аэродром целый!

И тут из подъезда появился Сергей. В этот момент, Андрей еще не знал, что его так зовут. Тот, собственно, и подошел знакомиться. Лицо его показалось Андрею смутно знакомым, позже выяснилось, что они встречались один раз в Москве, на проводах Виктора. Только Сергей и задал правильный и естественный вопрос: «А что ж вы не позвонили? Нас легко могло не быть дома!»

Андрей почему-то тут же почувствовал в Сергее человека сильного и серьезного, он как-то сразу вызывал уважение, но тогда Андрей, естественно, не представлял себе, какую значительную роль за краткий период их Иерусалимского знакомства Сергею предстоит сыграть в его жизни…

Четыре пары рук ухватились за Андреевы баулы, и вся компания мгновенно вознеслась на третий этаж.

Квартира, по московским понятиям, действительно представляла собой аэродром. Андрей никогда не видел таких огромных квартир. В ней можно было просто заблудиться! Во всяком случае, так казалось на первый взгляд.

Свалив манатки посреди комнаты, Андрей с Виктором и Сергеем вышли на балкон. Балкон был таким же циклопическим, как и квартира. Размерами он был скорее похож на комнату в стандартной московской «хрущевке». Каменный пол, каменный парапет, широкие, будто стол, светлого мрамора перила. На этом балконе, отнюдь не создавая тесноты, размещались два белых пластиковых шезлонга и такой же стол.

— Мы как раз собирались за сигаретами — сказал Виктор — кончились. У тебя нет сигарет, Журавлев?

Андрей с Виктором были друзьями детства. Теперь никто из них не мог вспомнить, когда и почему они стали называть друг друга по фамилиям. Это был, своего рода, юмор, который незаметно вошел в привычку.

— Конечно! — обрадовался Андрей, довольный тем, что может хоть чем-то отблагодарить за встречу и постой, прямо сейчас.

Он вытащил из кармана пачку купленных в Москве в спешке перед отлетом сигарет «Лира» фабрики «Дукат».

Это вызвало смех.

— Не кури здесь советские сигареты, Журавлев! — сказал Виктор — Даже на улице народ будет падать в обморок!

Все же он взял сигарету, прикурил, пару раз затянулся, поморщился, и, усмехнувшись, погасил ее в пепельнице.

И тут из комнаты раздался Ванькин безутешный плач. Это было неожиданно, потому что обалдевший от впечатлений, и недетской усталости ребенок, уже много часов вел себя очень тихо. Оказывается, Лена попыталась уложить его спать, а он грустно спросил ее: «Спать? А когда мы поедем домой?» Лена ответила, что они уже дома. С этим Ванька был категорически не согласен. Он заплакал, и закричал, что это не дом! Что он хочет домой, к бабе Ноне…

— Там моя кровать и мои машинки! — кричал он, пребывая, похоже, в совершенном отчаянии.

— Надо его покормить — мудро заметил Сергей.

Андрей остался с плачущим сыном, а ребята повели Лену на кухню, показать где, чего и как.

Дети есть дети. Как не был Ванька расстроен бесчестной подменой самого понятия «домой», он успокоился, едва учуял сладкую рисовую кашу на молоке, и занялся едой. И то правда, он очень долго не ел по — настоящему, перебиваясь всякими бутербродами, чего прежде никогда не случалось в его коротенькой и довольно счастливой жизни.

— Ну, мы тогда пойдем пройдемся — сказал Виктор, обращаясь к Лене — не будем мешать. И кивнул Андрею: Пошли, Журавлев!

Они вышли на улицу вдвоем. Сергей остался, сказав, что он тогда не пойдет, что он тогда кое-что посчитает и удалился в комнату, выполнявшую функцию кабинета. Лева куда-то незаметно испарился раньше.

Сумерки наползали на древний город Иерусалим. Незнакомые, но приятные запахи витали в вечернем воздухе, было совсем не жарко, а, наоборот, очень даже комфортно. Как ни странно, Андрей не чувствовал никакой усталости. Напротив! Груз ответственности, тревоги и неуверенности, который, оказывается, лежал на его плечах во все время путешествия, вдруг исчез. Андрей почувствовал себя легко и свободно. Он радостно шагал рядом с другом, который так уверенно вел его по красивым и зеленым улицам этого незнакомого и такого интересного города!

Виктор с удовольствием выступал в роли экскурсовода.

— Улица, на которой мы живем, называется Альфаси — объяснял он. Мы с Серегой специально сняли такую квартиру здоровую, скоро приедут его жена с дочерью. Надо как-то их тут оставлять. Серега, ведь, как турист приехал, ко мне в гости. Он вообще никаким боком не еврей, надо придумывать чего-то…

А это — улица Рамбам. Вот банк «American — Israel», он маленький, хороший, и находится рядом. Завтра откроем тебе там счет.

— Что значит рядом? — спросил Андрей — неизвестно же еще где я буду жить.

Но Виктору все было известно.

— Тебе надо снять квартиру рядом с нами — уверенно сказал он — алимы (репатрианты) забираются в захолустные районы. Там немного дешевле, конечно, но, во-первых, они эту разницу на автобусе прокатывают, а тут до всего пешком дойти, во-вторых, там жить невозможно. Районы эти отвратительные, там одни алимы и марокканцы.

Андрей не очень понял, кто такие марокканцы, а также почему плохо, если много вокруг «алимов», но решил пока вопросов не задавать, так как обоснованно предполагал, что их у него будет, ну, очень много, и сразу на все он ответов все-равно не получит.

— Гостиница «Кинг Джордж» — продолжал экскурсию Виктор — А это улица Кинг Джордж, центральная улица.

Они перешли широкую центральную улицу. Было уже почти темно, загорелись желтым светом фонари, и невиданные автомобили шелестели мимо, освещая свой путь неправдоподобно яркими фарами.

— Сейчас зайдем в супермаркет, сигарет купим, ну и вообще, посмотришь. — сказал Виктор делано равнодушным тоном — Покупать там ничего не надо, покупать все лучше на рынке, но посмотреть стоит.

И посмотреть действительно стоило! Недаром алимы смешили аборигенов, фотографируясь в этих супермаркетах на фоне полок с продуктами! Они испытывали определенное садистское удовольствие, отправляя эти яркие цветные фотографии друзьям и родственникам, оставшимся в сером и голодном «совке».

Сегодня, конечно, никого не удивишь двумя десятками сортов йогурта, но то был девяносто первый год! Войдя в супермаркет, Андрей потерялся совершенно! Вот он какой, капиталистический рай! От изобилия зарябило в глазах. Виктор быстро вел его по огромному, ярко освещенному залу, уверенно лавируя между полок с невероятным ассортиментом фантастических товаров, и комментировал: Здесь молочные продукты, их брать можно, они везде стоят примерно одинаково. Масло здесь никто ни покупает, едят маргарин бутербродный, все на диете задвинутые. Хлеб, булки всякие, печения на рынке и дешевле и вкуснее. На мясо тут вообще не смотри, цены просто беспредельные, на овощи—фрукты, тем более, а вот орешков можно просто взять и здесь сожрать. Никто ничего не скажет, это можно. С этими словами, он зачерпнул из ближайшего лотка горсть миндаля, и запихнул в рот обалдевшему Андрею.

— Ну, вот, в общем, и вся экскурсия — резюмировал Виктор, выводя ошарашенного друга на улицу.

— Подожди! — спохватился Андрей — а сигареты — то?!

— Здесь, рядом — ответил Виктор — направляясь к соседней двери.

Они вошли в небольшой магазинчик, где торговали всяким табаком, а так же журналами и видеокассетами. И снова Андрей, растерявшись, застыл перед прилавком, изучая сигареты, сигары и трубочные табаки, представленные в ассортименте, который не мог и присниться гражданину Советского Союза!

— Американские сигареты лучше не покупай — инструктировал Виктор — ты потом другие курить не захочешь, а стоят они вдвое дороже израильских, которые тоже нормальные…

Потом они шли по ярко освещенной улице Кинг Джордж мимо невиданных ярких витрин, мимо высоких, непривычной архитектуры зданий, и Андрею в какой-то момент захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что он точно не спит. Приятный теплый ветерок обдувал ласково лицо, а в бархатно-черном небе висела маленькая, невероятно яркая, и высокая луна…

А назавтра началось то, что на СОХНУТовском языке называлось «период абсорбции».

Т.е. под этим термином «абсорбция» подразумевалось превращение прибывшего в землю обетованную инородца, в универсального израильтянина. Ну, что ж, во многих случаях это получалось. В израильтян замечательно превращались эфиопские негры — иудеи, вывезенные военно-транспортными самолетами из раздираемой гражданской войной страны. Они были совершенно довольны тем, что есть крыша над головой, что полно еды, что не стреляют и не расстреливают. Чего ж еще? Они выглядели совершенно счастливыми, охотно выполняли любую работу, старались говорить на Иврите даже между собой. Они охотно копировали манеры, интонации, и, вообще, все повадки местного населения, оскорблялись искренне, если кто-то, обычно русские, отзывался об Израиле не слишком лестно.

Двумя десятками лет раньше, говорят, то же самое происходило с прибывшими из Марокко.

В семидесятые, отличными гражданами Израиля становились и люди, вырвавшиеся из-за железного занавеса. Эти, которые ехали тогда в маленький, жаркий и вечно воюющий Израиль, а не в Европу-Америку, действительно считали себя евреями, и желали быть равными среди равных на своей земле.

Иначе было с волной конца восьмидесятых начала девяностых. Они-то, как Андрей с Леной, как Виктор, Сергей, и еще сотни тысяч таких же, ехали не «В», а «Из», и попали в Израиль только потому, что больше-то их нигде и не ждали. Почти никто из них не хотел бы оставаться там навсегда, и уж точно, ни один не считал Израиль родиной. Старожилы презрительно окрестили их «колбасной алией».

Первые эти несколько недель были для Андрея чрезвычайно хлопотными! Еще бы! Просто ли оказаться на ровном месте в совершенно чужой стране и начать приспосабливаться там, чтобы есть, пить, жить, растить ребенка? Особенно, если это пятимиллионная страна, в которую в одночасье добавили еще миллион новых граждан.

Естественно, во всех инстанциях стояли очереди. В министерстве абсорбции, в СОХНУТе, в больничной кассе. Спасибо, хоть квартирные маклеры оказались свои. По случайности, именно этим бизнесом, о ту пору пытались заниматься Виктор с Сергеем. Они занимались поисками подходящего для Андрея варианта, а он в это время стоял во всяких очередях, оформляя все то, что было необходимо.

Вечерами все они собирались в столовой, в замечательной той квартире «на Альфаси», уничтожали приготовленный Леной ужин, и Виктор бурно радовался, что наконец-то нормальная еда. «Нормальной еды» не было уже с месяц, с того момента, как проживавшая с ними некоторое время мать Виктора, дама чрезвычайно деловая и энергичная, разуверилась в своих перспективах в земле обетованной, и отправилась посмотреть, а что же происходит ныне в г. Москва.

Так вот, за ужинами этими Андрей отчитывался о проделанной за день работе, получал многочисленные советы=инструкции, и развлекал гостеприимных хозяев рассказами о тех удивительных переменах, которые произошли в Москве за время их отсутствия. Виктор и Сергей удивлялись, качали головами, с трудом веря в некоторые из правдивейших рассказов Андрея.

Почти каждый день кто-нибудь из многочисленных знакомых Виктора заглядывал на огонек, выпить чего-нибудь, послушать Московских небылиц, и покрасавться, наставляя вновь прибывших. За коммунальным столом было весело, свежий ночной воздух лился в открытые окна столовой, и, если ветер пробегал по улицам древнего города, то сосны за окном шевелились в темноте, словно призраки. Вообще-то, на самом деле, это были не сосны, а ливанские кедры…

Недели через две, Андреевы «хождения по мукам» закончились. Алимовское пособие исправно поступало на его банковский счет, он поселился в довольно скверную однокомнатную квартирку, которую нашли ему Сергей с Виктором, как и обещали, совсем недалеко. Квартиренка была на первом этаже, т.е. пол находился вровень с землей. В нее был отдельный вход с улицы, и даже маленький, как бы свой, садик.

Открывая дверь в квартиру, Андрей попадал сразу на кухню. Из кухни одна дверь вела в просторную комнату, а вторая в туалет, чтобы попасть в который, надо было пройти насквозь душевую. Для троих там было, конечно, тесновато, но Андрей отнесся к этому спокойно, чего нельзя было сказать о Лене.

Увидев обшарпанное это обиталище, дверью и окнами на шумную улицу Аза, она на несколько дней впала в тихую депрессию. Андрей даже не заметил, толком, состояние жены. Он был еще в эйфории. Недостатки временного их жилища его нисколько не смущали, он их и не замечал. Он жил будущим, скорым будущим! Он бегал в ульпан, так назывались курсы изучения Иврита, жадно знакомился с городом, и вообще, скакал молодым козликом. Надо было только закончить ульпан, устроиться на работу, и…!

Что, собственно, «и»?! Учитель истории, толком не знающий языка на котором надо преподавать? Курсы переквалификации? В кого? В археолога?

Эти вопросы, не то что бы не приходили Андрею в голову, приходили, разумеется, но он отмахивался от них, надеясь, что все как-нибудь разрешится. Просто надо делать, что должен, шаг за шагом, не заглядывая далеко вперед, и чего-нибудь, да получится! Не может не получиться! Так решил Андрей, и, в общем—то, наверное, это было правильное решение.

Лена в ульпан с ним пойти не смогла. Ванька тяжело привыкал к детскому саду. Он не желал оставаться один среди людей, языка которых не понимал, и воспитатели требовали присутствия матери в детском саду, пока ребенок сам ее не отпустит. Казалось, что он не привыкнет никогда. Вроде, все было нормально, но стоило Лене ступить за порог, как с Ванькой случалась истерика, не прекращавшаяся до ее возвращения. «Ломать» ребенка воспитатели не хотели, этого не допускала местная система воспитания, да и не нужен был им этот бесконечный плач в саду. Не одна неделя прошла, прежде чем он стал оставаться один без слез…

В итоге, в ульпан Лена вообще не пошла. Андрей учился, а Лена занималась домом, ребенком, и рисовала. Она ведь, между прочим, была художником. В описываемый период — графиком.

Как-то днем пришел Виктор и с порога заявил:

— Журавлев, у меня к тебе дело есть! Сегодня вечером, пойдем Серегу евреем делать.

— Это как это? — опешел Андрей.

— Это оказывается просто! — чрезвычайно уверенно стал излагать Виктор — Надо отвести его к раввину. Если два еврея скажут, что он еврей, и раввин это засвидетельствует, то он, Серега, будет признан евреем и сможет здесь остаться!

— Понятно. — ответил Андрей — А я зачем?

— Как зачем?! — изумился Виктор — ты и будешь вторым евреем!

— Я?! — Андрей даже рассмеялся — У меня ж в паспорте написано русси! Да и ты, еврей-то, по документам только. Какие из нас поручители?

Но Виктор, как обычно, не сомневался в успехе задуманной аферы. Он снисходительно улыбнулся и сказал: «Что ты думаешь, он у нас документы проверять будет? Кипы наденем — вот и все документы! Он же раввин, а не полицейский!»

Андрею эта затея не понравилась. В отличие от Виктора, он был уверен, что ничего не получится, и будет глупо и стыдно. Однако, формальных причин отказываться не было. Приходилось соглашаться.

— Ты только оденься так, нормально — добавил еще Виктор — шорты не одевай, смотри! Длинные брюки одень, ну джинсы хотя б, и рубашку, а не тишотку!

— Вот без тебя, я б ни за что не догадался! — парировал Андрей, слегка обиженный тем, что Виктор держит его уже совсем за идиота.

В назначенный час Андрей, потея в джинсах, кроссовках и черной, другой просто не нашлось, рубашке, нарисовался в квартире «на Альфаси».

— Ну, блин, Журавлев, ты как всегда! — приветствовал его Виктор, и осмотрев с головы до ног, добавил — ладно, авось сойдет для сельской местности!

Сам он был одет в черные туфли, светло-коричневые широкие летние брюки и белую рубашку. Сергей вырядился совершенно аналогично.

— А вы, зато, прям по форме! Это так положено одеваться на прием к раввину, да?

— Не умничай, Журавлев!

Продолжая, язвить по поводу одежды друг друга, они спустились по лестнице и погрузились в запаркованный у дома «Мерседес» с московскими номерами. Машина принадлежала Сергею. На ней приехал он из Москвы, и каким образом, он там ее нарыл, Андрей даже не представлял. Такие вещи находились тогда далеко за пределами его понимания, а спросить об этом малознакомого человека было неудобно.

Как-то раз он спросил о происхождении автомобиля Виктора, но тот ответил в своем стиле: «Это ж Серега! У него ж нефтяная вышка собственная! А ты как думал?»

— Да, иди ты! — отмахнулся Андрей.

На этом дознание свое он завершил. Действительно — подумал он — какое мое собачье дело до Сергеевой кошачьей жизни?!

В сумерках они въехали в квартал Мэа Шеарим, где жил искомый раввин, с которым у Виктора была назначена встреча.

Квартал этот сильно отличался от всего остального города. Он был сплошь населен теми, для кого их вера была профессией. Было тут тихо. Не было яркого освещения, а немногочисленные лавки были скромны. По улицам дефилировали одетые в черное, бородатые мужчины. На головах у них были черные же шляпы, а у некоторых, даже меховые шапки. Женщин почти не было видно, а которые попадались, все были в черных длинных платьях и с платками на головах. Мало было на улицах автомобилей, многие пешеходы двигались прямо по проезжей части.

Странное было это место! Будто кусок какого-то совершенно другого мира искусственно воткнули в пестрый и шумный современный город.

— Здесь запаркуйся — сказал Виктор, приказным тоном.

— Слушаю, сэр! — подпустив в голос яда, ответил Сергей.

«Мерседес» остановился у подъезда серого мрачноватого кубоподобного дома.

— Так — сказал Виктор, раздавая всем черные, бархатные кипы — Вот. Надевайте, и будьте прилежными иудеями — хихикнул он, цитируя слова Янковского из известного фильма «Паспорт».

Кипы были водружены на головы, и нервно посмеиваясь, все три прохиндея шагнули на тротуар, будто за линию фронта. На них сразу обернулись прохожие. Даже в «приличной» одежде, здесь они выглядели белыми воронами.

— Ну, и мудатский вид у тебя, Журавлев! — попытался пошутить Виктор.

— На себя посмотри! — огрызнулся Андрей.

— Хорош вам! Пошли уже! — сказал Сергей — А то сейчас тут, по-моему, толпа зрителей соберется!

И Виктор повел их в подъезд. Квартира раввина помещалась на втором этаже. Дверь им открыла, по-видимому, его жена. Ей было лет сорок пять, была она полной, в длинном широком черном платье, волосы, даже дома, прикрыты платком. Виктор поздоровался и осведомился по-английски, дома ли мистер Шломо?

Женщина, на Иврите, что-то негромко сказала в дверь ближайшей комнаты, и мужской тихий голос что-то ответил ей.

Квартира была полутемной, тесной, и какой-то до боли знакомый запах стоял в ней.

Через мгновение Андрей вспомнил, что это за запах. Так пахло в квартире его бабушки по матери. Она была, как видимо, и этот Шломо, очень верующей, не иудейкой, конечно, а совсем даже православной, но запах у жилища был совершенно такой же. Чем, интересно, у них пахнет? Верой? — ни к селу, ни к городу подумал Андрей.

Женщина сделала приглашающий жест и сказала, что мистер Шломо ожидает их. Они двинулись было к комнате, но мистер Шломо вышел им навстречу.

— Шалом! — приветствовал он их. И далее заговорил по-английски: С вами, Виктор, я знаком. Кто ваши друзья?

— Это Андрей — сказал Виктор.

— Приятно познакомится, Андрей! — улыбнулся раввин, но руки не подал. Был он среднего роста, лет пятидесяти—шестидесяти, точнее Андрей не смог определить, худой, с бледным болезненным лицом и внимательными серыми глазами. Как у майора Пронина — усмехнулся про себя Андрей.

— Вы, Андрей, еврей? — осведомился мистер Шломо.

— Да — поперхнувшись английским «Yes», выдавил Андрей.

— ОК — раввин повернулся к Сергею.

— Это Сергей — заторопился Виктор — Он наш друг, приехал в гости и, к сожалению, не имеет на руках никаких документов, подтверждающих его еврейство. Вы, возможно, слышали, Шломо, что в Советском Союзе…

— ОК, ОК! — перебил поток его красноречия раввин. Он внимательно смотрел на Сергея. На самом деле, из всех троих, больше всего на еврея походил, как раз Сергей Кочанов, не имевший к ним абсолютно никакого отношения!

— Вы, Сергей, еврей? — спросил мистер Шломо, в точности повторив форму, в которой секунду назад, задавал вопрос Андрею.

— Может у него компьютер вместо мозга? — подумал Андрей, почему-то манера мистера Шломо ему совсем не понравилась — как робот—андроид ведет себя, и улыбается, как автомат.

Ему не пришло в голову, что раввин просто работает, а вовсе не ведет с ними дружелюбную беседу.

Сергей ответил, что еврей, конечно, что в Советском Союзе… Но священник перебил и его, сказав: Проходите в кабинет, господа, там нам будет удобнее.

Слово «господа», он почему—то произнес на Иврите. Это удивило Андрея, так как сам он тогда еще не начал вставлять чужие восточные слова в свою русскую речь. Эта привычка появилась и у него, но несколько позже.

Они проследовали в кабинет. Кабинет был небольшой, к тому же площадь съедали шкафы, набитые религиозными фолиантами. Напротив окна стоял массивный письменный стол, весь заваленный книгами и тетрадями. Сбоку от стола еще помещался маленький, обтянутый кожей диван, на котором могли усесться два человека. Пол, как и во всех домах здесь, был каменный. Андрею и Виктору, мистер Шломо предложил расположиться на диване, а сам сел за стол, спиной к темному окну. Сергею он указал на стул, находившийся прямо напротив него, по другую сторону обширного стола. Андрей с Виктором оказались у раввина по правую руку, причем, что бы увидеть Виктора, который сидел ближе к окну, священнику пришлось бы вывернуть шею, зато все трое без проблем могли созерцать Сергея.

Поняв, что он находиться у мистера Шломо, практически, за спиной, Виктор начал корчить Сергею рожи. Андрею эта идея показалось абсолютно неудачной, и он раздраженно ткнул Виктора локтем в бок. Виктор толкнул его в ответ, но рожи корчить перестал.

Раввин, между тем, не торопясь положил закладку в лежавшую перед ним толстую книгу, закрыл ее и отложил в сторону. Подвигал остальные книги, освобождая пространство. Вытянул из стопки слева от себя, какую-то тетрадь, положил ее перед собой, раскрыл и наконец, изрек: So… — и уже, обращаясь, к Андрею с Виктором — извините, господа, можно мне посмотреть ваши паспорта?

Ну, вот и все — подумал Андрей — Сейчас я буду раскрыт и будет неудобно.

Досадуя на раздолбайство Виктора (действительно, мало что ли евреев вокруг?), он полез за паспортом в карман рубашки, и тут его осенило! У него был общий, внутренний паспорт, который назывался «Теудат зехут». Его он получил несколько дней назад, и там черным по белому значилось «Русси». Но в том же кармане, у него лежало удостоверение нового репатрианта «Теудат оле», и вот там, вроде бы, национальность нигде не значилась…

— Чего терять—то? — подумал Андрей — Так хоть какие-то шансы есть.

И он вынул из кармана «Теудат оле» и положил на край стола, а Виктор положил сверху свой документ, из которого следовало, что Виктор «Ихуди», еврей то есть.

— Что это? — спросил удивленно мистер Шломо, сразу взяв в руки документ Андрея, и тут же ответил сам себе — А… это сначала дают такие…

Он очень внимательно изучил Андрееву книжку, а на документ Виктора едва взглянул и сказал, поясняя свои действия: Мне понадобятся ваши данные. Много бюрократии в стране, очень много!

И мистер Шломо сокрушенно покачал головой. Затем, он обратился к Сергею:

— Итак, ваша мать еврейка — сказал он с интонацией, скорее утвердительной, нежели вопросительной — почему она не приехала с вами?

— Я настоял на этом. — ответил Сергей — Она уже не молодая женщина, мне хотелось бы сначала найти работу и обустроиться, а потом пригласить ее.

Раввин согласно кивнул головой.

— Да, много проблем сегодня у новых репатриантов, я знаю, но все-таки, я не могу понять, как можно жить среди гоев? Каково это, а? Мои родители из Чехии. Они привезли меня сюда маленьким, я ничего не помню про Чехию… — Шломо задумчиво почесал бородку — а вот жена моя, Рут, из Македонии, и ее родители рассказывали…

Он вдруг оборвал сам себя.

— Впрочем, я злоупотребляю вашим временем, господа. Скажите, Сергей, в вашей семье соблюдали какие-то традиции?

— Да! — ответил Сергей не напряженно — Конечно. Кое-какие соблюдали, но вообще, в Советском Союзе…

— Я понимаю — снова перебил его Шломо — Песах вы праздновали?

— Разумеется! — артистично закатывая глаза, будто вспоминая что-то приятное, отвечал Сергей.

— И что вы делали?

— На Песах? — уточнил Сергей.

Что делают на Песах евреи? — думал Андрей — Мацу едят, это точно, но что еще?

— Да, на Песах. — улыбаясь, кивнул головой раввин.

— У нас пекли такой хлеб… — сказал Сергей, показывая руками, как выглядит кулич.

Виктор, за спиной у раввина, корчил Сергею страшные морды, крутил пальцем у виска, и водил ладонями над коленями, пытаясь показать что-то плоское.

— Мацу, мудак! Мацу!! — беззвучно шептал он Сергею.

Увидев, как вытянулось лицо у мистера Шломо, и какие рожи строит Виктор, Сергей быстренько разгладил жестами свой кулич и превратил его в мацу, но было поздно.

На лице раввина отчетливо обозначилась ирония. Он покивал головой и спросил весело: А еще яйца красили, да?

— Да! — радостно кивнул ему Сергей.

Виктор обрушился на спинку дивана, будто его застрелили. Андрей понял, что все пропало, он покраснел, как рак, и мысленно проклял Виктора с Сергеем, которые затеяв это представление, даже не дали себе труда к нему подготовиться. Ему было ужасно стыдно. Он пытался представить себе, что сейчас скажет им священник, и представить этого он не мог!

Но ничего особенного не произошло. Продолжая вежливо и чуть иронично улыбаться, мистер Шломо сказал:

— Очень хорошо. Я на днях позвоню, Вам, Виктор. Всего хорошего. Не забудьте ваши документы.

Ощущая желание провалиться сквозь крепкий каменный пол, Андрей не попрощавшись, быстро покинул квартиру раввина, чувствуя, как жилка пульсирует у виска.

Он уже стоял на тротуаре у машины, когда из подъезда появились Виктор и Сергей.

— Нет, Журавлев, ты видел долбоеба?! — давясь от смеха, и указывая пальцем на Сергея, шумел Виктор — Кулич он на Песах пек, и яйца красил! Я-то поверил тебе, Качанов! Я думал ты еврей, а ты гой, самый настоящий! — хохотал он.

— Да что б вас обоих! — с искренней злостью сказал Андрей, которому было не до смеху.

— О! А этому, кажись, стыдно! — еще больше развеселился Виктор — То же, поди, куличи на Песах пек, а теперь стесняется! Вот дал бог компаньонов!

Виктор никогда не ошибался, и никогда ни в чем не бывал виноват. При всем притом, он был славным малым, и Андрей любил его. Ведь, вот и в данном случае, Виктор совершенно ничего не хотел для себя. Он старался для Сергея. По своему, уж как умел.

В этот августовский день, услышав новости по русскоязычному радио «Рэка», Андрей ощутил сложную гамму чувств. Собственно, он услышал про переворот и ГКЧП.

Первой мыслью было самодовольно-гадливое: «Я так и знал!». Затем: «А что же со всеми, кто остался там?» И, наконец, при информации о Ельцине и о том, что люди собираются около «Белого дома», чтобы чего-то там такое противостоять, он отчетливо почувствовал себя предателем. Как же я мог бросить их на произвол судьбы? — думал он на полном серьезе — Я же обязан быть там, с ними!

Терзаемый угрызениями совести Андрей отправился в ульпан. Он шел под еще не очень жарким утренним солнцем. По красивым и зеленым улицам района Рехавия. Пересек улицу Бец-а-лель и вступил в странный район Нахлаот. Двигался по его узеньким улочкам мимо одноэтажных, видимо еще арабами построенных домов с малюсенькими окошками. Мимо массивных металлических дверей, защищающих входы во дворы или прямо в дома. Мимо бесчисленных синагог. Двигался, не видя, не замечая всей окружающей экзотики. Он видел совсем другое.

Его воображение легко рисовало улицы Москвы и танки на них. И равнодушно-усталые лица солдат в касках, и уродливые металлические щиты у них в руках…

Он все пытался понять себя. Он ведь точно знал, что ЭТО случится. Это ведь и было одной из главных причин отъезда. Он ведь так всем и говорил: «Надо линять, пока правые не пришли к власти». И вот оно произошло. Так где же ощущение радости от того, что он в далекой теплой стране, там, куда ни в коем случае не дотянуться руки большевиков? Почему так хотелось бы ему быть сейчас там? А будь он там даже, что изменило бы его присутствие? Разве кучка «демократов» в состоянии противостоять, например, дивизии им. Дзержинского? Может, солдаты откажутся стрелять? Да нет, не откажутся. Достаточно сказать им, что там, около «Белого дома», собрались одни евреи, которые все «это» и замутили, из-за которых сейчас нечего в стране пить и есть…

Так, почему, черт подери, так хочется сейчас быть там, у Белого дома?! Потому, что громче всех кричал: Вперед, к рынку и демократии!, а как началось, так сам взял и соскочил?

И тут, Андрей понял, что да. Именно поэтому. Вот если б не кричал, не убеждал, в грудь себя не бил, то и стыдно, и совестно сейчас не было бы! А так, получается, что, вроде как, действительно предал кого-то…

«Вы за Русь страдаете в ресторане «Русь» — услужливо подкинула память фразу из песенки. Вспомнились почему-то кадры с площади Тянь-Ань-Мынь. И что? То же самое сейчас будет в Москве. А ты…!

В приступе самобичевания Андрей даже ударил себя кулаком по бедру, и сам засмеялся над собой. Это немного вернуло его к реальности. Ну, ладно — подумал он — что, в самом деле, как барышня? Поделать все равно ничего нельзя…

Он остановился на углу около двухэтажного дома, где размещался ульпан. Вытащил пачку сигарет «Brodway», прикурил, и вдруг услышал: «Привет!»

Подняв голову, он увидел Аркадия. Они учились в одной школе и были немного знакомы. Аркадий был младше на пару лет.

— Привет! — ошеломленно вымолвил Андрей, протягивая руку, и вновь обретя чувство юмора, добавил — Ну, вот, да! Где ж еще встретить товарища по школе, как не здесь?

Они обсудили московские события. Потом перешли к местным. Выяснилось, что Аркадий живет в Иерусалиме уже полгода. Это, в глазах Андрея, был солидный срок, у него-то только пошел второй месяц.

— Работаешь? — покровительственно спросил Аркадий.

— Нет пока — несколько смущенно ответил Андрей.

— А хочешь? — поинтересовался Аркадий.

После занятий, Аркадий, как и было договорено, ждал Андрея около ульпана. Они отправились в район Бейт-ха-керем, в отель Рамада Рениссанс, где Аркадий уже некоторое время трудился в качестве уборщика при бассейне.

Холл отеля выглядел очень привлекательно, в глаза бросились пальмы и фонтаны.

Андрей сделал было шаг к роскошным стеклянным дверям, вроде, Аркадий направлялся туда же, однако, товарищ развернул Андрея к мрачноватой лестнице, ведущей вниз, в подвал, и сказал смеясь: Сюда! Туда (он кивнул в сторону парадного входа) — с деньгами!

Они вошли в маленький кабинетик, где помещался довольно молодой, лет тридцати пяти, менеджер по кадрам, и Аркадий представил Андрея, как своего друга, желающего работать.

— Да, у нас здесь так, все по протекции, даже сюда — улыбнулся кадровик, и спросил: Сколько ты времени в стране, Энди?

— Полтора месяца — ответил Андрей, впервые используя иврит, где-то, кроме магазина.

— И как тебе в стране? Хорошо?

— Да.

— ОК — менеджер сделал серьезное лицо, и продолжил — Ты уже немного знаешь иврит? Понимаешь все, что я говорю?

— Да.

— Кто ты по профессии?

— Учитель истории.

— Так. Учитель. Скажи мне, в России все, что ли учителя, врачи и инженеры? Нам требуются помощники поваров. Это работа тяжелая. Надо мыть, чистить, таскать.

Зарплата небольшая, около двух тысяч шекелей в месяц.

Две тысячи шекелей! Он старался не расходовать более одной тысячи в месяц из своих подъемных. С жадностью смотрели они с Леной, на недоступные товары в магазинах. А тут две тысячи!

— Согласен! — выпалил Андрей, и глаза у него заблестели.

— Не торопись, подумай. Мне не нужно что бы ты поработал один день и ушел. Это работа действительно тяжелая. Надо работать с 16 до 24 часов, и если понадобиться, то и дополнительное время. Бывает и до двух и до трех ночи. Ты

понимаешь, что я говорю? — уточнил он.

Андрей понимал. Он очень хорошо понимал, что сможет, продолжая учиться в ульпане, зарабатывать по две тысячи в месяц! Он так же понимал, что ничего такого прямо уж тяжелого в этой работе быть не может. Ему случалось в армии заступать в наряды по кухне. Приятного мало, конечно, но и страшного, однако ж, тоже в этом не было ничего.

— Я подумал — ответил он — я согласен.

— Хорошо — сказал менеджер — ты умеешь немного писать на иврите?

— Немного — сказал Андрей, пожав плечами.

— Тогда, вот попробуй заполнить анкету.

Андрей взял форму и начал заполнять. Ничего сложного там, естественно, не было, и справился он быстро.

— Хорошо! — просмотрев листок, похвалил менеджер — Хорошо. У нас работают арабы, в основном. Это плохо. Нам хотелось бы, что бы у нас работало больше евреев — понизив голос, доверительно сообщил он Андрею.

Андрей понимающе кивнул, и опустил глаза.

— Ну, хорошо — менеджер явно решил заканчивать беседу — так, завтра без пятнадцати четыре, я жду тебя здесь. И он протянул Андрею руку.

Счастливый вышел Андрей из кабинета и заторопился благодарить Аркадия за помощь.

— Ты подожди радоваться — сказал Аркадий — во-первых, это работа с говном. Во-вторых, две тысячи шекелей, это мало. Ты поймешь потом, когда тебе пособие платить перестанут.

— Ну, все равно — ответил Андрей — это же лучше, чем ничего! Для начала — то?!

Спасибо!

Они попрощались, и Аркадий отправился работать, а Андрей, как на крыльях полетел домой хвастаться перед Леной своим успехом.

Лена сказала, что, может, лучше было бы закончить ульпан, мол, деньги-то пока есть, а потом попробовать поискать что-то более достойное, но по глазам ее, Андрей видел, что на самом деле она довольна. Еще бы! Наконец-то можно будет купить, хоть чего-нибудь! Столько, ведь, всего нужно! Съездить на море, хоть, а то и были—то там только один раз!

Потом, позднее, в их жизни было очень много моря. Так много, что лишний раз и видеть его не хотелось, но это потом, а тот, первый раз, ту поездку в Тель—Авив, Андрей запомнил навсегда.

…До Таханы Мерказит («центральная автобусная станция» на иврите все же звучит короче, а слово автовокзал почему то было не в ходу) они решили идти пешком. И еле дошли. Было не просто жарко, а как—то особенно, невыносимо жарко! Ванька на полдороге расхныкался и идти отказался. Андрей нес его на шее. Путь занял около часа, а ощущение было такое, будто прошли насквозь пустыню Сахара. Они даже не знали в чем дело, а дело было в том, что в этот день дул Хамсин. Так назывался южный ветер, который приносил сухую жару откуда—то из Египетских пустынь.

Когда задувал Хамсин, температура воздуха вплотную приближалась к отметке 50 (это в тени), и все живое в стране старалось залезть под кондиционер, а если это было невозможно, то хотя бы в тень!

Они еще не знали, что Хамсин, это стихийное бедствие, практически. Более того, они даже не знали, что такое вообще бывает, а потому, просто удивлялись, что как-то уж больно сегодня жарко.

Они сели в Тель-Авивский автобус и покатились с гор вниз к синему Средиземному морю.

В автобусе было прохладно, они пришли в себя и начали вертеть головами, наблюдая, как горный пейзаж постепенно превращается в степь, рассматривая поселки по сторонам шоссе, которые были так не похожи один на другой.

Они просто еще не знали, что поселения евреев и арабов можно отличить друг от друга с первого же беглого взгляда.

Справа проплыл уже знакомый им аэропорт, и вскоре автобус уже ехал по улицам Тель-Авива. Даже на москвичей город этот произвел впечатление. Он был действительно большой! Как такое может быть? — недоумевал Андрей — во всей стране живет шесть миллионов человек, откуда берется ощущение, что Тель-Авив сопоставим по размеру с Москвой?!

Это ощущение не было обманчивым. Тель-Авив действительно занимает большой кусок святой земли, потому, видимо, что застроен он преимущественно, двух, трех, максимум, пятиэтажными домами (не считая, разумеется, нескольких помпезных, прилепленных к левантийскому этому городу «небоскребов»).

Какая-то мешанина была вокруг! Маленькие частные и типовые многоквартирные дома, старые, вероятно британские казенные здания и какие-то кургузые постройки, создатели которых явно были даже не знакомы с самим понятием «архитектура». Шикарные магазины и убогие лавчонки, и помойки, и сохнущее на веревках белье, и уличные кафешки. Все в куче, все сразу, и всего много!

Потом Андрей подробнее познакомился с этим городом, понял, что он включает себя несколько разных городов, каждый из которых не похож на другой. Более того, если угодно, он включает в себя несколько разных культур и эпох…

Но это все Андрей понял много позже. Первое же впечатление у них с Леной сложилось однозначное — помойка!

Совсем другое дело, оказалось, море. Средиземное море! Моря Андрей любил всегда, и самым замечательным, разумеется, было Черное. Куда до него мутным да мелководным Азовскому и Балтийскому!

Средиземное море началось с запаха. Его еще не было видно за последним рядом зданий на набережной, а запах, такой характерный запах моря, уже появился в воздухе! Андрей заволновался, ускорил шаг и увидел его… Великое, овеянное легендами, голубое Средиземное море!

Набережная выгибалась дугой, обрамляя залив. За полосой пляжа тянулось шоссе, вдоль него росли одинаковые пальмы, а за шоссе высились громады отелей. Красиво было так, что захватывало дух!

Вода оказалась очень теплой, и столь же соленой. Она была почти горькой на вкус. Высокие волны с шумом накатывали на берег.

Андрей искупался, покачался на волнах, поплавал. Лена купаться не рвалась, она не особенно любила это занятие. А вот Ванька…, оказалось, что он боится моря! Он отказывался заходить в воду, не поддавался ни на какие уговоры, плакал и кричал, что хочет купаться в нормальной речке без этих волн! Андрей потерял терпение, и силой затащил его в воду, чем вызвал у сына настоящую истерику. Пришлось вернуть его на земную твердь и оставить в покое.

Между тем, дело шло к вечеру. Солнце опускалось к поверхности моря, и забирало с собой жару.

Они сидели на полупустом пляже, спиной к городу, лицом к морю и смотрели на закат. Где-то там, за линией горизонта, очень далеко, лежала Европа. Оттуда, со стороны европейского берега, один за другим шли на посадку, низко над их головами, огромные аэробусы. Чуть не каждые пять минут по штуке. Почему-то все это вместе — солнце, падающие в море красивые здания отелей на набережной и идущие неиссякаемым потоком над головой самолеты — вызвали у Андрея безотчетную, нет, не тоску даже, а предчувствие будущей великой тоски! Он затравленно посмотрел вокруг, пытаясь понять, чем это вызвано, и вдруг вспомнил, что очень похожее чувство он испытывал уже, когда-то совсем недавно, но, как ни старался, вспомнить тот случай ему не удалось. Прекратив бесплодные потуги, он махнул, с досады, рукой.

— Что это с тобой? — улыбаясь чуть встревоженной улыбкой спросила Лена.

Она уже некоторое время внимательно наблюдала за ним.

— Да, ничего — ответил Андрей, рассеяно взглянув на жену.

— Ты какой—то грустный — сказала она и погладила его по руке.

— Да нет, ничего, Лен, ничего — ответил он, стараясь улыбаться.

Его ответ потонул в вое двигателей очередного «Боинга», а Ванька, вдруг спросил:

— Па, а мы можем полететь на самолете? К бабе Ноне? А?

— Конечно, можем, Вань — ответил Андрей, и мир в его глазах размазался в пелене слез — или баба Нона прилетит к нам.

— А когда она прилетит? — не унимался Ванька

— Скоро, маленький, скоро! — ответила за Андрея Лена.

Да, таким было их первое свидание со Средиземным морем. Больше пока не получалось, поездка обходилась довольно дорого, а доходов не было. Но теперь, теперь все должно быть по-другому! Теперь-то он работает!

И на следующий день Андрей впервые вышел на работу.

Она действительно оказалась тяжелой. Да нет, он даже не предполагал, что работа может быть так невероятно тяжела!

Его с места в карьер поставили на мойку посуды. Нет, посуду не нужно было мыть руками, это делала мощная посудомоечная машина, а обслуживали ее, машину, семь человек.

Выглядело это примерно так: За широким металлическим прилавком работали пятеро. Двое с одной стороны, трое с другой. На ту сторону, где вкалывали двое, официанты сваливали подносы полные грязной посуды. Эти двое, сваливали остатки с тарелок в пластиковые баки, а пустые тарелки, блюдца, чашки, бокалы, стаканы передавали на другую сторону прилавка, где работали трое и среди них Андрей. Под каждый вид посуды имелся свой, особой конструкции, пластиковый поддон. Посуду надо было расставлять в эти поддоны, попутно сортируя. Поддоны под блюдца и тарелки ставили на прилавок, под бокалы, и остальную стеклянную лабуду, на направляющие над прилавком.

Посуда шла непрерывным потоком. Руки постоянно находились в движении, некогда было даже почесаться. Поддоны наполнялись стремительно, полные поддоны бегом несли на ленту машины, хватали из стопки пустые, ставили на прилавок, и снова их наполняли. На выходе, чистую посуду принимали двое. Они выхватывали из машины поддоны, ставили на такой же, как на приеме прилавок, вынимали ее из поддонов и расставляли по полкам передвижных стеллажей. Поддоны, по сортам, складывали в стопки на тележки и отвозили обратно на прием.

Понятно, что любое промедление в этом цикле было смерти подобно! Они бы просто засыпались и утонули в потоке посуды! Поэтому, от поста к посту непрерывно курсировал начальник, араб по имени Наджати. Давай, давай! — орал он — Вы что, как девочки?! Спите, что ли?! Шевелись!

Но если где-то начинали действительно зашиваться, он прекращал на время понукания и помогал делом. Ликвидировав прорыв, он бежал к другому посту, орал и помогал там, и так по кругу.

От машины валил пар, пот лился в глаза, с фартука дерьмо текло на ноги, Наджати орал — короче мрак! Казалось, этому не будет конца!

На самом деле, «Бой», как назвали этот процесс русские, начинался вместе с ужином, в 19:00. Начинался плавно, потом набирал силу и продолжался в одинаковом бешенном темпе до 23:00, ну или чуть дольше, смотря по количеству народа в зале.

Потом поток начинал спадать и сходил на нет к полуночи. Помимо этого, на кухне было еще полно всяких дел, но это обязательное каждодневное мероприятие, было главным и самым трудным.

После первой своей смены Андрей принял душ, переоделся и вышел на улицу в некотором удивлении. Это что же? Такое надо делать каждый день? И даже медалей никто за это не предлагает? Это ж не работа, это действительно война какая-то! Так думал он, сидя в развозном микроавтобусе, который летел по ночному Иерусалиму.

Летел микроавтобус, летели мимо чужие дома, фонари, вывески, летела маленькая желтая луна над холмами, летела из динамиков дикая, для ушей Андрея, арабская музыка и очень хотелось ему в тот миг улететь куда-нибудь. Улететь от невероятного этого чужого города, так перегруженного историей, что это ощущалось прямо физически. От этих людей, от арабов, языка которых он, естественно, не понимал. Вот они сидят рядом и, вроде, улыбаются ему, но улыбки-то ведь фальшивые! С чего бы им ему улыбаться?

И улыбки местных евреев уже были понятны ему. Это ж здорово, что приехали люди, которые сейчас возьмут на себя всю тяжелую, тупую и низкооплачиваемую работу, которую раньше выполняли арабы! Они ж замечательные, такие, перепугано-покорные и, в отличие от арабов, без ножей за спиной…

— Ну да, все так. А как ты хотел? — спросил Андрей сам себя. Он, в общем-то, уже и не особенно помнил, чего он там когда-то хотел, там, в бесконечно далекой Москве, когда-то бесконечно давно. На самом деле, всего-то пару месяцев назад.

И понеслись дни, похожие один на другой, как две капли воды. Он просыпался утром, отводил Ваньку в сад. Шел в ульпан. Дремал там несколько часов, все меньше понимая, зачем вообще туда ходить. Возвращался домой. Обедал с Леной и отправлялся в «Рамаду». Возвращался за полночь, ужинал и падал спать. Утром все повторялось.

Выходных практически не было. То есть, в графике значился один выходной, но за день до него, как правило, подходил Наджати, и говорил тоном, не допускающим возражений: «Парень! Завтра ты работаешь!» Кроме того, почти каждый день были дополнительные часы.

Он научился работать не хуже арабов. Он был у начальства на хорошем счету.

Работая в гостинице, он начал говорить на иврите. Произошло то, чего не происходило в ульпане, знания из пассива стали превращаться в актив.

За первый месяц, с работой без выходных и дополнительными часами, он заработал не две тысячи, а почти три. Они с Леной купили стиральную машину. Итальянскую. О таком аппарате в Москве никто и мечтать не мог! Но дело в том, что сравнивали-то они уже не с Москвой.

Сместилась точка отсчета, и Андрей отчетливо понимал, что здесь они не бедные даже, они нищие! С этим надо было что-то делать. Но что?

Шел к концу октябрь месяц, а в Иерусалиме стояла все та же бесконечная жара, казалось, лето даже и не думает заканчиваться. Как-то, вернувшись с работы, Андрей застал в гостях Сергея. Тот специально пришел ночью, к его возвращению. Пришел поговорить.

— На Альфаси находиться невозможно — сказал он — приехала царица Тамара.

Андрей отлично знал кто такая царица Тамара. Это была мать Виктора. Царица Тамара была персонажем весьма неоднозначным. Тогда ей было пятьдесят с небольшим. Это была избалованная, капризная дама. В молодости она была красивой, несколько раз была замужем, занималась преимущественно собой, а сын ее, Виктор, находился в основном на попечении бабушки.

Царица Тамара некогда действительно была красива. На стенах ее московской квартиры висели замечательные фотографии царицы, сделанные профессиональным фотографом, ее другом, и портреты, написанные довольно известным художником, также ее другом.

Царица Тамара закончила когда-то энергетический институт и всю жизнь числилась инженером в какой-то московской конторе, но там она именно числилась. Ее пылкой, жадной до денег и вообще жизни натуре, плохо подходило поприще советского инженера. Энергии у нее было на двоих, и она занималась коммерцией, насколько это было возможно в условиях советского общества.

У нее была дача в Кратово и она летом сдавала ее дачникам, поделив на несколько отсеков. Она вязала в транспорте всякие шарфики-шапочки по заказам своих коллег, это тоже приносило какую-никакую денежку. На договорных началах она переводила с английского всякую техническую литературу, доставала и перепродавала билеты в театры и на концерты, одним словом, крутилась, как могла. При этом, она, как и подобает царственной особе, требовала к себе почтения, а с теми, кто отказывался видеть в ней государыню, обычно быстро ссорилась, причем поссорившись, заносила людей в черный список навсегда. Именно по этой причине у нее не заладились дела в Израиле.

Приехав в Иерусалим, царица Тамара очень быстренько нашла себе занятие. Она открыла бар в русском культурном центре, договорившись о том, что за первый год аренду платить она не будет, а уж вот со второго года, когда раскрутиться и купит с потрохами весь Иерусалим, покажет русскому центру все чудеса своей щедрости.

Она поставила на барную стойку табличку «Требуйте долива пива, после отстоя пены», а за стойку поставила Виктора. Она договорилась с известными «Совковыми» личностями, даже такими, как А. Розенбаум, о концертах в Израиле вообще, и в ее баре в частности, и дело вроде пошло, но!

Но! Те, кто предоставил царице такие льготные условия, разумеется, не были бескорыстны и не были фраерами.

Как только все пошло, и первые шекели закапали в царскую казну, они объяснили, что аренду платить, конечно, не надо первый год, да и в дальнейшем она не будет обременительной, но вот делиться с благодетелями, совершенно необходимо!

Царице Тамаре, такой поворот дела совершенно не понравился. Более того, такая неожиданная жадность держателей русского центра, вызвала у нее самый искренний гнев! Напрасно Виктор убеждал ее вступить в переговоры и найти взаимоприемлемое решение. Сергей, который был очевидцем этих баталий, живописно рассказывал, как Виктор, в бессильном гневе размахивая руками, как крыльями, метался по комнате с криками: Мамочка! Ну, пойми!, а царица Тамара сидела в кресле, подперев толстую щечку кулачком, смотрела на прыгающего и орущего сына, и в глазах ее отражалась вся тысячелетняя скорбь еврейского народа. Дождавшись, когда Виктор выскажет все и замолчит, она повернулась к тихо сидевшему в углу Сергею, вздохнула, и сказала печально: Ах, какой он все-таки… не умный…

После этого, как уже было сказано, царица оставила Израиль, и отбыла в Москву. И вот теперь она приехала снова. Цель второго пришествия царицы в землю обетованную была не вполне понятна. Она совершенно не собиралась здесь задерживаться.

Формальным поводом была необходимость забрать какие-то деньги с банковского счета, и некоторые вещи. Денег, по сведениям Виктора, было совсем не много, вещей никаких она так и не забрала. Прожила пару недель на Альфаси, ссорясь непрерывно с Виктором, который не воздавал царице необходимых почестей, приняла у себя всех знакомых, нанесла несколько ответных официальных визитов и отбыла обратно в златоглавую. Однако, во время своего пребывания в Иерусалиме, Тамара с истинно царской щедростью и небрежностью решила все проблемы Сергея.

Выслушав рассказ о неудачном походе к раввину, она сильно смеялась, назвала всех идиотами, а потом сообщила, что усыновит Сергея, а так как целостность семьи есть понятие незыблемое, гражданство он получит автоматом.

И она сделала это!

Она милостиво приняла благодарности Сергея, сказала, что Израиль — страна дураков, а стало быть, возжелать гражданства этой страны, может только дурак, впрочем, насчет сына, она никогда и не сомневалась, а вот о Сергее была лучшего мнения.

О том, что она сама, некоторым образом, гражданка Израиля, царица Тамара предпочла не распространяться.

— Ну, вот — закончил Сергей — через три дня благодетельница улетает. Будет прощальный ужин, вас желают видеть.

— Я не смогу — сказал Андрей — Я работаю.

— Попадешь в немилость!

— Знаю, надеюсь только, что не велят казнить — улыбнулся Андрей.

После этого разговора Сергей стал появляться у Андрея с Леной часто, он заходил, просто пробегая мимо, иногда с Виктором, иногда один. Возникли отношения, напоминавшие дружбу. Андрею было тогда двадцать пять лет, Лене двадцать четыре. Сергей был значительно старше! Ему был тридцать один год! В отличие от них, он кое-что видел в жизни и в их глазах выглядел чрезвычайно опытным. Отчасти, это так и было…

Иногда, в городе Иерусалиме случались совершенно, волшебные ночи! Температура воздуха оказывалась настолько оптимальной, что человеку, одетому в футболку, шорты и сандалии не было ни холодно, ни жарко. Не возникало желания натянуть, например, еще рубашку или поменять шорты на джинсы, но не хотелось, также и холодной воды, и не надо было вытирать пот со лба.

Было идеально комфортно. Воздух был неподвижен. Тишину нарушали лишь изредка проезжавшие автомобили.

В одну из таких удивительных ночей, Андрей и Сергей вышли погулять.

Давно отбыла в далекую, и почти мифическую Москву царица Тамара. Вместо нее приехали жена Сергея, Вера и их дочь Аня. Маклерский Сергея с Виктором бизнес по каким—то причинам закончился, и оба они не спеша размышляли о том, что делать дальше.

Андрей, к этому моменту, завершил второй уровень обучения в ульпане, на третий (последний) он решил не идти. Он продолжал вкалывать в «Рамаде» и тоже задумывался о том, что делать дальше. Ничего определенного в перспективе не вырисовывалось…

В ту ночь, Вера уложила Аню спать (Аня была уже большая девочка, ей было семь лет), а сама пришла в гости к Лене. Через некоторое время подтянулся Сергей и, наконец, возвернулся с работы Андрей.

Ванька спал в комнате, а они сидели на кухне вчетвером. Сидели тесно, вокруг расшатанного прямоугольного стола, пили кофе со вкусными булочками, которые за недорого продавались на рынке Мохане Иегуда и болтали. В какой-то момент общий разговор распался на два отдельных. То есть, девчонки говорили о своем, а Андрей с Сергеем, о совершенно других вещах. Вот Андрей и предложил Сергею пройтись…

Вдоль по улице Аза спускались они с холма, на котором уютно спала респектабельная, сплошь населенная выходцами из Европы, Рехавия. Спускались к парку, лежавшему в долине между двух холмов. На одном, как уже сказано, находился их район, а на другом стоял Кнессет и еще несколько относящихся к правительственному комплексу зданий.

Все круче становился спуск и в какой-то момент, Андрею вдруг показалось, что он вступает ногами в холодную воду. Ощущение было настолько отчетливым, что он остановился. Сергей тоже встал, как вкопанный.

— Ты чувствуешь? — спросил Андрей.

— Конечно — ответил Сергей — еще б не почувствовать!

Они сделали еще несколько шагов вниз, и поняли природу этого удивительного эффекта. Ниже лежал слой холодного воздуха. И он, этот холодный слой, не стоял на месте. Он тек, подобно ручью, по дну долины и совершенно не смешивался с верхним, теплым слоем! Граница была настолько отчетливой, что ощущения были совершенно, как если бы они входили в воду. Они сделали еще несколько шагов и погрузились в холод с головой.

— Давай не пойдем туда — сказал Сергей — холодно.

— Давай — согласился Андрей.

Они повернули обратно, поднялись чуть выше, свернули с Азы на какую-то маленькую улочку, и через пару минут обнаружили слева уютный скверик. Они сели на скамейку под сенью ливанского кедра. Было совсем тихо, пахло хвоей, и сухие иголки шелестели под подошвами сандалий. Они закурили, Андрей откинулся на спинку скамейки, запрокинул голову и увидел сквозь крону дерева далекие звезды. Грустно было у него на душе почему-то последнее время, грусть стала его нормальным состоянием.

— Я сижу, и смотрю в чужое небо из чужого окна… — напел Андрей строчку из песни Цоя.

— Слушай, сколько же ты помнишь этих песен, стихов, а? Ты их заучиваешь? — спросил Сергей.

— Нет, конечно, — ответил Андрей — то что нравится как-то само запоминается.

— Я давно хотел спросить тебя. Может, я не понимаю чего? Мы очень разные люди. Вот ты зачем-то приехал сюда, семью привез, наверное, хотел чего-то? Чего?

— Как чего? — Андрей чувствовал подвох в этом вопросе, но еще не понимал, к чему клонит Сергей — из Совка соскочить хотел.

— И все? А зачем тебе это было надо?

Андрей хмыкнул, и собрался что-то ответить, но вдруг понял, что ответа на этот, вроде бы глупый вопрос у него нет.

— Ну, как зачем — сказал он, подумав — ты же сам знаешь, как там весело.

— А что там с тобой уж прям такого страшного было?

— Да нет, страшного, конечно, ничего не было, работал себе, ел, пил. Ну, ты же и сам все знаешь, почему спрашиваешь, Серег?

— А здесь, что ты думаешь делать? Так и будешь посуду мыть?

У Андрея засосало под ложечкой. Это был неприятный вопрос. Этот вопрос и без Сергея неясно маячил перед ним, но Андрей отмахивался от него, как от назойливого комара, уговаривая себя, что ответ, со временем, как ни будь проявиться сам. С чего это он, вдруг, должен проявиться? Об этом Андрей старался не задумываться. Почему? Только сейчас он понял почему. Потому, что думать об этом было страшновато. Андрей был подобен страусу, который прячет голову в песок. Он отчетливо почувствовал сейчас это, но опять не нашел в себе мужества увидеть вещи такими, как они есть.

— Ну, есть несколько вариантов — сказал он.

— Каких? — спросил Сергей заинтересовано.

В отличие от Андрея, склонного к туманной поэтике, Сергей предпочитал конкретные вещи и, видимо, возможность услышать про несколько вариантов, и проанализировать каждый из них, показалась ему интересной.

— Ну, во-первых, можно продолжать работать в «Рамаде». Со временем, когда нормально освою язык, могут повысить, могут сделать менагелем (начальником) смены. Им там не нравится, что все менагели арабы.

— Допустим. И сколько зарабатывает менагель?

— Не знаю. Но точно больше, чем мы…

— Скорее всего, не нам ного больше. Не в два раза. А какие еще варианты?

— Есть СОХНУТовские бесплатные курсы пере-квалификации…

— Переквалификации в кого?

— Ну, там разные специальности… Социальные работ-ники…

— Ты хочешь быть социальным работником? Сколько зарабатывает социальный работник?

— Не знаю. Откуда мне знать — сказал Андрей, почему-то начиная раздражаться.

— А я знаю. — ответил Сергей — Ты хоть одного мужика социального работника видел?

Андрей не видел.

— Знаешь почему? — Сергей повернулся к нему и иронично улыбался.

— Я понял тебя. По любому это больше, чем на мойке посуды.

— Это не факт, но дело, даже не в этом. — Сергей сделал паузу, вынул еще одну сигарету, чиркнул зажигалкой, не торопясь затянулся, и выпустив дым в черное ночное небо, продолжил — Как, наверное, хорошо работать менагелем в «Рамаде», водителем автобуса, социальным работником! Каждый день ходить на работу, работать восемь часов и еще два-три дополнительных часа. Каждый месяц получать зарплату, штуки три, а то и все четыре! В банке быть надежным клиентом, кредитную карточку дадут! Ссуду на покупку квартиры дадут, лет на 25! А почему нет? Выплатит к пенсии, молодой ведь!

Можно будет купить подержанную квартиру, «трешку» в Гило, к арабам поближе или новую, только не в Иерусалиме, конечно, в дыре какой-нибудь. Можно еще взять небольшой кредит и купить машину по алимовской льготе. Фиат Уно или даже Митсубши Лансер! Платить по кредитам, так с полторы тысячи каждый месяц, за коммунальные налоги всякие еще шекелей пятьсот, на жрачку еще семьсот-восемьсот, итого, на жизнь у нас остается штукарек. Надо еще отложить на отпуск, на шмотки, на технику какую, ну хотя б шекелей триста в месяц. Надо? Надо. Значит в остатке где-то семьсот… А чего? Нормально! На рынок придем, сядем в кафешке, шашлыков с чипсами заказать, пива… Нормально! Надежно!

Андрей слушал, и искренне не понимал, почему все эти правильные вещи, Сергей говорит каким-то саркастическим тоном? Да, все так. Ну и что в этом плохого?

— Сергей, — Андрей пытался понять, к чему вся эта речь — ведь ты в Москве, насколько я понимаю, жил совсем не так, как я? Чем ты там занимался? Я знаю, что ты работал инженером, но ведь не на зарплату же инженера ты Мерседес купил? Я так понимаю, что это здесь мы случайно в похожих положениях оказались, а там-то мы, видимо, принадлежали к разным классам, нет?

Сергей задумался на минуту, а потом сказал: Да, нет. Почему к разным? Ты работал и я работал. У тебя «двушка» на Преображенке была? Ну, а у меня, допустим, «трешка» в Измайлово с магазином «Рыба» под полом. Не вижу принципиальной разницы. Ну, форцой я еще занимался, потому машина была, «шестерка». Ты в своем кооперативе работал, поди, жил бы поскромнее, тоже машину мог бы купить. Я ж вижу, как ты соришь деньгами…

— Где это я ими сорю?! — удивился Андрей.

— А вот, что это за сигаретки у тебя лежат сейчас на скамейке? Причем, брошены так небрежно в мою сторону, мол бери не хочу, мол нам не жалко! И в компании любой, я заметил, на стол ты их так же кидаешь. Что за сигаретки?

— Whinston…

— Вот, то-то, что уже Whinston! Чего это мы уже Brodway курить не хотим? Мы работать начали! Доходы выросли! Джинсы вот на тебе новые, какие, если не секрет?

— Ну, Levi’s…

— Levi’s, кстати, одобряется. Джинсы, вообще вещи, надо хорошие покупать, они себя оправдывают. А вот, где ты их покупал?

— В «Машбире» (так назывался шикарный большой магазин в центре города).

Собственно именно там Андрей купил джинсы по единственной причине. Там висели ценники. Он знал, что в частной лавке, назовут заведомо завышенную цену, что там надо торговаться, а этого Андрей никогда не умел и не любил.

— Скажите! В «Машбире»! — протянул Сергей — а в старый город пойти? К арабам? Не судьба была?!

— Так у них же наверняка все левое!

— А вот не факт! Надо смотреть. Может, просто контрабандное, и дешевле в два раза, и лучше. Стиралку новую ты купил еще зачем-то…

— А как без нее? Ленка ругалась, что руками стирать приходится…

— Ругалась?! Вот, двадцатый век, а?! Женщина не работает, сидит дома, а руками постирать ей трудно! Ей стиральная машина — предмет первой необходимости!

— Нет, вот мне интересно, Сергей, а что, Вера у тебя руками стирает?

— Нет, конечно. Ты ж знаешь, еще царица Тамара надыбала стиралку халявную, на алимовском складе. Ты, кстати, там был хоть раз?

— Был. Там дерьмо одно. Разве ж эти… что-то хорошее туда отдадут?!

На склады эти, местные жители отдавали вещи, которые им были не нужны, старую мебель, технику, одежду. По идее, на первое время, репатрианты могли разжиться там всем необходимым. В реальности, Андрей на таком складе не смог найти ничего стоящего, да еще испытал острое чувство унижения под взглядами сотрудников.

— Так это ж надо там дежурить! Ловить! — сказал назидательно Сергей.

— Времени нет.

— Это у тебя сейчас времени нет, а когда было, в начале, чего не искал? Стиралку ту же?

— Да, унизительно, как-то… — ответил Андрей.

— Унизительно? Перед кем это ты чувствуешь себя униженным? Перед Ленкой?

— Причем здесь Ленка? Перед теми же сотрудниками склада…

— А какое, интересно, тебе до них дело?! Тебя волнует, что они о тебе подумают? Они и так думают, что понаехали «вонючие русские», хоть ты ходи на склад, хоть нет!

— Знаешь, они где-то правы. Действительно, ведь мы сюда к ним понаехали, и вряд ли им это может нравиться…

— А тебя это волнует почему?! Ты сюда приехал на законных основаниях. Никого не обманывал, кусок изо рта ни у кого не вырывал. Они транши американские под это дело получают. Стройки по всей стране! Квартиры эти впаривают по ценам нереальным. Я поэтому и покупать ничего не хочу, сейчас купишь, а потом все упадет, и будешь локти кусать. Все поднимаются! Строители, банки. Продавцы машин, техники, херни всякой! Кто сказал, что им плохо от того, что мы сюда приехали?! Наоборот, им отлично! И они еще и рожи кривят при этом!

Андрей думал. По-своему, Сергей был совершенно прав, и спорить с ним не имело никакого смысла, да и, пожалуй, невозможно было что-то ему возразить, но была у медали оборотная сторона, и эта сторона состояла из материй гораздо более тонких, чем те, о которых говорил Сергей. Андрей очень отчетливо ощущал их наличие, но рассказать о них Сергею не умел. Ему казалось, что Сергей его не поймет, сочтет дураком.

Он ошибался. Сергей все мог понять, просто далеко не все было ему интересно.

— Наверное, ты во многом прав — сказал Андрей, задумчиво глядя в начинающее светлеть небо — у тебя, конечно, больше опыта…

— А ты обращайся! — ответил Сергей — чего, чего, а например, вещи покупать, я тебя научу. Тратить — это не зарабатывать! — и он весело засмеялся.

— Слушай, — Андрей решился задать вопрос, который давно его интересовал — если не секрет, откуда у тебя Мерседес? Ты ж говоришь, у тебя шестерка была раньше…

— Не секрет. Они в Германии ничего не стоят, старые. Оттуда пригнал. Я его хочу теперь оформить здесь. При наличии алимовской льготы — растаможка копейки. И продать.

Он поднялся со скамейки.

— Пойдем. А то там нас девчонки, наверное, потеряли уже!

И они направились к дому. Андрей шел и думал, что, кажется, впервые в жизни, ему встретился человек, у которого можно чему-то реальному научиться. Сергей не унижал его, оделяя снисходительными инструкциями. Он, вроде, спорил с ним, вроде, как с равным, но в то же время, кожей ощущал Андрей, что многое из того, что ему предстоит, этот человек уже давно прошел, и на многие сложные для Андрея вопросы, он уже имеет ответы и готов ими делиться.

Прошло еще немного времени. Как-то утром, Андрей отвел Ваньку в сад, заглянул на рынок, купил там какой-то ерунды и направлялся к дому. Он двигался по узким улочкам Нахлаота. Начался декабрь, но вокруг продолжалось все то же бесконечное лето, разве вечерами стало чуть прохладнее. А тут, взглянув на небо, Андрей заметил, что что-то не так. Он даже не сразу понял, что именно изменилось, а все было очень просто! Просто небо, казалось, вечно голубое небо, было затянуто облаками. Такое было первый раз с момента появления Андрея в Израиле.

Он вышел из узких улочек Нахлаота на просторную площадь и огляделся. Темные, угрожающие тучи со всех сторон обложили Иерусалим. Подул ветерок.

— Неужели?! — подумал Андрей и машинально чуть прибавил шагу. Небо становилось все темнее, ветер все сильнее! Он шел через Рехавию. Ветер шумел, гнул старые кипарисы и ливанские кедры, поднимал с асфальта облака сухой хвои. Хвоя летела отовсюду с черепичных крыш, с деревьев, с тротуаров. Ветер был не горячий, как обычно, а свежий, прохладный. Дышать было легко и вольно. Андрей заулыбался. Что-то менялось! Он всегда любил перемены!

Он уже повернул на улицу Аза, когда хлынул ливень. Он хлынул сразу, как из ведра, стеной! Мутные ручьи мгновенно побежали вдоль тротуаров. Дождь был теплый. Улыбаясь дурацкой улыбкой, Андрей поднял руки к небу, навстречу водяным потокам. Вокруг было полно людей, но никто и не думал прятаться и убегать! Все шли не спеша, с такими же, как у Андрея счастливыми лицами, казалось, весь город, да, что город! Казалось, сама природа радовалась дождю!

Андрей не знал, что так, в течение считанных часов, в Израиль приходит зима. Довольный пришел он домой. Они с Леной вместе порадовались дождю, который скоро кончился, но свежесть и прохлада остались.

А на следующий день зима уже вступила в свои права. Столбик термометра опустился до десяти градусов, солнце не появлялось, воздух был сырым, дул ветер.

Они оказались не готовы. Пришлось срочно покупать Ваньке куртку, калорифер в квартиру, и еще много разного.

Израильская зима замечательна тем, что коротка, и потому жители земли обетованной предпочитают, хоть это и довольно странно, считать, что зимы у них нет вовсе. Потому, дома там, как правило, не имеют отопления, а зимняя одежда представляет собой кожаную, либо джинсовую куртку, джинсы и кроссовки. На счет одежды, надо признать, что на побережье этого, в принципе, достаточно, но в Иерусалиме, который стоит выше уровня моря метров на восемьсот, и где температура опускается иной раз ниже нуля, этого явно мало. Что же до отопления, то тут зима — катастрофа для населения и праздник для национальной электрической кампании «Хеврат хашмаль»!

Сырой ветер сифонит под неплотными дверьми и в оконных рамах, миллионы калориферов наматывают сутками киловатты на счетчики, и, получая счета за электричество, простуженные граждане хлопаются в обмороки!

Еще, наверное, следует рассказать, что центральное горячее водоснабжение в Израиле также отсутствует. Для желающих помыться зимой, квартиры оборудованы электрическими бойлерами. Каждое включение этого устройства, вероятно, сильно укорачивает жизнь счетчика, потому что частота его вращения на время подогрева воды, похоже, намного превышает предельно допустимую. Одного бойлера, на помывку двух человекоединиц, как правило, бывает недостаточно. Таким образом, чтобы вымыть семью из трех человек, бойлер приходиться греть дважды! И кто, спрашивается, будет компенсировать моральный ущерб?! Кто?! Израилетяне ненавидят Хеврат хашмаль, пожалуй, даже больше, чем арабский террор!

С приходом зимы завершился в городе Иерусалиме туристический сезон. Руководство отеля «Рамада Рениссанс» организовало экспресс-собрание трудящихся в помещении рабочей столовой. Руководство объявило трудящимся об окончании туристического сезона и, как следствие, резком сокращении количества гостей. Далее, руководство сообщило, что несмотря на эти трудности, вследствие временного этих трудностей характера, увольнять оно, руководство, никого не намерено. Просто будут выходные, и не будет дополнительных часов.

Это оказалось ложью, потому что с приходом зимы, многие трудящиеся придумали болеть, а в ресторане гостиницы, повадились проводить свадьбы, дни рождения, и прочие корпоративы. В результате, работы у официантов и сотрудников кухни стало едва ли не больше, чем было летом.

Тридцать первого декабря одна тысяча девятьсот девяносто первого года от рождества христова в городе Иерусалиме было как-то особенно холодно! До обеда Андрей сидел около включенной газовой плиты и читал Ваньке Вини Пуха. Он, Андрей, очень любил эту книжку. Ваньке это было, видно, немного рановато. Он быстро уставал и хотел играть в машинки. Андрея это раздражало, ему очень хотелось, чтобы сын разделил с ним любовь к этой замечательной книге.

Лена сидела в комнате около калорифера и по обыкновению что-то рисовала. Было ясно, что новый год будет весьма условный, потому, что Андрею предстояло работать, минимум до двенадцати, это во-первых, во-вторых в Израиле это вообще не считалось праздником.

Что касается до друзей, то тут тоже был сплошной облом. Виктору так не понравилось наступление зимы, что он выпросил в банке «American Israel» краткосрочный кредит в размере 20000 шекелей, тогда, примерно, 7000 долларов, и собрав манатки, следом за царицей Тамарой, свалил, негодяй, в Москву!

Сергей с Андреем смеялись, что вряд ли там теплее.

В гости к Вере приехали родители, а Сергей занимался продажей Мерседеса. Он носился по городу, показывая машину потенциальным покупателям, торговался, был очень серьезен, и вообще, контакту недоступен.

Андрей купил бутылку дорогой водки и был полон решимости после работы, назло врагам и обстоятельствам, все равно, хоть как-то новый год отметить!

По дороге на работу, в джинсовке, он замерз. Дождя не было, но дул ветер, и холод был какой-то необыкновенный.

Конец ознакомительного фрагмента.